О Принцессе, Сумраке и Гитаре. Гл. 2-10

Песнь вторая. О Принцессе, Сумраке и Гитаре.

Глава 2.

Опять приём! Как же ей надоели эти бессмысленые часы, проведенные в пустой болтовне. Собрание  искусственных поз, фальшивых улыбок, надуманных обид и лицемерных заверений в вечной преданности. Надоело изображать из себя примерную девочку, довольную жизнью, и с милой улыбкой выслушивать ядовитые гадости от ненаглядной сестрички. Хорошо, хоть Кей пришел в себя. Ох, не зря они устроили балаган с нападением! Шу улыбнулась про себя, вспоминая героического Зака, отпихивающего развоевавшегося Кея от липового убивца, чтобы, не дай Хисс, он не обнаружил, что убит вовсе не тот человек, что напал на него. Какими словами на следующий день добрый братик посылал разгульную компанию! Её Высочество аж заслушалась. Она-то наивно предполагала, что Его Величество прилично воспитанный юноша, и портовую брань не употребляет.
 Вот с Мурсом Мескитом он разговаривал, как и подобает королю. Вежливо до зубной боли, холодно и снисходительно. Не повезло Мескиту... вспомнив его донельзя удивленную физиономию, когда поутру Бертран лично вытащил ничего не подозревающего Мурса за шкирку из кровати и, не дав толком одеться,  воздвиг перед Его Величеством. Кей явился в дом бывшего дружка при полном параде, в сопровождении дюжины гвардейцев и любимой сестрёнки. Шу ни за что не соглашалась пропустить представление, зря, что ли, из собственного кармана за него платила?
А как бедняга Мескит побледнел, когда Кей предложил ему по-быстрому зарезаться самому, если нет желания быть обвиненным в государственной измене. И в этот же момент прибежал гвардеец с известием о чудовищной смерти ещё одного из гнусной компании. Того самого типчика подозрительной ориентации. И Его Величество изволили выслушать подробности, не сходя с места. И даже повелели показать  записку, найденную у трупа, и зачитать вслух. Лунный Стриж, оказывается, ещё и с юмором! Изумительный образчик косноязычных угроз маньяка, кривыми буквами, с дичайшими ошибками, и с подробным указанием, что и с кем он сделает следующей ночью. Без имен, но услышав про извращенцев, выскочек и мужеложцев из одной компании, попробуй не догадаться. Когда Кей милостиво предложил Мескиту испытать судьбу и остаться до завтрашнего утра под домашним арестом, Шу чуть не лопнула от гордости. Её школа!
Так что Мурс Мескит тихо и мирно покончил жизнь самоубийством. А остальная шушера, выслушав мнение Его Величества о своих моральных качествах и сексуальных пристрастиях, и вняв ценным указаниям на тему, куда им следует отправляться и что там делать, быстренько разбежалась по дальним углам с намерением долго не высовываться.
- Ваше Высочество, а что Вы думаете по этому поводу? - похоже, Шу опять отключилась от происходящего. Очередной кавалер изо всех сил пытался произвести на неё впечатление. О чём он там говорил? О моде? - Вам какая порода больше нравится?
- Предпочитаю рыбок. Мурены, акулы... они очень милы, вы не находите? - Шу дала кавалеру возможность провести сравнительный анализ улыбок, ненавязчиво облизнув острые зубки. - У меня в гостиной живет одна, я иногда выпускаю её погулять, - неизвестно, что представил себе кавалер, но от дальнейших глупых разговоров он принцессу благородно избавил.
- Ваше Величество, познакомьте меня с Вашей очаровательной собеседницей, - Шу подошла к брату, около которого томно вздыхала и стреляла глазками неизбежная юная красотка, по-видимому, пятнадцатая или шестнадцатая за последний месяц. И откуда их столько набегает? Интересно, эта сама приклеилась, или Ристана надоумила?
- Сиэла Вусми, к Вашим услугам, Ваше Высочество, - красотка присела в реверансе.
- Сиэла как раз рассказывала нам о своей новой кошке, - Кей вовсю изображал из себя галантного кавалера. При реверансе и без того глубокое декольте открыло заинтересованному взору короля дивный вид, которым тот не преминул полюбоваться, - какой породы, вы говорите?
- Гладкошерстной минийской, Ваше Величество, - девушка старательно похлопала ресницами. Шу подумала, что мода похожа на моровое поветрие, спрятаться невозможно.
- Как интересно, - Шу мигом подстроилась к тону брата, - и чем же они так хороши?
- Изумительный цвет, Ваше Высочество. Как кофе со сливками, и бирюзовые глаза.
При упоминании бирюзовых глаз Шу опять вспомнила Дайма, и с сожалением подумала о том, что без него на подобных мероприятиях безумно скучно и противно.
- Неужели? А ваша киска кусается?
- Нет, Ваше Высочество, минийские коты мирные и ласковые создания, - на сей раз улыбка Сиэлы получилась гораздо милее и искреннее. - А у Вашего Высочества какой породы кот?
- Тигровой. Но его ещё не привезли.
- Ой, никогда не слышала про таких...
- Не может быть! Наверняка слышали. Рыжие, с черными полосками, вот такого роста, они ещё рычат так очаровательно,– Шу показала рукой примерно на уровне груди и невинно хлопала ресницами, не давая девушке разобраться, шутит она, или нет.
- Пожалуй, мне больше нравятся минийские коты, - Кей ободряюще улыбнулся Сиэле, но тут же опустил её с небес на землю, - думаю, я подарю своей невесте именно такого. Как вы считаете, лучше девочку или мальчика?
- У мальчиков окрас темнее, Ваше Величество, - в глазах красотки читалось беспредельное разочарование в жизни.
- Благодарю Вас, сударыня, нам было приятно беседовать с вами, - с истинно королевским невозмутимым равнодушием Кей распрощался с неудавшейся обольстительницей.
- Ну, наконец-то, я снова вижу родного брата, а не сопливую размазню! - Шу озорно подмигнула Кею, - смотри, старшенькая наша как злится. Вон, сколько важных лиц наприглашала, полюбоваться на твое беспримерное падение.
- Ага, сейчас. А от дохлого осла уши? - Его Величество ехидно ухмыльнулся, увлекая сестру в круг танцующих. - Признавайся, проныра, ты устроила?
- Что?
- Не хлопай глазками, неубедительно. Зак признался.
- В чём признался?
- Во всем.
- А поподробнее?
- Уй, какие мы невинные, уй, какие глазки у нас честные! - Кей довольно смеялся. - Уй, так я и поверил!
- А чем докажешь? - Шу хихикала не менее довольно.
- А зачем доказывать, если у тебя на лбу всё написано?
- Неправда. Ничего у меня на лбу не написано. Ну, разве только... - Шу многозначительно замолчала.
- Только что?
- Скажу на ушко, - Кей наклонился к сестре поближе, изображая страшное любопытство, и тут же с хохотом отпрянул.
- Шуточки у тебя!
- А что, что-то не то сказала?
- А ты знаешь, что у меня самая лучшая сестра на свете? - Кей перестал смяться, и в голосе его послышалась неподдельная нежность.
- Да ну! Где? - Шу удивленно огляделась.  - Это вон та, что ли? - она кивнула в сторону величественной Ристаны, с царственной снисходительностью внимающей любезно склонившемуся к её ручке графу.
- Тьфу! У меня самая вредная, самая несносная, самая ехидная, самая нахальная сестра на свете!
- А, так это ты про меня? Да, я такая! И такую ты меня любишь!
- Приходится... - Кей снова смеялся. - Не знаю и знать не хочу, как вы это всё подстроили, но ты молодец. Сам не понимаю, что на меня нашло. - Его Величество серьёзно посмотрел в серые глаза сестры. - Спасибо, Шу.
- Всегда пожалуйста, братишка. О себе же забочусь, - Шу снова ухмылялась, - с кем же мне танцевать, если на тебе свора жеманных хлыщей виснет?
- Шу, неужели во всей Валанте нет никого, с кем ты хотела бы танцевать?
- Ну... может, и есть, но я его ещё не нашла.
- А Зак?
- Что Зак? Не смеши меня, Кей. Мы с Заком друзья, но всё остальное... Не волнуйся за меня. Скоро приедет Дайм...
- И что Дайм? Принц без королевства, мужчина без...
- Не смей так говорить про него. Дайм мой лучший друг, Кей, и не его вина...
- Что он морочит тебе голову.
- Кей, милый, тебе не кажется, что заморочить мне голову у Дайма кишка тонка?
- А, так это ты ему голову морочишь, я понял, наконец.
- Я всегда знала, что брат у меня умничка. Кстати, смотри, кто к нам идет! - танец закончился, и они оказались нос к носу с герцогом Дарнишем. Как всегда безупречно элегантный, Урман неизменно привлекал восхищенные взгляды дам. Несколько лет назад ходил слушок, что сама принцесса Ристана намекала ему, что не прочь видеть его своим любовником, но герцог отказался. Судя по тому, с каким презрением она отворачивалась от него ныне, слушок смахивал на правду.
Сейчас в его сторону с хищным интересом поглядывали три-четыре матроны и пара моложавых вдовушек. Герцог два года, как овдовел, и все мамаши, имеющие дочерей на выданье, открыли на него форменную охоту. Шу с интересом наблюдала за этим процессом, время от времени из бескорыстных дружеских побуждений спасая Урмана из лап особо неразборчивых в средствах и наглых девиц. 
- Добрый вечер, Ваше Величество, Ваше Высочество, - изящный поклон каждому, - вам не показалось, что на сегодняшнем приеме странный запах?
- Что, герцог, и вас весь вечер развлекают кошками? - Кей открыто улыбнулся, - я даже подумал, а не опоздаю ли я с подарком своей невесте? У Таис уже есть кот?
- Ещё нет. До Найриссы эта мода пока не докатилась.
- Счастливые. Во дворце уже эпидемия, не иначе. Половина слуг чихает и бегает к Эрке, выпрашивать капли от насморка. А я всем вру, что заказала кота очень редкой породы, но его никак не доставят. Прям не знаю, хоть отправляйся в лес ловить какую-нибудь мохнатую тварь позубастее.
- Прекрасная Шу, зачем же позубастее? - Урман с облегчением уловил разочарованные вздохи загонщиц, и немного повеселел.
- Затем, чтобы она покусала того, кто придет её красть или травить. Больше никаких маленьких и безобидных зверушек.
- Шу, прости, я тогда не подумал, - три года назад Дарниш подарил принцессе очаровательного щенка белого горного волкодава, и всего через полмесяца его нашли жестоко растерзанным у её дверей.
- Хороший был щенок, Урман. Если бы он успел подрасти, голыми руками бы его не взяли.
- Сестренка заведет себе тигра, и будет отпускать погулять по дворцу, - Кей не хотел, чтобы Шу снова грустила.
- Точно. Людоеда. И покрупнее, и чтоб зубов побольше. Повяжу ему бантик на шею, и зайду к сестричке в гости. Пусть восторгается.
- Отличная идея, Ваше Высочество, - Урман не сомневался, что Шу так и сделает. - Могу ли похитить Вашу сестру на этот танец, Ваше Величество?
- Можете, Дарниш, но только на один. Думаю, на сегодня наш долг перед Родиной уже выполнен.

Глава 3.

На следующее утро Шу проснулась в чудесном настроении. Вчерашний прием оказался не таким противным, как ожидалось. Особенно порадовало её злобное шипение Ристаны насчет неподобающего принцессе поведения с гостями. Ну, если удалось наступить сестричке на хвост, то день прожит не зря. Удачно получилось с Мескитом, за два дня до приема. Её Высочество Регентша так старалась всем по секрету рассказать о том, что Его Величество поддался дурному влиянию, и она так беспокоится, так беспокоится за брата! Что он ещё совсем ребенок, и ему нужна твердая рука, и что она непременно о нем позаботится. Но продемонстрировать беспомощного и потерянного мальчика, окруженного игроками и прожигателями жизни, не удалось. Его Величество показал себя настоящим монархом, исполненным королевского достоинства, собранным и властным.
Правда, Шу несколько тревожила подозрительно благодушная физиономия Рональда. С чего бы магистру так елейно улыбаться в её сторону? Даже ни одной гадости вчера не сказал, даже не напакостил по мелочи, как обычно.  У Придворного Мага давно сложилась традиция на каждом приеме крошечным заклинанием подпихивать кого-нибудь из проходящих около Шу слуг, чтобы они опрокидывали ей на платье вино. Предпочтительно, красное. Для Шу, владеющей магией Воды, не составляло проблемы мгновенно убрать пятна, но в том и прелесть традиции, чтобы получать удовольствие от самого процесса, а не его результата. Да и слуги, не раз перепуганные до колик, старались обходить Её Высочество подальше.
С какого перепугу магистр отказал себе вчера в удовольствии послушать её сердитое шипение? Не иначе, слишком был доволен жизнью. Притом, что его очередной план с треском провалился? «Ой, не к добру, - думала Шу, - видимо, ненаглядный враг задумал гадость ещё похлеще, и успешно её реализует. Что на этот раз?» Принцесса перебирала все приходящие в голову варианты, но чувствовала, что всё не то. Ценная мысль подло ускользала, и Шу решила не портить себе настроение размышлениями о коварстве Рональда прямо сейчас, а вернуться к этому вопросу чуть позже. Завтра, например. На сегодня у неё была припасена парочка дел поприятнее.
Для начала она собиралась выманить братца с приятелем прогуляться в город. Всего через неделю начнутся Осенние Гонки, и Шу нетерпелось разузнать положение дел на городском ипподроме. Да и послушать, что говорят в тавернах, не мешало. Часто из разговоров завсегдатаев «Хромой Кобылы» удавалось почерпнуть немало интересного о том, кто и каких лошадей будет выставлять на скачки. Принцессу нимало не смущало, что лицу её положения и звания не пристало ставить на бегах. А уж тем более, подбивать на это дело самого короля. Её Высочество успокаивала робкий голос совести тем, что, во-первых, они с братом никогда не появлялись в городе в собственном обличье, во-вторых, она никогда не использовала магию на самих скачках, в-третьих, ставки они делали весьма скромные, в-четвертых… в шестнадцатых она тоже могла бы назвать, но совесть умолкала раньше, не продолжая бесполезные споры.
Из всего разнообразия осенних состязаний принцесса больше всего любила конные бега и бои без правил. Жаль, у неё не было возможности выставить на арену собственного бойца. По правилам, участвовать в состязании мог любой желающий, но основную массу бойцов составляли или профессионалы-наемники, или специально подготовленные рабы, принадлежащие богатым купцам или дворянским семействам. Рабов в Суарде было немного, и ценились они весьма высоко. По закону, в рабство обращали только закоренелых преступников – убийц, насильников и грабителей, или же несостоятельных должников, чей долг превышал сумму в двадцать золотых (примерно двух-трехгодичный доход среднего лавочника или ремесленника). Иногда рабов привозили издалека, но налоги на работорговлю были столь высоки, что для торговцев имело смысл доставлять экзотический товар только под заказ и за очень большие деньги.
Принцесса же не хотела ни нанимать, не покупать себе бойца для игр, справедливо предполагая, что не стоит тратить силы на защиту ещё одного человека от козней Придворного Мага. Смешно было бы надеяться, что тот упустит случай выставить её в смешном положении, и не подстроит её бойцу какую-нибудь пакость. И можно считать, что тому повезёт, если пакость будет не со смертельным исходом. А провернуть такое дело втайне от Рональда не стоило и мечтать. Поэтому Шу просто приходила смотреть состязания, добросовестно прикрывая всю компанию иллюзорными чарами, маскирующими их под обычных горожан.
С утра пораньше Шу заявилась к брату и застала его вместе с Закеримом за завтраком. Оба выглядели чрезвычайно довольными и увлеченно обсуждали фаворитов на грядущих собачьих бегах. Вот именно этого вида состязаний Шу не переносила категорически. После происшествия с белым волкодавом она вообще старалась не иметь дела с собаками.
Предложение прогуляться по городу инкогнито Кею пришлось по душе. Правда, они с Заком несколько мялись, наводили туману и заговорщицки перемигивались за её спиной, невнятно бормоча что-то на тему «Ну ты понимаешь, тут такое дело, нам бы надо с Заком вдвоем… или вот Эрке с нами пойдет… ничего такого, Шу, правда…». Её Высочество несколько удивилась, и высказала предположение, что скверные мальчишки никак в бордель собрались. Мальчишки засмущались и покраснели, чем подтвердили её догадку. Сошлись на том, что Его Величество наденет на пару защитных амулетов больше, чем обычно, возьмет с собой Эрке (с Баль будете сами объясняться!), сообщит Бертрану, куда именно их понесло, и вернется домой не позже полуночи. Тут же послали слугу за Ахшеддином, и через пару минут он уже был на месте, благо жил в соседних апартаментах.
За иллюзорный облик шальной компании Шу не волновалась, продержится хоть неделю, но и распускать молодежь не собиралась. Нечего до утра гулять, меру знать надо. Почему-то к себе это золотое правило Шу применять неукоснительно забывала… но кто посмеет не согласиться, что младшие братья для того и предназначены, чтобы исправлять ошибки старших сестер? Ну и для того, чтобы их, младшеньких, воспитывать, разумеется. Кей обозвал сестру наседкой, выслушал всё, что она думала по поводу цыплячьего писка, покорно нацепил серьгу-амулет и позволил нарисовать на плече вишневым соком защитную руну. Такую же руну получил и Закерим, вместе с поручением присматривать за этим упрямым, своевольным, безбашенным мальчишкой, то есть Его Величеством. Величество же слушало ворчание сестры с видом кота, караулящего сметану. Но не забыло взять с Шу торжественное обещание не подсматривать за ними ни в коем случае. Хватит и Ахшеддина. И вообще, имеет право король развлечься немножко без дюжины нянек, или нет? Шу считала, что, разумеется, не имеет. И пусть даже не мечтает. И что сегодня – исключительный случай, и пусть ценит её терпение и доброту. Но не вздумает злоупотреблять!
Под дружескую перебранку Шу соорудила подобающий случаю маскарад. Вместо Его Величества на Кея из зеркала смотрел ничем не примечательный юный дворянчик с едва пробивающимися усиками. Зак остался в излюбленной гвардейской форме, только с другим лицом и чуть постарше. Эрке принцесса обрядила в щегольской дворянский наряд и самодовольную физиономию записного повесы. Сама же превратилась в мальчишку лет четырнадцати, типичного плутоватого пажа. Шутя и толкаясь, честная компания черным ходом выбралась из дворца, и по тропинке через королевский сад, плавно переходящий в городской парк, перейдя речку Чифайю по заботливо припасенной в кустах жердочке, направилась на поиски приключений.

Весь день Шу развлекалась напропалую. Как приятно снова было видеть брата смеющимся, а не погруженным в тоску и безразличие! В предпраздничной городской суете она чувствовала себя удивительно легко и свободно. Шу с наслаждением позадирала немножко чьего-то оруженосца, упоенно поторговалась на базаре за совершенно чудовищной расцветки пояс (остальная компания валялась от смеха, наблюдая представление), в таверне «Хромая Кобыла» ввязалась вместе с Кеем в спор о достоинствах скаковых лошадей герцога Дарниша, закончившийся всеобщей потасовкой, из которой Эрке вытаскивал развоевавшуюся принцессу за шкирку…
К четырем часам Шу уверилась окончательно в том, что жизнь прожита не зря, и вообще прекрасна и увлекательна. Она всё же нарушила обещание, и посмотрела, куда же намылился к вечеру её драгоценный братец. Предположение насчёт борделя не совсем оправдалось. Его Величество всего лишь надумал посетить Лучезарную Нейри, лучшую куртизанку Суардиса. Пару лет назад Урман Дарниш познакомил с ней будущего родственника, предпочитая доверить воспитание принца в столь важной области надежному и проверенному специалисту. Шу импонировал здравый подход герцога. Ей было гораздо спокойнее знать, где и с кем брат проводит время, чем выслеживать его по всему городу. Опять-таки, свидания Кея с Нейри казались Шу гораздо безопаснее, чем с какой-нибудь «приличной женщиной». Никаких претензий, никаких скандалов, все довольны. Шу не удивилась бы, узнав, что и Таис в курсе. Уж чем-чем, а наивностью и излишней доверчивостью будущая королева не страдала, чем вызывала искреннее уважение Её Высочества.

Глава 4.

- Пей, Стриж, - мастер протянул Хиллу кубок с вином. Судя по запаху, кроме вина в нем было изрядно намешано какой-то дряни. Взяв отраву, Хилл недоуменно взглянул на Мастера.
- Может, объясните, что от меня требуется?
- Пей, - когда Мастер говорил таким голосом, уличные собаки поджимали хвосты и отползали на брюхе.
- Какого демона, Мастер? Если я где-то ошибся, скажите прямо! В чём дело? – все чувства Хилла вопили о смертельной опасности, и он не собирался так просто сдаваться, Мастер там или не Мастер. – Я не буду пить это, - он отставил кубок в сторону и в упор уставился на Учителя. Состязание продолжалось несколько секунд, но Глава Гильдии не настроен был играть в гляделки.
- Ты нигде не ошибся, - Мастер снова всучил Лунному Стрижу кубок, - но выпить это тебе придется. От этого не умирают, - в глазах Мастера промелькнуло странное выражение, - такие, как ты, по крайней мере. И не спрашивай меня, зачем. Я не могу тебе сказать. Пей, – в руках Мастера появился заряженный арбалет, недвусмысленно намекая, что шутки закончены.
- Надеюсь, Вы знаете, что делаете, Учитель, - опустив покорно глаза и сделав движение, будто подносит отраву ко рту, Стриж выплеснул содержимое кубка в лицо Мастеру, мгновенно уходя в Тень и рванувшись к окну.
- Молодец, мальчик, - за мгновенье до желанной свободы его шею обвила удавка, выметнувшаяся из рук Махшура. Учитель подстраховался, поставив того у задней двери. Рот задыхающегося Стрижа был разжат, и вторая порция ядовитого зелья отправилась по назначению. – Надеюсь, ты выкрутишься, - слова учителя еле коснулись ускользающего сознания Хилла.
Юноша вынырнул из тяжелого забытья, едва жадные, грязные руки потянули с него рубашку. Не шевелясь, он взглянул сквозь ресницы, пытаясь понять, куда его занесло. Голова кружилась и болела, во рту стоял мерзкий привкус меди, что-то давило на шею, и руки оказались надежно и болезненно стянуты за спиной. Хилл обнаружил себя лежащим на полу в полутемной вонючей комнатенке, смахивающей на тюремную камеру, и в окружении нескольких противно хохочущих чумазых субъектов явно незаконопослушного вида. Один из типов с сальной ухмылкой ощупывал его грудь, другой примерялся стянуть с него штаны. Недвусмысленные замечания на счёт его гладкой кожи и смазливой мордашки не оставляли сомнений в их намерениях.
К их несчастью, связать юноше ноги никто не позаботился, как и предупредить, с кем они имеют дело. Хилл не собирался развлекать этих скотов вместо бесплатной шлюхи. Без единого звука, не меняя расслабленного выражения лица, он отшвырнул двоих самых нетерпеливых на остальных, сгрудившихся рядом и с любопытством разглядывающих  намеченную жертву. Тот, что трогал Хилла, держался за сломанный нос и подвывал, другой согнулся пополам, держась за пах и не в силах издать ни звука. Трое оставшихся от неожиданности попадали на пол, не соображая, что происходит. Им тоже досталось, чтоб неповадно было.
Стоя около запертой двери, Хилл настороженно оглядывал стонущую кучу на полу. Ноги не держали его, и он со страхом думал, что, если он сейчас снова потеряет сознание, на этом самом месте и закончатся все его увлекательные приключения. Пнув ближайшее к нему тело и разлепив пересохшие губы, Хилл начал переговоры.
- Вы кто такие? – кажется, зря спросил. Он разглядел, наконец, одну общую для всех в их разношерстной компании деталь. На шее у каждого красовался рабский ошейник. Сглотнув подозрительный комок в горле, юноша снова ощутил и на своей шее грубое прикосновение металла. Ближайший к нему узник удивленно поднял взгляд, и захохотал, морщась от боли в разбитой губе.
- … целка! Троллью мать, придурок …, не знает, … , где он! Зря старался, красотка, … тебя! Жаль, не я!
От дальнейших выяснений Хилла избавил тощий мужчина с крючковатым носом и косящим правым глазом, в сопровождении полудюжины вооруженных мечами и арбалетами стражников прибежавший на шум. Хищным птичьим движением он схватил Хилла за грудки, и внимательно посмотрел ему в глаза. Увиденное ему не понравилось, и он отшвырнул юношу в угол. Лунный Стриж сполз вниз по стене, изо всех сил цепляясь за последние проблески рассудка.
- Вы, отродья шакала и ослицы! Посмейте ещё только бузить! – работорговец щедро оделил остальных обитателей камеры плеточными ударами. – Воды, быстро! – один из стражников протянул ему фляжку. Часть содержимого фляжки вылилась на голову Хилла, возвращая его к жизни, и несколько глотков удалось выпить, когда торговец приложил фляжку к его губам. – Сиди спокойно, гаденыш. Не заставляй меня портить твой товарный вид. Её Высочеству не понравится, если кто-то до неё… - стервятник мерзко хихикнул. – Ну, что уставились? Выводите его, да побережней. Ты ведь будешь благоразумен, мальчик? С десятком арбалетов тебе не сладить.
Слова торговца больнее хлыста ожгли Хилла. Мысли его метались, словно угорелые. – «Как? Меня сделали рабом? Меня продают? Бред. Какому идиоту придет в голову пытаться удержать Призывающего? Интересно, а сам-то торговец понимает, кого он собирается продать? И кому? Её Высочеству? Шу?» – Хилл чуть не рассмеялся, вспомнив посиделки напротив её башни. – «Правильно говорил Учитель, думай, прежде чем желать. Сбудется, лопатой не отмахаешься», – его всё больше разбирало истерическое веселье, перед глазами всё плыло, и, казалось, он не идет, а парит в воздухе, не чувствуя под ногами пола. – «Что за дрянь мне подсунула эта сволочь? И за каким демоном ему продавать меня? Ну, и ему же хуже. Вот выберусь из этого тумана, и отрежу ему уши! Хи-хи…» - здравый смысл окончательно покинул юношу, и он провалился в бредовый мир наркотических видений.
Снова вынырнул в реальность Хилл только у боковых ворот Королевского Сада, где его и ещё одного закованного в ошейник перепуганного юношу выгрузили из повозки на камни мостовой. Ещё одна порция воды на голову несколько привела Хилла в чувство, и полфляжки, жадно выхлебанные из рук торговца, частично вернули ему способность ориентироваться в окружающем пространстве. Первой его мыслью было – бежать. Он кожей чувствовал нацеленные на него арбалетные болты. Дюжина гвардейцев и полдюжины стражников работорговца. Стриж, собрав все силы, попытался уйти в Тень, но уловил лишь слабое эхо такой близкой, но ускользающей  и недоступной реальности. Без Тени шансов мало. Совсем нет. И он пошел вслед за косым типом, старательно пошатываясь и украдкой поглядывая по сторонам. Пред глазами все двоилось и плыло, и он продирался, как сквозь толщу воды. Нормальное мироощущение не желало возвращаться.– «Демоново зелье, я похож на дохлую черепаху… ну же, соберись!»
Так он добрался до высоченной двери во дворец, под неусыпным надзором королевских гвардейцев поднялся по роскошной лестнице. Постепенно туман отступал, и Хилл жадно присматривался, выискивая хоть малейший шанс, хоть крохотную возможность. Тщетно. Арбалеты не опускались. Тень не давалась. И вот торговец зашел в покои принцессы, оставив двух рабов снаружи. – «Последний момент… ну отвернитесь, ну отвлекитесь хоть на мгновенье!» – Нет, даже пара охранников у дверей Её Высочества, похоже, задалась целью провертеть в нем дырку любопытными взглядами. И последнее мгновение тоже не оправдало отчаянной надежды. – «Что ж, придется убить её, раз тихо смыться не удалось» - было его последней мыслью перед тем, как двери открылись, и стражники втолкнули Хилла в комнату, швырнув на колени.
Хлопок двери прозвучал для него ударом огромного колокола. Ясность сознания мгновенно вернулась к Стрижу, но поздно. Всего на секунду раньше, пока колдунья не увидела его, он ещё мог сбежать, спрятаться в Тени, раствориться бесследно. Но в этой комнате Тень стала всего лишь тенью, отсутствием света, не более. Хилл ощутил дрожь, словно с разбегу нырнул в ледяной колодец, словно очутился внезапно в центре грозовой тучи, в самом сердце разбушевавшейся стихии. В одно биение сердца мир перевернулся с ног на голову. Нет, с головы на ноги. Словно Хилл никогда не догадывался раньше о том, что же такое свет, звук. Что такое  жизнь.
Хилл вдруг перестал понимать, а зачем, собственно, он хотел бежать? С какой стати и чего он боялся? На него нахлынуло ощущение волшебства. Чуда. Искусства. То самое, что заставляло его руки тянуться к флейте или гитаре.
Он нашел взглядом её, источник внезапной метаморфозы привычной реальности, ожидая… он сам не знал, чего. Может быть, неземной, умопомрачительной красоты? Или отвратительного уродства? Печати зла? Высокомерия? Фурии, упоенной собственным могуществом? Хотя бы черного плаща и демонической усмешки?
Зря. Ничего, даже отдаленно напоминающего воплощение излюбленных горожанами вечерних страшилок. Никакой Тьмы. Никакого страха.
Изящная девушка, его ровесница. С удивленными глазами странного сиренево-сизого цвета. С бледными губами. С разметавшимися в разные стороны на эльфийский лад тонкими черными косичками. С голубыми и белыми молниями, вьющимися осиным роем вокруг неё. С сизым и синим туманом, стекающим с её волос и плеч. С волшебным, согревающим до самого сердца светом, окружающим её, и делающим мир ярким и прозрачным до звона. Девушка, прекрасней которой нет на свете. Островок покоя в центре бури - Шу. Око Урагана.
Весь мир исчез, растворился, забылся вмиг. Только она. Её дивные лиловые очи. Её летящие шаги. Её робкая рука, осторожно касающаяся его мокрых волос. Удивленная слабая улыбка. Жаркая волна восторга и изумления от её невесомого прикосновения. Оглушительный гром собственного сердца. Взгляд, глаза в глаза, так близко, что его прерывистое дыхание смешивается с трепетом её вздоха. И всепоглощающее желание быть ближе, как можно ближе, касаться её, приникнуть, слиться… самому стать ею.
Хилл сам не осознавал, что весь подался ей навстречу, и ловит губами нежные пальцы, и ластится, и трется лицом о её грудь. Он забыл, что на нем ошейник, и руки его связаны… что перед ним ужасная Тёмная колдунья. И вскользь промелькнула мысль, что, похоже, его купили за десяток золотых… и даже показалась смешной.
 

Глава 5.

Вернувшись домой, Шу обнаружила, что приятные сюрпризы на сегодня не окончены. Её поджидал господин Биун, регулярно поставляющий ей новые игрушки и материал для опытов. То есть рабов. Он подобострастно кланялся и заверял, что сегодня у него припасено нечто особенное, редкое и экзотическое. В редкое и экзотическое Шу не верила, к тому, что господин Биун набивает цену, она давно привыкла, да и ей было всё равно. Со времени смерти отца она ещё ни разу не покупала себе новую игрушку, не было необходимости. Но за три года, что она с помощью праны жертв поддерживала жизнь отца, она привыкла и к этой игре, и к регулярным порциям свежей силы. С тех самых пор, как Шу в Уджирском ущелье попробовала на вкус ужас и боль умирающих орков, эмоциональная энергия стала для неё наркотиком. Шу не считала, что поступает особенно плохо, убивая преступников. Она специально выбирала самых отъявленных негодяев из всех осужденных каторжников. Два раза принцесса поддавалась на уговоры Биуна и брала привозных рабов, красивых мужчин, пытаясь сделать из них прислужников. Но ничего хорошего из этого не получилось. Оба оказались трусливыми и изнеженными существами, годными разве что для украшения интерьера. И оба боялись её до колик. Вот и сегодня Шу очень надеялась, что Биун приведет не гаремного томного юношу, а нормального, жестокого и грубого грабителя или разбойника, которому море по колено. Такие долго не ломались, и их можно было держать в магическом круге по нескольку дней, иногда даже пару недель. Работорговец, как обычно, кивал и обещал через час доставить именно то, что требуется.
В ожидании обещанного развлечения Шу устроилась в кабинете с трактатом по любимым защитным рунам, памятуя, что нет предела совершенству. В рунной магии, в отличие от стихийной, требовались не столько мощь и вдохновение, сколько точность и выверенность. Конечно, Эри последними словами ругал её за немыслимые эксперименты по сочетанию, казалось бы, несовместимых знаков в одной сложной руне. Чего стоит только руна в её магическом круге! И если бы он увидел, как Шу утром рисует вишневым соком, он бы в обморок хлопнулся, не иначе. Намешать в одну кучу знаки «от злых намерений», «от опьянения», и «сигнальный поводок», да ещё «от дурных болезней» туда же, и рисовать не специальной кистью, а надкушенной ягодой! Мало того, влить ещё и изрядную порцию магии Разума, для пущей надежности… да ни один гном, да никогда! Обычно в таких случаях Шу ухмылялась и заявляла, что да, будь она гномом, то тогда… а раз уж ей не повезло родиться среди столь славного народа, то она всё равно будет делать по-своему.
Увлекшись разбором и сравнением пары рун, принцесса не заметила, как пролетело время, и чуть не подскочила от неожиданности, когда Балуста осторожно потащила талмуд у неё из рук.
- Эй, ты чего это…
- Проснись, Шу! Совсем меня не слышишь?
- Что такое, Баль?
- К тебе пришли. Этот, бабуин, или как там его…
- Какой ещё бабуин?
- Ну, работорговец.
- А, Биун… Баль, заплати там ему, возьми одного, и пошли его подальше. Я занята.
- Нет уж. Тебе надо, ты и бери. Ещё чего придумала, чтоб я рабов покупала!
- Ой, прости, Баль. Совсем уже… - Шу смутилась. После того, как она собственноручно выкупила Балусту у бродячего цирка и сломала её ошейник, пообещав, что никто и никогда больше не посмеет нацепить на неё эту мерзость, предложить ей самой кого-то купить… Шу сама от себя не ожидала такой бестактности. – Пойду, разберусь с ним по-быстрому.
Шу сунула в карман штанов кошель с десятком золотых и спустилась вниз. Господин Биун опять суетился и кланялся. Её Высочество состроила надменную физиономию, устремив на торговца нетерпеливый взгляд.
- Ну и где же?
- Ваше Высочество, не извольте беспокоиться… они здесь, за дверью. Угодно ли посмотреть?
- Мне нужен один. Сколько?
- Десять золотых, Ваше Высочество, - наглый торговец назвал сумму раз в пять-десять большую, чем стоили каторжники, и в три раза большую, чем обычно получал с принцессы.
- Мне нужен каторжник, а не фрейлина. Если у вас нет сегодня осужденных, приходите в другой раз.
- Ваше Высочество, посмотрите сами. Два экземпляра, вам непременно понравится!
- Сколько лишних слов, Биун. Я не собираюсь переплачивать.
- Конечно-конечно, Ваше Высочество, как вам будет угодно, - работорговец попятился к дверям и распахнул их. Стражники втолкнули в комнату двоих, швырнув их на колени.
- Я же сказала… - принцесса уже махнула рукой, веля Биуну убираться, но застыла на месте. Поначалу она заметила только, что оба очень молоды и довольно красивы, но в следующий момент замолкла на полуслове, пораженная увиденным чудом. Торговец привел ей мага. Настоящего Светлого. Редчайшего, необыкновенного золотого цвета аура, оплетенная белыми и черными нитями. Искусство, жизнь и смерть. Шу не подозревала, что бывает такое сочетание. Маг явно необученный, похоже, даже и не знающий, что он маг. Будь у него возможность пользоваться своей силой, он бы не позволил надеть на себя рабский ошейник. Скорее всего, поэт или художник, а, может быть, музыкант. Шу внимательнее присмотрелась к сияющему облаку, окутывающему его. Черные и белые нити, строго ограничивающие золотистую сердцевину. Точно по учебнику, не пробудившаяся и неосознанная магия.
Нет, неправильно. Юноша поднял на неё взгляд, и то, что казалось надежно связанным черно-белой паутиной, вырвалось и устремилось к Шу. Словно весенние солнечные лучи искристым трепещущим теплом коснулись её. Весь мир вокруг поблек и пропал, стоило Шу встретиться с ним глазами. Аквамариновые, широко распахнутые навстречу ей водовороты, затягивающие в неизведанные, загадочные глубины. Полные удивления и восторга. Злые боги, восторга? Не ужаса и отвращения, не страха и страдания, а восторга, будто перед ним сказочная фея? Шу заворожено приблизилась к юноше, опасаясь, что вот сейчас он опомнится, поймет, кто перед ним на самом деле, и прекрасное наваждение развеется. Но он продолжал смотреть на неё с доверчивым восхищением, и Шу робко коснулась сначала его мокрых волос, затем виска… Ей показалось, или он и вправду улыбнулся? Боги, как же он красив… светлая нежная кожа, брови вразлет, твердые скулы и упрямый подбородок, прямой нос и четко очерченные яркие губы. И светлые длинные волосы. «Интересно, какого они цвета?» - подумала Шу, легчайшим прикосновением Воздуха высушивая пряди. Они оказались в точности, как его Искусство, золотые и сияющие.
Шу, позабыв обо всем, запустила обе руки в мягко струящиеся пряди, ловя удивительное ощущение… она не знала, как его описать. Будто мириады стрекозиных крылышек щекочут кожу, будто теплые волны прилива поднимают и тянут за собой, будто воздух бурлит и клубится ласковыми искрами и тихим нежным шелестом, будто нет на свете места безопаснее и роднее, и мир вокруг ярок, звонок и прекрасен… и хочется петь, и танцевать, и дарить всем подарки, и делать бессмысленные и приятные глупости.  Шу, не отводя взгляда, касалась его бровей, скул, щек, перебирала волосы… Ей казалось, что от юного мага исходит жар, расплавляющий её разум. И ей казалось, что он тянется к ней, трется щекой о её руку, ловит горящими приоткрытыми губами её пальцы. Или не казалось? Но ведь так не бывает?
Шу стояла растерянная и счастливая, не замечая удивленных взглядов торговца, полностью захваченная происходящим чудом. Она не понимала, почему этот юноша не боится её, а позволяет прикасаться к себе, и сам ластится, словно котенок. Она не заметила довольной ухмылки господина Биуна, когда, с трудом оторвав взор от синих манящих озер, кинула ему кошель с десятком монет и жестом велела убираться. Она не знала, сколько прошло времени, пока она прислушивалась к его прерывистому дыханию и биению жилки на виске, мучимая одной лишь мыслью – как ей сохранить, как не лишиться нежданно свалившегося на неё дара богов.
Вместе с осознанием драгоценности нежданного подарка на Шу обрушилось понимание хрупкости, случайности этой встречи. Печаль скорой потери, невозможности… почти невозможности продолжения. Ощущение сопротивления – обстоятельств, чужой воли, судьбы… Шу боялась. До дрожи в коленках, до потемнения в глазах, боялась потерять вдруг обретенное… что? Принцесса пыталась хоть как-то осмыслить смутные образы, невнятные отзвуки. Кто он? Почему оказался здесь? Светлый не может быть преступником. Или может? Или его привезли издалека, где другие законы? Или его продали незаконно? Но вряд ли Биун решился на такое.
Шу казалось, что произошла какая-то ошибка, и, стоит ей узнать правду, и все закончится, не начавшись. Стоит ему сказать, что он не хочет быть рабом, и ей придется отпустить его. Навсегда. Просто потому, что держать его против воли она не сможет. И вероятное расставание станет неизбежным. Может быть, он сам захочет остаться с ней? Может быть, ему будет хорошо с ней, и он не захочет уходить? Шу не верила в такую возможность. Что же делать? Как удержать его?
Шу пришла в голову идея, неожиданности которой она чуть не рассмеялась. Но, на второй взгляд… крохотный шанс. Практически, надежда на чудо. Что, если не дать ему возможности ничего сказать? И сделать вид, что так и надо. Оставить его здесь, хоть ненадолго. На несколько дней, на неделю… сколько получится. Вряд ли он станет писать ей письма с просьбой отпустить его, и она сможет притвориться, будто не догадывается ни о чем… Лучше так. Ничего о нем не знать.
«Как его зовут? Ну почему я не спросила у Биуна? Хотя, наверняка тот и сам не интересовался. Надо как-нибудь его назвать». - Шу припомнила разговор на вчерашнем приёме. Про кошек. Она, кажется, обещала завести себе тигрового кота? Вот, завела. Тигрёнка. Тигрёнок. Она перекатывала это имя на языке, и ей нравилось, как оно звучит. И магу оно вполне подойдет – золотой тигренок с черными и белыми полосками. Очень похоже.
Из размышлений её вытряхнула Балуста. Как всегда, бесцеремонно, она осведомилась, собирается Шу торчать тут до утра, или всё-таки у неё другие планы на вечер. Шу очнулась от грёз и с ужасом сообразила, что всё это время так и продержала юношу стоящим на коленях, да ещё и со связанными за спиной руками. Она чуть не сгорела со стыда. Дура мечтательная! Хорошее начало, многообещающее. Её Высочество аж вздрогнула от злости на себя, идиотку.
- Эй, вставай, - она тихонько потянула его за плечо вверх, нащупывая и сбрасывая с его рук веревки. Попутно Шу удивилась, зачем понадобилось связывать юношу таким жестоким образом, будто он как минимум незаурядный боец. Светлый выглядел так, будто его тоже безжалостно вытаскивают из сладкого сна. Поднявшийся на ноги, он оказался довольно высоким, Шу доставала ему макушкой как раз до уха. – Привет.
- Здравствуйте, Ваше Высочество, - чуть ироничная и почему-то беззащитная улыбка и мягкий, обволакивающий, чуть хрипловатый, выразительный баритон менестреля. Жаль, что не придется его слушать. Но, может быть, потом?
- Молчи, чшшш! – Шу легко коснулась его губ пальчиком, призывая к тишине и накладывая заклятие молчания. Слабенькое, стоит к нему чуть прикоснуться, рассыплется. – Ни слова. Идем, Тигрёнок, – она взяла его за руку и повлекла за собой.
Удивленный взгляд в ответ. Юноша с любопытством озирался по сторонам, пока Шу вела его на второй этаж, в кабинет. Балуста, глядя на художества принцессы, только головой покачала укоризненно, но вмешиваться не стала. Ей совершенно не нравилось, что Шу затеяла странную игру со Светлым магом. Она видела, что оба они совершенно очарованы друг другом, и что-то в них было такое, неопределимое словами, делающее их неуловимо схожими. Не внешне, нет. Ничего общего во внешности, скорее полная противоположность, а что-то в мимике, походке, наклоне головы… Баль не понимала, что задумала принцесса, но считала, что сразу же не снять с него ошейник, и заставить молчать – по меньшей мере, свинство.
Хилл шел за принцессой, как во сне. Ощущение нереальности происходящего с ним немного развеялось, стоило ей заговорить с ним, но почему-то она велела ему молчать. И назвала Тигрёнком. Очень странно. И что она собирается с ним делать? Хилл не мог понять. Мир сместился с привычного места, и не желал возвращаться. Но ему нравилось. И непривычные звуки и краски, и ощущение тепла и безопасности, и прикосновение её ладони. Безопасности? Хиллу казалось, что он спит или сходит с ума. Безопасность раба в руках Тёмной колдуньи, пожирательницы мужчин? Бред и наваждение. Но раньше чутьё на опасность ни разу не изменяло, и он был совершенно уверен в том, что ему ничего не грозит. По крайней мере, в ближайшее время.
 Шу привела его в красивую круглую комнату, похожую на кабинет. Без единого слова отвела в ванную, кивнула на полку с полотенцами и вышла, закрыв за собою разноцветную стеклянную дверь. Проводив её взглядом, юноша наконец обратил внимание на свой вид. Нда, образцовый бродяга. Одежда рваная, мокрая и грязная, физиономия чумазая, высушенные магией волосы (и когда она успела, он и не заметил?) спутаны и напоминают паклю… как на это чучело огородное могла польститься принцесса? Хилл аккуратно сложил драные штаны и бывшую некогда белой рубашку, оттер от грязи сапоги, и забрался в воду. «Живут же люди, - лениво думал он, дуя на ароматную пену. - Вот это роскошь, я понимаю. Одна эта комната стоит побольше, чем весь дом Мастера. И вообще, уютно».
При мысли о Мастере вновь возникло недоумение. «За каким демоном он продал меня принцессе? Наверняка, она и не подозревает, кто я. И десять золотых… это же смешно! Один заказ приносит в десять раз больше. И таинственности целый воз и маленькая тележка. Интересно, а торговец в курсе, кого ему Мастер подсунул? Судя по арбалетчикам, похоже на то. И тогда вопрос – а, собственно, какого демона от меня ожидают? Скрутили, напоили отравой, ни слова не объяснили, продали… что-то после сегодняшних приключений я туго соображаю». Мысль, гениальная и очевидная в своей простоте, озарила его. «Ну да, чего же ещё! Убийства принцессы Шу. Бежать от неё бессмысленно, раз уж она кого увидит, потом из-под земли достанет. Естественно, чтобы освободиться, придется её убить. Ага, разбежались!» - идея убийства Шу вызвала в нём физическое отвращение, почти тошноту. Лунный Стриж забавлялся, пытаясь утопить в ванне флакон шампуня, и размышлял, как же его угораздило так вляпаться. Мирно слинять не выйдет, убивать Шу в угоду каким-то мерзавцам он не будет, ни за что. Оставить всё, как есть? Интересно, что из этого получится? Хилл мурлыкнул любимый мотивчик… то есть, попытался мурлыкнуть. Голос не слушался. С удивлением юноша понял, что ни говорить, ни петь не получается. Это открытие его не порадовало. «А что ты хотел? Тёмная, она и есть Тёмная. Тигренком вот назвала, разговаривать запретила… играет, словно с куклой». Но настроение мурлыкать не пропало. «Ну, играет. И пусть, поиграем вместе. Интересно, а в постель к себе сегодня уложит? Хоть в этом-то слухи не врут?» А вот эта мысль тут же вызвала совершенно и однозначно положительную реакцию организма. Настолько положительную, что Хилл задохнулся от боли в сведенных судорогой бедрах, и срочно потянулся к крану, сунуть голову под холодную воду. А лучше целиком под холодный душ. Ёжась и отфыркиваясь, Хилл смеялся над собой. «Домечтался, придурок. Принцессу ему подавай. Ага, получи. На блюдечке и с бантиком. Сам бантик на шею не хочешь? Домашним тигрёнком, заместо кота. Молодец!»

Глава 6.

Шу, закрыв за собой дверь, схватилась за голову. Боги, что она делает? Но, ввязавшись в авантюру, принцесса не собиралась отступать. Сердитая Балуста поджидала её внизу, в гостиной.
- Шу, что ты творишь? Это же маг!
- И что? Если маг, пусть сам с себя хилое заклятие снимет.
- Чего ты добиваешься? Мне показалось, или он тебе понравился?
- Да, понравился, - Шу против воли мечтательно улыбнулась. – Он красивый, правда? И похож на тигрёнка, золотистый и полосатый…
- Шу, ты соображаешь хоть немного? Думаешь, он тебе спасибо скажет за ласковый приём? Ты же сама прекрасно видишь, что он никакой не раб, и не осужденный. Наверняка его по голове стукнули, да и продали за пару грошей уличные грабители.
– Не знаю. И знать не хочу. Он мой, и не будь я дочь Мардука, если за здорово живешь отпущу его.
–  И как ты себе это представляешь? На поводок его посадишь, и будешь за собой по балам таскать, как зверушку? И надеяться, что ему понравится?
– Баль, ты сгущаешь краски, - Шу возмутилась таким предположением, тем более, что нечто подобное она и представляла. – Какой ещё поводок? Пусть поживет здесь, привыкнет… а заклятие я сниму, постепенно. Ну, представь себе, если я его сейчас отпущу… он уйдет. И не вернется больше. Уедет подальше от Суарда, и всё. Я не хочу его потерять, Баль. Не сейчас. Может быть, он и вправду привыкнет ко мне? Я придумаю что-нибудь, я освобожу его. Только не сейчас, Баль, - Шу не замечала, что горестно всхлипывает и заливается слезами.
– Шу, ну успокойся, девочка моя, не плачь, - Баль ласково обнимала принцессу, поглаживая по голове, и шептала успокоительные глупости. – Всё будет хорошо, вот увидишь. Может быть, он и не захочет уходить. Поговори с ним. Ты нравишься ему, Шу, я же видела, как он на тебя смотрел. Поговори с ним.
– Ты не понимаешь, Баль. Я точно знаю, что, если сейчас я с ним поговорю, то всё. Всё закончится. Навсегда. Я не встречу его больше. Это мой единственный шанс, Баль. Больше не будет.
– Ну, хорошо, хорошо. Делай, как знаешь.
– Ты ведь поможешь мне, Баль, правда? Не будешь меня ругать?
– Конечно, Шу. Всё, хватит страдалки разводить. Иди, умойся. Не стоит соблазнять мужчину зареванными глазами и красным носом.
– А, да. Сейчас. Баль, а ты можешь раздобыть что-нибудь из одежды? Тигренок выше Кея, и Зака, и Эрке… может, из отцовских вещей? Кей не разбирал гардеробную, мне кажется, там так всё и осталось.
– Ладно, принесу чего-нибудь, и распоряжусь насчет ужина. Надеюсь, ты не собираешься его голодом морить?
– Пока нет. Спасибо, Баль.
Балуста унеслась на второй этаж, грабить покои Его Величества Кея, а Шу последовала дельному совету и отправилась умываться и приводить себя в порядок. Баль, как всегда, оказалась права. Ну и видок! Ворон пугать. Глазёнки красные, как у кролика, нос распух, волосёнки дыбом… Жуть мохнатая. От такой красотки вервольф сбежит. Упырь за свою примет. Принцесса вдумчиво и тщательно привела себя в приличный вид. Немного поразмышляла, не накрасить ли глаза, но не решилась. Ничего, или такая, как есть, или никакая. Через десяток минут прибежала эльфийка с грудой одежды. Особенно порадовал Шу отцовский банный халат из синего бархата с вышитыми вензелями и золотым кантом. Да уж, во что ещё одеть Тигрёнка… только в парадную мантию, и корону нахлобучить. Шу ухватила халат в охапку и понеслась с ним звать Тигрёнка ужинать. Как раз слуги принесли подносы и взялись накрывать на стол.
Шу застала его в одном полотенце, скептически разглядывающим негодные одежки. Влетев в ванную, она застыла на пороге, беззастенчиво уставившись на Тигрёнка. Ей тут же захотелось сорвать с него полотенце и рассмотреть его целиком. Тигрёнок не остался в долгу, не менее нахально уставившись на неё, озорно улыбнувшись, и отпуская край полотенца. Вся его поза говорила – хочешь, смотри. Шу окатило жаркой волной смущения, едва её взгляд упал на то, что скрывало полотенце, будь оно неладно. Что с ней? Стесняться возбужденного мужчины? Она заболела, не иначе. Или влюбилась… что, влюбилась? Боги, не шутите так!
Шу вернула на лицо привычное выражение ехидной невозмутимости и бросила ему халат. Краем глаза она смотрела, как он одевается, любуясь безупречными пропорциями юного тела и рельефно прорисованными мускулами, перекатывающимися под гладкой кожей. Ни намека на смущение или замешательство. Будто так и надо. Шу невольно восхитилась: «Вот это характер. Будто в гости к подружке зашел, на чашечку чаю, и до утра, а не к ужасной колдунье в башню попал. Даже уродливый железный ошейник выглядит элегантно, как бальный галстук. И на королевский халат не прореагировал, будто у него дома таких двенадцать на дюжину. И сияет, как медный чайник, невинной такой, ласковой улыбкой. Ну, погоди у меня. Тигрёнок».
С не менее невинной улыбкой Шу царственно кивнула, всё так же молча приглашая его следовать за собой. Без единого слова остановилась у накрытого на три персоны стола. Балуста уже поджидала их там же. С видом денди на великосветском рауте Тигрёнок изящно поклонился Баль, заменив приветствие извиняющимся пожатием плеч, отодвинул для неё стул и усадил. То же самое он проделал с Шу. Затем, усевшись на оставшееся место, непринужденным кивком пожелал всем приятного аппетита.
Балуста наблюдала за принцессой и странным юношей, и удивлялась. Какого демона Шу мудрит? С первого же взгляда понятно, что они просто созданы друг для друга. С какой стати она уверена в том, что стоит его отпустить, как он исчезнет? Баль видела совсем другое. Она-то как раз прекрасно понимала, что этот синеглазый Тигренок никуда от Шу не денется. И ошейник тут совершенно не причем. Он привязан к ней гораздо крепче и надежнее, чем это можно сделать самыми толстыми цепями. И, скорее, Шу надо было бы беспокоиться о том, сумеет ли она от него избавиться, если вдруг этого захочет. Золотоволосый маг не производил впечатления человека, которому хоть кто-то может навязать свою волю. Стоит только посмотреть, как он держится – будто кот, соизволивший осматривать новый дом, и, как само собой разумеющееся, принимающий восторженное человеческое внимание к своей неподражаемо царственной персоне. Баль видела в его глазах решимость заполучить принцессу в свое личное и безраздельное владение, независимо от того, что там она себе думает по этому поводу. Если бы эта мысль не была полным и совершенным абсурдом, Баль бы подумала, что он сам всё подстроил. Но вряд ли, даже такой самоуверенный тип должен отдавать себе отчет в том, что с Её Высочеством шутки шутить весьма опасно. И не таких обламывала.
Сиреневые огоньки в глазах Шу давали Балусте ясно понять, что её подруга рассматривает непринужденную улыбку гостя как личный вызов. И что Тигренку придется очень и очень нелегко, несмотря на то, что принцесса, похоже, и впрямь влюбилась. Ну да, кто-то посмел её не бояться, как можно! Будет теперь доказывать, кто вожак стаи.
Баль, как всегда, оказалась права. С одной стороны, Шу восхищалась выдержкой и нахальной непосредственностью Тигрёнка, а с другой… он за кого её принимает? За кролика, белого, пушистого и безобидного? Он что, из таких далеких стран, где о принцессе Валанты и не слыхали? Что-то не похоже, назвал же Её Высочеством? Выговор совершенно суардский, скорее всего, дальше Валанты и не бывал. И в то, что он не слышал никогда вечерних баек о ней, Шу тоже верилось с трудом. Любимое развлечение горожан, как-никак. Иногда ей казалось, что жители Суарда откровенно гордятся таким необычным представителем родной королевской фамилии, как Тёмная волшебница. На что он рассчитывает, интересно? И ведь не боится ни капельки. Его чувства, хоть и были ей видны, как на ладони, представляли для неё настоящий ребус. Любопытство, какая-то бесшабашная веселость, желание, нежность, грусть и ожидание скорого расставания. И что-то ещё, трудноуловимое… Похоже, он считает, что сможет спокойно уйти от неё? Или всё же страшилки сделали свое дело, и он думает, что вскоре последует за её предыдщими игрушками на кладбище? Но не боится и желает её при этом? Принцесса не могла разобраться ни в его чувствах, ни в своих.
Шу вела себя за столом, как настоящая принцесса, без этикета и изысканных манер не ступающая ни шагу. Ей так хотелось заставить Тигренка смутиться, почувствовать себя не на своем месте, стереть с его чувственных, соблазнительных губ уверенную, чуть озорную улыбку. Но её старания были напрасны. Ни мгновения замешательства перед дюжиной столовых приборов, ни секунды сомнения, когда по этикету полагалось поухаживать за дамами, непринужденный выбор нужной последовательности блюд… она смотрела, как Тигренок со здоровым мужским аппетитом и непередаваемым изяществом уминает четвертый вид десерта, и злилась. Нет, это чувство нельзя было назвать настоящей злостью. Скорее, неудобством. Откуда он такой взялся на её голову? Какого демона он смеет смотреть на неё так тепло, и так… она даже слов не находила. Словно сейчас подхватит её на руки и унесет в постель. И она не станет возражать, у неё просто не хватит на это сил. Шу казалось, что от этого взгляда она горит, и ей стоило огромного труда самой соблюдать ширхабов застольный этикет и не путать вилку с ложкой. Как он смеет? Это он должен гореть и смущаться! И Шу, собрав остатки самообладания (а скорее, упрямства) в кулак, одарила Тигренка таким жарким и откровенным взглядом, что любой нормальный мужчина бы на его месте задымился. Или свалился в обморок. Этот же наглец только улыбнулся ещё теплее и просиял невероятной синевы глазищами, словно приглашая её поскорее переходить от намеков к делу.
Принцесса не хотела себе в этом признаваться, но эта игра доставляла ей невероятное удовольствие. Она умудрилась дожить до восемнадцати лет, не узнав, что такое флирт. Она, конечно, не раз видела, как её собственные фрейлины хихикают, стреляют глазками и ведут какие-то идиотские разговоры с кавалерами, погружаясь в процесс с головой, а потом обсуждая это между собой. Ей казалось, что нет на свете занятия глупее, и для неё оставалось загадкой, что её фрейлины находят интересного в подобной бессмыслице. И вот, впервые в жизни она сама готова была и глупо хихикать, и нести чушь, и стрелять глазками, и вести себя, как последняя дура. С единственным её мужчиной, Даймом, ей и в голову не приходило так играть. С самого начала они были скорее друзьями, нежели влюбленными, да и всё произошло слишком быстро. С Даймом в принципе не было повода для игры – никаких тайн и недомолвок, никаких противоречий и непонимания. Они составляли с ним отличную пару увлеченных интриганов, и слишком много было интересных и волнующих занятий помимо игр между собой. Да и, честно сказать, завоевывать Дайма не пришлось. Здесь же… огромное поле для деятельности. Тигренок сам по себе стал для Шу стратегической задачей. Она совершенно не преувеличивала, когда говорила Баль, что, стоит ей сейчас позволить себе поговорить с ним, и они расстанутся навсегда. Шу не очень хорошо понимала, почему всё именно так, но не сомневалась в правильности этого знания. И для неё вдруг стало делом чести обмануть судьбу, найти тот единственно верный подход, что позволит ей повернуть вероятность в нужную ей сторону. Ей всегда нравилось ходить по лезвию, и в экстремальной ситуации она чувствовала себя, как рыба в воде.
Шу удалось немного отвлечься стратегическим планированием кампании и слегка остыть. Ей до дрожи хотелось позволить Тигренку сделать то, на что так недвусмысленно намекали его пылкие взгляды, но… ей казалось, что это не поможет ей удержать его. К тому же, Шу не желала идти у него на поводу. Она прекрасно знала, что упряма, как тысяча ослов, но вовсе не считала это недостатком. Ей нравилось быть упрямой, и сильной, и настаивать на своем. И она сама уложит Тигренка в постель, когда сочтет нужным, и ни секундой раньше.
Хилл так увлекся наблюдением за принцессой, что позабыл, где он находится. Какой контраст между внешней невозмутимостью и бушующей внутри неё бурей! Её аура ежесекундно изменялась, переливалась и мерцала то молоком, то голубизной, то различными оттенками лилового, то все цвета переплетались запутанными узорами, перетекая один в другой, мерцая и искря. Завораживающее зрелище. Жаль, он не умеет читать эти загадочные цветные письмена, только угадывать самые сильные эмоции. И сейчас на прекрасном выразительном лице Шу читалось прежде всего упрямство. Боги, да любая из когда-либо встреченных им женщин давно уже растаяла бы и позволила делать с собой всё, что ему угодно. Но только не Шу. Хила всё больше увлекала эта игра, это молчаливое противостояние. Впервые ему встретилась женщина, ни в какую не поддающаяся его обаянию, не желающая подчиняться ни ему, ни собственному влечению, готовая настаивать на своем, невзирая ни на что.

Глава 7.

После ужина, прошедшего в наэлектризованном молчании, принцесса отвела его обратно на второй этаж, где слуги уже успели застелить кушетку свежим шелковым бельем. Указала ему на постель, насмешливо улыбнулась, пожелала спокойной ночи и убежала наверх, видимо, к себе. Хилл постарался не показать ей своего разочарования. До последней секунды он надеялся, что она снова прикоснется к нему, хоть слегка, хоть на миг. Ему нестерпимо хотелось ощутить её тепло, узнать вкус её губ… но он не в том положении, чтобы настаивать. Хилл бродил по кабинету, и не мог думать ни о чем, кроме того что она, наверное, сейчас раздевается, расчесывает свои забавные косички и ложится в постель. Интересно, она спит нагишом? Он старательно убеждал себя в том, что не стоит пытаться проверить это прямо сейчас. Чтобы немного отвлечься от будоражащих мыслей, Хилл вытащил наугад с полки первую попавшуюся толстенную книгу и забрался с ней на подоконник. Он надеялся, что холодный ветер из приоткрытого окна и неудобочитаемая заумь поможет ему остыть. Правда, есть ещё холодный душ… но это на крайний случай. Ехидный внутренний голос настырно утверждал, что этой ночью тот самый случай и наступит.
Книга оказалась и впрямь заумной, дальше некуда, но, к удивлению юноши, очень интересной. Судя по довольно потрепанному виду и пометкам на полях, трактат о сущности стихийной магии частенько бывал у Шу в руках. На нем даже остался её запах. Хилл с наслаждением вдыхал едва уловимый аромат лесной реки и кувшинок, с горьковатым привкусом прошедшей грозы. Ему представилось, как Шу сидит на кресле в этой комнате, с этой книгой в руках, задумчиво рисует что-то на полях… такая милая и домашняя… интересно, а она музыку любит? Хилл ещё раз, повнимательнее, оглядел кабинет. Книги, книги, ещё книги… несколько клинков на стене, из них два довольно хороших… о, мандолина! И клавесин!
Хилл подошел к клавесину, провел пальцем по крышке – чистое, гладкое полированное дерево так приятно холодило. Хотел было поднять крышку и попробовать его на звук, но одернул себя – Шу, наверное, спит уже. Вернулся на подоконник и снова взялся за книгу. Несмотря на насыщенный день, сна не было ни в одном глазу, и хоровод тревожных мыслей не давал сосредоточиться на смысле текста. Прочитав от силы три страницы, Лунный Стриж положил книгу на место и забрался в постель. Натянул на себя простынь, уткнулся в подушку…  подушка пахла кувшинками. Демоны! Хилл снова вскочил. Его разбирал смех. Ну вот, теперь-то он познал мироощущение сексуально озабоченного подростка. Раньше он наивно считал себя довольно равнодушным к девушкам, и ни одна из них не заставляла его сердце биться с таким неистовством, и не возвращалась в его мысли с такой настойчивостью. Хотя, определенно стоит признаться себе, что такой, как Шу, он никогда не встречал.
Несмотря на весьма юный возраст, опыта в амурных похождениях у Хилла было предостаточно. И молоденькие девушки, и искушенные дамы падали в его руки спелыми грушами, околдованные его обаянием и его музыкой. Он мог позволить себе быть очень и очень разборчивым, и даже без труда мог заполучить дворянство, женившись на одной из павших жертвой его красоты благородных вдовушек. Но всё это было как-то пресно. Как-то скучно. Как-то не так. Ни одну из них не хотелось завоевывать. Ни одной из них не хотелось петь серенады и посвящать стихи. Ни с одной из них не хотелось задержаться дольше, чем на день. Ни одна из них не была принцессой Шу.
Единственный раз, когда его отношения с женщиной продлились дольше недели, пришелся на его самый длительный и серьёзный заказ. С полгода назад, ещё до того, как король Мардук окончательно слег, вблизи Гномьих Гор, во владениях графа Эсмунда появился странный человек. Поговаривали, что он то ли святой, то ли проклятый, то ли внебрачный сын Императора, то ли рожденный в храме Светлой Райны сирота… в общем, слухи, как им и положено, утверждали совершенно противоположное. Но, в чем слухи не врали, так это в том, что этому ублюдку удалось в невероятно короткое время устроить на севере Валанты полномасштабные народные волнения. Проповедником он был гениальным. За ним шли все – от нищих до богатейших купцов, от разбойников с большой дороги до королевских солдат. Как ему удавалось заставлять людей верить в ту чушь, что он нес, одним богам известно. А чушь была первостатейная. Он объявил мать наследника сосредоточием всех грехов мира. Приписал ей всё, начиная от Тёмного колдовства и принесения в жертву невинных младенцев, и заканчивая изменой мужу-королю и рождением детей от демонов преисподней.
Любому разумному человеку должно было быть понятно, что это всё просто очередная попытка старшей принцессы спихнуть брата с места наследника. Но люди как с ума сходили! И где только Её Высочество нашла такой талант? Ему бы проповедовать во славу Райны, мира и добра, сколько пользы было бы! Хилл видел заброшенные деревенские дома и пожухлые посевы на своем пути, нищих и голодных молодых матерей с грудными детьми, мужья которых отправились воевать за справедливость, распоясавшиеся шайки грабителей, которых некому было вылавливать, так как все местные солдаты во главе с капитаном подались за самозваным Пророком. И видел разоренные деревни, по которым прошлась «Армия Справедливости», сожженные дома и растерзанных в кровавые клочья несогласных.
Хилл знал, что король посылал за этим негодяем войска, и видел эти войска. Как несложно догадаться, всё в той же армии бродяг. Король объявлял за его голову награду в пять сотен золотых и обещал доставившему ублюдка герою баронский титул. Но искатели славы и денег толпились вокруг обманщика, раскрыв рот и развесив уши. Больше полутора месяцев шла свора фанатиков по провинции, разоряя всё на своем пути. Дорога их была извилиста и непонятна – за это время могли бы уже дойти и до столицы, но почему-то кружили и петляли, как пьяные матросы вокруг таверны.
Хилл не знал, кто именно заказал Гильдии Тени вдохновителя мятежа, но предполагал, что тот же человек, что периодически подкидывал ему работу и раньше. Они с Орисом не раз смеялись иронии ситуации – Гильдия стала почти что филиалом Королевской Тайной Канцелярии, столько заговорщиков прошло через их руки. И предлагал Лунному Стрижу потребовать себе специальный орден, «за тайные заслуги перед Отечеством», с серой лентой и изображением чаши яда, кинжала и удавки. Но свои полтысячи Хилл получил. И ещё столько же – Мастер.
И сейчас Хилл смотрел на тёмное безоблачное небо с перемигивающимися звёздами, и вспоминал свое путешествие.


Глава 8.
Пять месяцев тому назад.

Мастер пригласил его в свой кабинет сразу разу после еженедельного учебного боя с новыми учениками, семью многообещающими молокососами. Судя по мрачному выражению его лица, что-то в новом заказе ему не нравилось. Хилл не привык к тому, чтобы Учитель так долго ходил вокруг да около, беседовал с ним о новых учениках, поил чаем, обсуждал политику… за каким демоном? Хватает ему этой политики выше головы. На работе политика, на приемах, где он частенько развлекался с друзьями-музыкантами, политика, на базаре политика… ещё на курс политологии в университет записаться, чтобы башка совсем квадратной стала. Ещё и с Учителем за чаем политика?
Лунному Стрижу пришлось прослушать вводную лекцию о положении дел в Валанте, об особенностях и традициях местных (к счастью, очень редких) мятежей. О тяжелом положении Гильдии Тени, которой приходится в этой мутной водице лавировать с риском для жизни, о королевской семейке, которая в свои разборки втягивает ни в чем не повинных граждан (это Мастер себя, что ли, имеет в виду?) Через час с лишним Учитель, наконец, добрался до дела. Глубокоуважаемый Заказчик (при этих словах Учитель скроил такую физиономию, что заказчик бы подавился, увидев), чтоб он был здоров, заинтересован в проповеднике с севера. И ему, Глубокоуважаемому Заказчику, совершенно плевать на очевидную невыполнимость задачи. И он, Глубокоуважаемый Заказчик, дал сроку целых четыре недели, надеясь на то, что Гильдия подтвердит делом свой высочайший профессионализм и так далее, а иначе за каким демоном такая Гильдия в Суарде вообще нужна? Хилл никогда не встречался ни с Глубокоуважаемым Заказчиком, ни с его представителем, но видел Мастера после этих визитов. Чтобы довести Учителя до того состояния тихого бешенства, которое наблюдалось сегодня, нужно было нечто экстраординарное, типа личного визита Придворного Мага в очень плохом настроении.
Хилл ненароком оказался тогда недалек от истины. К Мастеру с этим заказом наведался ни кто иной, как капитан Личной Королевской Гвардии Эрке Ахшеддин. Обычно с Гильдией общался его подчиненный, лейтенант Согред, в подтверждение своих полномочий предъявляя волшебное кольцо, подаренное Шу для таких случаев Дукристом. Но в этот раз пришлось послать тяжелую артиллерию в лице Светлого под личиной того же Согреда. Благо в деле убеждения в необходимости сотрудничества, выкручивания рук и запугивания до зеленых гоблинов простых смертных Эрке мало было равных. С таким-то учителем, как Её Высочество!
Мастер тогда впервые предложил Хиллу выбор – брать или не брать заказ. Предупредил, правда, что если он не возьмется, им всем придется в срочном порядке выметаться из Суарда, из Валанты, и, похоже, из Империи вообще. Потому что только у него есть шанс не поддаться магии этого демонова отродья. Глубокоуважаемый заказчик честно предупредил, что этот проповедник либо сам маг, либо пользуется серьёзной магической поддержкой. А Мастеру давно ужё известно, хоть Ученик и не делился с ним такими подробностями, что у Хилла с магией особые отношения. К тому же, Глубокоуважаемый Заказчик снабдил их специальным амулетом, частично защищающим от магии Разума. Причем срок выполнения заказа зависит напрямую от срока действия амулета. Четыре недели, и ни секундой больше. Оплата, как водится, более чем достойная, пятьсот золотых лично Хиллу в руки.
Возможно, если бы Лунный Стриж был постарше и поосторожнее, он бы предпочел собрать манатки и поискать счастья в дальних странах. А возможно, что он уже был достаточно взрослым и опытным, чтобы прекрасно понимать, что его право выбора – не более чем иллюзия. Если бы Мастер предполагал, что он откажется, то не завел бы этого разговора изначально. А так – все его слова только и означают, что дело достаточно сложно и серьёзно, и исполнителя надо получше замотивировать. Как известно, решение, принятое самостоятельно, выполняется несравненно лучше и быстрее, чем чья-то навязанная воля, и нет для едва оперившегося птенца стимула лучше, чем назвать его орлом и намекнуть на его исключительность.
Лунный Стриж, разумеется, согласился взять заказ и уже через день выехал из Суарда вместе с труппой бродячих жонглеров. Эта компания подвернулась совершенно случайно, и Хиллу показалось очень удобным отправиться вместе с ними. Всего пять человек, считая Хилла, даже без фургона. Две женщины, трое мужчин. Одна из девушек показывала фокусы и везла с собой ученого кота, трое остальных выступали на канате, жонглировали, по мере надобности шутили и довольно плохо играли кто на чем, в общем, разносторонние профессионалы. Музыкант в их маленькую компанию вписался как нельзя лучше. Выезжали на рассвете, чтобы к обеду уже прибыть в первое большое село. Поначалу жонглеры собирались направиться не совсем в ту сторону, что надо было Лунному Стрижу, но, всё же, на север. Он рассчитывал убедить их немного изменить маршрут по дороге, соврав, что хочет навестить дальних родственников в одном из маленьких городов.
 С этой кочевой компанией Хилл познакомился всего несколько дней назад, когда они давали представление на площади Единорога. Все прибывающие в Суард менестрели, циркачи и прочая публика первым делом шли знакомиться со своими коллегами, а заодно и с местными любителями искусства, привыкшими каждый вечер собираться или на площади Единорога, или на опушке парка. Лунный Стриж частенько наблюдал эти представления с собственного балкона, благо дом маэстро Клайвера, где он до сих пор жил, выходил одной стороной на площадь. Его внимание привлекли фокусы, которые очень артистично и ловко показывала очаровательная девушка со здоровенным полосатым котом.
Хилл как раз отдыхал после довольно утомительных занятий с Орисом – чтобы не потерять форму, они регулярно устраивали друг на друга охоту с хорошей дракой. По старой традиции, условно убитый угощал приятеля ужином, а иногда и завтраком, если состязание затягивалось на всю ночь. В тот вечер выиграл Свисток, и довольно быстро. Всё же в ближнем бою с коротким мечом или кинжалом Орису не было равных во всем Суарде, и он разделывал Хилла под орех два раза из трёх. Идти в таверну и слушать пьяные вопли им обоим не хотелось, напиваться самим – тем более, и они удобно расположились у Хилла, заказав еду в ближайшем ресторанчике и наслаждаясь теплым весенним воздухом, представлениями, и рассматривая симпатичных девушек на площади.
Оба были абсолютно свободны, красивы, достаточно состоятельны, и отбою от девиц не знали. Орис, пожалуй, относился к процессу ухаживания за очередной красоткой несравненно более увлеченно, чем его младший товарищ, и порой даже обижался на несправедливость судьбы – почему это на Хилла вешается больше чаровниц, чем на него? На что друг добродушно предлагал ему забирать их всех, оптом, и оставить ему только его гитару, которая точно не улетучится на следующее утро в неизвестном направлении, и не потребует на ней жениться. Временами Орису казалось, что кроме своей гитары его друг никого на свете не то что не любит, а даже и особо не замечает. Нет, он, разумеется, для Ориса что угодно сделает, из штанов выпрыгнет, если потребуется его помощь. Но всё равно, какой-то он отстраненный, что ли. Частично в этом мире, частично где-то далеко, отсюда не видать. И простые человеческие радости как-то его не привлекают – ни тебе напиться, ни в кости сыграть, ни на скачках поставить, ни из-за девчонки подраться. Правда, он и сам этого всего не любил, в отличие от остальных их соучеников… ну и где они сейчас? Один Игла остался, в этом году у него испытания, да Простак, который считай, полностью на контрабанду переключился, в Посвященные и соваться не хочет.
В позапрошлом году в Суард переехал ещё один Призывающий, откуда-то с востока, со странным именем Илсмарский Нырок, и всё пытается к Мастеру в доверие влезть, преемником ему, понимаешь ли, хочется стать, Главой Гильдии Суарда. Орису это совершенно не нравилось, на это теплое место он сам метил, да и Мастер не скрывал, что именно ему оно и предназначено. Последний год Учитель его во всю подноготную посвящал, к архивам допустил, с нужными людьми знакомил. Возил его с собой и в Найриссу, и в Луаз, и в Присвен, представлял тамошним Гильдиям. Свистку нравилось всё это, и он не мог понять Хилла, который от такого интересного дела линяет при первой возможности. Административная работа ему, видишь ли, не по душе. С другой стороны, не хотел бы Орис иметь Лунного Стрижа конкурентом. А так – все довольны, делить нечего. Ну, разве что, девушек, иногда. Для разнообразия.
- Эй, Лягушонок! О чем размечтался? – когда Хилл улетал в неведомые дали, он становился похож на мраморное изваяние, по ошибке одетое в нормальный человеческий костюм. Абсолютная отрешенность, неприступное равнодушие, в глазах вечные льды, не моргает и, будто бы, не дышит. В такие моменты Свистка касался холодок тревоги, будто вместо лучшего друга, почти брата, с которым они прожили бок о бок всю жизнь, возникал некто чужой и опасный. Орис почему-то был уверен в том, что именно с такими отчужденными непроницаемыми глазами Хилл убивает.
- Думаю, не съездить ли в Найриссу в ближайшее время. Хочется на море, - в те два месяца, что друзья провели в Найриссе в позапрошлом году, каждую свободную минуту Хилл проводил у моря или в море. Орис даже дразнил его рыболюдем – в сказки об этом загадочном водном народе верили все поголовно моряки, хоть никто их никогда и не видел.
- Почему бы и нет, если Мастер отпустит, - само собой подразумевалось, что ехать, так вместе. – Ты лучше вон на ту штучку взгляни, как на канате отплясывает! А тебе кто глянулся?
- Ну, пойдем, что ли, познакомимся, - спускаться с балкона и лезть в толпу Лунному Стрижу было не очень-то и охота, но разве ж этот настырный тип отстанет? Любимой поговоркой Ориса была «Хорошему коту всегда март».
Не утруждая себя пользованием дверьми и лестницами, юноши спрыгнули с балкона на булыжную мостовую и направились к подмосткам, окруженным изрядным количеством веселой публики. Представление подходило к концу, и, когда они протолкались поближе, полосатый кот уже начал обход зрителей со шляпой в зубах. Мохнатый зверь шествовал неторопливо, с независимым видом задрав пушистый хвост, и косил желтым хитрым глазом на зрителей – достаточно ли им восхищаются? Публика умилялась, хохотала и щедро бросала в шляпу монетки, в основном медные, пока четверо артистов раскланивались. Недолго думая, Орис подхватил на руки закончившего обход удивленного кота, добавил в шляпу две серебряные марки и вручил животное хозяйке, удивленной не меньше своего пушистого напарника.

В этот раз поспорить из-за девушек приятелям опять не удалось. Дрессировщица коварного хищника с удовольствием провела остаток вечера и ночь в компании Хилла, а Орис с легкостью охмурил приглянувшуюся ему гимнастку. Убийцы, вполне успешно прикидывающиеся мирными и безобидными юношами, пригласили всю небольшую труппу в таверну, угостили артистов ужином, выслушали несколько забавных историй из кочевой жизни, поделились, в свою очередь, последними столичными сплетнями. Циркачи без сожаления отпустили девушек гулять со столичными молодыми людьми в свое удовольствие.
Хилл и не вспомнил бы об этом маленьком приключении никогда больше, если бы в разговоре один из жонглеров не упомянул, что через несколько дней они собираются отправиться на север, чтобы поучаствовать в празднике Начала Лета в Луазе. Сразу после беседы с Мастером он вспомнил об этом – как раз через две с половиной недели и будет первый день лета, и банда Пророка, как самонадеянно называл себя проповедник, околачивается примерно в тех же местах. По крайней мере, в последних слухах, дошедших до Суарда, упоминалось местечко Волчья Топь, лигах* в пятнадцати от Луаза.
(*Лига – расстояние, покрываемое лошадью за час, уставной рысью. Лига примерно равна десяти – двенадцати километрам.)
Этим же вечером Лунный Стриж нашел четверку циркачей, мирно ужинающих в дешевой таверне, сделал вид, что страшно удивлен встрече, и с легкостью заново очаровал Павену, укротительницу полосатых. Отогнал какого-то местного парня, подкатывающегося к ней, напросился к ней ночевать, на изумленный вопрос девушки – почему не к тебе? У тебя такой прекрасный дом? – наплетя ей бочку душещипательного вранья и горестно кивнув на зачехленную гитару и заплечный мешок. Бедняжка чуть не прослезилась от сочувствия несчастному прохиндею, узнав, что злой мастер выгнал его из дому, а ещё за ним охотится отец капризной и вредной барышни, которая обиделась на отказ жениться на ней и соврала папаше, что Хилл её соблазнил, после чего суровый кузнец пообещал немедленно сжить со свету ни в чем не повинного менестреля. И теперь ему, такому неприкаянному и одинокому, ну просто совершенно некуда деваться, и надо бы поскорее смотаться из столицы, но вот куда? Да и одному путешествовать как-то страшновато…
Разумеется, легковерная Павена тут же позвала его с собой на север. Хилл немножко посомневался, не будут ли её друзья против, и слегка поупирался, но позволил ей себя уговорить. На следующий день, когда кошатница сообщила друзьям радостную весть, что с ними поедет музыкант, остальные трое артистов и впрямь оказались очень даже за, особенно когда Лунный Стриж достал гитару (самую обычную, хоть и неплохую, потому как рисковать Черной Леди, шлясь по лесам и болотам, он не желал) и спел пару всенародно любимых песенок. Остальные свои достоинства, типа полного кошеля серебра с некоторыми вкраплениями золота и полного вооружения, подобающего профессионалу, Хилл не счел нужным демонстрировать без острой необходимости.
В этот день Хилл не стал выступать вместе с ними, отговорившись тем, что не стоит лишний раз ему рисковать и попадаться на глаза воинственному кузнецу, и посвятил оставшееся до отъезда время визиту к мастеру  Ульриху. К сожалению, никакой новой полезной информацией о чокнутом проповеднике тот не располагал, но зато посоветовал, к кому из гномов в Луазе или Асмунте можно, в случае чего, обратиться за помощью. Оружейник принципиально не расспрашивал юного приятеля, зачем тот собирается на север и почему вдруг интересуется тамошними новостями – самому догадаться было несложно. Да и неприлично спрашивать у наемного убийцы, уж не собирается ли он кого-то там прихлопнуть?  А вот снабдить друга крохотным арбалетом, умещающимся чуть ли не в ладони, но при этом пробивающем с двадцати шагов среднего качества кольчугу, вполне можно. Для защиты от разбойников, например. Ульрих, с одной стороны, волновался за успех предприятия Лунного Стрижа, с другой же, очень надеялся, что ему удастся столь сложное дело, и тогда возобновится нормальная торговля с севером. Он бы и сам изрядно приплатил тому, кто расправится с грабителями и мародерами, мешающими поставкам металла из северных рудников. Как, впрочем, и все его коллеги.

На следующее утро, как только открылись городские ворота, пятеро бродячих артистов выехали из Суарда вместе с небольшим купеческим обозом, направляющимся в ту же сторону. Хилл с гитарой расположился на передке головного фургона – вместо платы за проезд он договорился с торговцами развлекать их музыкой. Конечно, гораздо проще было бы или заплатить им пару монет, или купить пяток лошаденок на всю компанию и передвигаться с полным комфортом, но это мало соответствовало бы образу легкомысленного растяпы, налегке сбежавшего из столицы куда глаза глядят.
Солнце только поднималось, и в чистый свежий воздух благоухал ароматами цветов и молодых трав. Ещё не высохла ночная роса на листьях, и кое-где среди деревьев запутались последние клочки тумана. Имперский Северный тракт пролегал почти вдоль реки, и иногда с холмов отрывался чудесный вид на медленно и лениво катящую отблескивающие солнечным золотом волны Вали-Эр. Ухоженные поля вдоль дороги перемежались фруктовыми садами и оливковыми рощами, аккуратные крестьянские домики, облитые мягким утренним светом и утопающие в абрикосово-гранатово-апельсиновой пене, казались игрушечными. Навстречу путникам неспешно шествовали волы, влекущие тяжело нагруженные телеги, бодро цокали копытами лошади, запряженные в повозки, блеяла, мычала и взмемекивала идущая в свой последний путь на мясные ряды упитанная скотина. Здесь, вблизи столицы, никто бы и не сказал, что в королевстве происходит что-то неладное. Обычные крестьянские разговоры о будущем урожае и ценах на зерно, о здоровье скота и засилье пришлых торговцев, мио и безмятежность. Хилл старательно прислушивался к доносящимся от встречных поселян и торговцев беседам, не промелькнет ли случаем упоминание о северных беспорядках, но простым людям пока не было до них никакого дела.
Поддерживая образ несколько наивного, донельзя общительного, недалекого простофили, Лунный Стриж быстро перезнакомился со всеми купцами, охранниками и возницами. Благо, они всегда были рады как скрасить длинную, скучную дорогу веселыми песенками и простыми мелодиями, так и поделиться с любопытным юношей собственной житейской мудростью. Доморощенных философских сентенций он наслушался столько, что хватило бы на весь будущий год, и ещё про запас осталось. Но вот о проповеднике с севера говорили совсем мало и неохотно. Что было несколько странно – о необычных и загадочных явлениях люди рассуждают тем больше и уверенней, чем меньше в них понимают, особенно если дело касается вопросов веры или затрагивает торговые интересы. А в данном случае наблюдалось и то, и другое. Похоже, самозваный пророк вызывал слишком много страха, и суеверные торговцы, направляющиеся хоть и не в те города, где побывал проповедник, но поблизости, опасались накликать на себя неприятности. В остальном же начало пути напоминало скорее легкую увеселительную прогулку, а не проникновение лазутчика и диверсанта на вражескую территорию.
Первые четыре дня путешествия прошли настолько гладко, что Лунный Стриж забеспокоился. Обоз проезжал в день лиг семь, вечером останавливаясь в небольших городках. Остальные циркачи быстро и легко приняли Хилла в бродячее товарищество. Оказалось, что Ишран и Луса – брат с сестрой, потомственные акробаты и бродят по Империи скоро как семь лет. Третий жонглер, Горик, родившийся в крестьянской семье и в двенадцать лет убежавший из дому с проезжим цирком, в их компании уже больше пяти лет, а Павена присоединилась к ним последней, всего лишь позапрошлым летом.
Артисты давали для местных жителей представление, получали за него вполне приличное количество монет, ночевали на постоялом дворе и отправлялись дальше. Все были довольны и счастливы, особенно Павена. Она оказалась довольно интересной личностью. Лет на несколько постарше Хилла, из семьи потомственных бродячих артистов, Павена, кроме стройной фигурки и очаровательного личика, обладала прекрасными способностями к общению с животными и железным характером. Позапрошлой весной она потеряла отца, когда на их фургон напали грабители, мать же её умерла намного раньше. Павене, можно сказать, крупно повезло, что она отходила от стоянки за лесными травами, когда озверевшие разбойники резали мирных артистов на кусочки. Она сумела спрятаться в лесу, и вернулась к догорающим остаткам фургона, чтобы похоронить изувеченные тела отца и ещё троих – двоих женщин, одну из которых она иногда называла мамой, и добряка дядюшки, качавшего её на коленях и рассказывавшего ей сказки на ночь, сколько она себя помнила.
Хилл удивлялся, как после этого она решилась снова идти вместе с труппой по бесконечным дорогам, и сумела сохранить свою заразительную улыбку. Павена задумчиво качала головой и отвечала ему, что другой жизни для себя просто не представляет. А смерть… все там будем, рано или поздно. Так какой смысл отравлять оставшиеся дни, сколько бы их ни было, бесплодными сожалениями и злобой? Вот если ей встретятся разбойники, не важно, те же или другие, тогда… Павена доставала из рукавов две пары метательных ножей и ловко жонглировала ими, пуская солнечных зайчиков блестящими, идеально отточенными лезвиями. Её лицо при этом становилось похожим на эти самые лезвия.
 Павена научила его нескольким простым, но эффектным фокусам с картами. И смеялась, что с его руками и с его артистичностью, он мог бы стать или великим фокусником, или профессиональным шулером. На что юноша неизменно отвечал, что работа что фокусника, что шулера уж больно нервная, так что лучше он останется просто музыкантом. День так на третий она невзначай намекнула, что неплохо бы ему присоединиться к их компании насовсем – они даже могут сделать вдвоем хороший номер, вот и её кот принял менестреля, как родного. Не желая обижать девушку, к которой уже успел проникнуться искренней симпатией, Хилл не стал отвечать ей, проведя отвлекающий маневр, то есть, заняв её куда более интересным делом, нежели любые разговоры.
Хиллу казалось, что эта долгая дорога пролегает через какой-то совершенно другой, чуждый ему, но чем-то и притягательный мир. Однообразные пейзажи, мерный скрип фургонов, однообразные разговоры купцов, одинаковые, как близнецы, маленькие городки, одинаковые представления… если бы он и в самом деле был тем, за кого себя выдавал, такая растительная жизнь могла бы ему понравиться. Но он чувствовал, что дуреет и покрывается плесенью без настоящего дела.
Что-то начало меняться только на пятый день, когда купцы свернули на развилке в другую сторону, на запад, а жонглеры отправились дальше пешком. Конечно, они несколько потеряли в скорости, зато Хилл перестал ощущать себя братом-близнецом толстого полосатого котяры, только и делающего, что дрыхнущего наверху фургона целые дни напролет, подставляя солнышку то один бок, то другой. Деревеньки по дороге попадались довольно часто, но они останавливались не в каждой из них. Первую ночь без обоза они провели на окраине небольшого села у костра, добавив к провизии, полученной у местных крестьян в уплату за развлечение пару сбитых по дороге одним из жонглеров некрупных, но вкусных птичек, изжаренных на  прутиках. После полудня седьмого дня они добрались до следующего города, к счастью, без приключений.

Глава 9.

Асмунд, ближайший к столице крупный город, встретил бродячих артистов неприветливо. Высокие розовато-серые городские стены вздымались над цветущими садами предместий, солнечные блики радостно прыгали по начищенным до ослепительного блеска шлемам и кирасам, через ворота оживленно сновали туда-сюда деловитые люди, так же, как и в столице, жизнь в Асмунде кипела и бурлила. Но вот только, в отличие от Суарда, не было в нем ощущения мира и спокойствия. Больше, чем обычно, торопились торговцы, внимательнее, чем всегда, приглядывались к въезжающим и выезжающим из города повозкам и всадникам стражники, больше нищих бродило по улицам. И на бродячих артистов горожане смотрели не с радостью и предвкушением, а с настороженностью и подозрительностью.
Циркачи, похоже, частенько бывали в Асмунде. Неопрятный хозяин маленькой дешевой таверны, в которой они остановились, приветствовал четверку жонглеров по именам, и сам подсел к ним за стол. Хилл, как человек в компании новый, особо в разговор не встревал, если его напрямую о чем-либо не спрашивали, в основном прислушивался и запоминал. Брейгус, как звали трактирщика, выглядел весьма понурым и озабоченным. Немудрено – цены на провизию подскочили чуть не втрое против обычного, торговля с Империей теперь шла не через Асмунд и Луаз, как в мирное время, а окольными путями, что не могло не сказаться как на общем благосостоянии горожан, так и на количестве приезжего торгового народа, и следовательно, на количестве денег, оставляемых в тавернах. Зато голодных оборванцев, покинувших насиженные места и не имеющих ничего, кроме собственных рук и пустых животов, в городе скопилось неимоверное количество. По мнению Брейгуса, более неудачного времени для менестрелей и циркачей трудно было и придумать. Городские власти, как могли, гнали из Асмунда всех бродяг, невзирая на пол и возраст, но каждый день приходили новые. Даже Лига Нищих присоединилась в этом деле к городской страже – при такой конкуренции им самим скоро есть станет нечего. Трактирщик посоветовал артистам не попадаться на глаза стражникам, чтобы не быть ненароком изгнанными из города, а заодно и ограбленными.
То, что Хилл услышал в таверне, как и то, что он видел в городе, заставляло его торопиться, но, в то же время, действовать как можно осторожнее. Несколько угрюмого вида мужчин, занявших стол в дальнем углу, почти не стесняясь посторонних ушей, всерьёз обсуждали, как им присоединиться к Армии Справедливости. Причем, в их речах не было ни слова о вере, или той самой справедливости. Для них самозваный Пророк был лишь атаманом самой большой и удачливой банды разбойников, с которыми вместе и они смогут вволю пограбить. Из их разговора Хилл понял одну немаловажную вещь. А именно, что по всем признакам, Пророк в скором времени может подойти к стенам Хурригсы, небольшого города севернее Асмунда, и без особых проблем взять его. И что среди шайки Пророка много мелких лидеров, приведших свои ватаги, или выделившихся по ходу мятежа, но нет ни одного, хоть немного близкого ему по влиянию. То есть, вся Армия Справедливости подчиняется Пророку, и только ему. Даже его так называемые священники, выполняющие функции адъютантов и внутренней охраны, не имеют никакого веса без него. Вот это Хилла весьма обрадовало. Достаточно будет ликвидировать одного только проповедника, чтобы вся его банда переругалась и развалилась сама собой.
Постепенно у Лунного Стрижа начал вырисовываться некий план. Пока довольно расплывчатый, но, по крайней мере, определяющий направление действий. Вот только не передумают ли жонглеры идти в Луаз? Стоит им попасться в лапы бандитов, и их приключения закончатся весьма печально. Будь Хилл один, он бы не задумываясь, заявился хоть в само логово банды, притворившись очередным облапошенным придурком. Но втравливать в это дело  ни в чем не повинных артистов… да ещё и девушек… да ещё и ту, с которой он уже неделю проводит ночи… уговорить их, что ли, топать назад? Хотя, если рассуждать, отбросив сантименты, под прикрытием бродячего цирка подобраться к Пророку, не вызывая никаких подозрений, будет проще. И Хилл решил пока посмотреть, что надумают сами артисты. Только не долго – две с половиной недели, оставшиеся на исполнение заказа, это совсем не много.
Размышления Призывающего Тень прервали те самые угрюмые личности из дальнего угла. Они обратили, наконец внимание на появившихся в таверне девушек, и восприняли это, как приглашение повеселиться. Шестеро здоровых мужиков не посчитали двух циркачей и одного хрупкого юношу заслуживающей внимания преградой, трактирщик же предпочел ничего не заметить. Бородатый, воняющий чесноком и перегаром тип вразвалочку, с полным сознанием собственного превосходства и безнаказанности подвалил к артистам и бесцеремонно ухватил Лусу грязной лапой за плечо.
- Иди к нам, красотуля! С этими хлюпиками небось позабыла, что такое настоящий мужик? Я те напомню, детка, - остальные пятеро поддержали его гнусным хохотом и неприличными жестами.
- И двух подружек прихвати, мне та белобрысенькая по вкусу! – предводитель шайки, как и многие до него, обманулся гладким красивым личиком и бархатно синими глазками под длинными ресницами убийцы.
- Давайте, двигайте сюда, девочки! – ещё двое не торопясь поднялись со своих мест, видя, что девочки не горят желанием упасть к ним в объятия.
Луса попыталась стряхнуть со своего плеча настырную лапу, но разбойник держал её крепко. Побледневшие скулы и дрожащие губы выдавали её страх, в широко раскрытых карих глазах застыло выражение затравленного зверька. Горик и Ишран не горели желанием ввязываться в явно безнадежную драку, но просто так отдать на растерзание пьяным уродам своих девушек, одна из которых ещё и сестра Ишрана, совесть им не позволяла. Осторожное движение Павены, потянувшейся за ножами, не укрылось от взгляда Хилла. До этого момента он ещё выжидал и высматривал, не удастся ли по-тихому смотаться, но теперь оставался только один вариант. И, пожалуй, самый для него приятный. Ну не любил Лунный Стриж пошлых намеков в свой адрес, и, тем паче, гнусных предложений. Наслушался  уже, хватит. Что, если у него внешность сказочного эльфа и гитара за спиной, то каждая сволочь имеет право тащить его на сеновал?
Мгновенно оценив расположение противника и растерянные физиономии циркачей, Лунный Стриж без лишних слов метнул первую пару ножей из рукавов, сразу с двух рук, одновременно вспрыгивая на стол и ударом ноги в кадык отправляя самого ретивого на пол. Разбойников осталось трое – Хиллу не надо было смотреть, в каком состоянии его жертвы. С вырванным горлом и лезвиями с ладонь в глазу люди не поднимаются. Павена, умничка, быстро пришла в себя от неожиданности и точным броском успокоила ещё одного, заставив схватиться за шею в безнадежной попытке зажать рассеченную артерию, а второго ранила в плечо – тот оказался шустрее и почти успел увернуться. В руках главаря тут же оказался здоровенный тесак, раненый схватился за длинный нож, рыча от ярости и позабыв про боль. Затягивать развлечение Лунному Стрижу не хотелось, но вот поговорить с главарем… в два прыжка он достиг не успевших выбраться из-за стола душегубов, ударом под ухо свалив предводителя грабителей с ног, поднырнул под руку с ножом оставшегося и всадил пойманный на лету тесак упавшего вожака ему под ребра.
Отскочив от захрипевшего в агонии разбойника, Хилл брезгливо стряхнул с рукава полотняной рубахи капельки крови и аккуратно вынул из трупов ножи. Тщательно вытерев их об одежду разбойников, свою пару он сунул обратно в рукава, остальные два положил на стол перед растерянной Павеной. Кажется, он даже забыл сменить выражение лица, так и оставшись в образе наивного растяпы… только ласковая синева сменилась ледяной чернотой Тени. Горик и Ишран отшатнулись от него в страхе, Луса продолжала дрожать, ничего не видя перед собой, одна Павена решилась поднять на него взгляд. К счастью, кроме них, в таверне больше не было посетителей, а трактирщик… что ж, нет в Империи такого трактирщика, что не признает тайного знака Гильдии.
- Господин Брейгус, - голова хозяина заведения робко показалась из-за стойки. – Тут у вас что-то на полу валяется… - Хилл поманил его рукой, попутно складывая пальцы особым образом. Господин Брейгус побледнел ещё больше, хотя, казалось, его вытянутая постная физиономия на это уже не способна, и мелкими шажками подошел к убийце.
- Э… да… что-то валяется…
- Так приберитесь! У вас приличное заведение, я надеюсь?
- Не извольте сомневаться, Ваша Ми… - со страху трактирщик начал заговариваться, но Лунный Стриж ожег его таким взглядом, что тот подавился, не успев ляпнуть глупость, - э… господин менестрель…
- Нам нужна комната, прямо сейчас. С этими, - Хилл небрежно кивнул на пять трупов, - разберитесь сами.
Циркачи начинали потихоньку приходить в себя, и с опаской поглядывать то на Хилла, то на дверь. На их лицах читалась отнюдь не благодарность за нечаянное спасение. Легенда Хилла, как и надежда без проблем подобраться к Пророку под видом бродячего артиста, накрылась медным тазом.
- Эй, не разбегаться, - убийца разговаривал с бывшими приятелями спокойно и твердо, как с маленькими детьми. – Вам ничего не будет, спокойно. Все хорошо, сидите тихо.
- Ты… ты не… - первой попробовала заговорить Павена.
- Нет, конечно. Зачем? Пожалуйста, идите все в комнату, хорошо? Брейгус вас проводит.
Трактирщик успел уже предусмотрительно запереть двери, чтобы случайные посетители, или, не приведи Хисс, городская стража, не увидели того, что у него в таверне творится, и, подобострастно кивая, проводил артистов по лестнице за стойкой на второй этаж.
- Брейгус, кто он такой?! Ты его знаешь! – на шепотом заданный вопрос Ишрана трактирщик только съёжился и приложил палец к губам.
Главарь шайки должен был скоро очухаться, и Хилл, ухватив его за плечи, подтянул и прислонил бесчувственное тело к стене, заодно связав ему руки его собственным кожаным поясом. На поясе обнаружился ещё один нож, покороче тесака, и потертый кошель, правда, довольно тощий. Но Хилл всё равно запихнул его в карман. Пригодился чудом уцелевший на столе кувшин с вином, выплеснутый  убийцей в лицо разбойнику, чтобы тот быстрее пришел в себя.
Осторожные шаги трактирщика на миг отвлекли Лунного Стрижа от пленного.
- Господин Брейгель, вам интересно? – Брейгелю почудилось в голосе посетителя шипение ядовитой змеи, готовой к бороску.
- Нет-нет, ни в коем случае! Может, вам что-нибудь нужно?
- Не беспокойте меня полчаса. И проследите, чтобы никто не беспокоил. Из дома не выходить!
- Слушаюсь, господин… как прикажете… - трактирщик быстренько взбежал наверх и уселся на стуле перед дверью комнаты, в которую отвел артистов.
Трусливые и подобострастные глазки Брейгеля совершенно не внушали Лунному Стрижу никакого доверия. Он был более чем уверен в том, что, стоит ему отойти от таверны на сажень, как трактирщик тут же побежит докладывать о происшествии всем заинтересованным лицам, начиная от городской стражи и заканчивая прихвостнями проповедника. Так что судьба господина Брейгеля была уже решена, как и судьба последнего душегуба, который как раз начал подавать признаки жизни.
С трудом продрав будто засыпанные песком и залепленные какой-то гадостью глаза, предводитель шайки увидел прямо перед собой давешнего смазливого актеришку, с непринужденным видом грызущего орешки и швыряющего скорлупки на пол. Попытался приподняться, и, непристойно выругавшись, плюхнулся обратно – руки были привязаны к ногам так, что почти не давали пошевелиться. Сквозь липкий, гудящий болью туман в голове всплыло последнее, что он видел перед тем, как отрубиться – эта же гладенькая девичья физиономия с легкой неуверенной улыбкой и полыхающей бездной Тьмы в глазах. Улыбочка никуда не делась, только стала наглой и снисходительной, тьма же исчезла бесследно. После того, как этот безобиднейший с виду мальчишка походя расправился с пятью матерыми бандитами, вопросов, кто он такой, не возникало – о Призывающих Тень ходило множество слухов, довольно жутких и неправдоподобных, и многие вовсе сомневались в их существовании. Но не он. После общения с Пророком он верил и в Призывающих Тень, и в саму Тень, активно вмешивающуюся в дела людские. Наверное, он бы не дал так уж просто себя одолеть, если бы не глаза мальчишки. Точь-в-точь как у Пророка в экстазе. Ледяная бездна Тьмы и страха, и будь прокляты те дураки, что верят сказкам о Несущем Свет, Провозвестнике Чистоты и грядущем блаженстве уворовавших. Всех легковерных идиотов ждет бездна, царство Тёмного Хисса. И он сам идиот, не распознал спьяну кошмарную тварь. Демон их разберет, этих Тёмных! Только почувствовав пробирающий до костей взгляд смерти, он осознал, с кем связался, и на миг застыл обреченно, скованный ужасом. И теперь тварь, прикидывающаяся хрупким менестрелем, смотрит на него, как на мертвеца. Нет, как на старый кладбищенский прах под ногами. И единственное, на что можно надеяться, так это на быструю смерть в том случае, если удастся правильно ответить на его вопросы.
Судорожная работа мысли, отразившаяся на лице разбойника, дала понять Лунному Стрижу, что утруждаться больше не придется, клиент созрел и ждет только намека, чтобы рассказать всю свою биографию в стихотворной форме. Даже ножа доставать не придется.
- Ну? – «пусть для начала сам рассказывает, как дошел до жизни такой, а там посмотрим», решил Хилл.
- Меня зовут Ревайн, по прозванию Ревун. Последние пять лет у меня своя шайка… была… - невольно Ревун скосил глаза вправо, где всего в сажени от него лежал в луже крови его помощник. Волна животного ужаса вновь накрыла его, на пару секунд лишив речи.
- Угу. С проповедником знаком? – ещё пара орешков захрустела на крепких зубах.
- Знаком. По его приказу вербую смелых и сильных мужчин в Армию Справедливости, вот как этих… - Ревун слегка кивнул на трупы. – Я с Пророком почти с самого начала, три месяца скоро. Но в доверенные лица не попал, нет у него доверенных лиц. Всё только сам решает, и никто не знает, что взбредет ему в голову завтра. Ничьих советов не слушает, если заподозрит измену, отдает на растерзание толпе. Вокруг него одни фанатики! Верят каждому слову, смотрят ему в рот…
- А ты, значит, не фанатик? – «любопытный экземпляр, не зря сразу не убил».
- Я нормальный свободный человек! Не для того я с рудников бежал, чтобы в кабалу к Тёмному добровольно соваться. Я человек простой, мне с сильным вожаком ссориться не в масть, а под ним жить можно, только подальше…
- В кабалу, говоришь… с этого места поподробнее.
- Да что там… стоит Пророку рот разинуть и бред свой начать вещать, все вокруг с ума сходят! Скажет – прыгай! – все прыгают, скажет – умри! - лягут и умрут. Я сам видел, как он королевское войско встречать вышел. Оделся во все белое, на холмик у дороги забрался… один совсем, остальным велел из лесу не показываться, и без оружия… весь такой благостный, святость так и прет, аж противно! И как начал чушь свою нести! А голос-то, голос! У людей такого не бывает. В задних рядах каждое слово слышно было. Солдаты чуть не с первых его слов будто разум потеряли, на колени попадали, слезами залились, а тех, кто устоял и «Слава Пророку» не завопил, голыми руками разорвали в клочья. И все это с такими просветленными лицами… - Ревун передернулся от страшных воспоминаний. – И так везде. Много, один из ста в экстазе не забьется, услышав его голос. Какую бы чушь Пророк не приказал, все бегут и спотыкаются, выполнять побыстрее.
- Угу… а как тебе удалось не попасться? Или Пророку всё равно, верят ему, или нет?
- А я притворялся таким же чокнутым, как все. И на колени падал, и предателей топтал… зато за эти три месяца деньжат поднакопил… эх!
- А скажи-ка, приятель, ты магию чуешь? Маг этот Пророк, или как?
- Не знаю я насчет магии, а вот… - Ревун замялся, не зная, что теперь хуже, смолчать или правду сказать.
- Ну? – Лунный Стриж равнодушно закинул в рот ещё горсть орешков, и слегка улыбнулся, добренько так.
- Глаза у него… как у тебя! – если бы убийца вытащил тесак и пригрозил, Ревун бы ещё посомневался. Но после этой улыбки… сам бы зарезался, да ножа нету.
- Поточнее.
- Тьма у него в глазах! Как только проповедовать начнет, так сразу… будто не человек вовсе. Демонские глаза! Ужас, лёд и смерть! Говорит красиво, и всё про свет, про чистоту, вроде как о стране и народе заботится, а от самого Тёмным Хиссом так и несет, и в глаза если заглянешь, провалишься в бездну.
- Есть ещё рядом с Пророком те, кто это видит?
- Не знаю. Были, но язык за зубами не удержали. Там только слово скажи против, да просто пукни без разрешения, и ты покойник! Может, кто и притаился, но я не знаю!!! Правда, не знаю!!!
- Не трясись ты так, - Лунный Стриж поморщился брезгливо. – Что этот самозванец проповедует, подробнее.
- Да что… говорит, засилье Тьмы в Валанте, демоны наступают. Иссякла вера в сердцах людских, отвернулся народ от Света, погряз в заблуждениях. Что сам король Мардук под властью Тьмы, и надо его вразумить да глаза ему открыть. Что вторая королева то ли сама не человек, а демон, то ли что детей королю от демонов Ургаша принесла, и настоящая наследница с королевской кровью в Валанте только одна, Ристана. А все другие дети короля - приспешники тьмы, и сами тьма, и их надо скорее убить, чтобы очистить нашу землю от скверны… что если допустить, чтобы принц-демон сел на трон, будет мор, глад, засуха и землетрясение, потому как земля не потерпит надругательства. И что все, кто не признает его Пророком, попадут в пылающую бездну после смерти, а кто уверует и поможет земле очиститься, вознесутся в Страну Звенящих Ручьев Светлой Райны, к вечному блаженству. Ругал священников Райны, мол, тоже Тьме продались, распутничают и чистоту не блюдут. Помешался он на чистоте! Говорит, поля родить не будут, пока не рассеется тьма в королевстве, и жены, говорит, нечистые нарожают нечистых детей, потому как неверные все… бред, одним словом. В его Армии даже маркитанток нет, всех встречных женщин, начиная с девчонок неразумных, объявляет нечистыми, и фанатикам отдает. Смотреть противно! Сам на женщин и не глядит, чистотой и воздержанием кичится… а только вот видел я, как мертвых мальчиков из его шатра вытаскивали по ночам. Ненавижу! Зачем только подался к нему!
- Не поздновато раскаялся, Ревун? Я не священник, грехи тебе отпускать.
- Да уж…
- Про армию давай.
- Сброд, а не армия. Толковых военачальников у Пророка не водится, да и не стал бы он их слушать. Народу много, одних королевских солдат осталось не меньше тысячи, лихих людей сотен пять, да крестьян тыщи три набежало. Дисциплины никакой, грабят все, что по дороге попадется, оружия один меч на троих, да вилы с косами, да топоры. По окрестным селам уже всё подъели, скоро голодать начнут, оттого и собирается Пророк на Хурригсу напасть. Полководец он никакой, но понимает, что голодный сброд никакими божественными откровениями не удержать. И, сдается мне, скоро и на столицу может пойти. Хотя… странно он ведет войско. Ни один нормальный военачальник по провинции так петлять не будет.
- Неплохо ты в военных делах разбираешься для лихого человека.
- Так я ж в армии служил четыре года, пока на рудники не угодил…
- И в порядке охраны Пророка разобрался?
- А то. Да там и порядка-то нет. Каждый вечер и каждое утро тычет наугад, в какой отряд попал, тот и охрана. Только к нему подобраться непросто. Он к себе самых чокнутых фанатиков приблизил, назвал Новыми Священниками и Блюстителями Чистоты… человек пятьдесят, наверное… и они вокруг него толпой вечно крутятся. Они ему и еду носят, и мальчиков приводят, они же и закапывают.
- Ну а спит он один?
- В шатре один, а вокруг шатра человек двадцать стоит.
- Что, всю ночь не спят?
- Не спят, сволочи! Что им, твердолобым, ночь не поспать? Лишь бы Пророк доволен!
- Нда… сам его пришить хотел, а, Ревун?
- Ну, хотел… да без толку. Его место не занять. Только зря подставляться. Тьфу! Мотать надо было от него…
- Что ж не умотал?
- Что… при нем, если с умом, столько нагрести можно было…
- Ну а кто к нему подойти может поближе? С народом-то он беседует, или как?
- Он не беседует, он с холмиков вещает. После королевской армии без сопровождения человек тридцати священников посрать не выходит, не то что с народом беседовать.
- А еду кто ему готовит?
- Тоже кто ни попадя. То у своих же солдат котел отберет, то сами священники кашеварят… но всегда пробуют, прежде чем Пророку подать.
- Что, и мальчиков пробуют?
- Да нет… мальчишек он чаще сам охмуряет. Много ли мальцам надо? Сами идут к нему, дурачки. Ну, изредка, если уж особо красавчик попадется, его и силком священники притащат, но сами – ни-ни! – Ревун с некоторым удивлением посмотрел на убийцу, и чуть не рассмеялся идиотской мысли. Этому и не надо мудрить, чтобы добраться до Пророка. Стоит кому из священников его увидать, всеми правдами и неправдами к нему в шатер поволокут, успевай только отбрыкиваться.
Хилл поймал сальную  усмешечку грабителя, и подмигнул. Догадливый, да толку-то. Пораньше догадываться надо было, а не на девиц пялиться.
- Э… послушай… я могу тебя провести к Пророку, а? Ну вроде как менестреля… проще будет, а? И выбраться оттуда помогу, меня там каждая собака знает… - Ревун не особо верил в успех, но попробовать выторговать ещё немного времени стоило. А вдруг? Удавалось же как-то морочить Пророка, чтоб ему провалиться.
- Куда провести-то?
- Ну… через первые отряды, что по селам шастают, пройти не проблема, а вот нарваться на основную банду, или на священников… никто не знает, что им в голову взбредет. Могут и менестреля пришибить со злобы, недоумки.
- А где сейчас банда, и куда движется?
- В Хурригсу, скорее всего. Или плутает поблизости. Я от них уходил шесть дней тому как, там лиг двадцать пять до Хурригсы было, от деревни Лысые Брожки. Так что Пророк может уже и у стен быть. Но навряд ли, не привык он двигаться прямо и быстро. Все кругами, да петлями.
- И что ты священникам скажешь?
- А что для Пророка музыканта веду, мол, хочет балладу о его славных деяниях сложить. Мало ли чокнутых? Они сами такие, поверят. Если Пророком восхищаться до трясучки со слюнями, они всегда верят.
- Неплохая идея. Что, на крови поклянешься? – «Неужели купился? Слава Райне».
- Да на чем хочешь поклянусь. Я жить хочу, а Пророк этот, чтоб его, пусть сдохнет, сволочь! – в этот момент Ревун был искренен, как никогда. И даже сам верил, что и проведет убийцу, куда надо, и выведет, и что угодно для него сделает, только бы жить.
- Лады. Руну сейчас нарисую, и клянись тогда, - Лунный Стриж достал из рукава нож, глядя в глаза, полные отчаянной надежды, и наклонился к разбойнику. – Не боись, не больно, - и аккуратно вонзил лезвие в сонную артерию. – Спи спокойно.

Бледный до зелени трактирщик так с сидел у дверей, не решаясь лишний раз пошевелиться. Увидев Лунного Стрижа, стремительно взбежавшего по лестнице, он вздрогнул и непроизвольно вжал голову в плечи. Тяжелое предчувствие не оставляло его ни на секунду, но, встретив теплый и доброжелательный синий взгляд, Брейгус немного расслабился, и даже постарался убедить себя в том, что не все так плохо, как кажется. Юноша небрежно кивнул ему, намекая, что не худо бы убраться внизу, и трактирщик суетливо вскочил и засеменил к лестнице, пугливо прижимаясь к стене, когда мимо него легким неслышным шагом (по рассохшимся скрипучим половицам) пробежал убийца.
Лунный Стриж остановился перед дверью, прислушиваясь, шикнул тихонько на замешкавшегося на первых ступеньках, любопытного даже в преддверии собственного печального конца трактирщика, отчего тот буквально скатился вниз, и тихо постучал.
- Что? Кто там? – отозвался Горик, осторожно подходя к двери. Лунный Стриж чувствовал напряженное ожидание с той стороны двери, и буквально видел всех четверых. Лусу и Горика, крепко держащихся за ножи, Ишрана с табуреткой над головой у самой двери, и Павену, изготовившуюся метнуть все четыре лезвия сразу. «Молодцы ребята, не трусят», - подумал он, отодвигаясь немного в сорону, на всякий случай. Убивать циркачей не хотелось совершенно, и плевать, что там по поводу свидетелей говорит Мастер.
- Ножи спрячьте, и табуретку опусти, Ишран. Лады?
- Угу, - Хилл уловил звук очень осторожно опускаемой на пол табуретки, и пару облегченных вздохов. Нацепив на лицо самую искреннюю дружелюбную ухмылочку, он открыл дверь и вошел неторопливо и спокойно, будто его приятели не собирались только что совместными усилиями его укокошить.
- Ну привет, - так и есть, девушки у окна, Ишран справа, Горик слева. Обыкновенного бандита прищучили бы, стоят грамотно, позы вроде бы расслабленные, но в полной готовности к нападению или бегству, уж как получится. Молодец Брейгус, правильную комнату выбрал, с крепкой решеткой на узком окне, без других дверей. Иначе были бы господа циркачи далеко за городскими воротами. Может, и к лучшему? Объясняться теперь с ними, чушь очередную плести… надоело.
- Что, решили почтить память насильников минутой молчания? Так довольно уже. – Хилл уселся на кровать, всем своим видом показывая полное доверие. – Хотели меня о чем-то спросить? Ну?
- Да о чем тебя спрашивать. И так всё понятно, - опять Горик, в обычной жизни тихоня, зато в момент опасности показал себя не последним трусом. – Что с нами делать будешь?
- А что, обязательно надо?
- Кто ж знает, что там тебе надо?
- Ну и не знайте дальше. Шли бы вы, ребята, отсюда подальше да побыстрее. Только не на север, да и в столицу не стоит, пожалуй… вот Ирсида, например, благословенное место.
- Что, прям так и отпустишь? – Павена явно не верила в слишком благоприятный исход.
- Нет, пинка сначала дам, для скорости. Ты думаешь, мне это всё нравится? Думаешь, мне хочется тебя…
- Извини, Хилл. Просто…
- Просто ты не считаешь постель поводом для знакомства… не важно. Купите себе лошадей, и сваливайте отсюда быстрее. Вот, вам хватит, - он высыпал в горсть несколько монет, отобрал из них четыре золотых и аккуратно положил на кровать рядом с собой. – Не надо кидать в меня острыми предметами, милая. Я тебе ничего не обещал, как и ты мне.
Павена смотрела на своего бывшего любовника сквозь слезы, не понимая толком, то ли она злится на гнусный обман, то ли радуется избавлению от казавшейся неизбежной смерти, то ли грустит о прекрасной несбывшейся мечте, обернувшейся внезапно кошмаром. Кто бы мог подумать, что этот нежный и трепетный юноша, шептавший ей ночами ласковые глупости и заставивший впервые за долгие два года что-то почувствовать, окажется профессиональным убийцей. Не бойцом, не солдатом – те не убивают так холодно и равнодушно, и у них не бывает Тёмной бездны в глазах. И не ожидала, что в его голосе прозвучит боль, и слово «милая» в его устах покажется холоднее и острее смертного приговора.
- Мы можем идти?
- Да. Только не через главный вход – найдите окно какое-нибудь. Надеюсь, вам больше ничего такого не приснится. Удачи, - Лунный Стриж встал и направился к двери. И в спину ему прозвучало:
- И тебе удачи, Хилл, - тон Павены позволял надеяться, что она последует его совету и уберется быстренько в Ирсиду. Или к троллям лысым, лишь бы подальше.

Расторопный Брейгус уже почти все убрал.  Шесть трупов отправились в подвал, крови на полу практически не осталось. Трактирщик обернулся на звук шагов, подскочив на месте, как застигнутый врасплох заяц.
- А… э… ваши друзья…
- Они ушли черным ходом.
- Но… э…
- На, лови, - Лунный Стриж подкинул на ладони серебряную монету, и кинул её унылому типу. Тот привычно потянул её ко рту, попробовать на зуб, и на мгновенье забыл бояться. Этого мгновенья убийце хватило, чтобы одним длинным броском достать его и свернуть ему шею. Снова пачкать пол кровью, а потом убираться… фи. Тело хозяина заведения отправилось вслед за остальными в погреб. Заодно из этого же погреба Хилл достал неплохой копченый окорок и бутылку приличного вина, хранимого трактирщиком то ли для особо важных гостей, то ли для себя. Закинув за спину гитару и несколько потяжелевший мешок, Лунный Стриж, насвистывая пошлую песенку, вышел из таверны и, не оборачиваясь, пошел на север, прочь из Асмунда.

Глава 10.

  Переночевав в маленькой деревушке неподалеку от имперского тракта, с рассветом Лунный Стриж отправился дальше. Всё, казалось бы, шло нормально. До Хурригсы предстояло добираться не меньше трех дней, если идти очень быстро, одинокого менестреля встречные путники практически не замечали, погода стояла теплая и сухая, как раз для путешествия. Но какая-то мелочь всё зудела и зудела, будто голодный комар над ухом, не давая ему расслабиться. Ничего конкретного, ничего, за что можно было уцепиться и понять - что же не так? Вроде никого больше в таверне не было, и заподозрить в безобидном музыканте нечто другое некому и не с чего... разве вот только циркачи? Но они казались достаточно напуганными, да и достаточно благоразумными, чтобы не путаться у него под ногами, а спокойно топать в Ирсиду. С лошадьми меньше, чем через неделю окажутся за пределами Валанты
  Прощание с Павеной оставило медный горький привкус. Конечно, несложно было повернуть дело так, будто она его обидела, а не наоборот. И он действительно ничего ей не обещал. Но... до сих пор она была единственной женщиной, с которой он провел целую неделю, и не отказался бы продолжить. Да, с самого первого момента, как Хилл решил отправиться в путь вместе с четырьмя артистами, он списал их в расход. И всё это время, что жил с ними, делил с ними еду и ночлег, и занимался любовью с Павеной, Лунный Стриж совершенно спокойно допускал, что все четверо вскоре погибнут. Как многие до них, чья судьба свела их с Призывающим Тень. Мастер давно ещё предупреждал своих учеников, что Тёмный Хисс дорого берет за покровительство. И расплачиваться придется кровью, причем не только заказанных жертв, но и многих из тех, кто просто окажется рядом, кого судьба так или иначе сведет с Призывающим, вышедшим на охоту. "Никогда ни к кому не привязывайтесь! Считайте всех, кто встретится вам на пути, мертвецами. Хисс в любом случае возьмет свое, и не откажется от кусочка вашей души прямо сейчас!" - эти слова Мастера Тени Лунный Стриж помнил всегда, и следовал им... до сих пор. До вчерашнего дня. Пока не подарил жизнь четырем мертвецам, оставив с ними кусочек своей души. Он надеялся, что им удастся обмануть судьбу, он хотел верить в то, что нарушил строжайший запрет и поставил под угрозу собственную жизнь не зря. Но... опять но. Тёмный Хисс не любит выпускать из зубов теплую сладкую плоть жертв.
   
  Некоторое время Лунный Стриж шел не по тракту, а вдоль него, по лесу. Почему-то вдруг разонравилась ему дорога, и все тут. Он слишком привык доверять своей интуиции, чтобы проигнорировать морозный укол тревоги - лучше немного потерять в скорости, чем нарваться на лишние неприятности. Там же, в лесу, он наскоро перекусил, и только под вечер выбрался обратно к тракту. И обругал свои предчувствия последними словами, услышав впереди недвусмысленные звуки. Ржание испуганных лошадей, грубый мужской хохот, мучительные вскрики... он или опоздал, или поторопился. Скорее, опоздал.
  На ходу нырнув в Тень, Лунный Стриж выбежал на опушку. Рассматривать, на кого напали грабители, времени не было, да и какая, к демонам, разница? Пятеро вонючих уродов насиловали распятую на земле женщину, которая уже не сопротивлялась, лишь тоненько и жалобно стонала, ещё одна девушка сломанной куклой валялась на окровавленной траве неподалеку, не подавая признаков жизни. Три мертвых мужских тела лежали чуть ближе к дороге, и один разбойник сидел, привалившись спиной к дереву и с гнусной руганью заматывая раненую ногу тряпками. Одним взглядом оценив открывшуюся картину, Лунный Стриж невидимым темным вихрем налетел на пятерку озверелых тварей, вырывая глотки, проламывая тонкие височные кости и расшвыривая агонизирующие тела. Он не стал даже вынимать оружие, дав волю ярости - Тёмный Хисс любит пить смерть через руки своих Посвященных. Раненый разбойник не успел толком понять, что за странная напасть приключилась с его приятелями, как свистящая тьма обрушилась на него, и он отправился вслед за остальными.
  Лунный Стриж боялся присмотреться к мертвым телам, боялся отереть кровь с лица умирающей девушки... и слышал где-то по ту сторону Тени злорадный смешок. Павена снова застонала, и он опустился на землю рядом с ней, прикладывая флягу с водой к искусанным, разбитым губам. Вода полилась по щекам, промывая в кровавой маске чистые дорожки, губы слегка приоткрылись. Девушка рефлекторно глотнула, приоткрывая затуманенные болью полубезумные глаза. Она не узнавала человека, склонившегося над ней. Боль и животный ужас - всё, что осталось от неё. И желание умереть поскорее, только бы не бояться больше.
  - Павена, - глаза оставались такими же бессмысленными и туманными. - Прости, милая.
  Лунный Стриж бережным и точным прикосновением к тонкой, покрытой кровоподтеками и ссадинами шее прекратил её страдания, и нежно поцеловал ещё теплые, но уже неживые губы.
 
До Хурригсы Лунный Стриж добрался без особых затруднений, оставив десять человеческих и четыре лошадиных мертвых тела в овраге неподалеку от тракта. Пришлось, конечно, изрядно задержаться, перетаскивая тела и заваливая их ветками, но не оставлять же их было у дороги, чтобы у каждого прохожего возник естественный вопрос – если здесь и путники, и разбойники, то кто ж тут был ещё? Хоронить их по всем правилам Лунный Стриж просто не мог – на это ушел бы целый день, и выкопал только одну могилу, для Павены. Собрал у остальных все оружие и мало-мальски ценные вещи, и положил с ней рядом, покрыв свежевскопанную землю дерном, чтобы никому не пришло в голову полюбопытствовать, а что это здесь спрятали? Прочел импровизированную молитву Светлой Райне, потому как настоящих не знал отродясь. И всю следующую ночь продирался сквозь сплетенные колючие ветви, раздираясь в кровь об острые сучья, слыша, как Павена зовет его, и снова не успевая… и снова закрывая её невидящие глаза.
Слишком занятый собственными переживаниями, он почти не обращал внимания на происходящее вовне, отмечая только явные признаки приближения бедствия под именем «Пророк». Все больше бедно одетых, даже оборванных путников попадалось ему навстречу, в основном женщин с детьми и стариков, все менее приветливо встречали в придорожных поселениях бродячего менестреля, всё больше заброшенных домов с заколоченными дверьми с укором взирало на мир мутными окошками. К счастью для местных лихих людей, никто из них не польстился на одинокого музыканта, хотя Лунный Стриж иногда сам выискивал взглядом – не сидят ли лесные удальцы у дороги? Свернуть пару-другую немытых шей он бы сейчас не отказался.
В  последнюю ночь перед Хурригсой он провел в небольшой деревушке всего в лиге от города. Поначалу местные жители отворачивались, завидев паренька с гитарой, а одна молодая женщина кинула в него из-за забора комком грязи. Ни одного приветливого, ни даже просто спокойного лица, только страх и озлобление, гнев и горе – и половина дверей заколочена. Лунный Стриж не стал и пытаться пороситься к кому-нибудь в дом на ночлег, уселся на бревно  с краю пыльной деревенской площади, молча расчехлил гитару, и так же молча заиграл. Не для сельчан, для себя. Всё, что терзало его последние дни, всю свою боль и разочарование, вину и горе он выплескивал звоном и плачем струн в темнеющее небо, в густой, застывший вечерний воздух. Лунный Стриж рассказывал свою печальную повесть звенящим цикадам и ночным птицам, первым звездам и пустым окнам. Вскоре вокруг него собрались почти все оставшиеся в деревне люди. Они подходили тихо, пряча глаза, и, не говоря ни слова, останавливались неподалеку. И просто слушали случайно забредшее в их грустную жизнь музыкальное волшебство, откликающееся в их душах, исторгающее слезы из их глаз и дарящее успокоение их сердцам.
Когда смолкли последние звуки, так же тихо селяне разошлись по своим домам. Лишь та самая женщина, что запустила в него грязью, не ушла. Она стояла напротив, не утирая слез, и смотрела на него. Смотрела, как он осторожно убирает гитару в чехол, как он набирает воду из колодца и пьет, как он закидывает за спину гитару и дорожный мешок, как делает первый шаг прочь из селения, мимо неё… и тогда она, всё так же не говоря ни слова, приблизилась к нему и взяла его за руку.
На следующее утро, с рассветом, Лунный Стриж продолжил свой путь. Когда он уходил, женщина, с которой он так и не перемолвился ни словом, ещё спала, мирно свернувшись клубочком и улыбаясь чему-то своему. Несколько секунд он постоял, глядя на неё, и осматривая при свете наступающего дня её дом. Судя по нескольким сложенным на сундуке мужским вещам, и огромному топору, воткнутому в бревно перед окном, муж не так давно её покинул. Не надо было быть оракулом, чтобы догадаться, куда он подался. Нелегко ей теперь придется одной. Хилл взял себе одну из чистых рубах с сундука, и положил сверху несколько монет.

Войти в Хурригсу оказалось не так просто – тракт был забит повозками горожан, не желающих оказаться в городе, занятом армией мятежников. В воротах толчея стояла невероятная. Даже пешему протиснуться между сталкивающимися и застревающими телегами, обезумевшими от давки и крика лошадьми и толпой бедных горожан, не имеющих даже лошади, и потому везущих свои скудные пожитки в ручных тачках и тележках, или же просто на себе, было весьма не просто. Над городом сияло ласковое весеннее солнце, но не могло рассеять мрак обреченности, такой густой и въедливый, что им, казалось, пропитались даже булыжники мостовой. Хурригса ещё делала вид, что сопротивляется, и на стенах её толпились солдаты при полном вооружении, но с первого взгляда на них становилось понятно, что город сдастся сразу, стоит только Пророку потребовать открыть ворота.
Пробираясь по узким улочкам, Лунный Стриж прислушивался к разговорам прохожих. Ничего нового и интересного он так и не услышал – обыкновенные слухи и бредни перепуганных до смерти людей. Зато на центральной площади, перед ратушей, на это самое интересное он буквально наткнулся. Три человека в белых балахонах с обритыми головами вещали с перевернутой телеги собравшемуся народу, потрясая в воздухе грубо сделанными из дерева кругами, окрашенными в белый же цвет, символами Светлой Райны.
Смысл их выкриков сводился к увещеванию горожан открыть ворота Пророку, пасть перед ним ниц, уверовать и присоединиться к Армии Справедливости. Проповедники с фанатично горящими глазами обещали, что все скопом уверовавшие будут сразу внесены в списки чистых и праведных, после смерти прямиком и без очереди идущих в Страну Звенящих Ручьев, под сень Светлой, а все прочие ревнители скверны отправятся к Тёмному Хиссу немедленно, как только попадутся в руки Новых Священников. Эти самые «священники» произвели на Лунного Стрижа впечатление на всю голову ушибленных недоумков, тупо повторяющих чужие слова, не вникая особо в их смысл. Нет, они верили во весь тот бред, что орали, срывая глотки и брызгая слюной от усердия, но вряд ли понимали, как глупо и нелогично звучат их речи. Но народ слушал, открыв рты и развесив уши, и многие из собравшихся уже готовы были побросать все, и чуть ли не бежать навстречу Пророку. Это казалось бы смешным, если бы Хилл не видел своими глазами, к чему привела доверчивость таких же дураков, а особенно их жен и детей. Если бы не видел невспаханных и незасеянных полей, обещающих в недалеком будущем голод в стране, славящейся плодородием своей земли.
Судя по словам фанатиков, Пророк уже совсем близко, и не позже завтрашнего дня подойдет со своей ордой к Хурригсе. Всего на несколько минут убийца задержался, раздумывая, не проще ли будет подождать жертву прямо в городе, где добраться до проповедника будет несравненно легче, и скрыться потом без малейших проблем. Но представил себе, сколько народу будет расплачиваться за его промедление собственными жизнями, разозлился и обругал своего Тёмного покровителя, вечно алкающего крови, последними словами. А заодно и себя, за трусость. У него так и чесались руки сподобить фанатиков поскорее встретиться с их богом, раз уж они так этого хотят, но вряд ли распаленная проповедью толпа оценила бы его бескорыстную помощь по достоинству.
Неподалеку от северных ворот Лунный Стриж зашел в таверну. Как ни странно, темный душный зал был набит битком – городская стража напивалась с утра пораньше с трогательном единении с бандитскими мордами, городскими нищими и совсем уж невразумительной публикой. Но пообедать ему все же удалось, как и не встрять в одну из многочисленных мелких пьяных стычек. Заплатив изумленному владельцу заведения серебряную монету вперед, он снял себе комнату на три дня. Не то что он собирался тут жить, но переться к пророку под видом менестреля, с ног до головы увешанным оружием стал бы только полный идиот. Да и что за бродяга с парой полных кошелей? Хилл сложил все лишнее попросту на кровать, оставив себе только пару метательных ножей – их наличие не должно было вызвать особых сомнений в его безобидности, - гитару и тощий заплечный мешок с запасной рубахой, флягой и половиной хлеба. С сожалением распрощался с тщательно подобранным снаряжением, навряд ли удастся за ним вернуться, и покинул таверну, не прощаясь, благо спрыгнуть из окна второго этажа на пустой задний двор не представляло проблем.
Из многочисленных слухов Лунному Стрижу удалось понять, что Пророк подходит к городу с северо-запада, то есть искать его нужно несколько левее Имперского тракта. Карту этих мест он запомнил ещё в Суарде, и достаточно оказалось одного только названия «Кривые осинки», чтобы сориентироваться на местности. Лунному Стрижу предстоял совсем короткий путь по проселкам, не больше трех с половиной лиг. И то, он рассчитывал встретить бандитский сброд раньше – в двух лигах от Хурригсы было большое село на берегу речки Ворки, отличное место для ночной стоянки банды.

***

- Не, Кабан, зря ты так. Бабы, они… короче, ну как без баб-то, а? Ты сам посуди! Вот вернешься ты домой, а там жёнка твоя… пирогов испекла, борща наварила, румяная да горячая… чем плохо-то?
- Ну да! Пока я тут воевал, она-то, небось, к мельнику бегала! Правильно Пророк говорит – всё зло от баб! Сосуд скверны, во!
- Подумаешь, к мельнику! Дашь ей в глаз разок-другой, чтоб крепче любила, да в койку. И никакого мельника больше не вспомнит… у тебя баба-то дома осталась? А, Кабан?
- Дома, дома… гнида. Вернусь, убью гадину!
- Эт зачем же?
- А чтоб не смела на меня пасть разевать! Я её поил-кормил, и не бил почти, а она, холера, в меня горшком запустила на прощанье! Не, ну ты представляешь, вот так прямо взяла горшок-то, с кашей, и как в меня кинет! Во гадина! И говорит, мол, уйдешь, так и не возвращайся, не муж ты мне. Точно убью! Это ж надо, на меня, на кормильца-то, руку поднять…
- Эй, заткнитесь оба! – бритоголовый в белом балахоне повелительно поднял руку, призывая свой небольшой отряд к порядку. Десяток бородатых мужиков послушно притихли и вернулись в жалкое подобие военного строя. Предводитель принял самый важный и значительный вид, на какой только был способен, то есть напыжился, нахмурился и упер левую руку в худой бок, правую простирая навстречу выехавшей из-за поворота дороги крестьянской телеге.
- Кто такие? Куда идете? – Бритоголовый изо всех сил подражал непосредственному начальству, пытаясь придать пронзительному тенорку раскатистость и внушительность, но получалось не очень. Но двое крестьян постарше и совсем молодой парень, едущие на телеге, похоже, впечатлились и быстренько попрыгали с телеги на землю, почтительно опуская глаза и комкая в руках шапки.
- Мы, эта… с Полянок мы, да. Местные… эта, вот морквы там, свеклы, значить, везем… да, - отозвался самый почтенный из поселян, робко и с опаской поглядывая на шайку неумытых мужиков с дубинками и ржавыми железками, изображающими из себя мечи, и с надеждой – на типа в белом балахоне. – Слыхали мы, что сам… Пророк… вот… для армии, значить, да, морква-то. Ещё вот пива бочонок, сам варил, да.
- Ну-ка, покажьте, добрые люди, что там у вас за морква! – бритоголовый, как и его шайка, несколько оживился при упоминании пива, и полез в телегу, смотреть.
- Да вот, Вашмилсть, моркво-то… а вот пиво… - второй крестьянин живо сдернул с телеги драненькую холстину, явив на обозрение груду овощей и изрядный потемневший от времени бочонок, явственно отдающий кислым хмелем. Бритоголовый презрительно окинул взглядом корнеплоды, и быстренько наложил лапу на бочонок.
-Пиво, говорите? А знаете ли вы, добрые люди, что Великий Пророк наш сказал о пиве? – он придал голосу суровость и торжественность.
- Неа, Вашмилсть… не знаем… - крестьяне дружно и с почтительным любопытством уставились на белый балахон.
- Пиво пити веселие ести! Ибо то не вино демонское, а напиток простой, для честного народа потребный! – под эти слова предводителя на лицах остальной шайка, уже подобравшейся вплотную к вожделенному бочонку, расцвели довольные ухмылки.
- Слава Пророку! – несколько мозолистых грязных рук ухватились за бочонок, и пробка из него вылетела. Разбойнички наперебой подсовывали под пенистую струю родной деревенской кислятины кружки и котелки, у кого что было, и в считанные минуты опустошили бочонок наполовину. С белобалахонистого типа тут же слетела половина спеси, и, размытый пивом, поутих фанатичный блеск в глазах. Крестьяне же стояли чуть в сторонке, ожидая, пока доблестные народные освободители утолят жажду.
Довольно рыгая и хрустя грязной морковкой – на закуску к кислятине и морква сгодится – белобалахонистый Новый Священник с хозяйским видом обошел телегу кругом. Вдруг ещё чего полезного найдется? И приметил с другого краю странный сверток в потрепанной рогожке.
- А это что? – и, не дожидаясь ответа, принялся его потрошить.
- Это моя гитара, Ваша Милость, - впервые подал голос самый младший из селян. Бритоголовый наконец разглядел его, и разулыбался ещё довольнее.
- Гитара? Ну-ка, поди сюда! – паренек подошел, глядя на не него с наивным любопытством и улыбкой деревенского придурка. – Откуда ты такой взялся?
- Брожу вот, Вашмилсть, по деревням, добрые люди вот с собой позвали, на Пророка посмотреть, - синие глаза паренька доверчиво сияли восхищением. – А правда, вы святой, а? Я никогда раньше святых не видал…
- Так это не из вашей деревни мальчик? – бритоголовый кинул строгий взгляд на крестьян.
- Не, Вашмилсть, по дороге к нам прилип. Да он безобидный совсем, Вашмилсть, вона, песенки пел.
- А спой-ка, парень, спой! – остальные разбойнички поддержали бритоголового нестройными радостными воплями. Ну чем не праздник? Пиво задарма, сколько влезет, да ещё под музыку! Только баб не хватает для полного счастья.
- Конечно, Вашмилсть! Что спеть-то прикажете? Я про подвиги рыцарские знаю, и про любовь, а ещё про смешные куплеты…
- Про вдову и мельника знаешь? – вылез один из бородатых с дубинками, - давай, малец!
Светловолосый паренек одарил разбойников светлой улыбкой, запрыгнул на телегу, и, взявшись за гитару, запел.
Через час к лагерю Пророка приближалась колоритная толпа – полудохлая кляча, влекущая крестьянскую телегу, на которой восседал паренек с гитарой, несколько селян и пара-тройка дюжин веселых пьяных разбойников, вовсю дерущих глотки.


- Что за безобразие? Чистый брат мой, почему твои люди в таком виде? Что за гулянки накануне ответственной битвы? – навстречу орущей непотребные куплеты толпе выскочил из лагеря трезвый и сердитый бритоголовый тип. Тощий пьяненький Священник в ответ на упреки старшего собрата только невнятно лепетал что-то о поднятии боевого духа войск и божественной силе искусства. Трезвый белый балахон уже было начал читать проповедь о вреде пьянства и грозить карами небесными и гневом Пророка, но, наконец, обратил внимание на заговорщицкую ухмылку и тычки под ребра со стороны тощего, настойчиво указывающего в сторону крестьянской телеги. Грозить и проповедовать ему тут же расхотелось, и он устремился в центр пьяной толпы, пока кто-нибудь ещё из бритоголовых собратьев не разглядел и не наложил лапу на ценный трофей.
Сальные и жадные ухмылки на лицах двух фанатиков, расталкивающих веселых разбойничков локтями и пинками, убедили Лунного Стрижа в том, что тактику для проникновения в стан противника он избрал подходящую. Оба Новых Священника так и светились предвкушением награды. Юноша одарил их лучезарнейшей восторженной улыбкой наивного деревенского дурачка, и старательно открывал рот, пялил глаза по сторонам и задавал идиотские вопросы, пока довольные своей нежданной удачей фанатики чуть ли не под ручки вели его прямиком к Пророку. Бритоголовые типы сурово зыркали на встречных коллег, всем своим видом показывая, что этот парнишка исключительно их добыча, и попутно навешивали менестрелю на уши бочки лапши. Шатер Пророка, как Хилл и предполагал, находился не в самой деревне, а поблизости, в небольшой роще. И, разумеется, вокруг него толпилось немыслимое количество народу. Одних только белых балахонов он насчитал две с лишним дюжины – фанатики или стояли неподалеку, бдительно следя за всеми, кто только приближался к шатру, или прохаживались между группками отдыхающих мятежников.
Когда Лунный Стриж и сопровождающее рожи подходили к месту назначения, около шатра началась суета. Дюжина бритоголовых выстроилась в два ряда у входа, один из них отдернул занавеску и все дружно завопили «Слава Пророку!», как только из шатра показался их предводитель. Плотного сложения, но не толстый, выше среднего роста, с буйной полуседой шевелюрой, чокнутый проповедник производил впечатление стихийной мощи. Несомненно, многие посчитали бы красивыми четкие орлиные черты его лица, горделивую фигуру и особенно выразительные бархатно-черные глаза. Но не Лунный Стриж. При первом же взгляде на Пророка все волоски на его теле встали дыбом и зашевелились от присутствия ещё более опасного хищника, чем он сам.
В чем-то Ревун оказался прав. Присутствия Света в окрестностях не наблюдалось, а вот Тени – сколько угодно. Серьга в ухе Лунного Стрижа немного нагрелась, напоминая о своем существовании, но вот магической ауры у Пророка, к счастью, не обнаружилось. Светился черно-багровым только амулет в его руках, шестилучевая звезда с камнем цвета застывшей крови, на толстой цепочке. Пророк как раз передавал артефакт своему собеседнику. Тот, пожалуй, тоже заслуживал внимания. Во-первых, тем, что выделялся из окружающей толпы благородной осанкой, манерами и элегантной одеждой. Во-вторых, этот дворянин в чем-то был сродни своему собеседнику, излучая уверенность, силу и опасность. И, в-третьих, он держался с Пророком чуть ли не на равных. К сожалению, разговора их услышать Лунному Стрижу не удалось, лишь несколько слов он с трудом уловил сквозь приветственный ор и лагерный гам. Но их было вполне достаточно, чтобы подтвердить первое впечатление – Пророк назвал дворянина по имени Морс, или Урс, точно Хилл не расслышал, учеником, и промелькнуло название города Луаза и что-то о скорой встрече. Пророк распрощался со своим собеседником, и тот повесил амулет себе на шею. Ему подвели коня, и через минуту только поднявшаяся пыль на дороге напоминала о странном человеке.
С трудом преодолев отвращение, Лунный Стриж изобразил на лице неземной восторг и полное счастье. Как же! Лицезреть самого Великого и Ужасного! Да так близко! Сам Великий и Ужасный не проявил внешне никаких особых эмоций при виде очаровательной юной мордашки, но вот то, что Хилл почувствовал в его душе, вызвало в убийце дрожь омерзения. Этот благообразный святоша воспринимал красивого мальчика как еду. Как паук – толстую, сочную муху, подлетевшую к его паутине. Возблагодарив Светлую и Тёмного одновременно за то, что Пророк так вовремя лишился своего амулета, Лунный Стриж окончательно вошел в роль радостного придурка, подпрыгивающего на месте он переизбытка идиотизма. Пророк, похоже, купился, как и его приспешники. Руки так и чесались немедленно устроить славное развлечение – погром, пожар и мясорубку, чтобы только не ощущать на себе липкое и противное прикосновение паутины. Но при таком количестве вооруженных бандитов шансы уйти целым явственно стремились к нулю.
Когда Пророк заговорил, стало ещё хуже. Паутина обволакивала, усыпляла ядом и путала мысли, нестерпимо хотелось стряхнуть с себя, порвать и сжечь клейкие нити бессмысленных громких слов, пафосных лживых фраз… медная серьга обжигала и пульсировала, помогая разогнать наваждение. Слава богам, что он додумался изобразить полного кретина, от которого никаких разумных слов и действий никто не ожидает. Дикие вытаращенные глаза и рваные движения можно списать на экстатический восторг от речей Пророка. Да, собственно, от окружающей публики его полуневменяемое состояние отличалось только внутренне. Все, кого он мог рассмотреть сквозь мутную болезненную пелену ненависти и жажды крови, валились на колени, бились головами о землю, вопили славу и вообще вели себя, как буйнопомешанные. Самым трудным оказалось повалиться на колени перед Пророком, вместо того, чтобы просто и без затей вцепиться ему в глотку. Лунному Стрижу казалось, что ещё немного, и он не сможет больше себя контролировать. Растерзает Пророка и всех, кого успеет, и плевать на последствия.
Но он удержался. Ругая последними словами Мастера, приучившего его в случае угрозы жизни убивать эту самую угрозу на месте без лишних размышлений. На самом краю, когтями, клыками и хвостом, как перепуганный кот на дереве. Хилл под самый конец гипнотической речи почувствовал, что наваждение рассеивается, спадает с глаз мутная пелена ярости, и возвращается холодная ясность рассудка. Он даже смог взглянуть в глаза Пророку и увидеть то, о чем говорил Ревун. Интересно же, как выглядит Призывающий Тень в процессе исполнения служебного долга! Всего миг, и Лунный Стриж чуть не провалился в такую знакомую и родную Тень. Он успел даже почувствовать, как вырастают за спиной призрачные черные крылья и заостряются десятком лезвий пальцы. Такого быстрого и полного вхождения в боевой транс он ещё не испытывал. Особенно крылья… до сих пор он, как и все остальные, был уверен в том, что призрачные крылья Хисса не более чем легенда.
А вот вид снаружи Лунному Стрижу совершенно не понравился. Признаться себе, любимому, что иногда выглядишь таким монстром, было настолько неприятно, он на мгновенье усомнился в правильности выбранной профессии. Такими глазюками малолетних  хулиганов пугать, чтобы ночью писались в кроватку! И городскую стражу от пьянства лечить, являясь из подворотни вместо зеленых гоблинов. Тьфу, гадость!
Все дальнейшее оказалось таким же простым, как и противным. Паук явно не собирался отпускать свою еду дальше трех шагов, даже в ближайшие кусты Лунного Стрижа сопровождали четверо белобалахонных прихвостней Великого и Ужасного. Слушать самовосхваления и поддакивать тоже было можно. Ну, правда, несколько хуже, чем уползать от Найрисской Гильдии по сточным трубам… там, по крайней мере, улыбаться не приходилось. Можно было даже запихнуть в себя, невзирая на тошнотворный привкус, миску солдатской каши – Великий и Ужасный милостиво пригласил менестреля поужинать с ним. Потерпеть пришлось всего пару часов, и, как только стемнело, Пророк выгнал всех обиженных подхалимов из своего шатра. Нетерпелось пауку, а делиться и подавно не хотелось.
 Особо не вникая в ахинею, что нес проповедник, - да что вникать, и так понятно, к чему ведет, - Лунный Стриж кивал согласно, хлопал наивно глазками, позволяя пауку придвигаться поближе, томно вздыхал и облизывал губки. Короче говоря, строил из себя малолетнюю шлюшку. И настороженно прислушивался к обстановке вокруг шатра, выжидая подходящий момент. Что и как делать, он уже решил. Можно было, конечно, прямо сейчас без затей свернуть пауку шею и свалить по-тихому, но это, право же, совсем не интересно. Тонкая артистическая натура вкупе с врожденным чувством прекрасного настойчиво требовала грандиозного и красочного представления, желательно с фейерверком и как можно большим количеством как массовки, так и благодарной публики. Да и опробовать на деле крылышки очень уж хотелось.
Момент представился довольно скоро. Продолжая изображать из себя дитя борделя, Лунный Стриж перешел от пассивного согласия к активному соблазнению. Краснея и смущаясь, он робко подставлял коленочку и развязывал ворот своей рубашки, сетуя на жару, одиночество и неся ещё какую-то несусветную чушь хорошо поставленным сексуальным голосом профессионального совратителя девственниц. Не избалованный искренним вниманием красивых юношей, Пророк потерял бдительность при первой же попытке Лунного Стрижа завалить его на ковер и запустить руку в штаны. Убийце не стоило ни малейшего труда в нежном объятии надавить на определенную точку на шее Пророка и обездвижить его. Душа незаурядного балаганного дарования наконец была довольна. Публики всего ничего, но зато какая публика! Преображение сексуально озабоченного смазливого придурка в полноценного Призывающего Тень оказало на Пророка потрясающий эффект. Сначала в затуманенных страстью небесно-синих глазах заклубилась бездонная голодная чернота, розовые припухшие губы раздвинулись в клыкастой улыбке, шелковистая белая кожа потемнела и покрылась антрацитовой чешуей, с тихим шуршанием развернулись нетопыриные призрачные крылья, померкли светильники и замерли все звуки… Пророк попытался хотя бы закричать, но не смог издать ни звука. Ему только и оставалось, что смотреть на отражение собственных глаз в черных зеркалах на нечеловеческом жутком лице с довольной мальчишеской ухмылкой.
Для пущей надежности Лунный Стриж аккуратно отрезал Пророку голову собственными когтями, больше похожими на длинные кинжалы, попутно возмутившись столь неудобной для нормальной жизни формой рук. К его удивлению, стоило ему подумать о том, что лучше бы обыкновенные пальцы, руки вернулись к изначальной форме. Весьма кстати – засунуть голову Пророка в заплечный мешок с помощью десятка острейших кинжалов вряд ли кому-нибудь бы удалось. Облив тело ламповым маслом и гномьей водкой, нашедшимися тут же, Лунный Стриж с сожалением кинул последний взгляд на гитару, отрастил снова когти и опрокинул горящую лампу.
Он взлетел вместе с первыми языками пламени, прорывая крышу шатра, и издал самый противный и душераздирающий не то крик, не то вой, подобающий настоящему демону. Получилось неплохо – проснулись все, вплоть до деревенских собак, поддержавших благое начинание солидарным воем. Внизу суетились фигуры в белых балахонах, пинками и криками поднимая растерянных разбойничков и пытаясь затушить пылающий шатер. Лунный Стриж завыл ещё разок, чтобы привлечь внимание публики, и, заложив крутой вираж, чуть не врезался в ближайшее дерево. Демоновы крылышки плоховато слушались с непривычки, но исправно держали в воздухе. Для его задумки же требовалась хорошая маневренность, так что с очаровательными крылышками пришлось пока распрощаться. Он спрыгнул на землю и сосредоточил свое внимание на носителях белых тряпок. Их оказалось не так уж и много, всего десятка четыре. Правда, за последними двумя пришлось немножко погоняться. Они успели-таки сообразить, что явившиеся за Пророком демоны собираются захватить к Хиссу и всех его верных приспешников, но вот убежать достаточно далеко уже времени не хватило.
Оглядев напоследок учиненный разгром и разбегающихся в панике бандитов, Лунный Стриж подобрал упавший мешок, выцепил из кучи барахла у одного из непогасших костров кусок рогожи и завернул голову в него, обругав себя болваном безмозглым – кто же в здравом уме сует свежеотрезанную голову просто в мешок! Вся рубашка изгваздана, и вообще, что за вид! Вспомнив, что неподалеку есть река, Лунный Стриж снова превратился в демон знает что с крылышками, и, поднявшись над деревьями, довольно быстро её нашел. Устроившись на другом берегу, он старательно отстирал одежду, помылся сам и залетел на самое здоровое дерево, поспать немного. Как ни странно, в эту ночь ему снились светлые и приятные сны. Про беззаботных птичек и вкусных паучков.