В ГЛУБИНЫ КНИГОХРАНИЛИЩ…
В книге “Пушкин, Гоголь, Лермонтов”, впервые вышедшей в 1978 году, В.Н.Турбин рассказал о своей встрече с живым языком пушкинской эпохи: “Время влекло в глубины книгохранилищ: конец XVIII и начало XIX столетия мне хотелось увидеть воочию, вне последующих переизданий. [...] Я начал с «микрожурналистики»: с заметок да объявлений. Чего я искал? Того же, чего искал Хейердал на просторах океана: Человека из прошлого, Другого. Пусть он расскажет мне о себе так же, как он рассказывал о себе своим современникам, ибо объ-яв-ление делает яв-ным, всеобщим достоянием и сокровенные стороны быта. А с быта история и начинается...” (Турбин В.Н. Пушкин, Гоголь, Лермонтов: Об изучении литературных жанров. М., 1978. С.12). И среди живых голосов, звучавших для исследователя со страниц периодики пушкинского времени, выделялся голос молвы – реальных, подлинных разговоров, происходивших тогда, которые, по убеждению исследователя, мы и сегодня способны расслышать: “И хотя мы никогда не узнаем, о чем и как толковала наша страна за полтора столетия до рождения нашего, кое-какие свидетельства здесь все-таки сохранились. Они – в журналах, возникавших один за другим; причем на задворках их, в тени главных разделов: кто-то откуда-то приезжал, кто-то кому-то что-то рассказывал; и молва – пусть даже в таком адаптированном виде – все же жила” (там же. Изд. 2-е. М., 1998. С.71-72).
Основное внимание в своей книге В.Н.Турбин уделил одному изданию конца 1810-х – начала 1820-х годов: таинственному, до сих пор еще как следует не изученному журналу “Благонамеренный” (на эту тему см. также: Турбин В.Н. Поэтика романа А.С.Пушкина “Евгений Онегин”. МГУ, 1996), издававшемуся в Петербурге председателем Вольного общества словесности, наук и художеств А.Е.Измайловым, тем самым, по рекомендации которого в это Общество был принят Пушкин. Вслед за Турбиным, и автору настоящих строк “захотелось” прочитать – не просмотреть, а именно прочитать, изучить “от корки до корки” – хотя бы две-три годовые подшивки этого журнала, начиная с его основания в 1818 году: иными словами, самых бурных лет жизни Пушкина в Петербурге накануне ссылки.
С другой стороны – благодаря исследованиям В.Н.Турбина, большой интерес к себе вызывала фигура издателя журнала А.Е.Измайлова, и не столько его басни, которыми он главным образом прославился и остался в памяти любителей литературы, – сколько проза его. Тем более, что в трехтомнике “Полного собрания сочинений” 1890 года нас встречает роман под названием “Евгений”, а фамилия заглавного героя его... Негодяев! В разделе же мелких прозаических произведений, “былей и анекдотов”, явно выделяется своими литературными достоинствами на фоне остальных вещей рассказ под названием “Смелый и сметливый подьячий”. О его качестве говорит то, что из всей измайловской малой прозы именно он был избран для перепечатки в современной антологии (Нечаянная свадьба: Русская новелла конца ХVIII – начала ХIХ века М., 1990).
Комментариев в издании 1890 года, увы, нет, но чрезвычайно интересно было узнать, где этот “анекдот” напечатан впервые? Это почти наверняка должен был быть “Благонамеренный”, и вот, в одном из библиографических указателей С.А.Венгерова (хорошо, что фамилия писателя начинается с той буквы, на которой большинство венгеровских “проектов” не успевали прерваться!) нам встретилось указание на произведение, с названием, правда, другим, но отвечавшим содержанию прочитанного измайловского рассказа: “Не худо иногда напиться и пьяным”. Оно было напечатано в одном из номеров за 1821 год в разделе “Смесь” и действительно оказалось искомым рассказом. Это была одна из тех публикаций “на задворках” журнала, в которых раздавались живые отголоски молвы. Приведем его по тексту трехтомника, не оговаривая пока единственного разночтения с журнальным текстом:
“Однажды ночью, и зимой,
Подьячий пьяный шел из кабака домой;
С дороги, бедный, сбился,
И где же очутился?
Узнаете после. Думая, что он пришел домой, отворяет калитку и падает. – Кличет жену – никто нейдет к нему, – и так решается встать сам. Представьте его удивление и ужас, когда он, приподнимаясь, ощупал под собою и около себя холодные руки, ноги и лица. В это самое время проглянул месяц, и Брагин (назовем так подьячего) увидел, что он лежит в большой яме, обнесенной ветхим деревянным забором, между человеческими трупами, большею частию обнаженными. Со страха упал он на-земь и в одно мгновение протрезвился.
Вдруг слышит Брагин скрип саней, подъехавших к калитке. Калитка отворяется и входят в нее два молодца, в синих русских кафтанах, и красная девица в китайчатой шубейке, с кованым ларчиком под рукою. «Куда привезли вы меня?» спрашивает она трепещущим голосом своих кавалеров. – Куда? в убогой дом! отвечает один из них. Много вас дур в Москве, на всех не переженишься. Ну, братец, мешкать нечего; зарежем ее скорее, да уедем от сюда. – Товарищ его выхватил из сапога большой нож и занес на бедную девушку.
– ВСТАВАЙТЕ ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ! закричал во все горло Брагин. Несчастная упала без чувств; а разбойники бросились через отворенную калитку в сани, ударили по лошадям и исчезли.
Брагин кой-как привел в чувство незнакомку и узнал от нее, что она была работницею в Москве у какого-то купца; что один из разбойников, познакомившись с нею, под именем иногороднего купеческого сына, и обещавшись на ней жениться, уговорил ее бежать с собою и обокрасть хозяев. В ларчике, который унесла она у хозяйки, было жемчугу и других вещей слишком на пятнадцать тысяч рублей.
«Ну, голубушка, сказал ей Брагин: теперь надобно нам поскорее отсюда убираться, чтобы жених твой с дружкою не воротились назад». Взяв ларчик и перекрестившись, испуганная невеста поплелась с Брагиным домой. Тогда было три, или четыре часа по полуночи. К счастию, встретили они на дороге несколько крестьян, которые везли в Москву сено. Брагин рассказал им, от какой беды избавился он со своею подругою, и оба просили, Христа ради, взять их с собою и отвезти в дом хозяина беглянки, обещая за это приличное вознаграждение.
Добрые крестьяне положили того и другого на свои возы, и закрыв сверху сеном, сколько для тепла, столько и для предосторожности.
Между тем, разбойники, не видя за собою погони, воротились назад к убогому дому, и приметя, что от него по снегу были следы двух только человек, пустились искать их. Скоро наехали они на мужиков с сеном. – «Не видали ли, братцы, здесь двух человек: мужчины с женщиною и с ларчиком». – Не видали! – «Как не видали? Мы вот ехали по следам их: они вышли на эту дорогу». – Да чорт ли ходит в такую пору, кроме воров! Вы сами на промысел, что ли, выехали? – А? – «Не ругайтесь, отдайте нам беглецов, а не то худо будет». – Суньтесь-ка! Стой, ребята! Оглобли вон! Вот мы вас, разбойников! – Разбойники, зная тяжесть оглобельных ударов, немедленно отретировались.
Брагин, со спутницею своею, благополучно прибыл в Москву. Крестьяне довезли их до самого дома, у которого ворота оставались незапертыми. Хозяева спали спокойно и уже утром узнали от виноватой, что с нею случилось. Они простили ее и наградили щедро крестьян, а особливо смелого Брагина, который на полученные от них деньги купил себе домик, начал жить порядочно и перестал пить” (Измайлов А.Е. Полное собрание сочинений. Т.2. М., 1890. С.306-309).
Приведенный “анекдот” заинтересовал нас даже не сам по себе, а своим сходством с повестью Пушкина “Гробовщик”, которое обнаруживается в его кульминационной сцене. Герой анекдота, как и Адриан Прохоров у Пушкина, попадает в некое помещение... наполненное мертвецами! Эта сцена в анекдоте “Благонамеренного” имеет явную апокалиптическую, хотя и травестийную, окраску. “В устах протрезвевшего подьячего звучит [...] библейское обращение [...] взятое из сцены Страшного суда”, – считают современные комментаторы анекдота (Дмитриева Е., Сапожков С. “Случившееся неслыханное происшествие” // Нечаянная свадьба... С.6). И в повести Пушкина происходит не просто встреча героя с пришельцами с того света – происходящее в повести также имеет характер Апокалипсиса, преломившегося сквозь призму сознания персонажа, подобно тому, как начавшийся Страшный суд померещился ночным посетителям “убогого дома” в анекдоте.
ПОЛКОВОДЕЦ… ПРОХОРОВ
Адриан Прохоров, обиженный “басурманами” и апеллирующий к “мертвецам православным”, мыслит себя полководцем Армагеддона – окончательной, апокалиптической битвы с силами зла, недаром в этом персонаже проступает фигура его тезки – последнего русского патриарха, представлявшего собой “земную икону” Христа. В этом, в частности, смысл державинского эпиграфа к повести: ведь стихотворение “Водопад”, из которого Пушкиным приводятся стихи о “сединах дряхлеющей вселенной”, – в целом посвящено... загробной встрече двух великих русских полководцев, Румянцева и Потемкина!
И именно в образе окончательного национального размежевания православных с “басурманами” представлялся Страшный суд воображению средневекового человека, наследником которого выступает Адриан Прохоров в повести Пушкина. В “Достопамятностях Санктпетербурга и его окрестностей” П.П.Свиньина (1817) приводится описание хоругви, хранившейся в здании старого Арсенала: “Взойдя в обширную залу, увидишь на правой стене развешенное огромное знамя Стрелецкое. На нем написан ад и рай. Достаточно сего изображения, чтоб видеть фанатизм, бывший главною пружиною необузданности и буйства сих российских янычар, и, конечно, потребна была мощная десница Петрова, дабы сломить сию возрождающуюся гидру. В рай удостоены ими одни стрельцы и весьма малое число благочестивых, ад же наполнен всеми иностранцами, впереди коих выступают евреи, татары, турки, поляки и немцы” (цит. по: Свиньин П.П. Достопамятности Санктпетербурга и его окрестностей. Спб., 1997. С.141).
Одним словом, все компоненты художественной структуры пушкинской повести находились в анекдоте 1821 года: как говорится, повесть была готова, Пушкину оставалось только ее написать. И наше предположение переросло в уверенность, когда обнаружилось, что публикация “Благонамеренного” имеет свой литературный источник. Это было действительно, по определению В.Н.Турбина, “вольное слово молвы”, переходившее из уст в уста, от тех, кто “откуда-то приезжал и что-то кому-то рассказывал”, занесенное сначала далеко за море, а потом вернувшееся в Россию, чтобы, наконец, в 1830 году предстать “болдинской” повестью Пушкина...
В оформлении использована картина М.-К.Чюрлениса "Видение. Композиция" (1904-05)
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2009/02/14/291 .