Жил-был Я. Глава без номера

    
       Александр М. Коржов
   
   
       Жил-был Я
   
   
       Глава без номера
      
      
      1. Введение в предмет

      Очень долго я не решался приступить к рассказу о рыбалке и своей любви к ней. Хотя, разумеется, это не самая интимная сторона жизни, скрывать тут решительно нечего. И уж, конечно, не самая главная, пусть даже ваша мама иногда, досадуя, считала, что я думаю иначе. Кажется, её даже порой возмущал тот прискорбный факт, что за всю – не Бог весть какую долгую, однако ведь и не мимолётную – совместную жизнь я ни разу не изменил рыбалке ни с ней, ни с какой-либо другой женщиной. Это было чуть ли не поводом для ревности – парадоксальным и анекдотическим, согласитесь, поводом.
      
      В моём же, не столь экстремистском, представлении, раз уж так получилось, что это увлечение сопровождало меня всю сознательную жизнь и занимало в ней заметное место, оно заслуживает, чтобы я о нём рассказал. Отдельно от прочего повествования, потому что рыбацкие байки обладают своей спецификой. В частности, самим рыбакам никогда не надоедает вспоминать и многократно пережёвывать, смакуя, похожие (а иногда так вообще одни и те же) памятные эпизоды, а нормальные, то есть не подверженные этой заразе люди могут легко счесть такое постоянство непосильным занудством. Меня самого тошнит от рассказов, предлагаемых расплодившимися рыбацкими газетёнками и журнальчиками: они либо явно высосаны из пальца, либо представляют собой рекламу платных водоёмов, рыболовных баз, снастей и снаряжения. Постараюсь избежать такого насилия над вашей психикой. Не стану упирать на чисто технические моменты, интересные только рыбакам. Избегу, насколько это для рыбака возможно, похвальбы. Я ведь только хочу объяснить, что, вопреки услышанной от сестры Лены карабутской поговорке: “Риба та зайцi виведуть у старцi” (Это по-украински. Смысл: рыбалка да охота доведут до сумы) – это не самое никчемное занятие, что оно даётся не всякому, потому что требует наблюдательности и терпения, изобретательства и умения, старания и везения – но зато способно если увлечь, так безоглядно, если одарить – то мгновениями воистину незабываемыми.
      
      А ирония заключается в том, что муж Лены Виктор Андреевич Кирьяков, в детстве Егорок, всю жизнь увлекается и тем, и другим промыслом. Однако ни ему, ни Юле с Янкой, их дочерям, а вашим двоюродным сестричкам, сума, надеюсь, не грозит. Может, потому, что Виктор ещё и держит пчёл, и эта скотина, в отличие от сомов и кабанов, приносит постоянный доход. А я вижу каждое лето, когда мне случается быть в Карабуте, как Витька весь световой день корячится на пасеке. Не умею, увы, ни в чём ему в этом деле помочь. Может, и научился бы, поднатужась, да трезвости, необходимой в этом деле, не хватает. Результат – да, потребляю с восторгом. Хотя, как известно, алкаши сладкого не любят.
      
      Добавлю несколько слов не по теме, чтобы снизить пафос. Ещё одно моё хобби, столь же мало одобрявшееся вашей мамой Светланой Анатольевной – это преферанс. Да, действительно, набор дурных привычек есть одна из самых стабильных характеристик конкретной человеческой натуры. На тему карточной игры тоже можно было бы много чего интересного порассказать. Я, однако же, щадя вас и оберегая собственный рейтинг, делать этого не стану – из шкурных, как вы уже поняли, соображений. Потому, что регулярные упражнения в этой игре, не самой сложной из карточных игр, хотя и длятся с первых курсов университета и по сию пору включительно, увы, мало способствовали повышению моего изначально невысокого класса. Так что, кроме нескольких приключившихся за сорок с хвостиком лет игрового стажа полуфантастических случаев невероятного “пёра”, мне, как игроку, похвастаться нечем. Вот я и не хвастаю.
      
      А чтобы всячески подчеркнуть пусть и не основную, однако совершенно особую, сквозную роль рыбалки в моей не столь уж богатой событиями жизни, я оставлю эту главу, по моему хотению, без номера, без названия, без эпиграфа.
      
      И – незаконченной. Причина, надеюсь, понятна?
      
      
      2. Как это начиналось

      Напомню, что меня к рыбной ловле в пятилетнем возрасте приобщил дед Иван Петрович и, конечно, в сопливом детстве это занятие было неизменно связано с летним пребыванием в Карабуте. О самой первой своей рыбалке я, не удержавшись, достаточно подробно написал ещё в “Младенчестве”. Здесь добавлю только, что “залетел” с первой же попытки. И никогда о том не сожалел.
      
      - Давай, внучек, налови рыбки на обед, – поручала мне обычно бабуся, закончив на берегу Дона стирку и приступая к полосканию груды белья. Удочка у меня была предусмотрительно спрятана поблизости в кустах верболоза, а если не удавалось сразу поймать овода или муху, на крючок годились кусочки оладушка или ватрушки. Чехонь на всё, что ей предлагали, клевала жадно и безотказно, причём совершенно не пугалась плещущейся тут же детворы. Пока бабушка полоскала и отжимала свои тряпицы, я успевал взабродку изловить пять-шесть “селёдок”, а больше к обеду и не требовалось. Свежесть продукта гарантировалась.
      
      После донских триумфов пруды и речушки маловодного Донбасса мало интересовали меня как удильщика. И не только меня. Там даже снасти рыбацкие не продавались – некому покупать. Один только раз порыбачил в Тимирязевском пруду, что, увы, если вы помните, имело прискорбным следствием торжественное изгнание вашего будущего папочки из пионеров.
      
      В Карабуте же почти все местные деды, многие парубки и даже совсем мальчишки, пренебрегая общедоступной и вездесущей чехонью, любили покараулить рыбацкую удачу на своих заветных уловистых местах. Я сейчас не о весеннем промысле, когда располагавший сетями, вентерями, а в идеале и такой мало кому доступной роскошью, как моторная лодка, местный житель за пару недель паводка обеспечивал себя солёной и вяленой рыбой на год вперёд, и это была рыба благородных донских пород. Таких как сазан, судак и почти исчезнувшие теперь шемая и рыбец. О холодильниках тогда никто не только не помышлял – об их существовании даже и не догадывались. До середины 60-х в селе не было электричества. Только на время киносеансов механик заводил слабенький, однако очень громко тарахтящий бензиновый генератор. И если уж нас, пацанов “до 16-ти”, не пускали на взрослый фильм, мы в отместку столько раз отключали этот движок по ходу сеанса, что превращали просмотр для законных, то есть совершеннолетних и обилеченных зрителей, в форменную пытку. Клубом заведовала Рая, жена моего двоюродного брата Володи, но это обстоятельство не давало мне никаких преимуществ, а поэтому нисколько не мешало на равных участвовать в шкоде.
      
      Вернусь к рыбалке. Серьёзные мужики и к этому, на чей-то дилетантский взгляд легкомысленному занятию готовились основательно. Дон в среднем течении отнюдь не тихий, удобных мест для ловли с берега мало. Поэтому каждый уважающий себя рыбак после весеннего спада воды первым делом устраивал из подручных материалов на излюбленных местах выдвинутый от берега помост, выкашивал мешающую ловле траву и даже вбивал в дно выше такого мостика реденький плетень, замедляющий течение. В отсутствие владельца благоустроенным местом мог пользоваться всякий шаромыжник, но не ко времени явившийся законный хозяин без церемоний сгонял захватчика, так что весь эффект от брошенной прикормки доставался ему. А прикормка, состоящая обычно из замешенных с глиной отрубей, пареного зерна и подсолнечного жмыха (макухи), засыпалась в воду вёдрами.
      
      
      3. Карабут и его нравы

      Для меня особенно удачным оказалось карабутское лето после второго курса университета. К тому времени я уже знал тайну названия села. “Кара бут” – “чёрный камень” в тюркских языках никак не соответствовал окружающему село меловому белогорью, так что прямой перевод топонимику совершенно не прояснял. Скоре, затемнял. Пришлось покопаться, чтобы выяснить: ещё в екатерининские времена сотнику Острогожского казачьего полка Григорию Карабуту дарованы были за его воинские доблести земли: урочища по гористому правому берегу Дона, годившиеся только в качестве охотничьих угодий. На этих вот угодьях, когда повыбили дичь, выросли потом и Верхний Карабут, и Нижний. А вот соседствующие с Карабутом совершенно неплодородные урочища Дякино и Криничное остались незаселёнными. К сожалению, сами карабутчане (настоящих, увы, осталось совсем мало; численно давно уже преобладают беженцы из всех концов бывшего Союза) не больно-то озабочены происхождением названия своего села. Впрочем, не все – я ведь тоже карабутчанин. Может, чуть более любопытный, потому что праздный.
      
      В реке к тому времени, вытеснив вездесущую и всеядную чехонь, господствовал у берегов подуст, рыба тоже стайная, не мелкая, однако гораздо более привередливая. Ловить его удавалось только на участках с ровным плотным дном и ровным же, без струй и завихрений, течением. Близ Карабута единственным таким местом был сельский пляж, точнее, короткий прямой отрезок песчаного берега в нижней его части, на котором могли, не цепляясь снастями, разместиться четверо-пятеро рыболовов. Поэтому, хоть подуст и не начинал ловиться раньше шести утра, когда из заречного кацапского села Бабка доносился, наконец, голос запускаемой дизельной электростанции, все удобные места захватывались ещё затемно. Мы с братом Володькой предпочитали самую нижнюю часть тони, потому что подусты имеют обыкновение подниматься вверх по течению, строго придерживаясь кормовой струи, так что прикормка, разбросанная стоящими выше мужиками, оказывалась для нас дармовой. Прикормка из одной глины почему-то не действовала, а жмых и отруби бабуся отстёгивала скупо. Да и где ей всё это взять?!
      
      *  *  *
      Первым делом я отправлялся к деду Капрону за удилищами. Лучшие ореховые удилища всегда были у него, а городской модой на складные бамбуковые я патриотично (Или консервативно? Или экономно?) пренебрегал. Стеклопластик и, тем более, карбон тогда ещё предстояло придумать.
      
      Убедившись в том, что непременный пузырёк наличествует, дед вёл меня в прохладный сарай, где так же, как мой давно покойный дедушка Иван Петрович, хранил припасённые для гроба доски. Нам, городским, такая предусмотрительность почему-то совершенно не свойственна.
      
      В силу прирождённой зловредности, чем мы с ним были, несомненно, похожи, хоть в родстве и не состояли, материалом для своего последнего убежища самый удачливый и почитаемый в Карабуте рыбак выбрал дуб. “Я ж от кладбища недалеко живу. Так что пусть маненько покорячатся, когда понесут меня вперёд ногами. Пусть хоть этим меня запомнят”.
      
      А чтоб матерьял не лежал зря, без всякого применения, именно на этих досках Капрон правил заготовленные зимой ореховые пруты, предназначенные для удилищ. До лета прут высыхал и уже навсегда сохранял приданную ему перед сушкой – посредством гвоздиков, скобочек и верёвочек – прямизну.
      
      Разумеется, дед лукаво норовил всучить мне товар похуже. Разумеется, это ему не удавалось, чему он, впрочем, скорее радовался, нежели наоборот. Рыбацкое племя в селе постепенно и закономерно убывало. Старики один за другим завязывали с рыбалкой – так же, как теперь собираюсь вскоре завязать я, то бишь по самой естественной и неоспоримой причине, а молодёжь ограничивала свои интересы самогоном и мордобоем и почему-то не торопилась пополнить редеющие ряды. Свои уловы дед, почти не встречая конкуренции, продавал отдыхающим в селе приезжим “курортникам” и на эти деньги с похвальной регулярностью, то есть ежедневно, выпивал – дорогой водки, а не традиционного в деревне самогона. Бутылки на день ему обычно хватало. В переводе на подустов это означало: 20 штук, по 20 копеек за штуку. Ну, плюс-минус какой-никакой. Промысел-то фартовый! Однако, если удача не баловала деда, он, случалось, упрямо хлестал воду снастью аж до тех пор, пока берег не заполнялся пляжничающей курортной публикой.
      
      Увязав отобранные (и, несомненно, отборные) удилища, я в ответ раскрывал перед ним свои баночки и коробочки. Дед отматывал с бобин понравившуюся леску, а также тщательно выбирал, пока его хозяйка метала на стол незамысловатый, но калорийный харч, крючки, грузила и прочую рыбацкую мелочь. Совершённая взаимовыгодная сделка натурального обмена умеренно вспрыскивалась “Особой московской”. Подобревший дед уже бесплатно сообщал информацию о конъюнктуре, делился прогнозами клёва. А назавтра, глядишь, мы уже встречались на берегу, чтобы в честном состязании выяснить, кто из нас удачливее.
      
      Очень раздражал меня обычай местных парней назойливо “стрелять” курево у приезжих, и как раз в то лето я придумал свой способ борьбы с демонстративным попрошайничеством. Стреляли не потому, что курить нечего было. Просто мой привозной болгарский “Джебел” был не в пример вкуснее местного “Прибоя” – особенно на халяву. Ну, так я и курил свои привычные, а для угощения в другом кармане держал наготове пачку жуткого по крепости кубинского “Лигероса”. Повторных просьб: “Дай закурить“ – обычно не поступало уже после однократной дегустации. Вот этим табачком я и угостил – право же, совершенно машинально – своего коллегу по рыбалке деда Капрона, когда мы вместе маялись в нетерпеливом ожидании начала клёва.
      
      Красивая зелёная коробочка с золотым корабликом восхитила деда, так что он смело и со вкусом затянулся. И сей же миг сложился, как будто сломался, пополам – и зашёлся долгим, не дающим перевести дыхание, судорожным кашлем. Всю рыбу рисковал распугать отважный экспериментатор.
      
      Ну, престарелый, однако всё ещё бодрый джигит, белорусский партизан, ежедневно уговаривающий без особых усилий бутылку казённой водки, вряд ли окочурился бы от одной затяжки. Однако на вторую он уже не отважился. Поберёг себя на всякий случай. Для более серьёзных подвигов.
      
      - Ну и курево у тебя, Сашок, ну и табачок! – Досада в речах деда загадочным для меня образом смешалась с явным восторгом. – Не успел в рот взять – так сразу аж в жопе засвербело!
      
      
      4. Карабутские нравы (продолжение)

      В то утро я едва успел после бурно и весело проведённой в молодецких забавах ночи пробраться в свой сарай и, не раздеваясь, накрыться одеялом, как туда уже вошла с кринкой кислого молока бабушка – будить. Ой как не хотелось вставать, но к ней тут же присоединился отменно выспавшийся и вполне готовый к бою брат Володька, до ночных гулюшек ещё не доросший. Рыбаком, однако, он уже тогда был заядлым, да и удачливым тоже. Кляня погоду – поскольку ещё затемно вдруг поднялся, суля, если верить приметам, ненастье, сильный ветер – а также неудачное, потому что затворялось второпях и спросонья, слишком жидкое пшеничное тесто и вообще судьбу во всех её аспектах и ипостасях, я тащился к реке, слабо надеясь, что нам не достанется места.
      
      - Долго спите, рыбачки! Ну-ну, посмотрим на вашу удачу! – ехидно проводила нас мимо своего двора Сидоркина баба, единственная на всё село женщина-рыбачка, теперешняя хозяйка бывшей дедовой хаты. У неё был веский повод язвить, потому что её дочка Надя Васильева, моя ровесница и подруга, как и я, заявилась домой с наших общих ночных развлечений только под утро. Значит, вряд ли я мог быть в хорошей боевой форме, да и погода фарта не сулила, раз уж сама она без сожаления осталась дома.
      
      Берег – по этой же, видимо, причине – был, увы, пуст. Можно даже сказать, пустынно пуст. Порывистый, не по-июльски холодный “вмордувинд” дул строго с севера, а влекомые им низкие тучи, готовые, казалось, прямо сейчас излиться на наши головы, но почему-то пока медлившие, к рыбалке решительно не располагали. К тому же увязавшийся за нами от околицы чей-то наглый раскормленный котяра сразу же, стоило на миг зазеваться, вцепился зубами в оставленный без присмотра комок щедро сдобренного валерьянкой теста и, дурно вопя, скрылся в лопухах неглубокого оврага. А, не жалко! Вряд ли нам при такой погоде понадобится столько теста.
      
      Но вот и неожиданность! На первом же забросе я, потеряв из виду в толчее мелких волн поплавок, наугад дёрнул – и немедленно выволок на берег хорошенького подуста. Через минуту Володька догнал меня. Желание мирно полежать под кустиком унеслось, как с белых яблонь дым. Клевало постоянно, да так жадно, что теста нам хватило на полчаса, зато вокруг бидона теперь прыгала добыча: с десяток, не меньше, подустов, да кто же их считал! Тесто кончилось…
      
      К счастью, искать кота, мирно дрыхнувшего с прилипшим к морде вязким комком, пришлось недолго. Перебрал, болезный, валерьянки и рухнул неподалёку в тенёчке. Вот отлепить от него без больших потерь комок оказалось труднее: всё-таки хищник, с когтями, да ещё нетрезвый. Хорошо хоть увязшие в тесте зубы не действовали!
      
      Мой энтузиазм стал спадать, когда я заметил два обстоятельства. Клёв, а вместе с ним и мой личный азарт к концу третьего часа бешеной ловли заметно ослабел, а “рука бойца колоть устала”, так что вновь захотелось спать. Но главное, я понял, что пойманной рыбы, а это были всё мерные, в полкило, подусты, нам не унести. Не в чем.
      
      Соорудив из своей неизменной жёлтой фланелевой рубахи некое подобие котомки, я частично решил эту проблему. А вот оторвать от столь удачной ловли захваченного приступом алчности Володю не удалось. Махнув рукою и плюнув ртом, я утомлённо, чуть ли не засыпая на ходу, поволок пуд рыбы домой, предоставив братцу самостоятельно разбираться с остальным уловом.
      
      Зловредная баба, конечно же, как будто нарочно поджидала меня у своей калитки. Ей удалось достаточно качественно изобразить самую искреннюю, то есть предельно элорадную, усмешку, однако сопроводить её подобающей язвительной фразой она не успела. Мокрая и порядком истлевшая рубаха, не выдержав тяжести, очень вовремя треснула вдоль всей спины, и в дорожной пыли запрыгали ещё живые толстые рыбины.
      
      Попросить корзину или котомку я просто не успел. Через считанные секунды, помахивая связкой удочек и гремя ведром, бабуля с далеко не пенсионной прытью скрылась в проулке, ведущем к Дону. Песец, однако.
      
      Давно уже лежит она на карабутском кладбище рядом с супругом Сидором Ивановичем. Тот тоже был удачливый рыбак, но в истории Карабута осталась изумившая всех своим необычным для женщин хобби первая баба-рыбачка.
      
      Это отступление. Тогда же мне оставалось только сожалеть, что подобное везение не приключилось неделю назад, когда у меня недолго гостили после сессии университетские товарищи Гришка Грищук и Витька Саушкин. Нет, рыбалка, хоть и куда более скромная, и тогда показалась им незабываемой; через сорок лет, во всяком случае, они ещё помнили и наперебой пересказывали все её забавные подробности. И рыбалку, и пойманных затем руками на каменистой гатке раков, и уху, сваренную в чугунке на берегу. И братика моего, теперь уже давно покойного, азартного и смешливого Володьку по кличке Ёжик. Это он встречал гостей у трапа теплохода, а потом, быстро сориентировавшись в расстановке сил, терроризировал добродушного Виктора всякими заморочками издевательского свойства.
      
      *  *  *
      Спустя семь лет я впервые привёз в Карабут, к бабушке Акулине, сына Дмитрия А и его маму, Кузюку. Горожанке Свете на селе всё было в диковинку, а Дмитрию и подавно, поскольку его жизненный опыт был, как и он сам в свои три неполных года, ещё чрезвычайно мал. Света собирала раков, которых я выбрасывал на берег, однако пойманного моими собственными руками приличного налима решила вдруг помыть – ну, кто когда-либо ловил налимов, понимает, с каким исходом. Ему только хвостиком стоило вильнуть…
      
      Я её ругал – здорово, сознаюсь. И не слишком цензурно. Но не бил. Я вообще никогда её не бил, есть в чём каяться. Она – да, имела право. Два Овна – это вам, не дай Господь, тот ещё подарок! Били меня даже Митькиным горшком по голове, практика имеется. Потом, правда, реанимировали. Пивом. Меня, горшок спасти не удалось. Я же за собой такого права не чувствовал. Нас с ней Творец произвёл из одного материала, что же толку самого себя кусать и грызть?!
      
      Слова – вздор. Их придумали для юриспруденции и вранья. А мы тогда любили друг друга. Искренне, не пробуйте опровергнуть.
      
      А Димку особенно изумили мухи, так как он видел их впервые в жизни. Потом, когда я предъявил ему на опознание полный тазик свежепойманных раков, и в тот же вечер, когда мне удалось, расчищая мой традиционно “спальный” хлев, отловить семейство поселившихся там ёжиков: одиннадцать крохотных, но уже страшно колючих детёнышей и их бесстрашную мамашу, с громким хрюканьем бросавшуюся на обидчиков – в обоих случаях Димка изумлённо и опасливо вопрошал с крылечка: “И это мухи, что ли? Не может быть!”
      
      Не знаю, считать это совпадением или признать складывающейся родовой традицией, однако факт: своего первенца Фёдора Дмитрий А в том же возрасте привезёт именно в Карабут. И для Фёдора Дмитриевича, как тридцать лет назад для его будущего отца, эта поездка станет первым дальним путешествием. Мальцу, по его словам, жизнь в деревне очень понравилась. А уж гадать о подлинной силе его впечатлений я смогу только, если доживу, что вряд ли, до поры, когда Фёдор привезёт в Карабут своего сына, моего правнука.

      *  *  *
      Дополнение 2015года. В августе я приехал в Карабут после долгого, в несколько лет, перерыва. И, конечно же, устремился на рыбалку.

      Вот так чудеса! После нескольких плотиц и подлещиков мне попалась... чехонь. Рыба моего детства, лёгкая тогда добыча любого пацана, жирная и сильная, однако безмерно костлявая, она более чем на пятьдесят лет исчезла вдруг из тех мест. Только опытным и особо упёртым рыбакам изредка случалось изловить единичные экземпляры. И вот возвращение - да в таком массовом количестве, что через пару дней никакую другую бель поймать уже не удавалось, настолько она стала вездесущей.

      На круги своя? Да, замкнулся, видимо, ещё один цикл, которым подвернуты наши "жизнь и деятельность". Пью теперь с этой чехонью пиво в "Серой Радости" у бессменного Михалыча, гадая, надолго ли случилось возвращение.      
      
      
      5. Легкомысленные забавы молодости

      Нерль, Шаха, Шерна, Большой Киржач – все эти речки протекают сравнительно недалеко от Александрова, в котором я оказался после университета по распределению, так что провести выходные дни на любой из них не составляло труда. И в каждой водилась рыба и даже раки, каждую окружали нетронутые лесные угодья с грибами и ягодами. Это теперь, в эпоху всеобщей автомобилизации и вселенского экологического пофигизма, их вытоптанные, напрочь лишённые не только подножного корма, но даже дров берега представляют собой гибрид помойки с автомойкой. А в начале 70-х час езды на электричке плюс несколько километров пешком уводили нас от цивилизации на недосягаемое расстояние. В те годы даже самые живописные места в окрестностях Плещеева озера были почти пустынными.
      
      Именно там, преодолев накануне пешим ходом немалое расстояние от города Переславля до урочища Кухмарь, ранним воскресным утром мы с Серёжкой Хамковым увлечённо ловили взабродку плотву. Лодки у нас не было, а озеро у берегов совсем мелкое, так что забредать приходилось далеко. И угораздило же меня наступить правой задней ногой на что-то очень острое. Сначала показалось, что просто ушибся. Но вскоре, снимая с крючка очередную рыбку, я сквозь чистую воду увидел, как бурое облачко расплывается вокруг пострадавшей ступни. А пока добрёл, истекая кровью и чертыхаясь, до неблизкого берега, почувствовал, что нога совсем онемела.
      
      Как я ни изворачивался, разглядеть, каковы масштабы бедствия, не удалось. Гибкости не хватило. По кровище было, однако, видно, что о продолжении рыбалки можно больше не помышлять. Подошедший Серёга это подтвердил и, отмахнувшись от моих протестов по поводу нерациональной траты ценного продукта, щедро полил ступню спиртом, забинтовал и кое-как втиснул мою пострадавшую ногу в сапог.
      
      По счастливой случайности нам удалось попасть в грузовик, направлявшийся в город. Уже было ясно, что дотопать до Переславля своим ходом мне не удастся, я и до грузовика с трудом доковылял. Хорошо, что сердобольный водитель подбросил нас аж к крыльцу травмопункта.
      
      Дядя хирург похвалил Сергея за грамотно оказанную первую помощь, оценил оперативность нашего обращения к нему, а сам тем временем вкатил мне местное обезболивающее и сразу принялся шить. Шить там было чего.
      
      - Вы, поди, спирт не только на рану расходовали? Внутрь, сознавайся, приняли, или как?
      
      Вёл себя дядя грубовато, что, впрочем, свойственно большинству врачей, а в особенности хирургам. Он уже успел всласть поиздеваться, сопоставив наши затраты на поездку с размерами улова. Килограмм точно такой же плотвы под наименованием “мелочь второй группы” стоил в Переславле сорок копеек, а мы поймали ненамного больше, истратив почти пятёрку только на транспорт.
      
      - Или как! – гордо ответствовал я. – В выходной, да на рыбалке, да с утра, да ещё по такому несчастному случаю…
      
      - Зря веселитесь, – остудил мой безграмотный энтузиазм доктор. – Травма бытовая, так что три дня лечения вам вообще не оплатят. А раз уж были выпимши, то и дальше, не дай Бог осложнений, придётся лечиться за свой счёт. От столбняка прививались?
      
      Но ему понравилось, что пациент и его напарник не юлят, а напротив, именно что веселятся, хотя прививки от столбняка не имеют. Пока. Сестричка по его указу тут же вколола сыворотку мне и, за компанию, Сергею. Всё это время я сидел на операционном столе и с любопытством, однако безуспешно норовил заглянуть туда, где профессионально накладывал свои стежки мой язвительный спаситель.
      
      Чудесный оказался доктор! Вновь придётся признать, что в этой жизни мне везло в степени, которой я недостоин. Он не только честно предупредил, что через час мне захочется на стенку лезть от боли. Он ещё и выдал справку, из которой следовало, что я получил травму в трезвом виде! Решил, видимо, для себя, что причинной связи между травмой и вполне мотивированным приёмом внутрь согревающего не усматривается.
      
      А пророчество насчёт стенки оправдалось очень скоро, то есть уже в автобусе, везущем нас на станцию Берендеево. Там, в дороге, спирт, стало быть, и кончился. Плевать, что разбавлять его было нечем, кой-как перебились. Не маленькие. Настоящему индейцу завсегда везде ништяк! Хорошо, что на станции был, вопреки расписанию, открыт магазин.
      
      Хорошо также, что я жил к тому времени у самого вокзала! На четвёртый этаж, в выхлопотанную им же для меня квартиру Серёга втаскивал своего протеже и компаньона буквально на горбу – настолько убийственно подействовали на меня, страдальца, применённые нами на долгом пути к дому экспериментальные методы наркоза. Однако, доползя неведомо как до прихожей, под разъярённым взглядом Кузюки я сумел малость собраться. Сконцентрировался из последних сил, чтобы только объявить: “А вот и нет! Вовсе я не пьяный. Зря не веришь. У меня даже справка есть!” – и гордо предъявил ошеломлённой супруге солидный, с печатью, документ.
      
      Боже, как она меня любила! И как я этого не понимал!
      
      Ей, бедняжке, пришлось ещё потом – визжа, хотя больно было мне, а не ей – удалять один из тринадцати швов, которыми художественно заштопали мою ступню. На то он и тринадцатый. Сестричка, что снимала швы, недоглядела, и вскоре началось воспаление. Зато я предусмотрительно рассудил, что вряд ли этот случай будет последним, и поэтому не поленился добровольно пройти полный курс вакцинации, гарантирующий пожизненный иммунитет. Так что впоследствии мне если чем и грозила иногда та, курносая, с косой наперевес, то уж, конечно, не столбняком. А от клещей, жравших меня потом неоднократно, никаких вакцин не хватит.
      
      
      6. Экзотика? – Нате!

      Молдова, её гагаузский степной юг. Озеро Ялпуг, по происхождению дунайский лиман. Вася Економов, сосед по общежитию, происходил из этих мест и очень патриотично их хвалил. Так усердно, что мы с приятелем Данилычем соблазнились и напросились в гости. Порыбачить.
      
      Всё там действительно оказалось необычным. К примеру, никто не ходил пешком. Некрупная и явно “бесправная” пацанва отчаянно гоняла по улицам огромного села на мотоциклах, а ещё более мелкие дошкольники разъезжали на осликах. К раннему, около шести, завтраку подана была водка. Хозяин, Васькин отец, полагал, что у русских это в обычае, а мы с Данилычем в ответ решили, что вступать в спор по столь непринципиальному поводу было бы невежливо. А вот супруга хозяина, пока мужики скромно разминались за столом, открыть рот или, тем более, присесть не посмела. Христиане по вере, гагаузы этнически происходят от турок, так что в их сёлах сохранился домашний уклад скорее мусульманского типа. Я даже пожалел на секунду, что Кузюка, произойдя от отца гагауза, ничего в этом плане от него не унаследовала.
      
      Удивительно, однако здешние женщины, похоже, были вполне довольны своим положением, и дискриминацией нисколько не тяготились. Я вообще подозреваю, что сказки о бесправии восточных женщин ими же и сочинены, чтобы, по женскому лукавому обыкновению, заслонить сущность видимостью.
      
      В рыбацком приюте, устроенном на берегу неоглядно огромного, наполовину заросшего гигантским тростником озера, нас снабдили лодками, невероятно грубыми снастями и – инструкциями. А червей мы накопали сами. Причём я пытался вообразить себе того карася, которому окажутся по зубам похожие скорее на выползков местные земляные черви чуть ли не с палец толщиной – и не представил.
      
      А что его представлять в воображении, если он тут же стал ловиться в натуре! Это были весьма увесистые экземпляры, которыми мы втроём за пару часов наполнили нехилых размеров садок. И, конечно, не забывали регулярно освежаться местным Зайбером, так что канистра с вином постоянно летала из одной лодки в другую. А ещё мне случайно удалось изловить загадочную рыбину. Формой тела она больше всего напоминала того же карася, желтовато-зелёным цветом, крапинками на боках и сдвоенным спинным плавником – знаменитого донского ерша-носаря, огромной пастью и бескомпромиссным характером клёва походила на окуня, а нехилыми зубами, коими пасть была щедро усеяна – на щуку. Леонид Павлович о таких диковинах ничего не писал. Это я помнил точно, потому что знал классический трёхтомный труд Сабанеева чуть ли не наизусть!
      
      Хозяевам, дожидавшимся на берегу, наш улов не потребовался. В закопчённом ведре уже допревала уха – столь же невиданная прежде, как и только что пойманное чудовище. Наполовину она состояла из рыбы – так ей и надо, впредь пусть плавает подальше! Остальное месиво представляло из себя довольно густой суп, в котором, помимо традиционных моркови и лука, были уксус, чеснок, много помидоров, но ещё больше – красного жгучего перца.
      
      Приветственно помахав наполненными стаканами, аборигены объяснили за столом, что моя загадочная рыба действительно редкая, зовут её здесь царьком, и что её поимка предвещает удачу. Спустя много лет я без труда узнал эту рыбёшку на открытке, которую ты, Катюшка, привезла для меня из Флориды. Выяснил вскоре, что правильное её название – солнечная, семейство окунёвых, что происходит она из южных районов Северной Америки, а в лиман попала случайно, однако, видимо, прижилась. Пары этого вида строят для выведения потомства гнёзда – явление у рыб очень редкое. Выходит, процесс размножения, как и у нас, высших приматов, носит интимный характер, так что плотных стай, в какие собираются для нереста обычные окуни и многие прочие рыбы, им не требуется.
      
      Но Бог с ней, с ихтиологией, выдержать бы наступившие перегрузки! Махать стаканом пришлось практически непрерывно, чтобы оперативно гасить, под усмешками более стойких хозяев, пожар, разгоравшийся во рту после каждой пары ложек варева, которое своей огненной оригинальностью затмевало не только одесскую уху по-черноморски, но и знаменитый марсельский буйабес. Порция этого супчика стоит сегодня (дополнение 2009 года) от 150 евро, а мы тридцать лет назад натрескались экзотической гагаузской ушицы от души и совершенно бесплатно. Так пусть кто-то посмеет сказать, что мне не везёт!
      
      
      7. Америку открыли без нас. Мы открываем Волгу

      Когда у меня и моих приятелей подросли дети, началась эпоха семейных поездок. Первый такой маршрут мы проложили в 1980 году на каскад Верхне-Волжских озёр. Через год – туда же, в расширенном составе. Стало понятно, что наши женщины не только готовы безропотно переносить неизбежные тяготы дикого отдыха, но и находят его привлекательным, а детям так вообще никакого другого не нужно.
      
      Итак, 1980 год, начало июня. Лодочный переход по водам двух озёр: Пено, а затем Вселуга – занял с непривычки около семи часов. Ещё час мы безуспешно тыкались в берега заранее облюбованного по скверной карте залива близ деревни Адворица. Сам залив был на диво хорош – и оставался таковым при условии, что вы намерены любоваться им с плавсредства, но не собираетесь высаживаться на берег. Увы, берег либо оказывался крутым, либо не имел подхода с воды. Так и не найдя до сумерек приличного места, мы вынуждены были остановиться на терпимом: лишь бы лодки приткнуть да палатки поставить.
      
      Мужики весь день гребли, а потом ещё махали топорами, наскоро обустраивая лагерь. Вроде особо не упирались, но с непривычки, ясное дело, ссадили ладони. Спинам от гребли тоже досталось изрядно, так что, наскоро отужинав уже в темноте спиртом и чаем, причём первый продукт количественно преобладал, сильный пол дружно рухнул на бок и дрых без сновидений.
      
      А женщинам пришлось солонее. Только на рассвете им удалось вырвать из солидарных объятий Бахуса и Морфея одного из нас, Серёжку, СПХ. А до того они, разбуженные непонятным шумом и плеском, тряслись от страха в палатках. Трястись было от чего: оказывается, прямо через наш бивак, буквально цепляясь копытами за стропы палаток и гремя разбросанной где попало после ужина жестяной посудой, из глубины леса бесцеремонно проследовало к водопою стадо диких кабанов. Жду насмешек и попрёков типа: велик же опыт у туристов, если они разбили лагерь на звериной тропе! Смейтесь, имеете право, но помните, что, во-первых, действительно невелик, а во-вторых, другого удобного подхода к воде там просто не было. Это и кабаны до нас сообразили, и здоровенный лось, который ещё ночью временно оккупировал островок напротив, а теперь бесстрашно красовался перед нами во время поспешных сборов в дорогу.
      
      Да, пока детишки с восторгом разглядывали невозмутимо плескавшегося совсем рядом гиганта, женщины требовали немедленно сниматься. Не фотосессии они для себя капризно и явно не вовремя требовали, а драпать. Пусть отдых будет диким, но если вдобавок ещё и среди дикого зверья – это уж слишком! Мужики, несмотря на окровавленные ладони и ломоту почти во всех членах, в принципе против переезда не возражали, однако затруднялись сообразить, куда же теперь направляться.
      
      Ничего не надо было соображать. Не успели наши челны выйти из коварного залива – и вот он, рай осиянный! Слева по ходу чётко прорисовался известный нам – пока только по фотографиям – силуэт знаменитой деревянной церкви Иоанна Предтечи в селе Ширково. Мы ещё не знали, что этот изумительный храм стоит буквально на песке: нижние венцы подклета покоятся на валунах – и всё, никакого фундамента! Русское чудо – одно из тех, которые мы разучились ценить. Главный вход, наперекор всем канонам, обращён на запад – потому что прихожане прибывали водой прямо к крылечку, и к его резным балясинам привязывали свои челны. Кто ж знает наперёд, какая вода случится на Пасху? Потому и подклет такой высокий, и лесенка крутая. Обо всём подумали древние зодчие. В отличие от нас, разучившихся думать.
      
      А правее… даже издали рыжая полоса противоположного высокого песчаного берега и зубчатая зелёная над ним – соснового бора обещали если не уют, то приют. А уж открывшийся взгляду позднее, когда лодки совсем приблизились, дивный песчаный пляж означал для женщин и детей поистине земное блаженство. Вчера, при вечернем косом освещении, мы всей этой красоты просто не могли разглядеть. Сейчас же Косицкий бор предстал перед нами во всём пока ещё неизведанном великолепии. Как, скажите, может не быть Бога, если точно известно, что существует Рай?! За оставшиеся до погоста годы мне не довелось увидеть более прекрасного места.
      
      Хотя вы, дети мои, вправе ехидно спросить: А ты вообще-то много чего видел в своей невыездной жизни, папа? Не торопишься ли ты с обобщениями?
      
      Нет, детишки, не тороплюсь. Примитивный ваш предок, я считаю, что у каждого есть – или, по крайней мере, непременно должен быть – свой, персональный рай.
      
      Как и ад, впрочем.
      
      *  *  *
      
      На берегу без труда отыскалась плоская сухая поляна с удобным сходом к воде и великолепным видом на озеро, посреди которого в часе гребли от нас чуть возвышался над водой святой остров Зосимы и Савватия (Малосоловецкий) с жалкими останками разрушенного монастыря.
      
      Палатки мы расставили пошире, стараясь не топтаться по сплошному ковру цветущих ландышей. В центре поляны построили стол и очаг. На краю обрыва Серёга воздвиг из сухой сосны флагшток, а женщины вручили детворе кусок бязи с ответственным заданием придумать флаг экспедиции.
      
      Озадачивало изобилие комаров, но с этой дичью – после лосей и кабанов – наши девочки готовы были смириться.
      
      Дети всерьёз постарались, и уже к вечеру готовый флаг был рассмотрен и одобрен отцами, матерями и примыкающими лицами. Привожу геральдическое описание: углём на белом поле изображён исполинских размеров чёрный страшный комар, держащий в когтях ма-аленькую рыбку. Полное соответствие с реальностью! Правду говорят о первобытном изобразительном искусстве: примитивно, но зато как точно! Как выразительно!
      
      Ловимые рыбки, правда, вскоре подросли до вполне товарных размеров, а щук оказалось так много, что мы ими просто объедались. Вездесущий комар, напротив, не хотел ни мельчать, ни, тем более, исчезать. Из средств защиты от кровососов в досягаемой округе можно было раздобыть только одеколон “Гвоздика”. Ну, тот самый, который спустя пять лет, с появлением на капитанском мостике страны говорливого выходца из села Привольное, плавно перешёл в разряд алкогольных напитков.
      
      Мы, работники электронной промышленности, потреблявшей в поистине бездонных количествах высококачественный пищевой спирт, в такой конверсии, к счастью, не нуждались. Однако в репелленты “Гвоздика” годилась ещё меньше, нежели в напитки. Поэтому случалось, особенно если вечер оказывался безветренным, что обильно приправленный утонувшими комарами ужин благоухающая компания торопливо съедала за столом, но пить чай отправлялась “в море”, причём только пара дюжин энергичных гребков позволяла лодке оторваться от погони тучи озверевших кровососов. Меня, нечувствительного к укусам, Дмитрий А презрительно обзывал несъедобным. Остальные в отсутствие спасительного южака – а только он сдувал гнус с берега – чувствовали себя неуютно, особенно во время неизбежных прогулок в лес. Девчата придумали удаляться попарно; одна интимно присаживалась, а вторая милосердно охаживала подружку по голой заднице берёзовым веничком. С последующей переменой ролей, разумеется.
      
      Хотя с момента первого подъёма уже восславленного чёрно-белого флага было провозглашено основное (оно же единственное) конституционное правило похода: “Делай что хошь!”, детвора после его ежевечернего спуска сама без сил расползалась по палаткам, чтобы утром, перед завтраком, торжественно поднять флаг вновь. Никто никого не насиловал.
      
      А когда Митька пришёл жаловаться на ушибленный палец, я тут же отослал его за топором. Малец всегда отличался сообразительность. Заподозрив неладное, он с полпути вернулся, чтобы выяснить, зачем, собственно, бате топор.
      
      Выяснил. Топор, оказывается, требовался бате, чтобы отрубить болящий член – причину нытья. Больше я нытья не слышал.
      
      8. Наша Волга: жизнь должна быть полосатой. Как зебра
      
      Год спустя Митька, едва ступив на хорошо знакомый берег, спросил: “Мы, конечно, традиционно вон под той сосной разместимся?” Подросшей и умножившейся в числе детворе вновь предоставили полную свободу. И они, надо сказать, ею не злоупотребляли. Разве что однажды все трое – цветом чёрные, видом страшные – вылетели из лесу с воинственными криками, размахивая луками и копьями. Ладно, оружие мы сами помогли им смастерить. А вот где они, включая девочку Оксану из хорошей семьи, исхитрились в сухом сосновом бору-беломошнике перемазаться до ушей болотной грязью – это до сих пор загадка. Сначала детки не хотели её раскрывать, а потом, за давностью лет, увы, сами забыли. Ума не приложу, где и чем им теперь придётся пачкать своих детей, если те сами не сумеют сориентироваться?!
      
      В эту поездку наш бережок напоминал скорее дом отдыха. Одни из молдаван приезжали, другие отбывали. Часть команды вообще расположилась на острове Зосимы и Савватия. “Море” радовало постоянным штилем, небо – солнцем. Комар, уже привычный, после четвёртого стопаря вообще переставал беспокоить. Рыбы от пуза; молоко за смешные деньги исправно выделяла тётенька из Косицкого – да такое, что, простоявши короткую июньскую ночь, утром оно уже не льётся из трёхлитрухи, пока не снимешь толстенный слой закупоривших горловину сливок. Лепота!
      
      *  *  *
      Но всё хорошее имеет обыкновение кончаться. Два последних экипажа: моя семья и Борис с Надеждой – в безоблачное утро отчалили от обжитого, ставшего родным бережка на двух лодках. Их команда гребла мощнее, но это не имело никакого значения, потому что времени хватало с запасом. К тому же я заметил, что Кузюка ссадила ладони, и запретил ей грести. А потом, никто ведь не разжаловал меня из капитанов, безжалостно пресек бунт на корабле, то есть во время обычной остановки на острове перебросил её пару вёсел в Борькину лодку.
      
      Уже показалась вдали труба турбазовской котельной – наш ориентир. Мне оставалось грести не больше часа, а передовой экипаж приближался к берегу, когда такое приветливое до сих пор озеро вдруг преобразилось: крепко дунуло, волна вмиг закурчавилась барашками и пару раз хлестнула через борт. Сохранять прежний курс, по отношению к которому ни с чего разгулявшийся ветер оказался встречно-боковым, стало очень трудно.
      
      События происходили быстро. Я бы сказал, что как в видеоклипе, но этот жанр тогда ещё не существовал. Вскоре нам уже стал совершенно безразличен курс. Даже на то, чтобы удержать судно носом к волне, у меня уходили все силы, так что поневоле пришлось отдать одно весло Кузюке. Боря с Надей, уйдя вперёд, уже находились в тени берега, то есть в безопасности. А я, упираясь обеими руками и всем хилым корпусом, погружал весло во взбесившуюся воду, как в застывающий, каменеющий битум, ожидая, что оно вот-вот хрустнет – и тогда списец. Сам, скотина, лишил судно запасных вёсел. Чёрные и белые полоски нашей зебры сошлись, как и положено, на жопе. Анатомия называется. Оставалось клясться страшными клятвами оторвать себе на берегу яйца и/или что-нибудь ещё столь же ценное, если нам после этой передряги вообще случится быть на берегу – в живом, по возможности, виде.
      
      Слава Богу, хоть Митька не беспокоил. Он сполз с кормы на днище лодки и мирно дрых в луже, никак не реагируя даже, когда весло, сорвавшись с гребня волны, окатывало его щедрым веером брызг. Психика не выдержала и отключилась. Охранительное торможение называется.
      
      Не только всё хорошее, всё плохое тоже имеет свой конец. Ветер утих так же внезапно, как возник, а от волны нам, и без того мокрым, было фиолетово. Правда, сил направить лодку к причалу у меня уже не осталось, так что мы ткнулись в берег где попало, а потом вместе с Борей перетащили наше корыто взабродку бечевой.
      
      Пока мужики отчитывались перед лодочной станцией, тётки оперативно смотались в буфет, и вернулись оттуда, основательно нагруженные коньяком и портвейном. “Но если выплывем, то выпьем!” Девочки не знали, конечно, этих, тогда ещё не написанных поэтом слов. Женщинами вообще руководит не информация, а интуиция. Так уж они устроены. Хорошо, надо сказать, они устроены. “Никуда мы сегодня не уедем, а будем праздновать спасение прямо здесь и сейчас” – кто бы посмел осудить такое здравое решение!
      
      Насчёт напитков я, как всегда, был согласен, а вот масштабы удачи предложил не преувеличивать. Не укрупнять. Да, поболтало малость, бывает. Да, могли, на крайняк, утопнуть. Хотя наша “Пелла” вроде почти непотопляемая…
      
      Тут Наденька и рассказала нам, какую истерику она закатила по приплытии штатным спасателям турбазы. Но те только отмахивались и со всей мыслимой тактичностью отказывались следовать безрассудным призывам, а взамен постарались объяснить глупой глупышке, что в такую погоду выйти в озеро могут только совсем чокнутые спасатели, а они, Божьей милостью, ещё не совсем…
      
      - Ты бы, Коржов, впредь был поосторожнее. Могли ведь утонуть. Видел же, что мальчик до того потерялся…
      
      Мальчик, с избытком вкусивши ярких впечатлений, опять дрых без задних ног, так что родители могли без помех предаваться ненормированному пьянству. Костра не было, жаль. Не полагалось на территории турбазы. Так что не “чай вместо коньяка”, а наоборот.
      
      - Ничего, Светонька, страшного. Он тоже Коржов, не в трусости же его растить. Надо мальцу когда-то привыкать. Хотя, конечно, соглашусь, что чрезмерно экстремальные ситуации нам, пожалуй, ни к чему. Особенно такие, в которых затрудняешься определить, где кончается экстрим и начинается п*здец. Но не сам же я накликал этот ветерок…
      
      
      9. На Вуоксе

      На следующий год всем захотелось перемен. Мне первому захотелось, если быть точным, а остальным я это желание внушил. Остаток жизни в мои тридцать три казался таким коротким, что жаль было тратить его на повторение давно знакомых, хотя и милых, маршрутов. Новым объектом был избран Карельский перешеек, река Вуокса. То ли река, то ли озеро – а скорее и то, и другое. Здесь всё было иначе, нежели в средней России, и я благодарен судьбе, позволившей узнать поближе этот край, где по многим признакам уже прослеживается суровая близость Севера. Те же привычные виды рыб в озере, та же черника/брусника в лесу. Июльская погода позволяет купаться, хотя войти в воду – проблема: мешают рассыпанные всюду валуны. Скалистые берега буквально завалены ими. Под тонким слоем почвы или мха – тоже камень, так что вбить колышек для палаточной растяжки зачастую не удаётся, и приходится, как это делают горные туристы, привязывать верёвку к камням. А небо совсем другое, непривычно бледное. И свет другой; это я окончательно понял, когда отпечатал фотографии.
      
      Короче, места понравились. Своеобразием пейзажей, чистейшей мягкой водой, изобилием подножного корма. Кто мог тогда предсказать, что Вуоксу мне случится посетить всего пять раз, а вот на Верхне-Волжских озёрах Вселуг, Пено и Волго я стану бывать втрое чаще – и только в двух-трёх случаях испытаю разочарование. Озёра в этом, право же, неповинны. Сам виноват: приезжал в раздрызганном состоянии. То есть, сам ни к чему не готовый, ждал спасения от genius loci (ангела места), от здешнего бурхана, тщетно понадеявшись, что у него нет сейчас других забот, и он, всё бросив, займётся исключительно мною. Нет, спасения и забвения никто не обещал, так что неча жаловаться, не маленький.
      
      Но Вуокса оказалась по-своему великолепна! Всё те же, точнее, такие же обманные карты-схемы кого хошь могли сбить с панталыку. Дяди картографы при их сочинении не иначе как баловались галлюциногенами кустарного производства – настолько смело отправляли они в свободный полёт свою и без того буйную фантазию. Зато осмелившийся коварно завладеть такой схемой возможный враг безнадёжно и неизбежно заблудился бы – в том, видимо, и состояла фишка. Хотя на вуоксинских плёсах, в бесконечных заливах и протоках между островами легко затеряться, располагая даже приличной картой. Нам встречались пешие туристские группы, которые, вдоволь наплутавшись, просили только ответить, Христа ради, на материке они находятся или всё-таки на острове, а если на острове, то как это могло случиться, ведь стартовали они пешим ходом с материка. Мы, водные, причаливали, веря карте, вроде к материку, но дать стопроцентно определённый ответ затруднялись. “Вуокса, сэр!” Михаил Веллер не врёт, когда утверждает, что отсюда запросто можно нечаянно забрести в Финляндию. Слава Богу, что не в Венесуэлу… не к папуасам… не в Антарктиду. Бр-рр.
      
      Бич места – близость к людному Приозёрску, бывшему когда-то Кексгольмом. Красивейший, чудом сберёгший скандинавскую ухоженность городок. Шведы основали его как свою крепость ещё в 1295 году, а затем он кому только ни принадлежал. Крохотный памятник Петру Первому от офицеров Кексгольмского полка, коего Пётр был полковником, за все двадцать два года белофиннского владычества никто и голубиной какашкой не посмел замарать. Ничего не осквернили, ни одного храма не тронули – вот гады! Мелкие, не смеющие дерзать флегматичные ничтожества!
      
      Было обидно.
      
      Современное местное население, напротив, умело и любило дерзать от всей души, отважно стирая за свой счёт грань между отдыхом и идиотизмом. С вечера пятницы, заправившись до ноздрей отнюдь не бензином, его лучшие представители храбро выруливали за штурвалами своих мощных катеров на акваторию плёса, где по берегам реденько гнездились такие же, как наша, компании дикарей, чтобы всю белую ночь демонстрировать береговой публике и, главное, друг другу ходовые и акустические достоинства своих моторов. Устраивали гонки, а то и состязания по фигурному вождению, причём в качестве слаломных вешек использовались торчащие из воды одиночные камни. Довольно часто врезались в эти камни, и, бывало, предвосхитив эпизод из известной кинокомедии об особенностях национальной рыбалки, засыпали прямо за штурвалом. Короче, не только хлеба нам хватало, но и зрелищ – тоже.
      
      
      10. Вуокса (продолжение)

      В день такого вот “шабаша выходного дня” мы с Кузюкой пошли на лодке проверить, целы ли наши жерлицы. Снасти склонным к шакальству аборигенам были не нужны, по-настоящему их интересовала только попавшаяся добыча. Щуку, однако, мародёрам было удобнее прихватывать вместе с жерлицей. А нам тут ещё неделю жить, не напасёшься.
      
      Ну вот, накаркал: первой жерлицы нет, да ещё почему-то вместе с шестом. Шест-то господам воришкам зачем?
      
      Загадка донимала меня недолго. Я порулил дальше и вскоре заметил сноп тростника, подозрительно шустро дрейфующий по заливу. Догнал, потянул за опутывающую его верёвку – и достал пропавший шест с катушкой жерлицы на конце. Другой конец шнура ощутимо сопротивлялся, так что мне пришлось предусмотрительно взять весло наизготовку.
      
      Поняли, почему? Да потому, что вырвать шест, да ещё и охапку тростника с корнями могла только очень не рядовая рыба.
      
      Что и подтвердилось немедленно. Дура, вскоре показавшаяся за бортом, своими габаритами заслуживала не только внимания, но и уважения, да к тому же вовсе не выглядела сильно утомлённой. Я едва успел вбросить матёрую щуку в лодку; в тот же момент она отцепилась, лязгая пастью и угрожая – пусть даже и в неродной стихии – всему живому.
      
      - Под стланик её! – приказал я Кузюке громким командным голосом. Та уже прошла краткий теоретический курс, но теория и её практическое воплощение – это всё же две большие разницы, особенно для бабы.
      
      - Она не лезет под стланик! – жалобно пропищала Кузюка. Не хватало только тяжких травм, которыми скачущая по лодке хищница угрожала нашим босым ногам. Пришлось, хоть это и выглядело неэстетично (Да простят меня защитники животных!), шарахнуть зверюгу по черепу рукояткой весла. Под стланик действительно удалось затолкать только хвост, остальное не поместилось.
      
      Щучки попадались каждый день, но эта красавица вызвала на берегу подлинный фурор. Лидочка Белюга тут же отправилась на вёслах в сторону Яркого, чтобы раздобыть там много-много луку, чесноку и яиц для праздничного ужина.
      
      
      11. Отступление - о рекордах и не только

      Забегая вперёд с целью закрыть тему рекордов, скажу, что практически такого же размера щучку, килограммов на пять-шесть, мне удалось поймать с Олегом Кузнецовым в карельской реке Шуя через год, а следующую – только лет через восемь. Невелики, скажете, рекорды, и будете правы. Однако сам способ ловли, по определению прибрежный, на трофейную добычу просто не рассчитан. Совсем крупная щука, ближе к пуду – всегда донная, и у берегов она только нерестится по весне, а постоянно живёт и находит пропитание в глубоких ямах. Так что поймать пятнадцатифунтовую красавицу в малой реке или у прибрежных тростников большого озера – тоже достижение.
      
      Было это в конце апреля на чудесной и действительно маленькой реке Кубрь. Берега причудливо вьющейся по мощным торфяникам речки, любимой и воспетой когда-то М. Пришвиным, настолько малолюдны, что местное дикое зверьё чувствует себя в безопасности. Однажды, например, мне пришлось быть свидетелем редкого события. Привлечённый подозрительными частыми всплесками вблизи наших жерлиц, я подкрался к ним тихонечко, чтобы застать предполагаемого мародёра с поличным – и был щедро вознаграждён чудным зрелищем. Это, оказывается, выдра, накатав на крутом склоне скользкую дорожку, раз за разом съезжала по ней, скользя на спине, в воду. Не меньше получаса наблюдал я, не шевелясь, за этими её явно шутейными прыжками с трамплина. Аквапарк называется. Было очевидно, что катанием с горки она, отличный рыболов, занималась отнюдь не пропитания ради, а из чистого озорства.
      
      Да что выдра! Что лисы и зайцы, глухари и тетерева, которые довольно часто попадали в поле зрения! Однажды в тех же краях мне довелось встретиться с молодым волком. Бригада из ОКБ занималась на берегах Кубри оказанием – последний раз в истории СССР – шефской помощи селянам на сенокосе. Это тогда так называлось: шефская помощь. Строго говоря, заводчане занимались сенокосом не вместе с, а вместо напрочь отсутствующих крестьян. Последние, видимо, были постоянно заняты чем-то несравненно более важным, нежели корма для своей скотины, вследствие чего на полях-лугах ни они себя не проявляли, ни мы их никак не обнаруживали. Ну а нам, помимо шефских трудов, следовало ещё и, не теряя времени, развлекаться. Вот и теперь на исходе короткой июльской ночи я спешил с удочками к реке, чтобы до начала работы надёргать мелочи на уху для всей компании.
      
      Зверь появился передо мной совершенно бесшумно из зарослей, устилающих дно дренажной канавы, и остановился буквально в нескольких шагах. Такая широколобая, широкогрудая и чуть коротконогая молчаливая собачка с пристальным взглядом. Ох и долго длились те секунды, пока мы с любопытством разглядывали друг друга! Моей хлипкой стеклопластиковой удочкой и дворовую шавку не испугать. Но зверь борзеть не стал. Победив по очкам в игре в гляделки и, видимо, тем вполне удовлетворённый, он, и травинки не шевельнув, исчез в тех же зарослях, оставив меня ещё какое-то время столбенеть по инерции.
      
      На этой же часто посещаемой нашей компанией реке со мной приключился самый постыдный за всю рыбацкую биографию конфуз. Весной, на открытии сезона, угораздило меня подцепить язя. Я сразу понял, что за добыча оказалась на другом конце снасти. Но снасть, к несчастью, была слабенькой, а обрывистый берег омута совершенно не годился для вываживания такой упористой рыбы. Подсака, разумеется, не было. Его никогда не оказывается под рукой, ежели вдруг приспичит.
      
      Сдаваться, однако, уж никак не хотелось, и я потихонечку двинулся вдоль берега к устью впадавшего в реку ручья, стараясь не причинять пока ещё потенциальному трофею особого беспокойства. Минут пятнадцать понадобилось, пока я смог завести уже изрядно утомлённую рыбину в илистое мелководье устья. Там она всё равно сорвалась с разогнувшегося крючка – отечественного, разумеется, производства, поскольку других тогда не было. Такие либо ломаются, либо разгибаются, третьего не дано. Советское – значит отличное, кто бы усомнился! Спасая ситуацию, я без колебаний рухнул в грязь сверху и отбросил добычу подальше от воды.
      
      В этот момент раздались дружные аплодисменты. Вся наша команда, оказывается, успела собраться тем временем невдалеке, чтобы поглазеть с пригорка на довольно шумное и драматичное зрелище. Молча, потому как вякать под руку – одна из самых дурных примет у рыболовов. Увы, возможности искренне, от всей души позлорадствовать я им не предоставил, хотя, конечно, после отчаянного броска брюхом в грязь выглядел не больно-то светски.
      
      - Кого поймал? На сколько?

      - Язя. На килограмм! – гордо отвечал я. А дома он потянул ровно полтора кило. Получилось, что я, приуменьшив успех, согрешил – непростительно, однако, право же, невольно – против одной из самых главных рыбацких заповедей.
      
      *  *  *
      Но я же вроде начинал о щуке?! Так вот, озорница и здесь, как на Вуоксе, утащила шест. Поиски шеста с берега – а это всё-таки шести-семиметровый ольховый или берёзовый хлыст, – вели всей командой без всякого успеха. Пропал, зараза, хотя куда именно и каким образом мог бы исчезнуть довольно большой и хорошо заметный плавучий предмет в маленькой речке, долго оставалось загадкой.
      
      Потом я, обманувшись, дважды совершал заплывы. Не самый, поверьте, приятный способ экспериментальной проверки гипотез. Апрель-то ещё не закончился. Боря уже потерял всякую веру в успех, когда я, оговорив для себя и на этот раз непременный премиальный стопарик, вновь, с воплем, воспроизводить который здесь неуместно, бросился в воду. В третьей попытке меня привлёк какой-то подозрительный сучок, почти вертикально торчащий из воды на середине реки, на заведомо глубоком месте. Скажите, ну кто б сообразил, что в своих метаниях по руслу щука могла зацепиться шнурком за корягу, лежащую глубоко на дне, затем протащить под ней весь запас шнура и в итоге утопить шест – вершинкой вниз, так, что только его комель едва выглядывал из воды, вибрируя в струе. Отвечаю: я б сообразил! Хотя бы потому, что так оно и было.
      
      Ага! Боря на берегу повторил мой вопль уже в ликующей тональности, когда я, нырнув, легко высвободил шнур из коряг и вплавь поволок шест к берегу. Помог мне взобраться на скользкий обрывчик. А вот тащить из воды щуку отказался: уж больно велика, может сорваться. Сам рискуй!
      
      Апрельские купания, поверьте, очень бодрят. Лучше всяких энергетических напитков, которые, впрочем, цивилизации ещё предстояло изобрести. Поэтому я, не церемонясь, шустро выбросил рыбину на берег и галопом налегке поскакал к лагерю, где меня ждали Валера с обещанным премиальным стопарём и личные трусы. В трусах я нуждался даже больше, нежели в стопаре, поскольку от холода мои и без того не особо выдающиеся первичные половые признаки втянулись внутрь организма так, что я выглядел совершенно неприлично, то есть почти как бесполая целлулоидная кукла из пуританских совковых времён. Тем, что оставалось, даже и пописать было бы затруднительно, не говоря о более серьёзных занятиях. Впрочем, ни зловредных критикесс, ни тонких ценительниц мужских достоинств в обозримых окрестностях не наблюдалось, если не считать пойманную матёрую самку. Борис бежал следом и от избытка эмоций периодически шлёпал меня живой щукой по голому заду.
      
      Добычу единогласно уступили мне. Когда я прибыл домой, Серёжка уже спал. А ты, Катёнок, сразу оценила масштаб папиного успеха и тут же принялась названивать деду:
      
      - Ой, дедушка! Ой, бабушка! Папа с рыбалки щуку привёз, да не щуку, а целого крокодила! Или акулу! Ой, деда, зря ты не веришь! Она и вправду как крокодил!..
      
      Помнишь?
      
      
      12. Вновь Вуокса

      Вернёмся, однако, на Вуоксу и в 1982-й год, то есть в эпоху, для вас, дети, да и для нашей семьи буквально доисторическую. Тем же вечером мы с Борей развлекались плотвой. Точнее, я развлекался, а Борису оставалось только досадовать. Всё вроде одинаковое: снасть, кукурузная крутая каша в качестве насадки, и ловим с одного борта лодки, так что поплавки плывут в полуметре. Но что-то заколодило: мне каждый заброс приносит желтоглазую, бестрепетно висящую на крючке плотвицу, а у него “в пуле зеро”. И в вистах, честно говоря, тоже. Лучше б уж в игре так! – алчно мечтал я о несбыточном, потому что такой у Бори характер: если уж ему случается изредка проигрывать, это значит только, что игра и её результат не имеют для него ровно никакого значения.
      
      - Мальчики, а вы на берег не собираетесь? – это будущая Борина жена Надежда подошла сухим путём к месту рыбалки. В тесноте заваленного каменьями лагеря растяжки наших палаток переплетались, так что по их ритмичному подёргиванию можно было уверенно судить о том, что именно кандидаты в молодожёны репетируют, готовясь к семейной жизни. Впрочем мы, ветераны семейной жизни, от них не больно отставали, да и не стеснялись тоже. Эх, молодость!..
      
      - А что там делать, на берегу?

      - Вы бы хоть на часы посмотрели. Ужинать пора. Женщины заждались.

      Действительно, на Бориных часах было полвторого ночи. Действительно пора. Именно ужинать, а то скоро завтрак. Ох уж эти белые ночи!
      
      На берегу нас ждали котлеты из той щуки, талантливо приготовленные под руководством Лидочки по-еврейски. Не знаю, какие из иудеев получаются рыбаки, но еврейская рыбная кухня – это что-то! И каждая котлетина с кулак размером! С хороший кулак.
      
      Да что это я вдруг засомневался в рыбацких талантах избранного народа? За Павла не ручаюсь, но апостолы Пётр и Андрей точно были рыбаками. А ещё Иаков и брат его Иоанн, который Евангелист. По неоспоримой логике вещей, рыбу, прежде чем приготовить, следует, как минимум, изловить. Значит, умели.
      
      Выпивка по такому праздничному случаю не лимитировалась. Не помогло. Лида от котлет отказалась, но зато, понимая в этом толк, в одиночку методично и терпеливо разобралась с разварной щучьей головой, так что от неё остались только устрашающего вида челюсти и крохотная горстка костей. А рыбаки, смолотив по паре увесистых котлеток, обожрались до того, что не имели уже сил встать из-за стола, и поэтому, кряхтя, ползком или на карачках переместились в палатки, чтобы там мертвецки затихнуть до позднего утра.
      
      В эту ночь всем было не до секса.
      
      
      13. Другие курьёзы
      
      Володька Белюга научил меня очень многому. Опытный горный турист, он и в равнинных условиях требовал, к примеру, поставить и обустроить лагерь сразу, независимо от обстоятельств. Позаботиться не только о себе – обо всех, кто играет в эту игру.
      
      Тогда, осенью 1982 года, нас, таких отчаянных, было всего двое. Отправиться на закрытие летнего рыбацкого сезона в ноябре больше никто не решился.
      
      Да и мы за поздним сроком и хмурой погодой особых подарков от своей любимой Шахи не ждали. Развесили с трудом пойманных за весь день мелких окуньков на жерлицах, и, куда ж деваться, если щуки не проявили к ним немедленного интереса, приступили к приёму внутрь. Оделись к тому моменту на вполне ночной, абсолютно спальный манер. Дык ведь и ночь настала, какие проблемы?! Жаль только, что вода кончилась.
      
      - Вов, может, холодным чайком обойдёмся?
      
      Володя не внял, пошёл с кружкой к реке за свежей водичкой, чтобы разбавить очередную порцию спирта. Я, дело понятное, за ним.
      
      Он свалился в реку мгновенно. Берег там очень крут, так что я, пытаясь помочь, ещё через какие-то секунды уже плавал рядом. Результат, учитывая объём выпитого, вполне предсказуемый.
      
      Мы, хохоча, доплыли до пологого бережка, разулись и побежали к угасающему костру, на ходу освобождаясь от тяжёлой одежды. Выпили наспех неразбавленного, разделили по братски мой тренировочный костюм (больше делить было нечего) и занырнули в палатку.
      
      - А правильно Кузюка нам завидовала. Действительно ни единого комарика! – выступал Володя утром, когда мы, приятель в свитере, а я в шароварах от того костюма, собрали на заиндевевшей тропке брошенное ночью мокрое барахло и принялись выжимать его и сушить над костром. Было, как вы понимаете, не до рыбалки. Пару приличных щучек, однако, удалось снять с заряженных с вечера жерлиц, а на большее мы уже не претендовали.
      
      Женщины об этом приключении узнали от нас только 7 ноября, за праздничным столом, украшенным, благодаря Володиной жене Лидочке, щукой фаршированной и щукой заливной. Помните вуоксинские котлетки? – так это тоже она. Нам с Володькой за неделю стало ясно, что вечернее ноябрьское купание и последующая холодная ночёвка не наградили нас не только воспалением лёгких, но даже пустяковой банальной простудой – вот и проболтались теперь с лёгким сердцем.
      
      Публика трескала щук и веселилась. Ясен пень, грустить тут не с чего.
      
      
      14. Удачи и обломы
      
      А потом?
      
      А потом было всякое. Всякое было.
      
      В 1983 году я, трудясь на два фронта, не имел полноценного отпуска, а дарованные майские отгулы (я никогда не считал их заработанными) провёл с Олегом Кузнецовым в Карелии, на реке Шуе. Об этом я уже немного писал отдельно, в пятой главе, и это было здорово, не вру. Старый приятель Олега, абориген Сашка Емельянов, который доставил нас в это чудное место, не поверил, что мы приживёмся, поэтому спустя два дня, после беспокойной грозовой ночи, явился, чтобы возвратить своих дорогих и, видимо, изнемогших в борьбе со стихией гостей в лоно цивилизации. Мы, против его ожиданий, от непогоды ни телом, ни духом не пострадали, а уж в спасательных мероприятиях и подавно не нуждались. Нас, пожалуй, и обычный в Карелии для этой поры снег не испугал бы. Напротив, именно благодаря ночной грозе на одну из жерлиц посягнул, с печальным для себя исходом, немалых размеров налим, на другую – та самая щучка-рекордистка, вторая после прошлогодней вуоксинской. Сохранилась её не слишком удачная фотография. А тёзка, объевшись, под щедрую стопку, ухой с налимьей печёнкой, а потом и жареной щукой, воспламенился рыбацким азартом, истребовал для себя удочку, а водителя отпустил, с Богом, в город.
      
      Летом же было не до езды. На меня свалился цех, который я на свою голову спроектировал, и любовь, Любовь номер три, которая проектированию, как всякая любовь, решительно не поддавалась. Но если уж свалилась – изволь считаться!
      
      И опять я пропускаю то, что к рыбацким путешествиям прямо не относится. Для этого всего – другие главы.
      
      Лелеемая мною идея показать Верхнюю Волгу-84 Свете Маленькой, вашей будущей маме, рухнула в последний момент. Девочка отказалась, не очень-то убедительно сославшись на семейные обстоятельства. Жаль.
      
      Что ж, её право. Отправились неполным составом: Борис, Надежда и я. Полтора года назад они перебрались из Молдавии в Александров, о чём, надеюсь, впоследствии не пожалели. Эта поездка больших радостей не принесла, что можно было предвидеть заранее, да вот не умею я предвидеть. Началось с грозы и бури, заставившей нас прервать маршрут и заночевать в деревушке, в недавно протопленной баньке, куда пустили нас добрые люди. Потом, уже на месте, когда мы высаживались в Косицком, чтобы сопоставить возможности тамошнего магазина с объёмами наших кошельков, на меня неожиданно набросилась местная собачонка. Успела, зараза, порвать штаны и укусить за ногу.
      
      Знакомая тётка, неподалёку полоскавшая бельё, грудью встала на защиту животного. Немалой, будем справедливы, грудью.
      
      - Да не обижайтесь вы на неё. Что с неё, глупой, взять? Она же, бедняжка, взбесилась недавно.
      
      Ясен пень, мне сразу полегчало. Супругов Герасимовых фарт обошёл: остались неискусанными. Не поэтому ли они вскоре вроде бы беспричинно заскучали, а заскучав, слиняли на теплоходе домой, предоставив мне шикарную возможность веселиться в одиночку.
      
      Состояние было такое, что хотелось немедленно помереть. И тут не повезло. Собачка, видимо, оказалась недостаточно бешеной, а моя самостоятельная попытка утопиться не удалась, не стану деталировать фиаско. Слишком много сил неведомо откуда появляется перед последней чертой, так что последний свой поступок следовало бы обмысливать и планировать основательней, чтоб малодушным отказом от задуманного не срамиться перед публикой. Хотя киперную ленту, которой я привязал к ногам каменюку, мне впоследствии не удалось потом порвать – ни в сухом, ни в мокром виде, как ни старался. Я до сих пор молчал об этом эпизоде, только Савину проболтался однажды по чёрной пьянке, а Толя, в отличие от меня, хлопец не из болтливых.
      
      Обратный путь я проделывал комфортно. Умеренный ветерок не мешал, а начиная от Вселук, после выхода в озеро Пено, он вообще ожидался строго попутным. Уйдя мористее, чтобы сполна использовать это преимущество, я здраво решил, что наступило самое время перекусить. Ветер явно посвежел и всё равно гонит лодку прямо к турбазе, чего зря корячиться? Достал предусмотрительно обёрнутый в спальник котелок с ещё горячей варёной картошкой, настругал хлеб и сало. Выловил из-за борта волочившийся за лодкой на шнурке пузырёк с разбавленным спиртом, щедро плеснул полкружки и с понятным удовольствием засосал внутрь.
      
      Хорошо, что успел хотя бы выпить! Закусить удалось только через два с лишним часа, когда я на подгибающихся ногах вышел из лодки на берег. Уж больно внезапно налетел шквал, мигом вышвырнувший мою недогруженную “Пеллу” на середину озера. Впрочем, за те малые минуты, пока я организовывал сопротивление, хлещущие через борт волны её вполне догрузили, намочив заодно не только всё моё снаряжение, но и, что особенно обидно, закуску. Слава Богу, хоть выпивка не пострадала.
      
      Казалось бы, трёхлетней давности опыт должен был подсказать: внимательно следи за каждой подозрительной тучкой. На мелководном, с низкими берегами Пено свежий ветер, особенно дующий вдоль озера, вмиг разгоняет крутую волну, которой побаиваются даже бывалые местные жители. В такие моменты не помышляешь двигаться целеустремлённо; даже просто удерживать судно носом к ветру становится трудноисполнимой задачей. Нет, понадеялся на авось, дурень, – вот меня и пронесло, как щепку в ливень, мимо турбазы в нижний, то есть южный конец озера, так что возвращаться, когда шквал утих, пришлось с неожиданной стороны.
      
      Вот идиот! Самостоятельно не смог утопиться, так сейчас сама природа снизошла помочь, буквально навязывала такую услугу от своих щедрот. Это всё зловредное овновое упрямство: раз попал в передрягу, обязан выкарабкиваться. Только что ведь жить не хотел – не так, что ли? Да, не хотел. Но я намерен сам собой помыкать, а не уступать глупой стихии. Всё, что не сам, Овна недостойно. Мы с собой как-нибудь сами разберёмся, не сочтите за гордыню. А и сочтёте – плЮвать! Щас не вышло, так в другой раз обязательно получится, чай руки-ноги не отсохли.
      
      Люблю природу, но к стихии отношусь с подозрением. А шквал этот оказался, как потом удалось выяснить, слабым отголоском случившегося в тот же день, 9 июня 1984 года, катаклизма, захватившего территорию от Урала до Верхней Волги. Город Иваново особенно пострадал тогда от разрушительного смерча. Или урагана. Пёс их разберёт, эти атмосферные явления. Знаю теперь по многолетнему опыту, что случаются они обычно в первой половине июня, кто бы объяснил, почему? В наших краях почему-то издавна наблюдается явный дефицит специалистов по торнадо и цунами.
      
      
      15. Удачи? Обломы?
      
      Коню понятно, почему вся эта дурацкая отчаянная бравада спустя год миновала. Наши длившиеся почти два года обоюдные старания дали наконец-то результат: 30 мая 1985 года моя ненаглядная Малышка забеременела.
      
      В два месяца ещё очень многое можно, тем более, что ездить на ней верхом никто не собирался. Но теперь отказ от совместного отпуска Светик объяснила уже заботой о тебе, Катька, о дорогом моём, драгоценном моём детёныше, ещё невидимом и неощутимом. Жуткая по дискомфорту автобусная поездка по Есенинским местам в октябре – это почему-то можно было, альбом дурацкий остался от того путешествия. А вот с любимым выбраться в августе на Вуоксу – никак. Не доверяла она мне, что ли? Тогда не знал ответа, и теперь не знаю. До сих пор многое для меня в нашей семейной жизни остаётся необъяснённым.
      
      Туда мы отправились с сыном Дмитрием А, приятелем Толей Савиным и его очаровательной подружкой Машенькой Агаповой, избрав на этот раз Рыбачий залив со знаменитым островом Бабий Пуп. Не прогадали ни в чём: прорва грибов, сплошной ковёр черники и прочей ягоды – рай! Тепло, из воды не вылезали. И рыбы вполне бы хватило для формирования Катькиного скелетика, не пришлось бы вашей маме терять свои зубы. Ни единый комарик не донимал, ни единого дождика не пролилось. Курорт!
      
      Но – опять не сложилось. Обычай не дозволяет спорить с беременными. Я не спорил. Но и свои планы никогда не ломал, в чём, видимо, оказался по гроб виновен. Мне об этом Света потом сообщила, когда уже поздно было что-либо исправлять. Да я и не стал бы, даже если бы было ещё рано.
      
      
      16. Под знаком Рыб
      
      Понятно, Катёнок, что в год твоего рождения я никуда не рыпался. С появлением на свет тебя, нашего желанного, заранее любимого детёныша какие могли быть путешествия?! Только полтора года спустя мы – опять с Митькой и Машей – в начале лета отправились к Толику в гости на чудную тихую реку Терсу, приток Медведицы – той, что слева впадает в Дон, а не той, что хоть и является тоже левым притоком, но – Волги. Понятно, что в гости – это относительно. Жили, как всегда, в палатках на берегу. И только в день приезда/день отъезда злоупотребили гостеприимством Толиной душевнейшей мамы и его радушного отчима.
      
      Нас буквально изводила назойливая мелкая мошка. Зато на жерлицы ловились не только щуки, но и увесистые судаки, а на удочку – лещи.
      
      *  *  *
      Тебе, Катёнок, не было и трёх лет, когда мы с мамой стали брать тебя в наши недальние воскресные выезды с ночёвкой. Тебе нравилось. Ещё бы: большую часть пути предок нёс тебя на горбу. Женщинам вообще нравится кататься на шее, ты не исключение. Многие ради этого готовы и ноги раздвинуть, примеров тьма. Ну, это так, к слову. Зловредность проявляется.
      
      Изловив пяток ельцов в быстрой мелководной Шерне, я поднялся по крутому берегу в бор, где мама, разоблачившись и прикрыв глаза, лежала, блаженствуя, навзничь в тени сосны, а ты отиралась рядом.
      
      Но заинтересовала тебя не рыба, а забавное существо, опасливо выглядывающее из песчаного домика-бочонка. Ручейник или шитик называется. Или косолапик. Любимый корм разнообразной рыбы. Я их принёс тебе целую горсть.
      
      Как же ловко ты с ними управилась! Крохотными своими пальчиками ты принялась осторожно доставать личинок из домиков и раскладывать у мамы на животе, а они тут же стали расползаться в разные стороны, не особо доверяя твоим ласковым заверениям в дружбе и любви.
      
      Мама тоже решила полюбопытствовать, чему дочурка умиляется, чем же это её животик так нежно щекочут, и лениво разлепила веки. Видывал я прыжки с места, но чтобы взлететь на метр из положения лёжа на спине – такое Гиннесу не снилось!
      
      Помнишь?
      
      
      17. Отцы и дети

Длительные выезды мы продолжали и в последующие годы, всякий раз видоизменяя маршрут. Светлана Первая (Большая) охотно, без опасений и колебаний отпускала со мной Дмитрия А. Уже привычный к скитаниям, старший отпрыск чувствовал себя в этих походах вполне комфортно, хотя бесил меня как полным отсутствием интереса к процессу рыбной ловли, так и пренебрежением к её результатам. Именно, ленясь скрупулёзно выбирать косточки, самым смачным частям рыбьей тушки он тогда предпочитал хвосты.

      Прошло немало лет, пока у хлопца, нечаянно для него самого прорезался, наконец, азартный интерес к рыбалке, а позднее и вкус к её плодам – в чём-то даже то ли изысканный, то ли извращённый. Например, рискованная манера поедать за разделкой рыбы сырую щучью печёнку. Готовить хе я у него научился. И пока ещё не встретился на берегах разнообразных водоёмов такой гурман-привереда, которому не понравилось бы приготовленное мной незамысловатое корейское блюдо. А Митька, когда пришла, наконец, пора матримониально определяться, сначала предусмотрительно свозил свою избранницу Ирину, теперь мать моих чудесных внуков Фёдора и Семёна, на недельку на Вуоксу, а уж только потом, не иначе как по результатам поездки, оформил свой с ней законный брак. Теперь уже Ира мечтает, подрастив детишек, выбраться с ними на такую же дикую волю.

      
      18. Немного техники
      
      В младенчестве я мечтал о спиннинге, но тогда заморская диковина была не по карману. Сети во всех их разновидностях никогда меня не привлекали, потому что выследить и обхитрить рыбу не в пример интереснее, нежели поставить её, и без того всячески гонимую, с помощью промысловых орудий в безвыходное положение. Мне, говорил я, в том, что, в частности, касается рыбной ловли, но и не только её, гораздо интереснее соблазнить, нежели изнасиловать. Теперь же так сложилось, что меня увлекла ловля щук на жерлицы.
      
      Щука обычно атакует рыбку, чем-то отличающуюся от плавающих поблизости других таких же рыбок, из засады, и хватает её всегда поперёк туловища. Правда, дохлые и неподвижные охотницу не интересуют. А вот заглатывает добычу она всегда на ходу, в движении – и всегда разворачивает её головой вперёд. Поэтому её не смущают колючки ершей и окуней, да и размер жертвы может доходить до четвёртой части от веса хищницы. Кстати, на давно и горячо любимой Шахе, да и на Кубри тоже она зачастую предпочитает ерша всем прочим живцам. Только линей щука почему-то игнорирует. А колюшку не жрёт потому, что у этой крошечной рыбки колючки не складываются, так что глотать её даже щуке затруднительно. Что ж, в местах её обитания всякой прочей мелочи обычно хватает. Сытая, она может сутками лежать, бревно бревном, на хорошо прогреваемом прибрежном мелководьи, а если вспугнуть её близким всплеском, лениво отодвигается на несколько метров в сторону – отстаньте, типа.
      
      Но голодная, особенно при перемене погоды к ненастью, она начинает упорно бороздить водоём – и тут держись! На той же Вуоксе, торопясь на берег от настигающей грозы, наша компания наблюдала, как взрослая утка, плывущая прямо по курсу лодки, после мощного всплеска рядом с ней вдруг исчезла с поверхности – и уже не появилась, болезная. Хотел бы я сфотографироваться рядом с той охотницей! Уж это была явно не травянка. Клянусь, тут же и отпустил бы – из уважения к размерам пасти и преклонным годам.
      
      Зрение у щуки широкоугольное. Из-за этого она не видит добычу вблизи, под самым носом. Получается, что последний бросок она делает вслепую. То есть активная, юркая рыбка имеет шанс сманеврировать и спастись. Хворенькая и вялая, наоборот, обречена. Размер же не имеет особого значения.
      
      Забавно, что другие обычные в наших водах хищники: окунь и судак – преследуют добычу зряче. И зачастую стаями, как загонщики, так что рыбёшке не спастись. Однако глотка у этих хищников узкая. То есть сама природа ограничила их аппетит всякой мелочью, которой много и не жалко. Эх, нам бы такое приспособление! Чтобы мы, двуногие и всеядные, не смели вмешиваться в сложившееся природное равновесие так бесцеремонно, как сейчас. Так активно, что скоро в воде останутся, видимо, одни ротаны. Или одни гниющие сети.
      
      Устройство жерлицы, при всей его простоте, точно учитывает щучьи повадки. Это катушка с намотанным на неё запасом прочного капронового шнура, которая подвешивается над водой в местах обитания хищницы. Шнур закреплён на катушке так, что мелкий, слабосильный живец не в силах его размотать, поэтому, умело насаженный на металлический поводок, он вынужден плавать, пока жив, в пределах, отпущенных ему свободным концом шнура. А рыболов предусмотрительно удаляет из этой зоны любые палки и травинки, в которых живец мог бы запутаться и утратить подвижность. В момент хватки щука вырывает шнурок из защепа, после чего может без помех перемещаться с добычей в пасти, сматывая с катушки шнур, пока не проглотит приманку. Для неё это ещё не конец, но попытки пойманной хищницы высвободиться хоть и представляют из себя интересное зрелище, однако к успеху обычно не приводят – конечно, если снасть во всех звеньях надёжна, а рыбак опытен и не суетлив.
      
      То, что продавалось в магазинах: сами жерлицы и оснастка для них – в дело если и годилось, то разве что на самый безысходный случай, для полных “чайников”. Мы делали свои катушки из коротких отрезков вакуумного шланга, который не боится ни солнца, ни воды. Шнур добывался на соседнем заводе “Искож”, где из него плели маскировочные сети. Он тоже оказался, как и всё, что делалось для “оборонки”, практически вечным. На поводки шла мягкая отожжённая нихромовая проволока, которая не блестит, не ржавеет и не ломается. Не торопитесь осуждать автора за то, что и шланг, и нихром он использовал казённый, заводской. Ему далеко до аппетитов особо изощрённых любителей зимней рыбалки, которые таким же предосудительным способом обзаводились платиной для кустарного производства отличных мормышек. Короче, родной завод в условиях нехватки и низкого качества ширпотреба и спорттоваров в стране невольно содействовал совершенствованию снастей. Только крючки-двойники приходилось покупать в магазине, однако, будь моя воля, я бы кое в чём изменил их конструкцию. Впрочем, обычно сходило и так.
      
      Вообще кроме щук на эту снасть в разных обстоятельствах нам попадались окуни, судаки, голавли, налимы – и даже сома Боря поймал однажды на Терсе! Однако обычными трофеями, строго по Л. П. Сабанееву, оказывались не особо крупные, то есть самые вкусные прибрежные щучки-травянки. И совершенно заблуждаются те, кто считает жерличную ловлю неспортивной. Посмотрели бы эти пижоны, чем занимаются любители электроудочки и китайских грошовых сетей!
      
      Как старый поклонник жерлиц скажу, что ловля на них – это не пассивное ожидание, как может на первый взгляд показаться, а достаточно увлекательный процесс, хотя, конечно, адреналина выделяется поменьше, нежели у спиннингистов. Удачно выбрать места для установки снастей, изучить режим питания и вкусовые предпочтения местной хищницы – это непременно нужно, но это ещё далеко не всё. Большую роль играет и совершенство снасти, и сноровка рыбака. Ведь насаженная в качестве приманки живая рыбка должна не только как можно дольше оставаться живой, но и вести себя привлекательно, чтобы сохранять шанс быть проглоченной, причём желательно щукой, а не чайкой. Но самый главный спорт начинался, когда приходилось нырять в ледяную воду, чтобы выпутать добычу из коряг. Почему-то именно мне доставалось обычно это упражнение. И не советуйте старому специалисту выбирать места, где коряг нет, ибо там и щуки нет – проверено!
      
      
      19. Особенности рыбацкой кулинарии
      
      Постепенно в компании с мало меняющимся, сыгранным составом всё было доведено почти до автоматизма. В частности, так исторически сложилось, что готовить еду автоматически должен был тоже я. Или, по крайней мере, квалифицированно направлять процесс.
      
      Нашли, враги, самого покладистого! Да ещё и шантажировали. То есть прямо давали понять, что вот сожрут все концентраты – и в путь, поскольку жрать больше нечего.
      
      В порядке мести я старательно тянул время, и обычно приступал к стряпне, только злорадно убедившись, что рыбаки уже истекают голодными слюнями и вообще теряют терпёж. При таком подходе выигрыш двойной. Во-первых, народ, пребывая буквально в предвкушении, не разбредается по лесу или водоёму, а постоянно находится под рукой в готовности помочь, так что командовать легко и удобно. Во-вторых, предельно изголодавшаяся публика успевает до того нанюхаться вкусных запахов, что напрочь утрачивает способность относиться к достоинствам стряпни с необходимой критичностью. Разумеется, своевременно предложенная стопочка, знаменуя и довершая скромный кулинарный успех, способна превратить его в подлинный триумф.
      
      Втянувшись, со временем я сам полюбил готовить, так что вскоре наше простенькое меню обогатилось, по мере роста благосостояния, рыбой, тушёной с овощами в томате, рыбой, тушёной с грибами в майонезе, рыбой в пиве, заливной щукой, грибными аппетитными супчиками, а много позже так и корейским блюдом хе. Это вдобавок к традиционной ухе и свежей рыбе горячего копчения, в технологии которого мы, после нескольких неудачных попыток, в итоге преуспели. Десерты у нас не практиковались, поскольку мало гармонировали с водкой и спиртом, однако чай всегда был самый лучший. Иногда для разнообразия я заваривал его с молодыми побегами черники, брусники и малины, с листьями земляники. Такой таёжный чаёк при очень приятном вкусе обладал ещё и сильным мочегонным действием, поэтому употреблялся только днём. Чтобы пореже вылезать в ночь из уютной палатки.
      
      Тем из вас, кто испытывает приступ здорового скептицизма: подумаешь, бином Ньютона! – рекомендую попробовать сварить в тонкостенном рыбацком котелке рассыпчатую гречневую кашу. Вряд ли вы, господа пересмешники, сами станете есть то, что у вас в итоге получится! Мясную тушёнку я старался оставить в резерве, так что чаще всего несколько банок или возвращались домой невостребованными, или закладывались в тайник на хранение до следующего приезда – это считалось хорошим тоном.
      
      В походной аптечке всегда были в наличии и карболен, и бесалол, и фестал “от животика”, но, слава Богу, за многие годы эти средства ни разу никому не понадобились, что наглядно доказывало: кок радеет о свежести еды и старательно блюдёт гигиену. Но, по-честному, так и все прочие медикаменты, кроме йода или зелёнки, оставались обычно невостребованными. Разве что Валера Ерченко в первые пару дней непременно пожалуется на головную боль и попросит пентальгину. Мне было совершенно ясно, что Валерина головка болит явно от непривычки к избытку кислорода, да и то, видимо, только потому, что он, в отличие от прочих участников, безрассудно рискует здоровьем, ограничивая себя в алкоголе.
      
      
      20. Скучная хроника (можно пропустить)
      
      С некоторых пор я стал вести в каждом путешествии краткий дневник. На листки, выдранные их перекидного календаря, ещё дома заносилась вся предварительная информация. Указывались все известные на каждый день народные приметы. К советским праздникам добавлялись церковные, а также личные памятные даты. Зачем? – Да исключительно ради того, чтобы обеспечить ежедневной выпивке внешнее оправдание. Хотя пьянство, как процесс (Или состояние. Это всегда очень индивидуально), при наличии внутренней потребности вряд ли нуждается во внешнем оправдании. А в ходе мероприятия фиксировались все существенные события: погодные условия и клёв, меню, успехи, травмы и хохмы – всё, что могло поместиться на календарной страничке. Хороший тренинг для желающих писать кратко и ёмко! Именно благодаря этим дневникам, подкрепляющим неплохо сохранившуюся память, мне легко удаётся реконструировать каждый приметный день каждого путешествия. А уж статистика, связывающая клёв белой рыбы и щучий жор с фазами Луны и погодно-климатическими условиями, просто бесценна! И, разумеется, совершенно секретна. Передал бы наследникам, да где они?! Пусть отзовутся.
      
      Вот выдержки из кратких походных заметок начала 90-х годов. К этому времени уже и ты, Серёжа, появился на свет. Однако, по причине крайней молодости, ещё не мог бы составить предку компанию.
      
      *  *  *
      Верхне-Волжские озёра, озеро Вселуг. 27 июля – 10 августа 1991г.
      
      Команда: Вася, БГер, Валера с сыном Максом, я. Дмитрий А присоединился 3.08.
      
      28.07. Приплытие без приключений. В пути – 4 часа. Лодка “Лазаревка” (деревянная) в ходу и на рыбалке лучше ”Пеллы”.
      29.07. Поставили первые жерлицы. Первая уха.
      30.07. Пеший поход в Ширково. Нет уже ни почты, ни магазина. В заливе взяли двух щучек. Пожарили. Первый “день здоровья” – пили только вечером.
      31.07. День здоровья.
        1.08. (Луна в последней четверти) Шесть щук! Хватала даже дохляков.
        3.08. Занялись ловлей леща на глубине. Приехал Митька – аккурат к ухе.
        4.08. У меня и Валеры – 20 лет работы в электронной промышленности. Две щучки. На глубине ловятся пока только подлещики. Вечером отметили праздник бутылкой водки.
      Соседи у нас американцы, экологи-любители. Их инструктор вечером сбежал к нам и травил байки под стопочку.
        6.08. Одна щучка и почти ведро подлещиков с утра. Осталось 6 банок тушёнки, 2 – сгущёнки. В дефиците перловка, вермишель и черви.
        8.08. Сборы в дорогу. Снимали жерлицы уже под дождём (первый дождь).
        9.08. Старт в 11.00. Всю дорогу гребли против ветра (5 часов). По оз. Пено – под дождём и при заметном волнении.
      Посетили на станции ресторан. Уже на вокзале узнали, что над Косицким бором около 16 час. пронёсся смерч или ураган. Поломало лес. Есть раненые и погибшие, но толком никто ничего…
      
      *  *  *
      Верхне-Волжские озёра, озеро Вселуг. 14 мая – 22 мая 1992 г.
      
      Команда: Валера и я.
      
      15.05. Остановились на острове. Вечером получили ни за что штраф от рыбнадзора (всё тот же Барсуков) и предписание пилить дальше. Достал из Валеры клеща – уже при свете костра.
      16.05. Косицкий бор. С 7 жерлиц 2 щучки по килограмму. Уха и жареная рыба остались на утро. Валера достал из меня клеща.
      17.05. На глубине не клюёт. Утром взяли пару щурят, а вечером – хорошенькую самочку. Пошла на заливное.
      На нашей прошлогодней стоянке сплошной бурелом. С трудом отыскали остатки лагеря: обломки стола вбиты в песок по столешницу. Как же вовремя мы слиняли прошлым летом! И как же не повезло ребятам, которые ждали нашего отъезда, чтобы занять обустроенное место…
      Заливное – класс!
      19.05. Ясно, холодно (всё время холодно), сильно болтает. 4 щуки.
      20.05. 5 подлещиков у Валеры. 1 щука. Сильный ветер и волна.
      21.05. 2 щурёнка. Отъезд. В пути при слабом ветре – 3 часа.
      
      Самый курьёзный эпизод, случившийся в конце этого путешествия, остался вне дневника. А жаль. Попытаюсь восстановить.
      
      Уходя, мы решили попутно снять установленные на глубине якоря. Двадцать метров добротной верёвки на дороге не валяются. При нынешней-то бедности.
      
      Один поддался без особого сопротивления. А вторую каменюку, видимо, засосало в ил гораздо глубже.
      
      - Меняемся, – объявил досадливо Валера и прошёл на корму, где я уже изнемог в попытках оторвать свой якорь от дна. Конечно, его сто килограммов живого веса выглядели убедительнее, нежели мои шестьдесят.
      
      Физик, то есть я – это достаточно абстрактно. В смысле практически бесполезно. Университет, вашу мать! Но Валера – механик, Уральский политехнический, а это конкретно. Или, скажем, предметно. Как Б. Н. Ельцин, который оттуда же. Валера намотал на весло свободный конец верёвки и стал потихоньку его вращать, используя как блок. Проигрывая в пути, выигрываем в силе – этому нас обоих ещё в школе учили, да мне вот не случилось сразу допереть. Кроме высшего образования хорошо бы иметь хотя бы среднее соображение. Ну, восхищаюсь приятелем. Пытаюсь исправиться, и, стоя на носу, принимаюсь подпрыгивать, чтобы создать килевую качку и тем облегчить Валере его задачу.
      
      Процессом увлеклись оба, забыв на время о Третьем законе Ньютона. Он (закон) сам, однако, о себе напомнил. В тот, конкретно, момент, когда через корму, притопленную Валеркиными мощными усилиями, в лодку потоком хлынула забортная вода…
      
      
      *  *  *
      Верхне-Волжские озёра, озеро Вселуг. 10 июля – 26 июля 1992 г.
      
      Команда: Вася, БГер, Валера с сыном Алешкой, я.
      
      11.07. Вновь не смогли найти пристанище в заливе у Адворицы. В Косицком бору пришлось свалить огромную сухостойную сосну – угрожала. Меня искусали осы.
      12.07. Совпали День рыбака и Пётр и Павел. Уха, копчёные подлещики, пузырь “Короны” – праздник-то двойной!
      После полуночи двинули с БГером на ночную ловлю леща.
      13.07. Взяли пару лещей и пару подлещиков до 4.30. Щук нет. День трезвости.
      15.07. Принялись ловить подъязков в устье Язженицы, на самом её фарватере.
      16.07. За день взяли пять щурят. Хороших щук нет.
      18.07. Праздник: купили хлеба! Уха, кофе, водка.
      20.07. Проводили БГера и Васю. Вечером на дорожку взял судачок у Алексея. А мои две щуки сошли!
      21.07. Взяла, наконец, щучка на пару кг. Тушёная в томате, с рисом – объеденье! Последний спирт и дневная спячка. Жара.
      23.07. Две щучки, обе поболее килограмма. Жара неимоверная. Червей нет. Плотва и подлещики хорошо берут вблизи берега на опарыша.
      25.07. Догребли при попутном ветре без приключений. Уехали без затруднений.
      
      *  *  *
      С отъезжающим Борисом я передал записку для жены. Вот она дословно.
      
      
      Понедельник июля не помню какого числа
      В город девушке Светлане Маленькой и её малым детушкам от (предп.) папани
      
      Дорогие мои жена и дети!
      Извещаю, что жив-здоров и даже посылаю с оказией рыбки вяленой да рыбки копчёной свово производства.
      Жаловаться нам не на что, а Указы (не нырять за щуками, не пить больше литра) мы тут, с Божьей помощью, кой-как блюдём. Жалеем, что нет с нами жены и детушек, а то скусный свежий провиант девать некуда, а здешние леса и пляжи зело теряют без вас в привлекательности.
      Тётки, правда, здесь кое-какие есть. С дядьками, правда.
      Отъезд отсюда намечен на субботу. Если погода даст. В любом случае не беспо…
      Ерченки кланяются.
      Подателя сего послания гони в шею. После лесов и озёр он голоден и очень опасен!
      
      
      21. На рыбалку – всей семьёй
      
      Да, на следующее лето мы с Валерой запланировали на июль семейный выезд. Ежегодные майские поездки совершались в мужской компании и исключительно ради рыбалки: именно в это время у берегов ловились язи и лещи, а также хорошо брала щука, зато из природных радостей наличествовали только холод, сырость, клещи и комары. Из этих поездок толпа возвращалась насквозь прокопчённой. Загар покрывал только лица и кисти рук, растрескавшиеся к тому же от постоянной возни в холодной воде. Однако немалые уловы удавалось сохранить и доставить домой в солёном, копчёном, а если повезёт, то и в готовом вяленом виде, чем искупались все неудобства и сполна удовлетворялось тщеславие добытчиков. Летом же рыбу имело смысл ловить “без фанатизма”, то есть исключительно на прокорм, зато в лесу полно грибов и ягод. Ну и подышать живительным воздухом соснового бора, покупаться, позагорать не повредило бы нашим бледненьким комнатным детишкам. Серёге, младшему, исполнилось только три года, но я считал, что лучше к такой жизни привыкать смолоду.
      
      Тогда уже вовсю простаивали предприятия, многие вообще перестали платить зарплату. Знакомые ребята из Звёздного городка, соседи по стоянке, ради самоокупаемости летнего отдыха поселялись в Косицком бору на весь сезон – с жёнами и детьми, с кошками и собаками. Образ жизни здоровый, затрат минимум, корма подножные. Да ещё увозили домой заготовленные прямо здесь припасы сушёных грибов, ягодных варений, вяленой и копчёной рыбы. А на месте буквально гурманствовали, в чём я убедился, отведав у них пельменей из свежего судака. Насмотревшись на это благолепие и обзавидовавшись ему, я стал подбивать Валеру выехать следующим летом на вольную волю семьями, чтобы жёны и дети тоже вкусили таких милых нам радостей.
      
      Впрочем, кошку соседям приучить к подножному корму так и не удалось. Я сам наблюдал, как она, разложив на рассвете у входа в застёгнутую палатку полдюжины трупов задушенных на ночной охоте лесных мышей, всеми доступными кошке способами пыталась разбудить хозяев, чтобы те оприходовали добычу, а в награду накормили – рыбой. Ловила она грызунов виртуозно, однако считать пищей отказывалась наотрез. Или просто не умела их есть.
      
      Не смею утверждать, что Светлана была увлечена идеей. Согласилась, и то ладушки. Я же легкомысленно вознадеялся, что аппетит придёт во время еды. И, как всегда, просчитался.
      
      Ей не нравилось решительно всё. Свежий попутный ветер позволил быстро добраться до конечного пункта под парусом. Серёгу, правда, укачало, и он всю дорогу продрых. Зато Катерина от захватывающего полёта по волнам была в полном восторге, который я успел зафиксировать на фотоплёнку. Этот снимок потом в Америке побывал вместе с Катюхой, и даже произвёл там некоторый фурор. Я уже писал об этом.
      
      Лодкой мы с Валерой, равно как и его сыновья, владели отменно. В процессе обслуживания жерлиц учёба проходит чрезвычайно эффективно, потому что если гребец не выдерживает необходимую точность рулёжки, он наверняка и незамедлительно узнаёт о себе от скорчившегося на корме заряжающего очень много новых слов, привести которые здесь, не нарушая благопристойности, невозможно. А на дальнем переходе требуется, кроме умения упираться, высокая согласованность движений обоих гребцов.
      
      Женщины не проявили к гребле никакого интереса, хоть это лучше любого тренажёра укрепляет фигуру, а тебе, Серёга, садиться за вёсла было рановато. Но прекрасно помню, как ты, компания как раз ужинала, спросил вдруг насмешливо:
      
      - Пап, а что это они лапами махаются?
      
      Да, это было зрелище. К нашему берегу приближалась, растянувшись на километр, эскадра таких же, как у нас, лодок. Плановый поход жильцов одной из турбаз, должно быть. Называть их водными туристами я бы поостерёгся – хотя бы потому, что ни на одном судне экипажам не удавалось грести синхронно. Даже случайно не попадали в такт, зато постоянно цеплялись вёслами. Я танцую лучше, нежели они гребли. По выражению наблюдательного Серенького, “лапами махались”.
      
      Ну, это позже. А пока на плотно заселённом берегу нашлось вполне приемлемое местечко для стоянки – уже удача. Штабеля берёзового и соснового кругляка высились рядышком бесхозные. Это потому, что завалы после смерча 1991 года лесники расчистили быстро, так же шустро посадили молодой лес, строевую древесину вывезли, но с дровами возиться не стали, бросили, к радости туристов, на разграбление. Ясно, что погода не в нашей власти. Зато прочие обстоятельства мы ради хорошего отдыха способны организовать сами.
      
      Угу, размечтался. С первого и до последнего дня Света демонстративно проявляла недовольство. “Вы можете терпеть молча и непогоду, и неудобства, а мне здесь не нравится, и я не стану этого скрывать” – чтобы прочесть это на её лице, переводчик не требовался. Валерины пацаны были, как дома. Лёшка трогательно заботился о Катерине. Ухаживал? Галина, жена Валеры, если и не испытывала безбрежного счастья, то вполне удачно это скрывала. Серёга проявил себя зорким и удачливым грибником. А Свету грибные находки не радовали, уловы оставляли равнодушной, а довольно частые дожди вообще выводили из себя. Боюсь, не тогда ли образовалась первая, почти незаметная трещинка, с которой началась гибель нашей семьи? А я дожил до единственной за всю жизнь поездки на природу, где нарушен был командный дух – и даже оказалась реальной угроза бунта на корабле. На меня почему-то легла ответственность даже за неподвластные мне природные стихии. Хотя экстрима, то есть ураганов и падающих с неба камней, в округе не наблюдалось. А приступать к “разбору полётов” до того, как они завершились, всегда считалось дурным тоном.
      
      Увы, кислое настроение мамы неизбежно передавалось детям, так что даже маленькие гастрономические чудеса вроде невероятно пышных и обалденно вкусных оладушек с изюмом и курагой или “таёжного мороженого” не могли его надолго поправить.
      
      Такие оладушки, по свидетельству Галины, никогда не удавались ей ни до, ни после той поездки. Секрет остаётся неразгаданным – можете дерзать. Валера каждую поездку пытается, однако выходит хоть и вкусно, да всё-таки не то. А вот “мороженое” легко воспроизводится в любых условиях, были бы исходные продукты.
      
      Даю на всякий случай рецепт. Мне с трудом верится, что вы: молодые, здоровые и активные потребители самых изысканных благ цивилизации – когда-либо предпочтёте самодеятельное путешествие по безлюдным местам привычному уже для вас отдыху в многозвёздных отелях экзотических стран. Мне вообще в это не верится, потому что ваша мама имела достаточно времени и возможностей, чтобы надёжно привить вам отвращение не только к папе в целом, но и к его пристрастиям и занятиям в частности. Но рецепт-то чем повредит? Никто ж не принуждает вас самим заготовлять чернику и лично доить из коров сгущёнку…
      
      В большую миску со свежесобранной черникой добавляется банка сгущёнки, затем всё перемешивается, слегка разминается и подаётся к столу. Ни цветом, ни вкусом ни один изысканный десерт не сравнится с этим простейшим изобретением туристов! Сын Димка привёз рецепт с Кольского полуострова, на который три года назад отправился с новыми товарищами после поступления в питерскую “Техноложку”. Поездка в Хибины была призовой, финансировал её лично я, поэтому отдельно платить за лицензию мне не пришлось.
      
      В день, намеченный для возвращения, подул сильный встречный ветер, южак. Идею капитанов отложить отъезд до вечера, когда он непременно утихнет, Света отклонила, и Валера по её просьбе отправился пешком в деревню, чтобы договориться о транспорте для детей и женщин. Якобы пошёл, то есть просто прогулялся часок по лесу, поклевал ягод. Никакого транспорта в деревне не было, и мы это знали, но Валера по гороскопу Близнец, а представителю этого знака проще соврать, нежели вступить в пререкания. Ну, а ещё мы оба знали, что из-за высокой парусности пустые (недогруженные) лодки против такого ветра подавно не устоят, так что быстрей убраться всё равно не получится.
      
      Матрос дерзнул решать за капитанов – такое тоже случилось впервые. Да, мы чудом одолели двадцатипятикилометровый изматывающий маршрут и успели на базу до закрытия лодочной станции. На финише у всех четверых мужиков руки-ноги готовы были отломиться, да ещё были стёрты задницы. О своей персональной заднице я промолчу – уж больно неэстетично. Если мама потом рассказывала вам, досадуя и возмущаясь, что отец по прибытии на станцию разлёгся ничком на вокзальной скамье и не вставал все долгие часы ожидания поезда – верьте, это правда. Хотя и не вся.
      
      
      22. Когда хочется кушать
      
      Времена настали голодненькие, так что весной следующего, 1994 года наша команда: я и Валера с сыном Алёшкой – поехала рыбачить “на результат”. Впрочем, что лукавить, поехали бы в любом случае – хоть с отмазкой, хоть без оной. “Не потешился б, так повесился б!” – так, случалось, раньше говорила обо мне и моих “побегах” Света Большая, Кузюка. – “Совесть меня дома не застанет!” – отвечал я ей в тон, тогда ещё молодо и задорно, слегка перефразируя слова известной в те времена комсомольской песни. Но даже другая Света, Вторая или Маленькая, зная теперь, как мужикам приходится “развлекаться” и как напрягаться, благословила экспедицию, а её участникам пошила симпатичные, защитного цвета кепочки-бейсболки. Моя до сих пор мне служит, только выгорела добела. Стала талисманом. Если уцелеет, в гроб её со мной положите, ладно?
      
      А что поездка? Все старались не замечать сюрпризов погоды. Школьник Алёшка вёл себя образцово и стихию мужественно игнорировал. Только однажды закапризничал, отказавшись есть заливную щуку. “Нажарьте, дядя Саша, картошки на сале. Разве можно в такой холод рыбным киселём питаться?” Малец был, безусловно, прав, тем более, что водки ему пока не давали.
      
      Нам таки удалось, несмотря на ветер, дожди, мороз и даже снег, не ко времени выпавший в день отъезда, поймать целых шестьдесят щук. А поскольку вера в светлое будущее никогда нас не покидала, а мастерство росло, и знание водоёма – тоже, на следующую весеннюю поездку было нахально запланировано симпатичное круглое число 100.
      *  *  *
      Сегодня (2009 – 2011гг.) Алексей Валерьевич Ерченко месяцами не вылезает с Байконура. Стал крутым профи, изощрённым программистом, без которого интернациональные запуски всяких тяжестей на орбиту ну никак не могут состояться. Валера, естественно, гордится сыном, а я искренне разделяю его чувства. Но и сокрушаюсь запоздало, и теперь уже не к месту: ну как же это ты, Катёныш, пренебрегла вниманием такого перспективного ухажёра? Не в маму, что ли, пошла?..
      
      *  *  *
      Верхне-Волжские озёра, озеро Вселуг. 15 – 27 мая 1995г.
      
      Команда: Валера Ерченко и я.
      
      17.05. Ветер южный, слабый. Днём дождик. С 15 жерлиц сняли вечером 5 средних щук.
      18.05. Утром сняли 8 щук, вечером только 2. Одну потушили в томате.
      Сильный южный ветер, не холодно.
      19.05. Сегодня зацвела черёмуха и появился комар. Точнее, КОМАР! Утром 7 щук, вечером 9. Это пока рекорд. Клёв мелочи отменный и утром и вечером – при сильном южном ветре.
      20.05. К 10 утра сняли только 2 щучки, вечером – 10. Весь день штиль, тепло. Вода покрыта пыльцой сосны, это здорово мешает. Клёв никакой.
      21.05. С утреннего обхода – 6 щучек. Валера утром на короеда взял двух язей, не меньше кило каждый. В глубине залива нерестилась густера. День ясный, тёплый. Вечером одолели мелочь и комары, щук всего 4.
      Вывесили мелочь вялиться. Искупались. Я – в озере!
      22.05. Утром 7 щук, вечером только 5. Штиль. Дождь. Клёв утром никудышний. Но всё равно кончается соль.
      23.05. Утро проспали. Ходили в лес за насадкой. Набрали муравьиных яиц, короедов… и строчков. Их и ели, но отравить Валеру не удалось.
      Вечерний клёв начался около 19 час. Сняли 6 щук до и 4 – после рыбалки. Я на муравьиное яйцо поймал язя.
      Валера выдрал из меня клеща. Донимают комары. На ужин – щука под майонезом.
      24.05. Подъём в 4. Ночью было прохладно. С жерлиц утром 6 щук, вечером только 3.
      Силы кончились, мотаюсь в полусне. Кир немного выручает.
      Утром клевало вяло, вечером – не слишком бойко. Взяли ещё в магазине соли 3 кг. Еду не готовили, есть что доедать.
      Ночью в округе – жуткая гроза. А у нас только дождик. Ветер восточный слабый.
      25.05. Утром 3 щуки. Выспались и принялись коптить: 72 щуки (из 92 пойманных) и 4 язя. За этим нас и застал рыбнадзор: г. Барсуков и два охотоведа в камуфляже. Потери: 19 жерлиц, 5 щук и 100 000 рублей, то есть все деньги.
      Тепло. Помылись. Вечером южак и жадный клёв мелочи, совершенно нам уже не нужной. Ночью тепло, даже душно.
      
      *  *  *
      Ясно, что в коротких записях – только существенные факты. Из которых не совсем понятно, что же, кроме добычи, заставляет нас из года в год выезжать навстречу холодам, комарам и клещам. Ну какой может быть адреналин от пойманной щуки, если она по счёту 92-я за неделю?!
      
      Согласен. Точнее, согласился бы, если бы этим всё исчерпывалось.
      
      Дикая утка, на рассвете вылетевшая из-за обрыва, попыталась сесть как раз на то место, где с раннего утра, ещё затемно, мы расположили свою лодку. Мы же не знали, что это её “насиженное” место.
      
      А она слишком поздно заметила, что посадочная площадка занята, и, спасаясь, зависла буквально в метре над нашими головами. Эта сложнейшая фигура пилотажа называется “кобра Пугачёва”. Перепуганная птица исполнила её с артистическим блеском, даже не обосравшись!
      
      Случайно найденное утиное гнездо впредь пришлось обходить десятой дорогой, чтоб не помешать высиживанию потомства. Вообще с птицами мы жили дружно. Стоило нам отправиться на обход жерлиц, как в небе над заливом невесть откуда немедленно появлялась скопа. Эта редкостная хищница питается только рыбой. Дождавшись, когда очередной измученный живец будет выброшен в воду, она в пике подбирала его и взмывала в ожидании следующего. Каждый день, ни одного обхода не пропустила, когда бы мы ни выходили в залив.
      
      Случалось ли вам видеть кукушку? Ах, слышали? Слышать-то её всяк слышал, а вот чтоб увидеть осторожную, скрытную птицу – это надо быть большим счастливчиком. Наша сидела обычно на сухом дереве и, будучи, видимо, уверенной в безопасности, подпускала нас довольно близко. Правда, чтоб наше счастье не было чрезмерно полным, чтоб ещё оставалось чего желать, всегда молчала при этом. Может, Господь сподобит, и вы не только научитесь со временем отличать ерша от окуня, берёзу от осины и добро от зла, но сможете когда-либо увидеть не подсвеченное городской иллюминацией, не скрытое вонючим смогом, по-настоящему бездонное звёздное небо. А если повезёт больше, нежели в этой жизни везло вашему не раз хватавшему удачу за хвост бродячему предку, то даже встретите поющую кукушку. Это всё-таки вероятнее, нежели застать её в гнезде насиживающей яйца. Потому, в частности, что кукуют только самцы.
      
      
      23. Нельзя не дружить с рыбнадзором!
      
      Что же касается свинских претензий рыбнадзора, то никаких правил мы не нарушили и вины ни в чём запретном не признавали и не признаём. Дед, отставной чекист, торговавший в деревне лицензиями, подробно разъяснил, что можно, чего нельзя. Ознакомил потребителя, как положено, со свойствами всучиваемого товара. Сам он, по крайней дряхлости, уже не рыбачил, поэтому охотно принял в дар несколько щук. А когда ему почему-то захотелось плотвы, получил и свеженькую плотву. Может, нам не стоило так уж явно демонстрировать свои рыбацкие успехи, потакать капризам деда, да ещё докупать соль в деревенском магазине, где его жена была продавщицей? Но, скорее всего, сработало либо изначально сволочное завистливое нутро, либо славное чекистское прошлое, что, возможно, суть одно и то же. Или, другими словами, разве иезуиты и чекисты бывают бывшими?
      
      Впрочем, этот уже много лет всё-таки бывший. На убогом погосте в Ширкове действующих обитателей нет.
      
      Рыбинспектора Барсукова даже собственные егеря почти в открытую презирали, а за глаза при нас называли шакалом. Прости, Господь, его грехи и дай всё-таки, вопреки известной его склонности к подлянкам, христианской смерти, пусть и не заслуженной. Он даже не пытался скрывать, что явился по “чекистской” телефонной наводке. Не поверил, что вся рыба поймана законно, поэтому долго тралил со своими помощниками-егерями озеро в тщетных поисках наших сетей. Но не было у нас сетей, и быть не могло, а он в то смутное время просто обязан был оправдать сожжённый бензин, а заодно и выместить досаду.
      
      Песчаную косу, вдоль которой практически в открытую расставили свои сети местные мужики, Барсуков со товарищи предусмотрительно обходили стороной. Своих тронуть – это значит, что в лучшем случае твой бережно завёрнутый в сети распухший труп всплывёт через неделю, а в худшем – так и погребать будет нечего. Но мы же не свои, а пришлые, так что он не остановился перед очевидным, бесстыжим вымогательством.
      
      Добрый Валера проявил уступчивость – в итоге перед дальней дорогой мы остались буквально без гроша. А вот рыбу они, к счастью, конфисковывать не стали, хотя обязаны были, если до конца играть по правилам. Зачем им вещественные доказательства, если штраф (якобы штраф), ясен пень, они собирались приватизировать в свою пользу, а вовсе не пополнять им российскую тощую казну?! На закусь забрали только свежепойманных щук – вместе с жерлицами. Так что до запланированной сотни дотянуть не удалось.
      
      База, где мы традиционно брали в прокат лодку, обычно открывалась для приёма немногочисленных первых постояльцев только в начале июня. Не спешил сюда ехать городской народ из-за невероятного количества комаров. Поэтому нас удивило заметное оживление на берегу. По дорожкам вдоль берега праздно слонялись крепенькие, спортивного вида и в шикарных спортивных костюмах мужички, явно выбывшие, однако, из большого спорта по возрасту. Ни златых цепей, ни малиновых пиджаков не наблюдалось. Эти предметы, уже ставшие атрибутами, подразумевались, однако, столь явно, что воображению ничего не стоило их дорисовать. Да и многочисленные перстни сверкали, как положено. Видимо, таким был предписанный формат мероприятия, ибо каждый в одной руке держал банку пива, а в другой – длинноногую крашеную деву. В выборе сорта пива допускался некоторый разнотык, чего не скажешь о выборе спутниц. Последних, казалось, отливали в одной прессформе, потому что имели они, как на подбор, внешность манекенщиц, и на жён походили так же мало, как на дочерей. Ну, разве что по возрасту в младшие дочери сгодились бы. Да, необычная публика оккупировала сегодня бережок…
      
      - А это наши тверские рэкетиры сняли на три дня турбазу для своего слёта, – пояснила словоохотливая хозяйка лодочной станции, принимая от меня вёсла и спасательные жилеты. – Хорошие мужички, добрые и щедрые. Дела свои тут без помех порешают, да и отдохнут заодно на природе. Мы всякому клиенту рады. Ресторан работает, кухню тоже ради них открыли досрочно. И вас приглашаем.
      
      - Что ж, “какое время на дворе – таков мессия” – вспомнились, как всегда не к месту, по совершенно другому случаю сказанные поэтом слова. – Полные штаны радости мне от вашего ресторана! – продолжал вслух досадовать я, возвращаясь к Валере. – Как мы домой доберёмся без денег, кто бы подсказал…
      
      Подумаешь, теорема Ферма вкупе с восьмой проблемой Гильберта! Пусть гений Перельмана отдыхает. Мужички оказались действительно добрые и щедрые. То есть, я увидел, что Валера уже сориентировался, и довольно бойко распродаёт тем самым рэкетирам единственный наш ликвидный ресурс. Дядьки – на запах свежезакопчённой рыбы, что ли? – сгрудились вокруг нашей телеги с уловом, размахивая грозно распухшими от купюр лопатниками прежде невиданных мною, поистине устрашающих размеров. Растопыренными от перстней пальцами из бумажников извлекались и предлагались на выбор доллары, марки и гульдены. Наличные евро тогда ещё не существовали – время не пришло.
      
      Однако мой товарищ, кроме прочих безусловных и неотъемлемых достоинств, был в тот момент ещё и беззаветным патриотом, то есть принимал к оплате исключительно нужные нам на дорогу российские наличные рубли. Мало того, деревянные эти рубли он с подобающими извинениями принимал без сдачи, поскольку у наших клиентов не было мелких денег, а у нас так вообще никаких – даже на сдачу. Впрочем, лодочная хозяйка не врала. Было очевидно, что покупателям глубоко безразлично, сколько и какой валютой платить, так что, возможно, напарник ещё и продешевил. На четвёртом году капитализма мы к его безграничным возможностям всё ещё не были готовы.
      
      В десять минут финансовая проблема была решена – и даже без существенной потери улова. Даже на водку потом хватило. Вообще-то хотелось не водки, а много-много пива – ещё бы, после долгой тяжкой гребли да при наличии такой закуси! Но рыночные отношения уже тогда властно вмешивались в нашу жизнь, подсказывая, а то и просто диктуя поведение в ситуации выбора. И не надо быть сильно искушённым, если условие задачи гласит: здесь и теперь, в поругание всякой логики, как бы вас от этого ни колбасило, кружка здешнего лицензионного пива “Rausch”, а другого приличного в захудалом райцентре просто нет, стоит дороже бутылки водки того же объёма...
      
      
      24. А вот и старость!
      
      Даже в последующие годы, когда, казалось, все силы надлежало тратить на выживание, краткосрочные поездки выходного дня и дальние групповые выезды не прекращались. А когда всё-таки удалось выжить и даже достичь относительного благополучия – так тем больше образовалось возможностей развеяться привычным способом. Конечно, народ в массе постепенно заматерел и зажрался, вследствие чего обзавёлся кучей всякого позарез теперь нужного туристского барахла, без которого раньше вполне обходились, заморскими (чаще, правда, китайскими) снастями, букетами соответствующих возрасту хронических болезней, одна другой краше, и дурной привычкой путешествовать с комфортом в автомобиле, так что очередной поездке теперь непременно предшествовало детальное изучение автодорожных карт и выуживание необходимых сведений из Интернета.
      
      *  *  *
      Правда, на Вуоксу-2005 мы с Валерой отправились поездом. Эта экспедиция запомнилась круглосуточным дождём, которым местная природа пожелала отметить начало лета и день рождения моей – к тому времени давно уже бывшей – жены. Ну и что, пусть бывшая, для меня всё равно праздник. Однако ровно в белую полночь на 1 июня, стоило мне первым малым возлиянием открыть череду торжественных мероприятий (приятий внутрь), как с небес закапало, потом потекло и, наконец, хлынуло. Поневоле чествование именинницы пришлось отложить – на полсуток, когда палатку залило уже окончательно, так что прятаться в ней стало совершенно бессмысленно. Да ещё нестерпимо хотелось пописать (попИсать, разумеется), согреться, выпить и пожрать. Всего сразу, по возможности. В одном флаконе.
      
      Сразу, увы, получилось только пописать. Ещё через полчаса Валерка завалил, согреваясь, исполинских размеров сухую осину. Из таких звонких дров, да ещё с применением плексигласовой свечки, развести костёр даже под сплошным дождём не составило труда. А в ответ на мой дипломатичный вопрос, большой банкой тушёнки следует сдобрить удачно получившуюся рассыпчатую гречневую кашу, или ограничимся маленькой, мой повеселевший спутник, не церемонясь, жестом древнего римлянина, азартного зрителя гладиаторских боёв, решительно приговорил обе.
      
      А через неделю, в день рождения Валеры, погода, наоборот, стояла прекрасная. Так что и тайно припасённый мною торт оказался кстати, и затопленная до поры в озере бутылка вполне приличного шампанского вызвала у ошеломлённого именинника должный энтузиазм.
      
      Раньше мы обходились даже без радиоприёмника – умышленно, чтобы полностью отрешиться от внешнего мира. Но потом стремление знать прогноз погоды (А что важнее для рыбака?) пересилило и, включая аппарат даже на короткое время в “круглые” часы, мы оказывались поневоле осведомлёнными о новостях в стране и мире. А в эту поездку Валера легкомысленно взял ещё и сотовый телефон!
      
      Я хоть и трудился в те времена снабженцем, мобильного аппарата, к изумлению шефа и сослуживцев, не только не имел, но и не стремился приобретать. Прогрессивной головой понимал, насколько полезна оперативная связь, а консервативная душа противилась. “Я и бесплатно не желаю с вами разговаривать!” – шутливо отбивался я от доброхотов. Не всегда, впрочем, шутливо.
      
      Поскольку заряжать аккумулятор в лесу было не от чего, Валера включал аппарат только для кратких сеансов связи с супругой. И сегодня, как несколько дней назад, когда Галя сообщила, что сына Алексея, младшенького, грозят призвать в армию, Валера после разговора возвратился за стол в сильно мрачном виде. Тогда, к счастью, всё обошлось. Лёшка мудро предложил военкомату свои услуги программиста, и от него временно отвязались. А что в нашей жизни есть такого, что было бы более постоянным, нежели нечто сугубо временное? Дальнейшая практика этот тезис подтвердила.
      
      - Ну, что на этот раз? Стоило брать с собой мобильник, чтобы получать по нему исключительно сплошные огорчения? Опять с Лёхой что?
      
      Напарник огорчённо кивнул.
      
      - Надумал жить с какой-то женщиной. Не предупредил, не посоветовался с родителями.

      - Валер, а ты не перегрелся, случайно, когда валил осину? Есть, знаешь ли, такое обоснованное подозрение. Выпей водочки, что ли, с устатку. Он у тебя что, половой зрелости ещё не достиг? Или ты огорчён, что с женщиной, хотя на свете есть для этого и мужчины? До каких, интересно, пор он повинен отчитываться тебе в своих взрослых поступках?
      
      - Нет, ты, Коржов, не поймёшь. Надо же было сначала познакомить. Обсудить в семейном кругу. Присмотреться. Мы с Галкой лучше разбираемся, могли бы предостеречь, ежели что.
      
      - От чего ты его собираешься предостерегать? Предохраняться они без тебя научились, не сумлевайся. Ты не допускаешь такой крамольной мысли, что у него, кроме прочих прав, есть право на собственную, личную ошибку. Так же, разумеется, как и обязанность лично расхлёбывать последствия. Тебе не страшно брать ответственность за решения взрослого человека на себя? Что, эталоном мудрости себя на старости лет возомнил? Чтой-то не припоминаю за тобой такой спеси.
      
      Длинный монолог отнял у меня больше сил, нежели у Валерки та осина. Но если приятель досадливо отказался от стопочки и угрюмо замолк, замкнулся, то я, наоборот, готовно принял на грудь и продолжил говорить. Болтун потому что.
      
      - Я, к примеру, нипочём бы не решился на такую отчаянную смелость. Я даже иногда думаю: как здорово, как хорошо, что мой родной сын Серёга не успел ничему от меня научиться. Не дай Бог, усвоил бы мои взгляды на жизнь, принял мою, мало для кого подходящую, систему ценностей, а потом весь свой век плевался упрёками: мало того, что сам ты, предок, козёл! (“Cabron”, ежели по-испански; у них это злейшее ругательство, употребляемое ещё и в значении “рогоносец”, так что в отношении бати – в самую тютельку.) – Нет, ты, предок, и из меня постарался сделать такого же козла. Но тебе по барабану, тебе уже пора ласты склеивать, а мне, скажи, как просуществовать с твоей мудацкой философией в сегодняшнем сволочном мире?! Добру меня хочешь научить? Да пёс его знает, из чего оно состоит и чего стоит, твоё никчёмное добро!
      
      Нет, в нечастых беседах такого рода каждый прояснял, конечно, свою позицию, но, как правило, на ней же и оставался. В этом смысле с Валерой легко. Мало того, что он умеет делать абсолютно всё, что нужно делать в походах, и никогда не унывает. Его непобиваемый козырь – исключительно миролюбивый характер. Я догадываюсь, что ему, Близнецам, терпеть мои многочисленные бзики и выверты гораздо труднее, нежели мне – его заморочки, но никогда ни ссор, ни даже явной напряжённости не возникало. Если считаете, что это просто, попробуйте сами недельку-другую прожить в условиях безлюдья и взаимной зависимости на пару с другим человеком. Именно вдвоём, без всякого громоотвода.
      
      А Валера спустя четыре года стал счастливым дедом ещё одного кандидата в рыбаки, здоровенького мальчика Алексея Алексеевича. Беспримерная его познавательная активность явно говорит, что рыбак из него получится. А мамой, кто бы мог подумать, оказалась та самая девочка, Маша…
      
      
      25. Будут внуки потом…
      
      Дальше состоялась замечательная автомобильная поездка с четой Орловых на Медведицу. Медведица в этот раз была тверская. Сентябрь порадовал ровненькой погодой, а неважный клёв вполне компенсировался невиданным изобилием опят, подраставших прямо у нас на глазах. И я, и спутники запаслись грибами на всю зиму, а Татьяна ещё и варенья наварила из яблок, заготовленных прямо на берегу. Такая там оказалась необычная для Тверской губернии прибрежная флора.
      
      Ещё в пути было постановлено, что выпивка к столу полагается исключительно в сопровождении даров природы. Полдня ехали, потом выбирали место и как следует обустраивались – и даже не мечтали слегка расслабиться. Поскольку неоткуда было взяться тем самым дарам.
      
      Представьте наше с Вадимом удивление, когда Татьяна объявила, что на ужин будут зелёные щи, потому что она отыскала заросли молодого щавеля, да и остатки дорожных крутых яиц к таким щам будут очень кстати. Представьте наше с Вадимом восхищение личными и деловыми качествами женщины, не допустившей мучительной гибели своих мужчин от жажды в первый же день экспедиции!
      
      А 2007 год ознаменовался тем, что на берега Соти, правого притока Костромы, впервые вместе со стариками отправился старший внук Валеры Гриша. Внучка Орловых Ксения уже давно выезжала с родителями на каждое открытие рыбацкого сезона. Собственно, жестокие предки приучили её к этому чуть ли не с грудного возраста и при любой погоде – и всегда кроха Ксюша бывала довольна, даже если случалось ночевать в снегу. Следующее поколение вовлекалось в занятие, которое, если случилось к нему однажды, пусть и ненароком, пристраститься, добровольно никто не бросает!
      
      Там, на высоком левом берегу Соти рядом с нашей стоянкой поселился молодой наглый лис, доставивший немало хлопот. Ночами он шарил на кухне, дырявил пакеты с крупой и пачкал неопрятными лапами скатерть. Потом стал срывать вывешенную вялиться рыбу, а когда Валера поднял гирлянду повыше, сорвал, не иначе как с досады, с той же верёвки сохнущие на ней Валерины тёплые штаны. Совершенно трезвый, в отличие от меня, напарник днём исхитрился выпасть в этих штанах из лодки за борт. Так вот, изобретательная и мстительная зверюга не просто стащила штаны. Она ещё уволокла их к кострищу и там старательно извозила в золе и пепле. А незадолго до того похитила прямо от палатки сначала Гришины кроссовки, а потом и мою обутку. Мне, счастливчику, нечаянно удалось отыскать свою – довольно далеко от лагеря, когда я ходил по грибы. А Грише повезло меньше.
      
      Валера взял с собой теперь уже не только мобильный телефон, но и тонометр, и мешок с лекарствами. Стареем, увы. Коль уж прибор всё равно наличествует, а времени навалом, я попросил хозяина измерить давление и мне. Результаты ошеломили Валеру: выходило, что я или уже помер, или должен помереть с минуты на минуту, поскольку с этим не живут. Щадя чувства спутников, больше я глупые эксперименты не повторял, а для снятия всяких там немотивированных тревог имелась в наличии, в дополнение к водке, подаренная сыном Дмитрием А, профессиональным алкоголиком, большая бутылка чешского абсента. Этот напиток вмиг ввергает потребителя в благодушное настроение. Даже Валера, стоило ему чуточку отхлебнуть из заветного пузырька, тут же заявлял: “Щас спою!”
      
      Впрочем, телефон был теперь даже у восьмилетнего Гриши. Рост благосостояния. Когда мне или деду случалось его обидеть, а случалось это часто, чаще, чем хотелось, Григорий не лез за словом в карман. Уже вполне способный на разнообразные, иногда самые неожиданные шкоды, он ещё не ведал по молодости, что месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным, поэтому запирался в машине, чтобы немедленно наябедничать о гонениях и репрессиях маме.
      
      
      26. Верхняя Волга – грустный путь к прощанию
      
      Куда бы ни заводили меня рыбацкие тропы, вновь и вновь тянуло на Верхневолжские озёра. Расположенный поблизости Селигер, так радовавший меня в 78-79-х годах, впоследствии уже отпугивал своим курортным статусом, то есть плотной заселённостью, нехваткой дров и дороговизной. А вот соседствующая с ним Верхняя Волга долго оставалась оторванной от цивилизации и осваивалась только дикарями-энтузиастами.
      
      Долго, но не вечно. В июле 1998 удалось чудесно отдохнуть вместе с семьёй Валеры на озере Пено. Галка балдела: грибы, ягоды! погода! комфорт! Однако на следующий год этот заманчивый и, главное, имеющий подъезд бережок с заливчиком напротив турбазы уже оказался арендованным фирмой, обучающей новичков виндсёрфингу. Без права причаливания. Попробуй с теми крепкими ребятами покачать права!
      
      В следующую весну мы с Дмитрием А и моим радиозаводским приятелем Мишей Красиным нашли новое место: расположились на том же озере вблизи руин заброшенного пионерлагеря, на берегу залива, буквально битком набитого щукой. Аж 88 зубастых хищниц попались за семь дней на наши жерлицы, а могло бы и много больше, но рыбакам хотелось ещё плотвы, подлещиков – словом, разнообразия.
      
      Мы получили всё, что хотели. Однако и на это заманчивое место возвратиться больше не довелось бы уже никогда, потому что предприимчивые дяди уже приступили к воздвижению там базы отдыха для состоятельных клиентов. С коттеджами, ресторанами, барами, танцплощадкой и целым парком водномоторной техники. Даже вертолёт стоит наготове для тех пижонов, кто пожелает с высоты полюбоваться закатом или, скажем, обозреть окрестности, не прикладая ног. За ваши деньги – любой каприз! Вот только скромных любителей рыбной ловли, ясен пень, там никто особо не привечает. Это ж, как правило, не больно-то платёжеспособный гость. Нормальная новорусская клиентура не выпендривается: платит, сколько просят и жрёт, что дают, тем более, что дают жюльены и фуа-гра, шашлыки из осетрины, селигерского копчёного угря и норвежскую малосольную сёмгу.
      
      Чем дальше, тем тошнее. Простите, деточки, за индивидуальное неприятие отдельных сторон капитализма – того самого, где вы как сыр в масле. Вообще я нисколько не против капитализма в принципе. В целом, как вполне логично устроенной системы. Но как его любить в частности, если здесь, к примеру, пронырливый частный капитал, завладев немногими удобными подходами к воде, приватизировал, по сути, не только честно (снисходительно допустим почти невероятное!) оплаченные им клочки суши, но и – задарма! – всё озеро площадью в десятки квадратных километров! Других подходов и, тем более, подъездов к водоёму нет.
      
      А в мае 2008 года уже и въезды на прибрежную часть Косицкого бора оказались перекопанными, а единственный уцелевший перекрыт шлагбаумом. Наша компания подивилась столь диковинному среди леса одинокому инженерному сооружению, однако его назначения не поняла (не пожелала понять) и, разумеется, преграду проигнорировала. Невообразимо гнусная погода всё равно вскоре прогнала нас, поскольку непрерывно дул восточный ветер – единственный, при котором рыбалка в тех местах заранее обречена на полный, абсолютный неуспех.
      
      Разгадка появилась через год. Обращённый к озеру плакат категорически запрещал кому бы то ни было не только проезжать на ничем кроме шлагбаума не ограждённую территорию, не только устраиваться на ночлег и разводить костры, но и вообще находиться там. Поскольку это вот уж тридцать лет любимое непоседливым и не больно состоятельным народом место отдыха некое АО (то ли “Активная инициатива”, то ли “Основная позиция”, пёс их разберёт!) теперь арендовало на долгий срок. Мой персональный рай оказался приватизированным.
      
      Мы и в этот раз пренебрегли запретом, благо прогонять нас по весне было ещё некому. Теперь дул южак, так что подлещики и даже солидные лещи ловились в изобилии. Однако было ясно, что эта возможность для нас – последняя в этой жизни, если здравый смысл не возобладает.
      
      Какие уставные цели преследует и какой хозяйственной деятельностью АО “Активная позиция” намерено заниматься? – Этого точно выяснить нам не удалось. По косвенным признакам я понял, что никакой. Просто достояние, бывшее до сих пор общенародным, хитрым и явно беззаконным ходом вдруг превращено в сугубо частное, так что даже жителям окрестных деревень придётся теперь раскошеливаться, вздумай они посетить исконно свой бор. С приезжими же, известно по имеющимся примерам, АО поступит в полном соответствии со своим наименованием, то есть поставит бывших гордых хозяев своей страны в унизительно пассивную позицию клиентов и должников. Раком поставит, если не поняли.
      
      И если сам я старался не загадывать наперёд, долго ли мне будет позволено судьбой утолять рыбацкую страсть, жизнь, видимо, сама норовит указать свой, ниоткуда не жданный предел. Подумаешь, игорный бизнес власти якобы почти свернули! Совершенно не исключено, что ещё чуть – и многочисленные последователи поименованного АО, теперешние хозяева жизни, соблазнившись всё той же дивной возможностью жать, где не сеяли, размахнутся в ответ так, что на всей территории России путь ко всякому мало-мальски привлекательному природному объекту окажется перегороженным их легитимными шлагбаумами. Примеров уже тьма, и это не вечер.
      
      Раньше, помню, за всё такое действительно несуразное благодарили Партию. А теперь – кого? Может, Артёма Ферье с его безудержным и совершенно некритичным либерализмом?
      
      Что скажете, Артём?
      
      Дополнение 2011 года. Зря я это бочку на Артёма покатил. Просто в свой второй президентский срок Владимир Владимирович – видимо, в порядке дальнейшего облагодетельствования вверенного ему народа – ввёл в действие новый Лесной Кодекс, а заодно и новый Водный Кодекс. В соответствии с которыми практически любые природные объекты и угодья, вплоть до озера Байкал, можно беспрепятственно приватизировать с целью извлечения прибыли. За всю более чем тысячелетнюю историю страны ни один правитель не додумался до такого извращённого надругательства: допустить взыскание с подданных платы за ловлю дикой сорной рыбы и сбор столь же самодеятельно выросших грибов.
      
      Однако наш ВВП хоть и извращенец, но отнюдь не дурак. В практику новые законы ввели намного позже и втихаря, так что, по короткой нашей памяти, мало кто связывает их явление народу с именем гаранта. В частности, Валера Ерченко был поражён, узнавши от меня, что голосовал на выборах за гонителя прав и свобод рыбаков. А миллионы прочих тоже, поди, поддерживают несменяемую посредственность только потому, что знать не знают о делах и делишках, вершимых ею против собственного народа.
      
      
      27. Не пора ли завязывать?
      
      В межсезонье, которое для рыбака, принципиально отвергающего зимнюю рыбалку, длится дольше, нежели собственно сезон, оставалось только перебирать и чинить снастишки, да ещё предаваться воспоминаниям о минувших вылазках и строить планы на следующие. Когда-то очень давно я постановил считать сорок лет предельным возрастом для диких скитаний. Потом продлил его на десятилетие, а когда и оно миновало, однако тяга к рыбацким странствиям, в отличие от сексуального влечения, почему-то не ослабела, вообще махнул рукой, поскольку утратил всякую надежду на избавление от этой вредной привычки.
      
      В таком возрасте, считают медики, отказ даже от вредных привычек ни к чему хорошему не приводит, а эта, выходит, въелась намертво. Вот ведь даже ногти я всю жизнь – и это получается совершенно машинально – подстригаю не так, как это делают все нормальные люди. Два укуса прямыми ножницами – готово! Ясен пень, что ласкать женщину, имея такой маникюр, не слишком сподручно. Зато всегда наготове, не потеряешь, инструмент, помогающий удерживать червяка или доставать из банки вертлявого опарыша. А если мне полюбится вдруг какая-нибудь носильная вещь, я, конечно, по врождённому жлобству долго берегу обновку, однако втайне жду не дождусь, когда же её можно будет перевести в категорию рыбацкой экипировки, то есть употребить для высшего из предназначений.
      
      Да как, скажите, могу я отказаться от рыбалки, если осталось столько мест, которые хотелось бы успеть посетить, пока их окончательно не приватизировали. Если сих пор исправно служит комплект жерлиц и, в отличие от вашего покорного слуги, не отправлены на пенсию котелки, приобретённые как раз на заре моей производственной карьеры. И даже до сих пор не забыта история их происхождения.
      
      Рулончик тонколистовой японской нержавеющей стали разгрузили у дверей склада в один не слишком добрый вечер. Собственно, недобрым он был только для социалистической собственности. Для её сохранности, точнее. Потому, что наутро оказалось: приходовать в качестве таковой уже, блин, нечего. Четыреста килограммов отменной нержавейки то ли укатились сами собой, то ли провалились, то ли испарились с территории завода, охраняемой вроде бы так бдительно, что и голый кукиш в кармане не вынесешь, заставят предъявить.
      
      Нет, ролик, конечно же, остался на заводе. Просто умельцы из инструментального цеха припрятали его очень надёжно, а использовали крайне экономно – и только для изготовления “товаров народного потребления”. Сталь ещё и легко паялась чистым оловом, что возносило её ценность до небес.
      
      “Благо народа – превыше всего!” Хотя этот лозунг звучал тогда вполне открыто, однако реализовывать его в большинстве случаев приходилось сугубо нелегально. Так все, кому требовалось, вскоре обзавелись плоскими, чуть изогнутыми ради лучшего прилегания к телу анатомическими фляжками-“напузниками”, предназначенными для тайного выноса с завода спирта. А для рыбаков и прочих склонных к бродяжничеству лиц освоено было производство походных котелков с крышками. Комплект из трёх пар предметов представлял собой исключительно лёгкую, прочную и удобную “матрёшку”, причём просили за него совсем недорого, а именно всего лишь столько спирта, сколько вмещал самый большой котелок, то есть пять-шесть литров. Посуда гнулась на одной оправке, так что встреченного на любом окрестном водоёме рыбака с полупроводникового завода, с “пятнашки”, было легко опознать по форме его котелков. Радиозаводские, к примеру, фирменные котлы строились в других пропорциях, клепались явно без души и весили втрое больше.
      
      
      28. Плач по нерождённому рыбаку
      
      Однажды, точнее не помню, но явно уже в нынешнем тысячелетии, где-то в самом его начале, совершенно случайно и спонтанно одинокие мои размышления, сопровождавшие любовное перебирание всяких там крючков-поводков, вылились в форму обращения к младшему сыну, отдалённо напоминающую стихотворную. Он тогда вдруг выразил желание порыбачить со мной, и мама вроде бы не возражала. Мне, замшелому идиоту и неисправимому оптимисту, померещилось, что многолетний лёд отчуждения потихоньку подтаивает. Я, волнуясь, готовился к этому событию, а сыну передал для начальной теоретической подготовки свои растрёпанные тома Сабанеева… Я хотел, чтобы, в отличие от Дмитрия А, прирождённого бродяги, однако безнадёжного засони и балдёжника, а, следовательно, никудышнего рыбака, Сергей А непременно пленился бы именно рыбалкой. И желательно с первой попытки, сразу и навсегда – а это бывает только при безусловном, феерическом успехе. Который не килограммами улова измеряется, а вообще. Совокупностью аргументов. Точнее затрудняюсь сформулировать; просто знаю, что где-то должна быть своевременно задействована душа, задеты её чувствительные струнки. Как у меня, когда я познавал азы этого занятия в шестилетнем возрасте. Когда уже умел читать и даже научился плавать.
      
      Этот успех я старался, как умел, подготовить, если что-то вообще можно подготовить в таком принципиально фартовом деле. Однако всё оказалось зря. Мне следовало бы самому такой абсолютно неизбежный итог спрогнозировать, потому что мамочка вскоре и, как всегда, не снисходя до мотивировок, не унижая себя объяснениями, поездку в надлежащий момент отменила. А текст остался. Так я его и привожу: образовавшийся тогда сам собой, в первичном, без начала и конца, нисколько не обработанном виде. Простите за его вопиющую антипедагогичность. Тем более, что теперь адресату: взрослому парню, четверокурснику (2010 г.) юрфака МГУ – это вряд ли повредит.
      
      Планируешь ли ты, Сергей, предпринять в этой жизни хотя бы попытку? Пусть без отца, пусть независимо и самостоятельно либо со сверстниками? Или почему-то заранее перечёркиваешь всё то, что твой предок упрямо числит по разряду несомненных ценностей?
      
      Не даёт ответа. Он ни на какие вопросы ответа не даёт. Признаю право. Не понимаю причины. Боюсь, что и не пойму. Взаимно. А текст – вот он:
      
      
                *  *  *
                Уженье рыб не терпит суеты,
                но что, Сергей, об этом знаешь ты?
      
                О раннем, дорассветном пробужденьи
                (поскольку так взведён гидробудильник,
                что до рассвета и не дотерпеть).
      
                О кружке обжигающего чая,
                который всё же согревает лучше,
                чем принятые внутрь традиционно
                два-три глотка заморского “Royal”я,
                разбавленного строго fifty-fifty
                отечественной волжскою водой.
      
                Обычаем повязанные строгим,
                мы принимали их всенепременно,
                стыдливо именуя чисткой зубьев
                такое вот безвременное пьянство.
      
                И это был наш самый тяжкий грех.
      
                И то, какое дело нам до тех,
                кто пьёт по городскому расписанью,
                как и до тех, кто вообще не пьёт,
                поскольку мы – совсем наоборот?!
      
                А в искупленье – мокрая палатка,
                сырые сапоги и сигареты,
                и каждодневное рытьё в навозной куче
                с надеждой тщетной отыскать червей.
      
                И много ещё прелестей у ней
                для тех, кто эту прелесть понимает…
      
                А рыба то клюёт, то не клюёт.
                Удача, знай, как стерва записная,
                не каждый раз свой поцелуй даёт,
                не перед каждым ноги раздвигает.
                . . . . . . . . . . . . . .
      
                *  *  *
      Я знаю, что не прав, но так хотелось
      считать: рыбалка – это не убийство.
      Что это благородней, чем охота,
      что удочка невинней, чем винчестер,
      крючок с наживкой безобидней пули,
      разящей убегающего зверя,
      которого ничем не соблазняли,
      который сам помыслить не пытался
      с охотниками меряться носами.
      
      Наоборот, рыбацкое камланье:
      прикорм, насадка, снасти, выбор места
      и времени. Гадание по фазам
      Луны. Всегдашняя оглядка на погоду,
      да что там – все взаимоотношенья
      мои и рыбы некая интимность
      пронизывает. Это ж тет-а-тет
      как говорится, по определенью.
      
      Я равен с ней настолько, что когда б
      не я поймал её, то был бы вправе
      считать, что пойман (иль обманут) ею.
      Ну а охотник может так считать?
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      
      Вряд ли когда-либо этот достаточно идиотский опус (скорее, опуса кусок) будет доработан и завершён. Муза соответствующей специализации посещает меня от силы раз в пятилетку. И всегда спонтанно, неохотно и ненадолго. И тему для общения всегда предлагает сама. Навязывает. Так что надо ждать – и надеяться, что дождусь. Впрочем, смысла что-то завершать нет, поскольку и вторая моя попытка привлечь и завлечь уже взрослого Сергея А в 2006 году кончилась даже не плохо, а очень плохо. Если хватит времени и решимости, постараюсь рассказать и об этом грустном (гнусном) эпизоде, раз уж я после него выжил. А теперь меня утешает лишь сознание того, что, незаконченный и неприглаженный, этот текст вряд ли станет откровением, способным соблазнить неофита, но ежели кто и без того влюблен в рыбалку, он меня хотя бы поймёт – и уж точно не отвратится.
      
      
      29. Бесполезная попытка агитации
      
      Выражение: “уметь жить” каждый из нас понимает по-своему. В моём представлении я, то есть человек, не утративший, считаю, такого умения (а вам, детки, вольно считать иначе!), вижу радости и ценности жизни в таких мелочах, мимо которых вы пройдёте, даже не заметив их. Не могу сказать наперёд, ввиду ли их вопиющей дармовой бесплатности, или по причине явной, независимо от цены, непривлекательности для вас. Пешие и водные переходы; рюкзаки, палатки, костры – фу, как это утомительно, как дурно пахнет. Это у вас теперь “не носят”. Фуфло – оно и есть фуфло, что бы предок о нём ни пел, каким бы соловьём ни заливался. Даже слово “туризм” ассоциируется у вас с перелётами, звёздными отелями, шведскими столами…
      
      Конечно, Тадж-Махал и Стоунхендж, Долина Царей и Золотой Будда – это круто! Не спорю, деточки, интересно побродить по ночному Амстердаму, окунуться в уникальную атмосферу Парижа или в лазурные воды Адриатики. Солярий – это хорошо, бассейн – тоже. Заметно, что этими достижениями цивилизации вы оба не пренебрегаете, и кто ж вас осудит. И всё же стандартно стерильные, изящно расфасованные и красиво упакованные общепризнанные радости и красоты меня, скорее, отпугивают. За всем на свете не поспеешь, так что я не рвусь, к примеру, в отличие от вас, на Цейлонщину – отчасти потому, что до сих пор не довелось половить сазанов на Астраханщине или, скажем, окуней на Вологодчине. Может, и не доведётся. Но.
      
      Советую попробовать найти неизъяснимую прелесть в речушке, даже имя которой известно на всей планете всего нескольким сотням человек, проживающих окрест. Ока впадает в Волгу, Клязьма – в Оку, это все знают. Близ Владимира, на луговом берегу левого притока Клязьмы по имени Нерль стоит невеличкое, однако несравненное по красе древнее чудо: церковь Покрова. Глупо, находясь в столь малом отдалении, не съездить полюбоваться ею. Много потеряете, пренебрёгши. Но сама Нерль, при всей её живописности, по размерам на великую русскую реку даже в своих низовьях никак не тянет. А ваша речушка является всего лишь одним из мелких притоков верхней Нерли. Имя её можно прочесть только на карте-двухвёрстке – такая она маленькая. И происхождение названия Шаха финно-угорское, как и у всех исконных топонимов в округе.
      
      Да, почти ручей. Не только вброд перейти – переплюнуть местами можно, если умеешь плеваться. Ну что здесь можно найти привлекательного?!
      
      Вы, догадываюсь, не станете искать – так и не найдёте ничего, конечно. А меня туда тянет постоянно вот уже тридцать лет, если не больше. Дата первого знакомства, увы, не сохранилась в дырявой памяти, поэтому кажется, что я вечно знаю эту речушку, где…
      
      Где, потревоженная вашим незваным вторжением в её владения белка, чувствуя себя хозяйкой этих мест, примется вдруг возмущённо стрекотать – и даже швыряться в вас с безопасной для себя высоты сосновыми шишками. Где вы, за пару с лишним часов добравшись неторной, а местами вообще едва угадываемой тропочкой от станции до реки скорым шагом, захотите потом, сбросив рюкзаки (сразу возникнет ощущение полёта, я не шучу!) неспешно пройтись по её берегам, расчётливо высматривая место для снастей и уютную поляну для ночлега.
      
      Ради этого вам придётся изрядно попетлять за причудливо извивающейся в высоких берегах ленточкой воды. То продираясь сквозь заросли крапивы и перешагивая поваленные стволы, то топча много лет некошеный луг, вы под поздневесенним солнышком непременно вновь устанете и взопреете, и поэтому вскоре, поостыв и найдя удобный подход к воде, голышом блаженно ступите на плотное песчаное дно. Стайка пескарей тут же поднимется от ближайшего переката и примется небольно щипать вам пальцы ног, а распуганные лягушки изумлённо вытаращатся на пришельцев с листьев кувшинок. Вам не сразу поверится, что на том перекате, если подойти осторожно, можно увидеть неподвижно стоящих в ряд у самой поверхности пугливых лобастых голавлей, а в небольших, как и сама река, омутках вполне себе благополучно обитают щучки на два-три килограмма. Может, есть и поболе, да редко попадаются. А физикам подобает считаться только с наблюдаемыми величинами!
      
      Конечно, крапива. Конечно, комары, а то и слепни. Усталость к концу заполненного хлопотами дня. Но потом, неспешно расслабляясь вечером у костерка, вы услышите, как отдельные, робкие поначалу трели сливаются в несмолкаемый хор, и, может быть, поймёте, почему соловьиное пение иногда называют громом. И осознаете вдруг, что нигде и никогда более эта уникальная красота вам не встретится, что вы – единственные её свидетели и потребители. “Всё для вас!” – это только здесь, а не в обрыдлой и лживой рекламе. Советую ещё задрать ночью голову к небу, посмотреть долго и пристально на звёзды – потому что, поверьте, во всех прочих местах нашей планеты совсем другие, иные небеса, к чёрту астрономию! И где ещё вы проснётесь среди ночи от непонятного шума, чтобы обнаружить вдруг, что за вашей неприбранной с вечера из лени и по беспечности скатертью-самобранкой теперь буйно пирует на халяву целое стадо довольно фыркающих ёжиков?..
      
      Я лезу с советами и агитацией, зная, что этими моими призывами, как, впрочем, и любыми другими, вы благополучно пренебрежёте. Может, оно и к лучшему. Если заранее не знать, что такие неброские чудеса существуют на этом свете, то и грустить потом будет не о чем. Живут же счастливо, простите за сравнение, всякие там зулусы, индусы и папуасы, не подозревая о существовании храма Покрова на Нерли. Вы уже большие, так что вольны сами решать, где следует черпать у жизни её радости. Где и (боюсь, это для вас теперь главное) почём.
      
      Не уверен, что знаю, куда вы смотрите. Уверен, что не на небо. Если бы год назад с него исчезли звёзды, вы бы и не заметили.
      
      Но и я, разумеется, решаю сам, каким искушениям поддаваться. Нет, вряд ли даже в самых крайних обстоятельствах меня – после щуки, которая ещё дрыгает хвостом, когда бросаешь её на раскалённую сковородку, после байкальского хариуса на рожне – удастся соблазнить не только пластмассовой лапшой вроде “Роллтона” или “Доширака”, но даже изысками элитных рыбных ресторанов экзотических стран. Меня, который знает вкус обжигающей рыбацкой ухи и аромат на костре заваренного чая с дымком. Меня, вдоволь похлебавшего в жару ледяной водички из родника, что бьёт, сколько себя помню, из расщелины в меловых глыбах в урочище Криничное, в окрестностях родного Карабута, теперь только могила исправит. Надеюсь, никому от этого не хуже.
      
      *  *  *
      Всё ли здесь правда? – имеете право спросить вы, поскольку знаете или хотя бы догадываетесь, сколь редко в природе встречается такое экзотическое существо, как правдивый рыбак. Да столь же редко, сколь и непьющий! Отвечу честно: всё. Только надо помнить и, соответственно, делать необходимую поправку на то естественное обстоятельство, что я, как почти любой тщеславный мужик, всегда рад громогласно извещать мир о своих удачах, победах и трофеях, бесконечно и взахлёб трындеть о своих флибустьерских подвигах. А вот о том, что в промежутках между приключениями автору посчастливилось таки нажить на своей сидячей работе геморрой – не взахлёб. А то и вовсе не готов.
      
      Но ведь и вас интересовал не геморрой, надеюсь?
      
      
        2008 – 20??гг.
       г. Александров
      
      
              *



      
          Продолжение (возвращение к сюжету): http://proza.ru/2009/12/08/823