Тяжёлый случай - 7. Штиль

   
    22.

Новый интернат прятался от людских глаз в глубине прибрежного посёлка за высоким забором,  обвитым богунвилиями.
    Молодые побеги, - розовые, лиловые, оранжевые, - тянулись вверх, как бы не находя опоры, но и они тоже делали забор неприступным, возвышаясь над запутанной в непролазный колтун цветущей стенкой и деликатно подменяя собой несовместимую со "счастливым" детством колючую проволоку.
  Новым интернат назывался уже много лет, поскольку его официальное название " Фруктовый сад" по обе стороны забора вызывало кривую усмешку.
    Жителям посёлка  поначалу не  нравилось соседство, они  даже сочиняли письма протеста, но  интернат за цветущим забором стоял и общего вида не портил. Постепенно к нему привыкли. Его перестали замечать и даже начали приносить к воротам уже ненужные своим хозяевам, но еще пригодные  вещи.
     Этими   благотворительными действиями  благополучные жители поселка как бы признавали, что и за непреступным забором и запертыми наглухо воротами существует жизнь. Она – другая,  но человек человеку не всегда только волк.
   Четыре девочки из укрытия прибыли в интернат в кузове полицейской машины. Ворота, опутанные цепью, были  на замке,  сторож отсутствовал.      
     Сопровождавшая девочек  дама в полицейской форме выскочила из машины и закричала что-то в подколотый к воротнику рубахи микрофон мобильного телефона. Самого аппарата не было видно, и женщина, казалось, кричала в пустоту, хотя и слова её тоже не были слышны. "Кино" было немым, но отчётливым:  из  полицейской  рвалась наружу  неуправляемая  энергия захлебнувшейся  атаки. Она походила на человека, который в исступлении колотит кулаком по лицевой панели  неисправного автомата, забравшего последнюю монету, но так и не выдавшего обещанный стакан воды.
     На улице от полуденного зноя плавился воздух.  Сопровождающая  раскраснелась и вспотела, но никто не спешил отпирать ворота. В  машине, где дышал искусственным  холодом кондиционер и сладко пахло яблочным освежителем воздуха, было сносно. Именно оттуда  девочки смотрели на мир, пока ещё отделённый от них стёклами и запертыми дверьми.
- Красиво, - сказала Танька,  рассматривая цветущие заросли,- прямо дендрарий!
- Питомник, - скривилась Стела, - обыкновенный питомник с живым забором: и змея не заползёт, и обезьяны не разбегутся. Там колючки с палец, да ещё и ядовитые!
- Всё равно лучше, чем укрытие! – вступила в разговор третья девочка - Рита.
- Конечно!-  не поддаваясь общему настроению,  подводила итог сравнениям Стела, – Там только камера, а тут еще и прогулки во дворе... И школа.
    Четвертая девочка молчала. Она и в укрытии ни с кем не разговаривала. Звали её Мери. Она была совершенно безразлична ко всему внешнему,  ничто её не интересовало.  Мери молча ела, спала мало и всё время мыла руки. В укрытии её за глаза звали " чистюлей", считали " девочкой с приветом", но наверняка не знали о ней ничего.
 Наконец по ту сторону ворот появился  тощий  парень лет двадцати, длинноволосый и в дырявых  джинсах. Он демонстративно не спешил разматывать цепь и снимать  висячий замок.
      Равнодушно  и  даже  чуть насмешливо  смотрел он на красную,  как рак, полицейскую даму  и спокойно говорил ей что-то такое, что её не возмущало,  - бесило!
         Она размахивала руками, кричала и даже несколько раз для пущей выразительности плевала на землю и растирала  то место, куда должен был упасть её худосочный плевок, если бы не иссох налету.
-  Классный  сторож, -  вроде как прикололась Рита.
- Он  - не сторож, - грустно сказала Стела, - он воспитатель. И над нами также глумиться будет. Её скоро солнечный удар хватит, а ему хоть бы что! Здесь он при исполнении!
          В это время к воротам приблизилась рыжая женщина в длинной  и прозрачной кружевной юбке,  совершенно открытой кофте на тонюсеньких бретельках, бесстыдно обнажающей сзади - сутулую  веснушчатую спину, а спереди -  впалую цыплячью грудь. 
- Это их социальная работница,- безошибочно определяла Стела  аспидным голосом.
 Прежде, чем открыть, рыжая  начала  что-то объяснять полицейской, и та  живенько залезла  в кабину  машины, вытащила объемный  пластиковый кулёк и  угодливо просунула  его в зазор между створками ворот.
- Прощай, Дора! – продолжила свой комментарий Стела.
Она не ошибалась. Рыжая вытаскивала  из кулька по одной социальные папки сидящих в машине девочек и прямо на солнцепеке проверяла их на предмет наличия чего-то, по-видимому, очень важного.  Закончив с социальными папками, рыжая начала распутывать  цепь, а полицейская открыла ключом  дверцу кузова машины.

  23.

   Прибывших  девочек  в интернате не разделили. Все они попали в одну группу – дом, где воспитатель, воспитательница и воспитанники  должны были участвовать в  своеобразной ролевой игре - жить единой семьёй: родители и их дети.
      Танька легко поняла условия игры, и девочки, прибывшие с ней, тоже вписались в эти  декорации. Стела - за умение организовывать уборки – превратилась в любимицу, почти родную дочку  пятидесятилетней воспитательницы  Хавы, но и все остальные не стали постылыми падчерицами.  Рита  умела жарить шакшуку*, Мери – чистить овощи и крошить мельчайший восточный салат.
   Ярон – молодой воспитатель, по условиям симуляции –  отец большого семейства - никак не мог выиграть у Таньки ни в шашки, ни в шахматы, ни в уголки. Все "старички" группы - четыре мальчишки и три девочки - с удовольствием фиксировали каждый его проигрыш. Азарт требовал реванша -  в группу Ярон принёс компьютер, будучи  наивно уверенным , что в  "стрелялках" ему нет равных. Как  выяснилось, и тут он глубоко заблуждался, хотя сдаваться не собирался. Он не отступал от своего и почти еженедельно  устанавливал какую-нибудь новую игру.
- К сожалению, - отметила про себя Танька, -  этот старый компьютер не выдержит современного Интернета. Иначе она смогла бы убедить азартного воспитателя вести их по пути исправления виртуальными тропинками.
       Танька быстро приняла ту форму, которую от неё потребовала новая среда. Недаром  Наталья прежде упрекала её в конформизме. Мать знала, какой человеческий характер формируется в постоянно меняющихся  условиях и обстоятельствах.


   24.
 
         Сама она была другой, и одиночество, в котором оказалась, ощущала болезненно, но переносила стоически. Ни на минуту она не теряла веры, что и это пройдёт! Хотя надеяться было особенно не на кого и не на что. На фабрике  работницы утешали Наталью от всей души, опираясь на свой жизненный опыт и вековую мудрость:
- Пленение у фараона пережили, и это переживём! – убеждала то ли Наталью, то ли и самою себя заодно  изрядно настрадавшаяся в  семейной жизни многодетная и, в итоге, безмужняя Мазаль.- Бог не Яшка: он видит, кому тяжко!
- Бог милостив, - пыталась снизить уровень религиозного скептицизма подруги боязливая  Сиги.
  Наталья хорошо знала все эти изречения про бога, включая :"На бога надейся, да сам не плошай!". Она верила в необъяснимую силу всех этих слов, похожих на заклятья, и больше всего  желала, чтобы  Бог её шельму пожалел - не пометил.

     Аркадий запил. Он пил один, не пытаясь облегчить душу  застольной беседой. Присутствие  жены  тяготило. Заслышав на лестнице её шаги, он поспешно наводил на столе подобие порядка и, припрятав  вещественные доказательства, закрывался  в спальне, прикидывался спящим.
       На самом деле он не спал и как врач понимал, что от ужаса случившегося, который называют "стрессом", и полного незнания, что делать, он погружается в депрессию.
    Литровую бутыль дешёвой водки, как драгоценное болеутоляющее лекарство, он растягивал на сутки.
    За почти двадцать лет знакомства и шестнадцать супружества таким Наталья   его не видела. Он был беспомощным и сломленным, "вышибленным из седла всадником".   Бездействие перемалывало его, как мясорубка.
       Домой под роспись в получении принесли официальное письмо, в котором уведомляли, что  в соответствии с законом через две недели после происшествия состоялось заседание попечительского совета, на котором действия социальной работницы  Доры Мизрахи получили полное одобрение и поддержку.   Государство до окончания судебного разбирательства взяло на себя заботу об их дочери Татьяне Зайчик, несовершеннолетней, пострадавшей от жестокого обращения с ней родителей.
 Им, родителям, категорически запрещалось выяснять, где находится их дочь и вступать с ней в какие-либо контакты, даже телефонные.
  Это письмо Аркадий воспринял как личное оскорбление. В его чадолюбивой отцовской голове никак не укладывались несколько вещей.
 Танькино вероломство было   обидным, но объяснимым: дуру вырастили, куклу и эгоистку – с любовью перестарались.
   Отсутствие  экспертизы,принятие решений на основании показаний одной стороны, нежелание разговаривать с родителями  "пострадавшей"  всех бюрократических структур, - этого он не понимал.
      Как может восторжествовать законная справедливость, если отсутствует презумпция невиновности? Аркадий  верил в демократические устои государства, равные права всех его граждан и прочие демлозунги  времён французской революции.
 Что такое социальный работник, он не знал. Не существовало этой касты в его бывшей стране. Поэтому он пошёл в суд.
      В суде его последние гражданские иллюзии  развеялись в пух и прах. Он понял, что заведение это очень серьёзное и неподступно-неподкупное, как средневековая крепость крестоносцев. Оно соблюдает законы и  охраняет права граждан.
  Там ему два разных человека  посоветовали одно и то же:
- Ищите адвоката, и не старайтесь на этом сэкономить!
 Сами Вы здесь никому ничего не докажете, не покажете и не расскажете!
-  Вас и не спросят! – говорил умудренный опытом, но не удовлетворенный результатами судебных разбирательств пожилой соотечественник, желчный и нервозный.
- Дела такого типа трудно поддаются однозначной юридической классификации, - пояснял Аркадию один из работников суда, ведущий приём документов у населения, - они, как пасхальная рыба на третий день: кошерно, однако – воняет!
    Именно после этого Аркадий и начал пить.  Квартира, которую они снимали,  стала превращаться в территорию отчуждения. Муж прятался от жены, надеясь, что она не заметит его остекленелого взгляда, не учует запаха дешёвой виноградной водки.
   Наталья замечала всё, но предпочитала закрыть изнутри дверь опустевшей Танькиной комнаты и  в  полемику не вступать. Она не знала, что  делать, а уж, на что направить энергию Аркадия, и подавно.
         Она ходила на фабрику, брала все сверхурочные часы и   экономила, где только могла. Жил в глубине её души страх   эмигрантский, сродни ужасу: откроется какой-то путь, а у них денег нет... И занять не у кого! Все чужие!

  25.

   Одна сотрудница посоветовала найти в их округе  филиал какой-нибудь из русских партий и обратиться туда. Возможно, они знают адвокатов, которые ведут подобные дела, или ещё чем-нибудь помогут. Эта идея – искать опору у своих – нашла отклик в душе Натальи, но она решила обсудить её с мужем. Ума-то он не пропил. Кроме того, у него весь день свободен – пусть полистает газетки, по телефону поищет, где она  - такая партия?
 Вечером, придя с работы, она присела за кухонный стол и тихонько позвала мужа:
- Аркаш, Аркаша! Сядь напротив! Поговорить бы надо….
     Когда муж выходил из темной спальни на свет,  Наталья, по его утратившему все признаки уверенности в себе выражению лица, догадалась, какого разговора он ждёт. Ей вдруг стало безумно жалко его, и она для самой себя неожиданно спросила:
- Водки для меня с полстакана найдешь?
- Тоже маешься? Конечно найду, сколько надо, - в его голосе  появилось тепло, которое он долго прятал, замученный угрызениями совести, чувством вины и  ничтожностью своей. 
Её слабость была ему необходима, иначе   начинало казаться, что он живёт с каменной или железной бабой, с чуркой бесчувственной!
    Они выпили, закусили  и Наталья рассказала ему про подсказку обратиться к"своим", которые  пробились.
- Ты знаешь,- радовался Аркадий, - я тоже про это думал! Ведь мы же им мандаты эти своими голосами обеспечили! Может не зря?! У меня есть и адрес, и телефон, но  там "принимают население"  - так и написано – совместно с какой-то женской общественной организацией. Так что – иди ты! Женщина! Настоящая  женщина!
     Совместный ужин,  новая идея, что делать, холод одиночества  и ещё много чего, снова соединили их, но каждый понимал, что это  связь держится на  ниточке появившейся надежды, которая, как известно, вещь хрупкая, хотя и живучая!

 
    Каждый вечер телефон просто разрывался.. Они оба бросались к трубке, но всё это были другие, не им нужные  звонки. Предлагали продемонстрировать чудо-пылесос, установить фильтры для питьевой воды,  купить какие-то важные книги, проверить мезузы.**     Наталья предоставила Аркадию возможность вести  все эти разговоры, начинавшиеся с выяснения уровня доходов, а заканчивавшиеся предложением купить, не глядя, кота в мешке.
   Однажды разговор затянулся, и Наталья прислушалась. Им предлагали приобрести абонемент частной "Скорой помощи".
- А дипломированные врачи вам не нужны?- поинтересовался Аркадий.
- Нужны! – жизнерадостно ответили на противоположном конце провода, - а вы врач? И экзамен сдали?
- Сдал! Уже больше месяца, как сдал! Ищу работу!
- В среду с документами подходите часикам к восьми! – звонившая что-то говорила, а Аркадий  записывал…



              ( продолжение следует)