Из цикла «Свояк никакухи (Адепт нейтралитета)»
1.
Филимон безостановочно гарпунил глазами женщин, естественно, симпатичных, и всякий раз открывал необоримое желание переспать с каждой. Стоило исчезнуть одной, как его творчески зудливый «клоп» перепрыгивал на другую. И это несмотря на то, что вот уж две недели он сожительствовал с красивой, в очень многом искушенной модисткой. Виною - неукротимая натура Филимона. И глупо как-то даже спрашивать, с кем бы он почел остаться: со своей красоткой или с менее эффектной новенькой?
…Точки над i Филимон расставил в первый же вечер знакомства с модисткой:
«Слышь, ты… как тебя, запомни раз и назубок: в этой жизни я свояк никакухи. Что это, точно не скажу… Но это самое употребил про всех мужиков нашего рода мой папаша, которого я не помню. А завещал ему это наш деда». – Свирепый кивок на ржавый фотоснимок, с которого таращился только что съевший двутавровую рельсу плечистый бородатый молодец: высокая, как Казбек, пушная шапка с дырочкой в середке, мохнатое наплечье поверх странного мундира, метровой ширины грудь с двусторонним зигзагом блескучих, кажется, гармошек, да слева к зебристым ленточкам три привешенных черных креста...
Лиза так и не поняла, что бы это значило. Но не далее как на третий день сожительства с Фили констатировала: «Свояк никакухи» легко заменяется синонимическими вариациями на тему «раздолбай».
Впрочем, для посторонних модистка Лизет облагородила характеристику длинно и научно: «Адепт нейтралитета». Во всяком случае, именно так рекомендовала она нового «шерами» в кругу своих не менее культурных знакомых…
…Филимон безостановочно гарпунил глазами женщин…
Данное интеллектуальное упражнение импонировало ему уже вторую неделю. Трудился адепт в неизменной позе: оседлав урну - ту, что рядом с витриной секс-шопа и сбоку от канализационного люка, он грозно нажевывал резинку.
…Появление любовницы внесло веские коррективы в незамутненный аквариум бытия.
Во-первых, Филимон с утра бывал сыт. Этого непривычного состояния ему хватало до самой ночи – поры благодарения кормилицы.
Во-вторых, ему запретили ходить на бега.
А в-третьих, заставили искать работу.
Чем он с пылким вдохновением и занялся. Напялив впервые отутюженный клетчатый костюм, Филимон арендовал площадку в виде урны под витриной и усилил личный гипноз табличкой: "Работа не волк - но волк хочет есть - дайте волку жратву - желательно без работы".
2.
В тот день против Филимона долго уже отирался некий плотный господин. С искренним любопытством и почти нескрываемым изумлением он наблюдал за флегматичным безработным.
Увлекшись коллекционированием дамских личек и ляжек, Филимон в упор не замечал присутствия ротозея. Но когда в какой-то миг глаза обоих состыковались, у незванца почему-то скверно засосало везде, особенно в простате. Разом переставший жевать Филимон оттопырил нижнюю губу и принялся выскабливать постылый лик визави. Взгляд у безработного был тяжелый, мрачный: абордажный.
Зевака растерянно усмехнулся. Филимон ужесточил перекатку резинки, кузнечные кисти с прищёлком разминались. Непрошенный созерцатель смутился и суетливо сунул руки в карманы. Жвачка ядром просвистела мимо его уха. Филимон всесторонне, во весь свой олимпийский размер, распрямился и разломил табличку о колено. В следующую секунду поддернутый за ворот и подтыкаемый пинками незнакомец, неестественно горбясь, семенил по переулку...
У мусорной свалки свояк никакухи ослабил хватку и рывком одной левой водрузил чужака на наипохабнейший помойный резервуар.
После этого Филимон куда более степенно присел на корточки, со знанием дела наковырял окурков, неторопливо задымил и задумчиво уставился на мало что соображающего господина.
- И в чем дело? - вопросил он вечность спустя.
- А собственно, в чем? - неуверенно пискнул человек, усаженный на мусорный бак.
- Вот именно: в чем? Может быть, в том, что в вас бурлит кровь массагетских вельмож или даже римских понтификов? - оскалился Филимон, топя несчастного в мареве дыма.
- Наверное... - выдавил господин. Уже предположив, что рядом ненормальный, он решил соглашаться со всем, лишь бы не дразнить.
- Что: наверное? - возвысил голос Филимон.
- Вторых... этих...
- Ага. Следовательно, ваши честолюбивые устремления отчасти реализованы: вы при жизни водружены на пьедестал.
- Наверное. - Вздохнули с помойного постамента.
- Вот видите. Осталось малость: соорудить родовой склеп, мусорный мавзолей, что мы сейчас и сделаем. - Филимон тщательно заплевал остаток окурка и быстро встал. Носок его ботинка ловко покусывал издохшую крысу.
- Н-не н-надо. Вы не абсолютно справедливы, хотя и абсолютно правы. Не надо, - медленно всасываясь в жижу, мямлил несчастный.
- А что надо? – прищурился Филимон.
- Да ну я же, это самое, ничего такого, я это… рабочего подсобного подыскивал. Всего-провсего. Правда-правда... – его вдруг прорвало как осужденного после оглашения смертного приговора. - Я же не предполагал, что вы так агрессивно настроены к… работе. Я думал, вы, наоборот, это самое, обрадуетесь, а вы вон как обиделись...
Разошедшийся лопотун так же резко замолчал: из ниоткуда перед носом его возник грязноватый стакан. А содрогающаяся бутылка с дыхалкой подорвавшегося марафонца вливала туда расплескивающуюся краснуху. На нюх – паршивенькое «Мерло».
- Гм-гм, это уже деловой поворот. Мерси. – Мусорный герой, даже не поморщившись, осилил кисляк.
- Меня зовут Филимон, могу выполнять любую работу: таскать сизифовы камни, отыскивать Золушек по их кроссовкам, морить тарака¬нов "шанелью"...
- Хватит-хватит, молодой человек. – Деловито прервал работодатель, вычмокивая зад из помоев. – Я не нужда¬юсь в избыточном универсализме. Я скромный фермер. И ищу подсобника. – А он быстро осваивался!
- Не столь интригующе, но я даю свое согласие. - Заверил Филимон, хлопнул стакан и, отморщившись, щелкнул пальцами. - Едем...
- Как, вы даже не интересуетесь графиком и тарифом?
- Чем-чем? – Филимон не притворялся: ни разу не работавший на дядю, он смутно ориентировался в платежной бухгалтерии. Но боясь, что его расшифруют раньше времени, поправился. - То есть, к чему?
И благонадежно улыбнулся. Такой улыбке принято верить. Удивленный фермер лишь добавил, что у него есть ровно один билет на 14-00.
- Отлично. Этим рейсом и поедем. - Обрадовался Филимон.
- Да, но сейчас уже 13-00, - фермер сверился с нагрудным хронометром. - Вы разве никого даже не известите об отъезде?
- Морг позаботится. - Оскалился Филимон, сверяясь с куда более дорогим и тоже нагрудным хронометром, чем заставил нового хозяина мистически вздрогнуть.
- Вас понял. Ну а как насчет: пожитки там собрать?
- Все свое ношу с собой, кроме гроба. Ха-ха!
- Н-да, ну что ж. Тогда в путь…
3.
Всю дорогу фермер с завидной обстоятельностью потчевал работника лирическими эссе о зоо-мире личного подворья, заочно/поименно аттестуя его представителей, внешние их прелести и творческие особенности, интеллектуальные достоинства и психические изюминки.
Сперва Филимон терпеливо скучал. Потом его начало подташнивать. Наконец, он взялся методически поскрипывать зубами. Не лучший признак. Но доморощенный анималист не унимался: широкоформатным его полотнам не виделось конца.
Выражение лица адепта излучало чувства, далекие от нейтралитета. Будь рядом Лиза, она бы легко прочитала по филиным глазам: «Ну, ничего, недолго нам терпеть, расплаты близок миг».
И только беспечный аграрий в глухарином своем балабольстве не угадывал грозы…
По приезде он принялся добросовестно знакомить помощника с каждой особью своей рогато-клювато-гривастой фауны. В этот период взгляду Филимона позавидовал бы сам Дракула.
- А это моя любимица Клотильда, – исповедальным тоном сообщил экскурсовод, нежно, с затуманенным взором оглаживаясь щекой о черную свиноматку. Тут его позвала жена. Сельский хозяйчик извинился и оставил подопечных...
Зарычав от восторга, Филимон до треска растер ладони, смял ногтями левую щеку и с всхлипом сладострастия отпустил Клотильде чугунный пинок. Пронзительно хрюкнув, верховное свинилище брыкнулось на противень для испражнений. Прихлопывая в ладони и озоровато постреливая глазами, Филимон выбрался из свинарника.
Не зная к чему бы приступить, он нетерпеливо переваливался с пятки на носок и черною дырой впитывал пространство.
О!
Взор-коловорот зацапал пригожую баньку. Прыганув аж на три фута, Филимон поозирался, чего-то узрел и понесся крутым укосом. Снизу он вернулся с контейнером немыслимо тухлых овощей и падали - такое под силу приподнять разве что четверке циркачей.
Протолкнув в баню и входя в образ сеятеля, городской проказник с азартом, но равномерно разбросал зловонные отбросы по всем углам. Судьба контейнера решалась недолго: железный урод нырнул в голубенький, под буколическим вязом, бассейн.
Но и этого прокуде было мало.
Вернувшись в свинарник, он подступил к хрипящей Клотильде и за задние копыта сволок к бассейну. После короткой борьбы принцесса Хрю-Хрю ХХХ разделила участь контейнера.
Лишь теперь Филимон вздохнул: впервые, глубоко, ответственно и удовлетворенно. Это была Работа! И за нее не стыдно ни перед кем!
Но чу… Тонкий слух адепта резануло могучее ржанье. Вот это номер: красивый каурый коняга, запряженный в новенькую бричку, косил глазами и тряс мордой, как бы осуждая шалости городского! А может, наоборот? Филимон хлопнул себя по коленям и чечеточной походкой устремился к бричке...
Фермер вышел на крыльцо с пылким намерением продолжить ознакомительную беседу. Непривередливый батрак ему глянулся.
- Ой-ой-ой! - рука схватилась за сердце. Задом-задом… да и плюх! - на Центнера. Центнером звали котяру, что уютно прикорнул на перильце.
Плоды Работы зияли во всей их штучной красе… И перво-наперво - Пегас… О, Святая Кло! Его великолепный конь, его каурый Пегас, прихвостясь впритык к забору, как бы прирос к нему оглоблями.
Бесславно пытаясь освободить зад от безумствующего кошака, фермер приставил к ограде стремянку и полез.
Спятив от увиденного, лестница упала. И висели фермер на заборе, да Центнер на заду, не веря глазам: бричка пребывала в том же положении с прилипшей к забору оглоблей...
В ту же самую минуту благо-ликий и зело-довольный Филимон пил водку в сельском кабачке. Весь иконный образ его лучил лад и благодать, а аллилуйствующий язык звал местных выпивох влиться в лоно мормонской веры. Из скрутки клетчатого пиджака порывами выныривал гусак и подавал необдуманные реплики. Птичья крамола гасилась щелбанами.
Никогда еще Филимон не был так добр, смиренен и боговдохновен. Вот оно миротворное влияние деревни!
…В 23-00 Филимон входил в подъезд.
Трижды позвонив и словив тишину, он страстно матюгнулся. С неохотой отскрипела кровать, прошлепали босые ноги.
В мятом пеньюаре заспанная Лиза отворила дверь. Филимон шагнул в темноту, сквозняк из открытого окна вспушил сивую чубатуру.
- Триппермана форточкой сплавляла? - зевнул он. - Чего долго-то?
- Насчет «долго», еще разберем: кто и с кем? - Сонно гуднула Лиза, бросаясь на лежак. – Сам, небось, в борделе весь день шалопайничал…
- Фокусам обучался. Как из кошачей грыжи павлина делать, - с этими словами он швырнул в постель полузадушенного гуся.
- А-а! Что это? Убери его! Фили, это еще кто? – Визжала модистка, безуспешно пихая глупую птицу. - Таких охренительных кур я отродясь не видала…
- И я тоже, представь себе.
- Гуль-гуль-гуль, цыпа…
…На этом месте всё нежданно съела пауза чёса, тотального и неукротимого…
- Завтра будет Рождество. – Объявил Филимон, и это означало, что почесуха временно укрощена.
- Спятил что ль? Лето на дворе.
- И что? Не знаю, как ты, а я ни разу не ел гусятины, тем более на Рождество. Теперь к нам пришел гусь. А значит, что? Значит, надо убить двух зайцев: съесть гуся и съесть рождественского гуся. – Доходчиво разъяснил адепт. - Кому тут что непонятно?
И горожанин со знанием дела сломал шею забуянившей «деревенщине»…
1987 г.
Иллюстрация скачана из Интернета и трансформирована, авторство не установлено. В случае претензии будет удалена.
Адрес разворота со всеми историями абсурдного цикла про Филимона:
http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=14#14