По улице, залитой холодным весенним солнцем, шел, почти бежал, человек в пальто и размахивал руками. Вид его был необычен - волосы всклокочены, глаза горели, к тому же руки в замахе двигались неестественно, как бы против воли, и ноги ступали неуверенно и шатко, словно продирались сквозь невидимую толщу воздуха. Будто им кто управлял, вертел как большой безвольной куклой.
Ну, сколько ты меня будешь мучить, куда ты меня ведешь, бурлила в голове человека мысль. Я не хочу, не хочу идти! Я устал, можно мне посидеть? Вот скамеечка, маленькая, уютная, как раз для одного человека, и народу поблизости никого нет, можно, я присяду?
Нет, рано, мы еще не пришли, отвечало человеку нечто, сидевшее внутри. Ты должен это увидеть и вспомнить. Это твоя жизнь, как ты не понимаешь! Тебе, что, не хочется понять свое предназначение, узнать, зачем ты родился? Посмотри на себя, в кого ты превратился? Вперед, не останавливайся! И не испытывай меня.
Да что ты о себе вообразила, вскричал в гневе и смятении человек. Ты уверена, что у тебя получится, что это именно то, что мне надо? Хватит мне указывать, как жить, что делать. Сам знаю, не маленький. Сейчас же прекрати командовать!
Все люди дети, ответило нечто. Не ведают, что творят. То им одно подавай, то другое и всегда они чем-нибудь недовольны. А между тем все, что нужно для жизни, то, что люди называют счастьем, вот оно, рядом, только руку протяни. Ну, все, пришли. Смотри. Узнаешь? Вот скамейка, садись и вспоминай. У тебя три минуты.
Человек сел, отдышался. И куда его привели? Двухэтажное, кирпичное здание с дубовой дверью и кованым чугунным навесом. Что в этом здании такого, что надо было так спешить? Старая дореволюционная постройка, есть в городе и такие, не все еще уничтожено. Человек поднял взгляд, невольно задерживаясь на втором этаже. А это окно, третье с угла, как будто знакомое - стекло, треснутое с угла, узкая форточка… Разве он здесь когда-нибудь был? И тут, словно пелена спала с глаз - человек все вспомнил. Здесь, в этом здании, он родился. Это был роддом.
Надо же, вспомнил, усмехнулось нечто. А я думало, не вспомнишь. Но на то и память, чтобы терзать и наказывать своего владельца. А дальше что было? Вот это и есть моя, то есть твоя основная загадка. Когда тебя вытащили на свет и обрезали пуповину, ты долго молчал и не открывал глаз, одна из нянечек даже подумала, что ты задохнулся. Но потом ты вдруг громко пробасил и все засмеялись, а кто-то сказал, ну, этот певцом будет. И в ту же минуту, как в подтверждение, из здания напротив, в котором размещалось училище искусств, донеслось ответное пение. Видимо, там разминались басы. Так что ты певцом родился. Вот так.
Что ты несешь, удивился человек, нервничая, какой певец. Я инженер, окончил технический вуз и никогда музыкой не занимался. Что ты выдумываешь!
Ничего я не выдумываю, ответило нечто. Я и есть твоя музыка, о существовании которой ты забыл. Три минуты прошли, я удаляюсь. Если вспомнишь обо мне, позови, я, так и быть, вернусь. Прощай.
Человек остался один. Душа его опустела, сопротивляться было нечему, и жизнь на какое-то время потеряла смысл. Человек встал, прошелся возле роддома, взглянул еще раз на окно второго этажа и направился через городской сад к реке. Давно я не был в этих местах, сказал он сам себе, пойду пройдусь.
Стояла яркая весна, бесшабашный апрель гонял по небу облака, играл ветками деревьев и торопил, звал к реке, прибывавшей день ото дня. Человек вошел в сад и застыл от восторга - до того вокруг было красиво! Все гармонично и естественно, все на своих местах – река бежит, облака плывут, деревья растут, птицы поют – все обусловлено самой необходимостью существования, природа не терпит пустоты. А что же человек, ее вершинное создание? Все время в поисках, мучается, страдает, а во имя чего? Зачем? Жить надо так же легко, как птицы, как деревья, как река, несущая свои воды, в этом смысл жизни. А что такое смысл? Жить с мыслью? С какой мыслью? Вот если бы стать птицей и не думать обо всем этом, а просто жить, существовать как неотъемлемая, неосознанная часть природы…
- Томилин Андрей? Какая встреча! Сто лет, сто зим! Откуда в наших краях?
Человек вздрогнул от неожиданности – перед ним стоял, широко улыбаясь, его старый друг, художник Виктор Мухин, чья мастерская была неподалеку от сада.
- Да так, - смущенно ответил Томилин. – Весна.
- А, понятно, - протянул художник. – Тогда, может, зайдешь? Выпьем, поговорим. А то все один да один.
- Можно, - согласился Томилин и они пошли.
Мастерской встретила Томилина нагроможденностью картин, лежавших и висевших повсюду, душным запахом масляных красок вперемешку с въевшимся в потолок и стены табаком и привычной неряшливостью мужского быта.
- За встречу, – Мухин подал Томилину стакан, они чокнулись. – Ну, как тебе у меня? Ничего нового не заметил? – он хлопнул себя ладонью по лбу, - совсем забыл! Ты же у меня в первый раз. Идем, покажу тебе свои работы, - Мухин вскочил и пошел к галерее, устроенной под потолком мастерской, где на стеллажах лежали свернутые холсты, стояли плотными рядами картины на подрамниках. - Все, что натворил за двадцать семь лет. Ровно столько мы с тобой не виделись. Да, летит время. И просто летит, а даже…Черт, не знаю, как сказать. Да это и не важно. Здорово, что я тебя встретил. Ты не представляешь, как я рад, Томилин!
Томилин шел за Мухиным, слушал его увлеченно-сбивчивые речи, скользил взглядом по сменяющим друг друга пейзажам, этюдам, портретам, и молчал. Случившееся не отпускало. Что это было – сон, наваждение или он уже сходит с ума? Старческий маразм вроде ему еще не грозит. Тогда в чем дело? Образовавшаяся между тем пустота росла, сбивая налаженный ритм жизни, заставляя нервничать и искать выход. Выход из чего?
- Слушай, Виктор, а ты мне можешь объяснить, сказать, как рождаются картины? Откуда они приходят? – спросил Томилин.
- Как тебе сказать? – задумался Мухин. – Сваливаются как снег на голову. То по неделям хожу, воздух пинаю, все, что ни начну, все не то, не нравится. А то вдруг - раз и пошло, остановиться не могу. Вечер, другой и картина в общих чертах готова.
- А потом?
- Что потом? Потом начинаю править. Процесс этот долгий, но радостный. Править всегда легче. Я ведь профессионал, руку набил. А тебе это зачем? Ты, насколько я помню, технарь.
- Да, все правильно, я – инженер, начальник отдела, всю жизнь в железе копаюсь. А теперь вот не знаю, правильно ли я поступил…
- Правильно что? – Мухин внимательно посмотрел на Томилина.
- Да так, к слову пришлось, - ответил уклончиво Томилин. - Живопись у тебя хорошая…
- Нет, раз уж начал, договаривай, - отрезал Мухин. – В сторону не уходи. Пойдем-ка.
- Нет, правда, мне понравилось…
- Пойдем, - сказал решительно Мухин и потащил Томилина силком с галереи.
И зачем он разоткровенничался? Будто от этого легче станет? Кому? Свою душу человек разгадать не может, а уж чужую и подавно. Определенно, он сходит с ума.
- А я смотрю, какой-то ты не свой. Что случилось? Выкладывай, легче станет, - наседал на друга Мухин. – Сам не однажды бывал в переделках. Давай, изливай душу. Я весь внимание.
Ну, чего молчишь? Выкладывай. Расскажи все, как есть. Про то, что жизнь прожил зря, что музыку забыл, что на душе муторно. Выкладывай, не стесняйся. Если что, помогу.
Ты откуда опять взялась? Что тебе от меня нужно? Какая ты музыка! Музыка должна успокаивать, лелеять, а ты что делаешь? Я с ума скоро сойду от твоей помощи!
Откуда ты знаешь, какая бывает музыка? Музыка бывает разная. Есть Чайковский и Вагнер, Сен-Санс и Мусоргский. А “Мефисто-вальс” слышал? Я – музыка твоего подсознания. Хочешь ты или не хочешь, отныне придется тебе со мной считаться.
А пошла ты, знаешь куда? До сих пор жил без тебя, проживу и сейчас! Уходи и не возвращайся. Я не звал тебя, чего ты вернулась!
Нет, милок, теперь мы не разлей вода, друзья навек. Куда ты, туда и я.
Обманщица! Врешь, все врешь! Никакая ты не помощница, и не друг мне! Так друзья не поступают. Мне плохо, а ты наслаждаешься. Палач!
Запомни, ничего в этой жизни не делается просто так. Путь к самому себе неровный и долгий.
- Что с тобой, Томилин? Андрей, очнись! – Мухин возмущенно тряс теряющего сознание Томилина. – Этого еще мне только не хватало! Ну, очнись же! Андрей!
К Томилину возвращалось сознание. Надо взять себя в руки. Ничего страшного не случилось. Если совершил ошибку, надо ее исправлять. Ну, что ж, певцом, так певцом.
- Слушай, Виктор, - сказал Томилин.
- Очнулся. Ну, наконец-то! А я было подумал, - Мухин засуетился. – Я сейчас чайку заварю. Чай у меня классный, цейлонский.
- Да подожди ты, спросить я хотел.
- Ну, спрашивай. А я чайник пока поставлю. Одно другому не мешает.
- Мешает. Мне мешает, - раздражаясь, сказал Томилин.
Мухин остановился, недоуменно глядя на друга.
- Как думаешь, - спросил Томилин, - мог бы я стать певцом?
– Чего? Певцом? Не знаю, не думал. В твои-то годы…
- А какие мои годы? Ну, подумаешь, полтинник разменял.
- Ну, если хочешь, кто ж тебе мешать будет, - Мухин хлопнул Томилина по плечу. – Старик, если чувствуешь, что можешь, надо пробовать. Всегда нужно быть готовым к переменам. А сидеть, сложа руки – добровольное самоубийство. И для художника, и для любого другого человека.
Приободренный Томилин вышел на середину мастерской, заложил руки за спину, он не раз видел, как это проделывали настоящие певцы, и запел.