Вокруг дуба и домой

               
Утро. Петухи сделали перекличку: один прокричал где-то рядом, следующие в отдалении и третьи прослушиваются только при затаённом дыхании, но вот эти то и волнуют душу, и порой заставляют совершать поступки.
И я открыл глаза. А может и не открыл, а только представил себе, что вижу: тёплые солнечные лучи озолотили верхушки деревьев, трава заблестела росой, которую с удовольствием пощипывают лошади, фыркая от росы, щекочущей ноздри.
В комнате пахло сеном и молоком. Мать подоила корову, и наверное, провожала её на улицу, корове нравилось, когда её провожают и некоторое время оглядывалась, пока не влилась в поток мычаний, топота и блеяния, и, растворилась в нем. Собаки со всей деревни обязательно участвовали в этом мероприятии, и похоже, им это очень нравилось, когда можно от души отлаять, да ещё для дела. И когда этот клубок шума растворился в пространстве, то в деревне наступила вторая часть жизни.
Шарик, которого мало волновала суета общества, и наверное его эмоции сдерживала верёвка, и он нехотя вылез, и, потянулся – от конуры до миски, вдвое удлинив свое тело. Выгнул лохматую спину, напружинив задние лапки, и в заключение своей гимнастики издал нагромождение вибрирующих звуков, выражающих и удовольствие и угрозу, которые пробудят и мертвого. Пробуждение Шарика завершилось. День свой начал с того, что нюхнул миску, у забора совершил омовение, чего бы коты не одобрили, и  на кривых ножках стал похаживать туда-сюда.
Чудо дня вошло в меня, сна уже не было, но разбавлять ощущения с реальностью не спешил. Но вскоре фантазия исчерпала себя и организм желал воплощения его в натуру. Я бежал к речке. Не спеша проплыл, проявляя солидарность с утренним покоем над водой.
Дома на столе ждал завтрак: свежие картофельные пирожки и молоко, накрытые полотенцем. Мама все продолжала возиться у плиты.
- Мам, я сегодня иду за грибами.
- Да грибов-то ещё нет.
- Маслята есть, Я видал.
Мама подлила мне сметаны.
- В наш лес редко кто ходит. Не хорошая молва о нём в последнее время. Вон в прошлом году Кондратьев пошел и не вернулся.
- Да он, наверное, был выпивши. Свалился где-нибудь в речку и всё.
- А вона в прошлом месяце Федотовна козу привязала к дубу, а сама пошла траву рвать. Вернулась, а козы нет, одна верёвка осталась.
- То коза. Да ты не волнуйся, я долго не буду. С собой Шарика возьму.
Вскоре мы с Шариком двигались по лесу. В лесу света меньше, зато он выразительнее, ощутимее. Дефицит света делает его привлекательнее и всё окружающее становиться подвижным и изменчивым. Наверное, по этим причинам снимает усталость, даёт пищу к размышлению, и временами вызывает страх. Но сейчас нам с Шариком хорошо. Пес успевал обследовать по пути всё, он совал свой нос во всё, что было на его криволинейном пути, и часто фыркал. Грибы не попадались, да и о них пока не думалось.
Мы подошли к дубу, к которому когда то якобы была привязана коза, и, которая пропала. Дуб был необыкновенно высокий, размашистый, и он как то выделялся из всей растительности, и, можно сказать, даже выглядел чужим, и лесное общество отделилось от него полянкой, и даже круглой. И это всё настораживало, гипнотизировало и вовлекало в обследование. Дуб желал, чтобы им любовались и обсматривали со всех сторон. Невольно, и я, кажется, перестал ощущать этот мир, а возникло чувство бесконечности и вечности. Внутри меня появился страх. Шарик тоже перестал двигаться, смотрел на меня, спрашивая – ну что делать дальше? Надо встряхнуться – решил я – наваждение вон! Всё бабушкины сказки, подумаешь - пропала коза! Да здравствует жизнь! Это было с кем то, а что может быть со мной, да ещё в такой день. И я подпрыгнул и кувырнулся по траве. На  Шарика моё решение повлияло эффектно – он как олимпийский бегун рванул, прижавшись к земле, с  прерывистым дыханием, по кругу вокруг дуба. На втором круге и я принял участие в “дубовом вираже”. Когда пес пошёл на третий, то я решил сделать встречу. Но его не было, ни впереди, ни позади. Хитёр пёс. Но Шарик не появлялся и не отзывался на мои призывы. Это меня насторожило. Как будто все приняло участие в поисках собаки, и недоумевало тишиной.
Я пошёл вокруг дерева. Через некоторое время я услышал громкий стук своего сердца, и вдруг среда стала вязкой, закружилась голова и … . Я увидел Шарика. Для него мое появление было неожиданностью тоже, он в испуге развернулся ко мне, некоторое время смотрел неуверенно с удивлением, вильнул хвостом, и, с визгом жалости бросился ко мне, стал лизать руки, лицо. Я плакал. Шарик визжал. Мы не виделись давно. Потом наступила тишина, и вместе с ней пришло осознание – а что же было? Вроде ничего не изменилось, чего это мы так расчувствовались? Но было грустно и ощущение потери. Вот что-то потерялось в этом мире. Мне захотелось домой. Скорее домой. Я захотел увидеть маму, как будто я не видел давно её, года, и почему то было жалко её.
Мы шли без радости, как путешественники после кораблекрушения по пустынному острову. Шарик был тенью, траву не нюхал и вообще ничем не интересовался.
Мы шли к деревне, а она казалась ещё более далёкой, мы шли к ней, а существование её отодвигалось. И деревня была мрачной, собаки не лаяли, коровы не мычали, и, какая то она была старой и серой.
- Семён! – услышал я. Это был дядя Вася – председатель колхоза. Он всегда приходит в правление рано.
- Ты ли это? – в голосе было удивление и смотрел на меня подозрительно – И давно ты приехал?
- … я ?! Я пришёл из леса.
- …ээ…мэ… А где ты был?
- В лесу. За грибами ходил.
- …ну. Ты год назад ушел за грибами и не вернулся.
- Я ?! – теперь я подозрительно смотрел на дядю Васю.
- Мы неделю тебя искали. Ни собаки, ни тебя. Давай-ка зайдём в управление.
По телефону он попросил зайти участкового.
Я рассказал всё, как было. Участковый долго молчал.
- Такая же история десять лет назад была с Кондратьевым. И коза Филипповны через год вернулась после пропажи, правда недавно опять пропала.
- Как? Кондратьев в прошлом году  пропал. – поправил я.
- Да нет. Это было десять лет назад, и вернулся недавно, и мать похоронил.
Я ничего не понимал. От волнения кружилась голова. Такие неожиданные повороты жизни, что начинает казаться всё происходящее выдумкой. Возникает нездоровая фантазия и жизнь превращается в утомительное существование. То, что произошло не последовательно и за короткое время, чем должно быть, вызывает не реальную жизнь, которая ломается легко, как тонкий лёд, и жить приходиться осторожно, не спеша, отмеряя каждый свой поступок наперёд.
Председатель осторожно оповестил мою мать. Она плакала, обнимала и как то вся дрожала. Но я не ощущал к ней жалости, хотя она заметно постарела, поседела, да еще стала часто молиться, а раньше я не замечал за ней такого. Она была всегда разговорчивая, энергичная и любила пошутить. А здесь всё наоборот.
Жизнь моя потекла медленно, утомительно, словно страшный сон уходить не собирался. У себя дома я не чувствовал как дома. Всё было чужим. И даже маму я уже не называл мамой. И ко мне она относилась как то услужливо, чрезмерно заботливо. Жизнь стала напряжённой, в ней чувствовалась несправедливость и неправильность, и даже неестественность. Что-то тут не так. Все в деревне казались чужими, да и вся деревня была не натуральная, да и весь мир стал обманом. Только в Шарике я находил успокоение. Но Шарик тоже грустил. Он не был как прежде безалаберным и деловым одновременно, ни на кого не лаял, коров не провожал, не встречал, и даже в конуру свою не заходил, а только с опаской заглядывал в неё, отходил с кислым выражением и рушился в отдалении, на передние лапы мордой, и часами не двигался.
Наступила зима, но и зима не была как прежде: снега почти не было, морозов тоже, даже дождь временами моросил в середине зимы.
Прошёл год. Я забыл, что такое сон. Я устал так жить. Надо было, что-то делать. Сумасшествие подходило близко.
Однажды во сне я услышал, как прокричали петухи, весело лаял Шарик, промычали коровы. Я проснулся. На улице было так же, как тогда. Может мне приснилось всё? И я выбежал на подворье. Но мать была такая же - старая. Только Шарик при моем появлении слабо вильнул хвостом. Все продолжалось. Нет ничего хуже – бесконечного ожидания. Это состояние становилось невыносимым, жизнь стала бессмысленной, ни будущего, пустое сегодня без взгляда в завтра, обыденное проживание жизни.
Я взял полотенце и пошел на речку. Шарик остался на привязи. Я шел как в тумане, себя уже не контролировал, шел и плакал. В осознание пришёл, когда передо мной вырос дуб. Тот самый. Он не волновал меня как прежде, а только притягивал желанием  познать одиночество дуба. И я стал осматривать его круг за кругом. И с каждым кругом становилось легко и вдруг я как будто вывалился в пустоту, тело стало легким. Я бежал, бежал. Вот и деревня. Дом. Я волновался, в висках стучало, колотило в груди.
- Ты что так быстро вернулся, сынулька? Это была прежняя мамка, молодая, весёлая.
- Почему ты так взволнован? Где же твои грибы обещанные? Что-то случилось? И без корзины. А где Шарик?
Шарик..? Я про него забыл, как же я мог его оставить? Какой же я дурак!
Вдруг во двор вбежал Шарик. Он бросился ко мне, потом к маме, и опять ко мне. Он радостно визжал и лаял. Шарик был счастлив. Я не меньше. Мама смотрела на нас с удивлением.
- Откуда вы прибежали такие чумные? Совсем дети.
День заканчивался. Я лежал в родной постели.
- Ты знаешь, а коза Филипповны вернулась.
Надо же – звери возвращаются, а вот люди не находят дороги, просто они живут чаще в мире выдуманном кем то, веруя только в надуманное.Так и умирают, не осознав, что в жизни нужно стремиться к осознанию своего действительного существования и назначения, иначе можно навсегда остаться там, где вас нет и быть не должно.
Ночью я проснулся, мне было страшно – а как та мама, что осталась там?!