Только в школе Анастасия Михайловна забывала все сомнения и тревоги, становилась совсем другой: интересным рассказчиком; заинтересованным собеседником; эрудированным, прекрасно знающим свой предмет, педагогом.
Осенью заведующая Гор ОНО Вера Григорьевна Готовцева настояла на том, чтобы Анастасия Михайловна приняла на себя руководство школой № 7 им. Н.К. Крупской. С этого дня и начались у Насти неприятности.
На место директора в этой школе претендовала завуч: Кравец Людмила Васильевна. Весьма уважающая себя дама, была уверена в том, что именно ей достанется эта должность. Когда же директором было назначено постороннее лицо, тем более даже не из их школы, началась настоящая травля.
Гонение было обставлено настолько искусно, настолько виртуозно, что доказать причастие к этому завуча было не возможно. Людмила Васильевна была женщиной, наделённой способностью (граничащей с талантом) к интригам, подставам, подвохам. Вскоре весь коллектив школы был втянут в нечестную игру: игру в одни ворота. Насти хватило только на полгода такой жизни, а точнее выживания во враждебной ей среде.
И несмотря на то, что Лариса, её давняя школьная подруга, просила потерпеть, ведь Насте обещали в середине года дать однокомнатную квартиру, та не смогла больше выдерживать постоянного напряжения, и, после очередного скандала, организованного неутомимым завучем, подала заявление об увольнении.
Вера Григорьевна уговаривала остаться, обещала перевести Кравец в новую, только что образованную школу, но Анастасию Михайловну уговорить уже было не возможно, и это было вовсе не упрямство, а усталость, не желание продолжать бесполезную борьбу. Заявление всё же было подписано, и Анастасия Михайловна, наконец, вздохнула с облегчением: она была свободна. Свободна, как птица!
К тому времени её школьная подруга Лариса окончательно порвала со своим Николаем, который так и не решился жениться на ней, да ещё и подгуливал втихомолку, обвиняя подругу во всех смертных грехах. Разрыв был громогласным, на весь их маленький городок. Разговорам не было конца: «тряпочный телефон» работал без устали. Что-что, а помыть чужие косточки досужие кумушки городка очень любили: мёдом не корми — дай посплетничать. А тут такая тема!
Лара вновь списалась с матерью с намерением вернуться под родную крышу: её непоседливая душа снова алкала перемен. Уже закупались подарки, но билет ещё куплен не был: что-то держало Ларису, мешало её отъезду. Когда она поняла, что именно, то без колебания предложила Анастасии Михайловне:
-Настя, хочу предложить тебе сменить место жительства... Поехали со мной?
-??
-Ну, что ты будешь делать здесь одна?
Настя сначала была удивлена таким поворотом событий, даже немного шокирована: бросить всё, что с таким трудом ей досталось, столько лет отвоёвывалось у Судьбы?! Но прошло несколько дней, страсти улеглись, и этот выход уже не казался необдуманным, взбалмошным, не свойственным зрелой, неглупой женщине.
-«А что, если и правда уехать? - думала Анастасия Михайловна. - Новые места — новые ощущения, новые возможности... Новая жизнь... Что, если и в правду?»
После некоторого колебания, тяжёлых раздумий, Настя решила, что в этом городе её больше ничто не держит и согласилась с доводами подруги. Вскоре они уехали вдвоём, с чемоданчиками в руках, распродав всё, что можно — остальное раздарили соседям.
Вот так Анастасия Михайловна попала в Воронеж, где жили мама Ларисы с сыном. Пришлось начинать всё сначала, с нуля. Для человека, привыкшего к оседлости, к определённому кругу людей это было нелегко: Насти было уже 42 года, и она не привыкла к спонтанной перемене мест. Пришлось заново привыкать к людям, городу, новой школе, новым ученикам.
Начинать всё сначала в таком возрасте всегда нелегко, но Анастасия Михайловна, благодаря своему трудолюбию, настойчивости, благодаря своему незлобивому, доброму характеру, за пять лет смогла заработать и моральные: уважение, авторитет; и материальные — однокомнатную квартиру в пятиэтажной «хрущёвке», дивиденды. Правда тут, если честно, не обошлось без помощи брата Ларисы, который в городе был не последним человеком.
За эти годы Настя очень сошлась с матерью Ларисы — Таисьей Дмитриевной и сыном Олегом, став для них близким человеком. Лара в это время снова колесила по просторам Родины, ища новые приключения на свою бедовую голову.
Тётя Тася с внуком жили порой очень скудно: Лариса, в погоне за очередным мужем, часто забывала посылать им деньги на жизнь. Олег однажды предложил:
-Бабушка, давай подадим на маму в суд, чтобы она платила нам ежемесячно алименты?
Но та ответила внуку:
-Ну что ты,внучек, я не хочу, чтобы она проклинала нас с тобой.
Жили они на 50 рублей, которые ежемесячно давал тёте Тасе старший сын, и она, как человек, очень щепетильный и гордый, никогда не просила большего. Работать старая женщина уже не могла по состоянию здоровья, а пенсию не получала, ведь большую часть своей жизни она проработала в колхозе, а документов, подтверждающих это, не сохранилось, как и у большего числа женщин её поколения.
Видя затруднения, с которыми сталкивались мать и сын школьной подруги, Настя, как могла помогала им, всегда дипломатично находя для этого подходящий предлог.
После того, как Олег закончил школу, тётя Тася с внуком уехала к Ларисе, которая к тому времени уже была в Средней Азие. Настя вновь осталась без близких ей людей. Несколько лет они переписывались, сообщая друг другу о изменениях в жизни. Лариса писать любила и умела. Настя всегда радовалась, получая весточку от подруги.
Вообще Лара была человеком лёгким, много знала всяческих пословиц, шуток-прибауток, историй, была прекрасным оратором — могла увлечь каждого, кто её слушал. Её подруга была человеком-праздником, женщиной мечтой — так её называли многие мужчины, с которыми она встречалась.
Видимо, из-за этой открытости, лёгкости, общительности Настя и прощала Ларе все её «выкрутасы». Каждое письмо от подруги, было для Насти, как нечаянная радость, как окошко в другой мир: мир вечного праздника, мир приключений.
В 69-году умерла тётя Тася, и связь с Ларисой прервалась на многие годы, но Настя до сих пор помнит Таисию Дмитриевну - эту простую, необразованную, русскую женщину, щедро наделённую природой мудростью, добротой и юмором, позволившим выжить ей в самые трудные годы: репрессий, войны, послевоенного восстановления. Выжить и поднять троих детей, вывести их, как она любила говорить, в люди.
Настя вспомнила её слова, сказанные однажды в адрес дочери: - «Нашу Лариску только могила исправит». Это сказано было без злобы, без осуждения, а скорее с сочувствием и сожалением.
-«Мать — есть мать! - подумала тогда Настя. - И ей жаль своё дитя, каким бы непутёвым оно не было».
Подумала и у самой защемило сердце, ведь столько лет она ничего не знает о своей собственной дочери - о Варе. Последняя ниточка, которая ещё могла бы их хоть как-то связывать, исчезла: умерла Любовь Ивановна, не на долго её пережил и Виктор Николаевич, Татьяна вышла замуж, оборвав все прежние связи.
Ушла из жизни и тётя Тася, ставшая для Насти очень дорогим и близким человеком. Именно от неё Настя многое узнала о своей семье, то чего не знала раньше, или не помнила из-за малого возраста. Тётя Тася хорошо знала родителей Насти, их семью, и вспоминая о них, говорила, что Настя очень похожа на отца: такая же серьёзная, немногословная, головастая.
-А моя Ларка — ветер в поле! - говорила она, - Как только увидит очередные штаны — про всё на свете забывает! И всё — сразу за ними на край света...
В очередной раз, потеряв друга, Анастасия Михайловна вдруг ясно ощутила, что близкие, дорогие сердцу люди — это, как корни, соединяющие с жизнью: смерть каждого из них, обрывает эти корни, делая людей лёгкими, невесомыми шариками перекати-поля, которые, лишившись этих корней, удерживающих на поверхности жизни, несутся куда-то неприкаянные, ненужные уже никому. Безжалостная непогода катит эти маленькие комочки — сплетения ветвей, жил и нервов прочь от места появления на свет, куда-то в неизвестную чужую даль, ломая их о выступы, чужие корни, чужие жизни.
Особенно ясно Настя осознаёт это теперь, спустя без малого тридцать лет, в своей одинокой, пустой квартире, прикованная к инвалидному креслу. Хотя долгая трудная жизнь научила Анастасию Михайловну не хныкать, терпеть, много думать: одиночество всегда усиливает мыслительные способности индивидуума, если оно — друг, союзник. Настя сумела превратить его в друга, потому что, несмотря на то, что время отняло у неё силы и здоровье — осталась память о близких, дорогих её сердцу людях.
Человеческая память очень странная штука: она может быть и палачом, представ в образе безжалостном и страшном; может быть и судьёй, помнящим каждый неверно сделанный шаг, каждую ошибку; может быть и другом, сохраняя и выдавая на поверхность добрые, дорогие сердцу воспоминания, лица, события, чувства.
Когда начинает говорить память, Анастасия Михайловна достаёт альбом, смотрит фотографии, вспоминая родных людей, дорогих и единственных своих друзей, любимых. Особенно часто она достаёт последнюю фотографию Вари, которую та прислала в конце 63-го года.
Настя пытается представить какой теперь стала её Варенька, но память всегда выдаёт полудетскую округлость щёк, озорные глаза, золотистые завитки волос.
-Где же ты теперь, моя девочка?- вопрошает старая женщина. - За что ты так обиделась на меня? Почему не простила?
Анастасия Михайловна несколько раз писала на тот адрес, где раньше жила Люба (других адресов у неё не было), в надежде, что кто-то отзовётся, но всё напрасно. И вот, когда она совсем уже перестала надеяться, вдруг пришло письмо от Татьяны — первой снохи Любы.
Татьяна Петровна писала о том, что Владимир за эти годы побывал во многих местах: в ЮАР, на Кубе, в Монголии, а сейчас живёт в Москве. Татьяна не называла Варю иначе, как она, с ней. Написала, что детей у них нет: видно Бог наказал за предательство и подлость.
-Странно, - почти горестно усмехнулась тогда старая женщина, - такая древняя старушенция, а внуков до сих пор нет... Не бабушка, просто старуха...
Эти мысли обостряли у Насти чувство сожаления о том, что она никогда не увидит ни внуков, ни правнуков, не сможет подержать их на коленях, прижать к себе. Одиночество усиливало осознание того, что её жизнь прожита напрасно: жизнь - ошибка, жизнь — боль.
Спустя годы она обвиняла себя за всё: и за свою чрезмерную жестокость, за не умение прощать слабости других, за то, что именно по её вине прервались отношения с дочерью. Если бы она не встала тогда в позу, решив раз и навсегда, что предательство простить нельзя, всё было бы совсем по другому — совсем иначе.
Теперь Анастасия Михайловна прекрасно понимала, что сама себя приговорила к одиночеству, и сама живёт им все эти долгие годы.
-Господи, - молила она, - зачем ты отобрал у меня только силы и не отобрал память?! Я бы тогда не ощущала, с такой силой и болью, вину, за свою глупую, никому не нужную порядочность, которая явилась, по сути, глупостью вдвойне... Как трудно жить на свете, когда человек начинает терять смысл жизни, уверившись в своей ненужности, никчёмности.
-«Люди говорят, что надежда умирает последней, — думала Анастасия Михайловна. - Но моя надежда умерла давно, а я всё живу... Сейчас бы я с радостью отдала жизнь только за один час встречи с дочерью... Всего за один час...
Настя металась по комнате, словно ища выход из замкнутого круга, как слепая натыкаясь коляской на предметы. Не осознавая того, что ведёт себя неразумно, необъяснимо, странно. Паника охватила её с такой силой, что она начала биться в коляске, хрипло дыша и выкрикивая отдельные слова: - Нет!... Нет... Не надо!... Варя... Варенька!… Прости!... Прости...
Неизвестно, что могло статься с ней в эту минуту, если бы от чрезмерного морального и физического напряжения она не потеряла сознание. Это ей и спасло жизнь. Когда, спустя какое-то время, Настя пришла в себя, она долго и внимательно смотрела перед собой, соображая, что произошло.
-Почему я вела себя так странно? - удивилась она вслух, - Никогда раньше не срывалась, всегда держала себя в руках... Что произошло?
У Анастасии Михайловны было странное ощущение, словно сотни невидимых глаз следят за ней, как за подопытным кроликом, ожидая дальнейших действий. Пытаясь успокоиться, взять себя в руки, она поставила на плиту чайник, накрыла на стол, поставила на место упавшие во время «припадка» предметы. Когда чайник вскипел, заварила себе чай с мятой — самое лучшее средство для успокоения нервного срыва.
Чтобы отвлечься от неприятного ощущения присутствия постороннего внимания, Анастасия Михайловна сняла с полки свою любимую книгу, написанную профессором Преображенским по истории древнего Рима. И неторопливо начинала листать её. Среди страниц вдруг возникла фотография дочери, с милым, улыбающимся лицом.
-Странно, -удивилась женщина, - как она попала сюда? Я отчётливо помню, что положила её в альбом.
Решив проверить себя, она взяла тот альбом, в котором хранила самые дорогие, самые заветные фото: фотографий Вари там не было — ни одной. Этот факт ещё больше насторожил старую женщину, всё более усиливая сомнение и тревогу. Теперь она была уверена, что кто-то следит за ней.
-Не нужно этого делать! - сказала Настя, обращаясь в пространство, - Я не в том возрасте, чтобы со мной шутить!
Ответа на её возгласы не последовало, и Анастасия Михайловна решила:
-Ну, всё, я схожу с ума. Навоображала себе непонятно что... Это уже смахивает на паранойю, Анастасия Михайловна... Нужно заняться делом, чтобы не лезли в голову всякие глупости.
Взгляд Насти снова упал на фотографию Вари, вынутую из книги. Долго, немигающим взглядом, Настя всматривалась в родное лицо своей девочки, пытаясь представить, как дочь выглядит сейчас. Неожиданно ей удалось это: Варя всё так же красива, но почему-то возникла в необычайном отображении, как на полотнах старинных мастеров. Поэтому красота эта, словно подёрнута налётом времени: маленькие морщинки, усталые глаза, седые пряди в причёске, чуть погрузневшая фигура. Эти изменения не портили Вареньку, но отчего-то вызывали чувство сожаления и тоски.
Образ настолько осязаем, настолько реален, что Настя от неожиданности закрыла глаза, вновь решив, что её подводит рассудок. Когда же она открыла их, в комнате кроме неё не оказалось никого.
-Надо же, что привиделось? - удивилась она. - Как разыгралось воображение... Но уж очень похоже — словно живая... Моя дочка уже, наверное, на пенсии. Столько лет прошло... Рассказать кому — не поверят. Поэтому и не рассказывала никому. Ведь в том, что произошло в 64-м году виновата и я сама. Даже, пожалуй, больше, всех остальных... Посторонний человек такое вряд ли сможет понять. Потерять дочь из-за принципа? Настоящий бред!
Тем более из-за той истории никто не пострадал: Татьяна, первая жена Виктора, вскоре вышла замуж за хорошего человека, и живёт с ним до сих пор. Максим, сын Владимира, стал известным в своих кругах, музыкантом. У него образовалась крепкая семья. Его жена, Леночка — тоже музыкант. У всех — всё хорошо. Только у неё самой...
Пострадала больше всех именно она, и никто другой. Именно её сейчас гложет вина за всё содеянное и не содеянное, за то, что убедила себя в том, что дочь совершила бесчестный поступок, и не смогла перешагнуть через свою принципиальность, через «патологическую честность».
-"Ах, эта память! - думала Настя. - Память — судья, память — палач... Как бы я хотела хоть одним глазком увидеть свою Вареньку... Попросить у неё прощения... Может быть, тогда стало бы легче?"
Её мысли прервал методичный, негромкий стук в дверь. Анастасия Михайловна от неожиданности вздрогнула и прислушалась, опасаясь слуховой галлюцинации. Стук повторился громче, настойчивей, требовательней. Старая женщина на мгновенье ощутила, что много лет ожидает этого стука: послания из своего прошлого. Это было, как прозрение, как знак свыше: именно так, а не иначе. Она вздохнула облегчённо: ну, вот, наконец-то, свершилось!
Настя несколько секунд возилась с замком: руки подрагивали от сильного волнения. Когда дверь неслышно распахнулась, то за порогом она увидала женщину, возникшую сегодня в её воображении.
Настя выдохнула:
-Здравствуй, доченька!
И женщина, внимательно глядя на неё, ответила:
-Здравствуй, мама...
Продолжение: http://www.proza.ru/2009/02/11/605