Не то Самаре,
не то Человеку.
В целом Человеку и Анекдоту.
Я смотрела на него из окна кафе, что на переулке Толстого и Мухортова. Мне принесли карамельное мороженое и чашку кофе.
Человек играл на гитаре. В его шляпе блестели монеты. Возможно, человек был здесь уже давно, и ему самому хотелось уйти, но он все играл, и играл.
Салфетки в этом кафе были подобраны к стульям, стулья к шторам, шторы к барной стойке. Тихо играла музыка в стиле ретро, было уютно и тепло.
А человек был там, за окном, под дождем, и пел песни охрипшим голосом.
Иногда он заходил в это кафе промокший до нитки и, отсчитав мелочь, заказывал горячий чай с лимоном. Я смотрела на него, он на меня не смотрел. Намокшие волосы прилипли к его лбу, правая кисть сжалась в кулак и лежала на столе.
Он был похож на мокрого упрямого котенка, который положил себе за правило стаскивать колбасу со стола.
Он допивал чай и уходил.
В кафе не было слышно, что именно он поет. И если бы можно было представить, что это не окно, а стенка гигантского аквариума, то казалось, что он, как рыба беззвучно открывал рот.
Он хмурился, хотелось хмуриться тоже, в глазах появлялись веселые искорки – я хохотала, пугая степенных официанток в кафе.
Я заметила, что у него две морщины на лбу, две складки между бровями и когда он улыбается, в уголках губ появляются еще одни.
Мне нравилось представлять, как он встает по утрам, умывается, гладит рубашку, совершенно не думая при этом, что кому-то может быть интересен.
Я сказала ему в один из дней: «Я хочу нарисовать тебя углем», он хмыкнул и продолжил пить чай.
Я приготовила необходимое, и пришла в кафе к десяти. Рисовала его около трех часов с перерывами.
А он все пел за окном своим слегка охрипшим голосом.
Я попросила девушку за барной стойкой передать ему рисунок и зонтик для шутки. На следующий день она отдала мне рисунок обратно – он взял только зонт.
В другой раз я пригласила его на мороженое, а он сказал, что и без того холодно. В целом это была плохая идея есть мороженое в дождь, если после этого надо стоять на улице и драть глотку.
Пригвоздила рисунок к стене в своей комнате.
Мне приснился сон, что Человек, игравший на улице, попал в банку. Самая обыкновенная стеклянная банка, в которой маринуют огурцы.
Я разглядывала его, все у него было таким крошечным: черные ботинки, кепка, гитара заняла бы половину моего ногтя.
Я открыла крышку и спросила шепотом, чтоб не напугать его: «что ты тут делаешь?», а он вдруг захохотал: «дамочка, у вас такое огромное лицо, что, пожалуй, здесь поместится только ваше ухо или, например, глаз. Так что закройте банку и идите с миром».
Я наблюдала за ним уже около недели, и тут мне пришла в голову мысль посмотреть, где он живет.
Поздно вечером он вытряс свои карманы, пересчитал заработанные деньги, и отправился в путь. Я тут же выскочила из кафе и пустилась следом. Мне, конечно, не удалось быть незамеченной.
Он оборачивался и лукаво подмигивал мне, мол: «ну что, не устала еще?». Переулки, улочки, дворы, какие-то переходы… Силы мои были на пределе.
Вскоре я стала значительно отставать, он удалялся от меня все быстрее и быстрее, пока исчез за углом какого-то каменного здания. Я с трудом доползла до этого угла, он стоял прямо за ним.
- Ну что, - сказал он, - устала? А мне еще столько же!
Я опешила и судорожно соображала, как поступают нормальные люди в таких случаях.
- Ну, пока! – улыбнулся он и весело зашагал прочь.
Я оказалась в незнакомом районе поздним вечером, плюс ко всему накрапывал дождь, и я промокла до нитки, добравшись до дому. На следующий день не могла встать с постели.
И в полубреду мне снились полу-бредовые вещи.
Снилась однокомнатная хижина из бамбука в Японии на берегу моря. Большая кровать с постельным бельем коричневого цвета. Сумерки. Стеклянная дверь.
Море неспокойно. Было слышно, как неистово свистит ветер, как отчаянно разбиваются волны о камни. Если бы не дождь, я бы поддалась этому стихийному отчаянию и тревоге. Но капли дождя падали однообразно и скучно. Иные расползались по стеклянной двери, иные просачивались сквозь соломенную крышу и падали на земляной пол.
Мне было хорошо и нехорошо одновременно.
Не знаю, откуда я узнала во сне, что это именно Япония, хотя я никогда там не была. Не знаю так же, существуют ли такие хижины, где стены из бамбука, крыша из соломы и современные стеклянные двери. Но во сне ты мало сомневаешься и знаешь какие-то особенные вещи.
Потом еще снился Человек, идущий ко мне по дороге. Лица видно не было, но я знала, что это Он.
Те же самые светло-голубые потертые джинсы, руки в карманах, веселый свист. Песенка про Ганса.
Я проснулась. Был вечер.
Рисунок углем, который я сделала в кафе, теперь висел на стене напротив моей кровати. На нем Человек стоял, прищурив глаза, как будто ему мешало солнце.
Я запомнила этот его жест, он вставал в эту позу каждый раз, когда заканчивалась песня, или на улице не было ни одного прохожего.
Глядя на рисунок, я пыталась вообразить, что делает он сейчас. Возможно, он взял в руки карандаш и пытается что-нибудь нарисовать. Например, кота. Почему нет. Или, скажем, другого человека.
У него складки между бровями и довольно серьезный вид.
Но тут он решил сделать шарж на своего соседа, и сама по себе возникла улыбка. Он не знает, не замечает ее. Он слишком сосредоточен на шарже.
Улыбка… Возможно, никто кроме меня так пристально не изучал ее красоту.
Улыбка, да улыбка. Но, кажется, она совершенна.
«И почтенный фонарь был у Ганса,
А веселый солдат даже жил у Ганса…»
Промаявшись от скуки ночь, чуть свет я бродила по городу в поисках того интересного, что способно было отвлечь меня от дум о Человеке.
На Горьковской улице я встретила одинокую собаку. На Самарской собака исчезла. У памятника Дзержинскому мне захотелось есть, а у памятника Пушкину подул такой сильный ветер, что мне пришлось забежать в ближайший подъезд и греться у батареи. Люди, идущие на работу, с недоверием рассматривали меня, в восемь утра разгуливающую по подъезду. Надо было убить время до десяти. Я принялась отколупывать штукатурку на подоконнике третьего этажа. К половине десятого штукатурка кончилась.
Шагая в сторону кафе, я думала, подойти мне к Человеку или не подойти. Если подойти, стоит ли что-нибудь объяснять насчет позавчерашнего происшествия или не стоит?
Я пришла в кафе. Заказала чашку кофе, и с ужасом обнаружила, что кошелек, очевидно, остался дома.
Мне принесли кофе.
Бармен был сегодня не выспавшимся, и лениво протирал бокалы. Одна из официанток сбежала покурить, другая в белоснежном фартуке пыталась вести себя, как будто ей нравилось рабочее место.
Честно говоря, я их раздражала. Конечно же, тем, что просиживала за этим столиком с утра до вечера с перерывами, в то время как кому-то с кошельком не хватало места.
Они мне тоже не нравились.
- Девушка, боюсь, что не смогу за него расплатиться, - сказала я той, которой нравилось здесь работать.
Поскольку она принялась пристально смотреть на меня, мне ничего не оставалось, как глупо улыбаться.
Я повторила, правда, грубее, чем следовало:
- Платить мне нечем.
- Но кофе уже приготовлен, - ответила она.
Повисла пауза.
Не без удовольствия я заметила, как двигаются ее скулы.
Очевидно, в голове проносились все варианты развития событий.
- Я, пожалуй, позову администратора, - раздраженно подытожила официантка.
Охранник занял угрожающую позицию возле двери, а я ожидала самого худшего.
Худшее подтвердилось. Правда, это было не худшее из худших, что вообще происходило со мной. Но неприятно было и то, что все случилось на глазах изумленного Человека.
- Я давно гадал, когда это у тебя деньги кончатся, - усмехнулся он.
Кажется, у меня начиналась температура.
- Можно я тут посижу? – я села на ящик и прислонилась к стене.
- Да сиди, - равнодушно ответил он.
Вдали, словно в бирюзовой в патоке, купались-летали птицы. Им было хорошо и свободно. Так бывает, когда рано утром идешь по шоссе, на котором еще нет машин, совершенно обнаженным.
Не смотря на то, что я не ходила, мне представляется это сравнение исчерпывающим.
Мне снились подмостки, запах свежеспиленного дерева, смолы. Мы делали декорации, мы ходили в потрепанных джинсах и рубахах. Нам было все равно, что сейчас, мы смотрели в будущее, не видели ни границ, ни горизонтов.
Искусственное становилось реальным, реальное искусственным и ненужным.
"…Скажи мне, чему ты рад?
Постой, оглянись назад
Постой, оглянись назад, и ты увидишь
Как вянет листопад…"
Потом появлялся человек, которого интересовало «а как, а почему», а нас это уже не забавляло, у нас уже «так», уже «потому», и все позади.
"…Постой, оглянись назад, и ты увидишь
Как вянет листопад
И вороны кружат
Там, где раньше был цветущий сад…"
Туман. Куда-то вдаль, и где-то на краю стоят тщательно отлакированные Его туфли. И я вижу только их и черные брюки, голову, руки, спину «съел» туман. Да это просто дождь, как просто вилка или просто Так. Это просто туфли, отлакированные слишком усердно. Зачем?
Для того, чтобы упасть Идеально.
"…Скажи мне, чему ты рад?
Постой, оглянись назад
Постой, оглянись назад, и ты увидишь"
- эй, - потрясли мое плечо, - выспалась?
Были сумерки, Человек стоял рядом.
- Поздно, домой пора, - сказал он.
В моей голове туман. Все перемешалось – Япония, аккорды, песни, кофе, дерево…
- А кто были эти люди? – спросила я.
- Какие люди? – не понял Человек и повторил. – Домой пора…
Он пересчитывал деньги.
- Тебе что идти некуда? – спросил он, не глядя.
- Некуда, - соврала я.
Он молчал. Я тоже молчала.
- Ладно, - не хотя отозвался он, - пойдем.
Мы шли молча. Звенели трамваи, люди выползали из своих домов, словно вампиры из подземелий в поисках пищи. Все казалось невесомым и далеким от реальности.
Мы свернули в переулок, затем повернули направо. Под нашими ногами шелестели прошлогодние иссохшие листья.
Деревянная двухэтажка. Он открыл скрипящую дверь, мы зашли.
Человек засунул руку в почтовый ящик, достал какую-то бумагу.
Поднялись по ступеням, он постучал в дверь.
Девушка в старом халате синего цвета.
Человек молча зашел и стал разуваться.
- Ей ночевать негде, - кивнул он на меня.
И принялся чистить ботинки.
Девушка равнодушно пожала плечами.
Пахло выстиранным бельем и жареной картошкой. Еще кажется, пахло домом, которому более сотни лет. Когда ходишь по полу такого дома, он натужно поскрипывает. Громко тикали старинные часы на стене.
- Ну, чего встала-то, - крикнул мне Человек с кухни, - проходи, раз пришла.
Против ожиданий, эта была одна из самых рядовых квартир. Кухня со шторами в желтую полоску, холодильник «Бирюса», кое-где отошедший линолеум, кривые стены, капающий кран.
Ужинали молча. Меня никто ни о чем не спрашивал, между собой хозяева тоже не говорили. Тик-так, тик-так, бум, бум, бум – одиннадцать раз.
Жевалась жареная картошка. В углу отдыхала гитара.
Девушка подала чай в железных кружках. Почему-то моя кружка была без ручки. Я попросила просто воды.
Мне дали старый матрац, какое-то одеяло и подушку. Сказали размещаться в кухне.
Всю ночь под окном лаяла собака. Я видела, что почти до утра в спальне горел свет.
И снова туман. Где-то на краю стоят те же тщательно отлакированные туфли. И я вижу только их. Да это просто дождь, как просто вилка или просто Так. Это просто туфли, отлакированные слишком усердно.
Зачем… Странный вопрос в моей голове.
Собаки лают. Дождь пошел.
Я спрошу у тебя утром: «Был ли этот туман?». Ты скажешь «Нет, был дождь. Просто сейчас начинается утро».
И утро начнется.
Всю ночь мешала одежда, мешали часы, мешали собаки.
Я буду идти в дождь, буду стоять в профиль, и пусть по моим волосам стекают воды. Люблю ли я карамельное мороженое на самом деле?
Тик-так, тик-так, бум, бум…
- Она спит как будто сутками, - кто-то сказал.
- Мне кажется, у нее что-то вроде гриппа…
Я куплю билет и сяду в поезд в октябре. Будут падать желтые листья, и блестеть лужи на асфальте разных городов. Я буду одна в этой осени, в вальсе природы Бальзаковского возраста.
Окно вагона будет старое, и капли станут просачиваться на матрац и подушку.
И соседи скажут: «Ну, это осень» и разведут руками.
Я скажу: «Да, это Лучшая осень».
А благородная дама Осень в шляпе с широкими полями будет хозяйничать на бульварах, посылая Дыхание ветра, будет плакать слезами Юности, будет гонять голубей холодом и бурей. И некуда будет деть руки от холода.
И мне скажут: «Ну, это осень».
Да, это осень.
- Пей, - сказал грубый мужской голос, - ало?! Слышишь меня? Слышишь? Пей, говорят!
В руке у меня железная кружка. Жидкость обжигает мне рот, трудно дышать. Спешно подают вторую железную кружку. Прохлада, и нечто вроде хлора во рту.
- Притащил сюда неизвестно кого, весь дом заразит! – кричал женский голос.
- Мама, а можно я померю этот пиджак? – тоненько пищал детский.
- Положи на место, я сказала! сейчас же! – вновь женский.
Тик-так, тик-так, бум, бум, бум – девять? Или мне показалось…
Ну, конечно же, осень, это ответ! Зачем я здесь, для чего я здесь? Да просто Осень!
Она кружит вальсом мою жизнь, она – стихия, она – женщина-ночь. Она – Цветаева…
«Провода, провода…»
- Ее наверно покормить надо…
- Выставить…
Мостовая. Представляются кони, мерное цоканье копыт, городские улицы, чистильщики сапог, зонты, длинные чайные юбки и шляпы. Мужчины и женщины куда-то шли, против чего-то боролись, любили, страдали, стрелялись…
Человек, живущий в одном из каменных домов. Он артист кордебалета. Выходит рано утром, светает…
По мостовым гуляет пыль и песок…
- Документы, есть?
- А?
- Документы твои где? – шепот говорит мне Человек.
За все это время первый раз слышу его голос, вижу его руки и лицо,
- Надо скорую вызывать, а документов нет.
Скорую, скорую… Это больницу что ли?
- Я здорова, - говорю я и проваливаюсь в Сон.
Мы сидим с Ним в темноте. Где-то рядом шумят морские волны, и я знаю, что если открыть дверь, море будет совсем близко с моими босыми ногами.
- Что ты тут делаешь? – спрашивает меня Он.
Я смеюсь, мне почему-то смешно.
- Ты другая, тебя здесь не должно быть.
Открываю дверь и чувствую, что бегу изо всех сил, кричу изо всех сил, дышу изо всех сил.
Позади дома, окна, ночь, Человек, оставшийся стоять в проеме.
Мои ступни слегка прикасаются к волнам, пружинят, и я лечу с неимоверной скоростью, приближаясь к пурпурным толщам неба.
"Легко, легко, Челове-е-е-е-к!", - кричу я ему на прощанье.
Тик-так, тик-так, бум, бум, бум. Три.
Встаю. Воют собаки, пол поскрипывает, чувствую легкость в теле. Сколько я спала?
***
В голове ясно.
Ищу, где включается свет. Собираю свои вещи, на табурете стоит чай, водка, какие-то таблетки. Мне пора уходить.
Ночь. Моросит мелкий противный дождь. Я кутаюсь в свой пиджак, прячу руки в карманы. Холодно. Кое-где слышатся пьяные песенки, ругательства и звуки страстных поцелуев. Лужи блестят. Домой.
Откуда-то я знаю дорогу, хотя иду наугад, попадаю на нужные улицы.
Открываю дверь. Здесь все так же, как и всегда. Пахнет свежестью.
Долго моюсь в душе. Надеваю чистую ночную рубашку, на ногах удобные домашние тапочки.
Взбиваю подушку на ночь.
Рисунок углем на стене. На нем человек, заложив руки в карманы, смотрит вдаль.
Аккуратно снимаю его, открываю папку, кладу вместе со всеми.
Стена пуста.
Ночь тиха.
Рассвет близок.
Самара-Тында, октябрь-февраль 2009