Сергей Коркин
ЯЙЦЕКЛЕТКА
(моноспектакль с небольшими световыми эффектами)
© 2009
Место действия:
Яйцевидная прозрачная капсула летящая в космическом пространстве.
Время действия:
Наши дни.
Действующие лица:
ЧЕЛОВЕК — небритый мужчина тридцати пяти лет.
Все ремарки, касающиеся действий актёра, кроме действий связанных со световыми эффектами в начале и конце спектакля, являются чисто условными, призванными главным образом разрядить сплошной монолог героя. При постановке спектакля режиссёр и актёр вправе сами выбирать, как визуально подать те или иные слова персонажа.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ И ПОСЛЕДНЕЕ
(Сцена полностью затемнена. Постепенно в центре сцены возникает световое пятно, яркость его медленно увеличивается. Становится видна кровать-постамент (без спинок). На кровати приподнимается ЧЕЛОВЕК. На нём белая рубаха просторного покроя, напоминающая одновременно и больничное одеяние, и кимоно. Свет фокусируется на человеческой фигуре. Человек щурит глаза, оглядывается, пытаясь вспомнить, где он находится)
ЧЕЛОВЕК (далее везде он же): Утро! Хотя, какое тут может быть утро? Но, если проснулся — значит утро! Значит, пора вставать!
(Человек потягивается в постели и зевает. Встряхивается, отбрасывает одеяло и бодро вскакивает на ноги. Кроме рубахи на нём белые брюки просторного покроя.
Света прибавляется и становится виден интерьер капсулы-комнаты — посередине кровать, слева и справа от неё по креслу. Задник сцены стеклянный, изогнутый полукругом. За ним тёмный фон, по которому бегут световые искорки-звёдочки таким образом, что создаётся ощущение полёта в сторону противоположную зрительному залу.
Человек недолго всматривается в проносящиеся звёздочки, а затем опять разворачивается лицом к залу)
Лечу… Забавно!
Кто не мечтал в детстве стать космонавтом? Я тоже мечтал, ещё с детского сада. На Новый год все были зайчиками, в лучшем случае медведями, а мне сшили космический скафандр из голубой материи с красными буквами «С.С.С.Р.» на спине. Все мне завидовали, а я был горд, как никогда.
Потом я собирал марки на космическую тему — Гагарин, луноходы, Союз-Аполлон, Салют, Интеркосмос... Любовался моделями звёздных кораблей в «Моделисте-конструкторе». С нетерпением ждал свежего номера «Техники — молодёжи», чтобы прочитать в нём обязательный фантастический рассказ. Выпрашивал у знакомых дефицитные фантастические романы, чтобы вместе с их героями уносится к новым неизведанным мирам…
А потом мне выписали очки, и моя личная космическая эра закончилась, едва начавшись… Но — детские мечты иногда сбываются, пусть не точь в точь, но я действительно стал теперь кем-то вроде космонавта… И пусть мой полёт очень недолог, но эту пижаму можно смело назвать самым настоящим космическим костюмом…
(Рассматривает и ощупывает свою пижаму)
Всё же непривычно разговаривать с самим собой. Похоже на какой-то нелепый спектакль, где все актёры заболели, и один единственный вынужден отдуваться за всех…
Уж лучше молчать… Но молчать в моей ситуации тоже не выход — котелок закипит, лучше уж понемногу выпускать пар. Хочется немного высказаться напоследок. Только вот — перед кем? В этом крохотном космическом корабле, состоящем из одной комнаты, никого нет, кроме меня…
(Всматривается в зал)
Будем считать мою беседу с самим собой чем-то вроде последнего письма тем, кто остался там, на земле, и даже не подозревает, что с людьми могут случаться такие вещи.
А, что, собственно, случилось, спросите вы? Нет, я, конечно, понимаю, что вы ничего не спрашиваете, сидите там в своих мягких креслах перед мерцающим экраном телевизора или компьютера… А может быть трясётесь в тесной маршрутке или обливаетесь потом в спортзале, накачивая мышцы для тех, кто в соседнем зале борется с целлюлитом…
Но всё же предположим, что вы меня слышите или услышите когда-то потом, и вот — вы спрашиваете меня а, что же, собственно, случилось? Хорошо, киваю я, имеете полное право знать, раз уж я сам затеял этот дурацкий разговор.
С чего начать? Кто я такой? — Обычный человек с обычной биографией —детский сад, школа, армия, институт, работа, семья… Достаток? Мне хватало — большая четырёхкомнатная квартира, большой серебристый лексус, большая дача в сосновом бору рядом с заповедником…
Кстати, как раз на даче всё и случилось…
Место хорошее — от города недалеко, асфальт до самых ворот. Сосновый бор, озеро, чистый воздух. Двухэтажный дом из круглого бруса — симпатично, экологично, современно…
Как всё случилось?
(Задумываясь, подносит руку к подбородку и слегка покачивается вокруг своей оси)
Очень просто — пошёл вечером порыбачить, а вместо озера тут очутился…
До озера идти-то всего ничего — минуток семь, но… не дошёл. На полпути почувствовал неладное. Остановился. Стою и пытаюсь понять, что же случилось? К себе прислушиваюсь — вроде всё в порядке. Кругом осматриваюсь — вроде тоже… И вдруг понимаю, что нет! Не в порядке!
Замерло всё, как в кино, и ни звука.
А потом всё как-то затуманилось, свернулось, и я отключился.
Всё так неожиданно произошло, что я толком и понять-то ничего не успел.
Ведь такие вещи всегда случаются внезапно… Всё самое лучшее заканчивается без предупреждения. Хотя разве вся наша жизнь не есть это самое предупреждение?
Вот лежит у тебя в ящике стола моток скотча. Понадобился — достаёшь, пользуешься, — журнал заклеить, календарь на стену повесить или порезанный палец замотать, когда ничего лучшего под рукой нет… Вроде замечаешь, что липкая ленточка убывает потихоньку, колечко всё тоньше и тоньше. Мимоходом думаешь: скоро кончится, надо будет новый купить! Но забываешь. А потом, в самый ответственный момент, лезешь в стол, тянешь за кончик, а кончик — чик! — крутанулся разок и всё! И ты понимаешь, что та полупрозрачная масса, которую ты за скотч принимал, это всего навсего пластиковое кольцо,
(Изображает на пальце кручение кольца)
которое осталось только на пальце покрутить и в мусорную корзину выбросить.
А за новой жизнью, как за другим скотчем, в канцелярский магазин в обеденный перерыв не сбегаешь…
(Делает пальцами сначала шагающее движение, а потом указывает в сторону)
Жалко родных. Для них я теперь — без вести пропавший — ушёл и не вернулся.
В мире ежегодно пропадают сотни тысяч человек. Да, преступность, торговля рабами, органами, но — теперь я это знаю! — есть ещё одна небольшая часть людей, которые пропали так, как я.
Просто бесследно исчезли. Никто ничего не видел и не слышал.
Нас просто выкрали из жизни. Но на самом деле — из смерти. Мне, ещё до того, как сюда отправить, показали, что должно было случиться со мной через два дня — утро понедельника, угол Советской и Ленина, красный свет светофора и я, вмятый красной лепёшкой в приборную доску своего автомобиля.
Мне предложили: выбирай — или в понедельник так, или…
Я, конечно, выбрал второе «или». Да, по человеческим меркам это тоже смерть, но вся штука в том, что будет после!
В это трудно поверить, это невозможно представить, но это не обман и не иллюзия. Я знаю, что всё будет так, как мне показали. Боги не врут, а когда ты сам наполовину уже не человек, когда ты сам чувствуешь, как меняются твоё тело и душа, — потому что тайные процессы уже запущены, — ты знаешь, именно знаешь, а не «уверен» или «веришь», что всё это действительно случится.
Потому что так устроен мир, потому что так задумано свыше.
Хотя, даже по человеческим меркам, это вряд ли будет считаться смертью… Скорее это будет воплощение, воодушевление…
(Усмехается)
Ха! Вобожествление, если угодно…
Когда наступит этот день?
(Смотрит на запястье, где должны быть часы и разводит руками)
Может быть завтра, а может быть и дня через три…
(Поворачивается лицом к пробегающим звездам и приближается к стеклянной стене)
Или через пять. Хотя нет тут никаких дней и ночей. Поэтому — тогда, когда долетим. А лететь будем столько, пока я не буду готов. Но я уже почти готов.
(Проводит рукой по стеклу)
Знаете, первое время я стоял и подолгу смотрел за это стекло или, как там называется этот прозрачный материал? Прекрасный сияющий космос! Он завораживает посильнее, чем завораживает третьеклассника голая женщина, увиденная в дырочку на дворовой спецэкскурсии к ближайшей бане…
(Поворачивается лицом к залу)
Кто из вас помнит, когда последний раз задирал голову кверху и любовался звёздами?
(Прислушивается)
А-а-а? Не слышу!
(Прислушивается, и как бы получает ответ)
Нет, не так, — что возвращался вечером домой и заметил звёздочку в небе, а по-настоящему, по-душевному, по-детски! Чтобы упасть спиной в траву и смотреть, смотреть!
Да, я тоже вырос в городе, где падай — не падай хоть в траву, хоть на асфальт, всё одно — никакого Млечного пути не разглядишь.
Так и живём, скукоженные, зажатые — сверху собственным смогом — с боков бетонными стенами…
(Делает характерные «упаковочные» жесты ладонями)
Пошёл на рыбалку, а попался сам. Как карась! Без всякой наживки попался…
Мой отец был заядлым рыбаком, и меня, когда можно, всегда с собой брал. Почти каждые выходные ездили или на речку, или на озёра — отдыхать, рыбачить…
А какое звёздное небо у нас в степи!
(Падает спиной на кровать)
Запрокинешь голову и провалишься в бездонную красоту. Всё смотришь и смотришь, и не можешь насмотреться.
Смотришь и словно срастаешься с этими мерцающими искорками, словно твоя настоящая родина не здесь на земле, а там — в чёрном пространстве, и душа твоя уже не с тобой, а давно унеслась и рассеялась пылью по далёким звёздным системам...
(Переваливается на бок, лицом к залу)
Но, стоит отвести взгляд, и всё — связь потеряна. Ты здесь, на земле, и она встречает тебя, как долгожданного блудного сына, с распростёртыми объятиями — тихий плеск воды, резкий крик ночной птицы, запахи костра, дров, сырой рыбы... А глаза твои уже нашли новую точку притяжения, и языки пламени теперь заново гипнотизируют тебя, завораживают, затягивают в мир танцующих огненных саламандр… И словно из ниоткуда звучит голос отца, который неторопливо рассказывает о своем чёрно-белом детстве…
А потом наступает утро. Ты просыпаешься в палатке и понимаешь, что отца рядом уже нет, он уже рыбачит, и ты явственно слышишь его осторожное покашливание.
Но тебе ещё рано вставать, и ты продолжаешь спать, потому что лёг поздно. Это в городе тебе никогда не разрешали смотреть «взрослый» фильм после программы «Время» и загоняли спать, а тут — всё иначе, — здесь другие правила, другие законы!
Ты засыпаешь снова и просыпаешься во второй раз. А солнце уже светит вовсю, палатка нагрелась, и воздух в ней колючий и душный.
(Садится на кровати, свесив ноги на пол)
Ты выползаешь наружу, на мокрую от росы траву, вытаскиваешь из-под палатки кеды и высматриваешь отца. А он сидит к тебе спиной на берегу и курит свою бесконечную беломорину.
(Встаёт и идёт к креслу)
Ты спешишь к нему по красноватому песку мимо вынесенных на берег деревяшек, которые выжжены солнцем добела так, что стали похожими на кости давно вымерших динозавров…
Ты подходишь к отцу, а у него в садке уже плещутся караси… Он передаёт в твои владения одну из своих удочек, и теперь ты тоже пытаешься следить за поплавком, щурясь от солнечной ряби и слегка поёживаясь от свежего ветерка. Но клёва уже нет.
(Присаживается на край кресла)
И мы оба это понимаем, но ещё сидим некоторое время рядом, я — на деревянном ящичке с рыбацкими принадлежностями, а отец на камне. Сидим, словно это не заурядная рыбная ловля, а ритуал. Ритуал безмолвного общения с самим собой, друг с другом, с миром, который резвится у твоих ног резвой стайкой мальков.
(Встаёт)
Ты бежишь за стеклянной банкой из-под кабачковой икры, вылавливаешь десяток мальков, и банка с ободранной бумажной этикеткой наполняется солнцем. Словно не рыб выловил, а живых солнечных зайцев. Каждая чешуйка, как микроскопическое зеркало — стреляет тебе в глаза острыми солнечными молниями.
(Поднимает руку вверх, как будто в ней банка, и смотрит «банку» на просвет)
Живое серебро в детских руках…
(Прижимает «банку» к груди)
Ты хочешь забрать это сокровище домой и выпустить в аквариум, но отец говорит тебе, что они не выживут. Но ты не веришь и поступаешь по-своему. И вот серебристые спинки будущих карасей, уже копошатся между камнями, мелькают среди разросшейся валлиснерии, а скалярии и барбусы с удивлением взирают на диковинных пришельцев…
Однако, какова ирония судьбы! — теперь я сам в роли серебристого карася, который мчится в прозрачной космической банке туда, где предназначено зародиться новой жизни…
(Разводит руками)
Ирония судьбы. Парадоксы мироздания.
(Прохаживается по сцене)
Один из тех карасиков жил у меня в аквариуме два года. Немного подрос, но всё равно остался уродливым карликом.
Бытиё определяет размер — тела, души, сознания. Одни и те же законы, что для рыб, что для нас — города-аквариумы, квартиры-банки, люди-рыбы — с оборванными плавниками, с выпученными глазами, с бескровными ртами, жадно хватающими драгоценный кислород… Хотя есть и более пёстренькие, но они в меньшинстве.
Посмотришь снаружи на стандартную девятиэтажку, на размер серых панелей и оторопь берёт — разве можно нормально жить в такой крохотной ячейке? Кажется, что ответ очевиден, но — войдёшь в подъезд, поднимешься по лестнице, заглянешь в квартиру и вроде ничего — жить можно — живут же!
Жить можно, расти — нет. Большие пространства — большие люди, открытые души, широкие натуры.
Всегда с радостью бежал из бетонного плена, выпрыгивал, как рыба из аквариума, пусть недалеко, пусть на время, но выпрыгивал. Лучше всего — в степь! Куда ни глянь — везде простор. Можешь бежать в любом направлении и сколь угодно долго, но горизонт будет всё так же далёк.
(Разводит руками)
Иллюзия. Обман зрения. Вечная погода за истиной, которая сама по себе большая иллюзия.
(Поднимает разведённые руки, превращая их в крылья)
Но раскинешь руки и будешь бежать, и в какой-то момент покажется, что вот-вот взлетишь. Пусть на долю секунды, но все же поймаешь ощущение, что ещё одно усилие и ты взлетишь. Вечная мечта приземлённых тварей — подняться в небо, стать птицей — коршуном, орлом, соколом... А живёшь курицей, индюком, безмозглым волнистым попугайчиком.
В детстве бегали с мальчишками в магазин «Дары природы». Там — живой уголок. Целый угол, в котором пальмы, папоротники, фикусы, а самое главное — огромная клетка с канарейками и волнистыми попугайчиками.
(Вытягивает шею, как бы пытаясь разглядеть птицу в невидимой клетке)
Глазели подолгу. Втихаря просовывали в клетку припасённые семечки и орешки. Твердили вполголоса «Попка — дурак!» — надеялись, что услышат и повторят. Выбирали себе любимчиков. Жалели слабых, забитых. Ненавидели злых. Мир в миниатюре. Всё как у людей — кто силён, тот и ближе к кормушке.
(Тычет пальцем в потолок, а затем склоняет голову, вопрошая)
Хорошо, когда корм падает с неба, а когда нет?
(Сгибает локти, как при беге и делает корпусом характерное «бегающее» движение)
Тогда крутишься, как белка в колесе. Крутился, вертелся.
(Приосанивается)
После института пошёл на стройку, прорабом. Из-за квартиры пошёл. Через год дали, как и обещали — однокомнатную в новом доме, мной же самим и построенном. Обои в цветочек, линолеум с клеточку, хлипкая деревянная дверь — добро пожаловать в мир недавней мечты!
Был счастлив чрезмерно. Чего ещё желать недавнему студенту, который ещё не забыл, как пахнут общежитские коридоры? Подруга тоже была счастлива. С милым и в шалаше рай, пока на улице май…
Поженились. Тут бы и жить припеваючи, детей рожать да добра наживать, но подвела супруга — перебежала на чужую территорию. К более улыбчивому и более успешному.
(Разводит руками)
Прилепился на какой-то вечеринке, заезжал-захаживал, друг семьи, рубаха-парень… Вместе на озёра — шашлыки, костёр, песни под гитару… Напел, нашептал, увёл… Герой-любовник, шаман-одиночка…
Поначалу выл волком, вопрошал — как же так? Казалось, мир рухнул, придавил, оглушил, выбил из-под ног твёрдую почву, рыхлый асфальт…
Но — жизнь калечит, а время лечит. Два сапога — пара, два чёрных крыла — взмах, полвзмаха… Приподнялся, выкарабкался, забылся в работе. Полегчало, и вдруг понял, что руки развязаны, и все дороги открыты — знакомься, влюбляйся, лепи новую жизнь!
(Слегка кланяется)
Спасибо, дорогая!
Продвинулся по служебной лестнице, увеличил жилплощадь, купил машину. Благодаря машине и познакомились.
Поздний вечер. Октябрь. Дождь.
Одинокая девушка на остановке. Ждёт автобус, который давно уже спит в тёплом боксе.
Одинокая девушка в районе, где и днём-то ходить страшно. Садись, подвезу, милая-хорошая! Не бойся — не обижу.
Юркнула на заднее сиденье мокрой серой мышкой. На кота не похож, авось не съест…
Так и встретились — «два одиночества».
На выходные пригласил в кино, а там, как обычно — по нарастающей.
Поженились (дубль два). Сын. Дочь.
Был ли счастлив? Вполне! Прощайте, мои дорогие! Жаль, что так…
(Разводит руками)
А может ещё и свидимся? Распадёмся, переродимся — будем звёздами в соседних галактиках — перемигиваться сиреневым светом, посылать друг другу немые любовные письма.
Для чего жили, для чего живём?
Коптим небо, вырубаем леса, лишаем жизни братьев наших меньших…
Слишком многое нам позволено, слишком многое в нас заложено.
Для чего росли? Для чего копили чувства, мысли, мечты и страхи? Для чего в трудный час поднимали глаза к небу и просили — Господи, смилуйся, сделай так, чтобы…
(Вопрошающе указывает пальцем в зал)
Ведь было?
(Поднимает указательный палец вертикально, как бы утверждая и, одновременно, грозя)
Было!
Сдать экзамен, выиграть в лотерею, вернуть любовь, вылечить ребёнка, продлить жизнь родителям…
Отказывал?
Не всегда. Был щедр, великодушен. Хотя и так уже слишком многое было дадено. Не замечали, не ценили, хотели всего и сразу. Вынь да положь!
А, что взамен?
Обещание «измениться» — стать лучше, добрее, человечнее. Честно пытались исправиться, но снова сбивались на прежний ритм. Работа — дом, праздники — будни, коллеги — семья, начальство — друзья… Туда-сюда, туда-сюда, — как заведённые. Как маятник в антикварных часах.
А тут вдруг — полночь!
И кукушка уже молчит — завод кончился, и у большинства даже нет двух минут на прощание. Дни сочтены, дела в беспорядке, тела упакованы в деревянный ящик — готовы к отправке в обратный путь.
Для чего росли? Для чего копили чувства, мысли, мечты и страхи?
Теперь — знаю! Мне повезло — выбрали, доверили, посчитали, что сгожусь.
Почему меня? Не знаю. Но им виднее.
Кому? Не знаю — Богу… Высшему разуму… Самой жизни… Звучит непривычно, отчасти смешно, но я здесь, и смеяться совсем не хочется.
(Говорит тоном университетского профессора)
А знаете ли вы, что человеческий организм состоит из ста триллионов клеток? Это очень много. Это единица с пятнадцатью нулями! Совершенно сумасшедшее количество. И каждая клетка — живой организм, со своим обменом веществ. Организм способный к самостоятельному существованию, развитию, самовоспроизведению (медленно произносит по слогам)…
Сто триллионов! Для сравнения — на Земле живёт всего шесть с половиной миллиардов человек. Округлим до семи, чтобы было нагляднее — семь миллиардов. Это семёрка с девятью нулями! Вдумайтесь в разницу — единица с пятнадцатью нулями и семёрка с девятью нулями. Сто триллионов клеток! Сто триллионов самостоятельных живых организмов способных к развитию и самовоспроизведению!
Сейчас прикину…
(Ненадолго задумывается, как бы производя в уме математическое вычисление)
Это в сто сорок тысяч раз больше, чем всё население планеты! Теперь перемножьте эти триллионы на количество людей на земле. Добавьте сюда всех животных, растения, микроорганизмы и поймёте, что наша планета, это не просто заповедник, это…
Даже нет такого слова, что ЭТО. Это бесконечная, самовоспроизводящаяся вселенная кишащая жизнью! Для чего, для кого здесь сосредоточено столько жизни? Это каким же нужно быть скрягой Господу Богу, чтобы скопить столько добра в одной точке вселенной? Скупой рыцарь Пушкина, по сравнению с ним, — щедрейший человек! Не парадокс ли? Одной планете — всё, другим — ничего.
Нет, не парадокс. Потому что всё не так! Потому и я здесь. И все мои сто триллионов животворящих клеточек со мной. И все мои чувства и мысли тоже со мной. А это ещё одна вселенная. Невидимая, но от этого не менее реальная, чем тело, которое можно увидеть и даже пощупать.
Сколько чувств накоплено за всю жизнь?
Боль, когда в летнем лагере прыгаешь с качели и ломаешь руку.
Обида, когда случайно слышишь, как девушка, в которую влюблён до безумства, высмеивает тебя перед своими подружками.
Унижение, когда двое дедов-сержантов держат тебя, а третий тушит окурок на твоей груди.
Страх и холодный пот, когда лихач-водитель проносится в полуметре от твоего ребёнка…
Всё это пройдено, прожито, перемолото в муку, сбито в тесто. Бери! Раскатывай! — Пеки новое, свежее, вкусное!
Гордость от того, что поступил в институт.
Радость, что выкарабкался из прокашлянной больничной палаты обратно в жизнь.
Благодарность друзьям, что помогли, когда твой бизнес рухнул под взмахом наточенной косы конкурента…
Да много чего в жизни было! И спасибо Богу, что всё это случилось, стряслось… Сложилось из цветных стёклышек и чёрных угольков в огромную мозаику под названием «Моя жизнь»! И ведь всё уложилось, уместилось, подошло друг к другу, как пазлы в детской игре…
И, как в детстве, одновременно и радостно, и грустно. Радостно, что ты смог, преодолел. Грустно, что всё закончилось, потому что в игру эту играют только раз.
Но всякое в жизни бывает — в дверь звонят, пришли гости и высокий усатый дядя вдруг протягивает тебе новую игрушку — бери, занимайся, тренируйся…
(Складывает ладони таким образом, будто держит коробку с подарком)
Ты открываешь коробку с красивой надписью «Жизнь в далёкой галактике». Достаёшь и разворачиваешь большую карту звёздного неба, на которой ярким пятном выделена Цель. Думаешь: Классно! Совсем, как в «Звёздных войнах», но где же фишки? Где же — звездолёты, андроиды, клоны, джедаи?
Ты заглядываешь в коробку, для верности трясешь её, но там больше ничего нет!
А где же фишки? Чем ходить, кого двигать?
Ты бежишь в другую комнату, где раскрасневшиеся взрослые чему-то громко смеются. Тянешь усатого дядю за рукав и вопрошаешь: А где же фишки? Дядя улыбается ясными голубыми глазами и тычет тебя пальцем в грудь — так, ты и есть фишка!
(Шлёпает себя ладонью по груди)
Я?
(Разводит руками)
Вся фишка в том, что я — фишка.
Вернее, сто триллионов фишек-клеточек. Это — физический мир. Будущие рыбы, птицы, звери, лягушки, червяки… Люди.
Как такое может быть?
Может!
Как ни верти, а человек — венец живой природы, и в каждой его клеточке зашифрована информация обо всех других живых организмах. Дайте команду, снабдите питанием, и из одной и той же клетки вырастет и дельфин, и лев, и таракан. И, само собой, человек. Ведь всё это лишь разные комбинации одних и тех же элементов…
Да, можно, конечно, и одними молекулами обойтись. Но это только Богу под силу, а до него пока достучишься, допросишься…
Поэтому те, кто в курсе, поступают более простыми способами.
И здесь — полностью безотходное производство. Если мои клетки — будущий физический мир, то мои мысли и чувства — мир ментальный. Невидимый, но реально существующий. Ведь звери должны чего-то хотеть, что-то чувствовать. И тут другие, невидимые, клеточки пойдут в дело. Да, это будет не идеальный мир, но, — где его взять «идеал». За идеалом только к Богу, а он…
(Делает невнятный жест руками в направлении неба)
А, как же душа? — спросите вы.
О, душа!
Чем или, вернее, КЕМ станет душа — догадайтесь сами.
(Подмигивает)
Душа — ведь она всегда во главе…
(Мгновенно грустнеет)
Надеюсь, что так и будет. Что я не просто удобрение — питательный слой…
(Присаживается в кресло)
Время от времени мне кажется, что я никуда не лечу, что я по-прежнему на Земле, что это совсем не космический корабль, а больничная палата в психической клинике. Что все голоса у меня в голове — это голоса моего больного разума, а не чужого высшего. Что все эти звёзды за прозрачной стеной всего лишь галлюцинация.
Да ещё эта подозрительная пижама…
(Внимательно осматривает свою пижаму)
Я часто сажусь в это кресло и прислушиваюсь.
(Замирает и прислушивается)
Здесь нет двери, но может быть я просто не вижу её за той пеленой, что создана моим больным воображением? Я прислушиваюсь — вдруг я смогу расслышать шаги в больничном коридоре? Пусть я не вижу двери, но звуки…!
(Продолжает прислушиваться)
Но — нет! Ничего не слышу, кроме лёгкого гула двигателя. Или это не гул двигателя, а шум кондиционера в больничном коридоре?
(Усмехается)
Самая лучшая ловушка — ловушка собственного сознания.
Матрица!
Чтобы выйти из матрицы Нео проглотил красную таблетку…
А, где же моя красная таблетка?
(Поднимает голову кверху. Повышает голос)
Эй! Кто-нибудь слышит меня?
(Встаёт. Кричит)
Братья по разуму! Доктора!
Где моя красная таблетка?
Эй, отзовитесь!
(Начинает метаться по сцене, постепенно теряя самообладание)
Я хочу красную таблетку!
Я хочу красную таблетку!
Дайте мне красную таблетку!
Таблетку! Я требую таблетку!
Дайте мне красную таблетку!
Таблетку! Красную таблетку!
Почему вы не даёте мне красную таблетку!
Я хочу таблетку! Красную таблетку!
Дайте мне красную таблетку!
(Останавливается посреди сцены и начинает плакать)
Дайте мне красную таблетку!
(Обессиленный опускается на пол около кровати. Плачет, закрыв лицо ладонями)
Дайте мне красную таблетку!
Я хочу красную таблетку!
Дайте мне красную таблетку!
(Внезапно успокаивается. Стаскивает с кровати одеяло и закутывается в него. Вытирает слёзы, изредка всхлипывая)
Красную таблетку… Красную таблетку… Красную таблетку…
(Заползает на кровать и постепенно замирает)
Красную таблетку… Красную таблетку… Красную таблетку…
(Сцена медленно погружается в темноту. Одновременно начинает звучать музыка, сначала — спокойная, затем её настроение меняется — она становится тревожной. Сцена полностью погружена в темноту. Тревожность музыки нарастает. Постепенно в центре зала возникает светлое пятно.
С кровати медленно поднимается в воздух (взлетает) тело Человека в позе Христа — ноги вместе, руки раскинуты, голова с закрытыми глазами склонена на грудь. Яркость светового пятна увеличивается. Тело продолжает подниматься и замирает в двух метрах над сценой.
Свет резко гаснет, но тут же возникает вновь, но теперь он уже состоит из множества световых точек, равномерно распределенных по телу Человека. Тема тревоги в музыке достигает своего апогея, в наивысшей точке которого световые точки разлетаются в стороны, создавая ощущение, что это тело Человека разлетелось на части. Сцена погружается в темноту, но световые точки продолжают своё движение в пространстве)
ЗАНАВЕС