Варфоломеева Г. И. Двойная спираль.– М: 2004. 384 с.
В книге подробно рассказывается об архивных поисках родовых корней. Автору удалось составить свою родословную по трём ветвям предков – государственных крестьян – от 1796 года. В книге также представлены интересные факты из истории страны, Сибири, семейная хроника и подробное описание жизни, быта, традиций и фольклора середины ХХ века в сибирском городе.
Варфоломеева Г. И. «Моя советская школа. 50-е годы ХХ века».– М. 2009. 440 с.
Мелкими штрихами бытовых подробностей и документальными исследованиями важнейших событий в стране автору удалось нарисовать своеобразный и достоверный «портрет эпохи». Книга относится к жанру художественно-документальной и мемуарной литературы, её можно считать и самостоятельным произведением, и логическим продолжением книги «Двойная спираль». Интересная и познавательная для читателей молодого и среднего возраста книга пробуждает трогательные воспоминания о минувших днях у пожилых людей.
НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ
ЧТО ТАКОЕ ПЕСНЯ?
Летом 1962 года после вступительных экзаменов в Томском политехническом институте состоялось собрание абитуриентов, на котором декан факультета сообщил, что зачисление в институт произойдёт только через неделю, поэтому он предлагает собравшимся здесь товарищам съездить на 3 – 4 дня в колхоз. «Сугубо добровольно» – подчеркнул декан, но заметил, что «при прочих равных условиях» предпочтение при зачислении будет отдаваться именно тем абитуриентам, которые откликнутся на его призыв. Декан сразу предупредил, что денег за работу мы не получим, но вкусным и обильным питанием три раза в день будем обеспечены. Желающих поехать в колхоз оказалось предостаточно. Я не сомневалась, что стану студенткой, но поскольку мои финансы «пели романсы», а в колхозе обещали кормить, я тоже решила поехать; от поездки единодушно отказались самоуверенные и сытые томичи.
Нас привезли в колхоз, где в том году созрел небывалый урожай репчатого лука, который нам предстояло убирать. После трёх недель вступительных экзаменов работа на свежем воздухе доставляла истинное удовольствие, тем более что погода стояла прекрасная, предосенний воздух был свежим и чистым, а вечером нам ещё предложили бесплатно сходить на концерт какого-то заезжего певца, может быть даже, известного. Концерт состоялся в большом недостроенном клубе, в зрительном зале которого ещё не успели настелить полы, но уже была сцена, казавшаяся очень высокой из-за того, что сидеть приходилось на брёвнах, гораздо ниже уровня будущего пола. На концерт собрались почти все жители деревни, неизбалованные, как мы поняли, такими вот приезжими «знаменитостями».
В назначенное время на сцену вышли два мужичка, весьма «подержанного вида», которые внешне отличались от присутствующих колхозников только наличием баяна, более высоким качеством городской одежды и непоколебимой уверенностью в себе. Мужичков встретили аплодисментами. Каким «гастрольным ветром» занесло этих артистов в томскую глубинку, и почему они согласились бесплатно выступить в недостроенном деревенском клубе, я сказать не могу. За всё время концерта баянист не произнёс ни одного слова, но мимика его была весьма выразительной, и играл он, надо признать, виртуозно. Дождавшись полной тишины в зале, «не баянист» произнёс вступительную речь.
– Добрый вечер, дорогие товарищи колхозники! («И студенты!» – выкрикнули из зала.) И студенты, – охотно согласился артист, – хотя я не знал, что здесь будут студенты. Начинаем лекцию-концерт для тружеников села! – артист выдержал паузу, потом торжественно и многозначительно, на каком-то немыслимом диалекте, представился сам и представил своего напарника. – Солыст… Харькивский державний хвилармонии… заслуженный деятель искусств… Пётр Задорожний! (Аплодисменты.) Соло на баяне – мой постоянный и неизменный спутник на всех дорогах нашей необъятной Родины – Иван Петров! (Аплодисменты.) Спасибо!
Имена и фамилии я придумала сама, поскольку в моей памяти они не отложились. Артист Задорожный снова выдержал паузу, потом с задумчивым видом, потирая руки, походил по сцене, остановился, оглядел зал, после чего с искусственной доверительностью обратился к присутствующим:
– Друзья мои! Знаете ли вы, что такое песня? (Пауза.) А песня, друзья мои, это, прежде всего, стихи и потом уже музыка… Ну, например, «Песнь о вещем Олеге» или «Песня про купца Калашникова»… («А песня без слов?» – снова выкрикнули из зала, артист помолчал, потом развёл руками.) Грамотный! Пытается всем показать, какой он грамотный, но лучше бы не показывал всем свою глупость. Итак, я продолжаю.
Артист минут пять рассказывал о своих личных знакомствах с известными поэтами и композиторами, потом объявил номер:
– «Давно не бывал я в Донбассе»! Песня эта любима мною и биографична! Я вам сейчас расскажу… («Не надо! Лучше спойте!» – раздалось из зала.) Сейчас спою, – продолжал артист, – но сначала послушайте.
Он рассказал историю своей первой любви, потом её пропел. Надо сказать, что артист был музыкально одарён и пел он неплохо, но сильно «переигрывал». Это был своего рода «театр песни», где «Галиной» был молчаливый виртуоз-баянист, а Пётр Задорожный как бы «с отчаянием» изображал потерю любимой женщины. Лекционно-песенное творчество колхозники принимали доброжелательно, а «будущих товарищей студентов» председатель колхоза попросил прекратить выкрики из зала и «лучше уйти, если неинтересно». Мы с удовольствием покинули «лекцию-концерт», долго бродили за околицей и любовались великолепным звёздным небом, на котором я впервые в жизни увидела Млечный Путь.
Утром мы отправились на работу, быстро «затарили» репчатым луком все мешки, и уселись на них среди поля в ожидании колхозного грузовика. Женщины-колхозницы оживлённо обсуждали вчерашний концерт, высказывая острые и ехидные замечания в адрес артистов, которых вчера слушали внимательно и серьёзно. Молодая бабёнка картинно встала среди мешков и, подражая артисту, обратилась к «зрителям».
– А шо, бабы, знаете ли вы, шо такое песня?! («Знаем! Знаем!» – закричали женщины.) Так не спеть ли нам, бабы, раз вы это знаете? («Спеть! Спеть!» – откликнулись товарки.)
И они запели – одну песню, вторую, третью… И мурашки поползли по коже и слёзы выступали на глазах, а прекрасные русские песни летели по широкому полю, к синему небу, к ясному солнцу, поражая силой своей и красотой. Ни до той поры, ни после, я этих песен не слышала, и не спросила тогда у женщин, откуда эти песни взялись, о чём до сих пор жалею.
КТО НАПИСАЛ «БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА»?
Во времена «застоя» многие советские инженеры из НИИ и организаций с сезонными циклами работ получали в среднем по 120 рублей в месяц, но такая малая зарплата компенсировалась большими островами свободного времени среди застойных вод рабочего дня. Это свободное время работники использовали по-разному. Женщины «вязли» в очередях за многочисленным дефицитом или занимались рукоделием. Мужчины, у кого была такая возможность, мастерили «для дома, для семьи», устраивали бурные дискуссии о достоинствах и недостатках советской власти, категорически утверждая при этом, что «нам нужна безработица», или разгадывали кроссворды, которые в массовом порядке стали печатать многие издания, пытаясь таким образом поднять свои тиражи.
Основная работа в электрических сетях, где мой муж служил начальником лаборатории, начиналась в апреле и заканчивалась в октябре, всё остальное время работники занимались вышеперечисленными делами, а также оформляли документы и выезжали на аварии, которые тогда случались гораздо реже, чем теперь. Для жаждущих угадывать кроссворды в складчину подписывались на газеты «Воздушный транспорт» и «Сельская жизнь». В один из обычных зимних дней в моём доме зазвонил телефон.
– Привет, – услышала я смущённый голос мужа, – ты только не смейся, мы тут кроссворд решаем, а у меня из головы вылетело – кто написал «Барона Мюнхгаузена»?
Ну вот. До той секунды я совершенно точно знала, кто его написал, но как только прозвучал вопрос, у меня тоже «вылетело». Я сказала, что перезвоню, как только вспомню. В моей голове стали проскальзывать какие-то созвучные ассоциации, вроде Рабле, Проспера Мериме или даже оружейника Просперо из «Трёх толстяков» Юрия Олеши, но нужная фамилия на ум не приходила, так бывает. Наконец, меня осенило – надо позвонить в библиотеку. Я набрала номер одной из центральных детских библиотек, поздоровалась и задала свой вопрос – кто написал «Барона Мюнхгаузена»? На другом конце провода наступила тишина, потом меня осторожно спросили:
– А вы… кто?
– Я – читатель. Понимаете, вылетело из головы, кто написал.
– Секундочку…
Работница библиотеки прикрыла рукой микрофон и стала быстро-быстро кому-то что-то рассказывать. Потом наступила пауза – ей отвечали. Дискуссия продолжалась минуты три, после чего мне сказали, что сейчас позовут заведующую.
– Здравствуйте! Я вас слушаю, – голос заведующей библиотекой был низким, с жёсткими интонациями, сразу внушающими уважение к обладательнице такого голоса.
Я повторила свой вопрос. Трубка молчала. Потом я услышала:
– Вы кто? И зачем вам это нужно?
– Да читатель я, обыкновенный читатель! Забыла автора и не могу вспомнить. Заскок у меня, заклинило, понимаете?
Заведующая библиотекой плотно закрыла микрофон ладонью и провела с кем-то новый «раунд переговоров», по окончании которого неуверенно и полувопросительно произнесла в трубку:
– Ра;спэ?..
– Господи! Ну, конечно же, Распэ! Спасибо вам большое!
– Пожалуйста. Всего доброго, – в голос женщины вернулись прежние уверенные нотки.
Мой звонок в библиотеку продолжался чуть больше десяти минут. Когда я положила трубку, снова позвонил муж, и я, торжествующе, сообщила ему «заветное слово» для кроссворда.
ЦВЕТНОЙ ТЕЛЕВИЗОР
Баба Катя в молодости была влюблена в Вячеслава Михайловича Молотова, о чём тот, разумеется, не подозревал, поскольку они не были знакомы и никогда не встречались и, кроме того, он жил в Москве, а баба Катя – в Сибири. Но свои чувства к одному из руководителей страны она всё же сумела выразить, назвав своего первенца Вячеславом, дочь – Светланой, в честь дочери Молотова, а вторую дочь – Любовью, что говорило само за себя. Сестра бабы Кати – тётка Галька – хитрость её разгадала и грозилась поднять на смех перед всем народом, если третью дочь не назовут её именем, поэтому третью дочь назвали Галиной. Самый младший ребёнок у бабы Кати стал Виктором, но, видимо, невпопад, потому что вышел из него не победитель, а алкоголик.
Тем не менее в своё время все дети бабы Кати получили высшее образование, чем она постоянно хвасталась перед соседками, которые не могли так уверенно гордиться успехами своих детей. Но дети соседей один за другим стали уезжать из сибирского захолустья, и обосновались они потом не где-нибудь, а в столицах – в Москве, Ленинграде и Киеве. Баба Катя презрительно отзывалась о «переселенцах», называя их «лимитчиками», но на самом деле остро завидовала соседкам, у которых дети так хорошо устроились.
– Вон у Тюлюпихи сын – в Ленинграде живёт, а у Шушпанихи – в Киеве. Посылки посылают с продуктами. А мои что – хуже? Нет, мои деточки не хуже, они тоже уедут жить в хорошие места!
Природа наделила детей бабы Кати разными качествами – общими и индивидуальными, положительными и отрицательными. Они были умными и глупыми, красивыми и безобразными, добрыми и злыми, скупыми и расточительными, жадными и хитрыми. Особой хитростью обладала Любаша, которая, к сожалению, не блистала ни умом, ни красотой, но совершенно от этого не страдала, потому что ей всегда «везло».
Однажды в Управление торговли, где после техникума работала Люба, пришёл вызов для поступления в престижный московский вуз кого-нибудь из работников этого Управления. Любовь никому не показала этот вызов, принесла его домой и обсудила с бабой Катей сложившуюся ситуацию, потом взяла отпуск за свой счёт и отправилась в Москву. Там она убедила руководство вуза, что кроме неё послать сюда было некого, а у неё ещё и спортивный разряд по лыжам, после чего Любу сразу приняли в институт. Потом туда же поступили Галина и Виктор. Баба Катя была счастлива. Время шло, все дети выучились, остались жить в Москве, обзавелись семьями, родили ей внуков и внучек, приезжали погостить. Всё было хорошо, пока до маленького сибирского города не добралось цветное телевидение. Когда тяжеленные агрегаты цветного изображения появились в более или менее свободной продаже, баба Катя выдала очередной «плач».
– Что же это я всё серый телевизор смотрю? – сама себе задавала она риторический вопрос. – Вон у Тюлюпихи уже цветной телевизор и у Шушпанихи – цветной, а у меня всё серый да серый.
Дети намёк поняли, списались-созвонились-скинулись, и купили матери цветной телевизор в подарок на шестидесятилетний юбилей. Баба Катя опять была абсолютно счастлива. Прошло два года, в гости к матери приехал старший любимый сын Вячеслав и вдруг обнаружил на цветном телевизоре чёрно-белое изображение, которое баба Катя называла «серым».
– Мать, а телевизор что – сломался? Может, в починку отдадим, пока я здесь?
– Не, сынок, не сломался. Я сама велела ему цветное отключить, чтобы краски не выгорали. Жалко всё-таки.
СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ
Сейчас уже невозможно сказать, когда Зоя Львовна стала патологически ненавидеть весь человеческий род и таким же образом любить животных. Зоя Львовна была обыкновенным советским человеком, она всё делала вовремя и в установленном порядке – ходила в детский сад, потом в школу, окончила институт, вышла замуж и родила двоих детей. Отличительной чертой Зои Львовны была её непоколебимая уверенность в том, что она всегда знает, кому и как надо поступать в любой жизненной ситуации. Не все разделяли эту уверенность, из-за чего у Зои Львовны часто случались конфликты на работе и с соседями в коммунальной квартире.
Муж Зои Львовны никогда с ней не спорил, из-за чего, вероятно, после нескольких инфарктов довольно рано умер, успев перед смертью получить однокомнатную благоустроенную квартиру. Их дети к тому времени уже обзавелись своими семьями и с родителями не жили, навещая их из вежливости только по праздникам и в дни рождения. Оставшись совсем одна, Зоя Львовна поняла, что «жизнь прошла мимо» – влияние на детей она давно и безнадёжно утратила, снова выйти замуж, когда тебе почти пятьдесят, едва ли удастся, а свою профессию Зоя Львовна разлюбила сразу после окончания вуза. Дождавшись выхода на пенсию, Зоя Львовна решила в новой квартире начать новую жизнь. На первом этапе пенсионного жизнестроительства по плану Зои Львовны необходимо было подружиться с соседями. Для этого пришлось «наступить на горло собственной песне», то есть перестать учить всех уму-разуму. Зоя Львовна так успешно притворялась доброй и отзывчивой, что уже через полгода знала почти все большие секреты и маленькие тайны окружавших её людей.
Тяжелобольная соседка из второго подъезда, у которой подозревали онкологическое заболевание, поделилась с Зоей Львовной радостью – возможно, у неё нет онкологии, и скоро дело пойдёт на поправку. Зоя Львовна порадовалась вместе с соседкой. Мать-одиночка Леночка рассказала Зое Львовне, что у неё появился мужчина, который хочет стать не только её мужем, но и отцом её сыну. Тоже большая радость. Молоденькая Катя решилась, наконец, родить ребёнка, о чём первой почему-то узнала Зоя Львовна, а не муж Кати. Каждое утро Зоя Львовна забегала к парализованной Вере Ивановне и поила её чаем. Зою Львовну полюбили все соседи.
Но вскоре в доме стали происходить странные события. Лёгким дуновением прошелестел слух о том, что соседке из второго подъезда жить осталось всего три месяца – у неё рак, и умрёт она в страшных мучениях. Источником информации была Зоя Львовна, но она ссылалась на женщину-врача, которая жила в соседнем доме. Слухи о собственной скорой смерти постепенно дошли и до соседки из второго подъезда, она в них почему-то не усомнилась и покончила жизнь самоубийством. В этот день Зоя Львовна привела в свою квартиру первого бездомного пса. Когда соседку хоронили, пёс истошно выл, нагоняя на людей почти мистический ужас.
Жениху одинокой Леночки, который хотел усыновить её ребёнка, Зоя Львовна конфиденциально поведала леденящие душу подробности о распутстве его будущей жены, не знавшей отца собственного ребёнка, «потому как мужиков через неё прошло великое множество». Это была ложь – первый жених Леночки трагически погиб в тот день, когда они унесли заявление в загс и впервые отметили это событие интимными отношениями, после чего Леночка осталась беременной. Поскольку Леночка всегда характеризовала Зою Львовну с самой лучшей стороны, жених Зое Львовне поверил, выяснять отношения с Леночкой не стал и совершенно неожиданно навсегда исчез из её жизни. Леночка со временем спилась, её сын стал преступником.
Молоденькая Катя отдалась своему мужу только после регистрации брака, но она панически боялась беременности и родов, поэтому прилагала почти героические усилия, чтобы не забеременеть, хотя муж Кати очень хотел ребёнка. После трёх лет семейной жизни Катя, наконец, решилась родить, и этой новостью поделилась с Зоей Львовной. Зоя Львовна порадовалась вместе с Катей, но месяц спустя, она с трагическим видом рассказала Кате о том, что у родни её мужа очень плохая наследственность – у них часто рождались дети-уроды, а те, у кого не было явных уродств, всю жизнь страдали неизлечимыми хроническими заболеваниями. Помертвев от ужаса, Катя сделала аборт, после чего уже никогда не могла иметь детей. Муж не сразу узнал об этом, когда узнал, с Катей развёлся, женился потом на женщине с двумя детьми, она ещё родила ему двойняшек – мальчика и девочку, эта семья жила долго и счастливо. Катя замуж никогда больше не вышла, со временем завербовалась на рыбные промыслы, да так и сгинула где-то на Сахалине или Камчатке. Квартира Зои Львовны продолжала наполняться бездомными животными – собаками и кошками.
Парализованная Вера Ивановна была очень благодарна Зое Львовне за ежедневный утренний чай. Раз в день Веру Ивановну навещала знакомая медсестра. Она быстро кормила женщину, обмывала её, меняла пелёнки, оставляла еду на вечер и убегала по своим делам, которых у советских женщин всегда хватало. Со временем Зоя Львовна стала подсыпать Вере Ивановне в чай мочегонные средства. В те времена в нашей стране ещё не было ни памперсов, ни одноразового постельного белья. От усиленного мочеиспускания Вера Ивановна буквально начала гнить на оранжевой медицинской клеёнке, в квартире появился стойкий запах мочи. От неистребимых пролежней у Веры Ивановны вскоре начался сепсис, после чего её увезли в больницу, где она очень быстро умерла. Соседи жалели Веру Ивановну, но справедливо считали, что смерть в данном случае, – лучшее избавление от многолетних страданий.
Рассказывать обо всех злодеяниях Зои Львовны занятие трудное и неблагодарное. После каждого подобного случая в квартире Зои Львовны появлялись всё новые животные, они плодились и размножались, и очень скоро тяжёлый дух жизнедеятельности домашнего питомника стал проникать в подъезд и в соседние квартиры. Сколько всего животных скопилось в тесном однокомнатном пространстве,, никто не знал, как там жила сама Зоя Львовна было уму непостижимо. Народ периодически стал делать Зое Львовне осторожные замечания, которые доставляли ей огромную радость. Постепенно люди осознали тайную, но непонятную им, роль Зои Львовны в печальных событиях в их доме, стали её избегать и бояться.
Когда-нибудь всё кончается. Объеденный труп Зои Львовны на пятый день после смерти обнаружили в её квартире участковый милиционер и слесарь из ЖЭКа, который квартиру вскрывал. Обезумевшие животные выскочили на улицу и разбежались из домашнего гетто, к жизни в котором их приговорила Зоя Львовна. Дети на похороны не пришли, подросшие внуки о существовании бабушки просто не знали. Квартиру Зои Львовны ЖЭК отремонтировал, но стойкий запах собачьих и кошачьих экскрементов оттуда никак не выветривался, поэтому желающих поселиться в этой квартире не находилось даже при остром дефиците жилплощади и огромных очередях на её получение.
Прошло пять лет. В бывшей квартире Зои Львовны ЖЭК перестелил полы, выложил кафелем стены совмещённого санузла, несколько раз сделали побелку стен и потолков, после чего квартиру предложили одинокому пенсионеру-инвалиду, который всю жизнь прожил в общежитии. Инвалид отдельной благоустроенной квартире был несказанно рад, быстренько въехал и справил новоселье. На третий день проживания на новой жилплощади Виктор Иванович – так звали пенсионера – начал ощущать смутное беспокойство. Дело в том, что он хронически не переносил кошек, но ему стало казаться, что в квартире он чувствует запах ненавистных животных. Это даже был не запах, а ощущение присутствия кошек в его квартире.
Промучившись недели две, Виктор Иванович поделился своим беспокойством с пожилой соседкой, она рассказала ему историю «нехорошей квартиры». Вечером Виктор Иванович напился, что случалось с ним крайне редко. Его старому приятелю пришлось выслушать горестный монолог Виктора Ивановича.
– Я пятьдесят лет проработал на производстве. Я там инвалидом стал, но всё равно работал, – не сдерживал слёз Виктор Иванович. – А что я заработал? Квартиру вонючую, где жить нельзя?! Пусть они сами живут в этой квартире! Я завтра швырну им этот ордер прямо в морду! В морду швырну!
Виктор Иванович ещё долго изливал свою печаль приятелю, потом уснул, а утром пошёл в ЖЭК, но ордер швырять не стал, а слёзно просил дать ему другую квартиру. Наивный Виктор Иванович! Никто, разумеется, не стал его переселять, а сердитая тётка пригрозила вышвырнуть его на улицу, если он будет ещё ходить, и мешать им работать. Виктор Иванович пошёл восвояси и в этот день он принёс в дом первого котёнка.
Когда я слышу подобные истории о «защитниках животных», то сразу вспоминаю Зою Львовну и задаюсь вопросом – за что эти «защитники» так ненавидят людей?
ВСТРЕЧИ С ПРОШЛЫМ
Памяти храма
Когда-то очень давно я любила бродить по улицам Иркутска, каждый раз открывая для себя новые штрихи его каменной и деревянной архитектуры и особую прелесть его старинных улиц. Позже для подобных прогулок оставалось всё меньше свободного времени, да и город в начале 90-х очень быстро стал меняться не в лучшую сторону, а потом я переехала жить в Москву, ненадолго приезжая в Иркутск, чтобы навестить дочерей и внучек. В одну из таких поездок я шла по улице 5-й Армии и вдруг случайно наткнулась взглядом на полуразрушенную церковь за высоким забором. Моё внимание привлёк рисунок на стенах храма – картуши!
Кто бывал в городах Русского Севера, в частности, в Тотьме, тот сразу поймёт, о чём идёт речь. Картуши – это рисунки на стенах храмов, представляющие собой часть кладки стены, я видела их в древней Тотьме, но никак не ожидала увидеть в Иркутске. Поскольку я раньше не знала, что это такое, то просто не обращала на них внимания. «Тайное знание» богатых купцов и великих путешественников прошлого невидимыми нитями соединило для меня два города – Иркутск и Тотьму. Некоторые исследователи считают, что «картуши являются символами мореплавания и открытий».
Я ходила вокруг храма, фотографировала его стены и даже моя «атеистическая сущность» протестовала против положения вещей, когда великолепные памятники архитектуры и истории доводятся до состояния полной разрухи. Мой интерес к храму привлёк внимание сторожа-служителя, я сказала, что увидела на стенах картуши, и объяснила ему, что это такое. Он, в свою очередь, предложил мне посмотреть храм изнутри, я охотно согласилась; служитель, открыв мне церковь, остался на улице. По каменной лестнице я поднялась на второй этаж, осторожно ступая в полумраке по сгнившим половицам. Осквернённый храм неслышно делился со мной своею скорбью.
Когда я вышла на улицу, служитель сказал, что это Харлампиевская церковь, её ещё называют иногда Морским собором. В годы советской власти здесь было книгохранилище университета, после его отселения церковь постепенно разрушалась, пока не пришла в такое вот плачевное состояние. Сейчас она закрыта на реставрацию, идёт сбор средств. Я тут же внесла свою лепту.
– А вы знаете, что в этой церкви венчался Колчак? – спросил меня служитель.
Я не знала. Тогда служитель сказал, что он иногда заходит в храм и представляет, как по мощной каменной лестнице спускаются после венчания лёгкие фигуры в свадебном облачении. Мой собеседник, несомненно, обладал поэтическим воображением. Венчание Колчака в этой церкви состоялось 5 марта 1904 года, тогда он ещё не был ни Верховным правителем России, ни кровавым диктатором. Он был достойным уважения путешественником и учёным.
В Иркутске установлен памятник Колчаку известного скульптора В. Клыкова. Событие это до сих пор вызывает громкие споры и неоднозначную реакцию всех слоёв населения города. Своим мнением я присоединяюсь к тем горожанам (их много!), которые считают, что устанавливать памятники военным преступникам нельзя. Возможно, существует какой-то закон, запрещающий подобные деяния, ведь Колчак пока не реабилитирован, несмотря на многочисленные попытки такого рода его почитателей. Путешествуя по Красноярскому краю, я слышала множество историй о жестокости колчаковской армии, я думаю, что инициаторам установки памятника они тоже известны. Одна интеллигентная женщина сказала мне, что памятник установлен на частные средства (но не в частных же владениях!), и в который уже раз я услышала горькие слова о том, что закон не имеет силы, когда речь идёт о больших деньгах. Но я отвлеклась.
Сейчас в Харлампиевской церкви идут реставрационные работы. Средств, как всегда, не хватает, но я надеюсь, что когда-нибудь этот храм засияет былым своим великолепием.
ДОКУДА ЯЗЫК ДОВЕДЁТ?
Меня как мать и бабушку очень волнуют проблемы воспитания и образования, в частности, изучение русского языка. В связи с этим предлагаю Вашему вниманию фрагменты из моих книг, в которых эти вопросы затрагиваются. Я попыталась сравнить ситуацию 50-х годов ХХ века с нынешней.
<...> Надо сказать, что в нашем доме никогда не употреблялся мат, очень редко – вульгарная лексика, а речевой стиль представлял собой смесь просторечья и хорошего литературного языка, который, я так думаю, приходил к нам из книг и редко замолкавшего радиорепродуктора. Это не означает, что я была полностью отгорожена от неформальной лексики, но, услышав на улице или во дворе незнакомые слова, либо сама соображала, стоит ли их употреблять, либо спрашивала у мамы.
Мой отец занимался самообразованием, его речь была вполне правильной, писал он грамотно, но ошибки, конечно, случались и в речи, и в письме. Самым ругательным словом у папы было «сволочь». Дальше шли – «разгильдяй», «дурак – ни больше, ни меньше», «чушь!» и «расквасился, как институтка». Последнее выражение до поры приводило меня в полное недоумение. Удивление папа выражал словами: «Мать честн;я!», а досаду – «Едрёна-корень!» Иногда вздыхал: «Ох, т;шно мн;ченьки». Употреблял он сорное словечко «Понимаешь!», которое иногда вставлялось в речь, где надо и где не надо и не только моим папой. Отец не любил сло;ва «почти», и всегда говорил, что «почти законченная работа» может навсегда остаться незаконченной, а «сделал дело – гуляй смело!» Возможно, эти «тезисы» приучили меня любую работу доводить до конца.
Проработав почти 40 лет следователем «в органах», папа никогда не использовал в своей речи уголовной лексики, даже общаясь с преступниками; я не слышала её тогда и от других работников милиции. В уголовной среде милиционеров в те времена называли «мусорами» и «легавыми», от подростков иногда слышала слова «мельто;н» и «жабо;н» в их адрес, но в основном работников милиции называли «сотрудниками». «Менты» появились в 80-е годы, хотя в соответствующих словарях это слово присутствует с конца 20-х, правда, в иной интерпретации (наставник, воспитатель, надзиратель).
Раз уж я заговорила о специфической лексике, хочу добавить, что «с лёгкой руки» А. И. Солженицына, после выхода в свет «Ивана Денисовича», в студенческой среде стало популярным словечко «шмон», с неуместным порой употреблением. Появилось даже прозвище – «шмоня» (растяпа). Сейчас «по фене ботают» не только преступные элементы и работники правоохранительных органов, но и многие граждане страны, особенно молодые, что, на мой взгляд, говорит об отсутствии со стороны общества достойного отпора криминальному миру, ведь всё начинается с «мелочей». Только в середине 80-х годов я случайно узнала, что «козёл», оказывается, не только животное, а в конце десятилетия школьники уже массово обзывали друг друга «козлами», плохо представляя, что они имеют в виду.
Молодёжь использует подобную лексику, даже не зная порой, откуда она пришла. Я до сих пор не могу привыкнуть к такому положению вещей, и каждый раз покрываюсь «мурашками», когда слышу в СМИ слово «западло», которое, к сожалению, всё чаще звучит в эфире. Особенно меня коробит, когда матом «разговаривают» милиционеры в форме. Впервые с такой ситуацией я столкнулась в 1963 году, когда ехала в поезде на каникулы. Я сидела в купе, а в коридоре матерился милиционер, реагируя на какие-то события за окном вагона. Я сделала ему замечание, он удивился, но ругаться перестал. Когда я с возмущением рассказала папе эту историю, он неожиданно испугался и сказал, что я абсолютно права, но в подобных случаях делать замечания рискованно и даже опасно, потому что милиционер с таким неадекватным поведением, может также неадекватно отреагировать и на замечание.
Надо сказать, что до поступления в институт (в 1962 году) я ни разу не слышала, сквернословия из уст девочек или девушек, хотя знала, что такое «явление» существует, особенно на стройках. Мальчишки матерились, но не все. Кроме того, наши мальчишки никогда не употребляли неформальную лексику в присутствии девочек или взрослых. Да мы бы и не позволили им сквернословить, поскольку подобных вещей не допускало наше воспитание. Я с грустью констатирую, что нынче очень многие, совсем юные представители молодёжи, никого не стесняясь, до такой степени наполнили матом свою речь, что с ними рядом уже невозможно находиться, а делать замечания стало просто опасно. При этом девочки матерятся ничуть не меньше, чем мальчики, поскольку теперь это «стиль общения». Если применить к данной ситуации изречение: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает», то получается, что мыслительный процесс в юных головах полностью отсутствует.
Недавно мой знакомый, который дожил до предпенсионного возраста, но так и не научился материться, с ужасом поведал, как его младший сын (руководитель отдела на крупном предприятии, между прочим) разговаривал с приятелем по телефону, употребляя в большом количестве ненормативную лексику. На замечание отца сын ответил, что уже не представляет, как можно иначе разговаривать. Вскоре я сама испытала подобный ужас, когда моя пятилетняя внучка рассказала, как в садике мальчики обзывают девочек. Я таких выражений ещё не слышала. Посетив в Томске институт, в котором училась, я поняла, что в его стенах мат стал обычным явлением. Я высказала своё недоумение преподавателю с 50-летним стажем, и услышала: «Мы ничего не можем с этим сделать». Примерно то же мне сказала заведующая хорошим садиком, в который ходит внучка: «Мы говорим детям, что это плохие слова, но мы не можем изменить ситуацию, поскольку нет механизма влияния на родителей, которые подобным образом ;воспитывают; своих детей».
Порой мне хочется повсеместно развесить плакаты с перефразированным призывом: «Мат – это яд! Не матерись, гад!»
В первой части книги я сделала краткий «лексический анализ» бытовой речи своих родителей и соседей, здесь хочу добавить подобный анализ для разговорной речи школьников. В те времена мы практически не употребляли жаргон – не «хиляли», а ходили, не называли друг друга «чуваками» и «чувихами», а родителей – «предками». Наша речь была достаточно правильной, но с оттенками просторечья, которое можно было услышать ещё во многих семьях. Говорили, например, – эслиф (если), дайче (давеча), каклеты, полувер (пуловер), пинжак (пиджак) и так далее. Взрослые парни пиджаки называли «френчиками», брюки – «шкерами» и по старой (дореформенной) привычке – десятки «червонцами». Если сидели «на кукурках», значит – на корточках.
Несмотря на некоторое своеобразие народной речи, она была понятна абсолютно всем и для сравнения я хочу привести здесь «образчик» современной лексики, заполнившей от лица журналистов, политиков и «государственных мужей» все средства массовой информации. Это утрированный пример, но весьма характерный, потому что люди в нашей стране стали «пиплами», «совками» и электоратом с особым менталитетом, не допускающим плюрализма мнений и консенсуса, а мэссэдж от гламурных журналов рекомендует нам носить винтажную одежду, делать креативные причёски и посещать спа-салоны.
Я с ужасом слушаю по радио выступления современных высокопоставленных деятелей, в том числе чиновников «от образования», которые «ложат», «дискуССируют» и при этом считают, что «на сегодняшний день» школьники должны иметь «конкурентНоспособные» аттестаты. Многих журналистов уже вообще невозможно слушать, так они безграмотны. Кто и где их всех учил?
Собирая звенья «цепи жизни», понимаешь, как много в нашем настоящем закладывалось именно тогда – в 50-е годы ХХ века. Это относится к нынешним проблемам обучения и здравоохранения, к работе правоохранительных органов.
В те дни школьники получали добротное базовое образование, которое давало возможность дальнейшей учёбы в любом вузе страны. Платное репетиторство или отсутствовало, или тщательно скрывалось. Я до сих пор помню многие определения из моих школьных учебников по физике и математике, а из учебника моей дочери начала 80-х годов (имея высшее техническое образование!) уже с трудом поняла, что такое инерция. А гомотетия? А конгруэнтные фигуры? Или геосинклиналь – зачем это знать школьнику? Теперь, говорят, старшеклассники будут изучать и теорию вероятностей. В 2006 году моей внучке предлагалось решить арифметическую задачу четырьмя способами, хотя учительница и многие родители смогли решить только тремя. А по русскому языку в начальной школе вводятся понятия из курса университетской программы прошлых лет (фонема, сонорные звуки и др.). Зачем это детям, которые только-только научились читать? Непонимание предмета ведёт к отсутствию знаний, поэтому уже не кажется странным, когда учительница русского языка требует писать речЕтатив и прИклонять колени, а на вопрос – что такое «спешиться»? – другая учительница ответила – «сесть на коня и поскакать быстро-быстро». Это не анекдот, и подобные примеры можно продолжать до бесконечности. Так нам закладывают «фундамент будущего».
Помните, в старых букварях было: «Мы не рабы. Рабы немы». Кажется, к тому идём.
Если бы я проводила реформу образования, то ввела бы обязательный экзамен по русскому языку для всех учителей и преподавателей вузов (допустим, раз в три года). Кроме того, при поступлении в аспирантуру я бы заменила абстрактный экзамен по философии экзаменом по русскому языку. Я бы приняла закон, по которому все издательства выпускали книжную продукцию, используя единые нормы и правила, а не ведомственные инструкции, которые этим правилам противоречат. Увы! Мечты, мечты...
Варфоломеева Г. И. Двойная спираль.– М: 2004. 384 с.
В книге подробно рассказывается об архивных поисках родовых корней. Автору удалось составить свою родословную по трём ветвям предков – государственных крестьян – от 1796 года. В книге также представлены интересные факты из истории страны, Сибири, семейная хроника и подробное описание жизни, быта, традиций и фольклора середины ХХ века в сибирском городе.
Варфоломеева Г. И. «Моя советская школа. 50-е годы ХХ века».– М. 2009. 440 с.
Мелкими штрихами бытовых подробностей и документальными исследованиями важнейших событий в стране автору удалось нарисовать своеобразный и достоверный «портрет эпохи». Книга относится к жанру художественно-документальной и мемуарной литературы, её можно считать и самостоятельным произведением, и логическим продолжением книги «Двойная спираль». Интересная и познавательная для читателей молодого и среднего возраста книга пробуждает трогательные воспоминания о минувших днях у пожилых людей.
НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ
ЧТО ТАКОЕ ПЕСНЯ?
Летом 1962 года после вступительных экзаменов в Томском политехническом институте состоялось собрание абитуриентов, на котором декан факультета сообщил, что зачисление в институт произойдёт только через неделю, поэтому он предлагает собравшимся здесь товарищам съездить на 3 – 4 дня в колхоз. «Сугубо добровольно» – подчеркнул декан, но заметил, что «при прочих равных условиях» предпочтение при зачислении будет отдаваться именно тем абитуриентам, которые откликнутся на его призыв. Декан сразу предупредил, что денег за работу мы не получим, но вкусным и обильным питанием три раза в день будем обеспечены. Желающих поехать в колхоз оказалось предостаточно. Я не сомневалась, что стану студенткой, но поскольку мои финансы «пели романсы», а в колхозе обещали кормить, я тоже решила поехать; от поездки единодушно отказались самоуверенные и сытые томичи.
Нас привезли в колхоз, где в том году созрел небывалый урожай репчатого лука, который нам предстояло убирать. После трёх недель вступительных экзаменов работа на свежем воздухе доставляла истинное удовольствие, тем более что погода стояла прекрасная, предосенний воздух был свежим и чистым, а вечером нам ещё предложили бесплатно сходить на концерт какого-то заезжего певца, может быть даже, известного. Концерт состоялся в большом недостроенном клубе, в зрительном зале которого ещё не успели настелить полы, но уже была сцена, казавшаяся очень высокой из-за того, что сидеть приходилось на брёвнах, гораздо ниже уровня будущего пола. На концерт собрались почти все жители деревни, неизбалованные, как мы поняли, такими вот приезжими «знаменитостями».
В назначенное время на сцену вышли два мужичка, весьма «подержанного вида», которые внешне отличались от присутствующих колхозников только наличием баяна, более высоким качеством городской одежды и непоколебимой уверенностью в себе. Мужичков встретили аплодисментами. Каким «гастрольным ветром» занесло этих артистов в томскую глубинку, и почему они согласились бесплатно выступить в недостроенном деревенском клубе, я сказать не могу. За всё время концерта баянист не произнёс ни одного слова, но мимика его была весьма выразительной, и играл он, надо признать, виртуозно. Дождавшись полной тишины в зале, «не баянист» произнёс вступительную речь.
– Добрый вечер, дорогие товарищи колхозники! («И студенты!» – выкрикнули из зала.) И студенты, – охотно согласился артист, – хотя я не знал, что здесь будут студенты. Начинаем лекцию-концерт для тружеников села! – артист выдержал паузу, потом торжественно и многозначительно, на каком-то немыслимом диалекте, представился сам и представил своего напарника. – Солыст… Харькивский державний хвилармонии… заслуженный деятель искусств… Пётр Задорожний! (Аплодисменты.) Соло на баяне – мой постоянный и неизменный спутник на всех дорогах нашей необъятной Родины – Иван Петров! (Аплодисменты.) Спасибо!
Имена и фамилии я придумала сама, поскольку в моей памяти они не отложились. Артист Задорожный снова выдержал паузу, потом с задумчивым видом, потирая руки, походил по сцене, остановился, оглядел зал, после чего с искусственной доверительностью обратился к присутствующим:
– Друзья мои! Знаете ли вы, что такое песня? (Пауза.) А песня, друзья мои, это, прежде всего, стихи и потом уже музыка… Ну, например, «Песнь о вещем Олеге» или «Песня про купца Калашникова»… («А песня без слов?» – снова выкрикнули из зала, артист помолчал, потом развёл руками.) Грамотный! Пытается всем показать, какой он грамотный, но лучше бы не показывал всем свою глупость. Итак, я продолжаю.
Артист минут пять рассказывал о своих личных знакомствах с известными поэтами и композиторами, потом объявил номер:
– «Давно не бывал я в Донбассе»! Песня эта любима мною и биографична! Я вам сейчас расскажу… («Не надо! Лучше спойте!» – раздалось из зала.) Сейчас спою, – продолжал артист, – но сначала послушайте.
Он рассказал историю своей первой любви, потом её пропел. Надо сказать, что артист был музыкально одарён и пел он неплохо, но сильно «переигрывал». Это был своего рода «театр песни», где «Галиной» был молчаливый виртуоз-баянист, а Пётр Задорожный как бы «с отчаянием» изображал потерю любимой женщины. Лекционно-песенное творчество колхозники принимали доброжелательно, а «будущих товарищей студентов» председатель колхоза попросил прекратить выкрики из зала и «лучше уйти, если неинтересно». Мы с удовольствием покинули «лекцию-концерт», долго бродили за околицей и любовались великолепным звёздным небом, на котором я впервые в жизни увидела Млечный Путь.
Утром мы отправились на работу, быстро «затарили» репчатым луком все мешки, и уселись на них среди поля в ожидании колхозного грузовика. Женщины-колхозницы оживлённо обсуждали вчерашний концерт, высказывая острые и ехидные замечания в адрес артистов, которых вчера слушали внимательно и серьёзно. Молодая бабёнка картинно встала среди мешков и, подражая артисту, обратилась к «зрителям».
– А шо, бабы, знаете ли вы, шо такое песня?! («Знаем! Знаем!» – закричали женщины.) Так не спеть ли нам, бабы, раз вы это знаете? («Спеть! Спеть!» – откликнулись товарки.)
И они запели – одну песню, вторую, третью… И мурашки поползли по коже и слёзы выступали на глазах, а прекрасные русские песни летели по широкому полю, к синему небу, к ясному солнцу, поражая силой своей и красотой. Ни до той поры, ни после, я этих песен не слышала, и не спросила тогда у женщин, откуда эти песни взялись, о чём до сих пор жалею.
КТО НАПИСАЛ «БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА»?
Во времена «застоя» многие советские инженеры из НИИ и организаций с сезонными циклами работ получали в среднем по 120 рублей в месяц, но такая малая зарплата компенсировалась большими островами свободного времени среди застойных вод рабочего дня. Это свободное время работники использовали по-разному. Женщины «вязли» в очередях за многочисленным дефицитом или занимались рукоделием. Мужчины, у кого была такая возможность, мастерили «для дома, для семьи», устраивали бурные дискуссии о достоинствах и недостатках советской власти, категорически утверждая при этом, что «нам нужна безработица», или разгадывали кроссворды, которые в массовом порядке стали печатать многие издания, пытаясь таким образом поднять свои тиражи.
Основная работа в электрических сетях, где мой муж служил начальником лаборатории, начиналась в апреле и заканчивалась в октябре, всё остальное время работники занимались вышеперечисленными делами, а также оформляли документы и выезжали на аварии, которые тогда случались гораздо реже, чем теперь. Для жаждущих угадывать кроссворды в складчину подписывались на газеты «Воздушный транспорт» и «Сельская жизнь». В один из обычных зимних дней в моём доме зазвонил телефон.
– Привет, – услышала я смущённый голос мужа, – ты только не смейся, мы тут кроссворд решаем, а у меня из головы вылетело – кто написал «Барона Мюнхгаузена»?
Ну вот. До той секунды я совершенно точно знала, кто его написал, но как только прозвучал вопрос, у меня тоже «вылетело». Я сказала, что перезвоню, как только вспомню. В моей голове стали проскальзывать какие-то созвучные ассоциации, вроде Рабле, Проспера Мериме или даже оружейника Просперо из «Трёх толстяков» Юрия Олеши, но нужная фамилия на ум не приходила, так бывает. Наконец, меня осенило – надо позвонить в библиотеку. Я набрала номер одной из центральных детских библиотек, поздоровалась и задала свой вопрос – кто написал «Барона Мюнхгаузена»? На другом конце провода наступила тишина, потом меня осторожно спросили:
– А вы… кто?
– Я – читатель. Понимаете, вылетело из головы, кто написал.
– Секундочку…
Работница библиотеки прикрыла рукой микрофон и стала быстро-быстро кому-то что-то рассказывать. Потом наступила пауза – ей отвечали. Дискуссия продолжалась минуты три, после чего мне сказали, что сейчас позовут заведующую.
– Здравствуйте! Я вас слушаю, – голос заведующей библиотекой был низким, с жёсткими интонациями, сразу внушающими уважение к обладательнице такого голоса.
Я повторила свой вопрос. Трубка молчала. Потом я услышала:
– Вы кто? И зачем вам это нужно?
– Да читатель я, обыкновенный читатель! Забыла автора и не могу вспомнить. Заскок у меня, заклинило, понимаете?
Заведующая библиотекой плотно закрыла микрофон ладонью и провела с кем-то новый «раунд переговоров», по окончании которого неуверенно и полувопросительно произнесла в трубку:
– Ра;спэ?..
– Господи! Ну, конечно же, Распэ! Спасибо вам большое!
– Пожалуйста. Всего доброго, – в голос женщины вернулись прежние уверенные нотки.
Мой звонок в библиотеку продолжался чуть больше десяти минут. Когда я положила трубку, снова позвонил муж, и я, торжествующе, сообщила ему «заветное слово» для кроссворда.
ЦВЕТНОЙ ТЕЛЕВИЗОР
Баба Катя в молодости была влюблена в Вячеслава Михайловича Молотова, о чём тот, разумеется, не подозревал, поскольку они не были знакомы и никогда не встречались и, кроме того, он жил в Москве, а баба Катя – в Сибири. Но свои чувства к одному из руководителей страны она всё же сумела выразить, назвав своего первенца Вячеславом, дочь – Светланой, в честь дочери Молотова, а вторую дочь – Любовью, что говорило само за себя. Сестра бабы Кати – тётка Галька – хитрость её разгадала и грозилась поднять на смех перед всем народом, если третью дочь не назовут её именем, поэтому третью дочь назвали Галиной. Самый младший ребёнок у бабы Кати стал Виктором, но, видимо, невпопад, потому что вышел из него не победитель, а алкоголик.
Тем не менее в своё время все дети бабы Кати получили высшее образование, чем она постоянно хвасталась перед соседками, которые не могли так уверенно гордиться успехами своих детей. Но дети соседей один за другим стали уезжать из сибирского захолустья, и обосновались они потом не где-нибудь, а в столицах – в Москве, Ленинграде и Киеве. Баба Катя презрительно отзывалась о «переселенцах», называя их «лимитчиками», но на самом деле остро завидовала соседкам, у которых дети так хорошо устроились.
– Вон у Тюлюпихи сын – в Ленинграде живёт, а у Шушпанихи – в Киеве. Посылки посылают с продуктами. А мои что – хуже? Нет, мои деточки не хуже, они тоже уедут жить в хорошие места!
Природа наделила детей бабы Кати разными качествами – общими и индивидуальными, положительными и отрицательными. Они были умными и глупыми, красивыми и безобразными, добрыми и злыми, скупыми и расточительными, жадными и хитрыми. Особой хитростью обладала Любаша, которая, к сожалению, не блистала ни умом, ни красотой, но совершенно от этого не страдала, потому что ей всегда «везло».
Однажды в Управление торговли, где после техникума работала Люба, пришёл вызов для поступления в престижный московский вуз кого-нибудь из работников этого Управления. Любовь никому не показала этот вызов, принесла его домой и обсудила с бабой Катей сложившуюся ситуацию, потом взяла отпуск за свой счёт и отправилась в Москву. Там она убедила руководство вуза, что кроме неё послать сюда было некого, а у неё ещё и спортивный разряд по лыжам, после чего Любу сразу приняли в институт. Потом туда же поступили Галина и Виктор. Баба Катя была счастлива. Время шло, все дети выучились, остались жить в Москве, обзавелись семьями, родили ей внуков и внучек, приезжали погостить. Всё было хорошо, пока до маленького сибирского города не добралось цветное телевидение. Когда тяжеленные агрегаты цветного изображения появились в более или менее свободной продаже, баба Катя выдала очередной «плач».
– Что же это я всё серый телевизор смотрю? – сама себе задавала она риторический вопрос. – Вон у Тюлюпихи уже цветной телевизор и у Шушпанихи – цветной, а у меня всё серый да серый.
Дети намёк поняли, списались-созвонились-скинулись, и купили матери цветной телевизор в подарок на шестидесятилетний юбилей. Баба Катя опять была абсолютно счастлива. Прошло два года, в гости к матери приехал старший любимый сын Вячеслав и вдруг обнаружил на цветном телевизоре чёрно-белое изображение, которое баба Катя называла «серым».
– Мать, а телевизор что – сломался? Может, в починку отдадим, пока я здесь?
– Не, сынок, не сломался. Я сама велела ему цветное отключить, чтобы краски не выгорали. Жалко всё-таки.
СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ
Сейчас уже невозможно сказать, когда Зоя Львовна стала патологически ненавидеть весь человеческий род и таким же образом любить животных. Зоя Львовна была обыкновенным советским человеком, она всё делала вовремя и в установленном порядке – ходила в детский сад, потом в школу, окончила институт, вышла замуж и родила двоих детей. Отличительной чертой Зои Львовны была её непоколебимая уверенность в том, что она всегда знает, кому и как надо поступать в любой жизненной ситуации. Не все разделяли эту уверенность, из-за чего у Зои Львовны часто случались конфликты на работе и с соседями в коммунальной квартире.
Муж Зои Львовны никогда с ней не спорил, из-за чего, вероятно, после нескольких инфарктов довольно рано умер, успев перед смертью получить однокомнатную благоустроенную квартиру. Их дети к тому времени уже обзавелись своими семьями и с родителями не жили, навещая их из вежливости только по праздникам и в дни рождения. Оставшись совсем одна, Зоя Львовна поняла, что «жизнь прошла мимо» – влияние на детей она давно и безнадёжно утратила, снова выйти замуж, когда тебе почти пятьдесят, едва ли удастся, а свою профессию Зоя Львовна разлюбила сразу после окончания вуза. Дождавшись выхода на пенсию, Зоя Львовна решила в новой квартире начать новую жизнь. На первом этапе пенсионного жизнестроительства по плану Зои Львовны необходимо было подружиться с соседями. Для этого пришлось «наступить на горло собственной песне», то есть перестать учить всех уму-разуму. Зоя Львовна так успешно притворялась доброй и отзывчивой, что уже через полгода знала почти все большие секреты и маленькие тайны окружавших её людей.
Тяжелобольная соседка из второго подъезда, у которой подозревали онкологическое заболевание, поделилась с Зоей Львовной радостью – возможно, у неё нет онкологии, и скоро дело пойдёт на поправку. Зоя Львовна порадовалась вместе с соседкой. Мать-одиночка Леночка рассказала Зое Львовне, что у неё появился мужчина, который хочет стать не только её мужем, но и отцом её сыну. Тоже большая радость. Молоденькая Катя решилась, наконец, родить ребёнка, о чём первой почему-то узнала Зоя Львовна, а не муж Кати. Каждое утро Зоя Львовна забегала к парализованной Вере Ивановне и поила её чаем. Зою Львовну полюбили все соседи.
Но вскоре в доме стали происходить странные события. Лёгким дуновением прошелестел слух о том, что соседке из второго подъезда жить осталось всего три месяца – у неё рак, и умрёт она в страшных мучениях. Источником информации была Зоя Львовна, но она ссылалась на женщину-врача, которая жила в соседнем доме. Слухи о собственной скорой смерти постепенно дошли и до соседки из второго подъезда, она в них почему-то не усомнилась и покончила жизнь самоубийством. В этот день Зоя Львовна привела в свою квартиру первого бездомного пса. Когда соседку хоронили, пёс истошно выл, нагоняя на людей почти мистический ужас.
Жениху одинокой Леночки, который хотел усыновить её ребёнка, Зоя Львовна конфиденциально поведала леденящие душу подробности о распутстве его будущей жены, не знавшей отца собственного ребёнка, «потому как мужиков через неё прошло великое множество». Это была ложь – первый жених Леночки трагически погиб в тот день, когда они унесли заявление в загс и впервые отметили это событие интимными отношениями, после чего Леночка осталась беременной. Поскольку Леночка всегда характеризовала Зою Львовну с самой лучшей стороны, жених Зое Львовне поверил, выяснять отношения с Леночкой не стал и совершенно неожиданно навсегда исчез из её жизни. Леночка со временем спилась, её сын стал преступником.
Молоденькая Катя отдалась своему мужу только после регистрации брака, но она панически боялась беременности и родов, поэтому прилагала почти героические усилия, чтобы не забеременеть, хотя муж Кати очень хотел ребёнка. После трёх лет семейной жизни Катя, наконец, решилась родить, и этой новостью поделилась с Зоей Львовной. Зоя Львовна порадовалась вместе с Катей, но месяц спустя, она с трагическим видом рассказала Кате о том, что у родни её мужа очень плохая наследственность – у них часто рождались дети-уроды, а те, у кого не было явных уродств, всю жизнь страдали неизлечимыми хроническими заболеваниями. Помертвев от ужаса, Катя сделала аборт, после чего уже никогда не могла иметь детей. Муж не сразу узнал об этом, когда узнал, с Катей развёлся, женился потом на женщине с двумя детьми, она ещё родила ему двойняшек – мальчика и девочку, эта семья жила долго и счастливо. Катя замуж никогда больше не вышла, со временем завербовалась на рыбные промыслы, да так и сгинула где-то на Сахалине или Камчатке. Квартира Зои Львовны продолжала наполняться бездомными животными – собаками и кошками.
Парализованная Вера Ивановна была очень благодарна Зое Львовне за ежедневный утренний чай. Раз в день Веру Ивановну навещала знакомая медсестра. Она быстро кормила женщину, обмывала её, меняла пелёнки, оставляла еду на вечер и убегала по своим делам, которых у советских женщин всегда хватало. Со временем Зоя Львовна стала подсыпать Вере Ивановне в чай мочегонные средства. В те времена в нашей стране ещё не было ни памперсов, ни одноразового постельного белья. От усиленного мочеиспускания Вера Ивановна буквально начала гнить на оранжевой медицинской клеёнке, в квартире появился стойкий запах мочи. От неистребимых пролежней у Веры Ивановны вскоре начался сепсис, после чего её увезли в больницу, где она очень быстро умерла. Соседи жалели Веру Ивановну, но справедливо считали, что смерть в данном случае, – лучшее избавление от многолетних страданий.
Рассказывать обо всех злодеяниях Зои Львовны занятие трудное и неблагодарное. После каждого подобного случая в квартире Зои Львовны появлялись всё новые животные, они плодились и размножались, и очень скоро тяжёлый дух жизнедеятельности домашнего питомника стал проникать в подъезд и в соседние квартиры. Сколько всего животных скопилось в тесном однокомнатном пространстве,, никто не знал, как там жила сама Зоя Львовна было уму непостижимо. Народ периодически стал делать Зое Львовне осторожные замечания, которые доставляли ей огромную радость. Постепенно люди осознали тайную, но непонятную им, роль Зои Львовны в печальных событиях в их доме, стали её избегать и бояться.
Когда-нибудь всё кончается. Объеденный труп Зои Львовны на пятый день после смерти обнаружили в её квартире участковый милиционер и слесарь из ЖЭКа, который квартиру вскрывал. Обезумевшие животные выскочили на улицу и разбежались из домашнего гетто, к жизни в котором их приговорила Зоя Львовна. Дети на похороны не пришли, подросшие внуки о существовании бабушки просто не знали. Квартиру Зои Львовны ЖЭК отремонтировал, но стойкий запах собачьих и кошачьих экскрементов оттуда никак не выветривался, поэтому желающих поселиться в этой квартире не находилось даже при остром дефиците жилплощади и огромных очередях на её получение.
Прошло пять лет. В бывшей квартире Зои Львовны ЖЭК перестелил полы, выложил кафелем стены совмещённого санузла, несколько раз сделали побелку стен и потолков, после чего квартиру предложили одинокому пенсионеру-инвалиду, который всю жизнь прожил в общежитии. Инвалид отдельной благоустроенной квартире был несказанно рад, быстренько въехал и справил новоселье. На третий день проживания на новой жилплощади Виктор Иванович – так звали пенсионера – начал ощущать смутное беспокойство. Дело в том, что он хронически не переносил кошек, но ему стало казаться, что в квартире он чувствует запах ненавистных животных. Это даже был не запах, а ощущение присутствия кошек в его квартире.
Промучившись недели две, Виктор Иванович поделился своим беспокойством с пожилой соседкой, она рассказала ему историю «нехорошей квартиры». Вечером Виктор Иванович напился, что случалось с ним крайне редко. Его старому приятелю пришлось выслушать горестный монолог Виктора Ивановича.
– Я пятьдесят лет проработал на производстве. Я там инвалидом стал, но всё равно работал, – не сдерживал слёз Виктор Иванович. – А что я заработал? Квартиру вонючую, где жить нельзя?! Пусть они сами живут в этой квартире! Я завтра швырну им этот ордер прямо в морду! В морду швырну!
Виктор Иванович ещё долго изливал свою печаль приятелю, потом уснул, а утром пошёл в ЖЭК, но ордер швырять не стал, а слёзно просил дать ему другую квартиру. Наивный Виктор Иванович! Никто, разумеется, не стал его переселять, а сердитая тётка пригрозила вышвырнуть его на улицу, если он будет ещё ходить, и мешать им работать. Виктор Иванович пошёл восвояси и в этот день он принёс в дом первого котёнка.
Когда я слышу подобные истории о «защитниках животных», то сразу вспоминаю Зою Львовну и задаюсь вопросом – за что эти «защитники» так ненавидят людей?
ВСТРЕЧИ С ПРОШЛЫМ
Памяти храма
Когда-то очень давно я любила бродить по улицам Иркутска, каждый раз открывая для себя новые штрихи его каменной и деревянной архитектуры и особую прелесть его старинных улиц. Позже для подобных прогулок оставалось всё меньше свободного времени, да и город в начале 90-х очень быстро стал меняться не в лучшую сторону, а потом я переехала жить в Москву, ненадолго приезжая в Иркутск, чтобы навестить дочерей и внучек. В одну из таких поездок я шла по улице 5-й Армии и вдруг случайно наткнулась взглядом на полуразрушенную церковь за высоким забором. Моё внимание привлёк рисунок на стенах храма – картуши!
Кто бывал в городах Русского Севера, в частности, в Тотьме, тот сразу поймёт, о чём идёт речь. Картуши – это рисунки на стенах храмов, представляющие собой часть кладки стены, я видела их в древней Тотьме, но никак не ожидала увидеть в Иркутске. Поскольку я раньше не знала, что это такое, то просто не обращала на них внимания. «Тайное знание» богатых купцов и великих путешественников прошлого невидимыми нитями соединило для меня два города – Иркутск и Тотьму. Некоторые исследователи считают, что «картуши являются символами мореплавания и открытий».
Я ходила вокруг храма, фотографировала его стены и даже моя «атеистическая сущность» протестовала против положения вещей, когда великолепные памятники архитектуры и истории доводятся до состояния полной разрухи. Мой интерес к храму привлёк внимание сторожа-служителя, я сказала, что увидела на стенах картуши, и объяснила ему, что это такое. Он, в свою очередь, предложил мне посмотреть храм изнутри, я охотно согласилась; служитель, открыв мне церковь, остался на улице. По каменной лестнице я поднялась на второй этаж, осторожно ступая в полумраке по сгнившим половицам. Осквернённый храм неслышно делился со мной своею скорбью.
Когда я вышла на улицу, служитель сказал, что это Харлампиевская церковь, её ещё называют иногда Морским собором. В годы советской власти здесь было книгохранилище университета, после его отселения церковь постепенно разрушалась, пока не пришла в такое вот плачевное состояние. Сейчас она закрыта на реставрацию, идёт сбор средств. Я тут же внесла свою лепту.
– А вы знаете, что в этой церкви венчался Колчак? – спросил меня служитель.
Я не знала. Тогда служитель сказал, что он иногда заходит в храм и представляет, как по мощной каменной лестнице спускаются после венчания лёгкие фигуры в свадебном облачении. Мой собеседник, несомненно, обладал поэтическим воображением. Венчание Колчака в этой церкви состоялось 5 марта 1904 года, тогда он ещё не был ни Верховным правителем России, ни кровавым диктатором. Он был достойным уважения путешественником и учёным.
В Иркутске установлен памятник Колчаку известного скульптора В. Клыкова. Событие это до сих пор вызывает громкие споры и неоднозначную реакцию всех слоёв населения города. Своим мнением я присоединяюсь к тем горожанам (их много!), которые считают, что устанавливать памятники военным преступникам нельзя. Возможно, существует какой-то закон, запрещающий подобные деяния, ведь Колчак пока не реабилитирован, несмотря на многочисленные попытки такого рода его почитателей. Путешествуя по Красноярскому краю, я слышала множество историй о жестокости колчаковской армии, я думаю, что инициаторам установки памятника они тоже известны. Одна интеллигентная женщина сказала мне, что памятник установлен на частные средства (но не в частных же владениях!), и в который уже раз я услышала горькие слова о том, что закон не имеет силы, когда речь идёт о больших деньгах. Но я отвлеклась.
Сейчас в Харлампиевской церкви идут реставрационные работы. Средств, как всегда, не хватает, но я надеюсь, что когда-нибудь этот храм засияет былым своим великолепием.
ДОКУДА ЯЗЫК ДОВЕДЁТ?
Меня как мать и бабушку очень волнуют проблемы воспитания и образования, в частности, изучение русского языка. В связи с этим предлагаю Вашему вниманию фрагменты из моих книг, в которых эти вопросы затрагиваются. Я попыталась сравнить ситуацию 50-х годов ХХ века с нынешней.
<...> Надо сказать, что в нашем доме никогда не употреблялся мат, очень редко – вульгарная лексика, а речевой стиль представлял собой смесь просторечья и хорошего литературного языка, который, я так думаю, приходил к нам из книг и редко замолкавшего радиорепродуктора. Это не означает, что я была полностью отгорожена от неформальной лексики, но, услышав на улице или во дворе незнакомые слова, либо сама соображала, стоит ли их употреблять, либо спрашивала у мамы.
Мой отец занимался самообразованием, его речь была вполне правильной, писал он грамотно, но ошибки, конечно, случались и в речи, и в письме. Самым ругательным словом у папы было «сволочь». Дальше шли – «разгильдяй», «дурак – ни больше, ни меньше», «чушь!» и «расквасился, как институтка». Последнее выражение до поры приводило меня в полное недоумение. Удивление папа выражал словами: «Мать честн;я!», а досаду – «Едрёна-корень!» Иногда вздыхал: «Ох, т;шно мн;ченьки». Употреблял он сорное словечко «Понимаешь!», которое иногда вставлялось в речь, где надо и где не надо и не только моим папой. Отец не любил сло;ва «почти», и всегда говорил, что «почти законченная работа» может навсегда остаться незаконченной, а «сделал дело – гуляй смело!» Возможно, эти «тезисы» приучили меня любую работу доводить до конца.
Проработав почти 40 лет следователем «в органах», папа никогда не использовал в своей речи уголовной лексики, даже общаясь с преступниками; я не слышала её тогда и от других работников милиции. В уголовной среде милиционеров в те времена называли «мусорами» и «легавыми», от подростков иногда слышала слова «мельто;н» и «жабо;н» в их адрес, но в основном работников милиции называли «сотрудниками». «Менты» появились в 80-е годы, хотя в соответствующих словарях это слово присутствует с конца 20-х, правда, в иной интерпретации (наставник, воспитатель, надзиратель).
Раз уж я заговорила о специфической лексике, хочу добавить, что «с лёгкой руки» А. И. Солженицына, после выхода в свет «Ивана Денисовича», в студенческой среде стало популярным словечко «шмон», с неуместным порой употреблением. Появилось даже прозвище – «шмоня» (растяпа). Сейчас «по фене ботают» не только преступные элементы и работники правоохранительных органов, но и многие граждане страны, особенно молодые, что, на мой взгляд, говорит об отсутствии со стороны общества достойного отпора криминальному миру, ведь всё начинается с «мелочей». Только в середине 80-х годов я случайно узнала, что «козёл», оказывается, не только животное, а в конце десятилетия школьники уже массово обзывали друг друга «козлами», плохо представляя, что они имеют в виду.
Молодёжь использует подобную лексику, даже не зная порой, откуда она пришла. Я до сих пор не могу привыкнуть к такому положению вещей, и каждый раз покрываюсь «мурашками», когда слышу в СМИ слово «западло», которое, к сожалению, всё чаще звучит в эфире. Особенно меня коробит, когда матом «разговаривают» милиционеры в форме. Впервые с такой ситуацией я столкнулась в 1963 году, когда ехала в поезде на каникулы. Я сидела в купе, а в коридоре матерился милиционер, реагируя на какие-то события за окном вагона. Я сделала ему замечание, он удивился, но ругаться перестал. Когда я с возмущением рассказала папе эту историю, он неожиданно испугался и сказал, что я абсолютно права, но в подобных случаях делать замечания рискованно и даже опасно, потому что милиционер с таким неадекватным поведением, может также неадекватно отреагировать и на замечание.
Надо сказать, что до поступления в институт (в 1962 году) я ни разу не слышала, сквернословия из уст девочек или девушек, хотя знала, что такое «явление» существует, особенно на стройках. Мальчишки матерились, но не все. Кроме того, наши мальчишки никогда не употребляли неформальную лексику в присутствии девочек или взрослых. Да мы бы и не позволили им сквернословить, поскольку подобных вещей не допускало наше воспитание. Я с грустью констатирую, что нынче очень многие, совсем юные представители молодёжи, никого не стесняясь, до такой степени наполнили матом свою речь, что с ними рядом уже невозможно находиться, а делать замечания стало просто опасно. При этом девочки матерятся ничуть не меньше, чем мальчики, поскольку теперь это «стиль общения». Если применить к данной ситуации изречение: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает», то получается, что мыслительный процесс в юных головах полностью отсутствует.
Недавно мой знакомый, который дожил до предпенсионного возраста, но так и не научился материться, с ужасом поведал, как его младший сын (руководитель отдела на крупном предприятии, между прочим) разговаривал с приятелем по телефону, употребляя в большом количестве ненормативную лексику. На замечание отца сын ответил, что уже не представляет, как можно иначе разговаривать. Вскоре я сама испытала подобный ужас, когда моя пятилетняя внучка рассказала, как в садике мальчики обзывают девочек. Я таких выражений ещё не слышала. Посетив в Томске институт, в котором училась, я поняла, что в его стенах мат стал обычным явлением. Я высказала своё недоумение преподавателю с 50-летним стажем, и услышала: «Мы ничего не можем с этим сделать». Примерно то же мне сказала заведующая хорошим садиком, в который ходит внучка: «Мы говорим детям, что это плохие слова, но мы не можем изменить ситуацию, поскольку нет механизма влияния на родителей, которые подобным образом ;воспитывают; своих детей».
Порой мне хочется повсеместно развесить плакаты с перефразированным призывом: «Мат – это яд! Не матерись, гад!»
В первой части книги я сделала краткий «лексический анализ» бытовой речи своих родителей и соседей, здесь хочу добавить подобный анализ для разговорной речи школьников. В те времена мы практически не употребляли жаргон – не «хиляли», а ходили, не называли друг друга «чуваками» и «чувихами», а родителей – «предками». Наша речь была достаточно правильной, но с оттенками просторечья, которое можно было услышать ещё во многих семьях. Говорили, например, – эслиф (если), дайче (давеча), каклеты, полувер (пуловер), пинжак (пиджак) и так далее. Взрослые парни пиджаки называли «френчиками», брюки – «шкерами» и по старой (дореформенной) привычке – десятки «червонцами». Если сидели «на кукурках», значит – на корточках.
Несмотря на некоторое своеобразие народной речи, она была понятна абсолютно всем и для сравнения я хочу привести здесь «образчик» современной лексики, заполнившей от лица журналистов, политиков и «государственных мужей» все средства массовой информации. Это утрированный пример, но весьма характерный, потому что люди в нашей стране стали «пиплами», «совками» и электоратом с особым менталитетом, не допускающим плюрализма мнений и консенсуса, а мэссэдж от гламурных журналов рекомендует нам носить винтажную одежду, делать креативные причёски и посещать спа-салоны.
Я с ужасом слушаю по радио выступления современных высокопоставленных деятелей, в том числе чиновников «от образования», которые «ложат», «дискуССируют» и при этом считают, что «на сегодняшний день» школьники должны иметь «конкурентНоспособные» аттестаты. Многих журналистов уже вообще невозможно слушать, так они безграмотны. Кто и где их всех учил?
Собирая звенья «цепи жизни», понимаешь, как много в нашем настоящем закладывалось именно тогда – в 50-е годы ХХ века. Это относится к нынешним проблемам обучения и здравоохранения, к работе правоохранительных органов.
В те дни школьники получали добротное базовое образование, которое давало возможность дальнейшей учёбы в любом вузе страны. Платное репетиторство или отсутствовало, или тщательно скрывалось. Я до сих пор помню многие определения из моих школьных учебников по физике и математике, а из учебника моей дочери начала 80-х годов (имея высшее техническое образование!) уже с трудом поняла, что такое инерция. А гомотетия? А конгруэнтные фигуры? Или геосинклиналь – зачем это знать школьнику? Теперь, говорят, старшеклассники будут изучать и теорию вероятностей. В 2006 году моей внучке предлагалось решить арифметическую задачу четырьмя способами, хотя учительница и многие родители смогли решить только тремя. А по русскому языку в начальной школе вводятся понятия из курса университетской программы прошлых лет (фонема, сонорные звуки и др.). Зачем это детям, которые только-только научились читать? Непонимание предмета ведёт к отсутствию знаний, поэтому уже не кажется странным, когда учительница русского языка требует писать речЕтатив и прИклонять колени, а на вопрос – что такое «спешиться»? – другая учительница ответила – «сесть на коня и поскакать быстро-быстро». Это не анекдот, и подобные примеры можно продолжать до бесконечности. Так нам закладывают «фундамент будущего».
Помните, в старых букварях было: «Мы не рабы. Рабы немы». Кажется, к тому идём.
Если бы я проводила реформу образования, то ввела бы обязательный экзамен по русскому языку для всех учителей и преподавателей вузов (допустим, раз в три года). Кроме того, при поступлении в аспирантуру я бы заменила абстрактный экзамен по философии экзаменом по русскому языку. Я бы приняла закон, по которому все издательства выпускали книжную продукцию, используя единые нормы и правила, а не ведомственные инструкции, которые этим правилам противоречат. Увы! Мечты, мечты...
Варфоломеева Г. И. Двойная спираль.– М: 2004. 384 с.
В книге подробно рассказывается об архивных поисках родовых корней. Автору удалось составить свою родословную по трём ветвям предков – государственных крестьян – от 1796 года. В книге также представлены интересные факты из истории страны, Сибири, семейная хроника и подробное описание жизни, быта, традиций и фольклора середины ХХ века в сибирском городе.
Варфоломеева Г. И. «Моя советская школа. 50-е годы ХХ века».– М. 2009. 440 с.
Мелкими штрихами бытовых подробностей и документальными исследованиями важнейших событий в стране автору удалось нарисовать своеобразный и достоверный «портрет эпохи». Книга относится к жанру художественно-документальной и мемуарной литературы, её можно считать и самостоятельным произведением, и логическим продолжением книги «Двойная спираль». Интересная и познавательная для читателей молодого и среднего возраста книга пробуждает трогательные воспоминания о минувших днях у пожилых людей.
НЕВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ
ЧТО ТАКОЕ ПЕСНЯ?
Летом 1962 года после вступительных экзаменов в Томском политехническом институте состоялось собрание абитуриентов, на котором декан факультета сообщил, что зачисление в институт произойдёт только через неделю, поэтому он предлагает собравшимся здесь товарищам съездить на 3 – 4 дня в колхоз. «Сугубо добровольно» – подчеркнул декан, но заметил, что «при прочих равных условиях» предпочтение при зачислении будет отдаваться именно тем абитуриентам, которые откликнутся на его призыв. Декан сразу предупредил, что денег за работу мы не получим, но вкусным и обильным питанием три раза в день будем обеспечены. Желающих поехать в колхоз оказалось предостаточно. Я не сомневалась, что стану студенткой, но поскольку мои финансы «пели романсы», а в колхозе обещали кормить, я тоже решила поехать; от поездки единодушно отказались самоуверенные и сытые томичи.
Нас привезли в колхоз, где в том году созрел небывалый урожай репчатого лука, который нам предстояло убирать. После трёх недель вступительных экзаменов работа на свежем воздухе доставляла истинное удовольствие, тем более что погода стояла прекрасная, предосенний воздух был свежим и чистым, а вечером нам ещё предложили бесплатно сходить на концерт какого-то заезжего певца, может быть даже, известного. Концерт состоялся в большом недостроенном клубе, в зрительном зале которого ещё не успели настелить полы, но уже была сцена, казавшаяся очень высокой из-за того, что сидеть приходилось на брёвнах, гораздо ниже уровня будущего пола. На концерт собрались почти все жители деревни, неизбалованные, как мы поняли, такими вот приезжими «знаменитостями».
В назначенное время на сцену вышли два мужичка, весьма «подержанного вида», которые внешне отличались от присутствующих колхозников только наличием баяна, более высоким качеством городской одежды и непоколебимой уверенностью в себе. Мужичков встретили аплодисментами. Каким «гастрольным ветром» занесло этих артистов в томскую глубинку, и почему они согласились бесплатно выступить в недостроенном деревенском клубе, я сказать не могу. За всё время концерта баянист не произнёс ни одного слова, но мимика его была весьма выразительной, и играл он, надо признать, виртуозно. Дождавшись полной тишины в зале, «не баянист» произнёс вступительную речь.
– Добрый вечер, дорогие товарищи колхозники! («И студенты!» – выкрикнули из зала.) И студенты, – охотно согласился артист, – хотя я не знал, что здесь будут студенты. Начинаем лекцию-концерт для тружеников села! – артист выдержал паузу, потом торжественно и многозначительно, на каком-то немыслимом диалекте, представился сам и представил своего напарника. – Солыст… Харькивский державний хвилармонии… заслуженный деятель искусств… Пётр Задорожний! (Аплодисменты.) Соло на баяне – мой постоянный и неизменный спутник на всех дорогах нашей необъятной Родины – Иван Петров! (Аплодисменты.) Спасибо!
Имена и фамилии я придумала сама, поскольку в моей памяти они не отложились. Артист Задорожный снова выдержал паузу, потом с задумчивым видом, потирая руки, походил по сцене, остановился, оглядел зал, после чего с искусственной доверительностью обратился к присутствующим:
– Друзья мои! Знаете ли вы, что такое песня? (Пауза.) А песня, друзья мои, это, прежде всего, стихи и потом уже музыка… Ну, например, «Песнь о вещем Олеге» или «Песня про купца Калашникова»… («А песня без слов?» – снова выкрикнули из зала, артист помолчал, потом развёл руками.) Грамотный! Пытается всем показать, какой он грамотный, но лучше бы не показывал всем свою глупость. Итак, я продолжаю.
Артист минут пять рассказывал о своих личных знакомствах с известными поэтами и композиторами, потом объявил номер:
– «Давно не бывал я в Донбассе»! Песня эта любима мною и биографична! Я вам сейчас расскажу… («Не надо! Лучше спойте!» – раздалось из зала.) Сейчас спою, – продолжал артист, – но сначала послушайте.
Он рассказал историю своей первой любви, потом её пропел. Надо сказать, что артист был музыкально одарён и пел он неплохо, но сильно «переигрывал». Это был своего рода «театр песни», где «Галиной» был молчаливый виртуоз-баянист, а Пётр Задорожный как бы «с отчаянием» изображал потерю любимой женщины. Лекционно-песенное творчество колхозники принимали доброжелательно, а «будущих товарищей студентов» председатель колхоза попросил прекратить выкрики из зала и «лучше уйти, если неинтересно». Мы с удовольствием покинули «лекцию-концерт», долго бродили за околицей и любовались великолепным звёздным небом, на котором я впервые в жизни увидела Млечный Путь.
Утром мы отправились на работу, быстро «затарили» репчатым луком все мешки, и уселись на них среди поля в ожидании колхозного грузовика. Женщины-колхозницы оживлённо обсуждали вчерашний концерт, высказывая острые и ехидные замечания в адрес артистов, которых вчера слушали внимательно и серьёзно. Молодая бабёнка картинно встала среди мешков и, подражая артисту, обратилась к «зрителям».
– А шо, бабы, знаете ли вы, шо такое песня?! («Знаем! Знаем!» – закричали женщины.) Так не спеть ли нам, бабы, раз вы это знаете? («Спеть! Спеть!» – откликнулись товарки.)
И они запели – одну песню, вторую, третью… И мурашки поползли по коже и слёзы выступали на глазах, а прекрасные русские песни летели по широкому полю, к синему небу, к ясному солнцу, поражая силой своей и красотой. Ни до той поры, ни после, я этих песен не слышала, и не спросила тогда у женщин, откуда эти песни взялись, о чём до сих пор жалею.
КТО НАПИСАЛ «БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА»?
Во времена «застоя» многие советские инженеры из НИИ и организаций с сезонными циклами работ получали в среднем по 120 рублей в месяц, но такая малая зарплата компенсировалась большими островами свободного времени среди застойных вод рабочего дня. Это свободное время работники использовали по-разному. Женщины «вязли» в очередях за многочисленным дефицитом или занимались рукоделием. Мужчины, у кого была такая возможность, мастерили «для дома, для семьи», устраивали бурные дискуссии о достоинствах и недостатках советской власти, категорически утверждая при этом, что «нам нужна безработица», или разгадывали кроссворды, которые в массовом порядке стали печатать многие издания, пытаясь таким образом поднять свои тиражи.
Основная работа в электрических сетях, где мой муж служил начальником лаборатории, начиналась в апреле и заканчивалась в октябре, всё остальное время работники занимались вышеперечисленными делами, а также оформляли документы и выезжали на аварии, которые тогда случались гораздо реже, чем теперь. Для жаждущих угадывать кроссворды в складчину подписывались на газеты «Воздушный транспорт» и «Сельская жизнь». В один из обычных зимних дней в моём доме зазвонил телефон.
– Привет, – услышала я смущённый голос мужа, – ты только не смейся, мы тут кроссворд решаем, а у меня из головы вылетело – кто написал «Барона Мюнхгаузена»?
Ну вот. До той секунды я совершенно точно знала, кто его написал, но как только прозвучал вопрос, у меня тоже «вылетело». Я сказала, что перезвоню, как только вспомню. В моей голове стали проскальзывать какие-то созвучные ассоциации, вроде Рабле, Проспера Мериме или даже оружейника Просперо из «Трёх толстяков» Юрия Олеши, но нужная фамилия на ум не приходила, так бывает. Наконец, меня осенило – надо позвонить в библиотеку. Я набрала номер одной из центральных детских библиотек, поздоровалась и задала свой вопрос – кто написал «Барона Мюнхгаузена»? На другом конце провода наступила тишина, потом меня осторожно спросили:
– А вы… кто?
– Я – читатель. Понимаете, вылетело из головы, кто написал.
– Секундочку…
Работница библиотеки прикрыла рукой микрофон и стала быстро-быстро кому-то что-то рассказывать. Потом наступила пауза – ей отвечали. Дискуссия продолжалась минуты три, после чего мне сказали, что сейчас позовут заведующую.
– Здравствуйте! Я вас слушаю, – голос заведующей библиотекой был низким, с жёсткими интонациями, сразу внушающими уважение к обладательнице такого голоса.
Я повторила свой вопрос. Трубка молчала. Потом я услышала:
– Вы кто? И зачем вам это нужно?
– Да читатель я, обыкновенный читатель! Забыла автора и не могу вспомнить. Заскок у меня, заклинило, понимаете?
Заведующая библиотекой плотно закрыла микрофон ладонью и провела с кем-то новый «раунд переговоров», по окончании которого неуверенно и полувопросительно произнесла в трубку:
– Ра;спэ?..
– Господи! Ну, конечно же, Распэ! Спасибо вам большое!
– Пожалуйста. Всего доброго, – в голос женщины вернулись прежние уверенные нотки.
Мой звонок в библиотеку продолжался чуть больше десяти минут. Когда я положила трубку, снова позвонил муж, и я, торжествующе, сообщила ему «заветное слово» для кроссворда.
ЦВЕТНОЙ ТЕЛЕВИЗОР
Баба Катя в молодости была влюблена в Вячеслава Михайловича Молотова, о чём тот, разумеется, не подозревал, поскольку они не были знакомы и никогда не встречались и, кроме того, он жил в Москве, а баба Катя – в Сибири. Но свои чувства к одному из руководителей страны она всё же сумела выразить, назвав своего первенца Вячеславом, дочь – Светланой, в честь дочери Молотова, а вторую дочь – Любовью, что говорило само за себя. Сестра бабы Кати – тётка Галька – хитрость её разгадала и грозилась поднять на смех перед всем народом, если третью дочь не назовут её именем, поэтому третью дочь назвали Галиной. Самый младший ребёнок у бабы Кати стал Виктором, но, видимо, невпопад, потому что вышел из него не победитель, а алкоголик.
Тем не менее в своё время все дети бабы Кати получили высшее образование, чем она постоянно хвасталась перед соседками, которые не могли так уверенно гордиться успехами своих детей. Но дети соседей один за другим стали уезжать из сибирского захолустья, и обосновались они потом не где-нибудь, а в столицах – в Москве, Ленинграде и Киеве. Баба Катя презрительно отзывалась о «переселенцах», называя их «лимитчиками», но на самом деле остро завидовала соседкам, у которых дети так хорошо устроились.
– Вон у Тюлюпихи сын – в Ленинграде живёт, а у Шушпанихи – в Киеве. Посылки посылают с продуктами. А мои что – хуже? Нет, мои деточки не хуже, они тоже уедут жить в хорошие места!
Природа наделила детей бабы Кати разными качествами – общими и индивидуальными, положительными и отрицательными. Они были умными и глупыми, красивыми и безобразными, добрыми и злыми, скупыми и расточительными, жадными и хитрыми. Особой хитростью обладала Любаша, которая, к сожалению, не блистала ни умом, ни красотой, но совершенно от этого не страдала, потому что ей всегда «везло».
Однажды в Управление торговли, где после техникума работала Люба, пришёл вызов для поступления в престижный московский вуз кого-нибудь из работников этого Управления. Любовь никому не показала этот вызов, принесла его домой и обсудила с бабой Катей сложившуюся ситуацию, потом взяла отпуск за свой счёт и отправилась в Москву. Там она убедила руководство вуза, что кроме неё послать сюда было некого, а у неё ещё и спортивный разряд по лыжам, после чего Любу сразу приняли в институт. Потом туда же поступили Галина и Виктор. Баба Катя была счастлива. Время шло, все дети выучились, остались жить в Москве, обзавелись семьями, родили ей внуков и внучек, приезжали погостить. Всё было хорошо, пока до маленького сибирского города не добралось цветное телевидение. Когда тяжеленные агрегаты цветного изображения появились в более или менее свободной продаже, баба Катя выдала очередной «плач».
– Что же это я всё серый телевизор смотрю? – сама себе задавала она риторический вопрос. – Вон у Тюлюпихи уже цветной телевизор и у Шушпанихи – цветной, а у меня всё серый да серый.
Дети намёк поняли, списались-созвонились-скинулись, и купили матери цветной телевизор в подарок на шестидесятилетний юбилей. Баба Катя опять была абсолютно счастлива. Прошло два года, в гости к матери приехал старший любимый сын Вячеслав и вдруг обнаружил на цветном телевизоре чёрно-белое изображение, которое баба Катя называла «серым».
– Мать, а телевизор что – сломался? Может, в починку отдадим, пока я здесь?
– Не, сынок, не сломался. Я сама велела ему цветное отключить, чтобы краски не выгорали. Жалко всё-таки.
СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ
Сейчас уже невозможно сказать, когда Зоя Львовна стала патологически ненавидеть весь человеческий род и таким же образом любить животных. Зоя Львовна была обыкновенным советским человеком, она всё делала вовремя и в установленном порядке – ходила в детский сад, потом в школу, окончила институт, вышла замуж и родила двоих детей. Отличительной чертой Зои Львовны была её непоколебимая уверенность в том, что она всегда знает, кому и как надо поступать в любой жизненной ситуации. Не все разделяли эту уверенность, из-за чего у Зои Львовны часто случались конфликты на работе и с соседями в коммунальной квартире.
Муж Зои Львовны никогда с ней не спорил, из-за чего, вероятно, после нескольких инфарктов довольно рано умер, успев перед смертью получить однокомнатную благоустроенную квартиру. Их дети к тому времени уже обзавелись своими семьями и с родителями не жили, навещая их из вежливости только по праздникам и в дни рождения. Оставшись совсем одна, Зоя Львовна поняла, что «жизнь прошла мимо» – влияние на детей она давно и безнадёжно утратила, снова выйти замуж, когда тебе почти пятьдесят, едва ли удастся, а свою профессию Зоя Львовна разлюбила сразу после окончания вуза. Дождавшись выхода на пенсию, Зоя Львовна решила в новой квартире начать новую жизнь. На первом этапе пенсионного жизнестроительства по плану Зои Львовны необходимо было подружиться с соседями. Для этого пришлось «наступить на горло собственной песне», то есть перестать учить всех уму-разуму. Зоя Львовна так успешно притворялась доброй и отзывчивой, что уже через полгода знала почти все большие секреты и маленькие тайны окружавших её людей.
Тяжелобольная соседка из второго подъезда, у которой подозревали онкологическое заболевание, поделилась с Зоей Львовной радостью – возможно, у неё нет онкологии, и скоро дело пойдёт на поправку. Зоя Львовна порадовалась вместе с соседкой. Мать-одиночка Леночка рассказала Зое Львовне, что у неё появился мужчина, который хочет стать не только её мужем, но и отцом её сыну. Тоже большая радость. Молоденькая Катя решилась, наконец, родить ребёнка, о чём первой почему-то узнала Зоя Львовна, а не муж Кати. Каждое утро Зоя Львовна забегала к парализованной Вере Ивановне и поила её чаем. Зою Львовну полюбили все соседи.
Но вскоре в доме стали происходить странные события. Лёгким дуновением прошелестел слух о том, что соседке из второго подъезда жить осталось всего три месяца – у неё рак, и умрёт она в страшных мучениях. Источником информации была Зоя Львовна, но она ссылалась на женщину-врача, которая жила в соседнем доме. Слухи о собственной скорой смерти постепенно дошли и до соседки из второго подъезда, она в них почему-то не усомнилась и покончила жизнь самоубийством. В этот день Зоя Львовна привела в свою квартиру первого бездомного пса. Когда соседку хоронили, пёс истошно выл, нагоняя на людей почти мистический ужас.
Жениху одинокой Леночки, который хотел усыновить её ребёнка, Зоя Львовна конфиденциально поведала леденящие душу подробности о распутстве его будущей жены, не знавшей отца собственного ребёнка, «потому как мужиков через неё прошло великое множество». Это была ложь – первый жених Леночки трагически погиб в тот день, когда они унесли заявление в загс и впервые отметили это событие интимными отношениями, после чего Леночка осталась беременной. Поскольку Леночка всегда характеризовала Зою Львовну с самой лучшей стороны, жених Зое Львовне поверил, выяснять отношения с Леночкой не стал и совершенно неожиданно навсегда исчез из её жизни. Леночка со временем спилась, её сын стал преступником.
Молоденькая Катя отдалась своему мужу только после регистрации брака, но она панически боялась беременности и родов, поэтому прилагала почти героические усилия, чтобы не забеременеть, хотя муж Кати очень хотел ребёнка. После трёх лет семейной жизни Катя, наконец, решилась родить, и этой новостью поделилась с Зоей Львовной. Зоя Львовна порадовалась вместе с Катей, но месяц спустя, она с трагическим видом рассказала Кате о том, что у родни её мужа очень плохая наследственность – у них часто рождались дети-уроды, а те, у кого не было явных уродств, всю жизнь страдали неизлечимыми хроническими заболеваниями. Помертвев от ужаса, Катя сделала аборт, после чего уже никогда не могла иметь детей. Муж не сразу узнал об этом, когда узнал, с Катей развёлся, женился потом на женщине с двумя детьми, она ещё родила ему двойняшек – мальчика и девочку, эта семья жила долго и счастливо. Катя замуж никогда больше не вышла, со временем завербовалась на рыбные промыслы, да так и сгинула где-то на Сахалине или Камчатке. Квартира Зои Львовны продолжала наполняться бездомными животными – собаками и кошками.
Парализованная Вера Ивановна была очень благодарна Зое Львовне за ежедневный утренний чай. Раз в день Веру Ивановну навещала знакомая медсестра. Она быстро кормила женщину, обмывала её, меняла пелёнки, оставляла еду на вечер и убегала по своим делам, которых у советских женщин всегда хватало. Со временем Зоя Львовна стала подсыпать Вере Ивановне в чай мочегонные средства. В те времена в нашей стране ещё не было ни памперсов, ни одноразового постельного белья. От усиленного мочеиспускания Вера Ивановна буквально начала гнить на оранжевой медицинской клеёнке, в квартире появился стойкий запах мочи. От неистребимых пролежней у Веры Ивановны вскоре начался сепсис, после чего её увезли в больницу, где она очень быстро умерла. Соседи жалели Веру Ивановну, но справедливо считали, что смерть в данном случае, – лучшее избавление от многолетних страданий.
Рассказывать обо всех злодеяниях Зои Львовны занятие трудное и неблагодарное. После каждого подобного случая в квартире Зои Львовны появлялись всё новые животные, они плодились и размножались, и очень скоро тяжёлый дух жизнедеятельности домашнего питомника стал проникать в подъезд и в соседние квартиры. Сколько всего животных скопилось в тесном однокомнатном пространстве,, никто не знал, как там жила сама Зоя Львовна было уму непостижимо. Народ периодически стал делать Зое Львовне осторожные замечания, которые доставляли ей огромную радость. Постепенно люди осознали тайную, но непонятную им, роль Зои Львовны в печальных событиях в их доме, стали её избегать и бояться.
Когда-нибудь всё кончается. Объеденный труп Зои Львовны на пятый день после смерти обнаружили в её квартире участковый милиционер и слесарь из ЖЭКа, который квартиру вскрывал. Обезумевшие животные выскочили на улицу и разбежались из домашнего гетто, к жизни в котором их приговорила Зоя Львовна. Дети на похороны не пришли, подросшие внуки о существовании бабушки просто не знали. Квартиру Зои Львовны ЖЭК отремонтировал, но стойкий запах собачьих и кошачьих экскрементов оттуда никак не выветривался, поэтому желающих поселиться в этой квартире не находилось даже при остром дефиците жилплощади и огромных очередях на её получение.
Прошло пять лет. В бывшей квартире Зои Львовны ЖЭК перестелил полы, выложил кафелем стены совмещённого санузла, несколько раз сделали побелку стен и потолков, после чего квартиру предложили одинокому пенсионеру-инвалиду, который всю жизнь прожил в общежитии. Инвалид отдельной благоустроенной квартире был несказанно рад, быстренько въехал и справил новоселье. На третий день проживания на новой жилплощади Виктор Иванович – так звали пенсионера – начал ощущать смутное беспокойство. Дело в том, что он хронически не переносил кошек, но ему стало казаться, что в квартире он чувствует запах ненавистных животных. Это даже был не запах, а ощущение присутствия кошек в его квартире.
Промучившись недели две, Виктор Иванович поделился своим беспокойством с пожилой соседкой, она рассказала ему историю «нехорошей квартиры». Вечером Виктор Иванович напился, что случалось с ним крайне редко. Его старому приятелю пришлось выслушать горестный монолог Виктора Ивановича.
– Я пятьдесят лет проработал на производстве. Я там инвалидом стал, но всё равно работал, – не сдерживал слёз Виктор Иванович. – А что я заработал? Квартиру вонючую, где жить нельзя?! Пусть они сами живут в этой квартире! Я завтра швырну им этот ордер прямо в морду! В морду швырну!
Виктор Иванович ещё долго изливал свою печаль приятелю, потом уснул, а утром пошёл в ЖЭК, но ордер швырять не стал, а слёзно просил дать ему другую квартиру. Наивный Виктор Иванович! Никто, разумеется, не стал его переселять, а сердитая тётка пригрозила вышвырнуть его на улицу, если он будет ещё ходить, и мешать им работать. Виктор Иванович пошёл восвояси и в этот день он принёс в дом первого котёнка.
Когда я слышу подобные истории о «защитниках животных», то сразу вспоминаю Зою Львовну и задаюсь вопросом – за что эти «защитники» так ненавидят людей?
ВСТРЕЧИ С ПРОШЛЫМ
Памяти храма
Когда-то очень давно я любила бродить по улицам Иркутска, каждый раз открывая для себя новые штрихи его каменной и деревянной архитектуры и особую прелесть его старинных улиц. Позже для подобных прогулок оставалось всё меньше свободного времени, да и город в начале 90-х очень быстро стал меняться не в лучшую сторону, а потом я переехала жить в Москву, ненадолго приезжая в Иркутск, чтобы навестить дочерей и внучек. В одну из таких поездок я шла по улице 5-й Армии и вдруг случайно наткнулась взглядом на полуразрушенную церковь за высоким забором. Моё внимание привлёк рисунок на стенах храма – картуши!
Кто бывал в городах Русского Севера, в частности, в Тотьме, тот сразу поймёт, о чём идёт речь. Картуши – это рисунки на стенах храмов, представляющие собой часть кладки стены, я видела их в древней Тотьме, но никак не ожидала увидеть в Иркутске. Поскольку я раньше не знала, что это такое, то просто не обращала на них внимания. «Тайное знание» богатых купцов и великих путешественников прошлого невидимыми нитями соединило для меня два города – Иркутск и Тотьму. Некоторые исследователи считают, что «картуши являются символами мореплавания и открытий».
Я ходила вокруг храма, фотографировала его стены и даже моя «атеистическая сущность» протестовала против положения вещей, когда великолепные памятники архитектуры и истории доводятся до состояния полной разрухи. Мой интерес к храму привлёк внимание сторожа-служителя, я сказала, что увидела на стенах картуши, и объяснила ему, что это такое. Он, в свою очередь, предложил мне посмотреть храм изнутри, я охотно согласилась; служитель, открыв мне церковь, остался на улице. По каменной лестнице я поднялась на второй этаж, осторожно ступая в полумраке по сгнившим половицам. Осквернённый храм неслышно делился со мной своею скорбью.
Когда я вышла на улицу, служитель сказал, что это Харлампиевская церковь, её ещё называют иногда Морским собором. В годы советской власти здесь было книгохранилище университета, после его отселения церковь постепенно разрушалась, пока не пришла в такое вот плачевное состояние. Сейчас она закрыта на реставрацию, идёт сбор средств. Я тут же внесла свою лепту.
– А вы знаете, что в этой церкви венчался Колчак? – спросил меня служитель.
Я не знала. Тогда служитель сказал, что он иногда заходит в храм и представляет, как по мощной каменной лестнице спускаются после венчания лёгкие фигуры в свадебном облачении. Мой собеседник, несомненно, обладал поэтическим воображением. Венчание Колчака в этой церкви состоялось 5 марта 1904 года, тогда он ещё не был ни Верховным правителем России, ни кровавым диктатором. Он был достойным уважения путешественником и учёным.
В Иркутске установлен памятник Колчаку известного скульптора В. Клыкова. Событие это до сих пор вызывает громкие споры и неоднозначную реакцию всех слоёв населения города. Своим мнением я присоединяюсь к тем горожанам (их много!), которые считают, что устанавливать памятники военным преступникам нельзя. Возможно, существует какой-то закон, запрещающий подобные деяния, ведь Колчак пока не реабилитирован, несмотря на многочисленные попытки такого рода его почитателей. Путешествуя по Красноярскому краю, я слышала множество историй о жестокости колчаковской армии, я думаю, что инициаторам установки памятника они тоже известны. Одна интеллигентная женщина сказала мне, что памятник установлен на частные средства (но не в частных же владениях!), и в который уже раз я услышала горькие слова о том, что закон не имеет силы, когда речь идёт о больших деньгах. Но я отвлеклась.
Сейчас в Харлампиевской церкви идут реставрационные работы. Средств, как всегда, не хватает, но я надеюсь, что когда-нибудь этот храм засияет былым своим великолепием.
ДОКУДА ЯЗЫК ДОВЕДЁТ?
Меня как мать и бабушку очень волнуют проблемы воспитания и образования, в частности, изучение русского языка. В связи с этим предлагаю Вашему вниманию фрагменты из моих книг, в которых эти вопросы затрагиваются. Я попыталась сравнить ситуацию 50-х годов ХХ века с нынешней.
<...> Надо сказать, что в нашем доме никогда не употреблялся мат, очень редко – вульгарная лексика, а речевой стиль представлял собой смесь просторечья и хорошего литературного языка, который, я так думаю, приходил к нам из книг и редко замолкавшего радиорепродуктора. Это не означает, что я была полностью отгорожена от неформальной лексики, но, услышав на улице или во дворе незнакомые слова, либо сама соображала, стоит ли их употреблять, либо спрашивала у мамы.
Мой отец занимался самообразованием, его речь была вполне правильной, писал он грамотно, но ошибки, конечно, случались и в речи, и в письме. Самым ругательным словом у папы было «сволочь». Дальше шли – «разгильдяй», «дурак – ни больше, ни меньше», «чушь!» и «расквасился, как институтка». Последнее выражение до поры приводило меня в полное недоумение. Удивление папа выражал словами: «Мать честн;я!», а досаду – «Едрёна-корень!» Иногда вздыхал: «Ох, т;шно мн;ченьки». Употреблял он сорное словечко «Понимаешь!», которое иногда вставлялось в речь, где надо и где не надо и не только моим папой. Отец не любил сло;ва «почти», и всегда говорил, что «почти законченная работа» может навсегда остаться незаконченной, а «сделал дело – гуляй смело!» Возможно, эти «тезисы» приучили меня любую работу доводить до конца.
Проработав почти 40 лет следователем «в органах», папа никогда не использовал в своей речи уголовной лексики, даже общаясь с преступниками; я не слышала её тогда и от других работников милиции. В уголовной среде милиционеров в те времена называли «мусорами» и «легавыми», от подростков иногда слышала слова «мельто;н» и «жабо;н» в их адрес, но в основном работников милиции называли «сотрудниками». «Менты» появились в 80-е годы, хотя в соответствующих словарях это слово присутствует с конца 20-х, правда, в иной интерпретации (наставник, воспитатель, надзиратель).
Раз уж я заговорила о специфической лексике, хочу добавить, что «с лёгкой руки» А. И. Солженицына, после выхода в свет «Ивана Денисовича», в студенческой среде стало популярным словечко «шмон», с неуместным порой употреблением. Появилось даже прозвище – «шмоня» (растяпа). Сейчас «по фене ботают» не только преступные элементы и работники правоохранительных органов, но и многие граждане страны, особенно молодые, что, на мой взгляд, говорит об отсутствии со стороны общества достойного отпора криминальному миру, ведь всё начинается с «мелочей». Только в середине 80-х годов я случайно узнала, что «козёл», оказывается, не только животное, а в конце десятилетия школьники уже массово обзывали друг друга «козлами», плохо представляя, что они имеют в виду.
Молодёжь использует подобную лексику, даже не зная порой, откуда она пришла. Я до сих пор не могу привыкнуть к такому положению вещей, и каждый раз покрываюсь «мурашками», когда слышу в СМИ слово «западло», которое, к сожалению, всё чаще звучит в эфире. Особенно меня коробит, когда матом «разговаривают» милиционеры в форме. Впервые с такой ситуацией я столкнулась в 1963 году, когда ехала в поезде на каникулы. Я сидела в купе, а в коридоре матерился милиционер, реагируя на какие-то события за окном вагона. Я сделала ему замечание, он удивился, но ругаться перестал. Когда я с возмущением рассказала папе эту историю, он неожиданно испугался и сказал, что я абсолютно права, но в подобных случаях делать замечания рискованно и даже опасно, потому что милиционер с таким неадекватным поведением, может также неадекватно отреагировать и на замечание.
Надо сказать, что до поступления в институт (в 1962 году) я ни разу не слышала, сквернословия из уст девочек или девушек, хотя знала, что такое «явление» существует, особенно на стройках. Мальчишки матерились, но не все. Кроме того, наши мальчишки никогда не употребляли неформальную лексику в присутствии девочек или взрослых. Да мы бы и не позволили им сквернословить, поскольку подобных вещей не допускало наше воспитание. Я с грустью констатирую, что нынче очень многие, совсем юные представители молодёжи, никого не стесняясь, до такой степени наполнили матом свою речь, что с ними рядом уже невозможно находиться, а делать замечания стало просто опасно. При этом девочки матерятся ничуть не меньше, чем мальчики, поскольку теперь это «стиль общения». Если применить к данной ситуации изречение: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает», то получается, что мыслительный процесс в юных головах полностью отсутствует.
Недавно мой знакомый, который дожил до предпенсионного возраста, но так и не научился материться, с ужасом поведал, как его младший сын (руководитель отдела на крупном предприятии, между прочим) разговаривал с приятелем по телефону, употребляя в большом количестве ненормативную лексику. На замечание отца сын ответил, что уже не представляет, как можно иначе разговаривать. Вскоре я сама испытала подобный ужас, когда моя пятилетняя внучка рассказала, как в садике мальчики обзывают девочек. Я таких выражений ещё не слышала. Посетив в Томске институт, в котором училась, я поняла, что в его стенах мат стал обычным явлением. Я высказала своё недоумение преподавателю с 50-летним стажем, и услышала: «Мы ничего не можем с этим сделать». Примерно то же мне сказала заведующая хорошим садиком, в который ходит внучка: «Мы говорим детям, что это плохие слова, но мы не можем изменить ситуацию, поскольку нет механизма влияния на родителей, которые подобным образом ;воспитывают; своих детей».
Порой мне хочется повсеместно развесить плакаты с перефразированным призывом: «Мат – это яд! Не матерись, гад!»
В первой части книги я сделала краткий «лексический анализ» бытовой речи своих родителей и соседей, здесь хочу добавить подобный анализ для разговорной речи школьников. В те времена мы практически не употребляли жаргон – не «хиляли», а ходили, не называли друг друга «чуваками» и «чувихами», а родителей – «предками». Наша речь была достаточно правильной, но с оттенками просторечья, которое можно было услышать ещё во многих семьях. Говорили, например, – эслиф (если), дайче (давеча), каклеты, полувер (пуловер), пинжак (пиджак) и так далее. Взрослые парни пиджаки называли «френчиками», брюки – «шкерами» и по старой (дореформенной) привычке – десятки «червонцами». Если сидели «на кукурках», значит – на корточках.
Несмотря на некоторое своеобразие народной речи, она была понятна абсолютно всем и для сравнения я хочу привести здесь «образчик» современной лексики, заполнившей от лица журналистов, политиков и «государственных мужей» все средства массовой информации. Это утрированный пример, но весьма характерный, потому что люди в нашей стране стали «пиплами», «совками» и электоратом с особым менталитетом, не допускающим плюрализма мнений и консенсуса, а мэссэдж от гламурных журналов рекомендует нам носить винтажную одежду, делать креативные причёски и посещать спа-салоны.
Я с ужасом слушаю по радио выступления современных высокопоставленных деятелей, в том числе чиновников «от образования», которые «ложат», «дискуССируют» и при этом считают, что «на сегодняшний день» школьники должны иметь «конкурентНоспособные» аттестаты. Многих журналистов уже вообще невозможно слушать, так они безграмотны. Кто и где их всех учил?
Собирая звенья «цепи жизни», понимаешь, как много в нашем настоящем закладывалось именно тогда – в 50-е годы ХХ века. Это относится к нынешним проблемам обучения и здравоохранения, к работе правоохранительных органов.
В те дни школьники получали добротное базовое образование, которое давало возможность дальнейшей учёбы в любом вузе страны. Платное репетиторство или отсутствовало, или тщательно скрывалось. Я до сих пор помню многие определения из моих школьных учебников по физике и математике, а из учебника моей дочери начала 80-х годов (имея высшее техническое образование!) уже с трудом поняла, что такое инерция. А гомотетия? А конгруэнтные фигуры? Или геосинклиналь – зачем это знать школьнику? Теперь, говорят, старшеклассники будут изучать и теорию вероятностей. В 2006 году моей внучке предлагалось решить арифметическую задачу четырьмя способами, хотя учительница и многие родители смогли решить только тремя. А по русскому языку в начальной школе вводятся понятия из курса университетской программы прошлых лет (фонема, сонорные звуки и др.). Зачем это детям, которые только-только научились читать? Непонимание предмета ведёт к отсутствию знаний, поэтому уже не кажется странным, когда учительница русского языка требует писать речЕтатив и прИклонять колени, а на вопрос – что такое «спешиться»? – другая учительница ответила – «сесть на коня и поскакать быстро-быстро». Это не анекдот, и подобные примеры можно продолжать до бесконечности. Так нам закладывают «фундамент будущего».
Помните, в старых букварях было: «Мы не рабы. Рабы немы». Кажется, к тому идём.
Если бы я проводила реформу образования, то ввела бы обязательный экзамен по русскому языку для всех учителей и преподавателей вузов (допустим, раз в три года). Кроме того, при поступлении в аспирантуру я бы заменила абстрактный экзамен по философии экзаменом по русскому языку. Я бы приняла закон, по которому все издательства выпускали книжную продукцию, используя единые нормы и правила, а не ведомственные инструкции, которые этим правилам противоречат. Увы! Мечты, мечты...