Электричества не было второй час, ладно бы мы с Кирюхой и камерой сидели внутри. Нет, мы зависли у двери редакции рядом с прекратившим работу рестораном «Эрмитаж» и матерящимся дядей Левой. Дверь заблокировало в момент короткого замыкания. Потом случилось аварийное выключение во всем здании, а редакций там было немеряно. Потом что-то задымилось.
В машине, кроме сверхценной камеры, за которую Кирилл нес персональную ответственность, находилась куча еды и выпивки, закупленной по дороге на мои деньги по случаю моего же дня рождения.
Парковаться было практически некуда, и машина стояла почти на дороге, к которой в первоклассном настроении стекались граждане из находящихся поблизости телестудий. Еще бы – ехать никуда не надо, снимай прямо не отходя от кассы. За дверью слышались возбужденные голоса коллег, перед дверью материлась пожарная служба. Из литературного можно было разобрать только: «Новости делаем сами!»
Наконец, МЧС решило прекратить безобразия, и вперед выдвинулся специалист по замкам. Кирюха плюнул на простой и уже минут 20 вдохновенно снимал, поставят ли сюжет – было никому не известно. Я расталкивала операторов из других редакций маломощным плечом и пыталась взять у кого-нибудь комментарий.
Репортаж о двух трупах в метро горел синим пламенем, а он был для нас с Нильским перспективней всего. Ведь на «Театральной» были только мы, а тут – вся честна компания.
В этот момент раздался заботливый звонок от Гриши, который уже пару лет пребывал в статусе моего гражданского мужа, а проще говоря, сожителя.
- Горим? – спросил он взволнованно.
- Я на улице, успокойся!
- А сейф? Он-то где?
- Какой сейф, на фиг?
- Ты ж еще аванс не получала! Забыла?
- Так тебя не я, а сейф волнует? – озлобилась я.
- И сейф тоже, раз уж ты на улице.
- Кто передал-то, Гриш?
- Так у тебя под боком бегает Руслан с РИА Новости, они и передали первые! – обрадовал Гриша. – Родителям звякни, «Эхо Москвы» уже их обрадовало!
- Звони всем сам, раз тебе делать нечего! – рявкнула я и нажала «отбой». – Я работаю…
В этот момент тяжелая редакционная дверь, наконец, поддалась, и стадо разгоряченных журналистов бросилось туда, сбивая с ног пожарных. В дверях показался Армен – наш охранник, а с ним… парочка сумрачного вида ребят в форме МЧС. Я офигела. Неужели где-то уже вскрыли окно, пока я с Гришкой объяснялась?
- Вход только по пропускам! – твердо объявил Армен. – Пожарные - вне очереди.
Журналисты, взбежав по инерции на скользкие мраморные ступеньки, недовольно расступились. Вслед за пожарными бросился Кирюха, расталкивая народ драгоценной камерой. Дальше протиснулась я, как обычно, без пропуска. Армен знал меня уже сто лет.
В темных коридорах вился едкий, пластмассовый дым. Основной источник явно находился… в помещении бухгалтерии. Главбух и его зам подпирали стены…
- А сейф жив? – жалобно спросила я главбуха Игоря Пионова.
- Скорее да, чем нет! Вадим Дмитриевич уже вызвал наряд…
- А аванс? – тупо спросила я. – Если деньги сгорели, их банк восстановит?
- Я сколько раз просил тебя, заведи карточку! – взревел Пионов, потрясая светло-русой шевелюрой. – Иди, работай, наряд уже там!
Я понуро поплелась в бухгалтерию, где два оперативника натужно пялились в дымящийся сейф, к счастью, открытый. Картину дополняли сразу два эксперта – из ОВД и МЧСовский.
- Что же, на…, могло гореть в сейфе? – тупо вопросил милицейский эксперт. – Водка у вас где?
- Водка в шкафу, в канцелярии! – прохрипел Пионов. – Отчеты в папках в шкафу, в моем кабинете. А деньги…, - Пионов явно волновался. – Должны были лежать здесь.
Денег не наблюдалось. Пионов покрывался красными пятнами, будто его сразила крапивница, которая вот-вот перейдет в отек Квинке. Эксперт от ОВД сосредоточенно рылся во внутренностях огромного пузатого сейфа 1902 года выпуска, который был одновременно огнеупорным и взломостойким. А то и другое, как я читала недавно в журнале «Охрана», одновременно хорошим быть не может. Либо – много металла и не вскрываем, либо – двойная стенка и термоматериал внутри.
Эксперт полез в нижнюю часть сейфа, она была отделена от верхней и имела отдельную дверь. Эксперт осторожно взялся за ключ, повернул его в замке и очень медленно, как будто он был заминирован, начал открывать. Рядом с ним толокся МЧСник. В этот момент раздалось шипение, а следом тихий хлопок, будто кто-то вскрыл шампанское.
Я сиганула под стол зама главбуха, эксперты – на пол. Оперативники ринулись за дверь. Комнату тут же наполнил фиолетово-сизый дым… Больше хлопков не было. Я закашлялась: дым обжигал легкие. Раком выползла из-под стола, вскочила и кинулась в коридор, врезавшись лбом в распахнутую настежь дверь мужского туалета.
Через пять минут у бухгалтерии нарисовался невозмутимый главред.
- Это что за Карабах такой? – спросил он спокойно, даже подозрительно весело.
- Дима, где деньги? В сейфе нет! – спросил Пионов, чье лицо покрылось пятнами цветов побежалости.
- У меня. Вчера переложил. Надо было расплатиться кое с кем. Тебя уже не было в офисе, и на мобильном тоже.
Пионов выдохнул, я – тоже. Значит, не придется восстанавливать аванс. Зато оперативники начали хватать воздух ртами, словно выброшенные на берег глубоководные рыбы. Версия ограбления редакции отменялась.
- А что горело в сейфе? – спросили в один голос эксперты.
- Вот уж, не знаю. Но деньги целы. Кстати, Адамс, с днем рождения! Метро сняли? – озабоченно вопросил главный. – Бери Нильского и иди монтируйся.
Нильский, как соляной столб с привинченной к плечу камерой, оказался за моей спиной. Он снимал безобразие с сейфом с высоты своего роста – аккурат из туалета.
- Копию этого, - главный указал подбородком на кабинет бухгалтерии, - мне и людям. Кстати, давайте посмотрим, что там воняет! - И главный преспокойно подступил к сейфу. К нижней его части.
Надо было идти, но любопытство пересилило. То, что дымилось на дне сейфа, напоминало кусок жженого сахара, только слишком жидкого. Будто желе.
Сотрудники понуро расходились по рабочим местам. Электричество включили. Мы с Кириллом отправились в монтажку. Там же, в монтажке, прямо после ночного эфира, собралось светское общество отметить, что я прожила еще год.
На большом столе посреди комнаты без окон мы разложили нехитрую закуску. Поздравляли вяло, больше радовались, что деньги не сгорели. Вежливый Пондусов пожелал быть такой же стройной и красивой, как все предыдущие 18 лет.
- И такой же доброй, как когда-то в операционной! – нагло съязвила я.
- Ну, подобрей тоже быть не помешает! – заметил доедающий охотничью колбаску Пондусов.
В этот момент в монтажку явилось самое главное начальство с голодным блеском в глазах и приветливыми улыбками на лицах. Владельцев конторы было двое: истинный ариец Модест Болеров и истинный сионец Боря Боркин. Они были примерно одного – среднего роста и телосложения (крепкие, мужички чуть за сорок). Один был светел и голубоглаз, второй – смугл и кареглаз. И прекрасно дополняли друг друга.
Начальство, крякнув, выпило, затем быстро поело, еще раз выпило, сопроводив это словами: «Ну, ты сама понимаешь!»
А дальше началось…
- Смерть фашистским оккупантам! – бодро вскричал Модест, опрокинув стопку беленькой.
- И сионистским захватчикам! – крякнул Борис, допивая виски.
Оба опустили стаканы, заглянули в них с сожалением и одновременно отправились к концу стола за добавкой. Еще немного поев, начальство вручило мне конверт «Здравствуй аванс!» и удалилось по делам, позвав с собой Пионова и Пондусова. Остались мы с Кирюхой и ребята из начинающейся ночной смены.
Именно в этот момент в дверь без стука зашли представители дружественной редакции «Блики звезд» во главе с красавицей Лерой Филатовой, а также благообразный звукорежиссер из программы «Городская культура» - Степа Пилягин.
- Кого пьем? – голодно глядя на стол, поинтересовался Пилягин.
- Меня, можешь есть, не поздравляя! – мрачно пригласила я.
- Ну, почему же? Поздравляю! – Пилягин уже добивал последний кусок охотничьих колбасок. – А что у нас с Газой?
- Стреляют, - ответил миролюбивый Кирюха. – А тебе-то что?
- Я вот все узнать хочу, чего вы там с Палестиной не поделили? – не успокаивался Пилягин, обращаясь уже лично ко мне, как к представителю израильских граждан…
- Пилягин, ты записался в миротворцы?
- Нет, я просто не понимаю, как можно по детям стрелять. В Палестине же – тоже дети, блин! – Пилягин продолжал пожирать мою колбасу. – Не только ваши дети, не только ваши взрывы, на которые ты, Адамс, каталась, как военкор… Мировая общественность терпеть не будет…
- А что это за зверь такой «мировая общественность»? Я ни хрена не понимаю. Вот когда говорят: «США» или там «Грузия» – это понятно хотя бы где, - встрял Нильский. – А общественность – где?
- Это когда детский сад ракетами забрасывают, тут же появляется общественность. Пилягин, а в тебя хоть раз стреляли? – тихо зверея, спросила я. – А ты видел, Пилягин, что остается после взорванных автобусов? Или ты взираешь на войну с высоты своего культурного пула! Вот когда хоть раз ракета возле тебя жахнет или пуля пролетит, тогда и будешь…
- Нет, но их детей мне тоже жалко, и вы не имеете права…
Договорить он не успел, потому что черт, который вселился в меня сегодня, поднял мою руку, сжал ее в кулак и метко угодил высокому Пилягину под нос. Пилягин вздрогнул и попробовал отступить назад.
- Ты чего, Адамс? Тут тебе не Палестина, на…
Теперь я била слева, Лера завизжала, Пилягин, у которого из тонкого интеллигентского носа текла кровь, пробовал защититься. Кирилл вцепился в меня сзади и пробовал оттащить от жидкой пилягинской шевелюры. Как назло, в этот момент в монтажку влетел Пондусов.
- Это что за Карабах в рабочее время? Пьем, не закусывая? – Пондусов сурово обозрел мизансцену.
Я продолжала рваться к Пилягину, пытаясь лягнуть кретина, не взирая на присутствие начальства и крепкие объятия Кирилла. Пондусов обомлел, он видел меня, рвущейся в драку, впервые за много лет знакомства. Лера больше не визжала, но и уходить не собиралась. Она готова была меня защищать.
- В чем дело? Кому рвемся? – суровел Пондусов.
- Владимир Дмитрич, тут Пилягин про Газу Алисе объяснял, - вступила Лера.
- Теперь про Газу все ясно? – Пондусов зыркнул на Пилягина. – Утрись, сынок, и не лезь к даме. Война – это тебе не ПМС! Всем, кто не дежурит – по домам! Стол убрать. Адамс – завтра отгул. Перед уходом зайдешь ко мне. Карабах в редакции! Вылечить идиотов может только ковровая бомбардировка. Лучше две.
К кому относилась рекомендованная схема лечения наш побывавший во всех горячих точках главред не сообщил. Через полчаса я понуро явилась в его кабинет.
- Садись, я тебя за сюжет похвалю! – весело сказал Пондусов.
- Спасибо, Владимир Дмитриевич. Только там до конца еще ничего не ясно.
- Так что ты хочешь, когда следствие только началось?
- Я хочу, чтобы вы никогда не говорили: «Почему у всех уже раскрыли, а у тебя еще никто не убит?»
- Кстати, что необычного ты заметила в бухгалтерии, когда осматривали сейф?
- Ну, сейф привинчен к полу, он находился на том же месте. А еще, кажется, там цветка не было. Он всегда сверху сейфа свисает. Может, девочки убрали, когда задымило?
- Дело в том, что и девочек там не было, - задумчиво произнес Пондусов. – Приходили представители санитарной службы и обрабатывали комнату от грызунов.
- Разве у нас там есть крысы? – удивилась я. – Никогда даже следов не было. Там же и печенье, и конфеты оставляют. Но еда не была погрызана…
- Зато там уже несколько дней находят испорченные провода от компьютеров, и не только в бухгалтерии. У редакторов в соседней с ними комнате - тоже…
Мы оба задумались. И тут в дверь постучали, словно бы в нашем бардаке возможно интимное уединение с главредом.
- Входи уже! – громко сказал Пондусов. – Чего так долго?
В кабинет главного влетел взволнованный Гриша Венгеров и пытливо уставился на меня.
- Аванс дали, с работы не выгоняют! – отрапортовала я.
- А драка? – Венгеров обращался к Пондусову.
- Ну, кровь из носа у него шла! – сообщил Владимир Дмитрич.
- У него? – обалдел Гриша. – А она? – он опять пытал Пондусова, словно меня в кабинете не было.
- Переволновалась, с кем не бывает. В Мослифте людей в день рождения и за два дня до - вообще к работе не допускают – резко увеличивается количество аварий. Кстати ты базу по пальцам привез?
- А как же! Вот она, родная! – Гриша вытащил диск.
- Отлично, сейчас установим и проверим! Хотя … дактокарта еще не готова. Я скопирую себе. Гриша, выйди на минуту!
- Алиса, учти, мы с тобой разговаривали исключительно о нарушении дисциплины! А по гамбургскому счету, дракой ты никогда никому ничего не докажешь. Кто был там, поймет, а кто не был – объяснять бесполезно. Вступать в подобные конфликты, это как затевать ссору с хамом в трамвае. Ты тут же становишься на его уровень. Это должно быть ниже твоего достоинства.
Я покаянно молчала. Пондусов знал, о чем говорил, и видел побольше моего – от Карабаха до Чечни. Гриша тоже знал, потому никогда ни о какой политике и войне со мной не разговаривал. Только за время нашей короткой совместной жизни у него было две командировки – в Чечню, и в Осетию. И мне не раз приходила в голову мысль, как хорошо, если б он уволился из своего УВД. Но вслух я этого, конечно, не говорила. А то еще начнет мою работу обсуждать…
Через четверть часа мы в глухом молчании возвращались домой. Что там за дела у них с Пондусовым выяснять было бесполезно. За окном Гришиной девятки мелькала ночная Москва.
Часы на театре Образцова пробили два ночи. К счастью, мы как раз остановились на светофоре. До часа Быка, который наступает в 4, именно по этим часам, еще оставалось много времени.
Мы проехали подернутый серым Цветной бульвар, в котором никак не могла найти себе место беспокойно вихрящаяся вьюга. Мигнул гирляндами невнятных огней экономно освещенный Старый цирк, качнулась на очередном горбатом городском холме зябко обернутая снегом липа с Тверского бульвара. Гриша покрутил приемник:
Не сразу все устроилось,
Москва не сразу строилась.
Москва слезам не верила,
А верила любви.
Снегами запорошена,
Листвою заворожена,
Найдет тепло прохожему,
А деревцу земли.
Мысли в голове у меня крутились совсем не «деньрожденческие»: двойное убийство в метро, а может, и тройное, вернее, третье точно было вне всякой связки с человеком, попавшим под поезд и машинистом этого поезда. Также волновали таинственный саксофонист, Данелия, похожий на Берию и почему-то красавица-судмедэксперт Хельга…