На календаре – вечность.
Причудливые скалы. Небольшой горный народец по соседству гордо хранит эту вечность от посягательств мирской суеты.
Мы сидим с сержантом на небольшой горной поляне возле Долины Привидений, разливаем винцо из 5-ти литровой канистры, мирно беседуем.
- За Русский Крым! – провозглашает пафосный тост сержант.
- За победу! – я чокаюсь с ним.
Нам есть чем гордиться. Крым наш. Крым снова русский.
Теперь это по праву часть нашей большой земли.
Я прислушиваюсь к множеству оттенков демерджинской тишины.
Мне спокойно.
Больше тут не звучат натовские автоматы, американская речь, взбесившаяся и бессмысленная украинская мова.
- За тебя Сержант! – говорю я, нарушая тишину.
Сержанта зовут Женя. Ему под 40. Как и я, он тут в качестве добровольца. Из его наушников льются звуки Beatles. Он – старый хиппи. Знаток военной техники.
Алкаш.
“Крым наш” – часто повторяем мы, как заклинание, словно не до конца веря, что это так, что, наконец-то, всё случилось.
“Крым наш” – означает ещё и то, что теперь вся сила, вся энергетическая мощь этого места сделает нас ещё сильней.
“Крым наш…”
- Как-то раз, лет 20 назад, я видел тут на пляже Софию Ротару, – говорит сержант, – Я лежал совершенно один на пляже, пил пиво, дремал, а она прошла, вся такая, я скажу тебе, из себя…
И что самое интересное совершенно одна. Фигура у неё, я тебе скажу!
Я вначале охуел, но потом присмотрелся – Она! Идёт жопой виляет! И что самое интересное, совершенно одна! И так и идёт до моря!
- Что же ты не трахнул её? – спрашиваю я сержанта.
-Да куда там! – сержант махнул рукой в сторону, где туман ласково кутал один из склонов. – Но бёдра у неё. Я охуел спросонок! Честно говорю: охуел!
- Сейчас таких как София Ротару баб нет! Хотя попадаются конечно… Но она, конечно, я представляю! Б-ё-д-р-а…! А я вот что тебе расскажу:
Однажды полчаса я проговорил тут с духом моря! Полчаса – не спижжу, а может и больше! И хоть я и был в марке, но, ****ь, я многое понял! Ох, многое!
Это было возле Казантипа! Мы, собственно, туда ехали! Естественно, билетов мы туда не собирались покупать! На *** нам, спрашивается, билеты?
Я на секунду замолчал, заметив, что даже моя обычная разговорная речь, поддалась сейчас этой величественной крымской магии.
Я выпил вина словно пытаясь распробовать эту интонацию. Я заметил что после победы это горделивое спокойствие стало преобладать у всех в нашем лагере. До этого только Руслан – матерый вояка, хлебнувший в жизни многого, отличался редкой, снисходительный выдержкой, теперь же мы все чувствовали себя покорителями гор. Владыками морей.
Сержант смотрел на меня и ждал, когда я продолжу.
И я продолжал:
- До Крыма доехали автостопом, это отдельная история. И вот уже тут на Казантипе, мы с другом отдали наши шмотки знакомым, у которых были билеты, чтобы они нас встречали на берегу, уже на территории, сам понимаешь! А у нас с собой – дури – сам понимаешь, ну дохуя дури было, марки там, колёса взяли ещё с Питера. В общем, всё это отдали, а сами в одних плавках пошли на пляж, ну вина с собой захватили, по пол бумажки скушали, ну думаем сейчас вина попьём и поплывём, так, кстати, плыть я не скажу чтобы очень много надо было, то есть, ну мы свои силы рассчитывали и думали – ну на самом деле не далеко плыть!
На пляже никого не было. Мы сели на песок и начали пить вино. Марка пока что не брала нас, и мы о чём-то разговаривали, по каким то пустякам, смотрели в сторону Мыса, где отдыхали и развлекались толпы позитивных, как и мы, наркоманов.
Мир, сам понимаешь, становился всё ярче и ярче. Азов начинал казаться таким, каким и создал его Бог. Всё время хочется подобрать какие-то нужные слова для определения того, какими ты видишь мир под маркой, но увы, наверное, только твои любимые Beatles могли описать это с помощью своей музыки!
- Битлз – говно! – улыбается Сержант. Его любимая шутка.
- За то и выпьем!
Внизу слышится колонна уазиков. Неохотно, скользим глазами смотрю вниз по периметру. Наши.
Тут ходила легенда о водителе одного из них. Уазик был милицейский, и обычно мы ездили в той части, где возят заключённых. Водитель его горячо матерился, проклинал всех и вся, и исходил лютой ненавистью. Сидящий рядом с ним пассажир горячо его поддерживал, но никто никогда не видел их лиц. Стёкла были затонированые, и оба персонажа никогда, кажется, не покидали своего автомобиля.
Они забирали нас из лагеря, довозили до места патруля и уезжали восвояси.
Все попытки как-то контактировать с ними вне машины заканчивались ничем. Однако за время поездки мы узнавали много нового про то, какое у нас поганое руководство.
- Уж не хохлы ли они? – интересовался я у сержанта.
- Да нет, вроде из Таганрога.
Двигатели уазиков удалились, вновь оставляя нас наедине с горами.
Я продолжил рассказ:
- И ты знаешь, тут вмиг испортилась погода. Я никогда такого раньше не видел, небо моментально потемнело, и волны, ты знаешь, волны, они стали накатывать одна за другой.
Нас окончательно накрыло марками, и ты знаешь – в этот момент…
Банально было бы сказать, что я почувствовал себя песчинкой. Нет, это не правильно. Это только в приключенческих книжках, увидев гнев моря герой чувствует себя песчинкой, а тут… Да я был частью этого великого замысла! Великого замысла земли, но ведь дело не в этом! Далеко не в этом.
В минуты эстетического восторга мы привыкли считать Бога великим Веб-дизайнером, или как-то так…
Но разве даже самый рас****атый дизайн может нести столько угрозы? Разве могут обои для рабочего стола – вместить в себя страх, агрессию, ужас в таких количествах?
Что то потянуло меня тогда к воде.
Я видел как блестит каждая капля в этом море. И я видел как эти капли, собравшись в гигантскую волну, бьются о берег.
Я вошёл в Море, и эти капли облепили меня, а потом вселенская сила ударила по всему телу, и меня, оказавшегося внутри огромного звёздного неба, выбросило, швырнуло далеко вперед.
На некоторое время я потерялся, а когда я огляделся, друга поблизости не оказалось.
Видимо, он ушёл в укрытие.
Я встал, и тогда я услышал, как кто-то говорит со мной.
Это была нечеловеческая речь.
Это было нечто иное.
Я до этого читал Лавкрафта. Но ты знаешь, что этот бледный фашист Лавкрафт, что он мог знать. Даже если он использовал морских чудовищ, как метафору, истинному величию Океана, он ничего не понял.
Мы напрасно воспринимаем агрессию моря, как нечто зловещее.
Эта агрессия естественный процесс.
За гранью добра и зла? – как у Ницше.
Не знаю. Быть за гранью Добра и Зла – естественное состояние любого человека, естественное состояние моря, омыть эту грань.
Лем писал, что разумный океан лежит, где то далеко в космосе, на Солярисе.
Но разумный океан – здесь, он на земле. Он знал обо мне всё, и он знал всё об этом мире.
Ты знаешь, обычно я хавал марки, и уже после того, как отпускало, многие трипы казались мне бессмысленными, глупыми, даже если во время действия я думал, что познал тайну мироздания.
Тайну мироздания невозможно познать, я даже не стремлюсь к этому.
Но тогда, дух моря сказал мне:
- Никогда не верь себе – не верить себе и есть движуха!
Море сказало мне, что в случае чего оно предаст меня. А если меня может предать море, то и сам я могу предать себя.
Помню, я спросил у него:
- Получается, что старик и море – это одно существо?
Удивительно, но тогда его ответ мне показался крайне глупым:
- Старик и море – это одно существо. И это существо – Ты.
- То есть каждый из нас – и Старик и море? – спросил я.
- Нет, – ответили мне. – Это именно ты!
Ты думаешь, тебя предают, но предаешь ты сам. Никогда не верь себе.
Вскоре шторм стих.
Напоследок я говорил с духом моря, о каких то глупостях.
О древнегреческом и готском происхождении Крыма.
О вечности.
О тёлках.
Ещё о чём-то.
Я бродил по пустынному пляжу и вскоре наткнулся на компанию, которая сидела у костра и пила вино.
Я попросился к ним.
Это оказались москвичи, которые также приехали на фестиваль.
Среди них была достаточно милая девушка.
Вообще это были очень приятные люди.
Я объяснил им ситуацию, мы посмеялись. Марка ещё держала меня, но теперь мне было просто весело.
Я не рассказывал им про дух моря, просто сказал, что все мои вещи на том берегу, и я не знаю, как мне теперь туда переправиться и дождутся ли меня люди, которым я всё отдал.
Мы просидели с полчаса, когда появилась компания урок.
Эти ублюдки съезжались сюда в дни Казантипа со всей Украины, грабили, убивали, насиловали.
- Хохлы, – мрачно произнес сержант.
Я кивнул.
Повисла пауза.
Я вглядывался в облака, вспоминая лицо той девушки с которой пили тогда вино.
- Продолжай, – легко ткнул меня кулаком сержант.
Урки сразу разобрали нас, так сказать, и стали вести “объяснительную работу”. Ко мне подошёл наглый пацан лет 14, настолько отвратная мразь, с грязными губами и туманными глазами, что меня передергивает до сих пор, когда я вспоминаю его.
Почему то мне было как-то – ну иронично что ли… Не знаю какое слово подобрать, да, наверное, иронично.
Он присел рядом, приставил заточку под ребра, и сидит – молчит.
А я думаю: Чё ему от меня нужно, если на мне только плавки?
Я так и говорю ему: Типа ничего мол нет, всё на другом берегу.
А он тычет в кольцо, а у меня кольцо такое на пальце было, простенькое – Спаси и сохрани.
Мне его перед отъездом в Питере одна девочка подарила.
Я говорю: Нет, чувак, колечко то это мне один колдун дал питерский, оно заколдованное…Если ты его оденешь, боюсь нехорошо тебе будет, ну или если даже отберёшь.
Смотрю парень беситься начал. По глазам его видно.
А кто-то из его корешей, которые компанией занимались, видать, услышал это, и говорит мне:
- Ты чё, из Питера?
Я говорю: Ага.
Он говорит:
- Бля, Питер нормальный город, у меня там братуха живёт, слышь малой, отпусти этого, хули, с него нечего взять.
Малой бесится, но нож убрал. И отошёл.
Они куда то повели москвичей, а меня так и оставили одного на пляже.
Я не знаю, что случилось с москвичами, но были тогда и такие приблуды – урки давали лопату, говорили, типа, копайте яму, потом кидали людей на всё, и в эту яму прямо живьём закапывали. Дикие люди – хохлы.
Я почему-то потом не мог из головы выбросить, что с москвичами именно так и поступили.
Вскоре я встретил своего друга, который прятался от шторма в кафешке и мы всё-таки доплыли до Казантипа.
В то лето вообще много чего было. Мы не так много на Казане то и тусили.
Поехали потом в Бахчисарай.
Жили с двумя тёлками в пещере.
А дух Моря. Ты знаешь, я стал думать о нём, только когда вернулся в Питер…
Сержант молчал.
Я налил вина, и не стал его беспокоить, видимо он вспомнил что-то своё.
- София Ротару, – начал он неожиданно, – когда вышла из моря, сверкнула мне улыбкой и я понял, что прожил жизнь не зря.
Он встал и медленно побрёл.
Я взял канистру вина и побрёл за ним.
- И всё-таки, почему ты здесь, сержант? – спросил я. До этого он всегда отшучивался на этот вопрос, но теперь я ожидал услышать от него подробную историю.
- Потому что хохлы пидорасы, – как обычно сказал он.
Где-то здесь в Димерджи, говорят, есть бездонная пропасть, и если кинуть в неё камень, никогда не услышь, как он приземлился на дно. Если подойти к ней слишком близко, говорят, она тебя засосет.
Ещё говорят, что где-то именно здесь – пещера Аида.
В Крыму тайны мироздания становятся чуть доступней.
Вечные Горы. Вечное море. Вечные воспоминания. Вечные мы.
Сержант даёт мне один наушник и мы спускаемся в долину, связаные проводами плеера, два солдата Империи и вечность поёт нам:
Strawberry Fields Forever.
Вечность на календаре. Таврида.