Успех. Адвокатские истории

Леонид Словин
   


       Коля Ахмедов начал обвинительную  речь с мерзкой сцены преступления, какой она представлялась его небогатому воображению.
      
…Спящий лесной поселок. Дитё, завернутое в одеяльце. Лежневка. Отблеск луны на лезвии топора в руках убийцы…

     Он мог и  не прибегать к описанию страшной картины детоубийства. Зал леспромхозовского клуба был и без того наэлектризован.

     Отчаянные мужики, для которых жизнь в лесу не оставляла ничего кроме тяжелого труда и пьянства;  их жены, временные и постоянные, приехавшие по вербовке со всех концов  России, досрочно освободившиеся и амнистированные - в этот момент всей душой были на стороне добра и закона, с которым многие из них не дружили с самого детства...

         - …Дитё ничего не понимает, тянет ручки к сверкающему куску металла и оглядывается на мать!   

       ...С самого утра, когда мы вышли из поезда Киров-Кострома и скользкими деревянными тротуарами двинулись к клубу -  судья, прокурор, адвокат и конвой с подсудимой –  бесцветным существом, закутанным по самые глаза в платки сверху донизу - мы постоянно находились в центре внимания десятков людей. 

     Подсудимую сразу узнали, встретили руганью и свистом. Милицейский конвой отгонял наиболее ретивых. В  однообразии жизни лесного поселка выездная сессия суда была событием, сравнимым разве только с приездом бригады "Облконцерта". В  леспромхозе день этот был объявлен нерабочим.

        - Дитё верит ей! Это же  родная мать, мама, мамочка, разве она может причинить ему зло?!- Коля все нагнетал и нагнетал эмоции.

        Заседание шло  при свете нескольких керосиновых ламп –трехлинеек, под аккомпанемент гулкого многоголосья, разносимого эхом по всему деревянному зданию.

         Полутемный зал был полон морозного воздуха и  легкого березового угара – в клубе только что затопили печи.  Суд расположился на сцене, конвой к неудовольствию счастливцев, занявших первые места, освободил для  подсудимой и  охраны несколько ближайших  рядов.

      Во время всего слушания подсудимая ни разу не подняла головы, не сняла платок, лица ее я так и не увидел. Отвечала суду едва слышно – у нее что-то произошло с голосом. В такие минуты зал начинал неистовствовать. Особенно бушевали женщины.

    - Убивать дите не побоялась, а здесь отвечать так сил нет!

   - Пусть громче говорит!

   Судье – высокому  лысому мужчине со скучным невыразительным лицом  то и дело приходилось наводить порядок.

     - Прекратите! – В какой-то момент он вынужден был подняться, зычно предупредить. – Иначе всех удалю из зала, будем слушать при закрытых дверях!

   - Тише! – Раздались голоса. – А то выведут. Ничего не услышим.

   Судебное следствие длилось недолго: допрос двух-трех свидетелей, обнаруживших крохотный трупик, медсестры здравпункта. Еще несколько минут ушло на чтение судебно-медицинского освидетельствования подсудимой и по настоянию  обвинителя ее производственной характеристики. Прогулы, низкая производительность…

      Быстро перешли к прению сторон. Слово для поддержания обвинения судья передал помощнику прокурора.

     - А в это время мать… Язык не поворачивается  называть это чудовище матерью… -  Коля  облизал губы. Это был его звездный  час. Он слегка пришепетывал, но сейчас этот недостаток был совсем незаметен. Голос  звенел.

    Мы с ним знали друг друга. Бывало вместе ходили на танцы. Как и я,  он приехал после института по распределению. Жил на квартире, долгими вечерами болтался без дела, ни к чему не прикипал. Никогда я не видел  его читающим. Выступать в суде ему нравилось. Вскоре, кстати, он был избран народным судьей.

     От описания убийства Ахмедов  непосредственно перешел к наказанию:

     –  Прошу определить подсудимой максимальное за детоубийство…

     Зал замер. Из-за этой самой минуты многие и пришли в клуб  и , когда прозвучат  отрезвляющие  беспощадные слова "высшая мера социальной защиты" и "расстрел"...

    - Восемь лет заключения в исправительно-трудовые ла…

   Шум заглушил последние слова.

    –  За хищение дают  до двадцати пяти!.. Человеческая жизнь, выходит, дешевле!

    - Замазали!

    - Тихо! – рыкнул судья. –  Слово для произнесения защитительной речи имеет адвокат…

     - Еще и адвокат!

     В зале началась полная обструкция.

     Угроза немедленно очистить зал на этот раз не возымела  действия. После речи помощника прокурора стало ясно, что с настоящим правосудием, каким оно виделось на лесоучастке, происходящее имеет мало общего.

     Шум продолжался несколько минут, пока судья не оштрафовал кого-то – первого, попавшегося ему на глаза.

      Я начал говорить, когда страсти в зале еще не улеглись.

      Я был молод.  Работа адвоката  была мне западло. Это был год, предшествовавший смерти Сталина и заканчивавших  судебно-следственный факультет с моей биографией на следствие не брали.  Мне предстояло отработать положенные после института три года и вернуться в Москву. Поэтому я не думал о клиентуре, об адвокатском реноме. Мои коллеги с радостью передавали мне все непопулярные, необеспеченные гонораром дела. Как это.

      - Ты подготовься, - сказал мне судья накануне. – Начальник  МГБ звонил Народ на разъезде настроен серьезно. Глядишь – и нас побьют вместе с твоей подзащитной…

      -  Страшное преступление совершила моя подзащитная… - начал я. – Тяжелое и непростительное. Я понимаю гнев людей, пришедших на судебное заседание…

     Зал притих.

     Обличительных слов от адвоката не ждали. Полагали, что обвинитель и защитник обязаны высказывать полярные суждения. Если Ахмедов рисовал жестокие картины убийства, то я просто обязан был раскрасить их в мягкие пастельные тона.      

     - Мать, девять месяцев носившая плод в своем чреве, всегда и везде встанет на защиту своего ребенка! Ни одна мать не  пожертвует своим детенышем… Оглянитесь на мир!..Таков закон естества, закон природы…

      Зал постепенно начал прислушиваться.И я чуть изменил предмет доказывания .

     - Поэтому я не верю, что мать может легко решится на убийство своего ребенка. К этому страшному преступлению ее может  подтолкнуть только цепь тяжелых неблагоприятных обстоятельств, которые вам и предстоит исследовать, когда вы останетесь наедине  в совещательной комнате….

    Маленькая фигурка у сцены сжалась еще больше. Но и подсудимая уже чувствовала меняющееся отношение к ней зала.

    Несчастная была сиротой, воспитывавшейся в детском доме небольшого провинциального города. Не Киржач ли? Не помню. В мир вошла  без наставника. Без профессии. Рано  стала матерью одиночкой. Скиталась с ребенком по общежитиям. Несколько раз теряла работу. По оргнабору завербовалась  в Шегшемский леспромхоз. Ребенок часто болел, приходилось сидеть с ним. Отсюда прогулы. Ясли то и дело закрывались. В иные месяцы заработок ее составлял сущие гроши. А тут – вторая беременность, отец будущего ребенка ее бросил, завербовался в другой  леспромхоз. Все одно к одному. Закон, запрещающий аборты. Болезнь. Роды…

    -  О наказании…  Многих ли соблазнит судьба подсудимой, если  вы освободите ее из под стражи  прямо здесь, в зале суда? Найдется ли кто-нибудь, кто прельстившись безнаказанностью, решится  убить своего ребенка…

     Никогда больше я не чувствовал себя  таким свободным и правым, чем тогда в полутемном клубе на маленьком лесном разъезде.

     Великие российские адвокаты - Кони и Плевако - отдыхали…

      Зал молчал, полон тяжелого раздумья.

    - Суд удаляется для вынесения приговора…

     Люди не расходились. Накал ненависти к подсудимой незаметно исчез. Уступил место жалости и состраданию.

     -  Не плачь! Домой пойдешь! – крикнул кто-то через головы конвоиров. – Адвокат тебя вытащил…

      На стол председательствующего поставили еще одну керосиновую лампу. Судья возвратился из совещательной комнаты быстро:

     - Восемь лет…
    ………………………………………………

     У поезда никто нас не провожал.

     Праздник закончился, как и все праздники,  чувством опустошенности и пьянкой…