Её стеклянный мир.
- Кто живёт в этом доме?
- Маленькая Аннет с друзьями.
- А кажется, будто дом пустует.
- Это только кажется.
- А давно она там живёт?
- Давно.
- Сколько?
- Никто не знает.
- А почему в доме не горит свет?
- Он горит только в Рождество.
- Почему?
Ей было не так много лет отроду, и природа ещё никак не коснулась невинной красоты.
Она никогда не была ребёнком-куклой. И платья, банты, ленты и расчёсанные и уложенные кудри не могли этого изменить. Окружающие, быть может, хотели видеть в девочке куклу, хотели превратить её в новую Клодию. Но она не была такой.
Слишком настоящая для своего положения в обществе, Аннет любила мечтать. Мечты и фантазии уносили её в даль, ведомую ей одной. Это были другие города, страны, миры, времена. Существующее и несуществующее, реальное и нереальное переплеталось в её сознании волшебными узорами. Иногда бывало, она видела то, чего не видели другие. Но Аннет не делилась этим ни с кем. Это было только её.
Задумчивый взгляд больших глаз, устремлённый в небо. Что она видела там? То же, что и мы? Едва ли…
Тонкие пальцы, осторожно, мягко извлекающие звук из клавиш. О чем она думала в те моменты? Какие чувства рождала музыка в её душе? Какие образы в сознании?
Но вот эти же пальцы плетут венок из полевых цветов. Она сама, как цветок.
Цветок, который тянется к солнцу, раскрываясь ему навстречу. Но налетает неожиданный порыв ветра, и цветок подломлен. Ему больно, но он не спрячется. Потому что не хочет и не может. Он будет цвести свои последние мгновения, дожидаясь урагана…
Странным, неуместным, лживым кажется, когда цветок под ударами грозы делает вид, что ему не больно.
Они жили втроём, жили на редкость благополучной жизнью, и одной судьбе известно, за что они были наказаны. Впрочем, никто не знает, как бы повернулась их жизнь, - так что смерть, возможно, и не была наказанием для тех, кого она увела с собой. Наказанием она стала для Аннет. Первым наказанием в её жизни.
“За что?”
Маленькая Аннет напрочь отказалась принять смерть родителей. Словно бы ничего не изменилось. Словно и не существует того недуга, что увел их от неё.
Ничто не изменилось в Аннет. Как ей удалось скрыть свои чувства, переживания, страдания, - загадка.
Но разве могут судить о том, что у ребёнка на душе те, кто никогда раньше не понимал этой души?
Аннет молчала. Она часто молчала и раньше, а теперь вся обратилась в безмолвие. Молчала, выслушивая соболезнования и смотря на слёзы жалости, те самые слёзы, которые высохнут уже через минуту и растворятся во вчерашнем дне для тех людей. Молчала, слушая рассказ о том, как теперь будет жить. Только рассказ этот не оправдался – кто-то вспомнил о том, что у Аннет осталась в живых одна родственница.
Молчала все те мили, что разделяли её прежнюю и новую жизни. Молчала при первой встрече с прабабушкой. Которая, впрочем, тоже молчала.
Это была очень пожилая леди, почти совсем глухая; днями не выходила она из своей комнаты, а когда выходила, Аннет пугалась её: таким грозным был вид прабабушки, которая и слова не скажет, а только посветит свечкой, если это вечер, глянет впалыми глазами, да развернётся и уйдёт. Готовить она не готовила, не вязала, не вышивала, и вообще одной ей известно, как проводила она свои дни. Еду старухе готовила соседка по имени Шарон.
К мгновенному пониманию того, что к прабабушке ей не привыкнуть, Аннет отнеслась спокойно. Но было ещё одно существо, с которым сродниться было даже важнее.
Дом, хранящий, должно быть, не одну тайну ещё до рождения Аннет не был столь огромным, как казалось многим, но всё же у каждого второго прохожего он вызывал взгляд, полный интереса, недоумения, недоверия, а иногда и испуга.
Он был выложен серым камнем. Одна сторона была настолько плотно увита плющом, что казалось, будто за ним и кирпича-то самого нет. Между тем плющ разрастался и на соседние стены. Присущая каменным домам сырость чувствовалась и снаружи, в некоторых местах была заметна плесень.
Дымоход от камина, заросший мхом, огромные тёмные окна, у которых не показывалась ни одна живая душа, потрескавшиеся ступеньки, неухоженный сад, заросший терновником и бурьяном – дом выглядел заброшенным, неуютным, было в нём что-то жуткое, что сложно передать словами.
Первые дни маленькая Аннет провела, сидя у окна и считая капли. Она не ела и не разговаривала. Хотя разговаривать, собственно, было не с кем и не в её привычках. Но девочка не отвечала даже соседке, когда та приносила поесть и интересовалась её здоровьем.
Но ребёнок есть ребёнок, и часть любого ребёнка есть его любопытство. Какие таились мысли в этой чудной головке – известно только ей. Аннет решила исследовать дом.
Как уже было сказано, снаружи дом являл собой нечто загадочнее и привлекающее взгляды. Изнутри же он был просто пуст. Мебель в доме присутствовала только необходимая, а предметов, создающих уют, не было вовсе.
Шли дожди, небо было затянуто облаками, и в дом почти не попадало света. Тот же, что попадал, тускло освещал полупустые комнаты и только нагнетал атмосферу таинственной тоски.
Дни были похожи друг на друга, как бесчисленные капли дождя. Первым исключением со дня приезда стал день, когда Аннет нашла дверь на чердак.
Здесь были сложенные стопками запылившиеся книги в потрёпанных обложках с полу стёртыми буквами, ящик со старыми игрушками, накрытый тряпкой, давно остановившиеся настенные часы с кукушкой, сломанная оконная рама, чьи-то старые фотографии и много другого любопытного хлама.Но среди всего этого девочку заинтересовала только одна вещь, неизвестно, как и почему сюда попавшая. Это была относительно небольшая модель города под стеклянным куполом. Нашлась она случайно, когда Аннет уронила книги, и сползла на пол тряпка, под которой и обнаружился стеклянный мир.
Город. Аллеи, дома, деревья, фонари – стекло, но всё как настоящее. Неизвестная работа неизвестного мастера, который, однако, был великим человеком. Он был творцом.
Какое там, под куполом, время года, определить было сложно. Скорее всего, все времена года присутствовали здесь, слившись в одно. Увядшими листьями были устланы дороги, но деревья представляли собой не голые скелеты – пышные кроны их состояли их тех же листьев, только свежих, а крыши тонким слоем покрывал снег.
Самым странным было то, что такое согласие времен года воспринималось совершенно как должное, будто, если выйдешь на улицу, и там снег будет соседствовать с цветущими деревьями.
Людей не было видно, но они были. Это чувствовалось при взгляде на дома, их окна и двери. Казалось, кто-то сейчас там, внутри, замер на пороге, взявшись за дверную ручку, в раздумьях: выйти или нет? А кто-то другой в этот же момент осторожно выглядывает из окна, считая слишком рискованным поступком открыть его настежь.
Хрупкий мир, который так легко разрушить.
Девочку так увлёк макет, что она забыла про всё, что было до него, и даже про то, где она находится и как здесь оказалась. Теперь она жила в стеклянном мире.
Главную улицу города, самую красивую, Аннет назвала улицей Лепестков.
Каждый день она заново словно входила в стеклянный город. Но вначале, как ни старалась девочка разглядеть в городе хоть одну живую душу, у неё не получалось. Улицы пустовали. Жильцы города прятались, и она с тоской понимала, почему – неизвестно ведь, сколько времени провели они здесь в одиночестве, наверняка они слишком отвыкли от других людей. Да и были ли люди когда-нибудь им привычны?
Но вскоре Аннет стала замечать, что осторожность маленьких жильцов сходит на нет. Стало возможным заметить какую-то тень, промелькнувшую между деревьями и скрывшуюся за дверью дома. А на улице Лепестков и вовсе иногда показывалась одна интересная девушка, даже скорее дама. В первый раз, выйдя из своего дома, она, оглядываясь по сторонам, вдруг заметила постороннего. Она увидела девочку. На лице дамы отразился легкий испуг, и она убежала обратно в дом.
Дама вызвала смутное воспоминание в детской душе. Она напомнила собой кого-то. Кого? Девочка не смогла понять.
Она видела, что её присутствие сбивает их с толку. Тогда Аннет решила прятаться, чтобы маленькие люди не пугались, и она могла бы за ними наблюдать. Девочка часами просиживала, скрывшись от их глаз за комод, и только украдкой поглядывая на то, что происходит в городе. И оправдался её расчёт: в городе забурлила жизнь.
Самым значительным стал день, когда жильцы Гласгрота – так назвала Аннет чудесный город – решили признать её своим другом.
Уже под вечер, когда девочка собиралась идти спать, вдруг распахнулось окно дома на улице, соседствующей с улицей Лепестков, и оттуда… выглянула дама, та самая дама. На ней был голубой чепчик – он был и в первый раз, и всегда, когда дама появлялась на улице. Дама посветила свечкой, улыбнулась в темноту и помахала Аннет рукой.
Впервые со дня приезда в старый дом Аннет улыбалась.
Впервые здесь ей было не страшно засыпать.
На следующий день, едва проснувшись, Аннет бегом помчалась на чердак, придерживая подол нарядного голубого платья на крутой лестнице, которой всегда чуть-чуть боялась. Румянец на щеках и блеск глаз выдавал её волнение. Давно на лице ребёнка не было написано такой радости. Она присела на корточки перед Гласгротом; зашла к нему слева; зашла к нему справа. Но город был недвижим – “Должно быть, они спят” – решила тогда девочка. Но она всё ждала, не отходила от своего города, пока не постучала в дверь соседка.
Поблагодарив Шарон за обед и справившись с самым сложным и требующим сосредоточенности делом – отнеся еду старухе, которая, на радость, дремала в кресле и даже не обратила внимания, Аннет вернулась на чердак.
Гласгрот… ожил! Мягко падали сверху снежинки, медленно кружась в воздухе. Ворковала на крыше пара голубей. Проехал по дороге экипаж с лошадьми. То был праздничный, нарядный экипаж – и упряжка была украшена маленькими серебряными колокольчиками.
Тут-то поняла девочка, что что-то неладно. Лошади ржали, звенели колокольчики. А она не слышала ни того, ни другого.
Город жил. Но был безмолвен. Нем. Она подивилась только тому, что не замечала этого прежде.
Вдруг сердце ребёнка вздрогнуло от восторга, и она позабыла свои печальные мысли вмиг: ведь в беседке на улице Лепестков она увидела, наконец, их! Долгожданных друзей!
На лицах маленьких людей была смесь самых разных чувств, больше всего похожая на изумление, возбуждение, будто какой-то новостью. Дама в кружевном чепчике – да, та самая, что махала Аннет из окна рукой – что-то быстро рассказывала юноше в сером костюме, а господин с моноклем, который вначале так строго отнесся к ней, стоял тут же третьим, приложив монокль к глазу. Он, как всегда, выглядел очень важным и серьёзным, но и на него передалось настроение дамы в чепчике и того юноши, которого прежде Аннет не видела в городе.
Они говорили, говорили, говорили. Такого оживления среди маленьких людей Аннет ещё не видела, даже тогда, когда наблюдала за ними украдкой дни напролет, спрятавшись за комод. Ясно было, что что-то случилось.
Но Аннет ничего не слышала! Ни звука, ни слова!
“Но как? Как? Они говорят, говорят о чём-то серьёзном, о чём-то важном! Я должна это слышать, иначе может случиться непоправимое!” – думала девочка, нахмурившись.
Дама в чепчике подняла голову и посмотрела прямо на Аннет. У девочки кольнуло в сердце – таким суровым был её взгляд.
Что случилось?!
Дама гордо отвернулась от Аннет и продолжила беседу. Но то и дело она чуть поворачивала голову, и глаза её с каждым разом горели всё большей ненавистью.
Девочка в растерянности глядела на даму в чепчике. Дама была её другом. Как же так? Что же случилось?
“Почему я ничего не слышу?!”
Аннет сделала два шага назад. Внезапный приступ слабости заставил её упереться руками в комод. Но она не отводила глаз от беседки.
За окном послышался раскат грома. Вздрогнула девочка в голубом платье, вздрогнула и дама в голубом чепчике. Блеснул монокль у господина.
Так значит… они слышат всё, что происходит по её сторону стекла!
А она их – нет…
“Что же делать?”
Девочка поняла, что виною всему был стеклянный купол. Может быть, это и было их небо, но оно же было им клеткой.
“Я знаю…”
Не чувствуя боли, Аннет ударила по стеклу всей своей силой, которую нашла и собрала в своём хрупком, одичалом организме. Купол устоял: стекло оказалось плотным. Тогда она стала бить, снова и снова, заныла кисть правой руки, а она всё пыталась кулачком разрушить стекло. Слёзы полились из её глаз, заколотилось сердце, а она всё била и била по куполу, пока, наконец, не прошла по нему трещина. Судорожный вздох вышел из её легких. Она больше не видела под стеклом ни дамы в чепчике, ни господина с моноклем, ни другой какой живой души – но она не замечала этого. Ещё один удар, теперь другой рукой: в первой не осталось сил, и она слишком болела. Ещё один удар – и посыпались сверкающие брызги, осколки стекла, из купола, а вместе с ними большими бусинами полились капли крови. Девочка вскрикнула, взглянула на порез; сжала одной рукой другую и опустилась на колени, так, чтобы глаза её оказались на одном уровне с крышами домов и верхушками деревьев.
Что увидела она!
Разбита крыша беседки, где состоялся разговор. Исчезла дама в чепчике. Не было и господина с моноклем. И юноши в сером костюме тоже не было. Город замер. Тишина. Только на мощеной дорожке перед беседкой алеют капли крови…
Что наделала она? Да, она!
Убийца!..
Аннет закричала, страшно и пронзительно. Но не слышала этого ни одна живая душа. Эхо её крика поглотил в себе старый дом.
Девочка поняла, что не рассчитала удара и убила своих друзей.
Силы стремительно покидали её, не оставляя ни малейшего шанса. Закружилась голова.
Трясущимися маленькими ручками Аннет обхватила, обняла свой город, не обращая внимания на острые грани стекла, царапающие тонкую кожу. Прильнув к миру своих фантазий, девочка тихо плакала, а в голове её проносились образы из той, прежней жизни, спутанные с образами её погибших маленьких друзей. И вдруг, на секунду, ей показалось, что у двери дома дамы с чепчиком мелькнула её тень! Она жива? Вспыхнула надежда в душе девочки, и она, не раздумывая, потянулась к окну дома, протянула руку в надежде открыть миниатюрную дверь, и… в грудь ей точно, ровно, прямо вошел кусок стекла, один из тех, что остались от купола и кривой стеной огораживали теперь город.
Глаза девочки широко распахнулись, в них читалось изумление, боль и немой страх. Все силы покинули её. Она сползла на пол, чуть слышно пытаясь позвать кого-то на помощь. Но никто не слышал, не видел, не знал того, что случилось с малюткой Аннет.
На другой же день Аннет нашли. Был канун Рождества, и соседка Шарон, заглянув, по своему обыкновению, около полудня, принесла в этот раз вишнёвый пирог в надежде развеселить молчаливого ребёнка предпраздничным настроением. Но на стук дверного молотка Аннет не вышла.
В поисках девочки, не зная, куда она могла исчезнуть, Шарон поднялась на чердак. Руки соседки ослабли, и посуда с пирогом выскользнула из них, когда она увидела хрупкую фигурку, без чувств замершую на полу. Волосы Аннет разметались по лицу, кружевное жабо на платье небесного цвета было покрыто бурыми пятнами. В окровавленной руке девочка сжимала осколок стекла.
Такова странная в своей печали история маленькой Аннет. История девочки, которая не могла смириться со своим одиночеством.
Говорят, вскоре после этого умерла и старуха – но от неё другого и ждать нельзя было, зажилась она на свете. С тех пор старый дом, увитый плющом, пустует. Только редкие полуночные прохожие замечают, что на чердаке единожды в год зажигается тусклый, будто от свечи, свет…
Аннет с друзьями празднует Рождество.