Всего лишь взгляд вверх, чтобы понять, что небо беспросветно темно; всего лишь один променад, чтобы попасть под дождь… Мне кажется, вы потеряли смысл вопросов, а я близок к проигрышу в этой партии.
Я стоял и ждал одного человека, который должен был взять меня за руку. Между невзрачных строений и унылых пустырей с пожухлой травой, это было единственным шансом не утратить остатки человечности. Хотя двери сумасшедших домов распахнуты настежь, никто так и не желал заходить туда, чтобы за скромную плату увидеть содрогающиеся и трясущиеся тела, в которых, несмотря ни на что, кипела подлинная жизнь… кроме меня, кроме нас. В своем сознании мы действительно боролись за справедливость, стояли плечом к плечу, и это было образцом нескончаемой дружбы. Размышляя об этом, мне искренне казалось, что я становлюсь подлинным человеком, более гуманной и бесстрастной личностью. Однако идеи эти были иллюзорны и надуманы. Их пришлось оставить до лучших дней. Никто так и не пришел.
Воодушевление, его потеря и шок! Достаточно еще только одного сна, чтобы окончательно ослепнуть. Воображение обожгло мой взор!
Иногда в этих местах появлялась группа людей в невзрачных платьях - вереница потерянных. Они шли во славу тех, кого любили и тех, кто уже ушел. Их путь неизменно завершался в зале богом забытой мануфактуры, где они тихо рассаживались вокруг железных столов, усыпанных лепестками фиалок. Для них это место было садом откровений, впадая в которые они растворялись один за одним. Я пытался остановить их, желая расспросить о том, что они видят, но тщетно… А после меня поглощали волны немотивированной злости, ярости, бессилия, разрывающие на куски. То стало обыкновением, повседневностью. Гибельное осознание несовершённости того, что можно было бы совершить, преследовало меня везде.
Беспокойный и столь тесный футляр будней, в котором невозможно вытянуться в полный рост – это своеобразное вместилище жизненного пути каждого. Он подобен ловушке, которая вмещает в себя нашу судьбу. Сейчас я смотрю на твое отсутствие, и понимаю, что мне хотелось бы услышать ответы; но, поняв мысленно свой взгляд, обращенный в пустоту, я понимаю, что просто теряю рассудок…
Однажды, я пришел в тот «сад», что был еще более заброшен, чем прежде. Там не оказалось ничего: ни столов, ни цветов, ни людей. Предо мной были лишь голые стены и зияющие оконные проемы. Ни одним словом нельзя было объяснить, какое разочарование я ощутил тогда - ни единым поступком выразить. Я повернул прочь, и поднявшись по расшатанной лестнице на самую крышу строения, застыл на многие часы, всматриваясь в статичную панораму вечного города…
Я размышлял, окаменев. Я размышлял о том, что одного следующего сна будет достаточно, чтобы понять – чтобы понять слишком многое. Один новый сон станет причиной прорыва, падения или бесконечных метаний между всем этим. Это будет всего лишь очередная дрема, по прошествии которой глаза, скорее всего, сгорят дотла.
Воздух наполняется криками птиц, что свили гнездо в кровле небольшой часовни неподалеку. Маленькие черные силуэты все вьются и вьются вокруг конусообразного шпиля, вводя смотрящего в своеобразный транс, способствуя его оцепенению еще больше. Стены этой церкви уже давно почернели от копоти, которая пропитывает все в этом промышленном месте. Помутнело и сознание ее прихожан, некоторые из которых прямо пред ее ступенями богохульно возомнили себя великими полководцами в парадных мундирах, с пеной у рта декламируя свои утопические манифесты о новом мировом порядке. Число живущих здесь, впрочем, неуклонно сокращалось, и то было хорошо известной закономерностью. Темное небо провоцировало появления падучей Госпожи и люди, пленившиеся ее ежеминутно новыми облачениями, без особых пререканий обращались к кухонной петле.
Я помню, как раздался шум, который заставил меня мгновенно прервать свою недвижимость. Едва ли непроизвольно я стремглав побежал вон. Я бежал все быстрее и быстрее, сам не зная куда, до тех пор, пока не остановился у той самой церкви – пристанища городских помешанных всех мастей. Но в то мгновение их почти не было, имелась лишь процессия из семи человек, несущая открытый гроб с неким самоубийцей, который еще день назад был прекрасным поэтом без пяти минут на пороге всеобщей и мировой славы. Его стихи взаправду достигали самого сердца, они будоражили чувства каждого, кто хотя бы раз сподобился бы их услышать. Я невольно взглянул на его, пораженное еще при жизни печатью безысходности, лицо и поразился той разновидности молодости его выражения, которая расцветает только тогда, когда умирают, не успев прожить хотя бы четверть века. Этот образ нельзя было спутать ни с чем и, несмотря, на грех наложения рук и надломленность в глубине его все равно проступала невинность. И все же сей человек растворился точно так же, как те люди из импровизированного сада искушений. Но, признаюсь, я все же не жалел о его смерти, ведь понимал, что понять причины его поступка не мог никто, кроме него самого. Я мог чувствовать лишь сожаление или злость за ту глупость и эгоизм в общественном понимании, которую он совершил по отношению к этому миру, к своей жене и малой дочери, находившихся в эту минуту близ гроба. Но я отказался от суждений, предпочтя отвернуться и зашагать прочь, хотя в эти самые мгновения, кажется, осознал, что наложивший на себя руки мог быть именно тем, кто мог бы взять меня за руку тогда, когда я в этом так нуждался. Но все складывалось тем образом, которым должно было быть, несмотря на мое глубочайшее уныние, опустошенность и усталость…
Как бы то ни было, силы все еще оставались, чтобы обратиться к небу, которое по-прежнему встречало меня мглой, с которого падали капли ледяного и обжигающего дождя. Но долго держаться было невозможно, поэтому теперь вы точно можете сказать мне, что ответы окончательно потеряны, а я могу убедиться с предельной точностью, что игра проиграна окончательно и бесповоротно.
Впереди маячит перекресток, но его стороны без направлений. Дойдя до него, можно повернуть в сторону счастья, а можно устремиться ко всему тому, что противолежит ему. В сущности, это не имеет значения, так как обращение к свету не приведет абсолютно ни к чему, равно как и поворот в противоположную сторону. Направлений нет – это иллюзии, ведь их появление надо заслужить… Парадоксально, но дождь продолжает идти, хотя низкие облака, кажется, уже исчезли совсем. Должно быть, именно в это мгновение я падаю и теряю голову, чтобы увидеть единственный сон, который рассеет вопросы и ответы, сожжет все перекрестки вместе со способностью их созерцать. Я забываюсь ради единственного сна, который испепелит все – окончательно и бесповоротно.