Рассказ
Вот вам моя рука, месье! какой чудесный подарок от вас – гербера, перевязанная синим ремнем! Раз, два, три, раз, два, три. Раз!
Частички его жизни, точнее мое представление о нем по средствам этих частичек, и составляет нынешнюю большую часть меня. Вот он огонек, который будит меня, который уводит Меня от меня в каком-то направлении. И как упрямо я следую этому направлению, безразличная ко всем другим направлениям. Успокоенная, осредненная. Наслаждение слушать, говорить, наслаждение танцевать, наслаждение просыпаться. Innamoramento. А между тем я одна и мне тепло. И засыпаю одна, но мне не пусто. А я и не с ним, я с мечтами о нем. Сейчас не думать бы о холоде, заморозках за окном, а сейчас бы взять книгу и упиваться ею, упиваться ею…и как будто ничего нет, и ничего не было. Время тогда пусть идет, пусть бежит, как ему заблагорассудится! А я вне всей вселенной! А я в гуще своего обмана!
Ах, у вас все под контролем? Ха-ха! У меня же полный разброд! Хотите шампанского?
Наш роман можно назвать водочным. Он начался с водки. Водка меняет наше сознание, наш взгляд, мимику, мышление. Она освобождает тайные желания нашего сердца, производит с человеком удивительные метаморфозы – делает его искренним. Так все началось.
А дни превращались в отчаянную пытку на три счета, борьбу самолюбия с самоуспокоением! Вечер скрывал все изъяны, обволакивал таинственностью, всевозможностью, тонкими намеками, которые разрастаются как сорняки, поглощая тебя. Взгляды, взгляды, мечты! Искушение…
Чувствую себя французской женщиной. Мы во Франции, месье! Дайте же мне вашу руку и пустимся в головокружительный вальс!
Раз, два, три, раз, два, три, раз. Два!
Какая завораживающая музыка! Какие красивые здесь дамы.
Я не хочу, не хочу просыпаться! Блажен кто верует. А верующий наверно действительно выглядит блаженным!
Говорите, говорите! «Ты мне приятель». Правда? Чудесно, месье! Раз, два, три, приятель!
Не близкий человек и не чужой. Приятель. Человек средний, что роднит меня и с чеховским Иван Дмитричем, который «в другое время ни за что не стал бы смотреть в таблицу тиражей».
Откладываю в памяти его фразы, чтобы потом в блаженном одиночестве повторять их бесконечно, раскладывать на звуки, слоги, словно перебирая в руках светящиеся рубины. Укрываться в них, греться в них.
Слова, слова, месье! ах, не грешите ими, месье, это опасно! Раз, два, три, раз, два…
Ах, какой вы самолюбивый, гармонично чувствующий себя и как в вас это прекрасно, искренно, не лживо! Как хочется говорить комплементы! обожать, ценить! Как хороши, как безупречно красивы своей естественностью ваши брови! Как тонко, нежно, но твердо храните под замком вы свой мир! Не делайте ошибок, месье, раз, два, три, раз, два, три!
И только мысль что все исчезнет, пройдет, настанет тяжелое похмелье, а вокруг ничего. Тучи за окном, дождь, снег, остывший суп с плавающим жиром, пресные рожи. Как удивительно и страшно; верить до потери сознания в счастье вечером, а утром болеть и ненавидеть свет, все. Кошмарная двойственность, невозможная мука.
Заглушаю эту мысль стопкой водки.
Неужели это и есть ускользающее сущее? Как во сне, когда кричать хочется, да звука нет. Страшная сказка творится на моих глазах, все гиперболизируется, метафоризируется. Я не тут, я не там! Мне нигде нет ни места, ни уважения. Я ничто, я пустота, я нерастоптанное вовремя насекомое. И почему мне до сих пор обидно? Я привыкнуть должна, как привыкают люди к красоте, как привыкают они вставать по утрам. А вокруг блистательные Печорины, а вокруг умные, талантливые, жестокие, вроде Вальмонта Шарло де Лакло. А про таких, как я и писать то стыдно всерьез. И признаваться в такой жизни позор, и жить так чудовищно, ну просто «фи». А если это так? А если я и есть этот несчастный студент Куприна, который мучается от своей никчемности и жалкости. Да и он-то стреляется! А мне представьте, современной клуше, и застрелиться невмоготу. Вот каково. Маленький человек… а он между прочим плачет в подушку. И рожали его в таких же муках, не думая, что это уродец для смеха.
«Ты объясни, что не могу по-другому». Что же, как, кстати, твой синий, тугой ремень.
Я слышу вас, месье! Раз, два, три…
Я слышу тебя. Там, куда ведет второй трамвай, там, в белоснежно хрустальном снегу затерялся твой подъезд. Там, среди чужих удивительных жизней затерялась твоя, особенная. Среди других голубых, все понимающих глаз – твои, единственные.
Вальс! Ах, вальс! Вы заметили? На мне то самое белое платье с жемчужинами, которое туго обнимает мне талию и шлейфом летит его юбка. Наденьте же ту самую белоснежную рубашку, месье, и пустимся! Пусть таинственно маняще пищит скрипка, пусть гудит контрабас! Мы пускаемся в наш первый, в наш последний вальс! Раз, два, три, раз, два. Три!
Улан-Удэ-Чита
январь 2008 год