Как правило, моряки пьют и ебутся больше в первые два месяца после возвращения из полугодового рейса и примерно в последние пару месяцев перед уходом в море – если только не нанимаются на следующий пароход уже через две недели после приплыва: тогда они используют свой короткий отпуск вообще на всю катушку.
Вот и я – понимая, конечно, что впрок все равно не натрахаешься – пускался перед экспедицией в какой-то уж совсем непотребно лосиный гон, и бывали дни, когда напоив утром кофе и выпроводив подружку, с которой познакомился только накануне вечером, забивал на работу, благо отгулов за море в запасе всегда было немеряно, дрых пару часов, восстанавливая силы, и вызванивал очередную знакомую, а потом, когда она возвращалась на работу (у нее-то отгулов не было), отправлялся поискать себе кого-нибудь на ночь: впереди маячили сто восемьдесят дней полного одиночества.
Конечно, такое беспорядочное азартное траханье – спорт достаточно экстремальный, способный довести и до травматизма.
Как-то я столкнулся в метро с одноклассницей, которую не видел с выпускного – то есть, лет десять. Она тут же рассказала, что развелась буквально пару месяцев назад, и позвала в гости. Я тут же представил в своей руке ее синичку – а журавлихи на тот вечер у меня как раз еще не было. Мы купили водки, пива, пару пачек пельменей и двинули к ней наверстывать то, что не успели в школе.
Наутро, после пары дополнительных рассветных оргазмов – вопила она знатно, интересно стало глянуть, как на нее соседи в лифте по утрам посматривают – между которыми втиснулись чашка кофе и совместный душ, собственно и спровоцировавший бонусный второй, я поехал домой спать. Скинул джинсы, трусы, поскреб пятерней жутко чесавшийся всю дорогу лобок – и почувствовал, что по пальцу что-то ползет. Поднес ладонь к лицу и увидел Phthirus pubis. Сон прошел моментально.
С трудом смыв мандавошку струей горячей воды – она цеплялась за мой указательный, материлась и орала, что так не по-людски – рассмотрел лобок и яйца через лупу и ахнул: их там были десятки, они двигались со степенным достоинством и искали места примоститься поуютнее. Ясно было, что после ее развода я в гостях у Таньки был не первым.
Я начал яростно соскабливать насекомых ногтями, но не тут-то было: держались животные крепко. Поняв, наконец, что без тематической литературы не обойтись – а чем хорошо быть биологом: нужные книжки всегда под рукой – раскрыл учебник паразитологии и вычитал, что волосяной покров на лобке и на мошонке надо сбривать и мазаться специальными мазями, а если этого не сделать, то они укрепятся в эпидермисе, и выводить их будет значительно труднее, к тому же каждое насекомое оставляет после себя долго не рассасывающуюся гематому размером с копеечную монету.
Брить пах – может это и путь воина или там скинфлэнка, но никак не ихтиолога: через неделю начиналась медкомиссия, а этим врачам-вредителям только предъяви лысую промежность: сначала отправят в вендиспансер, а потом пошлют сигнал в отдел кадров моего рыбного НИИ. А те гарпии и рады в личном деле пометить: половая распущенность, выразившаяся в связях вне брака и аморальное поведение. А это – верное закрытие визы и жизнь без заграницы: недопустимо было советскому человеку кого-либо трахать, кроме жены. Впрочем, и разводиться тоже нельзя было. Я вот как раз только что год без загранкомандировок отсидел после развода, все морские накопления давно ухнули, так что жить еще год на зарплату младшего научного – сто двадцать рублей на руки – по ****острадальному делу мне никак не хотелось.
Значит, бриться было нельзя – и я стал придумывать другие способы. Первым делом решил проверить энтомофауну на устойчивость к агрессивным средам: может, не выдержат, да и сами сбегут, по доброму. Взял с полки флакон Aramis’а, еще женой до развода на день рождения даренный, якобы французский, но с таким ядреным запахом, что так он, однажды открытый, и простоял. На этикетке, правда, было написано, что там содержание спирта 70%, да не такой ведь я алкаш, чтобы, даже когда невмоготу было, как выпить хотелось, на одеколон позариться. Вот свинтил я колпачок с этой флакушки трехсотграммовой увесистой, нажал на пшикалку, понюхал, крякнул – редкое все-таки говно был этот Арамис, хуже него, наверное, только Атос мог быть, который свою любименькую миледечку изводил – и начал себе мошонку густо опрыскивать. Мандавошки сначала-то точно охуели: присели и давай глаза-уши-ноздри руками закрывать, а уже меньше, чем через минуту и мне не до наблюдений стало.
Мошонка раздулась до размеров апельсина, а потом и грейпфрута, стала красивейше алого цвета как зобовый мешок у птицы-фрегата в трахательный период, жжение было такое, что от боли потекли слезы, и смахивая их тыльной стороной ладони (отдельно боялся, что одеколон попадет в глаза, и тогда уж точно ****ец), увидел, как яйца начали мигать и пульсировать. Они по очереди уменьшались – левое-правое-левое-правое – и тогда второе внутри этого грейпфрута еще увеличивалось, так что мне казалось, что оно сейчас просто лопнет к ****ям, и белело до альбиносности, зато съежившееся наливалось пурпурно-малиновым.
Так рождаются новые вселенные: вот они, эти Белые гиганты и Красные карлики, между ног болтаются.
Хорошо еще, что я заранее разделся. Прыгнул в ванну, включил ледяной душ, и охлаждал полыхающую систему, пока пульсация не прекратилась, а *** посинел и потерял сознание.
Мандавошки же возвратились с лобка, куда поспешно эвакуировались, обратно на яйца: расхаживали по мошонке, изучали обугленный рельеф и производили перекличку. Думаю, что просуществуй их цивилизация немного дольше, в их литературе появились бы апокрифы о гневе Всемогущего, о страшных жертвах, о пролившемся с неба одеколонном дожде и – кто знает? – о праведном мандавожде, которого спасло исключительно его благочестие.
Оценив потери и разрушения, лобок я решил неконвенционным оружием не атаковать. «Мы пойдем другим путем» – придумал я слоган.
Запихал в трусы свою лязгавшую зубами сосульку и ледяные – на ощупь как безвольная снулая рыба – яйца, позвонил завлабу и взял очередной отгул, оделся и пошел искать пиво. Пиво в СССР продавали не везде, но через три часа я его нашел – в Смоленском гастрономе рядом с МИДом, а живу я в Чертаново. Три часа на покупку пива – это не много для социализма: могло и просто в Смоленске оказаться. Еще полтора часа простоял в очереди: в одни руки (одному покупателю, значит) продавали только шесть бутылок – пришлось, купив эти шесть, еще раз стоять.
Ну а уже дома кинул я всю эту дюжину пива в морозилку, напустил в ванну горячей – как только мог выдержать – воды, взял с собой непрочитанную «Игру в бисер», да в ванну с Гессе и погрузился.
Догадался, что у меня выносливости побольше будет, чем у подопытных животных – а им же еще иногда и дышать надо. И точно – раз в минут 15-20 то одна всплывет, распаренная, и к бортику плывет, то другая стонет, как панночка, «не могу больше», ну а я их по очереди в сливное отверстие направляю. А уж когда и мне невмоготу становилось – бегал на кухню, мокрыми вареными ногами по восхитительно прохладному полу шлепал, хватал «Московское» (где оно теперь? оно-то кому и чем помешало?), сдирал крышку и делал глоток сразу на полбутылки. И все горячей воды себе подливал.
Как сердце тогда себе не посадил – не знаю, здоровье, наверное, было кашалотское.
А за какие-то часов десять все пиво выпил и всех животных перетопил подчистую. Герасиму о таких рекордах (жаль, не продавался в СССР гиннесс – не зафиксировано мое достижение) и не мечталось.
А отгул мне пришлось второй подряд брать: спать после пива.
Я же с этой встречей одноклассников и последовавшим сафари – двое суток, считай, не спал.