Давно это было. К нам в токарный цех в тот год прислали крановщицу после училища. Уже и не вспомню теперь как ее и звали-то, да и не важно. Миниатюрная, тоненькая, она имела удивительно белую кожу, розовенькие пухленькие щечки с ямочками и голубые-голубые глаза, светившиеся озорным блеском.
Да что говорить! Вся мужская часть цеха замирала, любуясь стройной фигуркой девушки, забирающейся по лестнице на свою кран-балку. Каждое утро токаря провожали ее взглядом, вздыхали украдкой, и включали свои станки только когда крановщица занимала свое место в кабине крана.
Даже смешно было, когда та, случалось, задерживалась в раздевалке минут на десять-пятьнадцать. Токаря, как потерянные, ползали тогда меж станков в полной тишине, поминутно озираясь и пряча глаза друг от друга.
Нравилась она и мне, да вот только поговорить с ней толком никак не удавалось. Не подойдешь же вот так без повода к девушке, не скажешь ей, что, мол, нравишься ты мне, давай дружить! Это в детском садике такое уместно, а не во взрослой жизни. Надо ж как-то иначе, как бы вскользь, чтоб выглядело более-менее естественно. А то рассмеется, чего доброго, прямо в лицо, посчитает идиотом, так и сгоришь со стыда!
К тому же, ухажеров пошлых хватало и без меня, вились вокруг нее, словно мухи возле меда. С маслеными глазками. У-у-у-у…!
Мучался, в общем, страдал юношеской нерешительностью, потому как опыт общения с красавицами отсутствовал в ту пору напрочь. Вздыхал ей вслед вместе со всеми да надеялся на какой-нибудь случай, который сам расставит все по местам, и мы подружимся.
На заводской проходной среди нормальных вахтеров числилась бабка вредная, в прошлом медсестра, а теперь подрабатывающая пенсионерка. Все ее знали прекрасно еще по поликлинике, где она просидела в регистратуре не один десяток лет. "Тещей" ее народ прозвал за пакостность характера.
Когда Теща дежурила, работяги начинали скапливаться у проходной задолго до конца рабочего дня. Ни за что она никого раньше времени не выпустит, как ни упрашивай. И главное – обязательно проверяла сумки у каждого. Толи строго исполняла инструкции, приписанные вахтерам, толи очень любопытно ей было, чего это люди с завода выносят? Наверное, и то, и другое.
Как-то раз, специально, чтобы проучить зловредную Тещу, мой товарищ наложил полный пакет отработанной ветоши, добавил туда пару битых лампочек, влил литр нигрола, и понес все это через проходную.
– Что несешь? – Тут же остановила его бдительная Теща.
– Мусор хочу выбросить, - ответил товарищ, невинно моргая глазками. – Вот прибрал свое рабочее место…
– Стоять! – взвизнула тут же Теща. – А ну, предъви сумку!
И сунула руки в пакет…
Правда, это Тещу ничему не научило.
В тот день к концу смены у проходной собралось человек, наверное, сто, нервно покуривающих и поглядывающих то на часы, то на запертые двери. Ровно в пять, когда проходная открылась и выяснилось, что на вахте Теща, все тут же обреченно выстроились в очередь, понимая, что завод удастся покинуть не скоро, потому как Теща принялась по обыкновению тотально перетряхивать пролетарские сумки.
Но - вот он, господин Случай! Очередь меня прибила вплотную к нашей милой крановщице!
Беленькая вся, вроде Белоснежки, в мини юбочке, стройные ножки вставлены в туфельки на шпилечках, блузочка полупрозрачная, тонкий запах духов…Я стою позади прекрасной девушки, изготовив свой пропуск, и у меня подгибаются ноги, язык наливается тяжестью, туман застилает глаза.… Вот бы тут и завязаться нашему непринужденному разговору, пошутить бы мне остроумно, как то умею, хотя бы насчет Тещи пройтись искрометно, или спросить девушку о чем-нибудь – так нет! Отказали все системы жизнедеятельности напрочь, только сердце бешено заколотилось о ребра, того гляди, выскочит!
Очередь меж тем медленно втягивается в проходную. Задние уже откровенно напирают, ропщут, матерят Тещу, а та и не думает торопиться, обстоятельно роется в сумках, выкладывая грязные спецовки и банки из-под еды, ничуть не обращая внимания на всеобщее недовольство.
Задние вскипают еще больше, распаляются от праведного гнева, орут, давят и …. нас с прелестной крановщицей прижимает друг другу! Я непроизвольно хватаю ее за плечи, утыкаясь носом в пшеничную копну волос, она от неожиданности трепещет пойманной птичкой и замирает обреченно, даже не делая попытки отстраниться. А я боюсь вспугнуть свое счастье!
Взгляд скользит по золоту волос, такому близкому розовому ушку, шее….
На ее такой беленькой, такой нежненькой шейке, достойной всех поцелуев мира… даже представилось, как мои губы… и вдруг явно различаю грязные подтеки да в поры въевшуюся сажу! «Откуда?!» - вопиет сознание. – «Как же так?!» Она же почти интеллигенция, ее работа вдали от нашей грязи!
Что-то невидимое вдруг вываливается из души, грохается о каменный пол проходной и разлетается осколками по углам.
– А ну остыли, не напирать! – ору вдруг со злостью откуда-то прорезавшимся командирским голосом. – Сделали все шаг назад! Живо! Кому сказал!
Народ от неожиданности враз замолкает, и вправду ослабляя напор.
И уже спокойно, но твердо, не допуская возражения:
– И без матов там! Грязи и так кругом предостаточно! А ты, Теща, продолжай исполнять службу, не торопись. Подождем, раз так положено, …лекарь ты наш.
Не знаю что потом стало с нашей прекрасной крановщицей. С тех пор она перестала для меня существовать. Как та царевна, что «враз пропала, будто вовсе не бывало».
А Теща… Она еще долго проработала на проходной. Только никогда после не проверяла мои сумки, хоть ползавода выноси! Ребята в цеху это быстро приметили и пользовались мной бессовестно. Не знаю, толи зауважала, толи доверием прониклась каким. Да и я ее никому обижать более не позволял, почему-то. В благодарность, что ли, вроде как оградила от чего-то, вылечила.
А может, зря вылечила? Молодой был, глупый…
Хотя, причем здесь Теща-то?...