Жил-был Я. Глава 8. Любовь номер три. Плюс Сереньк

       


         Александр. М. Коржов



         Жил-был Я


         Глава 8. Любовь номер 3. Плюс Серенький



   Во дни благополучия пользуйся благом,
   а во дни несчастья размышляй.
   (Екклесиаст, 7; 14)


           Но годы вывернут карманы. Дни, как семечки,
           валятся вкривь да врозь.
           А над городом туман. Худое времечко
           с корочкой запеклось.
        (А. Башлачёв, Песня ржавой воды)


      1
      Возможно, мне не следовало приступать к этой главе в такой день. Склонность приписывать неоправданно преувеличенное, иногда попросту мистическое значение датам я и сам считаю не вполне здоровой. Правда, избавиться от неё не могу. Всю жизнь плохо запоминаю адреса и телефоны, лица, имена и маршруты. Но даты постоянно всплывают из глубин памяти, а некоторые вообще не поддаются стиранию, сколько б я ни прилагал усилий.
      
      Сегодня, 24 июня, тебе, сын, исполнится 18 лет. Случится это, если быть точным, незадолго до полуночи, так что ты пока ещё несовершеннолетний. И мне, наверное, не стоило сегодня приступать к главе, заголовок которой содержит твоё имя.
      
      Впрочем, мне, возможно, вообще не следовало браться за продолжение этой, неожиданно и для меня самого затянувшейся повести. Не чувствую присутствия адресатов, хотя бы даже и безучастного. Первые главы вот уже свыше года размещены в Интернете, однако у меня нет никаких оснований полагать, что вы, Катя и Серёжа, добрались до них. Я сыплю перец в воздух, но, повидимому, вопреки ожиданиям он не попадает в суп, и мною всё безотраднее овладевает самая страшная для меня мысль: не для кого писать.
      
      Что до прочих, гораздо менее интересных мне, однако всё же не абсолютно безразличных читателей, то многие из них уже высказались – и, в основном, однозначно ругательным образом – относительно нахально узурпированного мною права рассказывать обо всём правдиво, пристрастно и без прикрас. Общий, и довольно дружный тон комментариев: “На кой хер ты, мудило, вздумал правду писать? Соврать, что ли, западло?”
      
      Да соврал бы, не особо угрызаясь, случись в том явная нужда! Неумение лгать, оказывается, является тяжкой патологией, редчайшим психическим отклонением, тогда как я – заурядный шизоид, понимающий всё-таки простое правило: не хочешь столкновений – соблюдай дистанцию. Но что останется от моего замысла, если многие существенные для меня в этой жизни моменты, равно как и личное отношение к ним, я, следуя здравым вроде призывам сохранять политкорректность, стану утаивать от вас? Полагаю, что с версией, надлежащим образом адаптированной, вас и без меня давным-давно ознакомили. А мне врать поздно, да и незачем, ибо дивидендов из этого вранья уже не извлечёшь. Я уж не говорю о том, что я принципиальный противник извлечения дивидендов из вранья.
      
      *  *  *
      - Автопортрет – это для кого хошь испытание, – обронил однажды знакомый философ, дочитав, морщась, очередной отрывок. – Испытание на вшивость. Да не дуйся ты. Как удачно выразился однажды Илья Романович Пригожин, физик и химик от Бога, но и философ тоже, по сути своей философ, а не по видимости: “При всём желании невозможно описать для вас мир таким, каким он вам нравится”. Вот и не стремись к невозможному.
      
      2
      - Ты уж постарайся, Малышка, родить сегодня. Не хочу, чтобы Серёжа, вслед за Катей, тоже появился на свет в понедельник.
      
      Так я уговаривал Свету, провожая её до роддома. Беременность, слава Богу, протекала нормально. Ты, Катёнок, была уже достаточно просвещённым ребёнком, поэтому с жутким любопытством трогала мамин живот, в котором частенько ворочался и брыкался, устраиваясь поудобнее, твой братик.
      
      Моя Маленькая постаралась – и уложилась в предписанный срок. Хотя вообще-то мальчишки обычно не торопятся покидать уютную материнскую утробу. Да и покрупнее оказался мальчик, головастее.
      
      С выбором имени на этот раз не возникло никаких проблем. Полгода назад умер Сергей Никитич, дед Светы по отцу. Вот тебя, Серёжа, и назвали так в память прадедушки. Я не очень-то хорошо его знал, однако всё, что знал, говорило о нём, как об очень достойном и очень мудром человеке. Дай Бог, чтобы тебе, Сергей, досталось от него не только имя.
      
      Уже на первом фотоснимке, который я, пренебрегая суевериями, сделал сразу по прибытии из роддома, ты, Серёга, выглядишь против ожиданий взрослым и – не подберу другого слова – солидным ребёнком. Тебя впервые освободили из пелёнок. Обе женщины склонились над столом. На мамином лице нарисовано счастье и безмерная любовь. Катькино выражает пока одно только безграничное любопытство. Как будто она рассматривает новую сложную игрушку, пытаясь постичь её устройство и назначение. Я же, доставая из своего беспорядочного фотоархива этот снимок, всякий раз вспоминаю, как был озадачен тем, насколько отчётливо у только что появившегося на свет человечка виден характер. Пресерьёзнейшее личико, насуплено сведённые брови, сжатые кулачки – Катерина тщетно пытается их разжать – и только густо намазанный зелёнкой пуп выдаёт действительный, всего-то недельный, возраст.
      
      А вот единственный снимок, на котором я запечатлён сразу со всеми своими детьми. Катька стоит, прижимая к груди куклу, рядом со старшим братом Дмитрием А, который только что с триумфом – а как ещё это оценивать! – возвратился из Ленинграда, благополучно и самостоятельно поступив в Технологический институт. Видно, что Димка в свои семнадцать уже перерос своего предка. Может, выше и не стал, но уж длиннее – точно. Серенький мирно дрыхнет в коляске, его почти не видно. А затвором щёлкнула Света Маленькая, счастливая и гордая мать двоих детей, что по нынешним меркам тянет на героиню.
      
      3
      Я уже похвалялся, что рождение своих детей мы с Малышкой подгадывали к съездам Партии. Правда, в случае с тобой, Серёга, получилось скорее наоборот. В этот раз генсек Горбачёв вынужден был из-за тебя перенести эпохальное политическое событие с марта на начало июля. Официально это объясняли необходимостью более тщательной подготовки очередного судьбоносного мероприятия, но мы-то с твоей мамой точно знаем, как и ради чего сочинялись партийными кухмистерами эти бессовестные пропагандистские враки! Действительной, что бы там ни городили СМИ, причиной отсрочки съезда была необходимость дать тебе провести в утробе положенный природой срок.
      
      А чем ещё объяснить, что в эти дни наш дом удостоился визитов аж двух делегатов съезда. Сначала заглянул Миша Преженцев. А когда форум коммунистов благополучно – то есть, как всегда, бесплодно – завершился, а Света вернулась из роддома с пополнением, явился Гриша Грищук.
      
      Так повезло, что его выступление на съезде – одно из немногих вменяемых – вся наша семья смотрела по телевизору. Я, разумеется, тихо млел: вот с какими людьми мне случилось в этой жизни совместно функционировать: воровать яблоки, танцевать девушек, ловить раков, кушать водку и писать пульку! Можешь, Коржов, не бояться, что тебе нечего будет рассказать в мемуарах.
      
      4
      Фото, сделанное два года спустя. Ты, Серёга, уже ходишь в садик. Брат Гриша, твой дядя, разрешил тебе сесть за руль своей легковушки. Куда девалась солидность маленького разумника! Сергей едва поверил, что это не сказка, что он действительно сидит, вцепившись в баранку, на месте водителя настоящей, взрослой машины. “Рулю!!” – заорал, болтая ногами и уверенно, как все Коржовы, выговаривая “р”, переполненный эмоциями, неописуенно счастливый пацан. В этот кульминационный момент я щёлкнул затвором своего “Зенита”.
      
      А счастливому отцу троих детей надо теперь думать, как прокормить свою ораву. До сих пор это не было проблемой. В те краткие периоды, когда я вынужден был жить только на зарплату, зарплата оказывалась достаточно высокой. Теперь участие в кооперативной деятельности приносило значительно больший доход, нежели по основной работе. Номинально, увы. Потому что из-за задержек, которые сначала можно было считать естественными, выплаты за исполнение договоров успевали значительно обесцениться. Ну, а потом деловые партнёры окончательно поумнели – и принялись, своей выгоды ради, организовывать задержки умышленно. Да ещё в сберкассах, куда перечислялись деньги, власти сначала ограничили размер и частоту выдачи наличных, а потом и вовсе наложили на вклады державную лапу по принципу: всё моё – моё; но и всё твоё – тоже моё!..
      
      Вот и довелось ещё в этой жизни, вдобавок к привычному уже дефициту чуть ли не всего на свете, близко познакомиться с присущим только буржуйскому миру явлением: буквально на твоих глазах реальные или почти реальные деньги чудесным образом превращались в сугубо виртуальные. Инфляцию прогрессивные экономисты того времени почему-то называли “галопирующей”. Счастливы те из них, неисправимых слюнявых оптимистов, кто не дожил до 1992 года. По этой естественной причине им здорово повезло: они не застали настоящего галопа цен – такого, по сравнению с которым вся предшествующая скачка показалась бы вялым топтанием на одном месте.
      
      5
      Поздним утром 19 августа, в понедельник, мы с отцом и братом Володькой завтракали – на свежем воздухе, под яблонями родительского сада – остатками вчерашнего праздничного пиршества. Последние годы сложилась традиция, следуя которой дети съезжались к отцу на день его рождения. Я в этот раз, в 1991 году, посвятив начало отпуска традиционной рыбацкой поездке на Верхнюю Волгу в мужской компании, прибыл в Донбасс с Катериной, а мама Света и годовалый Серёжка остались в Александрове. В это мятежное утро Катерина пока ещё безмятежно дрыхла.
      
      Как всегда, Володя привёз из города мясо для шашлыка. Раз-два в год семья могла себе позволить такую роскошь. Богатые дары огорода удачно дополнили пиршество, остатками которого, как уже было сказано, завтракали в тени под малую стопочку слегка переутомившиеся накануне мужчины.
      
      А почему бы и не испытать чувство глубокого удовлетворения? Два дня назад мы, братья, сняли с дома старую кровлю и немедленно настелили новую, шиферную. Я ещё не растерял стройотрядовский опыт кровельных работ, а у братьев руки всегда росли из правильного места, так что работа спорилась. Батя пытался не только вмешиваться, но даже лично участвовать в процессе. Чего ему, конечно, не позволили, управились сами под его досадливые матюки и размахивание руками. Всё мы с самого начала делали не так, и кончиться это должно плохо - так пророчествовал отец. Но. Прошлой ночью прошёл короткий, однако обильный дождик, и, судя по сияющему лицу мамы, никаких протечек она на чердаке не обнаружила.
      
      Настроение было самое благодушное, так что сообщение Татьяны, Володиной жены, о якобы постигшей генерального секретаря Горбачёва на отдыхе в Крыму болезни мужики оставили без надлежащего внимания. Подумаешь, малость приболел. На всяк чих не наздравствуешься! Это ж надо было лично убедиться, что, как ни щёлкай переключателем каналов, ничего, кроме “Лебединого озера”, увидеть и услышать с экрана не удастся. Похоже, заигравшегося в перестройку вкупе с гласностью генсека, он же Президент, принудительно отлучили от партийных и государственных забот, отключили всерьёз и надолго. А может, и насовсем. О том, что неизбежно последует дальше, не хотелось и думать. Почто ему в Кремле не сиделось?! Вот тебе и Преображение Господне! Не подавиться бы этими яблочками! Угораздило же меня оказаться в такое время вдали от дома, от жены и сына!..
      
      Струсил я всерьёз, но, к счастью, ненадолго. Чтобы сориентироваться, малость оклематься и воспрянуть духом, мне, как и многим, хватило той знаменитой вечерней пресс-конференции. Да ещё номера “Знамени коммунизма”, краснолучской местной газетёнки, за двадцатое. Весь он был заполнен сообщениями о ГКЧП и его первыми распоряжениями, направленными, разумеется, исключительно на благо пасомого народа. Но – ни одного верноподданного заявления! Но – в рубрике платных объявлений (а оно было в том номере единственным) некто анонимный каялся - за свой счёт, то есть искренне: “Михаил Сергеевич, простите нас! Если сможете”.
      
      Узнал ли когда-либо расстрига-генсек, а заодно первый, он же последний, Президент СССР, об этом одиноком акте самодеятельной поддержки, таком наивном в своём бессилии и бескорыстии? Если до сих пор не знает, сообщите ему, пожалуйста.
      
      Я же, когда вскоре стало ясно, что ГКЧПистский демарш означает для советской власти не спасение, а, напротив, её окончательную погибель, вспомнил вдруг случившийся в год рождения Катюши взрыв четвёртого реактора на Чернобыльской АЭС. Не знаю, правомерно ли такое сравнение. Наверное, ему было бы уместнее родиться под пером беллетриста, а не технаря. Но что выросло – то выросло. Зловещего вида ГКЧП, кто бы и зачем бы ни затеял это предприятие-мероприятие (А кто в действительности и зачем именно, мы если узнаем, то не скоро!), призван был сыграть благую роль аварийного средства защиты. Для дряхлой Системы, уже явно терявшей управляемость, это могло стать последним шансом на спасение. Но в нашей замечательной стране, я попрежнему другой такой страны не знаю, всё и на всех уровнях было устроено так же забавно, как и злосчастный реактор РБМК. Я не вкладываю в аналогию никакого иного смысла, кроме того, что именно от включения спасительной вроде бы аварийной защиты в три дня разнесло вдребезги коммунистическую империю, как пятилетку назад по сходной причине рвануло в Чернобыле, масштабами ядерного загрязнения затмив Хиросиму-1945 в пятьсот раз.
      
      А вот во сколько раз теперь – не знаю. Слишком близко нахожусь, чтобы обозреть масштабы события.
      
      Видны были, простите за тавтологию, очевидные вещи. Скажем, то, что любимая всеми команда вольнодумного “Взгляда”, насильственно разогнанная незадолго до путча, вскоре после путча развалилась сама собой. Влад Листьев, редкостный умница, превратился вдруг в банального очаровашку, когда взялся вести хоть и сомнительную, теперь уже до тошноты надоевшую, однако всё ещё бессмертную телевизионную игру “Поле чудес”. Было ощущение, что и жизнь как таковая на глазах превращается в некую азартную игру. С трудно предсказуемым, как всякая азартная, исходом.
      
      6
      Ещё и годы спустя часто вспыхивали разговоры о том, кто же “развалил страну”: нерешительный мечтатель Горбачёв или размашистый авантюрист Ельцин, американский империализм или вездесущие зловредные жидомасоны. И я однажды высказал своё частное мнение знакомому философу.
      
      - Не “или”, а “и”. Каждый из этих политиков был просто вынужден довершать то, что начал тридцать лет назад дорогой Никита Сергеевич. Хотя, похоже, он не империалист. И даже не жидомасон.
      
      - ?? – Мой просвещённый собеседник выразил недоумение, так что пришлось разъяснять представившуюся ему поначалу странной своей нелогичностью позицию.
      
      - Всё, напротив, как раз логично. Именно Хрущёв инициировал принятие партией программы построения коммунизма – и тем заложил под неё бомбу ужасающей силы. Да ещё с безжалостно тикающим часовым механизмом, поскольку в программе были прописаны реальные сроки. Якобы реальные.
      
      И всё. Когда эти самые сроки наступили, образовался полный, без нюансов и полутонов, безвыход. Исполнить невозможно – утопия потому что. Отменить – ещё невозможнее. – Почему? – Да именно потому, почему так и не отменили. Не решились, пока само собой не отпало. Как, скажи, должна себя чувствовать партия, вдруг отказавшаяся от великой цели, ради которой создавалась? Ну, якобы ради – это не принципиально. А как быть миллионам её членов, этой программе присягавшим? Единогласно втюхались в это говно, против же ни единая душа не голосовала!
      
      - Не такой уж я ортодокс, – попытался меня урезонить знакомый философ, – но силу этой структуры, её способности ты, пожалуй, преуменьшаешь. Ради самосохранения можно же было мобилизовать пропагандистский аппарат. Выстроить убедительную, пусть даже и ложную, лишь бы складную, версию – и вдалбливать её в мозги, пока не застрянет там намертво.
      
      - Дык попытки были. Международная обстановка накалилась, к примеру – чем, казалось бы, не отмазка? Так, прости, в какую жопу на двадцать лет спряталось хвалёное марксистско-ленинское научное-историческое предвидение? Или поставим вопрос иначе: если план не удалось выполнить на сто процентов, то, может, хотя бы на семьдесят? На пятьдесят? Или скажите хотя бы, на сколько именно. Какие предначертания программы всё-таки осуществлены? Ну, и далее по пунктам…
      
      Ответить на эти вопросы нечего. Ждали приближения коммунизма, да не просто ждали, а успешно строили. Якобы. А взамен получили стихийно возникшую карточную систему. Купоны хохлацкие, к примеру: вроде и не деньги, но без них советские рубли недействительны. То-то и оно…
      
      - А если попробовать на народ свалить? Сам, типа, виноват. Не достиг необходимого для успешного построения коммунизма уровня сознательности.
      
      - Народ оказался не готов? Так выращивали же специальный народ! Сначала пытались этих перестрелять, а новых наделать. Потом плюнули: всех не перестреляешь. Взялись воспитывать – прям с ясельного возраста. С инкубатора. Оградили всячески от тлетворных влияний – не помогло! Наплодили положительных примеров, всяких там стахановцев, а также загладовцев-гагановцев – где они теперь? И вот, если марксистская теория так и не смогла воспитать человека, мал-мало пригодного для коммунизма, вспомним заодно, что даже шить добротные рабочие штаны социалистическое хозяйство так никогда и не научилось. Твои, к примеру, джинсы в какой стране построены? Даже в этом пустяке не догнали капитализм!
      
      Общество, как любая конструкция, состоит из материала. Ну не загадка ли, что капитализм, как конструкция, хоть и сотворён из весьма несовершенного человеческого материала, веками убедительно демонстрирует устойчивость. Пошатывается, но стоит, как Останкинская башня. А для построения коммунизма нужен материал ещё невиданный. Добро, если он где-то существует в принципе. Пусть так, но у нас, хоть плачь, не получается – даже в единичных экземплярах. Вот и выходит, что пригодного человека, возможно, следовало бы импортировать из-за бугра, как те джинсы. Только не сюда, а сразу на другую планету, чтоб не успел в нашей “прекрасной советской действительности” преждевременно скурвиться.
      
      - А мне вдруг понравился ход твоих мыслей, – оживился и повеселел знакомый философ. – Теперь вижу продолжение. Тепло, комарики не кусают. Овечки с волками мирно себе пасутся. Население, оно же электорат – сплошь праведники, неустанно славят Господа. Все щёки друг другу подставляют, сразу обе. Но в ответ – только поцелуи. Братские лобзания.
      
      - То-то же! Не зря самые упёртые из числа несгибаемых идеологов теперь подсвечниками в православных храмах служат. В тех, которые их деды почему-то не успели взорвать во имя светлого будущего. Сменили, перенацелили, так сказать, вектор упований с земного рая на небесный. Никто в действительности не захотел умирать “в борьбе за это”, хоть и обещали клятвенно. Врали, как всегда! А из брехни, учила меня мудрая Маргарита, как её ни обрабатывай, всё равно брехня получается.
      
      - Угу. А ещё подозреваю, что все эти юристы-атеисты-чекисты-коммунисты, которые теперь чуть ли не строем в церковь регулярно ходят… Уж не в надежде ли самого Господа  Бога объегорить они туда ходЮть? Их помыслы всегда отличались редкостным благородством...
      
      7
      Жизнь, однако, продолжалась, а её участники безуспешно пытались угнаться за всё новыми переменами. Впрочем, как будто наглядно иллюстрируя принцип исторической преемственности, капитализм начинался с того, чем заканчивался покорно агонизирующий в своей высшей стадии развитой социализм: с пустых полок и витрин магазинов. Зарплаты стали расти чуть ли не ежемесячно, да только всё равно не поспевали за взбесившимися, то есть только теперь перешедшими в настоящий галоп ценами. Меня, как и всех тех, кто родился в самой середине века и большую, самую активную часть жизни прожил в обстановке и по правилам, год от года почти не меняющимся, эти перемены ошеломляли. Кстати, “ошеломить” в первоначальном смысле означало: так ударить мечом или копьём по шлему (шелому) противника, чтобы последний напрочь утратил способность ориентироваться. Вот именно.
      
      *  *  *
      - Что могут сообщить о тех временах сегодняшние рассказчики сегодняшнему читателю? – допытывался я у знакомого философа. – Поистине, на очень короткой по историческим меркам дистанции распалась связь времён. То, что для нас четверть века назад было подлиннее самой реальности, сегодняшние молодые, если они малость продвинутые, воспримут как маразматический бред. А остальные вообще никак не воспримут. Белый шум, есть такое понятие в физике. Неинформативно.
      
      - Что это с тобой? Рассуждаешь, что ли? Ну, это уж слишком…
      
      *  *  *
      Давно разрешили говорить всё, но говорят и пишут почему-то одни гадости. И вот уже всеми любимый и самый тиражный еженедельник “АиФ” публикует фото диковинного инструмента в виде двух шарнирно сочленённых и торчащих в противоположные стороны фаллосов. Пояснительный текст деликатно предлагает использовать сей предмет для одновременного взаимного сексуального удовлетворения двух лиц женска полу без докучного участия прожорливых, грубых, омерзительно волосатых и ненадлежаще пахнущих лиц полу мужеска…
      
      В конце 1991 года началась приватизация. Я, как и многие, верил в то, что действительно становлюсь совладельцем, сохозяином завода. Первое прозрение случилось очень скоро и, для пущей, видимо, наглядности, состоялось оно в особо циничной форме. В самый канун Нового года, когда свободные цены на всё на свете должны были вот-вот стать реальностью и, как обещалось, принести невиданное изобилие, наш директор Пётр Николаевич Белецкий – в порядке рекламной новогодней распродажи, что ли? – уступил некоему товариществу по старым, фиксированным ценам всю готовую продукцию завода. А когда отзвенели бокалы, и час Х миновал вместе с традиционным новогодним похмельем, товарищество-посредник благополучно продало товар действительным потребителям. По новым, естественно, ценам.
      
      Публика недолго оставалась в неведении. Товарищество, как вы, поди, уже догадались, состояло из самого Белецкого, его юной дочери Светланы и группы самых преданных лакеев, то бишь заместителей, вкупе с роднёй. Само собой, был там и Быков. Они-то и поделили образовавшийся в результате беспроигрышной операции навар, а завод, соответственно, остался без ожидаемой прибыли. То есть дивиденды акционеров и тринадцатую зарплату работников “стая товарищей” присвоила себе.
      
      Get rich or die trying! Можно не разделять, как я его не разделяю, этого достаточно экстремистского лозунга. Мне, к примеру, такая цель – в сравнении с бесценной, как ни крути, жизнью – представляется мелковатой. Но нельзя же не уважать тех, кто самоотверженно ему последовал. Как не оценить мужество конкистадоров? Пиратов? Тех, кто прибыл в Новый Свет на “Mayflower”, или в одиночку добывал золото Аляски? То есть рискнул, напрягся – и выиграл! Или, наоборот, проиграл, не рассчитавши, хотя тоже готов был выпрыгнуть из штанов. Я, к примеру, уважаю всякий ответственный выбор, но здесь, сами понимаете, никаким риском и не пахло. Имел место редко встречавшийся раньше постыдный случай воровства в собственном доме. А если трезвый и добропорядочный папочка (ПНБ таковым себя и мнил, так и позиционировал) ворует у детей, то, пожалуй, вообще уникальный.
      
      Да, всё стало всем известно очень скоро, однако ни значимых, ни каких-либо вообще последствий это не повлекло. Ни один из “товарищей” не только не попытался застрелиться, но даже не призадумался, всё ли здесь по совести. До сих пор сомневаюсь, действительно ли таким был закон, что очевидное, демонстративное мошенничество (скорее, всё-таки, даже воровство) представало в его глазах непорочной добродетелью, или просто у надзирающих за исполнением закона должностных лиц не всё в порядке то ли с логикой, то ли с совестью. Предлагаю тебе, Сергей, ответить на этот вопрос самостоятельно, коль уж подался в юристы. Но о том, что закон и его слуги ни к “товарищам”, ни к директору претензий не имеют, вконец огорошенную неискушённую публику поспешил известить через городскую, вольную уже прессу тот самый следователь областной прокуратуры, который вёл заодно ещё одно дело, на этот раз – о незаконной распродаже господином Белецким земель подшефного совхоза.
      
      Глупо совершать одно преступление, если можно совершить два. Любимые мною окрестности заповедной Кубри раздавал он направо и налево! За взятки, само собой. В составе преступной группы, разумеется. И кто б сомневался, что в неё входил, в числе прочих, бывший заместитель секретаря уже упразднённого к тому времени партийного комитета завода, некий Черепко, существо в высшей степени невразумительное. Такими, увы, были коммунисты последнего призыва. Помню, он донимал меня просьбами принять свою необразованную родственницу ко мне в цех, да чтобы трудилась она повременно и в нормальных условиях, однако числилась и получала сдельно – и как на вредной работе. Так и не понял, бедняжка, хотя я объяснял доступно и подробно, с трудом преодолевая его дебильность, что в условиях бригадного подряда такое жульничество просто физически невозможно. По определению.
      
      Обиделся партфункционер всерьёз, однако, по причине пассивности и мелкости натуры, стать достойным врагом просто не смог. Или не успел.
      
      В этой истории вообще было мало чего вразумительного. Фигурировали смешные по нынешним временам размеры взяток: на круг что-то вроде тридцати тысяч немецких марок и двух с половиной тысяч долларов – и это более чем за триста гектаров! Меньше сотни “зелёных” за гектар, то есть. Оскорблённый, видимо, жалкими размерами вознаграждения махинаторов, следователь кипел благородным негодованием. Закон в его лице не допустит разбазаривания земель, посягательств на общенародное достояние! Что же до невинных финансовых шалостей в акционерном обществе, каковым теперь является завод, так у него, частного предприятия, есть хозяева – вот пусть сами и отстаивают свои собственные интересы.
      
      Собственно, я и был, в числе прочих, тем самым хозяином. И, как ни напрягал свои хиленькие мозги и ещё менее развитое воображение в качестве такового, совершенно не мог себе представить конкретных путей и способов отстаивания чего бы то ни было своего, собственного. Разве при ещё не забытом социализме мне не пели отовсюду, и я разве не подпевал с некоторым даже энтузиазмом:
      
                Человек проходит, как хозяин
                Необъятной Родины своей!
      
      Учтите, здесь ключевое слово: “как”. Это заслуженные уркаганы, воры в законе гуляют по стране, как по буфету, полноправными хозяевами, а всякий прочий гражданин проходит, заметьте, КАК хозяин. То есть, пытается по мере способностей изображать хозяина, однако на деле ни в коей мере не является таковым. И состоявшаяся буржуазная контрреволюция ничегошеньки в этом плане не изменила. Да и какой, спрашивается, дурень стал бы её совершать ради блага твоего, моего и нам подобных?..
      
      8
      Надеюсь, никого не удивило, что кресло арестованного Белецкого занял всё тот же Быков? С наслаждением последователь и выкормыш харкнул в суп своего патрона.
      
      Мне случилось работать при трёх директорах, есть кого и с кем сравнивать. Решительный и размашистый, щедрый на награду и скорый на расправу, то ли действительно простоватый, но скорее всё-таки прикидывающийся таковым – это Виктор Степанович Никулин. Сам личность немалого масштаба, он и в своём окружении предпочитал иметь крупных, пусть и неудобных своей угловатостью помощников.
      
      Не то сменивший его Пётр Николаевич. В отличие от Никулина, которому было тесновато в директорах, для Белецкого пост такого ранга был, повидимому, пределом. Его уровнем компетентности; что это такое, смотри “Принцип Питера”, книга за сорок лет нисколько не устарела. Соответственно, Белецкий и соратников себе подбирал из числа управляемых, а не инициативных, досье на каждого на всякий случай дотошно собирал, да и в мелочной, недостойной мстительности неоднократно был замечен, что тоже свидетельствует о невеликих размерах души. Мог по обстановке быть грозным или приветливым, вот только искренности не позволял себе никогда: ни в кабинете, ни даже в бане, среди “своих”. Знаю не понаслышке; сам короткое время пребывал в числе допущенных к совместным водным процедурам с последующими возлияниями других веселящих жидкостей. Очень увлекал его процесс нравственного воспитания подчинённых, благо те не имели возможности уклониться. А уж искусство интриги расцвело при нём таким пышным цветом, что подлинные, реальные задачи и проблемы поневоле оказывались на втором плане.
      
      Но всё же Белецкий сам рулил своим кораблём и был, в отличие от Быкова, самостоятельной, пусть и не больно приятной, личностью и величиной. Приятность – не из тех качеств, которыми всенепременно должен обладать руководитель, оставим её записным телевизионным говорунам. Владимир Анатольевич, напротив, производил впечатление симулякра, то есть копии с оригинала, которого в природе не существует. Если Белецкий был всего лишь способен на мелкие гадости, Быков, других талантов не имея, совершал их с наслаждением.
      
      Кто-то метко заметил, что существует тип людей, которые, высоко поднимаясь, много теряют. Это – о Белецком. Никулин оставался собой в любых обстоятельствах, а Быкову просто нечего было терять, на какую бы ступень он ни вознёсся. Тех из моих знакомых, кто почему-либо отзывался о нём лучше, нежели я сам, достаточно было вопросить: а назови-ка ты хоть одно дело, которое можно было бы считать ЕГО делом, и в котором он добился успеха. Так поставленный вопрос выбивал, нежданно для них самих, почву из-под ног его поклонников. Озадачивал. Гасил полемический задор. Выяснялось вдруг, что реальных дел за дядей и впрямь не числится! Даже с вроде бы под себя созданным научно-производственным комплексом, НПК, он явно не справился, хотя сам, возможно, считал и считает иначе. Уже там, надо думать, превзошёл он свой уровень некомпетентности, что парадоксальным образом не повлияло на карьерный рост. Дальше – больше. В бытность главным инженером не только плюнул на развитие, на выработку реалистичной технической политики, но и благополучно развалил подчинённые ему технические службы. А на что более конструктивное способен якобы инженер, окончивший свой технический вуз по классу баскетбола?! Так что, утратив свои должности, он если выделялся чем из окружающей толпы, так только ростом.
      
      Можете вновь хихикать, но у него, единственного из генералитета, даже клички не было. “Пирожок ни с чем” – это не кличка, да его так никто, кроме меня, и не звал. Это диагноз.
      
      Короче, Виктор Степанович пользовался всеобщим уважением, основанным на безоговорочном всеобщем признании его силы, его безусловного права казнить и миловать. Так было в Александрове, ничего не изменилось и в Кишинёве. По своей натуре он был самцом, призванным органично доминировать в любом стаде. Уважение к Петру Николаевичу базировалось скорее на страхе каждого, попавшего в его поле зрения, за свою судьбу, почти непредсказуемую в его руках. В отношении к Владимиру Анатольевичу, к его делам и речам, преобладало хроническое горестное недоумение: как можно при таком откровенном непрофессионализме, при полном отсутствии к тому объективных предпосылок занять и удерживать столь высокий, “генеральский” пост? В карты выиграть, что ли? Теперь, в соответствии с масштабом занимаемой должности, нашему люмпен-директору предстояла ой какая нелёгкая задача: развалить весь завод. Да кто бы усомнился, что раз уж взялся, то сумеет!
      
      Простите, господа, за резкость и прямоту этих характеристик. Я же сообщаю только опубликованные факты и свои личные, частные впечатления. И совершенно не отрицаю субъективного характера последних. И уж совсем не могу исключить, что в вашем (тоже, кстати, субъективном) представлении я сам выгляжу мелким, вздорным, неконструктивным (последнее особенно уязвляет) критиканом. Даже критиканишкой. Только, поверьте, я не вас в итоге пытаюсь изобразить, а себя. Всяко. В том числе и через передачу отношения к происходящему вокруг меня. Простите ещё раз. Я тыщу раз неправ – возможно. Вы можете написать другие книги и спеть другие песни. У меня, больше не успею, книга всего одна, и в ней, как это ни нахально звучит, я – персонаж, а всякие там пЫйзажи и пАтреты – антураж. Ну, задумано так. А вам кто помешает реализовать свои – безусловно, объективные, несомненно, проникнутые высоким благородством – задумки?!
      
      9
      Вряд ли жизнь предоставит вам испытать моё обычное в те времена, а теперь даже самому себе необъяснимое состояние, в котором на утрату ориентиров загадочным образом накладывалась мало чем обоснованная эйфория. Практика вновь подтвердила, что оптимизм – это горестный удел недостаточно информированных.
      
      Оптимизма, в том числе чисто экономического, было действительно выше крыши. Наконец-то загибалась неодушевлённая, давно ослепшая и оглохшая античеловеческая экономика, устроенная как будто по зловредному заданию ЦРУ. Направленная на достижение любой ценой явно ложных целей. Принципиально расточительная и разорительная, так что надежды на лучшее можно было связывать только с её погибелью.
      
      В самом деле, рассуждал я, и рассуждал, как мне казалось, вполне здраво: разве может быть хуже, нежели сейчас? Ну чем, спрашивается, может устрашить здорового и дееспособного специалиста, уже опытного, но ещё совсем не старого работника, наступающий капитализм? Я умел не так уж много, однако многое из того, что всё-таки умел, делал лучше других. Если в старой системе мне удавалось кое-чего добиться, трудясь почти безвозмездно, неужели в новой мне не хватит ума достаточно выгодно продать себя? Решал же я – и, как правило, в свою пользу! – непростые задачки во времена, когда от меня, почти крепостного, вообще мало что зависело.
      
      - Мы выкрутились, как-то уцелели – и не только телом, но, отчасти, слава Богу, и душой! – на не сулившем никаких надежд пути якобы к Коммунизму. Мы не издохли с голоду, несмотря на успехи Продовольственной программы, не издохли под забором от реализации программы Жилищной. Чего же теперь бояться?
      
      Этот бодрый взгляд поначалу вовсе не представлялся идиотическим. Кто бы тогда рискнул предсказать, что крестьяне перестанут сеять и жать, а горняки отправятся не в забой за угольком, а на Горбатый мостик – вымогать подаяние? Что в самом ближайшем будущем в разорённой стране резко возрастёт спрос на профессии банкиров и брокеров, дилеров и киллеров, бодигардов, крупье, сомелье и барменов, девиц для VIP-эскорта и девиц для всяких прочих надобностей, естественных и не очень?
      
      Пока одни удивлялись граничившим с чудесами несуразностям текущей экономики, другие, не озадачиваясь понапрасну малопродуктивными соображениями не только морально-нравственного, но и строго юридического характера, проворно конвертировали их в капитал. И процессу этому пока не видно конца.
      
      Коммунистическая идея отказывала человеку в праве иметь душу и владеть имуществом. Капитализм, напротив, основан на владении имуществом, а что до души – так это на усмотрение клиента. В наших конкретно условиях в завладении имуществом в наибольшей мере и степени преуспели те, кого, вследствие комсомольско-марксистко-ленинского воспитания, никогда не обременяла душа и не тревожили её неизбежные, казалось бы, терзания.
      
      Да знаете ли вы, что вот сейчас, когда я это пишу, выяснилось вдруг, что в России, где некому пахать и сеять, образовалось полмиллиона душ(!) одних крупье, и власти всерьёз озабочены грозящей этому жуткому стаду молодых и здоровых балбесов с 1.07.2009г. безработицей? Ну, когда по опрометчиво принятому пару лет назад закону прикроют, наконец, казино и прочие игорные притоны. В них, оказывается, не хухры-мухры, а ВВП (валовой внутренний продукт) производится для страны, кто бы мог подумать! “…И нету других забот”, – правы дуэт поэтов-песенников и положившая этот бред на музыку заслуженная композиторша восторженно-романтического направления.
      
      Совершенно предсказуемо оказалось, что и спустя годы означенный бизнес жив себе и здоров – но уже под прикрытием тех самых законодателей, которых только идиоты готовы были признать за его гонителей. Я, можете стопроцентно верить, из числа тех идиотов. Но. Власть научилась так талантливо разводить беспомощными ручонками, что даже обоим нашим державным мерзавцам: Путину и Медведеву – публика готова поверить. Почти.
      
      Я не больно грустил об исчезновении с экранов телепередач о доблестных свершениях тружеников полей и фабрик, однако никак не ожидал, что взамен в невероятной по масштабу и назойливости круглосуточной рекламной кампании прокладки с крылышками станут насмерть воевать за чистое первенство с бабскими затычками? Что пышно расцветут шопинг, лизинг и дайвинг – явления, которые я, наряду с другими неучами, поначалу с первобытной невинностью принимал за сексуальные действия изысканного, экзотического характера? Что ”Dove” – не мыло, что достичь идеала: “Ничем не пахнуть!” – вам (о горе!) не поможет просто дезодорант, зато (о счастье!) отлично справится дезодорант-антиперспирант. Что Вечность – это всего пятнадцать лет.
      
      Почему? Именно столько горел огонь у подножия памятника на привокзальной Комсомольской площади. Торжественно зажигал его осенью 1978 года в качестве Вечного мой воспитанник, тогдашний комсомольский лидер города и бывший десантник Юрка Морозов. А потом, уже без всякой показной торжественности, огонь погасили, потому что, оказывается, городу стало не на что его поддерживать. Стоит ли удивляться, что практически вся электронная промышленность стремительно, по историческим меркам почти в одночасье, вдруг накрылась большим медным тазом! Вместе почти со всякой прочей промышленностью, разница только в формах тазиков и темпах накрывания ими. Вместе со своими кадрами, которые умели кое-как производить микросхемы – и, увы, ничего, кроме этого, делать не умели. Оказалось вдруг, что продать любой товар – это род искусства. Наш, то есть мой и моих коллег единственный товар: квалифицированная рабочая сила – оказался вдруг никому не нужным. По любой цене, что уж тут говорить о выгоде!..
      
      10
      А жрать почему-то надо было каждый день. И я совершил своё второе профессиональное предательство: ушёл, прокорма ради, на радиозавод. Телевизоры, в отличие от микросхем с транзисторами, оставались ходким товаром, так что этот завод платил своим работникам сравнительно щедро и, главное, без задержек.
      
      Как ни пугало меня незнание специфики радиотехнического производства, нежелание уморить детей голодом пересиливало страх. Тем более что Игорь Кононенко, ставший после краха госприёмки вновь главным инженером, но теперь на радиозаводе, предполагал направить мои силы на развитие технического маркетинга, а в этой, замечательной своей новизной сфере деятельности, я смотрелся уж никак не менее компетентным, нежели любой другой из возможных в то время кандидатов. Честно говоря, я до сих пор слабо представляю, что такое технический маркетинг, и даже всерьёз сомневаюсь, что эта штуковина вообще существует.
      
      Очень скоро выяснилось, что на самом деле ни в каком маркетинге, в том числе и в техническом, что бы он из себя ни представлял, предприятие не нуждается. В стране царил даже не товарный дефицит, а товарный голод - на всё, что могло бы называться товаром. Сориентировавшись, я вскоре уже горько шутил по этому поводу, что сегодня в городе, а может, и во всей стране имеют хождение всего две настоящих денежных купюры: бутылка водки и цветной телевизор. А какая, спрашивается, реклама, какие усилия по завоеванию рынка требуются для такого всегда дефицитного товара, каковым являются подлинные денежные знаки?!
      
      Мой новый шеф, главный конструктор Олег Шевердяев, ничем не мог мне помочь, даже если бы захотел. А он ещё и не хотел, что было совершенно оправданно. Сам он интриганом не был, это сразу видно, однако имел обоснованное право подозревать, что за моим непрошенным назначением к нему в заместители кроется некая направленная против него кадровая интрига. Я, к примеру, тоже такого насильственного заместительства не потерпел бы. Но здесь куда ж деваться?! Мне не стоило большого труда догадаться о его опасениях, а затем и развеять их – открытым текстом, я иначе не умел. С того момента между нами воцарилось доверие.
      
      А свои сомнения я принёс к Станиславу Сергеевичу Назарову, коммерческому директору завода. Мы с ним были хорошо знакомы ещё по прежнему месту работы, на полупроводниковом, где, будучи умён, прям и крут, он никогда не смог бы ужиться с вечно лавирующим Белецким – вот и не ужился. Ко мне Станислав Сергеевич был почему-то расположен, поэтому и присоветовал без обиняков: займись, Коржов, чем угодно, а если совсем нечем, то лучше уж вообще бездельничай, но ни в коем разе не пытайся хотя бы приблизиться к тому кублу, где вершится таинство распределения готовой продукции и куётся персональный навар “генералитета”. Если даже главный инженер Игорь Кононенко к процессу не допущен, то тебя, Коржов, будь спок, даже не заметят, когда невзначай раздавят.
      
      Хорошо, что Назаров выложил всё это напрямую. Намёки до меня доходят плохо. А уж в том, что непременно раздавили бы, я, зная поимённый состав “кубла”, нисколечко не сомневаюсь.
      
      Жену я ни о своих опасениях, ни о рекомендациях старшего товарища информировать не стал. Мало ей дома забот с двумя детьми, что ли?
      
      Впрочем, многие наши заботы потихоньку переставали быть общими.
      
      11
      Я ещё толком не успел оформиться на новом месте работы, а меня уже заслали в дальнюю командировку. В Улан-Удэ, столице Бурятии, представителям телевизионных заводов и сервисных центров с разных концов всего бывшего СССР предстояло “обменяться опытом”. Как выглядит такого рода обмен в электронной промышленности, я знал не понаслышке. Сам участвовал активно и неоднократно, пока не перевелись охотники оплачивать из казны эти всесоюзные отраслевые попойки. В пока ещё процветающем радиопроме формы и методы ничем не отличались. Разве тем, что теперь делегаты во время встреч, частых за столом и гораздо более редких в конференцзале, успевали ещё продавать и покупать партии телевизоров, запчастей, да и всяких прочих, что у кого было, товаров. Все торговали всем – время такое.
      
      Устал я за эти пять дней сверх всякой меры. В первый, поскольку делегации из Европейской части прилетели вечером, устроители, похерив дела, ограничили программу встреч банкетным столом, накрытым в ресторане бывшей партийной гостиницы “Гэсэр”, в которой нас и поселили с надлежащим комфортом. Во второй пришлось-таки немного поработать. А назавтра утром гостей повезли в Иволгинский дацан, главный буддийский монастырь республики и всей России.
      
      По дороге единственный уцелевший от последствий собственного гостеприимства представитель принимающей стороны посвящал нас, хоть был он русский и православный, в особенности господствующей здесь религии. Конечно, буряты, как носители и адепты веры, справились бы с этим лучше. Увы, именно как буряты трое других не выдержали нагрузок затянувшегося далеко за полночь банкета. Только пару дней спустя им удалось вернуться к трудовой деятельности, то есть, вы же понимаете, за очередной банкетный стол. Так что поначалу задачу первичного буддийского просвещения вынужден был взять на себя не столь подверженный влиянию зловредного языческого Бахуса славянин и христианин.
      
      Расположенный на равнине поодаль от шоссе, дацан издали слепил блеском золочёных куполов. Вблизи же оказалось, что кровля скромно покрашена лимонным кроном. И вообще ни благолепия, ни особого благочестия не наблюдалось. С невысокой террасы храма как раз выступал на незнакомом языке наголо бритый мужичок в традиционных, морковного цвета, одеждах. Потом двое монахов пересказывали для тех, кто не понимал по-тибетски, содержание монолога на бурятском и русском языках. Церемония могла бы выглядеть весьма торжественно и занудно, однако заполнившая лужайку перед террасой публика не больно-то вслушивалась в речи проповедника и, как показалось мне, не выказывала святому месту и святому старцу должного почтения. Многие развалились на травке в очень вольных позах, то есть боком и, гм-м, скажем, даже спиной к оратору, а остальные слонялись окрест, покуривая, болтая и чавкая позами. Это такие бурятские пельмени, по два на порцию.
      
      Я тоже съел из любопытства пару этих огромных вареников с мясом и бульоном внутри. Надкусываешь, прихлёбываешь, и опять надкусываешь – простенько и действительно вкусно, только не облейся! А подкрепившись, обошёл территорию монастыря, застроенную одноэтажными домиками, в которых располагались кельи монахов. Меня уже просветили по дороге, что многие монахи постоянно живут в городе, а в монастырь приезжают, как на работу. Желающие могут даже жениться! Да я и сам видел, что у домиков припаркован изрядный табун иномарок, хотя на окнах нет даже занавесок. Чуть позже, уже в автобусе, хозяева разъяснили, что это вовсе не связано с экономией. Просто буддистам нечего скрывать от посторонних глаз, именно поэтому они не только занавесок не признают, но и головы бреют. Ну, религия у них такая. Что ж, они, в отличие от меня, в своём монастыре. Скажу больше, такие правила мне самому нравятся.
      
      Бездумно следуя уставу, как я его понимал, чужого монастыря, я немного ещё послушал бессменного оратора, потом охотно развлёкся тем, что повращал все до единого молитвенные барабаны: от крохотного, размером с бочонок для дурацкой игры в лото, и до закреплённого на вертикальной оси двухметровой высоты барабана – точь-в-точь такого, который, помню из донбасского детства, в миру служил для намотки силового кабеля. Этот в одиночку даже сдвинуть с места было трудно, так что последняя молитва оказалась коллективной. – О чём, собственно, молились? – А это молящемуся знать необязательно, Небесам виднее. Далее, следуя примеру аборигенов, купил газетный фунтик с благовонными травками и высыпал его содержимое, как это делали все, в тихо дымящую рядом кадильницу. Обошлось мне это ритуальное воскурение совсем недорого.
      
      А дядя с крылечка всё продолжал свою малопонятную проповедь. Мы уехали, не дождавшись конца, поскольку впереди предстояла неблизкая дорога к берегу священного Байкала.
      
      12
      Ой, неблизкая! Да и не больно лёгкая, как вскоре выяснилось.
      
      Ещё не взобравшись на заснеженный перевал, наш автобус остановился вдруг, до этого миновав множество таёжных пейзажей неописуенной словами раннеосенней красоты, в ничем на первый взгляд не приметном месте. По команде хозяина гости, подхватив из салона ящик с водкой, а заодно и второй, с закусками, сошли на обочину, к чахлой корявой берёзке, увешанной какими-то тряпочками. Как выяснилось, для совершения непременного местного ритуала. Каждый, следуя указаниям, макнул в свой стакан безымянный палец и побрызгал водкой окрест. Именно так незамысловато должен был выглядеть обряд поклонения здешнему бурхану, духу места. Немалый остаток – а наливать велено было по полстакана – гости и хозяева дружно проглотили, причём ни единственная в экспедиции женщина, ни даже водитель послабления себе не позволили.
      
      - Нельзя обычай нарушать. Видите, сколько монет набросано вокруг. Но так откупаться дозволено только тем, кто никак не может остановиться. Или у кого водки нет.
      
      Водка у нас, как уже было сказано, наличествовала. Разъяснение хозяина всех удовлетворило. Пока. Мы же не подозревали, что на пути к берегу священного озера встретится ещё то ли три, то ли четыре таких КПП. И что каждый из бурханов достоин быть почитаемым наравне с другими.
      
      После сказанного никто, надеюсь, не удивится, что по прибытии на берег половина компании, включая и женщину, полезет, вопя от восторга, в неспокойную байкальскую воду. Собственно она, иркутянка, и подала пример. Купальники? – Окститесь! Ну и всему остальному просьба тоже не удивляться. Сибирская экзотика называется.
      
      У водилы нашлись рыболовные снасти. Правда, страшно запутанные. Я с этой бедой справился без надрыва, поскольку – как и ваша мама Света по мнению дочки Кати – являюсь порядочным распутником. Вскоре наш безмерно запасливый и заметно нетрезвый шеф – в болотниках, которые у него тоже нашлись – запрыгал по прибрежным камням. Мне, обутому по-городскому, оставалось искать счастья в водах небольшой бурной речушки, впадавшей в озеро. И я этого счастья вкусил!
      
      Новичкам везёт не только в азартных играх. Впрочем, рыбалка – это всегда азартная игра. После первого же заброса непривычной по конструкции снасти я немедленно ощутил рукой удар и немалое сопротивление. Через несколько секунд, растопырив огромный спинной плавник, похожий на парус, по гальке запрыгал красавец хариус. Первый и, возможно, последний в моей жизни. Тогда, сколько я ни старался, поклёвок больше не случилось. То ли распугал осторожную рыбу шумной вознёй и воплями ликования, то ли этот хариус был в речушке единственным. В любом случае я чувствовал себя триумфатором.
      
      Смотреть, как он умирает, на глазах меняя цвет, сбежалась вся толпа. Вскоре, нанизанная на прутик, рыбина уже жарилась над угольями костра, обещая превратиться в хвалёное сибирское блюдо “хариус на рожне”. Вместе с “шашлыками” из незнакомых мне грибов, в изобилии росших поблизости. Хозяева объявили их безусловно съедобными, да хоть бы и наоборот – всем участникам “тихой охоты” это уже было по барабану, если не сказать параллельно и фиолетово. Ведь лошадиные дозы противоядия были приняты заблаговременно.
      
      Водитель, от души намахавшись и спиннингом, и стаканом, переутомился настолько, что по окончании пикника не смог вывести автобус с берега на шоссе. Тот заковыристый лабиринт меж кедров и лиственниц, легко давшийся ему “туда”, пройти “обратно” удалось исключительно благодаря солидарным умственным и физическим усилиям всей команды.
      
      Вечером на базе отдыха в Гремячинске нас ожидали ещё: очередной и, слава Богу, заключительный банкет, ночлег, а также оздоровительные процедуры с тамошней тухленькой целебной водичкой. Обратный путь предстоял прямо в аэропорт. Эта необходимость позволяла миновать уже известные нам пункты обитания местных духов без остановок, но ежели кто желал, то мог засвидетельствовать им своё почтение всё тем же традиционным способом, однако на ходу. У нас попрежнему было, и, ясен пень, народ не скупился на доказательства. С некоторой всё-таки оглядкой на то обстоятельство, что предстояло ещё “летать самолётами “Аэрофлота”.
      
      13
      А перед самой посадкой на дозаправку в Новосибирске ко мне вдруг подошёл тот самый монах, которого я видел пару дней назад ораторствующим с крылечка дацана. Подошёл, взъерошил волосы на моей и без того лохматой голове и, улыбаясь, что-то спросил на непонятном языке. Впрочем, мне всяк язык, кроме трёх близкородственных славянских, на слух непонятен. Технический английский легко читаю с листа, но не более того, увы.
      
      Встать, дабы оказать надлежащее почтение, мне помешал уже пристёгнутый ремень безопасности. Да и дядька не стал особо приставать, только поулыбался приветливо и двинулся дальше. Зато над креслом тут же наклонились двое из его многочисленной свиты и сразу обратились ко мне по-русски:
      
      - Вы русский? Верующий? Православный? Вы знаете, с кем вы только что говорили? Кто с вами только что разговаривал?
      
      Вопросы сыпались наперебой, а я, как мог, отбивался. Вас много, а я один! Конечно, заподозрить в лохматом, бородатом и заметно поддатом собеседнике собрата по вере им и в голову не пришло бы. Буддисту нечего прятать под волоснёй! Пришлось смиренно признаться, что я нехристь. И что долго считал себя вроде атеистом, а теперь пребываю по ряду исторических причин в сомнениях, так что, возможно, являюсь агностиком. Или креационистом. Ну не определился, не до того было! Не мне решать, во что я буду верить. Честно говоря, меня пуще всех прочих гносеологических вопросов занимал единственный, но в тот момент безмерно важный: удастся ли в Новосибирске выпить пива?
      
      Короче, мне доступно объяснили: будь ты, парень, до сих пор атеистом, будь, как пытаешься нам тут соврать, агностиком, да хоть бы и христианином любой ориентации, отныне судьба твоя предопределена свыше: ты буддист.
      
      - Ты только что удостоился обращения и прикосновения великого человека. Знал бы ты, что миллионы людей по всему свету всю жизнь мечтают хоть однажды, хоть издали его увидеть, а уж прикоснуться к его одеждам – об этом даже мечтать боязно. А с тобой он сам заговорил!
      
      И повторно, только незаметно перейдя уже с “вы” на “ты”, как будто мы вдруг действительно стали огурцами из одной банки – оттого лишь, что меня только что самоуправно и не спросясь назначили в буддисты:
      
      - Как ты думаешь, кто к тебе только что обращался?
      
      - Да никак не думаю, потому что знаю.
      
      Как же я мог не знать? Я видел его на фотографиях в местных газетах, а потом и живьём на террасе дацана. Да и перед посадкой в самолёт, когда нас, светских пассажиров, надолго заперли в накопителе, мы вынуждены были смотреть, как местное духовенство раскатывает перед ним до самого трапа, поданного отдельно, ковровую дорожку, а затем произносит неслышимые отсюда, но, по всему было видно, что задушевные прощальные речи.
      
      Да, я знал этого человека. Дома я в тот же день похвастал встречей с ним вашей маме, так что она при случае не даст соврать. Вспомни, Серенький, с каким удовольствием ты играл в ванне разноцветной галькой, собранной на берегах Байкала. За неимением средств на более ценные сувениры, я тогда привёз полный карман этих бесплатных пёстрых камешков. Свете же очень понравился шикарно изданный в Финляндии фотоальбом с байкальскими пейзажами, прощальный подарок хозяев. Не знаю, куда впоследствии делся тот альбом.
      
      Но если вдруг ваша мама, вообще крайне забывчивая во всём, что относится к эпохе нашей совместной жизни, и этот эпизод запамятовала, можете обратиться прямо к нему. Вы его, возможно, тоже знаете. Должны бы знать. Зовут его Тензин Гьяцо; он до сих пор жив и, надеюсь и молюсь об этом, проживёт ещё долго. Правда, всему белому свету этот немолодой усталый человек, изгнанник из Тибета, свыше полувека больше известен не по имени, а по титулу. Как Далай-лама Четырнадцатый. Не только духовный глава всех буддистов планеты, но и нынешнее земное воплощение того, кто, родившись принцем Сиддхартхой Гаутамой Шакьямуни, стал затем, достигнув абсолютного просветления, Буддой, так что теперь его именем называется одна из главных мировых религий.
      
      14
      Мой религиозный опыт был к тому времени крайне ограниченным. Бабушка Елена, как уже было сказано, по малограмотности в проповедники не годилась. Родители, в детстве крещеные в православие, не придерживались никаких обрядов. Если считать обрядом куличи и крашеные яйца на столе в день Пасхи, получится, что вся страна чуть ли не поголовно – верующая. Ну, а мне в университете в голову вдалбливался обязательный для всех научный атеизм, хотя что в том атеизме научного, его преподаватели не смогли бы убедительно объяснить даже самим себе. Ну как можно опровергнуть веру логикой, если вера – в основе, в самой сути своей – логику отрицает?!
      
      А вот бабушка Акулина много чего мне рассказала о своей баптистской вере, чем внесла некое подобие порядка в мою атеистическую башку. Я узнал, что, в отличие от православия, в которое крестят и несмышлёных младенцев, баптистом можно стать только сознательно – первый плюсик в моих глазах, глазах человека, не терпящего никакой и никем навязанной предопределённости. Вон Иисус крестился в тридцатилетнем возрасте. Далее, баптизму не свойственна обрядовая пышность и, тем более, поклонение всяческим якобы обладающим святостью предметам, которое в глазах баптистов роднит православных с язычниками. Однако главное, что импонировало мне – это возможность общаться с Богом везде и напрямую, то есть минуя обязательного посредника, каковым в православии является священник, и храм, в котором, якобы, это общение проистекает с наивысшей эффективностью. Ну не нравилась мне пастырская миссия попа, не хотелось доверять сокровенное навязанному, назначенному посреднику! “Не в брёвнах Бог, а в рёбрах” – часто повторяла бабушка.
      
      В студенческие годы мне уже было вполне ясно, что любые, но особенно так называемые высокие, идеи вполне себе годятся для безбедного прокорма несущих их в массы наёмных пропагандистов. И что в конечном счёте совершенно не важно, религиозная это идея или, например, идея коммунистическая, а также и то, искренне ей служит проповедник, либо всего лишь по мере способностей реализует свой артистический потенциал. Разве сама жизнь не доказывает: многие миллионы зарегистрированных как члены их партии коммунистов напрочь утратили свою идейность, как только осознали, что дивидендов она уже не сулит?
      
      Итак, если легкомысленно предположить, что во мне вдруг проснулась неутолимая духовная жажда, а варианты выбора ограничиваются только различными версиями христианства, мой выбор, безусловно, пал бы на баптизм. Увы, если жажда и одолевала время от времени вашего покорного слугу, то была она исключительно низкого, или, как говорили в старину, подлого телесного происхождения и вполне утолялась разнообразными подакцизными жидкостями.
      
      Задумку Светы окрестить Катюшку, “чтоб меньше болела”, а заодно окреститься самой, я воспринял, как должно, то есть со снисходительным скептицизмом. Конечно, “Символ Веры” недавняя комсомолка и активистка к положенному сроку выучит, тут сомнений нет. А вот поймёт ли что-либо важное для себя… поймёт, или хотя бы попытается понять?.. Нет, во внезапные чудодейственные перерождения я не верил. Чуда не произошло, ибо ему не предшествовал Путь. Да, обретение Веры, смутно подозревал я – это мучительный путь души, подвиг души, а вовсе не формальная регистрация принадлежности. Я сейчас не только о Свете, но и о себе говорю. Обстоятельства-то сходные.
      
      Священник при крещении совершенно неожиданно потребовал раздеться до пояса. Только реальная угроза потерять лицо заставила растерянную Светлану обнажить в храме грудь.
      
      - Если б заранее знала, нипочём бы не пошла! – хихикала она, рассказывая об этом эпизоде, да и я посмеивался, сознавая, что это даже не гордыня, а так, суета сует. Меньше всего эти процессуальные действия походили на подлинное приобщение моей жены к Вере. Впрочем, и моё якобы состоявшееся неожиданное посвящение в буддизм сам я воспринимал скорее в юмористическом свете. Я был готов ко многим извращениям, однако в Боге не нуждался вообще, полагая, как учил ещё в XIV веке францисканец Оккама, излишним изобретать сущности сверх надобности.
      
      Пока не нуждался. Как и почти все мы, впрочем. Кажется, недавно упокоившийся (С миром ли?) Егор Летов из “Гражданской Обороны” заметил, что не бывает атеистов в окопах под огнём.
      
      15
      Не только сделать что-нибудь полезное или хотя бы заметное на новой работе, но даже толком оглядеться я не успел. Здоровье мамы стремительно таяло. Сама жизнь истаивала. Месяц рядом с ней провела сестричка Лена, потом дежурил брат Гриша. В октябре подошла моя очередь.
      
      Никогда ни на что мама не жаловалась. Всю жизнь ей было некогда не только отдыхать, но и болеть. Больше всего она боялась остаться в одиночестве, если с постоянно хворающим отцом случится непоправимое. Весной она вскользь написала мне, что, видимо, чем-то отравилась. Ни ей, ни нам, её детям, не хотелось верить, что это был рак. Да ещё не выявленный своевременно, а теперь безнадёжно запущенный, неоперабельный. Без какой-либо надежды на чудо.
      
      Когда я приехал, она ещё пыталась бодриться, но уже почти не вставала с постели. Из инструкций, данных мне Гришей перед его отъездом устно и письменно, было ясно, что пока в уходе нуждается не столько мама, сколько хандрящий и капризничающий отец.
      
      Так оно и вышло. Мамочка почти постоянно пребывала в наркотическом забытьи, ничего не ела, только посасывала холодный, из сеней, ломтик арбуза. Днём уколы ей делала сестричка, ночью я, и только перед самым уколом её сознание прояснялось, и мне удавалось с ней поговорить. Вскоре врачи, видя её страдания, распорядились уменьшить интервал между инъекциями. Это, по сути, и было концом.
      
      Я в этих делах не профи, поэтому не могу решить, что страшнее: непрерывные стоны от нарастающей нестерпимой боли незадолго до очередного укола, умоляющие просьбы сделать его раньше положенного часа – или забытьё, которое длится постоянно, ни на минуту не прерываясь. Всё страшно. Истратишь ампулу морфина досрочно – как быть, когда не хватит? Но вот разрешили колоть чаще – и мамы просто не стало. Осталось тело, не испытывающее никаких желаний и неспособное ни к какому контакту. За других решать не смею, а для меня, вашего родителя, попросите, не жадничайте, у своего Бога, если Он у вас есть, скорой и безболезненной смерти, раз уж всё равно её не миновать!
      
      Зато батя нуждался в постоянном уходе. Кормить его следовало три раза в день по часам, и не дай Бог, если сваренный мною борщ окажется не таким, как готовила мама. Или даже если я положу перед ним не ту ложку, к которой он привык. Я видел, что он капризничает, как избалованный ребёнок, однако вести на этот счёт дискуссии было себе дороже. Он всегда был таким, и если мать безропотно терпела его капризы всю жизнь, мне следовало набраться терпения хотя бы на краткий срок.
      
      Кроме кухонных хлопот, днём оказывалось ещё довольно много стирки и уборки, ночь была расписана от укола до укола, но и в промежутках сон был не сон. Так что времени на сочинение Свете писем у меня было достаточно, и через день я относил их на почту.
      
      Они, насколько я знаю, не сохранились. И ответа ни на одно я и по сей день не дождался. Такие дела.
      
      Пришедшая за несколько минут до полудня 5 ноября медицинская сестричка сделала укол и, выйдя из маминой комнаты, с беззвучным рёвом повисла на моей шее. Ровно в полдень мама перестала дышать.
      
      Я отпаривал утюгом смертную мамину одёжку. Встречал ночью с дизеля брата Григория, а утром сестру Лену с мужем Виктором, который только что похоронил в Карабуте свою маму, неунывающую говорунью и хлопотунью бабу Полю, Пелагею Яковлевну. Ту, что выводила мне в младенчестве бородавки, а потом привечала тебя, Катюшка, и нас, твоих родителей, в Карабуте. Ходил на кладбище, где мамин племянник Миша готовил с мужичками для неё могилу – впритык к могиле бабушки, гроб которой, как выяснилось, был ещё совершенно цел. Очень удачно, на сухом высоком холме расположили своё кладбище жители соседней Поповки. Даже в самую распутицу грязи там не было.
      
      Хорошо, что все дети собрались, и можно было делать всё, что положено, не обращая внимания на отца, который то впадал в отчаянную истерику, то вдруг принимался с неприличной яростью торговаться по поводу гроба, транспорта, припасов на поминки. У меня было ощущение, что до конца он ничего не понял, что как будто надеется вернуть маму, стоит только закатить скандал погромче.
      
      Весь посёлок пришёл хоронить маму 7 ноября, и все были трезвыми, несмотря на ещё почитаемый по инерции праздник. Она умела при жизни быть нужной каждому, кто нуждался в поддержке – и в медицинской, и во всякой другой. Не всем, а именно каждому – лично и персонально.
      
      Прощаясь навсегда, прощаясь уже не с мамой, а с её недвижным холодным телом, я всмотрелся напоследок в помолодевшее лицо страдалицы, избавленной, наконец, от тяготившего её груза, и первый раз в этой жизни поцеловал её руки. В моей жизни, а не в её. Опоздал. Все, кто был на похоронах, в три или четыре смены чинно посидели за вполне приличным поминальным столом. Времена стояли такие, что если бы зять Виктор, удачливый охотник, не притащил из Карабута рюкзак с дикой кабанятиной, на стол кроме картошки и солений метнуть было бы нечего.
      
      Назавтра я уехал, и через сутки был уже дома. А на расспросы Светы ответил только, что никогда и никому не смогу рассказать всё то, свидетелем чему был.
      
      Никому. Никогда.
      
      Ты, Катерина, ещё мало чего понимала. Мама – моя мама – тебя любила, но тебя все любили, в любви ты дефицита никогда не испытывала. Я заметил только, что именно с этого времени в твоём облике всё чётче, всё явственнее стали проступать черты покойной бабушки. Впрочем, я невеликий физиономист; возможно, мне этого просто хотелось.
      
      16
      Надо было жить дальше. Всё равно надо было жить.
      
      Из идиотского положения работника с высоким окладом, однако без чётко определённых обязанностей, я вышел чёрным ходом. Именно, стал делать то, что умел. А лучше всего я умел экономить.
      
      Выяснилось, что современный телевизор – штука хотя и сложная, однако сделана она, как и всё, производимое в совке, далеко не оптимально. По историческим причинам я в схемотехнике – полный нуль. Однако некоторые простые случаи, на оценку которых в голове хватало багажа, мне всё же удавалось диагностировать, да и способность к анализу и обобщению вроде осталась при мне.
      
      Ясно было, к примеру, что современные радиодетали (элементная база называется) мои теперешние коллеги применяют в своих конструкциях не самым удачным образом. Потому что отстали и плохо знают их особенности. Потому что теряются в их многообразии и не умеют выбрать для каждого конкретного применения именно то, что сюда лучше всего подойдёт. Да и перестраховка, то есть стремление “запастись” по всем параметрам, а значит, вставить в схему деталь более мощную, с лучшими, как им казалось, характеристиками, считалась почему-то хорошим тоном. Ясен пень, что эта деталь всякий раз оказывалась крупнее, тяжелее и дороже. И при этом не факт, что лучше. Вот вам примитивная аналогия. Рыбаки знают, что леска на удочке, к примеру, должна быть не слишком тонкой, чтобы её не оборвала крупная рыба. Но на слишком толстую есть риск вообще ничего не поймать!
      
      Всё, о технике я для вас натрепал предостаточно. И не подумайте, что умение делать микросхемы непременно означает достаточную компетентность в области их применения. Как и наоборот, впрочем. Тем не менее, кто, как не человек со стороны, “свежая голова”, в состоянии посеять сомнение в том, что многоопытным профи давно уже кажется самоочевидным?
      
      - Объясни, Анатолий Семёнович, мне, глупому, почему светодиоды пульта дистанционного управления по схеме нагружены только на шестьдесят процентов от их номинальной мощности? Оно бы и полбеды, да вот только испытаний на дальность действия пульты не выдерживают – исключительно по этой причине. И жалоб от потребителей на “дальнобойность” пультов полно.
      
      Начальник бюро схемотехники Толя Сыроваткин ко мне, новичку и дилетанту, снисходителен.
      
      - Но я же обязан обеспечить конструктивный запас. Все правила конструирования этого требуют.
      
      - Толя, насколько я способен разобраться в ситуации, сегодня мы имеем пульты, неспособные управлять телевизором с положенного расстояния. Следовательно, неправильно сконструированные. Причиной тому малая мощность инфракрасного излучения светодиодов, неполная светоотдача. Какая нам с тобой, да и потребителю тоже, радость от того счастливого обстоятельства, что сами светодиоды при этом исправны? Давай вообще не будем их нагружать – тогда они станут практически вечными. Разве тебе не очевидно, что следует увеличить ток через светодиоды – в пределах допустимого, разумеется.
      
      - А если посыплются отказы, кому отвечать? А вероятность случайных перегрузок?
      
      - Во-первых, я же не предлагаю превышать допустимую нагрузку, при которой, заметь, гарантийная наработка светодиодов во многие разы превышает срок службы телевизора. Во-вторых, это надо ещё придумать, откуда возьмутся перегрузки в устройстве с автономным батарейным питанием. А в-третьих, давай-ка бороться с неприятностями по мере их поступления. Будут отказы – примем меры. Однако ж никому и в голову не приходит снижать напряжение в электросетях, хотя электролампочки довольно часто перегорают. Почему? Да потому, что при сниженной нагрузке они уцелеют, конечно, и это приятно, однако светить перестанут – и это прискорбно.
      
      Сознаюсь, что конкретная идея переделки пультов принадлежит Толику Савину. Он как раз был увлечён в бывшем моём тридцатом цехе крайне выгодным “левым” производством нового класса транзисторов, суливших огромные выгоды во многих областях применения, в том числе и в пультах. На работе наши пути разошлись ещё пять лет назад, однако кое-какое сотрудничество сохранялось, и приятельские отношения – тоже, хоть и без былого искреннего энтузиазма. Наскоро слепленный мною лично по его рекомендациям опытный образец превысил заданную дальность вдвое – и это на батарейке, выброшенной за негодностью!
      
      А я для себя сообразил, что ради оправдания своего существования мне не обязательно переквалифицироваться в радиоконструкторы. В отделе и без меня есть кому решать специфические, типа только что решённой, задачи, поскольку все – профессионалы. Только никто этих задачек перед народом всерьёз не ставит, а мне этим заняться – в самый раз.
      
      На практике вышло, что решения такого рода содержат в себе явную коммерческую составляющую. Поскольку при социализме один и то же товар всегда и всюду стоил одинаково, а теперь – наоборот. То есть, из нескольких поставщиков всегда можно выбрать того, кто предлагает свой товар дешевле. Или пусть за ту же цену, но зато часть своей выручки возвращает – лучше, если прямо в руки конкретно тем, кто содействовал сделке. Теперь этот приём называется “откат”, и применяется он повсеместно и безоткатно… безотказно то есть – в огромных масштабах. А тогда пришлось идти непроторёнными тропами, обуздывая собственную алчность посредством здравого смысла.
      
      До сих пор трудно определить, насколько незаконными были действия организованной мною группы. При отсутствии в только что родившейся стране того, что заслуживало бы именоваться Законом, любые мои и ваши действия власть могла квалифицировать самым непредсказуемым образом. Но тот факт, что именно она, власть, допустила превращение выпускаемых ею денежек в бесполезные бумажки, отнюдь не способствовал уважению к ней рядового обывателя, который и в этих трудновыносимых условиях с непонятным и нелогичным упрямством почему-то предпочитал выжить, а не наоборот.
      
      Поставлю вопрос иначе: была ли эта деятельность объективно полезной для завода? для дела? – Безусловно, да – тут мне стыдиться нечего. – Содержала ли она своекорыстную составляющую? – Разумеется! Кто ж станет шевелиться без неё? ЛюдЯми движутЬ интересы! Косноязычный доцент Ефанов хоть и читал нам политэкономию социализма (три балла со второго захода – так я её усвоил), которая, по идее, категорию корысти содержать в принципе не могла, однако, случалось, проговаривался. Может, где-то ещё параллельно политэкономией капитализма подхалтуривал?
      
      Да и куда творцам деваться, если, скажем, оформление рационализаторских предложений или там изобретений вообще утратило экономический смысл. С советских времён действовало, никто не отменил, ограничение на размер вознаграждения: пять тысяч рублей и ни копейкой больше – хоть миллион сэкономь, хоть сто миллионов. Инфляция раздула цены так, что сберечь для завода сто миллионов – тьфу, запросто! Только кого и как заставишь этим заниматься, если завод вправе заплатить авторам максимум пять тысяч, да и то спустя год, когда они окончательно превратятся в труху, поскольку месячная зарплата превысит сотню тысяч? Кто станет напрягаться и рисковать ради прибавки к жалованью в ничтожные полпроцента?
      
      Я, конечно, поднатужился – и нашёл сравнительно честную форму отъёма у завода части сэкономленного. По сути это был договор, хотя оформлялся он, разумеется, в виде приказа: инициативной группе с одной стороны поручается… администрация с другой стороны обязуется выплатить ежеквартально…
      
      Ну, хоть что-то ощутимое! Квартал в четыре раза короче года – плюс. Не устанавливался предельный размер выплат – второй плюс. Рост цен автоматически означал и пропорциональный рост вознаграждения – третий плюс, хотя бы частичная победа над инфляцией в отдельно взятой шарашке! А чтоб не заедало на каждом шагу, чтоб не занимались саботажем те, кто до корыта впрямую не допущен, было змейски мудро предусмотрено: половину суммы распределяет среди исполнителей руководитель этой самой инициативной группы, а второй половиной по своему усмотрению распоряжается главный инженер. Идея делиться тем, что нажито непосильным трудом, с могущественными покровителями так давно витала в атмосфере, что ей пора уже было материализоваться, невзирая на жалобное попискивание задвинутых глубоко в задницу благородных принципов. Но вы, надеюсь, чувствуете разницу между корыстностью и вороватостью?
      
      Я считал, что таким образом исполнил свой долг – и перед Кононенко, и перед моими сотрудниками. Этот примитивный доильный аппарат всё-таки проработал год или полтора, точнее не помню. В общем, до тех пор, пока инфляция с одной стороны, а безудержное воровство высшего заводского менеджмента – с другой не сделали бессмысленными любые вложения труда, в том числе не только в рационализацию, но и в собственно производство телевизоров.
      
      Но пока сверх этого дохода регулярно капали ещё и денежки от сторонних фирм, заключавших со мной договора на опытные работы по обоснованию применения в телевизорах именно их продукции. И – новое явление на постсовковом пространстве: разработчик всяких электронных конструкций Алексей Бочаров, бывший работник радиозавода, а теперь вольный предприниматель на интеллектуальной ниве, раскопав и вчерне воплотив какую-либо перспективную техническую идею, окончательное оформление документации стал поручать группе конструкторов из нашего с Олегом отдела – за хорошие деньги, разумеется. Вновь я жил не на одну только зарплату, как того от души желают своим врагам злобные одесситы, а на две или даже три – это уж как повезёт. Мне всю жизнь везло!
      
      17
      Знаешь, Серенький, почему я о тебе рассказываю так мало? Да потому, что ты подрастал, не вызывая особых проблем. Лучше ел, меньше болел. Легко привык к садику. В отличие от постоянно нуждавшейся в публике сестры, ты мог подолгу играть в одиночестве или слушать свои пластинки. Маленький разумник, пай-мальчик – в полном соответствии с исходным замыслом твоей мамочки, искренне поддержанным твоим папочкой. В деревне Зубарёво, где твой дед продолжал строительство усадьбы, ты сразу по приезде хватал молоток, гвозди, собирал по двору всяческие чурочки – и очень серьёзно приступал к своему “строительству”. “Робота!” – приговаривал ты и отирал со лба, подражая деду, воображаемый пот.
      
      Всегда интересно наблюдать, как дети овладевают языком. Это одна из самых непостижимых загадок – не только для меня, для всех, кому случалось об этом процессе всерьёз задуматься. Дмитрий А отличался склонностью спрягать неправильные глаголы по типу правильных. Екатерина А поражала фонетическим богатством своей речи, то есть, по заключению логопеда, правильно произносила звуки всяких прочих языков, но лишь бы не русского, в котором ей парадоксальным образом вполне удавался только “р”. А ты, Сергей А, озадачил меня однажды неожиданным и очень своеобразным словотворчеством.
      
      В тот раз я возвратился с рыбалки с хорошим уловом и в прекрасном по этому случаю настроении. И тут же хвастливо предъявил котелок, полный некрупной плотвы, двухлетнему сыну.
      
      - А ну, Серенький, скажи, что это такое?
      
      Серенький внимательно посмотрел, потрогал, понюхал. Рачок по гороскопу, он действительно отличался опасливым характером. Наконец вердикт созрел:
      
      - Это бляка.
      
      - Вот те на! Давай сюда книжку, посмотрим. Вот, смотри, что здесь нарисовано? Правильно, рыба. А в котелке что?
      
      - Бляка.
      
      Хлопец, с которым обычно легко было договориться, здесь решительно заупрямился. А я потом прикинул, покатал словечко на языке – и аж присвистнул: да если бы случилась, к примеру, надобность переименовать всё на свете, то, конечно же, холодную, скользкую, тускло сверкающую чешуёй живность логичнее было бы назвать именно блякой, а не нынешним фонетически безликим словом!
      
      Однажды мне показалось, что ты раздражающе долго собираешься в садик. То ли не выспался, то ли просто не в духе пребывал мой сыночек с утра, но, натянув кое-как шерстяные носки, ты сначала долго разглядывал обутые ими ступни, а потом со вздохом начал стягивать их обратно.
      
      Я понял! На свете не так уж много людей, которые не только отличают левый носок от правого, но и считают этот момент принципиальным. Прямо скажем, и головой я это осознаю: способность вполне себе бесполезная – как и вообще склонность возводить бзики в принципы. Но получается, что, как я обладаю ею, так и Серёжке она присуща. А поскольку ни я, ни кто-либо ещё его этому не учил, остаётся допустить, что такие признаки могут передаваться по наследству.
      
      Конечно, я предпочёл бы передать с генами что-либо менее вздорное. Что-либо более существенное, более конструктивное и принципиальное. Вы, однако, произошли отнюдь не от ангела, и единственный, но, надеюсь, убедительный аргумент, которым я сейчас попытаюсь вас утешить, а себя оправдать, состоит в том, что от ангелов никто не произошёл.
      
      18
      А твоя, Серенький, артистка сестра обожала покрасоваться на публике. Это уж точно не моё, ручаюсь. Мама Света, просидев четыре года после твоего рождения дома, решила, наконец, пойти работать, и вскоре устроилась кассиром в банк – тот самый, прославленный профсоюзный банк, который потом стал называться “СБС-Агро”. По этой причине заниматься организацией летнего отдыха дочери мама не могла. Да и доходы в 1994 году упали настолько, что требовался самый экономичный вариант. К этому времени уже и моё телевизионное производство чаще стояло, нежели шевелилось, зато администрация упражнялась в непрерывных реорганизациях, что, как уже было известно по опыту, неумолимо предвещало полный и окончательный трындец.
      
      В качестве малозатратного варианта избран был Карабут. В купе поезда, уносившего нас на юг, дочь первым делом выторговала себе право на верхнюю полку, и тут же принялась оттуда распоряжаться:
      
      - Папа, подай мне куклу. И ещё мою сумочку.
      
      Через полчаса, наигравшись:
      
      - А теперь забери всё и дай мне книжку про Алису.
      
      Интеллигентного вида попутчик, третий в купе, заинтересовался. Уж больно маленькой показалась ему действительно маленькая девочка.
      
      - А ты разве умеешь читать?
      
      - Что значит умею? – недоуменный встречный вопрос, почти обида. – Сто двадцать слов в минуту, как положено. – И, выдержав паузу, небрежно прибавила, окончательно добивая неосторожного собеседника точно в тот момент, когда дядя уже открывал было рот, чтобы выразить своё то ли недоверие, то ли восхищение:
      
      - Ну, это если по-русски. По-английски я, конечно, быстрее читаю. В английском слова короче.
      
      Ошеломлённый дядя впредь поостерёгся, воздержался от дальнейших высказываний. Видимо, чтобы не услышать ещё чего покруче.
      
      В то лето я постарался избавить дочку от всяких ограничений. Школу для неё мама выбрала серьёзную, да ещё занятия музыкой нагружали. Пусть хоть в деревне порезвится в своё удовольствие. Как я резвился в своём безнадзорном младенчестве.
      
      Карабутская вольная воля понравилась дочурке сверх всякой меры. Ещё бы: отец позволил не только отказываться от еды, но и купаться, сколько влезет. “Что, можно даже до посинения?” – ехидно вопрошала Катёнок, и неожиданно получала ошеломляющий ответ: “Конечно, доченька. Только так и надо!” И, как я и рассчитывал, немного же ей понадобилось времени, чтобы здраво сообразить: в таком, официально разрешённом виде, купание до посинения враз утрачивает большую часть своей привлекательности. А вот если, к примеру, легкомысленно отказаться от плотного завтрака, то предок, конечно, не заругает, раз уж обещал, однако придётся до вечера маяться голодом, так что удовольствие от пляжа будет точно испорчено. В летнюю изнуряющую жару обедать в Карабуте было не принято.
      
      Выпадавшие прямо на глазах молочные зубы я вынимал у тебя изо рта пальцами. Так, если ты, Катюха, помнишь, было совсем не больно. Я старался. У Серёжки их мне уже не пришлось удалять. Не было возможности, простите.
      
      Единственное, что пришлось категорически запретить – это вечерние гулюшки. Сестрёнка Юля, дочь Лены, уже ходила, хоть ей было и рановато, на ночные молодёжные сборища, и это, конечно, соблазняло восьмилетнюю Катюху. Девочка была настолько большой, что теперь, в отличие от прошлого приезда, куры её боялись. Естественно, её тянуло к неизведанному, но в этом конкретном случае папа был кремнёво твёрд и совершенно не склонен к проявлениям чрезмерного либерализма, что вполне точно характеризовало его в глазах продвинутой молодёжи как замшелого пердуна.
      
      *  *  *
      А почему не в Донбасс, к бате? Поясняю. Годом раньше, в 1993 году, две семьи: моя и Ерченко – выбрались летом, как заранее планировали, на Верхнюю Волгу. В полном составе, то есть со всеми детьми. Свете там не понравилось, подробности в рыбацкой главе, которая без номера. А поздней осенью, приехав с братом Гришей на годовщину смерти матери в Донбасс, мы неожиданно увидели в родительском доме, при отце, какую-то мелкую, суетливо-угодливую старушонку.
      
      Кто бы стал перечить отцовой воле! Но даже представить себе, что я привезу сюда когда-либо своих детей, у меня теперь решительно не получалось. Я и сам уехал немедленно, то есть как только позволили приличия. Уехал – и никогда больше не возвращался. Только пять лет спустя мы увиделись с отцом у Лены в Карабуте, на нейтральной территории. В последний раз.
      
      19
      Некто, трусливо укрывающийся за вымышленным именем, регулярно пишет мне ехидные Е-письма, в которых сомневается в правдивости всего выше-, а заодно, авансом, и всего ниже-, то есть ещё не сказанного. Что ж, переубедить каждого я не берусь. Сказано ведь что-то мудрое в Писании и про бисер тоже.
      
      Местная газетёнка “Голос труда” от 9 февраля 1995 года. №17(13395), если кто захочет разыскать. Основана в июне 1917 года. Главный редактор Валера Алёшин, очень приличный поэт; больше тридцати лет мы приятельствуем, хотя и без фанатизма. Цена в розницу свободная. Да один этот листок говорит о том времени более чем красноречиво! Достаточно прочесть заголовки и бегло ознакомиться с содержанием.
      
      “ТЕМ И ЖИВЁМ! ТВОРЧЕСТВОМ” (О кружке юных гармонистов. Явная горькая издёвка: жить зачастую просто больше нечем).
      
      “ИХ ЗНАЮТ НЕ ТОЛЬКО В РАЙОНЕ” (Тоже о музыке. Перебор, однако).
      
      “ГОДЫ ЕЁ НЕ СЛОМИЛИ” (Дети и внуки о своей 90-летней маме и бабушке, вечной труженице).
      
      Это пока чисто совковая тематика. И лексика привычная – тоже из тех, теперь уже невозвратных, времён. А вот и приметы новой эпохи:
      
      “ВЫБОРЫ. ЖДАТЬ НЕДОЛГО” (Негде взять миллиарды для проведения выборной кампании. Автор, тот же Алёшин, только под псевдонимом, тревожится: активность избирателей пошла на убыль, немалые деньги могут вылететь в трубу).
      
      “ФЕРМЕРОВ – МНОГО, А ТОЛКУ – ЧУТЬ” (Всё разваливается, возвращать долги по кредитам фермерам нечем).
      
      “ЗАКОН ЕСТЬ, НУЖЕН МЕХАНИЗМ РЕАЛИЗАЦИИ” (Сообщение отдела администрации города по социальной защите: ветераны войны как ничего реального до сих пор не получали, так и впредь пусть зря не надеются. Что ж тут непонятного, если всё, наоборот, ясно и понятно!).
      
      “В ПЕРСПЕКТИВЕ – 6800 БЕЗРАБОТНЫХ” (Прогноз рынка труда почти полностью оправдался, и это хорошо. Население города – меньше 70 тысяч человек. На каждое свободное рабочее место претендуют теперь, как и предсказывалось, не 20-25 человек, а 30-40. Наибольшее количество безработных скоро “поставят” крупные предприятия города. Только за январь уже признано безработными 542 человека. Размер пособия у основной массы нуждающихся минимальный – 20 тысяч рублей).
      
      Объявление на полстраницы:
      
      “РУССКИЙ ДОМ СЕЛЕНГА” – ЭТО РЕАЛЬНЫЕ ДОХОДЫ СЕГОДНЯ, УВЕРЕННОСТЬ В ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ. ИНФЛЯЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТ ПОГЛОЩАТЬ ВАШИ ДОХОДЫ, А “РДС” ВОТ УЖЕ ТРИ ГОДА ПРОДОЛЖАЕТ ИХ СОХРАНЯТЬ И ПРИУМНОЖАТЬ. МЫ БУДЕМ РАБОТАТЬ И ДАЛЬШЕ (…РАЗРЕШЕНИЕ ФЕДЕРАЛЬНОЙ КОМИССИИ ПРИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ РФ №АЧ-137 от 27.12.94г. НА ПРОДОЛЖЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ “РДС”…)
      
      Это уже финальный свисток. Апофегей, мать его... Горестный плач по социализму и, одновременно, по здравому смыслу. Даже после потрясшего всю страну летнего краха “МММ” ничему не научившиеся власти заново разрешают одному из многочисленных клонов мавродиевской шарашкиной конторы безнаказанно обирать население.
      
      Здесь, в этом невинном объявлении, спрессована масса информации. О безграничной отваге наших предпринимателей, с которой они берутся делать деньги посредством материализации духов, то есть даже не пытаясь произвести нечто реальное. О том, кому/чему так охотно попустительствует в своей – якобы созидательной, якобы на благо народа – деятельности наше правительство. О неисправимой, невзирая ни на какие уроки, дурости и алчности “широких народных масс”. Ведь даже Анатолий Сергеевич, тесть, человек с кругозором и сугубо практическим складом мозгов, вложился своими кровными в этот “РДС” аккурат незадолго до его предсказуемого краха. “Намеренья, как воздух гор, чисты!” – так, что ли?
      
      Ах, простите, это “Тибет”! Тот, которому вскоре вся его клиентура за свои навеки сгинувшие денежки самозабвенно делала минет. Ну, при таком изобилии “пирамид” нетрудно и ошибиться. Ничего нет в газете только о суммах, заплаченных жуликами деятелям правительства и чиновникам на местах за право жульничать в открытую и безнаказанно. Но такую информацию нам с вами не сообщат никогда. Или, по крайней мере, до тех пор, пока не искоренится коррупция. То есть, вы же понимаете, до тех пор, пока существуют государство и правительство.

      Теперь, когда эта глава пишется, всему свету известно, что вскоре именно государство и правительство построили (обзавидовавшись, видимо, феерическому успеху Мавроди) свою грандиозную, международного масштаба, пирамиду. Выпустили в оборот не смешные "мавродики", а солидные, обеспеченные всей финансовой мощью государства и невероятно доходные казначейские обязательства, ГКО. Так что спустя ровно четыре года, в августе 1998, под тяжестью этих обязательств обвально рухнули финансы всей России. В одночасье обнищал весь народ, в ГКО не игравший. Но и до сих пор, спустя десяток лет, нет ясности в вопросе: а кто же, лично и персонально, оказался в выгоде? Никто не посажен и даже не осуждён.  Только тогдашний премьер Сергей Кириенко по кличке Киндер-Сюрприз мгновенно оказался в опале и по сей день пребывает в ней, то есть бессменно командует одной из крупнейших госкорпораций, "РосАтомом". За скромную зарплату, которая всего лишь в три раза превышает совокупную зарплату президента и премьер-министра страны.
      
      Простите за отступление. Вот сколько любопытного (Или это мне только кажется?) можно извлечь из рядового номера районной газеты. И до чего же всё напоминает сегодняшние, то есть уже двадцать первого века, события: кризис, наступление которого банально проворонили лучшие умы планеты, так что за него никто почему-то не отвечает; инфляция, с которой власти не в силах управиться, потому что печатным станком, видимо, тайно завладели злейшие враги государства; безработица, как будто в этой всё ещё разорённой стране все дела уже переделаны. Но сохранён он исключительно ради статьи, которую я приведу целиком, сколь бы занудным вам такое цитирование ни показалось. Терпите!
      
      ШКОЛА, КОТОРАЯ УДИВЛЯЕТ
      
      Нет семьи, безразличной к вопросам образования. Куда отдать ребёнка, с какого возраста, чему учить помимо школы? Сейчас, когда в школьном образовании складывается многообразие методик и программ, отвечать на эти вопросы стало труднее. Но безусловно хорошо, что школы стали разные и можно выбирать.
      
      Хочу рассказать об Александровской пилотной школе по двум причинам. Одна из них личная: в этой школе третий год учится моя дочь Катя, а вторая – общественно значимая: в феврале школа отмечает трёхлетний юбилей, и в силу столь юного возраста о ней мало что известно вне узкого круга родителей.
      
      Вам приходилось бывать в школе, где английский язык звучит так же свободно, как и родной русский? Вы бывали в школе, где поголовно все дети поют, танцуют, играют в школьных спектаклях? Где семилетние крохи занимаются – чем бы вы думали? – дизайном! Где рисунки учеников распродаются на вполне серьёзном аукционе. Где учителя сами дают концерты для учеников и их родителей. Где прилежанием можно заработать деньги. Правда, это свои, школой учреждённые деньги, однако покупки в школьном магазине на них можно сделать всамделишные.
      
      Многое в этой школе удивляет, всего не перечислишь. Но главное, на мой взгляд, вот что: очень насыщенная, напряжённая учебная программа, а овладевают ею дети играючи. Может, это и есть совершенная методика преподавания, особенно если она помножена на профессионализм и энтузиазм педагогов. Да ещё атмосфера сотрудничества, доброжелательности и весёлого соревнования (слово-то какое забытое!).
      
      Что в этой школе особый упор на английский язык, мы знали. Первый год мама (всё-таки высшее образование) ещё пыталась, как это обычно бывает, учиться вместе с чадом. На втором году отстала безнадёжно.
      
      А вот среди учеников безнадёжно отстающих нет. Дети, конечно, очень разные, поскольку никакого специального отбора, никакого конкурса юных дарований среди новичков не проводится. Я далёк от педагогической технологии, но идею понял так: лидеры больше занимаются самостоятельно, а тем, у кого дела идут туго, больше внимания уделяют педагоги. В итоге успевают все.
      
      Предвижу каверзный вопрос: скажи-ка, дядя?.. Конечно, не даром. Сегодня ежемесячная плата родителей составляет 70 тысяч. Правда, не знаю, как удаётся администрации на такие деньги и детей накормить, и зарплату выплатить. А кто, кроме родителей, в состоянии дополнить те средства, которые выделяет на школу государство? Отдельное большое спасибо радиозаводу: и за изначальную поддержку, и за оборудование, и за другую постоянную помощь. Школа не откажется и от поддержки других спонсоров. Однако нам, родителям, следует отказаться от предрассудка, согласно которому одеть чадо, накормить, скопить, наконец, приданое должны родители, а вооружить знаниями – долг казённой и бесплатной школы. Не пора ли осознать: абстрактно красивый “поиск своего места в жизни” на наших глазах превращается в трезвую и жёсткую конкуренцию, в которой школьной подготовке уготована далеко не последняя роль. И дело, возможно, не столько даже в сумме знаний, сколько в широте кругозора, в умении мыслить и работать самостоятельно, в развитом чувстве уверенности и чувстве собственного достоинства.
      
      …Многолюдный зал прилёта в Шереметьево. Только что из таможни навстречу изождавшимся родителям выбежали, волоча свои дорожные сумки, наши семиклассники (посолиднее), наши третьеклассники (совсем мелкота). Щебечут, галдят хором. Ещё бы: пробыли 17 дней в далёкой Америке, в городе Орландо, столице штата Флорида. Жили там в американских семьях. Побывали в космическом центре Кеннеди, насмотрелись разных других достопримечательностей. Соприкоснулись с совершенно неведомой жизнью, но чувствовали себя уверенно и достойно. Дали одиннадцать концертов в церквях и школах: пели рождественские гимны. На английском, естественно, языке. Многие старушки слушали и плакали, а потом неотступно ездили за автобусом с детьми на своих лимузинах с концерта на концерт. Выступлениями заработали для школы немного долларов – на пополнение компьютерного класса. И все – все! – заговорили на английском, свободно общались в семьях и давали интервью журналистам.
      
      И не понять было, кто из них, взахлёб делящихся впечатлениями, счастливее: сами слегка загоревшие в субтропиках ребятишки, руководительница ли поездки Елена Викторовна Ерошкина или встречавший школьных посланцев в толпе родителей, в своей смешной шапочке с помпончиком совсем не похожий на директора, однако всё же директор Александровской пилотной школы Андрей Валентинович Шуйский.
      
      Три оставшихся до конца каникул дня Катя всё перезванивалась с подружками. Каникулы, говорят, такие длинные. По школе ужасно соскучились.
      
А. Коржов, родитель

      20
      Да, всё верно. Документально. Первым океаном, в котором случилось искупаться Катёнку, был Атлантический. Мыс Канаверал.
      
      Долго и тщательно собирали мы нашу девочку в дальнюю дорогу. Бабушка обула её в новенькие пёстрые кроссовки, которые, правда, коварно развалились, едва ступив на землю Нового света. Мама готовила подарки, стараясь избежать матрёшек и прочих банальностей. Дары в итоге понравились, а, получив простенький столовый гарнитур из сурового льна, хозяйка восхитилась и одновременно ужаснулась: это же у нас безумно дорого!
      
      Ну, это потом. А пока папа закупал доллары, выискивал по московским обменникам курс повыгоднее. Рекомендованная минимальная сумма карманных денег – это же для нас безумно дорого! Вместе подбирали фотоснимки, рассказывающие о нашей семье. Бутылку водки в последний момент посылать передумали – и правильно, как выяснилось, решили, потому что хозяева оказались принципиальными трезвенниками, а хозяин так и вообще спортсменом, любителем марафонского бега, так что за передачу такого неуместного презента, да ещё через посредничество восьмилетней дочери, вполне могли осудить её родителей.
      
      - Доченька, как же ты справилась? Как вы понимали друг друга, как поладили? А какой дом у хозяев? Вам не тесно там было? У них же три девочки… – Мама буквально захлёбывалась вопросами.
      
      Судя по всему, доченька справилась. Даже когда мне пришлось неожиданно, собрав по требованию родни в жалкую кучку все разговорные способности, звонить в Штаты, потому что семью перепугала телевизионная новость: по Флориде прошёл ураган. Совершенно сонная из-за не вполне учтённой нами разницы во времени, Катёнок флегматично ответила, что всё в порядке, кроме того, что ей мешают спать. Но теперь она, пока летела из Майами без посадок на “Боинге”, вполне выспалась и была достаточно оживлённой.
      
      - А что их понимать? Они же по-английски разговаривают. А в их доме я постоянно заблуждалась. Только хозяйка всё равно жаловалась, что четырёх спален на пятерых мало. Младшим девчонкам приходится делить и спальню, и ванную на двоих. А я жила со старшей. Мы с ней и её бой-френдом даже на рыбалку ходили. Я рыбу поймала колючую, басс называется…
      
      Действительно, Катюшка, как и я, всегда тянулась к друзьям старше себя. И, как и я, не пасовала. Наследственное? А в подарок мне она привезла открытку с портретами незнакомых мне местных рыб, среди которых был и басс. И экзотическая у нас солнечная, которую я однажды поймал в придунайском лимане Ялпуг, а теперь, наконец, узнал по имени.
      
      Много чего диковинного рассказала Катерина по пути из аэропорта домой. Что сразу после встречи гостьи в аэропорту Орландо, а было это в рождественский, по-ихнему, вечер, хозяйка показала, где спать и что пить – и невозмутимо удалилась баиньки. Что в доме четыре спальни и четыре холодильника, но нет ни одной кухни, потому что еду покупают готовую и затем только разогревают в микроволновке. Даже на день рождения хозяйки просто купили торт в магазине. Что вечерами всякое автомобильное движение по городу прекращается, а на улицы высыпает молодёжь на роликах, да и спортзал при церкви круглые сутки открыт для всех. Что дом стоит в саду с бассейном, что апельсины в этом саду уже созрели, но они, оказывается, для красоты, а есть можно только чистые, из супермаркета. Что семья совсем небогатая, потому что папа девочек работает надомно, у компьютера, и у него даже нет автомобиля, а у мамы машина есть, потому что надо ездить в аэропорт, где она неполный день работает диспетчером. Ну, а для семейных поездок есть микроавтобус…
      
      Рассмотрев фото, на котором Катерина и её галантный ухажёр Алексей Ерченко сидят за румпелем парусного судёнышка, и оба хохочут, и видна довольно приличная волна, а взрослых, наоборот, не видно за распущенным парусом, и берегов не видно тоже, хозяева временно утратили дар членораздельной речи. А когда оклемались, то возмутились: это же безумие – позволять детям находиться на судне без спасательных жилетов!.. и разве фотографии бывают чёрно-белыми?
      
      В своём письме, которое хозяйка передала с Катей, и которое я с грехом пополам перевёл, она сокрушалась, как трудно было управляться с её тонкими волосами, зато как хорошо она подружилась с новыми подружками, и как славно вышло, что благодаря ей наконец-то зазвучало фортепиано, до того стоявшее в гостиной “для мебели”, поскольку куплено было вместе с домом. К письму прилагался любовно оформленный альбом фотографий, на которых мы наконец увидели хоть что-то вразумительное и содержательное “из жизни”. На множестве снимков, которые Катерина сделала сама своей одноразовой “мыльницей”, наличествовали только змеи, игуаны, черепахи, крокодилы и прочие модные в те времена среди детворы рептилии.
      
      21
      Надеюсь, вы были внимательны. Деньги за эти недолгие годы меняли свою ценность в тысячи раз. Сопоставлять можно только одновременные доходы и траты. Двадцать тысяч рублей – пособие по безработице. На эти гроши человек должен был выжить, хотя бы в одиночку. Семьдесят тысяч – ежемесячная плата за учёбу в школе. Многому ли научишь детей, если сам вдруг окажешься безработным?
      
      А что делать? Ну, если не числить по разряду дел популярную, однако малоконструктивную ругань в адрес наступивших времён. Они всё равно наступили – и не собираются отступать, сколько ни возмущайся. Время митингов кончилось, каждый стремился выжить в одиночку.
      
      Нет, до ужасов Ленинградской блокады дело, слава Богу, не дошло. Однако тенденция просматривалась явная. Жратвы на всех решительно не хватало. Поэтому, по предложению тогдашнего отца России Бориса Ельцина, все жрали суверенитет. Сколько кто заглотит. Пусть история рассудит, насколько это оказалось съедобно.
      
      Отвлекитесь, чтобы похихикать: мастера в парикмахерской, прежде чем усадить клиента в кресло, требовали сначала предъявить деньги. Потому что многие, подстригшись, отказывались платить: нету столько, хоть зарежь!
      
      До последнего, впрочем, дело, как правило, не доходило. Гуманизм называется. Да, не только резали, но и стреляли, однако по более существенным поводам.
      
      Ребята помоложе и посообразительней, сразу же, как только стало ясно, что теперь уплата партийных взносов утратила всякий смысл, поскольку больше не приносит желаемых дивидендов, нимало не угрызаясь, готовно перешли на сторону недавнего идейного врага и принялись беззастенчиво ковать себе уже не стыдливо личное, а откровенно частное благосостояние. Продукты эпохи, что возьмёшь. Из тех, что всегда всплывают. Была ли то эволюция взглядов, или проявлялась (саморазоблачалась) сущность? Тогда не знал, и до сих пор не знаю. Просто факт, из числа упрямых: давние мои знакомые становились вдруг владельцами иномарок, кафе, магазинов и предприятий. Да, многие преуспели в этом. Но.
      
      Загадочная – то ли самоубийство, то ли его инсценировка – смерть оборотистого Кима Чир Су, дальнего родственника северокорейского президента. Загадочная смерть промышлявшего посредничеством бывшего комсомольского лидера Виктора Беляева, одно время частого и удачливого партнёра по преферансу. Стрельба на улицах и на рынке – не только ночью, но и средь бела дня. Расстрел – тоже средь бела дня – известного александровского бандюка Машкова. Много ль проку, что “братки” потом воздвигли на его могиле основательную стелу с портретом во весь рост?! Теперь такими – и куда шикарнее! – заставлен немалый участок городского кладбища. Коллективный памятник лихим девяностым.
      
      Поверьте, дело вовсе не в страхе. Инстинкт самосохранения у меня не больно-то развит. Мои шрамы на руках-ногах, да и на голове тоже, патологоанатомы затруднятся сразу сосчитать. Немедленные, непроизвольные реакции, конечно, стандартные, как у всех, но вот отдалённая перспектива несохранения мне, поверьте, почти безразлична. Единственное, чего я всерьёз тогда боялся, так это оказаться в наполеоновской классификации во втором списке. Великий корсиканец, напомню, беспощадно, не оставляя иного выбора, делил весь мир на дураков и подлецов.
      
      “Главарь МВД” – что бы это значило? Да просто оговорился в прямом эфире популярный тогда, но (удивительно!) случайно в тот момент трезвый телеведущий. Отдыхайте, доктор Зигмунд!
      
      Впрочем, если помните, и приватизацией, и прокуратурой, и государственным имуществом ведали в разное, но очень близкое время именно главари. Даже Совет Безопасности России, был такой период, возглавлял главарь – да ещё с израильским паспортом. Чтоб вам жить в интересные времена! – это китайское щедрое пожелание исполнилось для жителей той эпохи сполна и с избытком.
      
      Хотел бы я вам показать, что остаётся от вполне нормального, в меру успешного, уважающего себя человека, когда он обнаруживает  вдруг, что окружающий мир изменился самым кардинальным образом. Упразднены и осмеяны многие его основные ценности. Изменились не только масштабы явлений, но даже, если так можно выразиться, их знаки. Теперь смазливая (и, увы, ничего кроме!) девочка может в открытую гордиться не только тем, что её дружок работает киллером, но и тем, что сама она тоже вполне состоялась в качестве дорогой – вам и не снилось! – проститутки.
      
      Вдова величайшего футбольного вратаря всех времён и народов униженно благодарила с телеэкрана одного из известнейших воров в законе за материальную поддержку. Правда, его всё равно вскоре пристрелили. Другого – того, кто, будучи выпущен из американской тюрьмы, перед отлётом на родину швырнул в Гудзон из суеверия немыслимой стоимости штучный “Ролекс” – в Шереметьеве почтительно встречали не только эстрадные звёзды наипервейших величин, но и такого же ранга православные иерархи. Ориентироваться становилось всё труднее.
      
                Ну где у вас гарантия, что хлеб, который ели вы,
                не будет завтра вам как неоплатный долг зачтён?
                И где у вас гарантия, что гимн, который пели вы,
                не будет завтра проклят, заклеймён и запрещён?..
      
      Хренова туча вопросов. Я не про идеологию, к которой всегда относился снисходительно, то есть иронически, если уж не удавалось выразить презрение. Я про себя – лично и шкурно. Те, кто считал меня антикоммунистом, добросовестно заблуждались. “Анти-“ – это что-то из области подпольной борьбы и митингов, к голове имеет только косвенное отношение. Я же, повзрослев, предпочитал руководствоваться именно головой, соглашаясь с А. Эйнштейном, который считал, что всякая достаточно приличная теория должна обладать двумя обязательными свойствами: быть внутренне совершенной и иметь внешнее оправдание, то есть не противоречить ни одному из достоверно установленных фактов. Убедившись – частью логически, частью опытным путём, – что коммунистическое “учение” явно не соответствует ни одному из основных требований, предъявляемых к добротной теории, и, следовательно, ценности его являются ложными, для себя лично я его достаточно рано и вполне сознательно отверг, то есть был всего лишь некоммунистом. Невеликая эта доблесть была, разумеется, всё равно чреватой печальными выводами. Но. Тогда сошло с рук, а если бы не сошло, сбить меня с убеждений всё равно никому не удалось бы.
      
      Я привык жить, как работал. Непонятно? Ну, как решал задачки. То есть, я ставил хорошо просчитанные эксперименты, не уставая благодарить своих университетских наставников, старшего товарища Вадима Орлова, а также своего главного Учителя Евгения Владимировича Шляховера – за то, что они научили меня этому: просчитывать, учитывать и ставить.
      
      Я мало что умел в этой жизни делать, однако, повторюсь, то немногое, что всё-таки умел, делал лучше многих. Впрочем, это утверждение – гёделевского типа, то есть из таких, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Можете считать его пустой похвальбой, не обижусь. Не влияет значения и не играет рояли.
      
      Принципиально другое: я в свои сорок пять не знал, увы, как решать задачки, предлагаемые наступившими временами и обстоятельствами. Хуже того, всякий раз неизвестными оказывались даже граничные условия, в которых задача должна решаться. Я ждал этих перемен, я приветствовал их, но когда они, наконец, пришли и состоялись, бездарно в них потерялся. Как наёмник, я оставался таким же, как и прежде, бесправным, а как потенциальный хозяин какого-нибудь пусть маленького, но своего дельца – немыслим. Непредставим. Впервые будущее вообще никак не зависело от меня, и не дай вам Бог испытать что-либо столь же тошнотворное, как это унизительное ощущение.
      
      Толя Савин пожаловался, что разбегаются, кто куда, цеховые инженеры. Мой родной полупроводниковый: “пятнашка”, “полтинник”, “Элекс” – начал умирать прежде радиозавода, однако, в отличие от последнего, сумел надолго растянуть процесс умирания. Может, вернуться? В тот же, рождённый некогда мною, цех? На любую вакантную должность, на любых условиях. Потому что если не знаешь, что делать, надо делать хоть что-нибудь! Дрыгаться. Как та безмозглая лягушка в крынке с молоком.
      
      Савин обещал переговорить с Львом Николаевичем Дунаевым, в прошлом моим заместителем, а теперь начальником этого цеха – и честно исполнил обещанное. А спустя несколько дней наши с Лёвой пути случайно пересеклись, и он – в незнакомой мне, неожиданной от старого товарища то ли хамской, то ли шутовской манере – сообщил, что для столь крупной фигуры, каковой является Коржов, места в руководимом им цехе, увы, нет и не предвидится. Просто отказать – это, пардон, слишком просто! Научитесь так отказывать, чтобы заодно получилось ещё и оскорбление. Как у Курта Воннегута: “Вход воспрещён именно тебе!”
      
      22
      На заводе всем работникам было предложено отказаться от зарплаты, а взамен обратиться с просьбой о выделении материальной помощи в том же размере. Я не понял, зачем и кому это надо и, естественно, подписывать ничего не стал, а сомнениями поделился с женой.
      
      - А ещё кто-нибудь засомневался? Хоть одна наивная душа заартачилась? – насмешливо спросила Света. – Это же просто для того, чтобы заводу сберечь налоги, которыми зарплата облагается, а матпомощь – нет. Вот нам в банке взамен зарплаты оформили беспроцентные ссуды и обязали разместить их на очень выгодном, специально созданном для сотрудников безотзывном депозите. Размер ссуд и процентная ставка по депозиту как раз ровно такие, чтобы доход по вкладу равнялся зарплате. А банк экономит на налогах. Всё законно!
      
      Я помнил, как совсем недавно вместе с Андреем Шуйским, директором Катькиной школы, готовил для городской администрации материалы в обоснование равного права частной школы на бюджетные деньги. Вроде бы очевидно: размер государственной поддержки должен быть одинаковым для всех детей, в какой бы школе они ни учились, пусть даже и частной. Их родители платят налоги наравне со всеми, поэтому вправе рассчитывать на справедливую долю для своих детей. И если некоторые граждане готовы и способны доплачивать за качество и объём образования – так это только плюсом к государственному финансированию, это не должно вовсе освобождать государство от принятых им обязательств тоже нести затраты на учёбу своих будущих граждан!
      
      Так вот, эти вещи, очевидные для меня, были, как выяснилось, очевидными далеко не для всех, так что пришлось побороться. Выиграли. Но. Вести такую вот борьбу – и в то же время сознательно содействовать хищению налогов у государства? И без всякой лично для себя пользы? В отличие от необременённой зряшными предрассудками очаровательной Светиной головки, в моей престарелой консервативной башке это не укладывалось. Далее, мне было совершенно не ясно, в чью же тогда пользу, раз уж точно не в мою, должно было состояться, при нашем активном соучастии, “законное” ограбление казны? Чей интерес я соблюду, если примусь обкрадывать Катькину школу и Серёжкин детский садик?..
      
      Дискуссия не привела к результату. Каждый из супругов сохранил по её итогам свою особую позицию. Вообще, наши позиции всё чаще не совпадали. Более того, постепенно они перестали поддаваться какому-либо удовлетворительному согласованию и принялись существовать независимо. Сами собой прекратились разговоры по душам – в постели и вне её. Ну что я мог толкового ответить на язвительное замечание Светы о том, что уборщица в её банке получает больше, нежели главный конструктор на радиозаводе? Я был всего лишь заместителем главного конструктора, вследствие чего мои шансы потягаться с той уборщицей были и подавно ничтожными, а изменить возмутительный, абсурдный расклад может и хотел бы, да не знал, как. Не мыслил, чем объяснить такое очевидное извращение. Хорошо бы вообще не испытывать потребности в размышлениях, раз уж от них никакой пользы. Вот Олег Шевердяев, к примеру, не стал искать рациональных объяснений, а вместо этого вскоре плюнул на свой полковничий громкий пост, ушёл из главных конструкторов в продавцы всякой радиотехники и теперь вроде не бедствует. Но если все двинутся за ним, вскоре нечего станет продавать.
      
      23
      Да, я уже не надеялся, как это случилось недавно, притащить домой в один прекрасный вечер сумму, превышающую мой годовой официальный заработок. Тогда заказчик честно расплатился по договору; пришлось для него, помнится, к пропуску на завод ещё разрешение на пронос двух кейсов выхлопотать, а для транспортировки денежек домой одалживать у сердобольных девочек сумку повместительнее.
      
      То-то офигела Валентина, злобная рыжая охранница на проходной, когда пыталась найти в объёмистой сумке что-либо запрещённое к выносу. Раньше она служила “дубачкой” – надзирательницей в женском лагере, то есть счастливо сочетала профессию с призванием, и теперь, “на гражданке”, очень стремилась отличиться. Увы, сумка была набита исключительно пачками денег в банковской упаковке, а их выносить с завода в любых количествах инструкциями не запрещалось.
      
      Всё, что не запрещено – разрешено! Стало вдруг жаль на минуточку, что я буддист, а не мусульманин. Это утверждение, можете проверить, впервые сформулировано в Коране. Усвоив правоверную идеологию, я, возможно, в житейском смысле прозрел бы несколько раньше. И, возможно, это оказало бы влияние на дальнейший ход моей личной истории. Как говорил Карл Поппер, “историю никто не может предсказать, и именно поэтому каждый может в ней участвовать”.
      
      Но история, даже личная, сослагательного наклонения не признаёт.
      
      Не сумев оперативно потратить такую прорву дензнаков в Москве, Света привлекла к этому делу подружку Марину Середову, которая, на её счастье, очень кстати собиралась в Турцию. Сохранился её рукою написанный список заказанного барахла: всякий там текстиль, трикотаж и кожа. На 337 долларов – жуткая по тем временам сумма. Мне мануфактуры тоже перепало: был поощрён комплектом аж из трёх поясных ремней. И зря, как выяснилось, возмущался я таким чрезмерным изобилием. Ремни, хоть и стоили бешеных, по моим понятиям, тринадцати долларов, оказались из прессованной бумаги, вследствие чего в течение года один за другим расслоились и полопались.
      
      Я никогда не приветствовал расточительство, но в данном случае благоразумно смолчал. Абсолютно прав был Шнур с его “Ленинградом”, когда орал, думая, что поёт: “Храните деньги в сберегательной кассе! Там от них никакого толку!” Совсем недавно власти “разморозили” счета граждан в Сбербанке. Свой я за ненадобностью тут же закрыл, а на все денежки, что накопились за год непосильных кооперативных трудов, купил детишкам полдюжины (шесть штук) глазированных творожных сырков. Давненько уже родители ограничивали себя в роскоши побаловать детей чем-либо соблазнительно вкусненьким, но не слишком обязательным. Ну, вроде шоколадных яиц с пластмассовой грошовой игрушкой внутри, или разноцветной шипучей химической водичкой.
      
      То-то было вокруг сырков ликования у детворы! Хотя вы, детишки, вряд ли этот убогий праздник запомнили, поскольку замылились давние наивные радости наступившим позже, невесть откуда, как манна с неба свалившимся, благоденствием. На чьей, знать бы, крови, на чьём поте взращённом? Вас, однако, эти вопросы вряд ли занимают. Я вообще до сих пор не могу понять, какие вопросы вас действительно занимают.
      
      Хотя мне всё равно хотелось бы объяснить, почему ваш негодный папашка стал вдруг утрачивать веру в человечество. В человеческое. Не было, казалось, так и не ищите, ничего принципиально убийственного в складывавшейся тогда ситуации. Да, мир стал откровенно враждебным, с этим не поспоришь. Но мой дом оставался моей крепостью, и его рубежи мне, министру семейной обороны, пока меня не отставили, следовало защищать до упора. По должности. По долгу. И если крепость оказалась в осаде – всем, куда ж деваться, надлежало признать и принять осадное положение. Со всеми вытекающими. Не самыми, возможно, приятными. Чего, скажите, приятного можно усмотреть в осадном положении?
      
      Однажды, уложив детей, мы с женой и гостем Толей Савиным сидели на кухне, попивая дрянное импортное (украинское – это уже был импорт) винцо. Обсуждали текущий момент, а особенно те его проявления, которые цепляют лично нас. В этом вот памятном разговоре моя Малышка впервые высказала вслух озадачившую меня мечту о спонсоре. Впоследствии озадачившую. Тогда же мне это показалось шуткой, на кои Света всегда была горазда. “О, не мечтай! Мечта и сбыться может”, – немедленно отреагировал я одностишием недавно ещё никому не известного, а теперь, наоборот, известного всем и всюду до приторной назойливости чернявого балагура.
      
      Нет, как выяснилось, это я был несерьёзным и мало что понимал. Она всё чаще и всё язвительнее высмеивала ту запальчивость, с которой я пытался осуждать уродливые, на мой взгляд, а поэтому, разумеется, недолговечные проявления – ну, из числа тех безобразий, что стали вдруг не только возможными, но и обыденными. Уроды, был я уверен, нежизнеспособны. Мне, Овну по Зодиаку и уже консерватору по возрасту, не нравились многие заданные временем правила игры. Она, Близнецы, здраво считала, что гораздо конструктивнее играть по заданным правилам, нежели критиковать и уж, тем более, отвергать их. Всё же я считал эти споры скорее теоретическими и не мог даже в мыслях допустить, что сегодня мою супругу действительно в первую голову заботят только потребности первого, простите за тавтологию, порядка.
      
      24
      В отличие от неё, я ощущал и, в частности, непосредственно на собственной шкуре, горчайшую перемену: сейчас, когда за деньги стало возможным купить практически всё, что продаётся, однажды вдруг обнаруживаешь с болью и недоумением, что куда-то подевались, запропастились, загадочно и необратимо сгинули многие из тех ценностей, которые, безусловно, существовали ещё недавно, однако никогда не продавались ни за какие деньги. Более того, мне стало казаться, что эти утраты коснулись конкретно нашей семьи. Возможно, потому, что меня, в отличие от Светланы, никаким боком не восторгало наступающее вокруг товарное изобилие. Даже теперь все в семье были одеты, обуты и сыты, пусть и без изысков. А вот Светоньку возмущал и раздражал сам факт того, что появилось множество предметов, которые нам, по сегодняшним нашим доходам, недоступны. Идиотский провокационный лозунг: “Ведь ты этого достойна!” – она воспринимала совершенно буквально и некритично, не задаваясь резонным вопросом: а почему, собственно, достойна? с какой стати?
      
      – Это не вещи. Это же тряпки! – презрительно характеризовала она собственные недавние покупки, почему-то разонравившиеся ей до того, как успела поносить.
      
      Я не спорил, поскольку ничего в этом не понимал. Не я покупал ей эти тряпки; я и себе не умел и не хотел ничего зря покупать. Вот невозможность исполнить детские естественные потребности: попробовать всего новенького и заманчивого, что стало вокруг в изобилии продаваться – угнетала. Дети же, и единственный способ их убедить – это дать попробовать, чтобы сами убедились, какое это фуфло. Но приобретательскими фантазиями достаточно взрослой супруги я сначала открыто раздражался, а потом, видя, что не в силах их обуздать, стал угрюмо замыкаться в себе, что мне, Овну и экстраверту, в норме совершенно не свойственно. А раз так, случалось, что пар из меня вырывался совершенно не вовремя и не к месту. И, хоть уходил он в свисток, отношений это, разумеется, не красило. Да всё равно, чуял я нутром, сколько ни замыкайся, некуда теперь деться от победно и неотвратимо наступающей эпохи, в которой одной из высших духовных ценностей теперь признавался шопинг.
      
              Нет, никто не споёт. “Летучий Голландец” на дрова пойдёт.
              И кок приготовит нам на этих дровах паштет из синей птицы.
      
      Если остались ещё среди нас пророки, так это поэты. Немногие. Однако Новеллу Матвееву Света почему-то никогда не любила.
      
      Впрочем, ещё один хороший поэт, Юрий Ряшенцев, высказал примерно в эти же годы уже не предсказание, а наблюдение. Констатировал факт:
      
              Наконец-то никто в этом мире не брешет, что любит стихи.
      
      25
      Да, с годами притупилась острота отношений. Пусть как можно крепче держатся за своё нетускнеющее счастье, пусть дорожат каждой его крупицей те немногие, the happy few, кому это дано! Я за них рад. Мы же были обычными людьми. Уже не те, заранее содрогающиеся от предстоящей столь желанной близости любовники кишинёвских и вообще добрачных времён, ежевечерне укладывались рядом, а два тела, привыкшие спать совместно. И не только спать. За столько лет уж если не сроднишься, то ко многому друг в дружке притрёшься. Попрежнему я считал, что мы огурцы из одной банки. Однако – впервые, вслед за великим тёзкой – начал понимать, что счастье следует искать на проторённых путях. Более того, стало, наконец, доходить до сознания горькое высказывание Осипа Мандельштама: “Но кто тебе сказал, что мы созданы именно для того, чтобы непременно быть счастливыми?” И верно ведь, никто не говорил.
      
      Так уж получается, что, начав, в который раз, вроде бы за здравие, я, как может показаться, кончаю за упокой. Пусть вам так не кажется. Да, жить было трудно, однако терпимо. Главное, что нашей семье и нашей любви, казалось, ничто катастрофическое не угрожает, а мелкие неприятности мы, был я уверен, переживём по мере их поступления. Потому что они, общие наши ценности, по крайней мере, существуют. А если вы, дети мои, попытаетесь усомниться в правомерности предпосланного этой главе заголовка, советую просто посмотреть(-ся) в зеркало. “Find yourself in a looking-glass”, – там вы наверняка увидите безмерно желанные, и, надеюсь, не столь уж неудачные плоды чувства, которое я и теперь упрямо продолжаю считать любовью. И вам предлагаю так считать – хотя бы потому, что любая иная позиция оскорбительна не только для меня, но и для вас, и для вашей мамы. Впрочем, боюсь, что вы расцениваете вопрос всё-таки скорее как терминологический, и серьёзного значения ему не придаёте.
      
      Если же консенсуса с предками (Или с одним из них. Я к старости стал настолько проницателен, что даже догадываюсь, с кем именно) вам достичь не удастся – всё равно внимательно посмотритесь в зеркало. Всё равно никто, кроме вас, лично и непосредственно, в полированном стекле не отразится. И, боюсь, вы не сможете предложить другого пристойного способа вашего происхождения на белый свет. “Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всего переносит.” Лучше Павла всё равно не скажешь, и разве я не вправе был – ну и пусть, что близоруко! – считать, что она, именно такая, всё ещё дарована нам свыше?..
      
      
      24 июня 2008 – май 2009 гг.
      
            г. Александров
      
      
                *      
      
               
               
     Продолжение (или, возможно, отступление): http://proza.ru/2009/02/11/287


                Несколько любопытных отзывов читателей
                (Скопировано с ленты рецензий)

Рецензия на «Жил-был Я. Глава 8. Любовь номер три. Плюс Сереньк» (Александр Коржов)

 … Александр, вновь приветствую после прочтения очередной главы! На этот раз, отзыв не будет столь многословным... По поводу предыдущего, то есть «долго принимать» – не стану настаивать, дело авторское, но я бы словечко в кавычки заключил. Если никто не заостряет, то не факт, что вообще замечают или предпочитают не спорить по пустякам и не связываться с упёртым автором. Ведь кое-что, которое именно я заметил, тоже ускользнуло от глаз многих читателей. Промолчали – может быть, постеснялись сказать. Так что решать Вам.

 «...Любовь номер 3. Плюс Серенький.»... Не знаю, как воспринял сын эту главу после воспоминаний о сестре, которой и в этой главе уделено немало внимания, не хотелось бы, что именно, как «плюс», то есть, в довесок, и вызвало понятную ревность или чувство «ненужности, обузы» или недостатка родительской любви. Думаю, с каждым годом, понимания будет всё больше. Трудно оценивать тот период, о котором можно судить по рассказам очевидцев, не познав на собственной шкуре. Работа – работой, а кушать хочется всегда!... Каким или чьим мерилом измерить то, что жизнь дала трещину, если только не превратилась в разверзшуюся пропасть? Невозможно не только спланировать ближайшее будущее, но и доподлинно знать, чем придётся кормить семью сегодня. Пожелаю, чтобы Серёжа творчески переосмыслил Ваш посыл:

 «Конечно, я предпочёл бы передать с генами что-либо менее вздорное. Что-либо более существенное, более конструктивное и принципиальное. Вы, однако, произошли отнюдь не от ангела, и единственный, но, надеюсь, убедительный аргумент, которым я сейчас попытаюсь вас утешить, а себя оправдать, состоит в том, что от ангелов никто не произошёл.»...

 ...«Жизнь, однако, продолжалась, а её участники безуспешно пытались угнаться за всё новыми переменами. Впрочем, как будто наглядно иллюстрируя принцип исторической преемственности, капитализм начинался с того, чем заканчивался покорно агонизирующий в своей высшей стадии развитой социализм: с пустых полок и витрин магазинов. Зарплаты стали расти чуть ли не ежемесячно, да только всё равно не поспевали за взбесившимися, то есть только теперь перешедшими в настоящий галоп ценами.» – Это лейтмотив всей главы. И никуда не денешься, поскольку вычеркнуть невозможно! И ещё: «... нежелание уморить детей голодом пересиливало страх.»

 Мне откровенно жаль те поколения, которым пришлось пережить подлые перемены именно перед выходом на пенсию, а ещё больше понятна позиция тех, кто тогда уже переступил такую черту... Жизнь прожита напрасно, и нет сил на новые «подвиги». «Отработанная порода» – в отвал!

 «...здраво считала, что гораздо конструктивнее играть по заданным правилам, нежели критиковать и уж, тем более, отвергать их.» – А когда к Вам пришло понимание, что именно «здраво»? Или снова самоирония - типа знал, но предпочитал быть "больным" одиночкой Дон Кихотом.

 Прочитал и снова пережил тот смутный период полной безнадёги. Скоро и в своих «бреднях» начну описывать свои чувства, ощущения и проблемы... Глава очень нужная и важная. Без неё – никак!

 Пользуясь случаем, скажу чужими стихами. Почему-то кажется, что они подойдут в данном контексте:

 Ферзь не станет снова пешкой.
 Пули, порох... К черту латы! -
 щерится прогресс усмешкой -
 бесполезны.
 «Аты-баты...»
 Латы?.. Латочки-заплаты
 на карманы до зарплаты
 стоит ставить? - Зло от злата!
 Злато – зло, но…
 «...шли солдаты».
 Есть щелкунчик, есть орешек,
 перспектива, доминанта,
 вероятная погрешность…
 Истина – момент? Константа?
 Время вспять - не верю–верю,
 час Быка - кто жив, тот грешен.
 - Допустимые потери
 неизбежны?
 – Неизбежны.

 (Ирина Камина2 http://www.proza.ru/avtor/femina2 )

 «Нет, как выяснилось, это я был несерьёзным и мало что понимал. Она всё чаще и всё язвительнее высмеивала ту запальчивость, с которой я пытался осуждать уродливые, на мой взгляд, а поэтому, разумеется, недолговечные проявления - ну, из числа тех безобразий, что стали вдруг не только возможными, но и обыденными.»

 – Предвижу переход к трансформации сознания и новым видам «выживания». Поэтому с интересом перехожу к следующей главе. Интерес не иссяк.

 Володя.

Владимир Теняев   26.01.2012 11:05   
=====================================

Здравствуйте, Володя!

 Ну как, удалось мне обмануть Ваши ожидания? Будут трансформации, будут конвульсии "выживания". Но надо же было куда-то воткнуть "рыбацкую главу" - вот она и расположилась посерёдке, разделив повесть на две условных части: "На базар" и "С базара". Здесь можно перевести дух. Или отвлечься.

 Спасибо за внимательное чтение. Исправляя Ваши замечания, сам отыскал несколько строк, самовольно скопировавшихся со своих родных мест в чужие. Мой домашний комп довольно часто глючит. Особенно он любит создавать скрытые файлы. Потом знакомый специалист вытаскивает их на свет Божий, а я решаю, сохранять или удалять.

 Всего доброго. Спасибо за внимание.

Александр Коржов   27.01.2012 13:58   
======================================
 
Рецензия на «Жил-был Я. Глава 8. Любовь номер три. Плюс Сереньк» (Александр Коржов)

 Да, Александр, я тоже хорошо помню это время и эти проблемы. Дочерям приносил с работы свой шахтный "тормозок" с колбасой . А позже начали устраивать задолженности, чтобы люди на производстве отоваривались просроченными продуктами, которыми по сути давали зарплату. Задумался, как Вам удаётся стилистически так организовывать фразы, что повествование через глаза просто вливается в мозг, и от чтения не устаёшь. С уважением и теплом!

Алексей Санин 2   07.10.2011 16:25
=======================================
   
Что Вы, Алексей, многие устают. И не дочитывают до конца. И пеняют: мало динамики, слишком много производства. Нет пейзажей, нет портретов. Нет эпитетов и метафор. К чему отступления, отвлекающие от сюжета и уместные скорее в публицистике?

 Но Вы, похоже, настроились дочитать до конца. Что ж, секрета нет. Я обращаюсь к конкретным людям (не надо считать это приёмом, это действительно так), которым всё это хотел бы рассказать, как внимательным и понимающим слушателям. Хотел бы, да не получается, сами знаете, почему. А письменный эквивалент такого рассказа не может, разумеется, совпадать с устным вариантом - ну так пусть хоть приблизится к нему!

 Вот и всё. Когда рассказ многократно "прокручен" в голове, остаётся только перевести его с устного языка на письменный. Не без потерь - я об этом писал в Предисловии. Но случаются и приобретения - потому что сказанное слово - не воробей, а написанное всегда не поздно исправить, уточнить, сократить, дополнить.

 Спасибо за внимание.

Александр Коржов   08.10.2011 13:10 
========================================

Рецензия на «Жил-был Я. Глава 8. Любовь номер три. Плюс Сереньк» (Александр Коржов)

 Конечно, в коммунизм в 80-е годы уже никто не верил, включая самих идеологов. Однако, помимо коммунистической утопии, реально существует социализм, например - в Китае. Все зависит от воли правящего класса.

Вадим Филатов   30.04.2011 07:17   
========================================

Не сойдёмся мы с Вами, Вадим, в дефинициях. Скорее уж Северная Корея и Куба являют собой примеры социализма, а не чисто капиталистический Китай. У которого, по восточному обычаю, только фразеология социалистическая. Да и то...

 Спасибо за внимание. С праздником!

Александр Коржов   30.04.2011 13:43
========================================

Рецензия на «Жил-был Я. Глава 8. Любовь номер три. Плюс Сереньк» (Александр Коржов)

 Александр, начал читать, интересно.

 Неожиданная мысль у Вас: Хрущёв пообещал коммунизм в 1980. И когда этот 1980 год настал, даже против желания возникал вопрос: где коммунизм-то? И ведь стало понятно, что ни к 1990, ни к 2000 его уже не будет. И никакими лозунгами это понимание было не закрыть.

 Мне как-то это не приходило в голову.

 Спасибо!

 Буду читать дальше

Василий Пономарев-Полянский   04.04.2011 18:43   
========================================