На письменном столе, в стаканчике для карандашей жили две шариковые ручки. Одна обычная, с синими чернилами, а другая — нарядная, с красными. Синей ручкой пользовались часто, повседневно, и потому чернила в ней быстро убывали. Красную ручку использовали по особым случаям, чтобы выделить заголовок или подчеркнуть какое-нибудь важное слово. В этом же стаканчике жил ещё простой карандаш с розовым ластиком на конце. Он был уже стар, сточен, и ластик его почти стёрся. Жила здесь и плоская деревянная линейка, не слишком, правда, разговорчивая, а напротив, очень задумчивая, потому что она имела склонность переводить окружающий мир на язык формул и мечтала получить Нобелевскую премию по математике. Больше в этом стаканчике пока никто не жил. Хотя тут, конечно, могли бы поселиться и цветастые яркие фломастеры, и толстый флегматичный маркер, и даже прожорливые ножницы.
Красная ручка важничала и свысока посматривала на своих соседей. Она считала себя настоящей красавицей, истинной леди и не упускала ни одного случая, чтобы это подчеркнуть.
— Всё же красный цвет самый красивый, — гордо заявляла она.
— Синий тоже ничего, — не слишком настойчиво возражала синяя ручка.
— Красный лучше, — настаивала красная ручка. — Он энергичный, в нём содержится динамика и энергия стихии огня. Уж мне-то лучше знать. Мною, между прочим, подчёркивали важные слова в книге про Фэн-шуй.
Наверное, потому-то красная ручка и была такой важной, что неважные слова ею не подчёркивали. А синяя ручка была вынуждена соглашаться, потому что про Фэн-шуй она и в помине не слышала, и её чернилами составляли лишь список нужных продуктов в магазине, заполняли квитанции на оплату электроэнергии, записывали телефонные номера и оставляли заметки на квадратиках цветной бумаги: «Обед на плите», «Не забудь вынести мусор» и тому подобное.
— Да не спорьте вы! — выступал арбитром простой карандаш. — У каждого из нас своё предназначение.
— А тебя вообще не спрашивают! — высокомерно возмущалась красная ручка. — Где это видано, чтобы простые карандаши уму-разуму учили! Ты же видишь мир только в чёрно-белом цвете!
— Тише вы! — шикнула на них молчаливая линейка. — Не то снова её разбудите!
Все притихли и покосились в сторону, где в красивом кожаном футляре жила дорогая подарочная ручка с золотым пером. Ею вообще никогда не пользовались, и она лежала там просто так, для красоты и престижа.
— Какая же она счастливая! — восхищённо говорила красная ручка. — Я бы тоже так хотела: лежишь себе, ничего не делаешь! Благодать!
— А мне было бы скучно, — отвечала на это синяя ручка. — Какой интерес ничего не делать? Вот мной иногда кроссворды разгадывают, и я столько всего узнаю! А недавно мною записали один кулинарный рецепт — пальчики оближешь!
Она посмотрела на простой карандаш, и тот покивал в знак поддержки.
— Ну и что с того-то? — скептично спрашивала красная ручка. — Можно подумать, тебе эти знания когда-нибудь пригодятся в жизни. Да и посмотри на себя: у тебя и чернил-то в стержне совсем на донышке. Тебя выбросят скоро. О чём ты думаешь? Какие рецепты? Или, может, ты голубых кровей, и навсегда тут останешься?
Синяя ручка в расстройстве сникла. Конечно, это правда, она совсем не голубых кровей, а всего лишь синих. Да и те скоро закончатся.
— Ну, когда чернила убывают, — это ещё сносно, — вступил в беседу карандаш. — А вот когда у тебя стачивается грифель и тебя в точилке затачивают — это б-р-р-р-р.
И он поёжился при этих воспоминаниях. Все посмотрели вниз на точилку. А она в ответ вспылила:
— А что вы из меня изверга-то делаете? Думаете, приятно мне грызть вашу стружку? Да я в прошлый раз так опилками поперхнулась, что еле откашлялась!
И она обиженно повернулась ко всем спиной. А карандаш продолжал:
— Каждый раз после этого меня линейка измеряет, и каждый раз я становлюсь на сантиметр короче, — обречённо произнёс он.
Линейка утвердительно кивнула и почти готова была выдать сложную формулу по расчёту регрессии карандаша, но решила, что эти вычисления будут недоступны пониманию её слушателей, и потому снова погрузилась в мечты о Нобелевской премии.
— Ну, вам-то точилка не страшна, — обратился карандаш к ручкам, — а вот мне, похоже, скоро конец.
— Не горюй, послужишь ещё, — подбодрила его синяя ручка.
А красная на это только усмехнулась:
— Да вы тут оба на ладан дышите! Вот останусь одна, буду тут самой главной, — торжественно воскликнула она и тихо добавила: — В стаканчике.
Она это уточнила как бы невзначай, из уважения к перьевой ручке.
Неожиданно совсем рядом раздался телефонный звонок. Рука сняла трубку и оттуда послышалось:
— Привет! Приезжай скорее к нам, тут весело! Записывай адрес.
Вторая рука приготовила листок для записи и взяла из стаканчика синюю ручку. Когда шарик коснулся бумаги, то оставил после себя только царапину: чернил в стержне совсем не осталось.
— Записываешь? — поинтересовалась трубка и поторопила: — Давай скорей!
Тогда рука отложила синюю ручку и схватила красную. Но когда и эта ручка коснулась бумаги, то не только не оставила запись, но даже прорвала в листке дырку! Оказывается, от редкого использования чернила красной ручки совсем засохли, шарик не желал вращаться, хотя стержень был почти полным.
В досаде красную ручку отбросили на стол, да так, что та заскользила по поверхности и больно ударилась о край кожаного футляра, где жила дорогая перьевая ручка. Затем из стаканчика для карандашей был взят простой карандаш, и, наконец, с третьей попытки адрес появился на бумаге.
А ещё через мгновенье карандаш поставили обратно в стаканчик, а две ручки — синюю и красную — выбросили в мусорное ведро.
Дорогая перьевая ручка ничего этого не видела и не слышала и продолжала всё так же безучастно лежать в темноте своего футляра, просто так: для красоты и престижа.