В последнее время капитан милиции Виктор Лобов не очень-то жаловал окружающих. Можно сказать, он стал их активно не любить. Не то чтобы всех, нет, он любил и уважал родных и близких, хоть у них и были кучи недостатков и даже пороки. Ценил двух старых друзей, с которыми мог отвести душу в беседе за стаканчиком "чертовки". Был слегка неравнодушен к одной женщине с грустными глазами и малиновыми волосами, которую близко знал когда-то давным-давно, а теперь встречал очень редко и то мимоходом. Коллеги по работе вызывали отвращение. Остальное народонаселение он откровенно презирал, и вот почему.
Прочитав в детстве немало книг, в которых сердобольные русские писатели горевали о тяжёлой доле "маленького человека", которого давило государство и сильные мира сего, Лобов, достигнув возраста тридцати лет, в минуты раздумий об особенностях людского нутра, мысленно восклицал:
"К чёрту ваш пресловутый гуманизм и всечеловечность! К чертям собачьим всеми обижаемого "маленького человечка", вашего зачморенного "Акакия Акакиевича"! Сам виноват, мудило, что ноги об него вытирают все кому ни лень!...
Проповедь Толстого, как и грустный смех Гоголя неуместны, когда совесть превратилась в пустое слово, когда - "кто сильнее, тот и прав", у кого больше "бабла" - тот и жизни хозяин. А вокруг этих "хозяев" ощерилась гнилыми клыками жадная и жестокая обслуга. Их бесполезно переубеждать, учить жить по заповедям. У них свои заповеди - воровские понятия. С такими разговор должен быть коротким - к стенке без суда и следствия! Потому как в случае судебных разбирательств купят они суд со всеми потрохами.
Молчаливое большинство тупо тянет лямку. Нет у меня к ним, как ни воспитывал Фёдор Михалыч, жалости и снисхождения. Одни заботятся о деле, другие - о теле, а страна по вине этого самого большинства лежит в руинах, рвут её на части мародёры-бизнесмены и высасывают последние соки "умеющие жить"..."
Так он думал иногда, и с каждым годом хорошее отношение к людям, внушённое прочитанными в детстве книгами, таяло, как весенний снег - неумолимо и незаметно. Жизнь - самый лучший учитель, открывала ему глаза на то, что находится внутри внешне довольно приятных и симпатичных людей. И это открытие было не из приятных.
Когда двадцать лет назад советское общество ожидало наступления коммунизма, люди довольствовались малым - квартирой, как крышей над головой, работой - дающей возможность прокормить семью и со временем, пусть в кредит, купить холодильник, телевизор, мебель. Все были примерно в одном и том же положении, за исключением номенклатуры, всяких там высоких партийных и ответственных работников, деятелей искусств, звёзд кино и эстрады. Но и их жизненный уровень не был каким-то заоблачным. Всё, что элита могла себе позволить - просторная квартира, как правило, в престижном районе, хорошая дача, машина, спецпайки, поездки за рубеж. Но в пёстрой толпе трудящихся они по сути ничем от этих самых трудящихся не отличались и были плоть от плоти народа.
Но вот в 1991 году грянула Великая буржуазная революция. Советский народ, ждавший с каждым годом наступления коммунизма, отмены денег, когда "каждому будет по потребностям и от каждого по труду", вдруг словно с цепи сорвался, особенно его "лучшая" часть - интеллигенция. Оказалось, что многим товарищам очень хочется стать не просто "господами", а оч-чень "богатыми господами". И главное: стать быстро. И началось...
За бесценок (какие-то смешные ваучеры, смысл которых остался так и непонятен для основной массы населения) скупались бывшие государственные предприятия, гиганты советский индустрии, которые стали приносить немалый доход в карман новых владельцев - вчерашних партийных и комсомольских вожаков, сменивших красный партийный билет на малиновый пиджак. Как грибы после дождя росли частные казино, рестораны, гостинницы, супермаркеты и одновременно стали закрываться "нерентабельные" в новой рыночной экономике заводы и фабрики. Страна превратилась в один сплошной Базар. Особенно стали популярны мегамагазины, в которых можно было купить всё - от зубной щётки до мебельного гарнитура. Только одно условие: наличие денег. И деньги стали водиться в неограниченном количестве, но только у жуликов и бандитов, прибравших к волосатым рукам народное добро, которое строилось и приумножалось потом и кровью поколений трудящихся. Не остались в проигрыше продажные чиновники и менты, они могли по уровню благосостояния смело поспорить с жуликами и бандитами. Таким образом, разницы между первыми и вторыми не было практически никакой: просто у первых, как правило, было больше денег.
Общество разделилось на скороспелую аристократию и плебеев, и у последних не осталось ни одного шанса выкарабкаться из того дерьма, в котороое окунула их Великая криминальная революция.
Плебеи, они же бесправное большинство, стремительно деградировали и если им о чём-то мечталось, то о бутылке ряженой водки и мутно-бесконечном сериале по ящику. Воистину, действовал любимый плебейский девиз: "Хлеба и зрелищ!"
Народ проходил перед глазами нашего героя в виде серой массы, с вкраплениями двух ярких полюсов - гламурных представителей высшего света в облаке дорогих духов и опустившихся, нищих бродяг-оборванцев, распростроняющих запах гниющей плоти. Народ заполнял собой улицы, метро, магазины, базары, торговые площадки родного города. При этом от него, от народа, исходил запах чужой, агрессивно-враждебной жизни, ароматы непонятных и жгучих желаний, токи чужой боли и страхи чужих снов...
Находясь в людской гуще, Лобов физически ощущал на себе волны ненависти с готовностью перегрызть глотку в борьбе за существование, или просто так, ради забавы - исходящие от самцов и флюиды похоти, источаемые самками в поисках острых и дорогих наслаждений.
Он не любил ни жирных котов-бизнесменов, в открытую кичящихся своими виллами, тачками и украденными миллионами, ни нищих работяг, послушно тянущих свою лямку, заливающих глаза дешёвой водкой, зачастую вполне довольных своим существованием и поругивающих "коммуняк", которые нам "70 лет врали".
Лобов работал следователем в одном из районных отделений милиции города, название которго мы опустим, так как почти во всех городах славной Украйны, после окончательной "победы демократии", картина мало чем отличалась - везде были свои "хозяева жизни", они же иногда по совместительству "отцы города" и выживающие разными способами остальные громадяны.
Скажем только, что город был большой, народу в нём жило много и проблем, следовательно, тоже хватало. Дел у Лобова было до хрена и больше, вкалывать приходилось с утра до позднего вечера, а иногда и работать круглосуточно, ночуя в прокуренном за день кабинете на раскладушке. Со стены кабинета на Лобова весело смотрел улыбающийся в усы Сталин, и он часто жалел, что на дворе не 1937-ой и нельзя просто расстрелять всех жуликов и бандитов, безнаказанно творящих преступления в его родном городе.
В кабинете кроме Лобова работали ещё два следака: Коля Бойко, здоровый детина с наглыми глазами, неутомимый рассказчик анекдотов и Василий Васильевич Пояркин - "Василич", патриарх следствия и большой любитель заложить за воротник.
Василич пил с самого утра. Наливал себе из-под стола в чайную чашку сорокоградусной жидкости, медленно выпивал, двигая небритым кадыком, довольно крякал, жмурился, как старый облезлый кот и блаженно затягивался "Примой". После этого неизменного ритуала рабочий день продолжался по заведенной раз и навсегда синусоиде - до обеда он увлечённо строчил на своей раздолбанной пишущей машинке различные постановления. Потом уезжал в СИЗО, где допрошивал арестованных и к вечеру, не заходя на работу, встречался с корешами-ментами в каком-нибудь кафе, дабы достойно отметить окончание тяжелого рабочего дня. За то, что Василич, будучи старым кадром, раскрывал самые запутанные и дохлые дела, ему многое прощалось. Начальство смотрело на его "слабости" сквозь пальцы, потому что висяков в последнее время становилось всё больше и больше.
В данное время Пояркин распутывал дело о зверском убийстве в собственном доме в пригороде одинокого старика-пенсионера. Банда малолеток январским вечером в поисках денег на выпивку забрела в его квартиру. А дальше - даже у видавшего виды Васильича ползли вверх брови от удивления, рассматривая фотоснимки обезображенного трупа он глухо матерился и сокрушался о полном падении нравов. Больше двадцати ножевых ранений, неудачная попытка уничтожить следы преступления путем сожжения трупа и ... отрезанный член старика, вставленный ему в рот. Патологическая жестокость у подростков, среди которых было две особы женского пола и один парень, по сути вчерашних детей вызывала оторопь, омерзение и шок.
Сегодня Лобов опоздал на работу, потому как выпил накануне лишку со старым другом, одним из двух, которых он любил. Иногда, конечно, между ними вспыхивали ссоры, но выяснив отношения, друзья продалжали общаться, ведь между ними было главное - взаимопонимание и умение выслушивать друг друга.
На душе было скверно, голова гудела, как Царь-колокол, язык с трудом помещался в пересохшем рту, который без натяжки можно было признать помойной ямой, в которой активно разлагались трупы из семейства кошачьих...
Осеннее утро было серым и холодным, мокрые деревья голыми ветками тянулись к тусклому, оцинкованному небу, в котором затертой монетой пряталось солнце. В голове Лобова клубился туман сквозь который, фрагментами нелепого рисунка сумасшедшего, вырисовывались события вчерашнего вечера.
2
В стране "победившей демократии" проводились очередные президентские выборы, получившие в народе меткое название "лохотрон". На высокий пост реально претендовали двое - хозяин угольных копей, ставленник преступных кланов Востока страны, он же нынешний премьер-министр Федор Янковский, которого Лобов сразу же окрестил "Бандитом" за две судимости, воровские повадки и хищный,звериный оскал на квадратном лице. Вторым кандидатом был Сидор Плющенко по прозвищу "Банкир", который занимал когда-то должность бухгалтера в колхозе, со временем дорос до главы Нацбанка и на которого в этой игре поставила все фишки Империя Добра. Внешность кандидата напоминала карикатуры пьяниц из старого журнала "Крокодил".
"Все люди - платья" - думал Лобов, глядя по телеку на сторонников Бандита, увешанных бело-голубыми ленточками. Бело-голубой цвет, по мнению политтехнологов, в том числе небезизвестного Павла Глебовского, должен был олицетворять синее небо надежды и снежную, непорочную чистоту кандидата.
Фанаты Банкира были с Запада страны и даже внешне сильно отличались от своих оппонентов - мрачных шахтёров Донбасса. У них были благородные европейские лица, в одежде преобладал стиль парижских гетто, в глазах светилась наивная и слепая вера в общечеловеческие ценности и дивизии НАТО. Они же, под руководством опытных инструкторов из Европы, в предельно короткое время оккупировали главную площадь страны - Майдан Незалежности, расставили по периметру палатки, днем и ночью скандируя "Плю-щен-ко!", незамысловатые речевки и размахивая оранжевыми флажками с надписью "ТАК".
Страна оказалась расколота пополам, как треснувший арбуз, только одна часть оказалась ядовито-оранжевой, другая - бледно-голубой. Рвотный рефлекс на эти цвета появится позже, а пока люди увлеклись политикой и свято верили в перемены к лучшему.
Вот и вчерашняя встреча с Петей-лавочником (как мысленно его называл Лобов) была омрачена не в меру горячим обсуждением достоинств и недостатков враждующих политических лагерей.
Лобову отвратительны были оба "борца за народное счастье", он старался, по-возможности, не поднимать этой темы в разговорах с друзьями, которые неожиданно разделились на "оранжистов" и "бело-голубых" и стали вдруг почти врагами. Но, удержаться от спора было невозможно, особенно когда темперамент разогревается до красна изрядным количеством водки.
Петя после первой же рюмки ринулся в бой и стал надрывно поливать словесными испражнениями Банкира, обвиняя его во всех сметных грехах. Главным из которых, по его мнению, был откровенный американизм и, соответственно, русофобия. Досталось и соратникам Банкира, среди которых выделялась жёсткой харизмой неистовая Юля - "газовая принцесса", находящаяся в оппозиции к нынешней власти и потому за "неслыханные" финансовые преступления объявленная в международный розыск. Россия, в лице президента-чекиста, делала ставку на Бандита, ибо тот мог реально лоббировать ее интересы, демонстрируя собачью преданность "старшему брату".
Итак, удержаться от спора было невозможно, в мозгу Виктора, ватно укутанном парами алкоголя, угрожающе-мягко, как электрические скаты на дне океана, передвигались мысли.
- Ты должен определиться с выбором, за кого будешь голосовать, или - или! - Петя смотрел на Лобова в упор, в его голосе слышались истерические нотки, он захлебывался злобой, глаза, похожие на глаза рыси, вспыхивали злыми угольками.
- Понимаешь, Петь, ни за кого я не хочу голосовать, не нравятся мне оба. Один в тюряге сидел, другой на Америку молится... лучше я неотдам свой голос никому. Мне так легче будет, честнее, что ли.
- Так не бывает! Не-е-т, ты должен кого-то из них выбрать, не выбирая никого ты помогаешь сраным америкосам! - Петю передёрнуло, как от разряда электротока, он даже привстал на диване.
- Бывает, Петя, бывает. И никому я ничего не должен! Без нас всё решат, мы только лишь статисты, пешки в чужой игре, неужели ты этого не понимаешь?
Лобову было жаль друга, который стал жертвой телегипноза. Многие и многие, всерьёз считавшие себя умными и независимыми, попадали под влияние телепропаганды. Одни с радостью принимали в себя оранжевый яд и боготворили Банкира, связывая с ним возрождение страны на условиях настоящей западной демократии, другие, такие как Петя, а также большинство старшего поколения, с пеной у рта защищали Бандита и даже кровавый след злодеяний, совершенных им в молодости, "по ошибке", не отвращал от него - ведь он был за союз с братской Россией! В свинцовом воздухе предстоящих выборов ощутимо пахло сумасшествием, массовыми галлюцинациями и истерикой. Толпы народа входили в транс на площадях городов, как безумные скандировали имена своих кумиров, сыпали проклятья на головы противников, готовились к их физическому уничтожению.
Глядя по ящику на лица "народных вождей", Виктор чувствовал, физически ощущал чудовищный обман, исходящий от них. Они казались ему надувными куклами, которыми мастерски манипулируют умные и циничные кукловоды. Злые волшебники из далёких стран.
- Пойми, обманывают, дурят народ и тот и другой. Обещают золотые горы, но вряд ли когда-нибудь выполнят обещания... Два преступных клана рвутся к власти. Нет, не демократия нам нужна, нам нужна диктатура! Диктатура одного человека, настоящего государственного мужа - Царя иль Генсека - не важно. Но он будет о народе прежде всего думать, а не о собственном кармане. Нету пока такого человека, Петруха, и не за кого мне голосовать...
Лобов разлил по рюмкам остатки водки, подумал о том, что неплохо бы лечь и задрыхнуть на этом вот потёртом диване, но дома ждала мама, и он поехал через весь город домой.
3
В пятницу в город пожаловал Банкир со своей свитой, в которой выделялась валькирия очередной революции - экзальтированная, неистовая Юля, "наша Жанна Д*Арк", седовласый мужичок с хитрыми, красноватыми, как у кролика глазками по фамилии Морозко, а также странноватый тип, смахивающий на гоголевского Вия - бывший премьер И-на-х, фигуры помельче - сатиры и нимфы, выдувающие из своих труб и флейт верноподданические пузыри.
На главной площади установили огромную сцену, которую задрапировали в кричащие оранжевые тона, украсили лозунгами "НАС БАГАТО - НАС НЕ ПОДОЛАТЫ!", "МЫ НЕ КОЗЛЫ - КОЗЛЫ ОНИ!", "ТАК - РАЗ-ЭТАК!" и другими перлами свободной от интеллекта мысли.
Погода была дрянь, противный дождь смывал краски улиц в водосточные колодцы, но людские массы, обработанные дихлофосом пропаганды сползались на площадь, как бурый, мутный поток, вышедший из берегов заполняет все пустоты, встречающиеся на его пути.
Там были юнцы с горящими глазами, в которых отражалось желание безграничной свободы, тяжелая, похмельная жажда халявных удовольствий - они лениво глотали пиво и цепляли друг дружке на одежду ленточки цвета апельсина. Среди молодёжи попадались прямые, как палка старики с седыми, косматыми бровями и злыми, колючими глазами, на рукавах они носили нашивки дивизии СС "Галичина", в руках сжимали полуистлевшие штандарты и ржавые "шмайсеры". Казалось, что лесовики поросли мхом и только что велезли на свет божий из своих схронов, где их не достал в свое время СМЕРШ и НКВД.
Мелькали в толпе ухоженные лица мужчин и женщин бальзаковского возраста. Эта была, так называемая творческая интеллигенция: художники, писатели, артисты, журналисты. Эти всегда выступали против любой власти и считали своим святым долгом держать дулю в кармане и ненавидеть отечество, предпочитая западные ценности. "Не мозг, а говно нации", - справедливо писал о таких Вождь пролетарской революции. Его преемник и ученик просто расстреливал их пачками, что неизбежно привело к отсутствию в стране к роковому 1941 пятой колонны.
Среди тех, кто поднялся на сцену выделялся ростом и могучим сложением медиа-магнат Питер Дорошенко. По его каналу шёл непрерывный поток оранжевой пропаганды, которая вбивала в головы зрителям: Плющенко - божество, спаситель нации в белых (читай - оранжевых) одеждах, а Янковский - сам сатана и воплощение человеческих пороков. Угнетенный преступной властью президента Кучи-Кучума народ должен был сделать "правильный" выбор.
По правую руку от Банкира стоял лидер партии социалистов-конформистов Морозко, из-под шапки седых волос хитро поблескивали зеленые глазки, тонкие губы кривились в плотоядной усмешке. Его розовая партия на словах проповедовала "истинный социализм", а на деле Сан Саныч готов был породниться хоть с чёртом, хоть с дъяволом - лишь бы присосаться к кормушке, лишь бы прорваться во власть.
По левую руку от Плющенко гордо стояла неистовая Юля, она же Леся Украинка, она же Жанна Д*Арк, она же валькирия революции. Её рыжие волосы, заплетённые в косу, были уложены вокруг головы в виде венка и только близко стоящим к ней было заметно, что вместо косы у Юли на голове гнездились змеи, которые в моменты особого возбуждения хозяйки злобно шипели и могли запросто ужалить зазевавшегося оппонента... Бледная, с горящими углями глаз Юля была вылитая панночка из "Вия". Красивая и страшная одновременно.
Сам Банкир был похож на вытащенного со дна реки утопленника, синюшнго, с явными признаками разложения. Его пористое, с фиолетовым отливом лицо было ужасно. Это была маска Смерти, на которой под мохнатыми бровями Вия жили своей жизнью глаза, а из черного рта вырывались каркающие звуки, по которым можно было понять, что Плющенко жив и будет бороться... Ходили слухи, что агенты секретной службы Кучи-Кучума отравили его галстуком, пропитанным ядом ямайского тарантула, ведь он очень любил красивые галстуки. Якобы всесильная Служба Бэзпэки Кучи-Кучума подбросила в его гардероб опрысканный ядом экземпляр, предварительно опробовав его действие на одном нерадивом сотруднике. Эффект превзошел все ожидания - жертва мутировала в паука. Другая версия несколько отличалась от первой - согласно этой версии его отравил за секретным ужином жуткой смесью из водки, вареных раков, кислого пива, сушеных тараканов и жабьей икры один из генералов этой самой секретной службы. Вобщем история была темной, как и личность самого Банкира.
Но вот ему первому дали слово и площадь содрогнулась от рева мощных динамиков:
- Друзи! Я прыйшов, щоб даты вам волю... Ця влада злочынна...бандытська, вона повынна питы геть! Я зроблю вас багатымы, здоровымы та щаслывымы... Ганьба Кучи-Кучуму! Слава Украйини! Слава Амерыци!!!
Толпа восторженно восприняла речь своего синюшного кумира. В воздух полетели оранжевые чепчики, нервно затрепетали флаги и транспоранты. На сцене мощный, как столетний дуб Дорошенко гаркнул что есть мочи "Плю-щен-ко!" и тут же стотысячное эхо подхватило заклинание и над площадью понеслось ураганом "Плю-щен-ко! Плю-щен-ко!!!", а стаи ворон с диким карканьем взвились с деревьев и понесли по городу весть о скором избрании нового хозяина страны.
После Плющенко к народу обратилась Юля, "наша Юля", как её ласково называли активисты и в немудреных выражениях горячо призвала народ выразить недоверия преступной власти и её ставленнику - Янковскому, а также отдать своё сердце, мозги и прочую требуху, а самое главное - голоса "лучшему и честнейшему" из живущих на Земле политиков - Сидору Андреевичу Плющенко.
Толпа одобрительно заскандировала "Ю-ля! Ю-ля! Ю-ля!!!"
После Юли на сцене появились музыканты известной прогрессивной группы "ПАВИАН ТЕМЗЫ". Солист - патлатый и заросший щетиной, в грязном оранжевом свитере под дробный ритм барабанов и мягкий звук клавишных стал хрипло выкрикивать в микрофон обрывки слов, завывая мартовским котом и переходя местами на гаденькое, псевдосексуальное пришептывание и причмокивание... В этом безсвязном сплетении фраз с трудом можно было разобрать что-то типа "Мий тэлэфон дэвять одын-одын.. я квитка - ты улитка..та всэ будэ добрэ..."
Группу "ПАВИАН ТЕМЗЫ" сменил гурт "Б.Б.". Взамен кошачьего завывания и заунывного звучания над площадью оглушительной петардой взорвался хохляцкий рок-гопак. Лидер гурту Олег Бандура вытворял на сцене чудеса: играл одновременно на гитаре, трубе, баяне и цымбалах, во всё горло распевая залихватское "Нэсэ Галя воду", "Я прыйшов тэбэ нэма", "Йыхалы козакы из Дону додому, пидманулы Галю - забралы з собою".
Публика развеселилась не на шутку, передние ряды, состоящие из молодняка лихо отплясывали краковяк, площадь гудела, как огромный зоопарк, в глазах рябило от оранжевого цвета. У многих были шапочки нужного цвета, у некоторых - курточки. Были многочисленные шарфики, явно фабричного производства и даже одна, вошедшая в экстаз девица, скинув с себя джинсы, оказалась в нижнем белье оранжевого цвета. Молчаливое, свинцовое небо и орущая оранжевая площадь придавали действу фантасмогорический оттенок. Желтые змеи на голове газовой принцессы победно развевались и злобно шипели, Банкир незаметно смахивал с лица и рук маленькие белые личинки, которые постоянно появлялись на его теле... Морозко с надеждой хватался за полы пальто Банкира, Дорошенко стоял могучим дубом с поднятыми к небу ветвями, маленьки И-на-Х путался под ногами. Вся остальная мелкая нечисть, стоящая на помосте, хлопала крыльями, топала копытами и скалила клыки.
На крыше гостиницы можно было рассмотреть две маленьких фигурки с длинными, похожими на палки предметами в руках.
Люди на площади показывали друг другу на крышу, грозили кулаками и грязно ругались. Некоторые доставали из карманов курток плоские фляги и жадно отпивали горячительные напитки - виски, коньяк или первак. Из ста тысяч ртов митингующих вырывались клочки пара, которые сливаясь, превратились в одно большое мутное облако, окутавшее площадь.
В конце митинга повалил густой, мокрый снег, который плесенью покрывал оранжевые шапки, шарфы, флаги сторонников "перемен к лучшему".
4
Среди тех, кого Лобов особенно не любил был Славик Бойко - скорее удачливый бизнесмен, чем следователь. У Славика был шикарный "БМВ" последней модели, который красноречивей всего говорил о владельце и его нравах, чем личное дело и скромные результаты работы.
Умненький, смазливенький Славик знал, как вести дела, как брать быков за рога. Он вёл дела о ДТП и так получалось, что обе стороны - и пострадавшие, и нарушители, вынуждены были как-то его благодарить. "Терпило" жаждал получить с виновного сполна, а любитель быстрой езды мечтал отделаться как можно меньшим "испугом". В итоге эдаким Доном Карлеоне - человеком разруливающим все эти непростые вопросы выступал добрейший Слава Бойко. Ясен пень, делал это он отнюдь небескорыстно.
Его дородная фигура всегда была втиснута в дорогой костюм, на рабочем столе красовалась последняя версия самого навороченного ноутбука, мобила - чудо враждебной техники могла соединить владельца с любым абонентом в любой точке земного шара. На мощную видеокамеру, встроенную в супер-телефон снимались особо пикантные моменты интимного общения с барышнями.
Короче, типичный деловой человек нашего времени, не герой, скорее анти-герой: следователь-бизнесмен. Впрочем, руководство было им вполне довольно, потому как он о руководстве никогда не забывал. Начальники, они ведь как малые дети - очень любят вкусно поесть и сладко поспать...
В мрачные, тоталитарные совковые времена таких фруктов на пушечный выстрел не подпускали к работе в органах. Такие, как раз тянули срока за свою находчивость и предприимчивость. Ныне на дворе демократия, на свет белый повыползали такие монстры, о которых раньше можно было прочитать в романах Диккенса или ужастиках Стивена Кинга.
Все в городе, начиная от прокурора и заканчивая последним постовым милиционером, нарушали закон именем закона.
Прокурор города ФоменКаа - здоровенный верзила с внешностью игрока в регби и длинными, мускулистыми ручищами, решал кого можно садить, а кого нельзя и сколько это будет стоить в каждом конкретном случае.
Следователи жили по заведенному с распадом Союза закону джунглей, решали вопросы под надзором мудрого Каа. Масштабы "решения вопросов" были в десятки, а то и сотни раз мельче...Речь шла о банальном выживании в мутной рыночной стихии. Преступники и те, кто их ловит менялись местами. Из многих милицейских авто неслись задорные песни радио "Шансон" о тюрьмах и блатной романтике, в разговорах офицеры любили ссылаться на "понятия" и пользоваться терминологией урок.
Постовые "дяди Стёпы" попросту оббирали рабочий люд, который, приняв с устатку грамм по 400-500 без закуси, героически пробирался домой, где ждала голодная семья, но на свою беду нарывался на стражей закона. Разговор при этом был коротким. Либо штраф в пределах суммы, которой на момент поимки располагает "клиент", либо - задержание за "нарушение общественного порядка", с оформлением протокола, сигнал на работу и т.д. Даже если человек нигде не работал, для него находились безотказные аргументы в виде резинового изделия, которое блюстители порядка пускали в ход, дабы подтвердить свои "законные требования".
Обычно средний клиент почти всегда сразу "кололся" и отдавал оставшиеся после выпивки деньги "борцам с преступностью", лишая тем самым свою семью последней корки хлеба. Однако, вполне по Дарвину семья милиционера в полной мере получала свой паек и жизненные соки за счет гибели более слабого вида.