Белые одежды
Они лежали под деревом, которое жителю северных равнин привычнее будет назвать кустом – так оно было легковесно и витиевато. Тени почти не было. Женщина смотрела в небо, и ей не мешали колеблющиеся кружева чахлых листиков, а мужчина смотрел на женщину, и ему не мешали легкие подвижки и трепетание теней на её лице. Он смотрел на её движущиеся вслед за облаками глаза, и ему это было интересно. Глаза женщины то останавливались на секунду, то вновь начинали своё судорожное движение, сходное с движением вёсел на галере. Вверх, вниз, вправо, влево, проговаривал про себя мужчина, но это не значило ничего, ровным счётом ничего. Он не пытался понять, зачем он это делает, просто смотрел и смотрел. Неожиданно его что-то отвлекло от такого увлекательного занятия. Мужчина повернул голову и с любопытством всмотрелся в то место склона, из-за которого вот-вот должен был появиться источник заинтересовавшего его шума.
На пологом спуске горы, загородившем вид на дорогу этой паре, сначала показалась легким облачком пыль, потом толпа. Не в прямом смысле это была толпа, люди шли довольно организованно. Они не шли в ногу и вообще не соблюдали какого-либо порядка в движении, но почтительное расстояние от первой малочисленной группы до второй и торжественная целеустремлённость всех людей вместе делали их совсем на толпу не похожими. Скорее это была процессия, двигавшаяся с определённой целью или военный отряд, скованный в воле невидимой дисциплиной. Вскоре эти люди прошли совсем близко от отдыхавшей под деревом пары, да так близко, что отчётливо различался звук чиркающих по дороге подошв сандалий, подбитых деревянными накладками. Мужчина и женщина приподнялись со своего места, покинули удобство плаща, накинутого на стелившийся по земле кривой ствол дерева-куста, служивший им подушкой, и с любопытством уставились на прохожих.
Это было удивительно. Никогда в горы не поднималось столько народа, да ещё используя не дорогу к перевалу, по которой постоянно, хотя и редко проходили купеческие караваны, а простую тропу, образованную пастухами с животными, неудобную и в этом месте, ещё и сильно запылённую. Это там, в горах, уже высоко-высоко, исчезнет пыль и тропа исчезнет. Она станет лугом, покрытым зелёной, невыгоревшей на солнце травой, которая сохранится не благодаря отсутствию света, а благодаря прохладе и свежести горного воздуха, прозрачного и спокойного в летнюю пору.
Когда толпа прошла мимо, а тайна её похода осталась так парой и неразгаданной, от неё вдруг отделился старый, седой человек, с курчавой тёмной бородой, будто отрезанной и поставленной на его лицо от человека молодого и совершенно не седого. Он подошёл к вскочившему на ноги мужчине, протянул руку женщине, помогая и ей подняться, посмотрел на обоих, будто бы с сожалением и кивнул головой.
- Доброй тебе дороги, уважаемый путник, что привело тебя в наши глухие места, которые только и известны, что козам, пастухами, да Богам?
- И тебе доброго дня, несчастный счастливый человек, - молвил старец, не опуская взгляда, но и не выдавая им своих намерений.
- И всё же, что? – Настаивал мужчина, рискуя показаться невежливым.
- Важные решения, во исполнение которых мы движемся, - ответствовал старец, а, подумав чуть, добавил:
- Хотя я и не должен тебе это сообщать, даже в пустом разговоре.
Старец легким кивком поклонился и проследовал за своими спутниками, которые, двигаясь не быстро, всё же ушли довольно далеко. Разговор он продолжать не стал, но когда догнал товарищей, то обернулся и, показалось даже, что он махнул мужчине и женщине рукой.
«Показалось», - подумал мужчина. «Он попрощался с нами», - уверена была женщина. Толпа превратилась в точку на горе. Глаза человека, даже молодые и зоркие несовершенны. Они видят только то, что хотят или то, что им будет показано. Они не видели того, что видели и знали о том, что видят, всё старцы.
Путь их длился и длился, но никого это не волновало, будто бы и не было самого понятия времени, а просто обыкновенный вечный путь, который надо не пройти, а лишь ему следовать.
Мужчина уже обнимал женщину, он не встречал привычного и изрядно надоевшего сопротивления, вот она уже застонала, вот и мужчина успокоился и упал рядом на помятый плащ, а старцы всё поднимались вверх, всё шли к небу, не покидая пока и земли.
Старец с курчавой чёрной бородой теперь шёл впереди. Он не оборачивался, никого ни о чём не спрашивал, скорее это была привычка, ведь спрашивали всегда и обо всём его, а не наоборот. Цель была близка. На самом пике горы, достигнутым удивительным образом так легко, безо всяких приспособлений, старец остановился. Спутники его сгрудились вокруг, и молчание стало главным, что их теперь объединяло.
- Никто, ни один небожитель не хочет мне ничего сказать, ни о чём меня спросить, - утвердительным тоном задал вопрос старец с молодой бородой.
- Я осмелюсь, я спрошу, - выступил вперёд старик, оказавшийся маленьким мальчиком в лучах ничем не останавливаемого солнца.
- Крепко ли ваше решение? Так ли всё плохо? Неужели мы бессильны сделать что-либо?
- Ты всегда торопишься, не осуждаю тебя, не гневаюсь, но поправь свой лук, которым ты поражаешь цели, лежащие под деревьями, поправь и смирись. Мы уходим.
Предводитель последний раз взглянул вниз. За его взглядом словно привязанный проследовал далеко внизу парящий орёл и исчез за пиком, покрытым ослепительным ледником. Старец отвернулся от мира, с которым не желал более справляться, и начал подъём. Он знал, что за ним следует вся его свита, покорная и молчаливая.