На площади 25 Апреля итальянского городка Террачина под тенью старого дерева стоит длинная скамья. Уже с раннего утра они появляются на этой скамье, выползая из квартир с дешевыми кондиционерами, разминая ломкие старческие кости. Старики. Облепляют отполированные задами доски словно стая сморщенных гарпий: скрипят разговорами, смеются, кряхтят, хлопают друг друга по спинам, шуршат газетами, чешут свои большие с торчащими пучками волос уши и смотрят тусклыми глазами на гору Сант-Анджело, провожая отходящие автобусы на станцию Монте-Сан-Бьяджо.
Порой налетает легкий ветер с моря, тихо гладя ветви старого дерева, отрывает высохший лист, унося его в сторону гор к храму Юпитера или к старому городу... Кто знает куда? На следующий день не приходит кто-то из стариков на площадь, пустеет место на скамье. Ненадолго. Всегда появляется кто-то новый и следующий лист трепещет на ветру.
Как они раздражали Марио! Всякий раз, когда он ехал на моторине в сторону рыбацкого канала к своей Лауре, они поднимали руки и скрипели ему: "Ей, Марио! Как дела, Марио?". Что общего у него с ними? Что они ему? Он раздраженно ворчал что-то в ответ и бранил проклятые пробки, из-за которых он не мог унестись быстрее прочь от назойливых стариков. А они наперебой кричали: "Передавай привет Лауре, Марио! Заезжай на пару пива, Марио! Бона фортуна, Марио!" Он глядел в их глаза исподлобья. В выцветшие мутные глаза с какой-то вызревающей тоскливой пеленой в глубине - глаза цвета серых листьев. И то, что он видел в них, вызывало в нем безотчетную тревогу и злобный страх - должно быть, именно из-за этого он так бесился.
Приехав домой он забывал все среди ласк своей Лауры и та неясная тоска, оставшаяся от взглядов стариков, уходила.
Шли дни, падали листья, кружась среди мусора и мятых газет. Часы тикали на морщинистых руках и щелкали игральные кости. Мохнатые стариковские уши под засаленными кепками ловили звуки уходящей жизни: рокотанье новых автобусов из других городов, крики детей, ругань старух, смех молодежи. Нависшие над обвалившимися губами носы ловили запахи рыбацких сетей из канала, бензина, цветущего по обочинам Аппиевой дороги олендра. Лишь гора Сант-Анджело с храмом Юпитера на вершине была неизменна в этой уносящейся прочь жизненной сутолоке. Да и скамья со стариками - стоит будто осеннее дерево - листья все желтеют, шумят на ветру, высыхают, отрываются и улетают бог знает куда.
Иногда Марио казалось что и сами старики и все их движения подернуты мутной поволокой, какой-то патиной или паутиной... Кисель, вываренный из стариковских костей - вот что он видел в их глазах и во что было в воздухе вокруг них. Само время замедлялось на этой скамье, словно желая без спешки показать себя со всех сторон, как в музее древностей. И эти запыленные нелепые куклы-экспонаты звали его к себе, протягивая тщедушные тряпичные лапки.
Как-то Марио, проезжая мимо площади, почувствовал сильную жажду, в глазах его потемнело, он сильно задышал и остановился. Поставив возле дерева моторину, он проковылял мимо радующихся ему стариков к питьевому фонтанчику и долго-долго пил как лошадь после нескончаемой скачки по бесконечному полю. Оторвавшись наконец, он подошел к старикам и один из них подвинулся. Марио сел. Старый Антонио хлопнул его по спине. "Эй, Марио, как дела, Марио?" - послышалось со всех сторон. Кто-то протянул ему пиво. Он взял, опустив глаза, и тут увидел свое отражение в луже под ногами - затянутое патиной изможденное лицо в кисельной пелене и тусклый взгляд. И серые листья, летящие над его головой.
Последняя редакция от 01.09.2015
источник