***

Ирина Гендельман
               
                Кактус               
               
     На широком подоконнике в беспорядке стояли горшки с кактусами. Их колючки соприкасались, но не ранили друг друга. Иногда мне казалось, что они вполне безобидные, мягкие и  ласковые. Пытаясь убедиться в этом, я дотрагивалась до них пальцем и, не веря своим ощущениям, отдергивала руку. Было больно и обидно. Но все равно я любила их, я восхищалась ими. Особенно в те немногие дни, когда в этом колючем таинственном лесу появлялись нежные яркие цветы.
    Я выбрала небольшой, покрытый белым пухом  кактус. Вышла на улицу и, согнувшись под тяжестью ранца, в который на всякий случай сложила все учебники для четвертого класса, направилась к школьному двору. Я не спешила, потому что знала, что все равно опаздываю. Ждать на школьном дворе, когда прозвенит звонок – это так скучно! Мне хотелось пройти по пустым  коридорам и войти в класс тогда, когда смолкнут детские голоса, когда ничто не будет отвлекать внимание моих новых одноклассников от меня.
    Остановившись перед дверью класса , я поставила кактус на пол, вынула расческу и пригладила волосы, которые, как обычно, торчали в разные стороны, как колючки у кактуса.
  Мне нравились мои волосы. Пшеничного цвета, упругие и непослушные, они были моей гордостью. Я часто любовалась ими, стоя перед зеркалом. Они, как мне казалось, жили какой-то своей жизнью, отдельно от моих зеленых глаз, от моего маленького курносого носа, от моих полноватых  ярких губ. Они были свободны от условностей, которых  так много в этом мире. Они не старались казаться  лучше, чем  есть на самом деле.
   Я решительно вздохнула, постучала в  дверь и, пропуская  вперед себя кактус, вошла в класс. Шум прекратился, и я , не дожидаясь, когда учительница представит меня, громко и четко, как конферансье в концертном зале, прокричала:
-Наталья Савельева.
    Увидев свободное  место на предпоследней парте, я направилась к нему, чувствуя на себе любопытные взгляды, которые меня ничуть не смутили.  Поставив куктус на подоконник, я плюхнулась на стул, забыв снять со спины ранец. С трудом сбросив его с плеч, я достала  карандаш  и разделила парту пополам. Почти  пополам. Я любила, чтобы у меня всего было немного больше, чем у других.
-Это мое жизненное пространство, в  которое не допускается никто,- решительным тоном произнесла я одну из фраз, услышанных  мною от кого-то из взрослых и бережно хранимую в памяти. Я не совсем понимала ее значение, но звучала она  красиво Услышав это, мой сосед испуганно отодвинулся от меня.
    Вынимая  все, что нужно для урока, я , как бы между делом, поинтересовалась :
-Тебя как зовут?
-Ярослав Шумов.
-Слава?- уточнила  я.
-Нет. Ярослав.
-Тогда просто Шумов.
    Он сразу понял, что спорить бесполезно, и, поправив очки в тонкой металлической оправе, сказал:
-Согласен.
    Из всех моих новых одноклассников  мое  внимание привлекли только двое: Шумов и девочка, которая сидела на передней парте перед столом учительницы. Она, как я поняла сразу, была моей полной противоположностью. Я - кактус, свободолюбивый и не требующий особого ухода.

Если кто-то слишком близко приближался ко мне и начинал проявлять  излишнюю заботу , я могла погибнуть, как много раз погибали кактусы с моего подоконника после того, как я пыталась обращаться  с ними, как с другими цветами. Оля, так звали мою новую подругу, была нежной  изящной  незабудкой. Ее светлые волосы в отличие от моих  гладко причесаны и стянуты на затылке голубой лентой. Руки с длинными тонкими пальцами спокойно лежат на парте, спина прямая и неподвижная. Повторив несколько раз про себя ее имя, я поняла, что она  вся  как буква О, ровная  и понятная, без острых углов. Это меня  вполне устраивало.
    Шумов же был чем-то необыкновенным. Его увеличенные очками глаза цвета чая, несколько растеряная улыбка, его манера  переминаться с ноги на ногу,  спокойный, без взлетов и падений голос,  привычка высовывать кончик языка, когда он левой рукой выводил ровные, одинаково красивые буквы, -  все удивляло меня. Он был тайной. И я должна была разгадать ее.
   Через несколько дней, войдя  в класс, как всегда, со  звонком, я заметила, что на моей половине  парты  что-то лежит. Это показалось мне странным. Неужели Шумов забыл наш договор о разделе территории?!  Я  решительно подошла к нему и уже готова была возмутиться, когда заметила, что предмет, издали  показавшийся  мне бесформенным  и мрачным , приобрел  определенные очертания. Я на секунду задержала дыхание, потом  резко выдохнула:
-Роза. Засохшая.
Тебе. Я подумал, что за свежей ты все равно не будешь ухаживать.
-Откуда ты это знаешь?
-Не знаю. Просто я  догадался. В первый день ты принесла кактус. Но ты - не кактус. Ты - роза. У нее тоже есть колючки. И  ее лепестки такие же красивые, как ты. 
  Я не стала возражать. Мне захотелось сделать что-то очень хорошее, и не долго думая, я сказала:
-Шумов, я выйду за тебя замуж.
Он, казалось, нисколько не удивился и прореагировал мгновенно:
-Мама не согласится.
-Шумов, - ровным голосом  произнесла я одну из своих любимых фраз,- ты должен сделать выбор. Сам. У тебя еще есть время. Я выйду за тебя, когда мне будет  тридцать лет. Не раньше. Пока у меня другие планы.
   Он не возражал, да и какой смысл возражать мне. Он же сам решил, что я роза,  а  добраться  до лепестков можно только, осторожно обходя колючки.   
    Впереди была целая жизнь. Я знала, что все будет так, как я хочу. Я решительно отодвинула тетрадь Шумова, угол которой незаконно оказался на моей территории, и положила розу на край парты.      
    В день моего тридцатилетия ранним утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял высокий широкоплечий мужчина, чьи глаза цвета чая веселыми лучиками сияли за толстыми стеклами очков. Ни слова не говоря, он протянул мне засохшую красную розу.