Было морозно и безветренно. Выдох повисал неподвижно, медленно рассеиваясь. Ночное небо было чистым, тёмно-синим. Обильно мигали волосатые звёзды. Полная луна слепила, заливая снежную поляну мириадами колючих искр. Тёмные ели, словно часовые, сроднившиеся со своими копьями, неприветливо стояли стеной. Ноги при каждом шаге проваливались по колено в снежную крупу.
Он не знал куда идти. Он бродил, наверное, уже несколько часов, обессилил и отчаялся.
«Замерзну непонятно где, в сугробе… увидев сон про лето, как крестьянка… у Некрасова… про лето…» Мысли шли туго – синхронно с увязающими в снегу ботинками. Носки промокли насквозь. Пальцы ног онемели, и он ежесекундно пытался сжимать и разжимать их, насколько позволяла обувь. «На дорогу нужно выйти… на дорогу… в какую… сторону…»
Местность впереди полого поднималась. Маячивший в паре километров холм наводил на мысль – взойти на него и оглядеться. Сил не было. «Какая тишина… в ушах звенит… как красиво… и страшно…» Он остановился и снял шапку. От головы повалил пар. Лунная тень разлеглась на снегу – четкими линиями, словно вырезанная лезвием.
Если бы кто-то в этот момент стоял на вершине холма, он бы увидел маленькую человеческую фигуру, за которой тянулась тонкая бороздка следов. Фигурка развернулась и, не в силах выдержать ужаса и пожара лунного света, закрылась руками… А Луна была жуткая – огромная, на полнеба. Словно лицо прокаженного – в метеоритных оспинах, так близко, что можно почувствовать дыхание. Горизонт уже дыбился оранжевым лавовым заревом. И всё вдруг – человечек, его шапка, слежавшийся снег и чёрные ели – потеряв вес, полетело вверх, к этому Солнцу Мёртвых.
* * *
Катарсис, подумал он сквозь сон. Почему мне всё время снится эта большая Луна? Или два Солнца в небе?
Он лежал на скрипучей больничной койке, была ночь, и беззаботно храпели соседи по палате. Когда мы умрём, подумал он, тело зароют в землю, а душа улетит в холодный космос. Во тьму внешнюю. Там будет плач и скрежет зубов. Кажется снова поднялась температура.
Он повернул голову к окну. В нём светила нестрашная Луна. Она прибывала, и левый щербатый край действительно напоминал о сыре, попорченном мышами. Тонкий рот Луны загадочно улыбался.