Итак, капитан Петриченко, командир нашей роты. Высокого роста, грузный мужчина лет тридцати. Голова, как груша – где едят пошире, где думают поуже. Выпученные глаза. Волосы тёмные ёршиком, там, где у груши хвостик. Говорит глубоким басом. Носит усы. Усы - это его гордость, его главная отличительная черта, его trademark, как сказали бы при капитализме. Он никому больше в роте усы носить не давал – индивидуальность свою оберегал.
Вот вздумает Петриченко ночью проверку роте устроить. Расположение роты на третьем этаже находилось, а Петриченко по лестницам топал, что молотом орудовал – прямо не командир, а Командор шагает! Ежели дневальный и спит, как водится, на тумбочке, то от этого топота враз проснётся и кого надо предупредит.
Но иногда бывало, дневальные крепко спали. Зайдёт тогда Петриченко, увидит спящего дневального да как рявкнет: «Ну, я нихуя не понял!». Дневальный вскакивает в ужасе и орёт истошным голосом: «Смирно!!!!», а Петриченко бац ему кулаком в рыло (легонько так, для науки) и дальше идёт. Рванёт на себя дверь каптёрки, а там «черпачки» и «дедушки» водочку употребляют. И опять Петриченко орёт басом: «Ну, я нихуя не понял!». И тумаками всех из каптёрки гонит. Зайдёт дальше в спальное отделение, а там пьяные уже «дедушки» на кроватях валяются в форме и в сапогах. Ну, он опять ту же фразу выкрикивает, прямо как клич боевой. Грохоту от него было, что при погроме. С другой стороны, все знали – побушует полчаса, раздаст тумаков и уйдёт. А как уйдёт, можно и продолжить.
Вот мы иногда диву давались: почему человек, что ни увидит, всегда «нихуя не понял!». Неужели нет ничего такого, что бы ему понятно было? Да и видит ведь он всё время одно и тоже, почему до сих пор не понял? Ну, тут было одно объяснение – дурак он, наш капитан Петриченко, пень пнём.
А вот его непосредственный начальник, майор Хлебников, совсем другого рода человек был. Среднего роста, поджарый и лёгкий. Фуру носил генеральскую, типа «аэродром». Сегодня все российские офицеры такие носят, а тогда только крутые себе позволяли. Глаза у него были быстрые, цепкие, и ум в них светился. Ну, если не ум, то хитрость.
По лестницам он не взбегал, а влетал, как птица – самое чуткое ухо не услышит. Взлетит так, ворвётся в расположение роты, увидит спящего дневального и воскликнет радостно: «Ага, всё ясно!». На тумаки времени не теряет, сразу к каптёрке летит. Дневальный и проснуться-то не успеет, а если и успеет и крикнет вдогонку: «Смирно!», всё равно поздно – тот уже возле каптёрки. Рванёт дверку на себя, увидит киряющую публику и опять: «Ага, всё ясно!». Ну и всё время так – чего ни увидит - «всё ясно». Тумаки на месте редко раздавал. Но всех запоминал и потом обязательно наказывал. После его налётов уж не продолжали – настроения не было.
Вот ведь удивительно: два человека видят абсолютно одно и тоже, но при этом одному «всё ясно», а другой «нихуя не понял». Ну, какое тут может быть объяснение? Понятно ведь: просто один умный, а другой дурак. Во всяком случае, так мы думали тогда. Сами ведь не очень умными были.
Что с ними стало-то, с отцами-командирами, когда империя наша родимая по швам трещать начала? Ну, Хлебников-то, конечно, устроился – такие нигде не пропадают. А Петриченко? Умел ли он делать что-то путное, кроме как ротой командовать? Выкарабкался ли? Жаль, если не смог. Человек-то он неплохой был, как я сейчас уже понимаю.