ЗАРНИЦЫ ПАМЯТИ. ЗАПИСКИ КУРСАНТА ЛЁТНОГО УЧИЛИЩА
(Главы из книги)
Эпизод \\\\[5й]////
КУРСАНТСКИЕ БУДНИ
•>> Первые итоги учёбы в ХВВАУЛ
•>> Реорганизация на курсе
•>> Сержант Ёсипов и другие
1 сентября 1971 г. (среда)
В рай принимают не по заслугам, а по протекции,
иначе вы остались бы за порогом,
а впустили бы вашу собаку.
Марк ТВЕН
<<>>
Глупцы замечают только промахи людей
и не обращают внимания на их достоинства.
Они подобны мухам, которые норовят сесть
только на воспаленную часть тела.
Абу-Ль-ФАРАДЖ
Вот и закончился мой первый курсантский отпуск (и вообще, мой первый отпуск в Вооружённых Силах СССР и военной авиации!). Начались интереснейшие занятия – конструкция и оборудование самолёта, двигатель, радиоэлектроника. Всё это надо знать будущему военному лётчику-истребителю!
Ещё новость! Нас разбили на роты. (Раньше была курсовая система – на курсе было просто четыре взвода. В каждом взводе – два классных отделения. У нас: моё – 203 к/о и соседнее – 204 к/о. Каждое классное отделение состоит из двух строевых отделений.) Теперь на курсе – две роты, в каждой роте по два взвода. Мы – 2я рота и 4й взвод. Командир роты майор Неперов, спокойный, вдумчивый офицер.
По опыту предыдущих курсов, на полётах взводы курсантов становятся эскадрильями. Значит, мы будем 4я аэ.
Есть и перемещения по службе. Старшиной нашей роты поставили, конечно, Ёсипова. (Одновременно его повысили до сержанта.)
Речь и даже строевые команды Ёсипова всегда монотонны, как осенний дождь за окном, без кровинки в голосе. Это робот. В интонации только два вида: повествовательная и вопросительная. Восклицания у него отсутствуют начисто! По-видимому, когда проходили в школе восклицательные предложения, эти уроки Вова Ёсипов явно прогулял. Сам он русский, родом из Узбекистана. Поступал в ХВВАУЛ из стройбата. Может, поэтому у него всё время лицо, цвета серой земли, каким бы белым мылом он его не мыл. Если смеётся, то только губами, остальная часть лица – как маска.
При поступлении в училище наши пути с Ёсиповым не пересекались, он царствовал в другом войсковом приёмнике, ВП-2, называемом в простонародье «Рейхстагом», а я был сперва в ВП-3, а потом меня перевели в ВП-1. Поэтому не мог его наблюдать. Но рассказывают, когда на построениях были наши будущие офицеры, Ёсипов с уговаривающей интонацией, просил парней его отделения «пройти хорошо». Ну, ребята и старались: просит ведь, что им трудно десять метров пройти строевым шагом? Это офицеры и приметили. И Ёсипов после поступления становится заместителем командира нашего 4го взвода, а приказом начальника училища ему присвоили младшего сержанта.
У Ёсипова очень противоречивый характер: его или не любят, или откровенно ненавидят все курсанты нашего взвода. Малейшее нарушение (любая, даже самая маленькая провинность) и тут же следуют монотонные, тягучие воспитательные фразы и дисциплинарное взыскание, причём, наказание, как правило, перед строем и по верхнему пределу! Все наложенные им взыскания Ёсипов скрупулёзно заносит в учётные карточки курсантов и в свой кондуит. Есть там, кажется, и страничка, посвящённая мне! И ещё докладывает обо всём наверх. Старается. Свои придирчивость, привередливость и неуживчивость Ёсипов называет высокой командирской требовательностью. Кажется, если бы у него была такая возможность, он за шаг влево или вправо от установленного им направления стрелял бы нас без разбора и с чувством выполненного долга!
И глаза. Взгляд пристальный, немигающий, будто стеклянный. Мне кажется, он своим взглядом просто хочет смутить собеседника. Но со мной этот номер у него не проходит! Я тоже смотрю ему в его бесцветные зрачки и стараюсь глаза не опускать, а взгляд не отводить. Так мы с ним и играем в гляделки, пока он мне взыскивает монотонными интонациями за мои упущения. Потом Ёсипов лепит мне внеочередное очередное взыскание и с рукой у головного убора терпеливо ждёт моего уставного подтверждения. Я в ответ играю на его нервах, делая продолжительную паузу – более того, чем положено в таких случаях, и наконец отвечаю: «Есть, пять нарядов на работу!» И он, удовлетворённый тем, что мне всё высказал, а я наказан, приказывает мне стать в строй и мы расстаёмся. До следующего раза...
В общем, это очень скучный, довольно серый, совершенно невыразительный и весьма п*зСдопротивный человек.
Однако надо сказать, что бывший стройбатовец вдруг в учёбе проявил подлинную хватку. И теперь тянет на «Золотую медаль»... Хотя и ответы преподавателям у него получаются монотонным, убаюкивающим тоном. Может, ему отличные оценки ставят для того, чтобы он побыстрее закрыл рот и удалился?
Вместо Ёсипова замкомвзвода становится старший сержант Сидодченко, который на первом курсе был командиром нашего 203го классного отделения.
Честно говоря, у меня с Сидодченко тоже с самого начала отношения не сложились. (Вот такое я г*мно!)
А началось всё так!
Однажды в абитуре между вступительными экзаменами нас, поступающих в училище мальчишек, построили в одну шеренгу и приказали, идя вдоль главной магистрали ХВВАУЛ (улица им. лётчика Сергея Тархова), собирать мусор: окурки там, бумажки, палки.
Я не курю, следовательно, бычки не бросаю – чего я буду их собирать?! Тем более, окурки! Фу, какая гадость!
Поэтому иду и поднимаю только веточки, ну там, бумажки (так и быть!).
А Сидор, как заградотряд в 1942 году, сзади меня шёл. Он тоже, кстати, был из «Рейхстага» и я его не знал.
— А чего окурок не подобрал? — набрасывается он на меня. — Иди сюда! Вот, подними! — не нагибаясь, носком сапога он показывает на сморщенный бычок, которому, наверное, в следующую субботу стукнет сто один год.
— Ну, возьми и подбери! — проговорил я.
И пошёл дальше. Тоже мне, начальник большой!
Как он возмутился!
— Я! Старший сержант! Дед! А ты! Мне!
Оборачиваюсь:
— А меня не интересует – дед ты или не дед! Нет такого звания в уставе! А старший сержант, это ты у себя в артиллерии! — у него на форме в петлицах были артиллерийские эмблемы. — А я пока – гражданский человек! И, между прочим, не курю, чтобы поднимать чужие окурки! Надо – поднимай сам!
Кстати, справедливости ради, следует сказать, что Сидодченко тоже не курил!
Но, зло зыркнув на меня, старший сержант мстительно проговорил:
— Хорошо-хорошо! Я подниму!
И поднял!
А я понял: этого мне не забудут ни!ког!да!! и ни! за! что!!
Ну, а после зачисления на первый курс мне очень не повезло, когда Сидодченко оказался моим командиром отделения. И о спокойном житье-бытье (в этом месте я всегда тяжело вздыхаю), как вы понимаете, некому курсанту Кручинину пришлось позабыть.
<<<< [Драл он меня, ссссука, в хвост и в гриву (иногда за дело) весь первый и половину второго курса – пока был моим командиром. В первый свой каникулярный отпуск зимой меня не отпустили домой, в том числе, и по воле старшего сержанта Сидодченко (энд, конечно, младшего тогда сержанта Ёсипова). А я во время очередного порева со злостью (иногда плохо скрываемой) думал: «Надо всё выдержать! Я хочу быть офицером и лётчиком-истребителем! И я найду в себе силы выдержать всё! И это пройдёт! И это когда-нибудь кончится! Я выдержу!»
Но! Замечу наперёд: потом за все четыре года учёбы я не помнил случая, чтобы Владимир называл себя «дедом»! В отличие от мл. сержанта Слюинько из первого взвода, который требовал от своих подчинённых, чтобы они его называли «дедушкой». Сей хлюст лётчиком так и не стал, т.к. был списан с лётной работы в виду абсолютной непригодности к оной. И я в учебном полку Великая Круча, уже самостоятельно летая в зону на простой пилотаж и видя этого самого Слюинько в солдатской робе, проходил мимо него, презрительно глядя в его смутившуюся от моего взгляда рожу.] >>>>
На место Сидора Лютого (как его за глаза называют курсанты за скорое наложение дисциплинарных взысканий без сдерживающих начал) командиром к/о ставят Петра Галагу, поступившего в училище тоже из армии и давно мечтавшего о сержантских лычках. Быть таким, как все, после года службы в армии миловидному Петрунчику явно не хотелось. Поэтому, даже будучи простым курсантом, он весь первый курс всегда в строю оттеснял высокого Новошилова назад и занимал место перед ним, сразу за Сидодченко (несмотря на то, что росточком вышел незначительным). Галага сам себя называл «помощником командира отделения», хотя такой должности уставами и не предусмотрено. То есть, как заметил Генри Менкен, «в этом мире люди ценят не права, а привилегии». И когда на торжественных построениях офицеры, выравнивая подразделения, Петро переставляли в середину отделения (в соответствии с его физическим ростом), он всегда густо краснел, а то место над его верхней губой, ну там, где бывают у мужиков усы, видно, от напряжения и бессилия, становилось изрядно мокрым. Не лоб, как у большинства людей, а именно место над верхней губой!
Кстати, Ёсипова Галага тоже не переваривает и старается ему втихаря напакостить, где только может. Однако я не помню случая, чтобы Ёсипов публично за что-то взыскивал с Галаги, не припомню и эпизодов, чтобы Галага грубил Ёсипову. Ёсипов к Галаге всегда обращался только по фамилии, а Галага, обращаясь по какому-либо вопросу к нашему замкомвзвода, вообще его никак не называл, предложения строил в неопределённой форме. Что там между ними произошло, я не знаю! Ну, почти не знаю! Но поговаривают, что когда перед зачислением в училище курсовые офицеры вместе с будущими замкомвзводами решали, кого из солдат, ставить младшими командирами, Ёсипов стоял за кандидатуру Славы Павличко и был против Петра Галаги. Один курсант слышал, как Ёсипов потом сам сказал Галаге, что был против его назначения младшим командиром. Вот курсант этот, слышавший реплику Ёсипова, мне это и рассказал.
Зачем Ёсипов это сказал Галаге? Не понимал, что наживает себе врага, что этого ему Петро никогда не простит? Хотел свой авторитет показать, силу? Или поставить завершающую точку в каком-то их споре? Галага тоже в абитуре обитал в «Рейхстаге», Галага выпить не дурак. А Ёсипов не любил, когда дисциплину нарушал кто-то другой. (Себе, так и быть, он сии нарушения прощал.) Может, спор у них с Ёсиповым вышел из-за этого?
Вопросы, вопросы. Ответов на них у меня пока нет! ..
Ну, не знаю, так всё было или по-другому, но факт остаётся фактом – Павличко был назначен командиром второго строевого отделения в наш взвод и ему присвоили младшего сержанта, а Галага становится младшим командиром только теперь, после реорганизациии, и он, не выказывая этого, тихо Ёсипова ненавидит, всем про него осторожно рассказывает какие-нибудь известные ему пакости. Однако я уже имел возможность неоднократно убедиться, что к таким рассказам Петечки надо относиться с большой долей осторожности. Дело в том, что Галага имеет привычку для вескости ссылаться на кого-то, кто при этом разговоре якобы присутствовал. Как-то он пару раз сослался на Генку, не думая, что я могу об этом завести с ним разговор. А я с Новошиловым заговорил на эту тему чисто случайно. И тут вдруг выяснилось, что в одном случае Ёсипов, который будто бы это говорил, вообще не присутствовал при сём, а эти пренебрежительные слова о командире взвода лейтенанте Губенко принадлежат самому Галаге. А во втором случае Ёсипов это говорил, но не так, по-другому, и смысл от этого получался иной... Ну и что, что я этого Ёсипова терпеть-не перевариваю! Но это не значит, что на него можно вешать всех собак!.. Но тут, очевидно, Галага полагал, что, имея крайне негативное отношение к Ёсипову, я захочу свести с ним свои счёты и счётики (а для этого, по мнению Петра, все средства хороши) и передам слышанное со стороны лейтенанту Губенко, разумеется, изобразив дело так, что всё это будто бы действительно сказано старшиной роты и при мне. И у Ёсипова начнутся неприятности... А Румын будет ходить и втихоря радоваться: как ловко он это всё устроил! Да ещё чужими руками!.. Однако интрига не сработала: я не собирался передавать никому ничьи слова, даже если бы это сам слышал от старшины. Нашёптывать на ушко и закладывать (пусть даже Ёсипова) – не мой профиль поведения! Иначе, чем я буду от него отличаться?..
Петро родом из какой-то глубинной молдавской деревни и хорошо владеет, как он говорит, молдавским и румынским языками. (Отсюда и пошло его взводное прозвище – Румын.) Но, оказалось, что молдавский – это тот же румынский язык, только письменность кириллицей (а румыны пишут латиницей), вот и вся разница! Однако Галага утверждал, что знает именно два языка! Тогда все азербайджанцы тоже с детства знают два языка: азербайджанский и турецкий. Ибо азербайджанский – тот же турецкий, только письмо пишут нашими буковками!
В общем, чудны твои дела, о, госп... Пардон! В бога мы не веруем!
Так посмотреть, Пётр – нормальный парень, если бы не это его желание, во что бы то ни стало не быть таким, как мы, и его мелкие интрижки против Ёсипова, с ним даже можно просто по-человечески поговорить. В виду опыта службы во внутренний наряд его всегда ставили дежурным по курсу, а не дневальным. И сие Петра полностью устраивало, ибо это вроде как подтверждало его положение «помощника командира отделения». Галага дежурным устраивал и нас, курсантов – он не привередничал и почти никогда (если ему не наступить на мозоль его самолюбия) не придирался к дневальным. Однако когда на первом курсе иногда по воскресеньям мы всем взводом ходили в караул, подменяя роту охраны, Петю Галагу зачастую ставили простым часовым, ибо разводящих было не так много и сержантов на это дело всегда хватало. Петро тогда ни с кем не разговаривал и старался по возможности ни с кем не общаться вообще, будто мы во всём этом виноваты. («Да?» – «Да», «Нет?» – «Нет». Вот и всё!) Чтобы его никто не видел и не слышал. И, не дай бог, запомнил, что он в караулах был простым караульным и часовым. В те курсантские караулы Румын всегда ходил мрачнее тучи. Однажды я был поражён его видом, когда под пристальным присмотром начальника караула и нашего командира взвода лейтенанта Губенко я у Галаги принимал пост: лицо напряжено, над верхней губой обильная влага и глаза бегают. (Я даже грешным делом подумал, что у Галаги где-то на двери склада сорвана пломба. А что я ещё мог подумать, наблюдая такой напряг? Проверил – всё abgemacht! {1}) Скороговоркой словесно, а затем и практически, передав мне пост и понуро, сгорбившись, он пошёл за Губенко в караульное помещение, подняв воротник шинели, глубоко засунув руки в карманы и часто сплёвывая в сторону. Поэтому в другие караулы я старался с Петром на один пост не заступать. Ну, чтобы не напрягать его. Да и Галаге, как оказалось, было сподручнее ходить на посты по постовой ведомости с курсантами не из нашего отделения...
Но сейчас, когда ему присвоили младшего сержанта, Петро прямо преобразился: теперь никто его ни на каких построениях не будет переставлять в общую курсантскую массу! А отдавая распоряжение что-то убрать-вымыть, или назначая кого-то в наряд, зачастую делает это несколько свысока и обязательно с металлом в голосе. После этого важно становится в строй. Разумеется, во главе строя...
Но Петро всё время старается поддерживать со всеми во взводе ровные отношения. Если он кого-то и ненавидит (как Ёсипова, например), то тихо, не афишируя свою ненависть. Пока, во всяком случае...
<><><><><><>
<>>> Ex definitione {2} <<
[+] В древнем Шумере жизненный путь человека определялся следующими понятиями:
– «нам-лу-улу» – «судьба людей»;
– «нам-дуб-сар» – «судьба писца»;
– «нам-лугаль» – «судьба царя».
<<><><>>
[+] — Бориску на царство?!
Из худ. к/ф-ма «Иван Васильевич меняет профессию»
<<><><>>
[+] — А что вы делали, когда вам было семнадцать?
— Казнил понемногу друзей, играл в серсо, жмурки, иногда папа доверял мне управлять государством.
Из худ. к/ф-ма «Каин XVIII»
<<><><>>
[+] — К людям сейчас надо относиться помягше, а на вопросы смотреть ширше!..
Из худ. к/ф-ма «Операция “Ы”»
<<<< <<<<<>>>>> >>>>
К перу от карт? и к картам от пера?
И положённый час приливам и отливам?
Александр Сергеевич ГРИБОЕДОВ, «Горе от ума»
<<>>
— А вы всё записываете? Или только то, что считаете важным?
— А как узнать, что будет значимо через много лет?
Я пишу то, что считаю важным, свою историю.
А там люди разберутся, что останется, а что нет.
Из худ. к/ф-ма «Я – Вольф Мессинг»
...Итак, я веду свой дневник. А, собственно, зачем? Ведь это всё было со мной! И я никогда этого не забуду! [Боже, какая наивность!] Прежде всего, для того, чтобы бороться со своими недостатками. Говорят, что самоанализ дневниковых записей – одно из самых лучших для этого средств!
Ладно, посмотрим, что из этого выйдет! Заполню этот блокнот и брошу! Но не слишком ли большой формат моего блокнота? Представляю себе, как мои записи обнаруживает кто-нибудь из командиров и начинает их читать!
Бр-р-р! От одной такой мысли становится холодно! Вижу самодовольное лицо сержанта Ёсипова («Хорошо. Есть, за что этого Кручинина наказать!»), удивлённое старшего сержанта Сидодченко («Чего он, этот Кручинин, там понаписал?»), ехидную улыбочку Геши Новошилова. («Я же говорил тебе, что дневники в наших условиях писать нельзя! Ну! Кто оказался прав!?» Генка всё время хочет быть передо мной правым, хоть в чём-то!)
«Ну и пусть! Всё равно!» (Так говорил Феме.) Надо же с кем-то откровенно (даже слишком!) говорить. Чтобы выправлять свои недостатки! А такого человека, способного заменить мне этот дневник, во взводе я пока не нашёл!
Вот, я уже однажды пооткровенничал с Генкой и теперь жалею! Не тем человеком он оказался, за которого он себя выдавал (а я его принял)! Он может в споре твою откровенность использовать против тебя! А рядом стоят товарищи, которые всё слышат!..
Ну, да бог с ним!
<<<< <<<<<>>>>> >>>>
...Сегодня все повалили на аэродром, смотреть прибывшего «Сухого». Пошёл после обеда с Получкиным и я. Обошли этот, летавший до недавнего времени истребитель-бомбардировщик, посмотрели и отправились обратно.
— Вот это труба! — сокрушался Володя. — Самая настоящая труба! Это не «Мигарь»! Посмотри, сколько у того грации! Каждая чёрточка по-своему хороша! Одним словом, МИГ!
— Это точно! — соглашаюсь я. — Только спарка немного некрасива!
— Пожалуй! — соглашается Получкин, обернувшись на МиГ-21у.
Вообще, интересно, конечно! Зачем нам этот Сухой пригнали. Говорят, для музея. Но ведь ХВВАУЛ никогда не летал на Сухих. Странно это!..
<<<< <<<<<>>>>> >>>>
Предмет Конструкции самолёта мы изучали в классе, где установлена настоящая «Элка». (Как её сюда втащили? Наверное, разбирали стены...) Перед началом занятий всё отделение облепило самолёт. Наконец-то! Дорвались! Ведь на первом, теоретическом курсе нас к самолётам не подпускали ни под каким видом!
Елалетдинов и я оказались у остекления фонарей кабин. Попробовали открыть – фонарь не поддался. Рядом с надписью: «ВЫЛОЖИ ПОСТОРОННИЕ ПРЕДМЕТЫ!» красной краской выделяется ручка, утопленная в фюзеляж. Я нажимаю на блокирующую головку. Ручка щёлкнула и выскочила. Булат Елалетдинов повернул её. И фонарь кабины открылся.
Вот как он открывается!
Наклоняюсь через борт, берусь за ручку управления и качнул ею. Сразу зашевелились рули и элероны. Волнующая радость охватила меня! И хотя за ручку я всего лишь подержался в полном смысле этого слова, настроение стало приподнятым!
Ещё на первом уроке майор Утенко, бывший лётчик-инструктор нашего училища, списанный с лётной работы по здоровью, после рапорта дежурного вдруг начал производить утренний осмотр, выискивая несвежие подворотнички. (Это что ещё за новость? Майор, а повадки фельдфебеля!) И потом пообещал, каждое занятие начинать с такого осмотра. А кого найдёт с несвежим подворотничком, даст время на подшивку.
— И попробуйте мне не уложиться в него!
Вот и сегодня сделал проверку, но всё было в порядке.
— Н-ну! — протянул он, открывая классный журнал. — Вопрос: конструкция крыла самолёта, из чего состоит крыло? Какие бывают крылья? Как классифицируются? Начнём с середины! Отвечать будет курсант... курсант Кручинин!
Я встаю со своего места, поправляю обмундирование на ходу, подхожу и чётко рапортую:
— Товарищ майор! Курсант Кручинин к ответу готов!
— Пожалуйста! Слушаю вас!
— В зависимости от того, чем создаётся подъёмная сила, летательные аппараты делятся на самолёты и вертолёты...
— Товарищ курсант, — прерывает меня препод. — Отвечайте без вступления, так как за неимением времени, я не могу всё это выслушивать!
Я киваю и вставляю фразу из радиоквитанций лётного состава: мне так хотелось уже сейчас быть похожим на военного лётчика:
— Понял вас, товарищ майор! Крыло состоит из каркаса и обшивки. В свою очередь каркас состоит из лонжеронов, стрингеров и нервюр. Нервюра поддерживает профиль крыла и передаёт воздушную нагрузку с обшивки на стрингеры. А стрингеры, установленные вдоль крыла, воздушную нагрузку передают на лонжероны. Стрингеры бывают: L-, Z-, П-, и С-образные...
— К чему крепятся лонжероны? — задаёт вопрос майор Утенко.
— Лонжероны крепятся к центроплану самолёта...
— К центроплану, как у Л-29го. Совершенно верно!
— ...или к фюзеляжу, как у МиГ-21го.
В этом месте Утенко спохватывается:
— Кручинин! Откуда вы знаете про центроплан? В прошлый раз про центроплан мы вообще не говорили! Это тема нашего сегодняшнего занятия.
— Читал раньше, товарищ майор! Я с детства интересуюсь авиацией. Для меня это слишком серьёзно! — хвастанул я.
— Молодец! — довольно качнул головой Утенко. — Дальше!
— Крылья бывают: прямые, как у Л-29, стреловидные, как у МиГ-17 и Су-7, и треугольные, как у МиГ-21 и Су-9. По креплению крыльев к фюзеляжу различают: верхнепланы, среднепланы и нижнепланы...
— Достаточно, «хорошо»! Я в первый раз никому «отлично» не ставлю!
Так была получена моя первая оценка по конструкции самолёта!
От похвалы майора, бывшего лётчика, ставшего нашим преподавателем, настроение ещё выше поднялось. Не смотря на то, что получил только «хорошо», а не «отлично».
Я ликовал! Ведь началась как раз та учёба, о которой я мечтал всё своё детство!
Преподаватель опросил ещё несколько наших. Причём майор Утенко вызывал курсантов своеобразно, с юмором:
— А сейчас будет отвечать курсант с массивной фамилией!
Мы все переглянулись: кто это может быть?
Витя Булыгинов догадался первым, встал и пошёл к доске. Тоже неплохо ответил.
— На старт вызывается курсант... Елалётчиков!
— Курсант Елалетдинов! — поднимается с места Булат.
Есть у нас такой курсант, башкир по национальности. Правда, держится от всех несколько обособлено, глядит волчонком, смотрит чуть исподлобья, будто у него отберут что-то самое дорогое. Или кто-либо про него сейчас скажет что-то мерзопакостное. Булат – сирота, рос без родителей и воспитывался старшим братом. Как там и что получилось, он нам не рассказывал, а мы у него не выспрашивали. По состоянию здоровья Елалетдинов на лётный профиль не годен, учится на штурмана наведения. И с середины второго курса всех штурманов переведут в Багерово, и оканчивать они уже будут Луганское высшее военное авиаучилище штурманов. Но Елалетдинов, между прочим, учится превосходно и тоже тянет на «Золотую медаль»!
— Следующий будет отвечать курсант с захватнической фамилией!
Тут уж все догадались, что речь идёт о Валере Возюеве!
— И последний на сегодня... Отвечает курсант с очковтирательской фамилией!
Интересно, а это кто? А, ну, конечно! Правильно! К преподавателю за оценкой пошёл Стёпик Липодецкий...
Потом продолжили изучение конструкции Элки.
<<<< <<<<<>>>>> >>>>
А авиационное оборудование у нас ведёт, конечно, подполковник Котлов Николай Васильевич, наш классный руководитель. Или, как он говорит, наша «классная дама».
Сегодня изучали анероидно-мембранные приборы. Начали с устройства высотомера.
Надо сказать, что этот прибор имеет кремальеру. Если её покрутить, то можно стрелки прибора установить на ноль. Вместе со стрелками приходит в движение и шкала атмосферного давления в окошечке прибора – они взаимосвязаны.
Дело в том, что барометрический высотомер измеряет не ту высоту, что под самолётом, а показывает высоту относительно аэродрома взлёта (или посадки). Поэтому и нужно перед вылетом устанавливать стрелки на ноль. Таким образом, при полёте в гористой местности высотомер может показывать высоту, допустим, 1000 м (относительно аэродрома), а на самом деле под крылом может быть 30 м или того меньше, хотя он не снижался, а летел в горизонтальном полёте. Или наоборот! Истребитель вылетел с горной полосы, набрал 500 м по отношению к аэродрому вылета, снова летел без набора высоты, а над морем, куда он перелетел, фактически у него будут все 1900 м, а то и больше. Посему в этих случаях высота, которую измеряют бортовые барометрические высотомеры называется относительной.
А когда самолёт заходит на посадку на другой аэродром, экипажу передают на борт давление на уровне уже той полосы. Экипаж устанавливает полученное давление на шкале высотомера и высота станет "правильной" относительно аэродрома, на который надо садиться. Для этого и служит на приборе в окошке шкала давления.
Проницательный читатель, внимательно следивший за моими рассуждениями, может задать резонный вопрос: а как же тогда самолёты перелетают с Дальнего Востока в Москву, например, и из Питера на Дальний Восток? Ведь у каждого, получается, своя реальная высота! Если разница в высоте расположения аэродромов, допустим, 300 м. И лайнеры идут по трассе на встречу один другому по своим высотомерам на высотах 7800 и 8100 м. А на самом деле, выходит, идут-то на одной высоте! Можно и столкнуться!
Нет, столкнуться нельзя! Если всё делать по правилам. Для этого после взлёта и набора высоты все экипажи на бортовых высотомерах выставляют единое стандартное давление – 760 мм рт. ст. И полёт выполняют относительно этого абсолютного давления. Такая высота полёта называется абсолютной, а эшелон полёта стандартным. Таким образом, каждый борт имеет свой эшелон относительно стандартного давления, и этот эшелон не занимается другими лайнерами. Поэтому между этими бортами будут те же гарантированные 300 м высоты!
Если летательный аппарат стоит на земле и меняется давление, стрелка высотомера отклоняется в ту или иную сторону. Вроде как меняется высота. Хотя высота у самолёта на стоянке, конечно, не меняется. Когда кремальерой устанавливаешь стрелки высотомера на ноль, внизу можно узнать, какое атмосферное давление в настоящий момент. Ежели давление на приборе после установки стрелок на ноль отличается от того, что выдаёт метеослужба на предполётных указаниях более чем на два миллиметра ртутного столба (каждый миллиметр давления соответствует 11 м высоты), лететь нельзя, высотомер считается неисправным. Но если открутить гайку кремальеры и потянуть последнюю на себя, то от вращения её стрелки высотомера будут неподвижны, а передвигаться будет лишь шкала давления. Такой корректурой занимаются только инженеры в ТЭЧ или на ремзаводе после проверки прибора на герметичность.
Подполковник Котлов потребовал:
— А теперь на всю свою лётную службу запомните то, что я сейчас скажу! И в своих конспектах красной пастой запишите это большими жирными буквами! Пишем: «Я КАК ЛЁТЧИК НИКОГДА НЕ БУДУ ОТВОРАЧИВАТЬ ГАЙКУ КРЕМАЛЬЕРЫ!» Теперь, если вы когда-нибудь нарушите этот запрет, мы откроем ваш конспект, и я покажу вам эту вашу запись! Понятно?
Вообще Котлов – интересный человек. Он всегда весел и непринуждён, даже когда видно, что у него что-то тяжёлое на душе. Тоже может пошутить, рассказать какую-нибудь смешную авиационную историю. Мне кажется, ему с нами, курсантами доставляет какое-то удовольствие возиться. И за это получает ответное уважение.
<<<< <<<<<>>>>> >>>>
_________________
{1} Abgemacht (нем.) – здесь: решено! хорошо кончено! всё в порядке! по рукам!
{2} Ex definitione (лат.) – По определению.