Мемориальный архивариус 1

©, Ивин А.Н., автор, 2009 г.
На фото - Вологодский государственный педагогический институт, 1971-73 гг. Студенты (слева направо): Александр Коношев, Александр Марюков, Вячеслав Соломатин, Александр Попов, Алексей Ивин, Сергей Савин (в тени), Леонид Маркелов. Пионерская практика в пилотках и галстуках

                Алексей ИВИН

                МЕМОРИАЛЬНЫЙ  АРХИВАРИУС №1

                (часть архива по состоянию на 2009 год)
                               

 1. Неизвестному (А. Е.  Брагину или А. Лаврину?).

      Александр! Ничего такого, от чего можно было бы ахнуть, у меня не было и нет. Вот незатейливый рассказец середины 70-х с элементами потока сознания, посмотрите. Хорошо бы, если бы Вы вернули «Исповедь Никиты Кожемяки»: за готовность помочь – спасибо, но пусть он лежит у меня. Жму руку. Всего Вам  доброго. А. Ивин

    P.S.  Ваша беседа с Паламарчуком, мною аннотированная, уже в компьютере ИМЛИ: немцы из Бохума нашими руками собирают информацию о «новых именах» в советской литературе.

 2. Гл. редактору издательства «Московский рабочий».

       Уважаемый Дмитрий Валентинович,

     31 января 1990 г. я принес в редакцию конкурсной литературы Вашего издательства рукопись под названием «Квипрокво», в которую вошли повести «Квипрокво, или Бракосочетание в Логатове» и «Стресс» объемом примерно 12 а.л. 20 апреля я получил ответ зав. редакцией В.А.Леонова (№675) и рецензию И. Голотиной.

     В.А. Леонов пишет,  что (цитирую) «рукопись не показалась чем-то новым, интересным, заслуживающим немедленного издания», что «не хотелось бы снижать «нашу планку» и издавать обычную вещь» и что, наконец, «может, Вам обратиться в молодежное издательство?»

     Теперь позвольте процитировать и отдельные высказывания рецензента. Она пишет, что «А.Ивин принадлежит к числу тех немногих авторов, с произведениями которых радостно знакомиться, за творчеством которых не лень следить», «потому что в своих произведениях автор встает в оппозицию мнениям существующим или утверждающимся на долгое определенное время в обществе». С его (Ивина) «мнением можно не соглашаться (…), но знакомиться с ними интересно хотя бы уже потому, что это активизирует в читателях волю противостоять взглядам автора или еще раз заставляет задуматься над взглядами и выводами своими». Далее следует конструктивный разбор повестей и несколько ценных же рекомендаций, большинство из которых мне нетрудно принять. Рецензент заключает, что «повесть А.Ивина «Квипрокво» надо издавать, но, как мне кажется, все-таки в доработанном виде. Повесть «Стресс» вполне может дополнить в книге первую повесть, хотя написана она вполне традиционно. Оба произведения для первой книги молодого прозаика были бы хороши».

     Спрашивается: как согласовать ответ заведующего и выводы рецензента? Почему 37-летний автор должен обращаться в «молодежное издательство», и что за издательство имеется в виду? Почему рукопись, представленная по договоренности с заведующим на а н о н и м н ы й  к о н к у р с,  на него не попала? Ответ В.А.Леонова представляется мне элементарной отпиской. Не знаю, что его насторожило. Сатирическое изображение издательских работников в последних главах «Квипрокво», вызвавшее особые нарекания, думаю, вполне можно извинить: в 70-е и начале 80-х годов я, как и многие мои друзья, натерпелся от их идеологических установок достаточно. А на «немедленном» издании я не настаиваю, да оно  и трудно осуществимо. Если же его смущает, что у меня еще нет прозаических книг, то надеюсь, что к тому времени, когда ваше издательство примет какое-либо решение, в издательстве «Столица» (1991 г.) и «Советский писатель» (1993) они появятся.

     Прошу редакцию конкурсной литературы вернуться к рассмотрению рукописи.

                С уважением, А.Ивин, 14 августа 1990 года.

 3. В. Алимову.

     Уважаемый Владимир Алимов!

   8 октября слышал Ваше выступление по радио о миссионерском Фонде личности. Понравилось стремление вашего фонда защитить интеллектуальную собственность, особенно, надо полагать, ту, которая еще не завоевала себе авторитет, действуя при этом независимо от государственных организаций.

   Я работаю в Институте мировой литературы, занимаюсь проблемами «экологии культуры» и экологии природы, собираю газетную и журнальную информацию по этим вопросам. Могу ли быть вам чем-то полезен?  Мне симпатично ваше начинание, но думаю, что поддержкой если уж не государства, то хотя бы частных влиятельных лиц и предпринимателей вам следовало бы заручиться. Есть ли полиграфическая база у вашего фонда, предполагается ли издательская деятельность, с кем в этом отношении есть контакты?  И слушатели, и ведущий говорили с Вами недоверчиво и сдержанно, их можно понять, потому что обеспечить и реализовать такую идею трудно, но я бы не хотел присоединяться к маловерам. Готов с вами сотрудничать. Мне 36 лет, окончил Литературный институт, публиковался в центральных газетах и журналах. Желаю успеха. С уважением А.Ивин.

   125190, Москва, А-190, абон. ящик 45, Фонд личности.

   (Не отправлено или оставлено без  ответа).

      4. Ответы из  заповедников, 4, см. в  конвертах.

   5. Заявки  в издательство «Толика» на мою не вышедшую книгу «Пособие для умалишенных», см. в конвертах.

   6. Письма от Светланы Игнатьевны Барановой, редактора газеты «Голос писателя», г. Владимир, от 21.6.  и 21.8.04.

   7. Письмо от Е.Е.Бригиневича из Кисловодска с вложением № газеты, см. в конверте (я не ответил).

   8. Письмо от В.И.Кудрявцевой из Нелидова, см. в конверте. Ее ответ на присылку  коллективного сборника рассказов «Русское восприятие».

        9. Открытка от  писателя М.Г.Петрова из Твери.

       10. Новогодние поздравления от  ж. «Москва».

       11. Открытка от  Р.Т.Мустонен из Петрозаводска, ж. «Север».

   12. Письмо от В.Л.Забабашкина и гонорарная квитанция от С.И.Барановой, г. Владимир.

        13. Письма  от александровских литераторов – 1 от  С.В.Иващенко от 4.12.04, 2 – от Р.Назарова, 2 записки от А.Абакшина,  см. в конверте.

       14. Письма  от В.С.Белкова из СП Вологды от 22.3.03, от 13.5.03.

      15. Письмо от В.А.Пьецуха от 4.3.02.

     Друг Ивин, прости, что задержался с ответом – был в Питере по делам.

     И чего ты всё скулишь! Бог нам с тобой дал жизнь, известное дарование, любимое дело, а тебе еще в придачу и одиночество, которое ты не в состоянии оценить. Что же до того,  что я живу в Москве, а ты в Киржаче, что  я несколько известен, а ты нет,  что мне хватает на хлеб и водку, а у тебя кругом недостача, то вот что я тебе скажу: если бы Достоевскому было легче помирать, чем его дворнику, - тогда да.

      Я твою прозу показываю, где только можно, хотя пока и без успеха, а там что Бог даст.

      Мне, между прочим, тоже не сладко, хотя бы потому, что я на круг вырабатываю 700 руб. в месяц. Тем не менее я с утра до вечера славлю Создателя за то, что живу, пользуюсь известным дарованием, занимаюсь любимым делом; только для полного удовлетворения одиночества не хватает, которое ты не в состоянии оценить.

                Твой В.Пьецух.

     16. Открытка от М.Боровиковой, М., Красная Пресня, 34 – 6 от 27.12.00.

       17. Письмо от Каштановой Л.Е., г. Железнодорожный, ул. Свободы, 95-9 от 9.11.00.

     18. Письмо  от  Домыслова Л.А., заключенного из Коми АССР,  Чикшино,  ПЛ350/1-1,  от 18.6.76  мне в п. Шексна,  см. в конверте.

     19. Письмо от  Н.Чегодиной (Воробьевой), газ «Звезда», из  п. Шексна от 8.9.76. см. в конверте.

        20.1.  Открытка от Г.Воробьевой, жены В.Воробьева, из Вологды от 25.4.91.
     20.2.  Письмо от В.Воробьева, друга детства,  из Н.-Печеньги от 15. 6.70.
 

              21 .1. А.М.Королеву, редактору  районной газеты, г. Тотьма.

       Здравствуйте, Александр Михайлович!

      Пишет Алексей Ивин. Я посылал Ненастьеву стихи и получил от него ответ, что «Ленинское знамя», может быть, опубликует подборку, если я дам знать, что был на совещании и что в «Лит. учебе» вышла повесть. Повесть мою, честно признаюсь, зарезали, но на совещание я был приглашен. Был бы все-таки очень Вам признателен, если бы Вы поместили в газете хоть пару стихов. Помнится, в свое время доставлял Вам немало хлопот, - вспоминаю теперь об этом с сожалением и прошу снисхождения: я ведь все-таки как-никак ваш, тотемский, в Нижней Печеньге родился.

     Помню до сих пор всех мужиков – Дурова, Василия Ивановича (Баранова), Ивана Германовича (Слободина), а женщин совершенно забыл. Привет им всем и Коле Ненастьеву, пусть напишет.

        Всего доброго. А.Ивин, 7.4.1979 г.

         21.2. Еще письмо А.М. Королеву.

    Александр Михайлович! Поговаривают, что Ненастьев ушел в Череповецкую газету, поэтому обращаюсь к Вам; поместите еще парочку стихов да не обидьте гонораром. До конца июня я на практике в «Вологодском комсомольце» - рецензирую стихи, рассказы, езжу в командировки; остаться в Москве не удалось. Потому что всех иногородних студентов в связи с Олимпиадой вытурили оттуда.

      Наилучшие пожелания Василию Ивановичу, Валентину и женщинам.

     Уважающий Вас Алексей Ивин.

  PS. Только что узнал, что Коля уехал дорабатывать; привет ему, пусть он займется моими стихами.

    22. 1.   Любовные записки с лекций в Вологодском пединституте.

 
   «Не пишите никаких гадостей про Сашу». –

    От Е.Погожевой: «Спасибо, Лешенька! Но почему ты меня никогда не хочешь утешить. У Вас всё такие страшные дела, да? (рисунок повешенного). Мои записки Вам не надоели? А мне скучно!» -

   «Очень интересно! Что на это сказать – я в недоумении, если честно! Пассивная любовь – это что-то новое, тебе не кажется? Я с таким явлением встречаюсь впервые. Объясни, если можешь».  –

   (Нарисован я в очках, симпатичный): «Не рисовать! Не улыбаться! А всё сидеть и заниматься! А. Ивин и его законы». –

   «Алеша, почему Вы не можете взять себя в руки? Ведь Вы все же можете хорошо учиться, у Вас хорошая голова, Вы хорошо мне отвечали в прошлом году. А насчет общежития я бы на Вашем месте похлопотала. Ведь не на всю же жизнь Вас наказали. И.Гура». –

    «Во-первых: Меня зовут Елена Самойловна Погожева. Во-вторых: Мне хочется, да и всей группе, чтобы вы жили с группой, а не в стороне от нее. Вам нужно не то что докучать, а тормошить вас все время без перерывов. А в-третьих: мне было скучно! Вот я и писала записки, а потом смотрела, как они действуют.  А в-четвертых, извините за беспокойство, больше этого не будет!!!». –

    (Шайтанов оскорбил Оленьку, голос ее звенел, она заплакала: записать). –

      «То, что тебе тоскливо и скучно, - это я давно и видела, а всё, что ты сейчас написал – я знала. Но! Ты думаешь, что мне по силам сделать то, что ты пишешь? А? Как можно влюбить в себя человека, если он сам этого не захочет. Смешно? Ты не похож на наших ребят, а это интересно, очень! Мне, например, интересно и переписываться с тобой, да, я этого не скрываю, ведь мне тоже скучно, хотя я и кажусь веселой».

      Ивину (нарисован Пушкин):

«Что ты, Лешенька, невесел
Что ты головушку повесил -
говорила я тебе,
но в тебе всё, как в трубе.
В одно ухо залетает,
а  в  другое  вылетит.
Вот и снег везде уж тает,
Он, как бука, выглядит.
Нужно, нужно улыбаться
По утрам и вечерам.
Бегать, прыгать и смеяться.
Тара-тара-рара-рам!
Вот какое сочиненье,
Чтобы Лешу посмешить,
Будто ложку дать варенья,
Чтоб микстуру заглушить!» -
 
     А. Ивину: «Сознание - одно из св-в движущейся материи! Вы согласны с этим? Вам невесело, почему? (нарисовано солнце). –

    «Алешенька! Вы угадали, я просто становлюсь очень счастливой, видя вашу улыбку, и, если Вы будете все время улыбаться, я наверно не вынесу такого огромного счастья, честное слово!» -

    «Очень скоро. Но ты меня можешь спасти от (нарисован повешенный). Ты усекла?» – В записке: «В смысле огнь, Гуриj, зач`от?” На обороте: «Прекратите валять дурака». –

    «В приснопамятные времена при царе Николае в Московском университете разрешалось образовывать кружки, именно – разрешалось. Ивин» (записка проректору  П.В.Булину). –

     «Леша, милый мальчик, я очень рада, что ты хорошо отдохнул, гуляя по парку, и огорчена, ведь этот пропущенный час тянет группу назад. Да и ты много потерял. Хочешь быть педагогом-практиком? Что тебе теория? Ты куда умнее. С этого дня я сквозь пальцы смотрю на все твои детские выходки. Гуляй, сколько хочешь» (записка от старосты группы Т.Зайцевой). –

     «Она не повесится, если ты ей в любви объяснишься». –

     «Спасибо, я не забуду, но, чтобы лучше запомнить, я должна знать, когда (нарисован повешенный)». –

    «Если тебе от этого станет лучше, то, конечно, приду.  А этот вопрос ты приготовил специально к Дню моего рождения? Да?» -

     «Леша! Дам тебе очень хороший совет: не давать мне советов. А если мои волосы раздражают тебя, то ты не смотри, чего проще. P.S.   Вопрос: разве счастье может раздражать? » -

     «Леша! Ваш поэтический талант всех пленяет.  Напишите хотя бы 8 строк о Марюкове, отразив его хорошие кач-ва. Пожалуйста, если хочешь, еще о ком-нибудь из группы». –   

    «Леша, ты опасайся с Машей вступать во всякие переписки,  иначе попадешься ей в сети. Влюбишься!» (Маша — М.Попова) –

    «Леша! Поздравляю Вас с выздоровлением! Очень рада снова видеть вас в институте, а еще видеть, что Вы, даже, улыбаетесь!» -

     «Сегодня Вас посетит Мефистофель (нарисован Мефистофель) в образе старушки с палочкой. Готовьте прием. Доброжелатель» -

     Ивину Л. (написано печатными буквами): «Леша! Вот уже 3 часа я люблю тебя, люблю до гроба. Говорят, ты женишься?  Она счастливее меня! Но я все равно не теряю надежду – ты еще можешь меня полюбить. Целую,  люблю,  млею, тоскую.  Твоя (вечно)…..» -

    «Здравствуйте, Алексей! Как Ваше настроение, все еще скучаете? А мне вот сейчас скучно, хотя и на улице солнышко! Пишу глупости, но  делать нечего!» -

    «Алешенька! Я не знала, что у Вас есть маска, да про вас я бы не хотела так думать. Я же никогда никаких масок не одеваю, не считаю нужным. А при чем здесь уничижение, совсем не понятно?! И почему «Ленка»? Я Вам повода к этому не давала. Верно?»


22.2. Любовные записки с лекций в  Вологодском пединституте.

      Марине Веденеевой: «Ты, может статься, и будешь писательницей, но, уверяю тебя, и в литературе ты будешь поденщицей, чем-то вроде Тредьяковского. Если и повесть твоя написана тем же рыхлым, водянистым стилем, каким ты намаракала воробьиную безделушку, то тебе лучше не рассчитывать на признательность читателей. Я вполне понимаю страдания юного бумагомарателя, но могу лишь издеваться. Для того чтобы попасть в писательские круги, не стоит девушке терять САМОЕ  ДОРОГОЕ – ее перестанут любить. Нижайший поклон восходящей звезде советского реализма от скромного воздыхателя» -

       «Ты – дурак!» - 
     (пунктуация авторская) «Леша! Позволь на твою нарисованную картину ответить другой, несколько иной. Ребятишки, корова – это типично. Но к вашему сведению если бы ты был не ты я бы тебя отхлестала по щекам на тебя же обижаться нельзя ты же добрый ты только уверен в своем таланте, в своих силах. Что ж? Если ты хочешь знать то то что ты прочитал в записной книжке не было очень большим и вырывать это из сердца было невыразимо больно, но я вырвала, потому что это мешало мне, стояло в противовес с моей целью. Ребятишки, корова – правильно, но не для меня. Ты подумаешь, что за особенная, смейся, на здоровье. Да, я особенная. Ты знаешь,  чем я живу,  не знаешь, так как ты смеешь так говорить, лет 60, да я рада бы прожить лет 20, если только проживу, но и 20 мне не прожить. Я живу тем, что я пишу. Воробьи, лягушки, за это бы я тебе тоже здорово бы надавала. Бессовестный. Ты знаешь, что я пишу. Не знаешь. Мою последнюю повесть читал писатель, хочешь знать, что он сказал: «У тебя рука как у зрелого писателя, ее можно печатать». Я живу тем, что мыслю тем, о чем я пишу, у меня в голове их мысли, их слова, их жесты. Пятерки, хорошо учиться, да что учиться, если эти пятерки ничего не стоят, думаешь, я учу, ошибаешься. Я целыми вечерами пишу. Хочешь знать что у меня написано. 6 повестей, серьезных, не о лягушатах и воробьях. Ты даже не представляешь, как я работаю. Бессовестный. К вашему сведению после этой сессии я ухожу из этого института, потому что здесь нет абсолютно никакой отдачи, это путина. Если поступлю   буду учиться в Горьковском буду писать потому что без этого не мыслю себя, своей жизни. Мое счастье – работа, писательская работа – это мое призвание. А лягушата, воробьята – это глупая сказка, написанная для отписки, чтобы что-то принести на занятие. Если бы это был не ты я не знаю что бы я сделала, но на тебя не имеет смысла обижаться. Откровение за откровение, я никому этого не говорила, тебе же это пишу только потому, что боюсь, что буду презирать тебя после твоих слов, презирать за то, что посмел так обо мне думать. Я хочу быть писателем и буду во что бы то ни стало, даже если мне из-за этого придется потерять самое дорогое. Я хочу быть писателем, ясно, и лет через 10 ты еще раскаешься в своих словах».
 
       23. Предвыборное обращение Ю.М.Лужкова 11.6.96.
 
    24. Обращение А.Чубайса по поводу реформы РАО «ЕЭС России» 24.11.03.

   25. Письмо от ученицы Тотемской средней школы Н.Коковиной по поводу музея Н.Рубцова.

         26. Письмо от  М.А.Шананиной  о том же.

      27. Переписка с Георгием Борисовичем Соболевым, его ответы, 1970-е годы, 35 штук, см. в конвертах.
   
         28.1.   Письмо Г.Б.Соболеву
     (начала письма нет). Личная жизнь складывается не лучшим образом. Свадьба, намеченная на 30.12. 11.45 минут в Вологде, рушится, потому что у меня обнаружили триппер!!! Очевидно, эта шлюха Александра Малых меня им наградила (см. «Наукообразная любовь»).  Впрочем, я сам порядочный потаскун. Лечусь: уколы и таблетки. Хоть бы в институте не пронюхали, иначе затравят ко всем чертям. Известил об этом Галину и жду, как отреагирует. Ей трудненько вынести этот удар, потому что она уже купила платье и кольцо.

   Вся жизнь наперекосяк. Приятели только и слышат от меня, что рычание да матюги. Но эти постоянные неудачи довели меня до точки. Давай, Георгий, будь здоров!

   Драчеву о моем заболевании молчок, иначе они там замордуют Галину. Очки заказал здесь: оставь свои «усердные» поиски. Всё. А.Ивин, 23.11.76.

         28.2.  Письмо Г.Б. Соболеву:
     «Здравствуй, Георгий! Для чего переписываются два человека? Чтобы информировать друг друга о переменах в своей жизни. Тетушке я, например, пишу из деликатности, родителям – потому что волей-неволей я должен давать им отчет: не спился ли, не женился ли без ведома. Наша с тобой переписка вылиняла до такой же информативности, ни к чему не обязывающей. Это факт. Это плохо.

      Поэтому встреча 16 июня у тебя в Устюжне была бы нужна, да я бы, пожалуй, и поехал, если бы был уверен, что общение не примет характер безразличный:  а не послушать ли нам пластинку?  А не съездить ли снова в усадьбу Батюшковых? а не выпить ли ликерчику? К черту! Надоело. Выспаться, выболтаться я могу с любой шлюхой; и получится не столь тягостно и скучно.

      Что будем делать, Гоша?

   У нас есть теперь женщины, существа ветреные, интриганки по существу своего пола, нас увлекает игра в эти, не поддающиеся анализу чувственные переливы, -  так что же теперь друг с другом-то будем делать? Ась? Не расслышал, что ты там прогундосил из своего прекрасного далека.
         

Надоело мне ставить точки, ей-богу, - неблагодарное занятие. Сам видишь, по письму видишь, что совсем зачах от тоски и оттого, что нет никаких препятствий на пути. Да и немудрено. Плывущему при лесосплаве бревну еловому какие могут быть препятствия? Разве что соседнее бревно.

   Слушай, братец, почему ты до сих пор не прислал очков? Мои  старые,  заклепанные,   изломались,  а  без  них  я не  отличу жаворонка от овцы. Мои искания в Череповце и в Вологде не дали результата. А незрящу ехать на экзамены, сам понимаешь, рисково. Поэтому ты уж как-нибудь пробей это дело. Я выезжаю 24 июля» (письмо без даты, не отправлено).


     29. Неизвестная (Т.Груева?).
     «Леша, я бы с удовольствием, но  мне надо ехать к одному парню знакомому. Я в прошлую пятницу говорила с мамой по телефону и (поскольку я остаюсь в Москве до середины августа) сказала, чтобы она через него выслала мне подходящую одежду. Он позвонил мне вчера, а сегодня я должна поехать туда и забрать. Тоже мне, кавалер, мог бы сам привезти! А еще должна хотя бы о т к р ы т ь учебники по новой и новейшей, а то он меня завтра накостыляет».

      30. Переписка с А.Малых,  ее ответы – 4, см. в конвертах.
      Мои письма к ней (самому неприятно перечитывать: точно полоумный герой Достоевского к Хромоножке пишет):

     1. «Милый Шурик! Поздравляю тебя с Новым годом, желаю всяческих благ и клятвенно заверяю, что любовь моя в следующем году не иссякнет. «Будь счастлива, не плачь!»  Я хочу, Шурик, чтобы в новом году ты стала, наконец, моей любовницей – милой, очаровательной, обворожительной любовницей. Не унывай, не будь скучной, почаще ошеломляй меня, - я это люблю, - и гони всякий раз, как только я стану негодяем. Пожизненно твой Алексей». -
               
                2.«Ты осталась одна. Я ужасно ревнив,
                хоть когда-то болтал об обратном.
                Сохрани для меня свой любовный порыв,
                чтобы лжи удалось избежать нам.

    Ты не пишешь, потому что потеряла мой адрес, не так ли? Вот он: г. Тотьма, ул. Ленина, д.62. Пиши, ради бога, Шурик. Целую. Алексей».-

      3.«Здравствуй, милая Шурик! Не знаю почему, но, когда я пишу это письмо, я чувствую то же самое, что и ты, - тоску, сомнение в том, поймешь ли ты меня, и прочие дурные вещи. Поверишь ли, целый час просидел над твоим коротким письмом, прежде чем собрался с духом. Это болезнь какая-то, ей-богу! Лучше бы нам либо не встречаться, либо не расставаться. Я очень тебя люблю, но не могу же я, черт возьми, перевоплотиться в тебя; я пойму и разделю всё, что ты скажешь, я приласкаю  и успокою тебя, но это все, что я смогу сделать: остальное, все  заботы, печали и горести, ты носишь в себе  как в могиле.

       Представь: я сижу в твоей комнатенке. Ты потчуешь меня чаем, и мы весело о чем-нибудь болтаем. Даже в такой непринужденной обстановке ты борешься с собой, ты замолкаешь вдруг на полуслове, ты боишься быть оскорбленной в своих лучших чувствах, ты не сядешь ко мне на колени, пока я сам не попрошу об этом, ты не поцелуешь меня, ты стесняешься того, что мы оба в очках, ты лучше замкнешься в себе, закуришь, станешь настраивать транзистор, - ты мнительна, раздавлена, привыкла скулить и рисоваться своим страданием перед собою же… И вообще, душа твоя при встречах со мной вдруг сморщивается, как перезрелый стручок перца. «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно». Ты прости, что я тебя распекаю; я хочу твоей искренности как благодатного дождичка – неужели я когда-нибудь ею злоупотреблял? Ты можешь мне писать, можешь и должна, потому что я тебя люблю. Только не проси от меня невозможного; я не могу даже приехать к тебе, ибо не имею за душой ни гроша и состою до июля на тетушкином хлебосольстве. Не проси от меня невозможного  - мою душу без изъятья: ты же  знаешь, что, кроме тебя, мне нравятся цветы, друзья, кинофильмы, речные волны, деньги, книги и, чего греха таить, красивые девушки… Словом, я люблю очень, очень многое – и тебя в том числе.

   Эка, как я разморализовался. Целую тебя, миленькая Шурик. Пиши, не холодно ли тебе, не протекает ли твоя конура, как ты относишься к автору этого письма, - пиши!

   До свидания. Алексей. 26.4.75» -

    4. «Здравствуй, миленькая Шурик! На улице, когда я пишу, тепло, солнечно, желтые блики солнца скользят по грязно-белому тающему снегу. Душа моя просится к тебе, я люблю тебя, но я не поеду завтра к тебе, потому что скоро, очень скоро я совсем уеду из Устья. Сегодня подал заявление на расчет, и через две недели, в конце марта, мы увидимся.

   Я люблю тебя, люблю, но прошу – брось ты меня к черту! Мне все так надоело, так омерзело… Полюби другого, а я – я конченый человек. Тоска.

    Целую. Извини меня. 14.3.75»

      5. «Здравствуй, милая Шурик! Письмецо твое было премиленькой порцией горчицы. Насколько я понял, ты идешь на разрыв первая, хотя в этом же письме утверждаешь, что для меня бросить жену – а, следовательно, и тебя – это раз плюнуть. Выходит, однако, обратное, а именно: тебе ничего не стоит бросить меня, раз ты меня «ни капельки» не любишь и «редко вспоминаешь» обо мне. Впрочем, оставим в сторону эту казуистику. Уж если в человеке недоверье – отличительная черта характера, то, хоть разбей себе лоб, человек этот так и останется один; ничем не завоюешь его симпатий.

     Я люблю тебя и не устану тебе это повторять до тех пор, пока не увижу, что ты действительно разлюбила меня. Ты для меня если и не всё (помимо тебя, у меня еще есть друзья, тоже отличные люди!), - то, по меньшей мере, что-то такое, о чем я думаю постоянно – с признательностью и любовью.

    Скажи, можно ли мне приехать, только скажи категорически – да, нет и когда.

     Пиши мне, как ты живешь и как сдала остальные экзамены. Я боюсь даже, что мое письмо не застанет тебя: ты, вероятно, уедешь домой, в Сосногорск.

     Теперь о себе. Живу недурно, хотя первое время очень страдал, расставшись с тобой, со всеми вами (прости, что я все время задеваю твое самолюбие). В редакции есть один молодой человек, очень умный, деловой, насмешливый и бородатый. С ним я намерен сблизиться: это лучше, чем быть одному. Пять женщин  - одна старушка, две пожилые и две, вкушающие первые утехи материнства; обеим им немного больше двадцати лет. Почти все сотрудники больны гриппом, так что в пустых, жарко натопленных кабинетах разгуливаю один я.  Все идет отлично, я полон сил и надежд, но прости, если кое-какие твои надежды я загубил. Я разъезжаю по району, трясясь в редакционном «козелке». Особенно мне нравится работа с письмами читателей и то, что я свободно могу писать и печатать фельетоны и критику: зам. редактора А.С.Садин только поощряет мое критиканство. Как бы не зарваться!  Радуют каждодневные мелкие успехи и, хотя это не то, на что я претендую, но все же кое-что. Жизнь чудесна, как только начнешь энергично – пусть и непрошенно – встревать во многие ее процессы. Куча наблюдений, всякий день – новые лица, все мельтешит, и я был бы вполне счастлив, если бы удалось встретиться с тобой. До свидания. Алексей, 27.1. 75» -

    Открытка: 6. «Шурик! Завтра я уезжаю в Верховажский район – направлен обкомом. Сегодня в семь часов, вероятно, зайду проститься. А.И. Это не розыгрыш». Резолюция на той же открытке: «Ложь во имя науки, которая требует жертв. Новый материал для психологических опытов Алексея Ивина, автора замечательного научного труда «Наукообразная любовь». Прости, что оскорбила твое самолюбие, не подав на прощание руки. Я ведь, как ты сам изволил выразиться, бестолковая. Если не затруднит, напиши мне в августе, поступил ли ты в университет по адресу: 169500, Коми АССР, Сосногорск, Гайдара, 8, кв.43.» -

    Открытка:  7. «Милый Шурик! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю кучу всяческого добра. Если не хочешь, чтобы тебя лихорадило, не пей много. Будь счастлива, я не говорю – со мной. Но с кем-либо другим. Извини меня. Любящий тебя Алексей».   

     Резолюция: «Алексей, я, кажется, вместе с твоими письмами отдала тебе чужое письмо. Оно лежало вместе с твоими в тетради, а теперь я не могу его найти. Посмотри, пожалуйста, если ты еще не уничтожил те письма. Если оно окажется у тебя, то пришли, пожалуйста. Оно мне очень нужно. Извини, что беспокою по пустякам. (Зачеркнуто «Любящий тебя», написано и вновь зачеркнуто «Любимый тобой»).

      8.«Здравствуй, Шурик! Получил твое письмо, ты была очень искренна, и я благодарен тебе за это. Ощущение было такое, будто к сердцу впервые прикоснулись теплой ладонью, а не ножом. Я растаял и размяк и тотчас же хотел ехать, но увы! – вместо этого пришлось сесть за бюрократический стол и писать статейку о животноводческой ферме. Эта стервозная экономическая меркантильная газетенка мне так же опостылела, как тебе институт.

   Лишь вчера вечером, наконец, переселился из гостиницы на квартиру к старику-астматику (Столярову), щуплому пучеглазому малому, который в первый же вечер, когда я отказался распить с ним бутылочку ради моего вселения, принялся изводить меня рассказами о своей жизни. Нет хуже стариков, которые, чувствуя, что близится конец, начинают упрекать весь мир в неблагодарности. Короче, докучливый и болтливый старик, он мне не понравился, но жить где-то нужно. У него квартирка – две комнаты, спим мы в одной. Ну, да все это суета.

      Ты поносишь фильм «Романс о влюбленных», по-моему, совершенно напрасно. Он держал меня в оцепенении, я буквально привставал с кресла, настолько увлек меня тот молодой порыв, жажда полноты, отвращение к серой, будничной жизни, которыми наделены главные герои. Игра актеров совершенно естественна, если понять основную мысль – люди должны доверять друг другу, жить раскованно и нараспашку. Фальшивые места, где пытаются протащить идею патриотизма, проскакивают незаметно. В целом фильм так хорош, что слов нет, ей-богу! Ты, вероятно, как и большинство здешней публики, приняла этот фильм как «китайский» в силу новизны приемов, их смелости. Во второй серии, ты заметила? – есть даже кусок черно-белой ленты. Нет, честное слово, мне фильм пришелся по душе. На фоне «Песен моря» и «Иванов Бровкиных» он здорово выигрывает.

      Ты не представляешь, миленькая Шурик, как тоскливо иногда бывает в этом несчастном поселке, в который давно пора запустить сотни две Раскольниковых. Это какая-то дыра, это клоака, это черт знает что! Я стал очень раздражителен – совершенный волчонок! – и все потому, мне кажется, что давно ты не гладила бедного, отчаявшегося, рассиропившегося мальчика по его лохматой голове. Непременно нагряну к тебе в это воскресенье, если в свою очередь ко мне не приедет с визитами Драчев: он обещал. Помни только одно: я приеду б е з  з у б а в левой половине верхней челюсти: этот зуб изволил заболеть, и я расквитался с ним по-свойски; и кроме того, с облупившимся носом, ибо самый кончик носа в установившиеся лютые морозы слегка прихватило – и теперь он лущится. Если молодой человек с этими недостатками, добавленными к прежним, тебя устраивает, то я приеду.

    Милый Шурик! Господь тебя благослови на новую сессию! Не падай духом. Мир – чудесная вещица, несмотря на зубные боли, болтливых стариков, институтские лекции, сорокаградусные морозы. Я всегда утешал себя мыслью, что, чем больше я страдаю сейчас, тем большее счастье привалит мне в будущем.

    Надеюсь и верю. Хотя на днях, как раз после фильма, стало вдруг так тяжело, что я, ради подготовки к самоубийству, порезал себе правую руку бритвой. Крови вытекло немного, но зато сразу полегчало. Тошно, гадко, мерзко! Жаль, что в этом мире некому довериться, кроме девушки, которая тебя не любит, но ценит и испрашивает позволенья дружить с тобой. Мои губы уже не помнят твоих, поэтому я целую тебя (нарисованы губы с усами). До свидания, Шурик! Я обязательно приеду. Алексей, 19.2.75».

            31.1.  Письмо Г.Воронцовой, без даты, черновик.
     « Здравствуй, Галя! Кажется, прошли годы с тех пор, как мы расстались. Я, помнишь ли, оскорбился твоим невниманием к моей персоне, решил, что я пятая спица в колеснице и что я терплю большое унижение, отбиваясь от комендантши и выслушивая от твоих сожительниц очень нелестные отзывы о тебе; решил так – и уехал. Но ни забыться, ни развеять тоску, вызванную коварным твоим поведением, мне не удалось. Я люблю тебя, люблю по-прежнему и даже сильнее!

   Мне худо жилось все это время, я тосковал по тебе. Иногда, вспомнив какой-нибудь твой жест, или слова, или  н а ш у  ночь, я блаженно улыбался, и длинный свиток воспоминаний разворачивался передо мной. О, как бы я хотел умчаться снова к тебе, снова видеть тебя, хоть мельком, хоть украдкой! Но не было ни денег, чтобы уехать, ни друзей, чтобы успокоить; я был раздражен. Но хватит все о себе и своих страданиях; их никто не поймет, им никто не посочувствует, может быть, даже ты. Ты писала в первом своем письме, что хотела бы верить мне и веришь; ты холодна и, вероятно, более нежными, более твердыми словами не выразишь своей симпатии ко мне. Ну что ж, я и в таком случае буду любить тебя!

   Поступила ли ты в институт? Мне хотелось бы знать, потому что я намерен устроиться на работу в Вологде и мог бы в таком случае видеть тебя постоянно. Любимая! Мы должны любить друг друга, несмотря ни на что, потому что любовь – это блаженство. Разве я не напоминал блаженненького в те ночи, когда ты была ласкова со мной? И разве тебе самой не было хоть сколь-нибудь приятно? Поэтому мы должны любить друг друга. Без любви скучно, тоскливо, одиноко; без любви не хочется ни петь, ни плясать, ни смеяться – сидишь с постной физией и читаешь серые книжонки… Любить до изнеможения, пока не почувствуешь, что опьянел и устал от ласк, - только так я понимаю любовь, в отличие от тебя, холодная ты натура!

      Убедил ли я тебя, веришь ли ты мне полностью, без ограничений?! И будь так милосердна ко мне, не припоминай ничего дурного…

   Я пишу тебе на домашний адрес в надежде, что ты будешь дома в конце августа. Ты увидишь, вероятно, там Саню Драчева; передай ему привет и скажи, что я напишу ему ответное письмо через неделю, быть может, но только куда? – ведь я не буду знать его нового адреса…

   До свидания, Галя. Целую тебя. О, какой я неловкий, я совсем разучился целоваться…»

      31.2. Письмо от Г.Воронцовой из Вологды от 21.7.74.  (очень нежное), см. в конверте.

        31.3. 66. Письмо Г.Воронцовой (еще одно, не в ответ ):

    «Здравствуй, Галя! После того как мы расстались, я бродил еще долго по вокзалу, билетов не достал, поэтому пришлось возвратиться в общежитие. Я не стал тебя тревожить: было уже поздно. На следующий день в 4 часа вечера я уехал.

   Помытарившись на Московском вокзале, я нашел свою старую знакомую Люду Ерохину, и вот уже второй день провожу у нее, даже не показываясь в университете. Не пугайся и не ревнуй:  у Люды очень строгий папа и сердобольная мама, сама Люда на меня ноль внимания.

       Я люблю тебя, Галя, я признаюсь тебе в любви на трех языках:  I live you,  Je t`aime,  Ich liebe dich.  Ей-богу, люблю, разрази меня гром.

   Ты представляешь, как-то на автобусной остановке дебелая женщина успокаивала раскричавшегося ребенка словами: «Тише-тише-тише!», совсем так, как ты шептала мне, когда я хотел целовать тебя».

   
     32. Письма от товарища по Литинституту  В.Б.Коробова – 2, см. в конверте.
   

     33. Письма и почтовые карточки от  товарища по Литинституту С.Ф.Дмитренко – 5.

     34. Письма  и почтовые карточки от товарища по Литинституту Ю.В.Флеева – 9.

        35.1.  Письма от А.В.Драчева – 3, см. в конвертах.

        35.2. Письмо А.В.Драчева от 9.3.77.
  (Мои письма А.В.Драчеву опубликованы в «Мемориальном архивариусе» №2, см. на «Прозе.ру»; мы обменялись письмами после разрыва отношений)
    
     Старик, дьявол рыжий! Ты что это – вздумал уморить меня своим молчанием. Слишком сильно въелась в тебя, наверное, репортерская привычка. Передавать все скандальные анекдоты (пожар в Москве, в гостинице, землетрясение, ажиотаж около диссидента Буховского). Зачем это – что я, на необитаемом острове живу, что ли? Ты пиши мне лучше о том, что ты делаешь, как твои успехи, о чем думаешь, что сотворил, да приезжай-ка когда-нибудь – потолкуем. Жениться-то когда будешь? Ха-ха. Не хочешь, наверное? Хотел бы, так взял девчонку за руку да силом и утащил бы в загс. И может быть, все сомневаешься? Что написал-то? Очень хочется почитать, впрочем, ничего хорошего все равно наверное не сочинил – так, все дрянь какая-нибудь. Кстати, герой-то, помнишь, которого я тебе подарил, получился у тебя лживым, хоть весь рассказ и не плох. Я тут тоже пишу кое-что, но тебя-то лучше, разумеется. А может и хуже, кто его знает. В институт не хожу – в ****у его. Один как перст сижу в комнате, чуть с ума не схожу, и кропаю. Заеду в следующее воскресенье, может быть. Стих высылаю – ни слова не понял. Ну ладно, бывай. Пиши, черт. А.Драчев.


35.3.  Письма товарищу по Вологодскому пединституту, вологодскому литератору А.В. Драчеву – 39, опубликованы.

          В качества образца  этой переписки – одно из  писем:

     «Саша Драчев, писатель земли русской, охламон ты этакий, если заработаешь, вышли занятую пятерку, потому что дружба дружбой, а денежки врозь и потому еще, что с декабря и по сю пору я бедствую и живу в долг: стипендии-то ведь у меня нет, насколько тебе известно, и будет лишь в феврале. Письмо твое получил давно, и хотя у нас теперь четыре выходных, чувствовал себя угнетенным и потому не отвечал.  На днях вернулся с каникул, проведенных возле жены и счастливых, несмотря на скорбь по русской литературе. Есть некоторые благоприятные знамения на моем сером небосклоне, но об этом надо писать обстоятельно. Тут один мой недоброжелатель из Вологды прислал твой рассказ, напечатанный в «Красном Севере»; и радостно и грустно: радостно потому, что все-таки свой человек, а грустно потому, что обкорнали тебя бессовестным образом, - я ведь помню тот рассказ.

   Что делаешь? Виден ли конец эпопеи народной жизни и вселенского пьянства, над которой ты работаешь?

   Познакомился с теткой, которая заведует книжным магазином, и гребу у нее книги лопатами, - вот только денег маловато. Пока ничего нет, но, может быть, что-либо приобрету и для тебя.

   Будь здоров и в труде упорен.  Привет Людмиле. Алексей. 27.1. 1980».


     36. Письмо  от А.А.Цыганова -1.
   «Г.Вологда. Добрый день, Алексей! Получил твою весточку – извини, подзадержался с ответом.

   Леша, я получил давно и прозу, но «Вологду» ведь сразу закрыли, куда я просил твой рассказ. Поэтому, извини, помочь не мог только, в первую очередь, из-за этого. Как быть с материалом?

   В «Дне поэзии» читал твои стихи. От души поздравляю с сильным, зримым стихотворением! Так я этому порадовался!

   Как с твоими благоприятными переменами: в чем они? Где ты сейчас? Выходит что-нибудь? Сообщи, пожалуйста, ладно? Как живет-кормится град Москва?

   Сам я пишу по-маленьку: рассказы, повесть вот начал… Вышли рассказы в «Новом журнале» (С.Петербург), «Руси» (Ярославль), «Ладе», в «ЛР» обещают дать в феврале. Вышла и книжка, но у меня нет ее – где разошлась – неведомо. У Саши Драчева, слава Богу, все благополучно. С искренним уважением Саша Цыганов» (по штемпелю 3.2.92).

     37. Письма и записки от С.П.Багрова -3.
    1.«Алексей! Предложил твою подборку в «Вологодский комсомолец». Но нужна твоя фотография. Пошли. И где ты конкретно родился. Жму руку. С.Багров. Р.S. шли на нас» (штемпель 11.3.90).-

     2. «Здравствуй, Алексей! Извини, что задержался с ответом: лето. Цыганов сейчас в больнице. Рассказы эти я посмотрю. Сейчас собираемся в Вологде при пис. ор-ции организовать литературный вестник объемом 16 страниц и по формату «Лит. России». Так что, если, конечно, все устроится, можешь предлагать своё. На первом месте пойдет д.б. публицистика. Хорошие сильные или мыслеемкие материалы. Чтоб читатель ждал еще. И разумеется, пойдут проза, поэзия.  История, краеведение – тоже не должны проходить мимо. Может, что-нибудь связанное с Тотьмой, деревней напишешь. Материалы посылай на мое имя или  в «Волог. комсомолец» Андрею Смолину; он, предполагается, будет отв. секретарем. Но повторяю: полной уверенности насчет выпуска вестника нет. Все решит: найдем ли бумагу? Однако будем стараться. Жму руку. Сергей Багров. 29 авг. 89 г. –

     3. «Алексей! До 20 сентября высылай, если успеешь, рассказы листа на 2-3 по адресу: 160000, Вологда, ул. Урицкого, 2,  ком. 20,  бюро пропаганды художеств. лит-ры. Багрову Сергею Петровичу. Всего доброго. С. Багров». –

    4. «Дорогой Алексей! Прочитал я твою повесть. Все нормально с литературной стороны. Тут тебя учить нечего и нечему. Но наполненность материалом – скудна, и главное, однообразна. Собственно, гимн тоске пропет от первой до последней страницы. Где разнообразие поселковой сутолоки и множество драм? Один человек. Всё один. Он совершенно не пророс в недра, из которых уехал и куда ненадолго приехал. Впрочем, я ведь критиковать не собираюсь. Вздох сожаления, говорю, как отпетый литератор-бюрократ. Мало, наверно, у тебя сделано – написано. А начинать-то так и так предстоит как-то иначе. Ныне и маститые думают: как же мне продолжить свое письмо, чтобы по-прежнему читали. Нужна, разумеется, страсть. Опять, говорю, банальное. Но из страсти, как трава из земли по хорошей погоде, вырастают разновеликие мысли. Читал повесть и Саша Драчев. Где-то у нас мнение одинаково.

   Не унывай. Что делать. На нашем пути больше все-таки неудач и потерь. Работы тебе! И страсти! Жму руку. Сергей Багров» (по штемпелю 8.9.79).

     38. Письмо от З.Скуиня, Латвия.
   «14 октября 1996 г. Уважаемый господин А.Ивин! Не понятно, почему со своим письмом Вы обращаетесь ко мне, латышскому человеку. За возможности русских писателей в Латвии Вас лучше смог бы информировать в Латвии живущий русский писатель. Таких не мало, работают в радио, в парламенте и так далее.

      Всё остальное Вам лучше объяснит в посольстве Латвии. По-моему Вашей идеи нет логики – в широкой стране России Вам нет место, а в маленькой Латвии с другой культурой Вы хотите такую найти.

   Я плохо знаю законы, но по-моему  Вам нет надежды на гражданство, пока Вы не сумеете говорить по латышски. (Как почти во всем мире – в Америке, в Канаде, в Франции и т.д.). Вы – как понимаю – не родились в Латвии. Так что придеться ждать годами очередь. И на статус постоянного жителя Вы не можете претендовать, посколько Вы не приехали в Латвию до 4 мая 1996 года. И социальная сфера требует стаж в Латвии. И за медицинскую помощь надо платить.

    Единственная моя моральная поддержка – идею о переселении в Латвию выкидуйте из головы. Чем быстрее, тем лучше. Искренне Ваш Зигмунд Скуинь. Р.S. Извините мой русский!»

       39. Письма от Валентина Курбатова — 2.
     1. «Псков, 7 декабря 1979. Дорогой Алексей! Спасибо Вам за рассказ и весточку. Я было счел тогда, что Вы осердились.

   На ругань вы сердитесь напрасно (это я по поводу того, что вы переругались «со всеми» в Вологде) – нет ничего благословеннее, если она по делу и если из брани вырастает живая мысль, а она, увы, только так и вырастает – гимны не бывают созидательными. Другое дело, если Вы ругались из-за «мякинных» принципов деревенской прозы. «Триединство» прочитал с двойственным чувством. Мысль, как и прежде у Вас, жива и болезненна, а воплощение еще нрзб. Глаз уходит  по очереди то за одним, то за другим, то за третьим, и это смотрение в три стороны утомляет зрение, все время напрягаешься, чтобы собрать их вместе и не пустить к разбеганию. А это должен был сделать автор. Это его дело – все нити держать в руках с равной цепкостью и свободой, а они у Вас вырываются и в результате я не увидел именно три=единства. Все вышли чужие друг другу и драма поугасла, нет этой муки разорванного родства, этого живого разреза. Умственное понимание есть, а сердечного со-участия нет. Все одинаково противны, и мальчик не чище других, так что трещина разрыва не задевает ни одной души, в том числе и читательской. Не хватило, может быть, одного эпизода, в котором они раскрылись бы как единство, как в е с е л а я п л о т ь, как одно тело. Сразу пришли врассыпную и так и ушли. Название, странно сказать, верно, но нехорошо. Умное, но не живое – опять на уровне рассудка, а не души. То же и эпиграф – слишком изящно, чтобы быть оправданным таким текстом. На героев смешно распространять этот «усталый раб» (тут просто раб), на автора, которому мог опостылеть этот «низкий мир духовных червей» и кажется хочет сказать ему свинью, да не знает, где эта «обитель трудов и чистых нег» - тоже, потому что страстной боли и гнева и стыда тут нет, одно лабораторное наблюдение, а от такого не устают. Фамилия  героя из «городских» (есть ведь, как Вы, верно, давно поняли, фамилии, которые осыпаются с героев  ничем не удержишь, – Гаранин по звучанию – нрзб городскому произведению, из каких-то пролетарско-современных сочинений – за ним это «фабричное», это «культурное» облако тянется и мешает восприятию).

   Нехорошо, когда мальчик думает, что его похвалят «за творческий подход» (выглянул стереотип и мальчик померк – это не из его словаря), и то же на стр.5 «собственно говорила только мать» - вот это «собственно» и на стр.7 «нельзя было достоверно понять», а на стр.9 – «и вдруг богоборческие силы покинули душу». Одно такое неверное слово приносит страшные разрушения.  Нехорошо стр.14 «худое неразвитое тельце» - это кто думает? Мальчик о себе? И мать ли надеется «столкнуть юную сыновнюю мужественность и заматерелое всевластие отца»? Что-то уж очень учебниковое, психоаналитическое, из пустых подвалов венского старика.
   Вообще же этот рассказ кажется и помужественнее других, тут уже есть основательность, с которой можно работать. Надо только не нервничать, не торопиться утолять ненасытное наше честолюбие, не строить с порога к л а с с и ч е с к и й  р а с с к а з, странно сказать – надо учиться простодушию и доверию. Это я не Вам, это и себе тоже.

   Поклон Кулешову. Ваш Вал. Курбатов».
 
     2. «Псков, 17 апреля 1979 г. Здравствуйте, Алеша! Не стану скрывать – мне не понравилось ваше письмо, в особенности то, как Вы пишете о педагогах литинститута. Я никогда не верил, что в институте чему то можно научиться, в особенности в лит., бессмысленнее которого только законченный мною ВГИК, но судить надобно не их, а нас самих, не умевших учиться, не знавших, где брать действительные уроки. Вы можете переменить все семинары, но скоро узнаете, что они мало разнятся друг от друга. Я всегда был уверен, что во всем человек был повинен сам, что мир не зол и не добр и не намеревается ставить нам ножки, что нынешние редакторы не глупее тех, что редактировали Толстого и Достоевского. Я даже уверен, что настоящей поэзии не то, что не дают быть (как Вы пишете), но что ее не может быть. Странно только, что еще что-то остается и временами поражает наше сердце. И виною тому не глупые споры в «Литературке» и не скудоумие редакторов и даже не отсутствие внятной (тщательно замазано) общественной идеи, а гораздо худшее – медленно растлевающее нас сомнение в разумности устроения мира. С той поры как мы перестали быть детьми Бога, мы остались собранием подкидышей, безродных, бескорневых общественных животных – безрадостным собранием одиночек. Да и что нам оставалось делать? Как было любить людей и как надеяться на торжество справедливости и истины, если Истина умерла. Оставался сор частностей, мелочная скрупулезность анализа, атомарный анализ организма, прежде считавшегося человеком. Исследование началось линнеевское, классификаторское – человек сделался мыслящим минералом и способы его постижения стали выбираться химические. Впрочем, лучше об этом даже не начинать говорить, потому что тут письмом не отделаешься, да даже и книги не достанет, тут надобно чутье, которое одно может подсказать и способы исцеления, способы примирения с миром и одно оно может отыскать утерянные источники радости, без которых странно и глупо садиться за бумагу.

   Совещание было для меня почти невыносимо, потому что я надеялся отыскать там отзвук этой изнуряющей литературу тревоги и не нашел и следа – тянуло холодом по ногам от какой-то искательной скуки: каждого занимало только, как отнесутся к его сочинению и никому не приходило в голову спросить у руководителей: имеют ли они право сидеть по другую сторону стола от семинаристов и не в том ли единственный смысл встречи, чтобы спросить друг у друга, как поверить в Слово, как одушевить это мертвое тело. Никто, кажется, не томился от своего сиротства, никто не искал братского отклика, укрепляющей поддержки.

   Вы коллекционируете отказы редакций и они  тешат вас.  Увы, Бердяев вам не в поддержку и причина отказов, как я понимаю, не в политических или утилитарных требованиях (этой высокой чести – отказа по этим причинам – заслужил только один человек из нашего семинара  и тот приехавший самостийно – Сережа Задереев из Дивногорска, единственный знающий страшную глубину человека и думавший о человеке без унижающего его всезнайства – этого ему простить не могли и долго еще не смогут). Вы же и в «Кремнистом пути» и в «Молодом вине» отрочески бестактны по отношению к героям  с каким-то школьным зазнайством объясняете нам все их мысли и комплексы, ни одной тайны не оставляете про запас. В результате жизнь отлетает от героев с первых страниц, они становятся голым порождением ума. Становится видно, как Вы наслаждаетесь всезнанием, как хищно и ловко выдергиваете их из раковины. Только в руках у Вас остаются мертвые оболочки. Душа ускользает, потому что она не в мысли, не в этом жалком трепетании ежеминутной двойственности, отличающей мысль человека; об этом знали великие заточники, это знает настоящее христианство, брезгующее ловкостью исповеди, когда человек зачаровывает себя признаниями и губит истину в пестроте якобы подлинных мыслей. Душа еще может выговориться в поступке. Вы избегаете от поступка, уклоняетесь от непосредственного диалога. Попробуйте – герои тотчас закроются для Вас и перо бессильно упадет. У Вас ведь ничего не происходит в рассказах, ровно ничего, и читатель выходит с тем же, с чем пришел, только обремененный легким головокружением от извилистой дороги. Он не обогащается ни единым чувством, а сказать ему только о том, что он и сам знает, это значит только время у него отнять. Вы слишком тщательно придумываете Ваши рассказы, поэтому они и похожи более не на жизнь, а на лабораторный опыт.

   Об эротике – тема отдельная. Посмотрите при случае «Лолиту» - какая горестная высота, как страшен диалог духа и плоти, иронии и отчаяния, злобы и смирения, плача и хохота. Для эротики нужны страшные силы – поэтому настоящих мастеров этого рода в прозе почти нет.

   Вот – в двух словах – что мне хотелось сказать. Не обессудьте. В Вас есть чуткость и чистота и мне больно говорить с Вами так «сердито», но  уж лучше сразу. Ваш Вал. Курбатов».


     40.  Письма от товарища по Литинституту В.Полещука из ж. «Памир», 2.  см. в конверте.

     41. От неизвестного обиженного автора из Ленинграда (после стажировки в «Вологодском комсомольце») – 1, см. в конверте.

        42. От А.А.Романова, вологодского писателя, - 2, см. в конверте.

     43. От В.Коротаева, вологодского писателя. – 2, см. в конверте.
    1. «Дорогой Алексей! Стихи Ваши я давно прочитал, но с письмом не спешил, потому что Вы в вышедший недавно сборник все равно не успевали, а до следующего пока далековато. Мы Вас имеем в виду, и рукопись оставляем в Союзе, но если вы ее хотите вновь пересмотреть и что-то добавить – будет не хуже. Заходите на Лермонтова, 15, вместе все обсудим и решим. Когда у Вас практика и где Вы будете? Черкните. С уважением В.Коротаев» (по штемпелю 22.4.80). – Второе письмо не знаю где.

        44. Письмо от тотемской уроженки, редактора ярославского издательства Н.Трофимовой, см. в конверте.

         45.1. Письмо от владимирского писателя  Г.Никифорова от 17.7.80., см. ниже.

          45.2. В газету «Голос писателя».

              О владимирском писателе Геннадии Никифорове

      Году в 1980-м, когда стало ясно, что «нетленка» не идет в советских журналах, я попытался переломить себя и написать очерк для журнала «Сельская молодежь». Олег Новопокровский, главный очеркист попцовского журнала, отправил меня в командировку в село Сима Юрьев-Польского района: оттуда в журнал как раз пришла жалоба многодетной семьи Еремеенко на их мытарства. Снисходить до очерка мне было противно, но я поехал. И в юрьев-польской гостинице познакомился с писателем Геннадием Никифоровым. Он был сильно подшофе. Я о нем прежде никогда не слышал, «Попадью» не читал, он обо мне – тем более. Но, видимо, состоялся какой-то обоюдно заинтересованный разговор, следствием которого и явилось это его письмо ко мне (я тогда жил в городе Бежецке):

     «Алексей, здравствуй! Прошу простить меня, грешного, за столь долгое молчание: в последние три-четыре недели почти не бываю дома, совсем не сижу за письменным столом, даже ручку разучился держать так, как меня учила учительница в первом классе. Хоть и хреновое, а все же лето со своими делами, заботами, прелестями и соблазнами.

     Твои рукописи прочитал. Очерк о юрьевской молодежи в общем понравился: конкретная причина бегства молодежи из Семьинского представлена, судьба отдельных «переселенцев» нарисована выпукло, интересно. Недурен язык. Но мне показалось (возможно, ошибаюсь?), будто все беды колхоза, все неурядицы в жизни молодых людей идут от председателя. Если это так, то не зашторил ли ты проблему частным фактом, не перенес ли ее из объективных сфер  в субъективные? В большей части колхозов и совхозов руководители -  люди вполне обходительные, справедливые, а молодежь все равно бежит. Значит, основная причина – в чем-то другом. В конце очерка ты делаешь верный, даже бесспорный вывод, что уровень миграции молодежи зависит от экономики хозяйств, но жаль, что этот вывод не проистекает из описания, анализа семьинских событий, об экономике семьинского колхоза в очерке речи почти нет. Правда, ты обмолвился, будто до злополучного В.В.Залетаева колхоз был передовым – так почему же он превратился в убыточный, отстающий, бедный?

     Впрочем, ты просил не критику наводить, а попытаться, поелику возможно, определить очерк в каком-нибудь сборнике. Увы!.. Во-первых, в два (и более) издания одну вещь представлять, мягко говоря, не рекомендуется (можно: газета-журнал-книга). Во-вторых, у нас нет своего издательства, и нет никаких оперативных сборников. Во всяком случае, в нынешнем году ничего подобного не предвидится. Да и вряд ли ярославские издатели ухватились бы за очерк сугубо критического содержания. Им подавай нечто вроде «Кубанских казаков».

      Что касается рассказа, то он мне совсем не понравился. Старческий маразм, старческое скудное бытие с клопами и тараканами, облезлыми обоями и плакатами, старческие «страсти» сами по себе вряд ли могут составить интерес для художественного творчества – с такими «болезнями» общества оно бороться не в силах. А какой-то идеи, которая бы с какой-то   нрзб.   значимой стороны освещала эту старческую жизнь, ты, по-моему, не изобрел. Посему получилось скучновато, несколько натуралистично, и вообще «пирожок ни с чем».

    Обнаружил я и некоторые небрежности, огрехи в языке. Например, н е у м е с т н ы  в рассказе о древних темных старухах «фортепьянные клавиши» (при всей точности сравнения); плохо: «деревья на том берегу отчетливо отражались в воде» (вода оказалась на берегу). Громоздко, неуклюже: «не получившая при разделе имущества того дома, где жила с мужем». А самые начальные фразы рассказа так и пышут красивостями: и островок «между речной долиной и маленькой поймой студеного ручья», и «лестница из нескольких сколоченных трапов». Кстати, трап – это и есть лестница, только на языке моряков, так что получилось у тебя что-то не совсем понятное.

     Видишь, какой я, оказывается, дурной: взял да и разругал. Но не обижайся и поверь: придирался с самыми добрыми к тебе чувствами и намерениями – авось пригодится на будущее.

       Большое спасибо за то, что обо мне напомнил вологжанам, передал их приветы. Мой рассказ пока что лишь в рукописи. Издатели что-то молчат.

      А что прикажешь делать с твоими  очерком и рассказом? Выслать тебе рукописи или?.. Сейчас не высылаю, так как под руками нет необходимого конверта, а утром еду в деревню. Потому ограничиваюсь письмом. Г.Никифоров. 13.7.80».

   Письмо отправлено с адреса: Владимир, пр. Ленина, 64 – 45. Мой рассказ, о котором говорится в письме, называется «Старухи». Я все-таки обиделся, потому что, зализанный и вдоль и поперек исправленный, очерк «Зов земли при посторонних шумах» не пошел также и в журнале О.М.Попцова «Сельская молодежь»: не вынесли они критицизма. Так что ни там, ни тут он не был опубликован и лежал вплоть до 2002 г., когда я со злости отправил его в редакцию юрьев-польской  районной газеты (не знаю, как она называется); там он и затерялся навеки.

   У меня потом было много писательских писем. Но что поразило в писателе Геннадии Никифорове, которого в те годы уже и за границей, кажется, переводили, - это абсолютная грамотность: ни одной ошибки, ни орфографической, ни пунктуационной. Невиданное для писателя дело!  И внутренняя честность: так всё было очень четко и по существу.

   Больше мы с писателем Геннадием Никифоровым не встречались и не переписывались. «Попадью» и некоторые другие его вещи я прочитал не слишком давно впервые. Вологодские «классики» Белов и Астафьев (в ту пору живший в Вологде) были, помню, о нем очень высокого мнения, так что и на меня через это шапочное знакомство посмотрели благосклоннее.
                Алексей Ивин.
   (опубликовано в газете «Голос писателя» в июле 2009 г.)


     46. Письмо от В.П.Астафьева.
     «Дорогой Алексей! Да, то что Вы прислали почитать уже написано крепкой рукой, хотя и не без претенциозности и сбоев, но беда этих двух вещей заключается в том, что, как рассказы, они несостоятельны. В них нет ни материала, ни события которые бы и вокруг которых организовывался рассказ – он ведь, традиционно-русский – всегда «о чем-то», а у Вас скорее отрывки из каких-то крупных вещей, из повестей что-ли, а так это тягучая проза, в которой просто увязаешь и читать ее неинтересно. Когда такая проза как-то сообразована и сорганизована и за нею, кто-то ожидается, тогда она событийна. «Деревенская проза» - это, прежде всего, хорошая проза, а все остальное термины. И писать «противоположное», т.е. плохое нельзя, нет в этом смысла.  Вы уже и пишете хорошо, но вот чего-то чуть-чуть не хватает, а чего-то чуть-чуть (наверное, пижонства?) поубавить бы. Счастье писания – в простоте, чтобы литературы не чувствовалось, а Вы из кожи вон лезете, чтобы выглядеть как можно изысканно-литературней. Это тоже болезнь, которая преодолевается работой, углублением в нее. Вот и желаю Вам успешной работы. Извините за краткость и сумбур. Через час на поезде уезжаю в Польшу и не хотелось, чтоб ваши рассказы залежались у меня. Будьте здоровы! В.Астафьев. 15 апреля 1979 г. Р.S. Пакет возвратился, когда я из Польши вернулся – неправильно написал адрес нрзб…».

     47. Открытка и письмо от В.И.Белова.
     1.«Уважаемый Алексей, насчет семинара свяжитесь с Романовым. А о чем говорить с В.П. мне? Я не очень Вас понял. Думаю, что вы сами с ним можете поговорить. Желаю всего самого доброго. Белов. 5.9.79». – 

     2. «Уважаемый Алексей, «Ласточки» мне больше понравились, в них больше авторского благородства. Р-з о воде смахивает на фельетон, в нем чувствуется рассерженный и брюзжащий автор, а читатель вообще не должен ощущать автора, даже доброго и спокойного.

   Само собою, вы имеете полное право думать иначе.

   Если бы у вас набралось штук 10-15 таких «ласточек» (единых по стилю) – получилась бы хорошая книга. Желаю удачи. Белов. 19.11.79. Прошу извинения – рука плохо действует».

      48.  Письма от А.Белых, журналиста из Великого Устюга, 4, см. в конверте.

      49.  Письма от М.А.Никитинской, 1969 г. – 17 (см. в конвертах).

       1.«Миля! Поздравляю тебя с Международным женским днем 8 марта. Желаю тебе отлично учиться, желаю счастья в личной жизни и…(зачеркнуто) весело провести этот праздник». -
 
     2. «Здравствуй, Милка! Вопреки твоему желанию, я все-таки пишу тебе. Сейчас, в 12 часов 30 минут, лежу на кровати. Перечитываю твои письма. Мы были тогда до крайности наивны. За себя я ручаюсь.

     Завтра я уезжаю. Уезжаю вместе с Васькой Г. Последнее время  мне все больше и больше нравится этот парень. (Я думаю, ты не будешь читать этого письма своим новоявленным подружкам и вообще никому?). Даже с Вовкой стал меньше общаться. А Вовка ходит с независимым видом, сдвинув кепку набок и засунув руки в карманы. Вот, мол, я. Вечером приходит в клуб, побеснуется немного,
пообнимается с девчонками, покурит и деловитым голосом скажет: «Колька, пойдем?!». Уходят. Шумной компанией вваливаются Валька, Надька и Светка. За ними – михайловские ребята. Садятся к окну. Травят анекдоты. А мы слушаем, развесив уши. И так – каждый вечер. Скучища…. Однажды попросил у Нинки твой адрес. «Без Милькиного разрешения не дам! Она не хочет с тобой переписываться!!» Представь себе говорящую куклу с огромными коровьими глазами, которая ежеминутно повторяет эти слова. Представила? Так вот это и есть Нинка. За такое образное сравнение мне Нинка, пожалуй, свернет шею.

   Настроение злое. Злое еще со вчерашнего вечера. Хоть ложись в гроб, клади сверху крышку и поезжай на тот свет.

    …Вчера разыгрывал Вовку и Светку. Делал себе искусственное настроение:

   - Вовка!

   - А…

   И дальше – нецензурное слово.

   - Светка!

    - Чего тебе.

   И снова нецензурное слово.

   - Слушай, Свет, ты бы пошла?

   Светка настораживается:

   - Куда?

   - Ко мне в  ж… кочегаром!

   Я доволен. Трясусь от смеха. Настроение понемногу улучшается…

   В общем я отвлекся. Слушай, Миля! Давай будем так. Ты будешь писать мне о своей жизни. Я – о своей. Ладно? А впрочем, чего я так рассуждаю. Может, ты вовсе и не ответишь мне? Делай, как знаешь.

   До свидания. Жду ответа. И.А. 30.8. 1969 г.»

    
        50. Поздравления от  В. Кузнецовой, одноклассницы и квартирантки тети .Л.Брязгиной, – 2, см в конверте.

             51. Поздравление от  Т. Литвинчук, квартирантки т. Л.Брязгиной – 1, см. в конверте. См. также повесть «Прелесть дикой жизни».

                52. Поздравление от  Люси (Шеркуновой), одноклассницы – 1.

          53. Письма от В.Шиховой, одноклассницы,  из Череповца – 1, из Вологды –  2 , см. в конвертах.

          54. Письма от  товарища по Литинституту В.И.Кулешова – 3, см. в конверте.

             55. Письма  и открытки от матери – 33, см. в конвертах.

       1. «Здравствуйте, дорогие родители. Письмо ваше и деньги получил, за которые большое спасибо. Живу по-прежнему хорошо, регулярно посещаю библиотеку и чувствую, что скоро времени совсем не будет, поэтому пишу сейчас. Никуда, даже к дяде, не езжу. В общем, все идет очень для меня хорошо, хотя при этом очень хочется домой.

   Я учту, что вы мне сказали, и когда тетушка поедет домой, то я, пожалуй, отправлю с ней все ненужные вещи.

   Не знаю, что еще писать. Ты, мама, не сердись, что мало написал. Ты же знаешь, что у меня все в порядке, и я тоже знаю, что вы с отцом живете, как прежде, - о чем же тогда еще писать?  До свидания» (без даты). –

     2. «Здравствуй, мать! Получил деньги и письмо, но благодарности не испытываю ни малейшей. Если бы не отец, я бы наверно никогда не избавился от твоей идиотской (другого слова не подберу) опеки и никогда не встал на ноги. Твоя посылка мне не нужна, заруби это себе на носу, деньги – 50 рублей – я на днях тебе верну, а спортивные штаны у меня есть: сам купил. Деньги – от собеса, из журналов, от заработков – я согласен получать, от тебя – нет. Я все-таки не Васька Хромуля, кричать и скандалить с тобой не буду, с тобой, которая думает, что ее 37-летний сын дурачок и ему надо помогать и его надо опекать, а то он в штаны накладет, но некоторые вещи до тебя трудно доходят. Знаю за собой эту черту – вспыльчивость, раздражительность, но пойми ты: я способен обеспечить себя сам, а если потребуется – и вас, хотя вы оба довольно гордые. Это уже третье письмо, два прежних я порвал (думал, зачем ее огорчать?), но когда ты сообщила о посылках для меня, о покупках, я понял, что придется все же вспылить. Пойми меня правильно: у меня все нормально, даже можешь, если хочешь, посылку послать, но деньги-то зачем? При твоей-то пенсии? Я ведь и так ценю, люблю и уважаю тебя. Я уже, слава Богу, не студент с 40 рублей стипендии, работаю, платят мне худо-бедно, Галинке с Лариской помогаю, друзей куча, - почему я должен принимать от тебя помощь, тем более что у вас там такая бедность? Если уж так хочется кому-то помочь, посылай моей бывшей жене: она тебя быстро отошьет и деньги вернет в тот же день.

   Надеюсь, ты все уразумела? Деньги, если еще пришлешь, буду возвращать в тот же день беспощадно. Посылку (Ларискины штаны, рыжики и т.п.) можешь послать по старому адресу: (дан адрес). Мы уже два года как развелись, а ты все думаешь, что мы вместе живем. Жаль, что жестоко и грубо приходится говорить. Я мог бы просто отмолчаться, но хитрить не в моем вкусе.

   Смогу ли приехать – узнаю у начальства, но меня, честно говоря, не тянет в Михайловку. Привет Нинке. Привет отцу и тете Лиде.  Всего тебе доброго, обнимаю и целую. Алексей, 3 июня 90 г.»    

       3.   «Здравствуй, мама! Извини, что я задержался с письмом. У нас сейчас сев, много приходится ездить по полям. Так что, ей-богу, некогда даже письмо написать. У меня все нормально. На днях тетка прислала еще одну посылку варенья и пряников, она меня, видно, все еще считает маленьким. Ты собираешься ко мне, но я бы не советовал тебе ездить, потому что у меня, собственно говоря, негде даже поселиться. Разве что в гостинице. Да и ничего интересного, все по-старому, жениться не собираюсь, водки не пью, курю, правда, по-прежнему. Вот и все. Дядька, у которого я живу, денег с меня не берет, мы живем с ним в двух больших комнатах, но летом он перевезет семью, и мне придется подыскивать угол. Если Нинка надумает ехать ко мне, то тоже пусть лучше не ездит, мы все равно только поругаемся, как всегда, а проку никакого не будет. Добро бы, если бы она по мне соскучилась. А то ведь нет. Словом, пусть не ездит. Мне тоже некогда к вам выехать.

   Пиши, как здоровье, как живется в новой квартире, что делает отец. Передавай ему от меня привет, пусть лучше запишется в библиотеку да книги читает, чем пить-то.

   Ну, до свидания. Не обращай внимания, если я иной раз и задержусь с ответом. Совершенно некогда, а если и бывает время, то опять не хочется садиться, да и печатной машинки у меня дома нет, а ты ведь моего почерка не разбираешь. Алексей (1975 или 1976  год, Шексна).

   
    4. Мама и тетя Лида, здравствуйте! Получил ваши письма, а еще прежде – посылку и деньги. Не очень понимаю причину вашего неудовольствия. Кажется, в письме к сестре ничего предосудительного нет, я лишь выразил беспокойство о вас. За посылку спасибо, банки все у меня, а что не пишу – так ведь занят. С одной стороны, ты пишешь, что еле ходишь, а с другой – присылаешь деньги сорокалетнему мужику. Я ведь заработаю или займу, если будет туго. И не будем больше об этом. После того как я исполнил твои многолетние просьбы и бросил курить, у меня самого с сердцем начались нелады. Будем взаимно вежливы. Обнимаю вас. Посылаю журнальчик со своими стихами. Берегите друг друга. Хотелось бы с вами увидеться. Алексей.

   Таблетки – тете Лиде,  она прислала совершенно  бредовое письмо, очки – отцу – может, смонтирует одни, да и т. Зоя просила. Успокойтесь. Прошу вас. И не надо мне ничего посылать, если хотите что-нибудь от меня получать.


          56. Письма и открытки от тети Лиды (Л.А. Брязгиной) -  21, см. в конвертах.

       57. Поздравления от коллективов районных газет – 2 (нельзя определить, каких).

      58. Письма от  Н. Сереброва, товарища  по Вологодскому пединституту,  - 2, см. в конверте.

     59.  Письма от Н. Ненастьева,  товарища  по Вологодскому пединституту и журналиста, - 3, см. в конверте.

        60. Письма и поздравления от Е.А.Петуховой, двоюродной сестры,  – 7, см. в конвертах.

      61.1.  Письма  от бывшей жены  Г.А.Киршановой, -  4, см. в конвертах.

          61.2.  Мои письма к ней,  возвращенные  после развода, -  170,
опубликованы в «Мемориальном архивариусе» №3, см. на «Прозе. ру».

       62.1  Письма и открытки от  сестры Н.Н.Микуцкой – 19, см. в конвертах.
   
     62.2. От сестры и племянника Э.С.Микуцкого – поздравление с моим  бракосочетанием (бракосочетание не состоялось).

      
    63. От неизвестной (Л.Подгорбунских или Т.Носыревой).

    «Леша, здравствуй! Сейчас у нас долгожданные, но, к сожалению, очень короткие каникулы. 28 марта здесь будут проводы русской зимы, всё рисую, рисую, опять буду Снегурочкой, как и в Новый год.

   Четверть закончили плохо, у меня тоже есть один двоечник – по лит-ре, 8-классник. Экзамен на носу, чем, интересно, думает, «Онегина» не читал, о «Герое нашего времени» - без понятия. Предел всех мечтаний – стать трактористом или дояркой. Где уж там высокие материи! Совсем без соображения!   Узнала от них массу новых нелитературных слов, только бы самой хамкой не стать!

   Ко мне приехала сестра, поддержать меня  физически и  морально. Был у меня мрачнейший период из-за недавнего ЧП. Понимаешь, был тут один очень хороший человек, всё время приходил к нам в гости, подарил мне свои часы. И… отравился.

   В том, что произошло, я не считаю себя невиновной. Мы все убийственно невнимательны, равнодушны друг к другу. Страшно умирать в 23 года. Страшно было одной, когда Надя уходила в клуб, а вокруг – режущая ухо тишина, а потом начинают бегать крысы.

   Но сейчас, правда, стало полегче,  и кошку взяли, напрокат.

   Что касается неприятностей, то их всегда хватает. Недавно на исполкоме при большом количестве народа вздумали обсуждать нас за аморальное поведение, и, главное, - людишки, от которых воротит, не говоря уж о каком-либо нормальном к ним отношении.  Ну, не оправдываться же перед ними. Противно! Это уже второй раз меня – и ни за что. Первый – в общежитии на Городском валу в присутствии Шайтанова, Судакова и еще ряда прочих высокостоящих товарищей.  Скопище идиотов, куда ни ткнись.

    Ссылка моя закончится месяца через два. В школе тоже знают, что в скором времени я удалюсь отсюда, смотрят, как в автобусе – скоро выйду, и все облегченно вздохнут и перекрестятся «левой пяткой», как говорила Ерохина, она, кстати, стала Петровой, говорят.  Забавно!

   Сегодня ездила на конференцию в Устюг, встретила Болотову, поболтали с ней, как добрые друзья, долгое время не видевшие друг друга. Царфина нашла свою половину из числа трактористов – своих учеников, увезла ее, т.е. половину, в Брянск, где ей нашли место по специальности.

   От Максимовой приходят довольно мрачные послания.  Всё тоже у девчонки не ладится, дома не живет, воюет со своими подопечными. Что касается остальных – не в курсе. Да мне вообще-то не интересно, предаваться воспоминаниям некогда, вся в работе.  Испытываю состояние человека, жестоко ошибившегося в самом главном, совершенно не приспособленного к жизни. И вообще себя ненавижу. Хочется сделать что-то хорошее, доброе.

    Как у тебя успехи на газетном поприще?

   И еще.  Не обращай, пожалуйста, внимания на мой «стиль». Я тебе просто от души пишу, а изощряться в остроумии у  меня нет  настроения и способностей.

   Ну, всего тебе самого доброго. Если появится охота – напиши, как ты там, как дела у Соболева, где он собирается учиться? По-прежнему ли живешь в гостинице?

                26.3. Без года, без подписи».

      64. Т.Т.Давыдова – интервью с А.Н.Ивиным (черновик; перемарано каждое второе слово):

     - А.Н., Вы не случайно стали одним из героев рубрики «В-е имена» (возвращенные?), хоть возраст Ваш таков (около 40), что Вы не могли быть среди бунтарей-шестидесятников (зачеркнуто: и не стали диссидентом). Тираж журналов с Вашими повестями (зачеркнуто: в отличие от Трифонов) не изымали из библиотек, а Вас не подвергли остракизму (наверху вписано – изгнанию). И все же ваше имя  необходимо (зачеркнуто, вписано: неплохо бы) вернуть нашей л-ре.  Откуда? Из небытия. Так получилось, что Ваши стихи и проза, с одной стороны, достаточно ершистые, «непричесанные», с другой – в целом традиционные. Их нельзя связать с популярными ныне течениями метаметафористов  или поставангардистов.  Лишь некоторыми своими гранями Ваши стихи (зачеркнуто: поэзия) соприкасаются с иронической поэзией  в духе Игоря Иртеньева  (НВ: Конечно, нас обоих Л.Толстой упомянул в повести «Детство») или школы «Московское время».. Поэтому Ваши пр - я (произведения) не ко двору в большинстве наших лит-но-худ-х ж-лах с их четко выраженной идейной и эстетической программой.

     Зачеркнуто: (Кстати, кем  Вы себя сами ощущаете -  поэтом или прозаиком?). И какой образ поэта Вам ближе: экстатического, философствующего, гражданского, мастера «тихой» лирики? Не случайно зд. прозвучало это слово «тихая лирика нрзб о Николае Рубцове, Вашем земляке (уроженце как и . Как и Вы из Вологды).

    - Главное качество в Вашей поэзии – ее ироничность (зачеркнуто: мушкетерское начало). Каждое ваше ст-е – укол и шпагат.  Вы попадаете то в идеологические стереотипы застойных лет, то колете тех монстров (зачеркнуто) разите удивительных существ -  полуженщин и полумужчин – удивительную породу, выведенную, увы и ах (и ах – зачеркнуто) в нашей бедной России за последние десятилетия, сражаетесь со злой судьбой, выпавшей Вашему лирическому герою. Иногда ваша поэзия теряет свою колкость (фраза зачеркнута). Есть у вас строки, в  к-х   созданы  поэтические образы родной природы, и тогда Ваш лирический герой – отважный и непримиримый к любому злу мушкетер (зачеркнуто)  вкладывает шпагу в ножны (зачеркнуто: вписано: откладывает в сторону), и стихи уже не разят, а приятно обжигают (приятно  - зачеркнуто), как обжигают нёбо пузырьки шампанского. Этот ваш герой, пожалуй, грубоват для французского (зачеркнуто) мушкетера; он гораздо развязнее и иронического человека, симпатичный образ  к-рого  создал Юрий Левитанский. (НВ: Ну,  еще бы: ведь  оба – евреи).  Ваш герой может употребить и бранное словцо. И в таком случае хочется спросить, куда же вы,  А.Н.. смотрите, почему Ваш лир-ый герой ведет себя кое-как? Неужели для вас так соблазнит-ны лавры Эдуарда Лимонова?

     Если без шуток, то здесь серьезная проблема. Что, по-вашему, дает л-ре нарушение многовекового табу – употребл-я бранных слов? Да и в своей прозе Вы прибегаете к  жаргонным выражениям. Почему? (зачеркнуто) Неужели все возможности «великого и могучего» литературного русского языка уже исчерпаны,  и нужно осваивать какой-то новый речевой материал?

   - А.Н. (подразумевается мой ответ)

   - Любой писатель несет в себе образ родных мест, сохраняет связь с «отеческими пенатами» (слова другого Вашего земляка, тонкого лирика великого (зачеркнуто) прошлого века Б-ва (Батюшкова?).  В Вологде мне запомнились удивительные (зачеркнуто) сочетание простоты архитектуры деревянных домов и сложности узора украшающего их кружева, тоже деревянного. В Вашей прозе есть  нечто подобное. В каждом эпизоде, в каждой строке повести «Проездом» пульсирует «дух» русской  провинциальной жизни, хранящей известную патриархальность, чистоту помыслов, рождающей, пестующей (зачеркнуто) таланты, и при этом раздираемой противоречиями – теми же, что и столица. И здесь много иронии, юмора, и здесь есть прикосновение к больным проблемам наших дней. Чего стоит хотя бы воссоздание «зубодробительных» идейных боев м. (между?) нашими ультрапатриотами и представителями «широких взглядов». Ваша повесть-реплика, ответ В.Белову на его роман «Все впереди»?

   - (для ответа места не оставлено).

   - Но есть в ней и иное. С помощью мотива путешествия интеллигента и недавнего сто (сторожа? Зачеркнуто) Дмитрия Пельтихина в родной провинциальный (зачеркнуто) Логатов, мотива несостоявшегося возвращения показана болезненность и сложность врастания человека из провинциального мира в столичную жизнь. Старая тема, блистательно (зачеркнуто) разработанная классиками французской прозы тема завоевания провинциалом столицы (все зачеркнуто) у Вас повернута по-новому (зачеркнуто) типично по-русски: вместо фанфарного торжества провинциала, завоевавшего столицу, - слом в его душе, раздвоенность, мучительные поиски своего места в огромном мегаполисе, жажда творческого самовыражения и драматический конец. Кстати (зачеркнуто). В целом повесть реалистически достоверна, движения души Дмитрия Пельтихина воссозданы психологически точно, но что касается финала: не явилась ли смерть вашего героя насильственной и в другом отношении: нет ли здесь авторского произвола?

   - Особое место в Вашем творчестве занимает роман «Пособие для умалишенных». Необычное название! Невольно возникают ассоциации с  «Записками сумасшедшего» Гоголя, чеховской «палатой №6», гаршинскими произведениями »Полетом над гнездом кукушки» Кен Кизи. Не вкладывали ли Вы в свой роман большого обобщения, вроде того, какие присутствуют в «Раковом корпусе» Солженицына? Ведь это Ваше пр-е-ние острое и в плане социальной критики.

   - Есть ли в нем фантастика, столь причудливо проявившаяся в повести «Проездом»? Какие писатели, русские и зарубежные, близки Вам по складу тв-ва?

    - Ваше тв-во, А.Н., зеркало, в к-ром отражаются наши не слишком красивые, порой улыбающиеся, порой искаженные злобой (все выражения зачеркнуты, вписано)  не всегда привлекательные лица. Наверно, кому-то захочется разбить это стекло, уйти в зазеркалье – спасительный мир сложных поставангардных образов. Но вы заставляете нас смотреться в это зеркало. Не обижайтесь, но (зачеркнуто) Вы представляетесь мне русским юродивым, на всех площадях и улицах кричащим своим современникам неприятную правду. Крепки, видно, духом. А ирония (зачеркнуто: это то, что заменяет вам, ранимому художнику, кожу. Ибо настоя… Ибо писатель, болеющий за «други своя», как Вы, без кожи ведь ирония) в вашем тв-ве оружие обоюдоострое. Она направлена и против Вашего лирического героя, к-рый втайне грустит, что, в душе романтик, не может открыто воспевать (зачеркнуто: цветы) пиры и вакханок, не скрываясь либо в печали и слезы, как это делал, например, лирический герой того же Батюшкова.

   (Окончания интервью нет. NB: Интервью литературоведа Т.Т.Давыдовой  в печати не появилось.
   
   
   
 
     65. От Т.В.Б. -  стихотворное поздравление с Днем рождения -1,  шарж – 1,

    
       66. От О.В.Ф. -  случайный текст, который я просил ее написать, чтобы по почерку определить характер:

     1. «Время от времени на непредсказуемом пути развития человеческого духа вдруг раздражаются настоящие  культурные катаплизмы». Текст написан с двумя ошибками: «раздражаются» вместо  «разражаются» и «катаплизмы» (слово незнакомое) вместо «катаклизмы». –

     2. «Ф., привет! Позволь еще раз на прощание побеспокоить твою тень. Теперь, когда мне все до фени, это тебе не повредит: все равно что прощальный поцелуй в лобик, как покойнику.

     Я с конца мая в Михайловке – сажаю огородик, загораю, веду здоровый образ жизни, набираюсь сил,  рыбачу, собираю щавель, который здесь называют «кислица». Великолепная природа, воздух, закаты, настоящие коровы и вообще всякая живность, кроме скорпионов. На грядках уже проклюнулись лук, чеснок, картошка и прочее.

      Надеюсь, ты оклемалась, замужем и счастлива.  Честное слово, я очень переживал свою неудачу и еще в марте бродил в твоих сквериках. Но после драки кулаками не машут, верно ведь? Я сейчас до такой степени спокоен, что даже не знаю – радоваться этому или плакать. То ли это мудрость, то ли сползание в голубое детство.

   Черкни – не поленись. Где работаешь, как поживают твои родственники?  Пишу я больше от грусти, но мне будет приятно. Уже темно, сижу на летней кухне, и солнце село. Кукушка, точно, наврала. Счастливо, Ф.! – А.И.  7.6.94» -

       3. Письмо О.В.Ф. от ноября 1993 (даже набирать не хочу). –

    4. Три истерические записки ей же после того, как свадьба расстроилась. - 

    5. Очень длинное неотправленное письмо, которое заканчивается словами:  «Ты играешь с динамитом, Оля, ты тушишь пожар бензином!!».

    Несмотря на восклицательные знаки и большое чувство (с моей стороны), отношения не возобновились. У меня нет даже фотографии О.В.Ф.

    
    

     67. Пародия С.Баймухаметова на главу из повести «Полина, моя любовь».
                глава из повести               
                Алексей ИВИН
               
                РАКИ
   Сойдя на вокзале, я спросил, где найти любовь. Направо по тропинке и вниз, ответили мне. Любовь. Паденья. Взлеты.  Я люблю ее, я люблю ее, я люблю ее, Я ЛЮБЛЮ ЕЕ…

   … з а в е р н и  е е  в  п л а т о к и  о т д а й  о п п о н е н т у  в м е с т о  п р о з ы…

   Что мне делать с моей безмерностью в мире мер? Она живет в общежитии, а я – у квартиросдатчика Новикова. Что? Скажите, вы, дядя в эспаньолке, пьющий разбавленное пиво? Что?

     … п е й т е  п и в о  п е н н о е , и  у  в а с   б  у д. е т   т а   ф и з и о н о м и я, о   к о т о р о й   в ы   п о д у м а л и…

   Мир. Жизнь. Люди. Толпа баранов, бредущая в никуда, ваш лоб без присутствия ЛБА никогда не способен вместить ТО. БЕЗ ЧЕГО ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ. Вы, жалкие и ничтожные твари, ждущие ВЕЛИКОГО ПРОЗРЕНИЯ от жидкого пива и тривиальной воблы. В О Б Л А – Э Т О  А Р Х А И З М.

     … П е й т е   п и в о  с  р а к а м и, и  в ы   п о й м е т е   с м ы с л  Б ы т и я:  у  в а с  н и к о г д а    н е  б у д е т   З А П О Р А…

    Ждать было нельзя. Мы несемся сквозь жизнь без шлема. Свист и ветер. Толщи вод, на дне копошатся раки в оранжевых шлемах. Шлем! Забрало ординарности, апофеоз импотенции. О, Л О Б, открытый ударам судьбы и бедер!

   Ждать было нельзя.

   - Раздевайся, - сказал я.

   - И ты тоже… - сказала она.

     … Н а г и м  п р и ш е л  я  в  э т о т  м и р ,  и  н а г и м   у й д у   и з  н е г о …

    
68. Секретарю Калининской писательской организации Борисову Е.И.

     Евгений Иванович,
Я предполагал, что в Москве Вы прочтете  всю папку, которую я послал Шестинскому,  после того как Вы туда уехали. Но, очевидно, рукописи опоздали. Посылаю четыре рассказа в дополнение к тому. Не исключено, что они встретят еще большее сопротивление с Вашей стороны. Я знаю людей и писателей, преимущественно старшего поколения, которые, читая это, не сдерживали негодования. Что ж, я и не хочу, чтобы мне пели осанну, хочу только, чтобы признали некоторые достоинства. Несмотря на то, что людей, бранивших мои рассказы, было много, я нахожу себе поддержку в том, что друзья-студенты, писатели (Проханов, Битов, Ф.Кузнецов) отзываются о них лестно; есть надежда, что и журналы, наконец, снизойдут к ним: в мартовском номере «Лит. учебы» выйдет повесть «Кремнистый путь» (среди этих рассказов ее нет, т.к.  все 6 экземпляров в Москве, а у меня только черновики). Впрочем, гранки я еще не держал, и все это может выглядеть как самовозвеличение. Это мне только повредит. Полагаюсь на Вас.

   В СП я звонил: мне сказали, что Ваша характеристика формально все-таки нужна.

   Все пять рассказов, которыми Вы теперь располагаете, прошу вернуть мне по адресу: 171950, г. Бежецк, ул. Шишкова, д. 32 кв. 15

   В прошлый раз забыл вас поблагодарить за звонок на автостанцию; спасибо – приехал вовремя. С уважением А.Ивин.

    

   69. Обрывок рецензии.

    Словесные эскизы художника Юрия Анненкова оставляют меньший след, чем его же графические портреты.

   Совершенно блестящая статья о  Вс. Некрасове, опубликованная в газете «День литературы» (в книге ее нет).

   Журнализм Феликса Медведева и его бойкий нрав.  Он не скрывает разъездной, немного чичиковский замысел своей книги (издана изд-вом «Республика» в 1992 году). Он знает, что это люди выдающиеся, а выдающемуся человеку всегда есть что сказать массовому читателю, на которого только и работает Ф.Медведев. Он искренне расположен к своим героям, влюблен в  их славу, но при встречах выверяет собственные доминанты. Бондаренко не таков, он не разъездной агент, а публицистический портретист.

   Но забывает, что патриотизм – это порождение Барыбы: был такой герой у Замятина – жил с купчихой вдвое себя старше, паразит, хам, буян. Неподвижность, невежество, закоснелость в нравственной и физической грязи – почва консерватизма. Они не выламываются, как диссиденты Ф.Медведева, а взросли «на скудной почве зол», на отечественной почве.  Юморист, лирик, скептик В.Белов, но «Все впереди» - плохой роман, потому что о том, что автор не любит, он пишет эскизы…

     Впечатление от Бондаренко 80-х годов, когда он писал о «сорокалетних»,  я впервые стал читать также и критику, которая прежде представлялась только служанкой и подсобницей литературы. После  Бондаренко хочется отказаться от занятий литературой. Зачем же писать о человеке, которого плохо понимаешь?  Да вот с целью понять.

   Умная Собака, интеллектуал в своей среде.

   Перехвалил Распутина: тот слишком часто плыл по течению, чтобы этому можно было найти оправдание. Вот если бы он полно реализовал эту темную, глубинную, звериную основу своего таланта – тогда да, но ведь этого не было. Про героев Бондаренко не скажешь, что они разругались с Отечеством. Чего обвинять Вознесенского, что космополит, и Евтушенко, что верхогляд, - такая была эпоха: изменения в обществе были поверхностные, не то, что сейчас…

      

   
          70. Письмо члена редколлегии журнала «Сельская молодежь» О. Новопокровского, см. в конверте.

       71. Письмо Л.А.Еремеенко из г. Юрьев-Польской в связи с  моим очерком для ж. «Сельская молодежь» (не опубликован; очерк затерялся в архиве юрьев-польской газеты за 2000-2005 гг.).

     72. Ходорковскому.
 
     Гроссмейстер Ходорковский! Так получилось, что я не смогу приехать в Молочное. Я отбыл срок в редакции и в субботу еду домой. Поэтому у меня к тебе просьба – не знаю, сумеешь ли ты ее выполнить: нужно сдать мои постельные принадлежности вашей кастелянше; если ты сам почему-либо не можешь, поручи это дело ребятам из 74 комнаты. Недостающее полотенце, изрядно затертое, посылаю с попутной красавицей, если удастся таковую найти на остановке 107 автобуса. Надеюсь, она передаст все, и заранее благодарю ее и тебя. Если поедешь в Москву, непременно зайди: познакомлю с умными людьми. Остаюсь и прочее,

                с пролетарским приветом    Алексей Ивин.

   Но до 7 июня я еще в Вологде, заходи на Пушкинскую, 7.

      

         Постскриптум.
    Остальная переписка, в особенности с издателями  и другими официальными организациями, подшита и запротоколирована (см. «Спиок врагов» и «Мои злопыхатели», в частности, на «Прозе. ру»). Мои письма А.В.Драчеву и Г.А.Киршановой остаются в рукописи. От прямых родственников  (дядей, теток, двоюродных, племянников и т.д., числом около 70 человек)  до сего дня не имел ни строчки привета, ни одного новогоднего поздравления. Что же касается моих корреспондентов, тех, у кого на руках мои письма, - они могут распоряжаться ими по своему усмотрению. Я же решился опубликовать только то, что счел нужным.



.