Далекие берега. Книга II. Алунта время холодных зо

Книга ІІ. Алунта: время холодных зорь
Глава 1. Видение в тумане
Глава 2. Соперники и соучастники
Глава 3. Дороги испытаний
Глава 4. Чай втроем
Глава 5. Сто грамм из окна начальника
Глава 6. Угон лошадей
Глава 7. Противостояние
Глава 8. Кто друг, кто враг?
Глава 9. Время действий «Х»
Глава 10. Самовольная отлучка
Глава 11. Танцы под пьяную музыку
Глава 12. «Безумный» Ажубалис
Глава 13. Ночной гость
Глава 14. Охота на хищную рыбу
Глава 15. Приключения на озере
Глава 16. Погоня за ночным призраком
Глава 17. Под сводами храма
Глава 18. Бегство из западни
Глава 19. Возвращаемся другим путем
Глава 20. Обычная жизнь городка и его обитателей
Глава 21. Печальный звон колоколов
Глава 22. Огни среди страрых могил
Глава 23. Тройной обман
Глава 24. Чертов мост
Глава 25. В жарком августе сорок восьмого
Глава 26. Конец одного дела
Глава 27. Живет моя отрада
Глава 28. Первые чувства
Глава 29. Опасная тишина рассвета
Глава 30. Работа по спискам. Сын чужой матери
Глава 31. Гонки за лидером
Глава 32. Новый год с веселыми приключениями
Глава 33. Антакщай. Мечта по имени «Реня»
Глава 34. Нежданные гости
Глава 35. На крыльях любви и судьбы
Глава 36. Поединок на дороге
Глава 37. Прощание и бегство
Глава 38. Веселые горки
Глава 39. Узницы «Вишневого рая»
Глава 40. Нежданная встреча с экскурсией в Историю
Глава 41. Накануне весны
Глава 42. Пора цветения подснежников
Глава 43. Два дня на крыльях счастья
Глава 44. Конец Лесной Империи
Глава 45. Приглашение в западню
Глава 46. Встречи на алунтском мосту
Глава 47. По горячему следу
Глава 48. Последнее лето в Алунте
Глава 49. Да! Были люди в наше время
Глава 50. Земная жизнь и эпосы древности
Вместо эпилога
Заключительные слова автора. Взгляд издалека

Тетрадь Ларионова

 


Мчались дни пятилеток,
Было время лихое.
И ни дня без отметок,
И ни ночи покоя.

Но, смывая с нас ретушь,
Били чувства большие,
И носили по свету
Нас сердца молодые…



Видение в тумане
 
 Они ехали на Запад, в Прибалтику, где еще недавно гремела война, и шли жестокие бои. Поезд уносил их все дальше и дальше от тех  мест, которые за четыре года войны стали для них родным домом и второй Родиной.
Жигуновы смотрели в окно своего раскачивающегося на колесах вагона и им казалось, что все эти мелькающие мимо леса, речки, мосты и станции убегают от них в то далекое, родное и знакомое прошлое, пережитое и оставленное ими  теперь уже навсегда. Сибирская земля медленно и нехотя выпускала их из своих объятий, словно жалея о наступающем расставании.
Позади, помаячив седыми хребтами гор, растаял суровый Урал, затем незаметно, как сон, проплыла величаво, разлившаяся вширь, река Волга. И бескрайние поля Средней России промелькнули в их глазах сотнями белых флажков и косынок у колхозных стогов и железнодорожных переездов. Под монотонный перестук вагонных колес они ехали и думали о том, что их ждет там, в неизвестной никому далекой Алунте.
Иван Яковлевич, отец Жигуновых, и его супруга  Александра, с двумя младшими сыновьями: восемнадцатилетним Виктором и девятилетним Женькой, ехали в Литву к своему старшему сыну Валентину, которого судьба забросила в эти далекие, незнакомые им, края. Война собрала жестокую дань почти что с каждой российской семьи. В феврале сорок пятого под Краковом погиб второй сын Жигуновых - Борис. Валентин был тогда еще в действующей  армии, и он первым,    раньше чем отец  с матерью, получил  извещение о гибели своего брата, но он умолчал в своих письмах к ним об этом, зная, как тяжело будет  родителям перенести такую утрату. А потом, когда уже из военкомата пришла к Жигуновым записка о том, чтобы они явились туда, у матери сжалось сердце и она заголосила:
-  Это кого-то из наших сыновей уже нет в живых…
Отец, собрав все силы, пошел в военно-учетный стол военкомата и там уже ему вручили это печальное извещение. Он шел домой на слабеющих ногах, и слезы сами лились  из его глаз.  Еще с порога он крикнул Александре:
- Все, Саша, нет уже нашего Бориса….
Они тяжело перенесли эту утрату, и только лишь через год начала заживать эта ужасная душевная рана. А в июне сорок шестого они получили письмо от Валентина, который писал, что демобилизовался из армии, женился, устроился жить в Алунте и звал их всех вместе к себе.
 Отец, как обычно,  прочитав письмо, сказал жене:
- Ну что, мать? Надо ехать! Мы еще там не были, а сына повидать надо. Ведь иначе и не дождемся его больше.
И они, собрав свои вещи, всей семьей отправились в Прибалтику, на запад, за тридевять земель. Доехали до Украины. Пожили недолго в городе Запорожье, и после долгих пересадок, приехали, наконец, в Литву на станцию Утена.
Была уже глубокая осень. Отец  Жигуновых  бегал к телефону и не мог никак дозвониться до Алунты, чтобы сообщить Валентину, что они уже прибыли. Нужно было ехать вглубь Литвы, незнакомой, и казавшейся им таинственной территории, населенной не похожими на них людьми с совершенно незнакомой  речью. В большинстве случаев их не понимали. Правда, на станции были люди, которые знали русский язык, но как исключение, и только служащие.
Разочарованные и хмурые Жигуновы сидели на перроне на своих скудных багажных узлах, как потерпевшие кораблекрушение,  и выкинутые на чужой берег беженцы.   Все им было и страшно, и неведомо, и необычно. Вдруг подошел к ним какой-то мужик, и  стал пристально вглядываться в их лица. Все в растерянности ждали, что будет дальше. Вокруг ни души,  а ходили слухи, что здесь везде рыщут бандиты. И тут,  совершенно неожиданно, он  сказал на чистом русском языке:
- Вы, случайно, не в Алунту? Могу подвезти. У меня здесь машина с продуктами.
Они познакомились, разговорились.
– Так вы что, Володькины родители? – спросил он, - Ну, тогда собирайтесь, грузите свой багаж на машину  и поедем. Мы уже опаздываем.
Радостные и довольные, Жигуновы погрузились в кузов старой трехтонки, и поехали, еще не соображая, куда едут. Кто их везет? Что с ними будет? Туман скрыл от них все. Дорога петляла под монотонный звук мотора машины. Когда начало смеркаться, семья прибыла в какой-то небольшой городишко. Машина остановилась возле длинного одноэтажного здания. Из кабины вылез их добрый знакомый. Он, оказывается, был заведующим магазином.
– Ну, вот и Алунта, выгружайтесь! Сейчас за вами прийдут, помогут вещи перенести, так что будьте как дома, - сказал он, приятно улыбаясь.
Жигуновы вылезли,  и встали возле машины кучкой, боясь отойти от нее. Вокруг из-за тумана ничего нельзя было рассмотреть на расстоянии двадцати метров. Женька поднял голову вверх и вдруг,  увидел высоко над  головами, в белой пелене два огромных черных креста. Он остолбенел, показывая рукой вверх. Все посмотрели и увидели необычную картину: вокруг все белым-бело, а  вверху два креста. Это было невообразимо таинственно и жутко.
Подошел заведующий, посмотрел на них и, усмехнувшись, сказал:
- А-а, кресты?  Это наш костел. Он высокий и белый, и в тумане его совсем не видно, а кресты черные. Вот и  кажется, как будто в небе висят.
У всех  отлегло от сердца: «Ну, слава Богу, не привиделось,  а на самом деле кресты настоящие.
Жигуновых встретили. Подошли какие-то люди, и повели на квартиру к брату.  Все так устали, что еле передвигали ноги. Шли и со  страхом смотрели на кресты, висящие в небе.
Дверь открыла жена Валентина Капитолина.  Начали знакомиться, рассказывать, как доехали, добрались сюда. Капитолина, красивая и бойкая на язык женщина, сразу  всем понравилась. Она стала угощать, приглашая к столу. Валентина, оказывается, дома не было, потому, что он ушел с группой на задание. Какое задание и что тут происходит, Жигуновы не знали. Начали расспрашивать.
- Ой, да тут целая война идет между бандитами-националистами и советской властью, - сказала она. - Недавно они целую семью расстреляли, а наши нашли их бункер  и в нем четырех бандитов, и убили. Завтра утром посмотрите, лежат там, у здания, на бруке.
У Женьки сердце сжалось. Какая война? На исходе уже 47-й год, а тут еще война идет. Хоть тихая, но такая же опасная и кровопролитная, как и прошедшая. На душе было неспокойно и жутко. И Женька, засыпая, уже сквозь сон слушал разговор взрослых, почти не соображая, о чем они говорят.
Утром, чуть свет, проснувшись, Женька уже был на улице. Туман рассеялся, и были видны окрестные здания. Белый, чуть скрытый в тумане костел, величественно вздымал на своих высоких башнях черные кресты. Женька уже любовался  высотой и красотой его белых форм. Вдруг, на брусчатой мостовой послышался топот ног и крики:
- Держи-и-и  Юделя! Держи-и-и!
 Мимо промчался какой-то сорванец, такого же возраста как  и Женька и он, увлекаемый этим криком, помчался вслед за ним. Пробежав метров сорок, они остановились, так и не поймав этого несчастного «Юделя». Но зато Женька познакомился с парнем. Тот сам  подошел к нему, видимо довольный тем, что Женька поддержал его «акцию возмездия». Жигунов представился:
- Евгений, или Жэка!
- Жэка… Значит, Женька? – спросил бойко сорванец. - А я Ванька, вот гоняюсь за Ефимом. Он  мне мешает, ходит к моей Ванде, хоть она и курва, но все-таки мы с ней два раза поцеловались. А он, гад, надо мной надсмехается. Ну, погоди, я его поймаю и все равно отлуплю.


Соперники и соучастники
 
Валька Ковалевская считалась самой красивой девкой в Алунте. Она  была  так прекрасна, что мимо нее мужчинам уже нельзя было пройти без особых восторгов и восхищенных реплик. Особенно к ней липли те, кто приезжал в местечко ненадолго, по каким-либо  делам. В основном это были офицеры или чиновники госинспекций. Она была природной блондинкой. Волосы золотистого цвета, извивающиеся волнами, ниспадали на ее прямые девичьи плечи. Лучистые, голубые, как васильки, глаза, тонкие черные брови, небольшой прямой нос, сочные соблазнительные губки создавали прекрасный облик изысканной провинциальной красавицы, к которой тянулись все похотливые заезжие «донжуаны». Кроме того, у нее была красивая фигура: высокая девичья грудь, тонкая талия, красивые бедра. И выше, и ниже – все было прекрасно и соблазнительно. Она была единственной дочерью  глуховатого местного коваля, и жили они вдвоем. Жены у коваля не было: видно, он рано овдовел, и так и жил неженатый в последствии.
В сорок пятом году Валентина Жигунова послали с колонной машин в Алунту, чтобы заготавливать зерно для армии. Приехав туда, он встретил Вальку и был поражен ее красотой и  обаянием. И даже готов был жениться на дочери коваля, но о ней шла  дурная молва: будто бы она очень любвеобильна и слабовольна в интимных связях. Поэтому он решил подождать немного и оглядеться. А потом он поселился на квартиру к Бурцевым. Семья Бурцевых была из пяти человек: Петька и Яшка, мать – Евдокия, и две сестры: Капитолина и младшая - Дуня. Отца еще раньше расстреляли бандиты. Старшая сестра Евгения вышла замуж за Евдокима из Аникщай, который «украл» ее во время кермажа и, тайно обвенчавшись, увез к себе на «родину».
Валентин влюбился в Капитолину и начал за ней ухаживать. Но у него был соперник. Часто к Бурцевым заезжал один старшина интендантской службы, который тоже претендовал на руку молодой шестнадцатилетней красавицы Капитолины.
Однажды, придя к себе на квартиру, Жигунов увидел там сидящего за столом старшину. Тот, опередив его, развязно обратился к нему:
- Лейтенант, присядь, поговорить надо.
- О чем это я с вами  должен разговаривать, старшина?
- А вот о чем. Кажется тебе, лейтенант,  приглянулась моя Капитолина и ты   подбиваешь  к ней клинья? Наверно, хочешь жениться на ней, да? Так этому не бывать! Учти. Я тебе ее так просто не отдам.
И он угрожающе вытащил из кармана наган - «крючок», так называли в войсках это оружие и выдавали только интендантам, и положил со значением на стол.
Валентин вскипел, выхватил из кармана новенький пистолет «ТТ», который был заряжен по-боевому, с седьмым патроном в стволе  и начал, четко выговаривая слова, на повышенных тонах выкрикивать, размахивая оружием перед старшиной:
- Ты что,  мешочная служба, решил пугнуть меня? Меня, боевого офицера! Да такие, как ты драпали там, на фронте…
И, разозлившись, на старшину он неожиданно со всего маху ударил рукояткой пистолета по столу. Пистолет выстрелил и пуля, срикошетив, о стол, ударилась в стену комнаты. Старшина, остолбенев, схватил свой «крючок», вскочил и   испуганно зачастил, бледнея:
- Тихо, тихо, лейтенант, не горячись… - и, пятясь, выскочил пулей из комнаты.
Так Капитолина была отвоевана Валентином у тридцатилетнего старшины интендантской службы. А Валька Ковалевская так и осталась незамужней, и  такой же привлекательной, но такой же гулящей, как и раньше.
Тем временем, служба у Валентина шла своим чередом. Он еле справлялся с заготовкой зерна. Был большой перерасход горючего. Приходилось сокращать рейсы грузовых машин в Утену. Нужно было ехать в Ригу с отчетом о том, чтобы списали  израсходованные на рейсы   литры бензина. Вместо себя он оставил здесь, в местечке, своего заместителя -  младшего лейтенанта Кудинова, который, он знал это, «подсиживал» его, строча кляузные донесения в штаб дивизии, в Ригу. Но перед тем как уехать, он вызвал к себе для беседы старшину Кольку Земнухова. «Отличный боевой парень, тоже с передовой, такой не подведет», - думал Валентин.
- Прибыл по вашему приказанию, товарищ лейтенант, - сказал Земнухов, входя в комнату.
- Садись, Николай, и давай подумаем. Мне кажется, кто-то у нас ворует горючее во взводе. Я, откровенно говоря,  не знаю на кого и подумать из ребят. Кто может такое делать?
- Лейтенант, я пока не знаю, но я этим займусь конкретно и мы схватим этого ворюгу, - заверил старшина.
И он сдержал свое слово. Как-то вечером, Земнухов постучал на квартиру к Жигунову.
- Кто там? - спросил Валентин.
- Лейтенант, это я, старшина, давайте, одевайтесь скорее, я покажу вам вора. Валентин, как ужаленный, начал быстро одеваться. На крыльце его ждал Земнухов:
- Товарищ лейтенант, пойдемте быстрее к машинам, он там, - многообещающе сказал старшина.
Они почти бегом пришли в расположенье взвода и потихоньку, чтобы не спугнуть вора, подошли к машинам… Вдруг луч фонаря осветил фигуру человека с канистрой и он оглянулся… Это был Кудинов! 
- Стой, политрук, - схватил его за руку Жигунов. - Что это ты делаешь? Бензин сливаешь и продаешь, да? А я-то думаю, кто это мне пакость такую делает. Под суд меня толкает.
- Валентин, да я тут взял совсем немного для примуса, пищу приготовить.
-  Пол канистры для пищи? А ну выливай  и будь спокоен, я об этом доложу в штаб дивизии, - сказал Валентин. И Кудинов скрипя зубами, нехотя вылил бензин назад в бак машины.
 - Ладно, иди, - сказал Валентин, - мы с тобой еще поговорим…
 А  на следующий день, рано утром Жигунов уже уехал в Ригу и дело с Кудиновым «повисло» в воздухе. Он остался за главного. А Валентина в дивизии «обрадовали», что он останется при штабе до особого распоряжения. Он написал объяснительную и отчитался. Его вызвал начальник штаба и сказал:
- Вот такое дело, товарищ Жигунов, пришел приказ для младшего комсостава части. Офицеры, участвовавшие в боевых действиях, направляются служить на Дальний Восток, но те, кто не желают туда ехать, увольняются из Армии. Подумайте: желаете ли вы и дальше служить в войсках, но на Востоке, или у вас другие планы, через день-два мне доложите.
Два дня спустя Валентин, не колеблясь, написал раппорт об увольнении.
А тем временем, в Алунте произошли события, которые потрясли всех жителей до глубины души. Уже стояла осень и как обычно люди начали заготавливать на зиму картофель. Собралась группа из семнадцати человек, в основном женщины, и решили отправиться в деревню за картошкой. К ним присоединился и лейтенант Кудинов. Но в деревне они нарвались на банду. Их всех схватили и начали допрашивать. У лейтенанта отобрали ордена и документы, и после того как он рассказал  им все,  что знал, отпустили, наверное рассчитывая, что его все равно расстреляют свои же русские.
Остальных посадили в доме на лавки, которые стояли вдоль стен. Хозяина и его семью загнали на печку. Капитолина сидела ни живая, ни мертвая, от страха она уже ничего не соображала, и безропотно ждала своей участи, молясь Богу. Вдруг один из бандитов ее заметил и узнал. Это был ее односельчанин. Он что-то сказал главарю, тот подошел, взял ее за руку и отвел за печку к хозяину с семьей. После этого зашел бандит с автоматом наперевес и начал в бешенстве стрелять по сидящим на лавках людям. Через пять минут все было кончено. Все сидевшие были убиты. После этого банда моментально скрылась из села.
Через неделю, когда Валентин возвратился назад  в Алунту, он не узнал Капитолину. Из веселой и  беззаботной красавицы она превратилась в молчаливую, плачущую  и мучающуюся головными болями женщину. И лишь постепенно, через несколько недель она отошла от того потрясения, которое перенесла в деревне, сидя перед бандитами.
Валентин устроился на работу. Ему поручили создать взвод народной защиты, чтобы защитить население от зверств гуляющих по округе банд. Он женился на Капитолине и стал полноправным гражданином Литовской республики, и уважаемым человеком в городе Алунте. А красавица Валька хоть и жалела о том, что не смогла окрутить молодого приезжего  офицера, но долго от этого не страдала. Она жила, не задумываясь о будущем. Вскоре она устроилась на работу в сельсовет, чтобы быть на виду и поближе к начальству.
Однажды ее оставили ночью дежурить в сельсовете. Сельсовет находился на окраине Алунты в бывшей Сметоновской  управе возле клуба. Вальке было страшно ночью сидеть одной в этом огромном здании с множеством комнат. Она заперлась изнутри на все замки и засовы, и спряталась у начальника в кабинете, дрожа от холода и страха. Вдруг она услышала, как кто-то в темноте подкрался к одному из окон и начал его открывать. Она вскочила со стула и бросилась к телефону, чтобы позвонить в милицию, задела графин,  и он упал на пол с таким грохотом, что перепугал того бандита, который открывал окно. Ночной гость быстро скрылся, испугавшись нечаянной встречи с алунтскими солдатами. Валька сидела, ни жива, ни мертва от страха, боясь выйти по нужде в туалет на улицу. На столе стоял пустой чайник, а поскольку ей очень хотелось… она использовала этот чайник. Так до утра она и просидела, замирая от страха и наполняя своим «чаем» чайник начальника.
Утром пришел  председатель сельсовета. Она открыла ему дверь, забыв про наполненный чайник и начала собираться домой.
Председатель, наверно с перепоя, чтобы утолить жажду решил выпить холодной воды. Графина не было, на столе стоял чайник. Он взял и налил из него в стакан «холодного чаю» и, расспрашивая Вальку как прошла ночь, выпил его. Чай ему явно не понравился.
- Валя, что это у тебя за чай такой, похожий на мочу? Фу! Как ты его пьешь??? Что за вкусы у молодежи?
Валька, чуть не лопнув от смеха, выскочила на улицу. Она бежала домой, хохоча до слез всю дорогу, вспоминая о начальнике.
А тем временем в сельсовет пришла  секретарь. Председатель хотел «удивить» и ее Валькиным чаем, сказал:
      - Алдона, иди сюда, попробуй, какой Ковалевская чай готовит.
Та  налила в стакан из чайника и чуть пригубив выбежала в дверь и все вырвала.
- Что, что такое, - рассмеялся председатель, - что, не нравится??
- Так ведь это же моча, а не чай…
- Как моча? Откуда в чайнике моча может быть… Нет это чай у Вальки такой.
И он взял повторно стакан и, пригубив его, скривился:
 - Фу-у-у какая гадость!!!
А Валька, тем временем, рассказала об этой истории своей подруге, а та - своим знакомым и вскоре вся Алунта узнала о том, как председатель пил холодный Валькин «чай».


Дороги испытаниц
 
 Алунта жила размеренной и тихой жизнью. Казалось бы, ничто не тревожило жителей этого укромного маленького литовского городка. Здесь каждый делал свое дело молча, не афишируя, не заметно, а может, и не делал вовсе. Здесь редко происходили какие-нибудь шумные события и каждый житель или семья были на виду у всех. А если что и происходило, то слухи распространялись молниеносно. Вот и сейчас Алунта наполнилась новостью, что к Валентину Жигунову, командиру «алунтских защитников»,  приехала семья из далекой России: отец, мать и двое братьев ...
А Валентин в это время с отрядом «защитников» и солдат уже двое суток без отдыха рыскали по алунтским лесам и селам, преследуя одну из ходивших там и терроризировавших население банд. Он знал, что вот-вот к нему должны были приехать отец и мать, но встретить сам их не смог, поэтому, уходя на операцию, он договорился с завскладом,  чтобы тот встретил   и довез его родных из Утен в Алунту.
Когда он возвратился домой с операции, то его уже встречала шумная ватага его семьи. Все обнимали и целовали его с радостью и слезами. Шутка ли: не виделись почти пять лет. Уходил на фронт почти мальчишкой в восемнадцать лет, а сейчас вон какой: мужчина, офицер, прошел огонь, воды и ужас войны. Валентин был не меньше их рад этой встрече. Теперь они опять были все вместе, кроме Бориса, как в довоенной жизни, полной невзгод и скитаний по Манкентам, Ташкентам и далекой Сибири….
Хоть в Алунте и нечем было заниматься, но Валентин решил поехать в Утену к начальству, и устроить отца и брата  Виктора в свой отряд защитниками.
Он так и сказал отцу за столом, когда выпили по чарке.
- Батя, ты не беспокойся, я все улажу, устрою тебя к себе во взвод. Возраст твой - не помеха. Поеду, уговорю начальство. Будешь сидеть в дежурке у телефона и охранять ее. Ходить по селам, гоняться за бандитами тебе, конечно, тяжело, а здесь, в Алунте, вполне можно. Ведь все равно у телефона должен кто-то быть. Вместо молодого, который мне нужен на операции, будешь дежурить ты. А Виктора возьму бойцом в свой взвод. Получите обмундирование, и деньги тоже получать будете. На жизнь и на питание в Алунте этих денег хватит. А квартира – рядом, в этом же доме за стеной пустая стоит. Там только семья из трех сестер незамужних живет в одной из комнат. Пойдем в сельсосвет, договоримся с начальством, и вы можете поселиться там хоть сейчас.
- Витька, братуха, а для тебя здесь столько невест красивых ходит, можешь выбирать, какую хочешь! Вот хотя бы Фрося и Рая. Будете вместе в одном доме жить, в смежных комнатах, не надо ходить и искать. К тому же, они русские.
- Нет, Валентин, подожди, не сватай Виктора, ему еще рано об этом думать - всего лишь восемнадцать лет. Надо пожить здесь, оглядеться, а потом уже видно будет, - возразил Валентину отец.
- Да я, батя, так просто болтаю, от счастья, что вы здесь со мною рядом. Наконец-то я вас всех увидел.
Так они просидели, и проговорили всю ночь. Вспомнили Бориса, брата, на два года младшего чем Валентин, и погибшего где-то под Краковом. Вспомнили, как они жили  в Топчихе, в Алтайском крае. Как Валентина забрали в армию - это было летом сорок первого, они работали в поле, убирали пшеницу, косили траву. Уже началась война…. На душе было тревожно. Ждали повестку из военкомата, но о них, видно, забыли. Все уже гуляли, провожая своих сыновей, а  их никто не вызывал. Тогда отец сказал: «Знаешь, сынок, не надо ждать, надо идти самим в военкомат». Когда пришли, то оказалось, что повестка давно уже лежит в сельсовете и ждет их. Просто в этой суматохе никто не знал, кто такие Жигуновы. Они ведь недавно приехали…. Другие уже целую неделю готовились. А им сказали: «Завтра в двенадцать». Мать в крик: «Что давать сыну в дорогу. И хлеба даже нет дома». Пошла к председателю колхоза. Тот развел руками: «Ну что мы можем вам дать? Хлеба, муки у нас тоже нет. Все отправили для армии, а вот меда можем выделить. Бери чайник, иди на склад, там тебе выдадут».
Так и поехал Валентин с чайником меда на войну, а следом бежала за вагонами мать и другие женщины… Запомнился этот плач, этот общий женский  «рев». Он потом долго стояв в ушах Валентина.
Вскоре отец Жигунова и его брат Виктор стали бойцами алунтского взвода «народных защитников». Они некоторое время еще жили у Валентина.  Его мать, Александра, устроилась поваром в единственную на всю Алунту столовую-ресторан, где и познакомилась с Анной, той Аней,  одной из трех сестер, которые жили рядом, через стену. И вскоре семья Жигуновых переселилась и стала снимать квартиру вместе с сестрами. Анна, старшая из сестер, двадцати шести лет, была бойка и остра на язык, веселая, но уже устаревшая в одиночестве девка. Она, бывало, играла на гитаре и пела, и порой собирала возле себя поклонников из числа стоявших в Алунтском гарнизоне солдат.
Фросе было лет двадцать. А Райке, младшей из сестер, исполнилось четырнадцать И она уже с интересом поглядывала на Виктора, хотя тот  не проявлял к ней никакого  интереса. Она была слишком молода для него. Для Райки остался один из братьев Жигуновых – Женька, но он, соответственно был слишком молод для ее возраста, ему едва исполнилось десять лет.  Они просто дружили, дурачились как дети и были все время вместе, когда находились дома. Даже спали вместе на теплой печке, устланной овечьими «кожухами», с матерью Жигуновых втроем, или даже вчетвером с Фросей. Зимой это было самое теплое и самое любимое место в их холодном доме, состоящем из трех комнат и кухни.
Отец с Виктором редко бывали дома. Они постоянно находились: один на дежурстве, другой в наряде, на операциях. Для агитации населения на выборы или на крупные праздники в села направлялись люди из партактива, а для их безопасности выделялись из алунтского взвода два-три человека, вооруженных автоматами. Конечно, три человека, хоть и вооруженных, не являлись силой, которая могла бы помешать бандитам напасть на агитаторов и их охрану. Однако  в случае нападения, тут же в селах неподалеку находилась еще одна, базовая группа вооруженных бойцов, по двенадцать - шестнадцать человек, которая могла прийти в любую минуту на помощь.
Зима была самым спокойным временем года. Под снегами все засыпало. Стояли морозы под тридцать градусов. Реки и озера покрывались толстым льдом. Из-за обилия снежного покрова с сугробами на дорогах, движение между населенными пунктами на время прекращалось, да и операционная деятельность отряда тоже. Никто не хотел рисковать. Бандиты понимали, что их могли вычислить по следам и не выдавали своего присутствия.
А защитникам тоже не хотелось «блукать» по заснеженным полям и дорогам  «в поисках приключений». Но однажды приключение так и произошло. Приближался Новый год  с Рождеством. Из Утен позвонили в Алунту, чтобы защитники приехали, и получили новое обмундирование и деньги - зарплату на весь взвод. Свободных людей не было:  все были распределены по селам. Валентин Жигунов сам с шестью оставшимися в Алунте бойцами решил поехать  в Утену на трех санях, запряженных лошадьми. Взяли с собой один пулемет и автоматы.
Так как дорога на Утену была занесена снегом, решили пробиваться на санях. Когда получили обмундирование и возвращались назад, разразилась такая сильная пурга, что за десять метров ничего не было видно. Уже вечерело, и вот, в районе Скемян, их обоз вдруг столкнулся с каким-то немногочисленным отрядом вооруженных людей. Из-за сильной метели нельзя было сразу определить, кто они такие. Увидев  перед собой противоположную группу, люди с то и другой стороны залегли, держа противника «на прицеле».  Валентин приказал быстро развернуться и приготовиться к бою, а пулеметным огнем накрыть «банду». Бить надо было первыми. Здесь была дорога каждая секунда. Могла помешать вьюга и наступающая ночь. Длительный бой в таких условиях вынести не возможно. Все зависело от первого точного выстрела…. Палец готов был уже нажать на спусковой крючок, но вдруг… Валентин, сквозь ветер услышал, как кто-то крикнул:
- Эй! Кто вы?
- Мы-то «наши», а вы кто?
- Мы скемянские защитники.
- А мы алунтские. Высылайте человека для переговоров.
Так, слово за слово, и договорились о встрече двух представителей, и все это, держа друг друга на прицеле. Отец Жигунова, Иван Яковлевич, предложил Валентину:
- Давай я схожу на переговоры. Я старый опытный вояка, в таких вопросах разберусь. Но Валентин отказался от его предложения:
- Нет, батя, ты здесь человек новый, не знаешь языка, названий и особенностей, по которым можно определить, кто «наш», а кто «не наш». Лучше оставайся за старшего, а на переговоры пойду я сам.
 А пулеметчику Ананьке он приказал:
- Следи за моей рукой. Как только махну, бей без промедления.
Так и решили. Дали сигнал противнику – те выставили своего представителя. Валентин пошел ему на встречу. Оба с оружием, оба ожидающие друг от друга выстрела… Когда сошлись, то по виду и по разговору Валентин понял, что это были именно скемянские защитники. Все атрибуты вооружения, экипировка и выражения говорили об этом. Потом начали выяснять тонкие подробности, должности, имена начальников алунтского и скемянского взводов и поняли, что чуть-чуть друг друга не перестреляли в темноте среди поля. На радостях  они даже обнялись. Скемяне пригласили их в гости, но Валентин отказался: ветер уже утих и можно было кое-как различать главную дорогу на Алунту по столбам и указателям.
Так они и добрались в эту ночь уже без приключений до Алунты. На следующий день эта ночь уже вспоминалась всем как страшный сон. Но они были люди военные, а на войне всякая опасность быстро забывается, потому что человек постоянно находится в эпицентре опасностей и главная черта неудач там – это бояться опасностей.
Утром Валентин вызвал всех оставшихся, и выдал им  обмундирование. Все были довольны, получив новенькие гимнастерки, шинели и сапоги. Иван Яковлевич тоже ходил веселый, в новом обмундировании и сапогах. Он впервые за этот год получил зарплату и приоделся во все новое. «Хоть здесь поживем по-людски» - думал он, улыбаясь в усы, забыв и про вчерашнюю метель, и опасности, которые поджидали их здесь, на литовской земле.
Виктор в это время ходил по селам: его назначили в наряд для сопровождения агитаторов партактива в паре с Норейкой. Норейка с ружьем, Виктор – с автоматом.  Это были не очень приятные наряды – ходить следом за активистами, когда на тебя все несогласные с политикой власти люди, смотрели недобрыми глазами и ругали исподтишка за спиной всеми «нехорошими»  словами. Ему, еще молодому, не опытному, и не умевшему говорить по-литовски пареньку, хоть и вооруженному, приходилось нелегко терпеть эти взгляды, быть постоянно готовым на все: бояться за свою жизнь, да еще и охранять агитаторов. Когда их назначили в наряд с Норейкой, Ляйшис, с которым Виктор как-то сразу сдружился, отозвал его в сторонку и сказал:
- Знаешь, Виктор, ты будь с ним поосторожнее. Он какой-то скользкий тип: сам себе на уме, а может еще и хуже. Пришел неизвестно откуда, и куда уйдет – неизвестно. Скрытный, ни с кем дружбы не водит, так что - будь на чеку, не доверяй ему полностью, не подставляй себя, - предупредил он его по-дружески.
Виктор эти советы принял к сведению и… забыл про них…
Все было хорошо. Они ходили по селам с партактивом - те собирали подписи населения по займу. Норейка вел себя по отношению к Виктору вполне нормально, иногда только что-то проскальзывало в его расспросах и разговоре: зачем, мол, приехал сюда, разве мало места в России. А потом все переводил в шутку:
- Лучше наших девок, наверно,  нигде не нашел, вот и приехал сюда. Ничего, на литовском сале ты здесь быстро поправишься и женишься на какой-нибудь паненке, - подкалывал он Виктора.
Но однажды, когда они были на хуторе, и уполномоченный немного задержался, оформляя документы, Жигунов с Норейкой вышли первыми и отошли от хутора метров на пятьдесят. Норейка сказал Виктору:
- А ну, пойди-ка на горку и посмотри,  правильно ли мы идем к селу, а я здесь подожду уполномоченного.
 Виктор, ни о чем не думая, пошел туда, куда указывал Норейка. Сделав двадцать шагов он почувствовал что-то неладное. Как будто кто-то толкнул его сзади: «Оглянись». Виктор повернул голову назад и от неожиданности чуть не упал, так ударила кровь в его голову: внизу стоял Норейка и, вскинув винтовку, целился ему в спину. Виктор повернулся и  крикнул:
- Эй! Ты что это делаешь!
 Норейка опустил винтовку и как-то ехидно заулыбался:
- Да это я пошутил. Решил проверить тебя, испугаешься или нет. А ты смелый вояка оказался: не испугался, не побежал… - и он отвернул глаза от Виктора.
Так и не понял Виктор, шутил он или хотел прикончить его, забрать автомат и уйти к бандитам. Таких случаев было не мало. Чтобы проверить человека и отрезать ему путь назад, бандиты ставили ему условие: убей «своего» и принеси нам его оружие, тогда мы будем считать тебя «нашим».
Этот случай научил Виктора быть бдительным, и не доверять первому встречному. Все в жизни испытывается на прочность и ясность только проверкой. Тяжело давались эти первые опасные дороги по литовской земле, но было и что-то приятное. В селах можно было сытно поесть, по сравнению с городской Алунтой, где каждый жил и ел по советской зарплате, и порою денег хватало только на черный хлеб, крупу и картошку. А в селах их угощали как хороших гостей, выставляя на стол и сало, и колбасы, и окорок, и яичницу из десятка яиц, и полуголодному Виктору тогда казалось, что лучшего места в мире нет, чем это село и этот дом, где его накормили…
Через несколько дней после зимних рейдов-скитаний Виктор возвратился в Алунту. Получив деньги и обмундирование, он стал чувствовать себя более уверенно:  встал  на ноги, мог прокормить себя и помочь семье. Обмундирование, правда, ему досталось то, что осталось после всех и великое по росту, но, что поделаешь, пришлось что-то ушить, что-то укоротить, зато оно было новое и еще пахнущее вещевым складом.
В клубе, в библиотеке Виктор познакомился с Яней Новицкой. Как-то пришел в один из зимних вечеров в читальный зал, решил взять что-нибудь почитать, увидел красивую, стройную молодую девушку-библиотекаря, подошел, попросил что-нибудь выбрать ему про любовь. Она улыбнулась ему.
 - Какой приятный молодой человек. Все требуют книги про войну и приключения, а вы про любовь.
- Да, - сказал он, - такой уж у меня возраст, опасный и переходный, и без любви мне не обойтись. И  они засмеялись оба.
 Виктор стал ей рассказывать о своей жизни и приключениях в ней. А потом спросил:
- А как вас зовут?
- Яня.
- А можно к вам приходить почаще?
- Да хоть каждый день, - улыбнулась она, - если вы так быстро читаете, то, пожалуйста, приходите. Но чтоб не создавать очередь здесь, на работе, - продолжала она, смеясь уже вместе с Виктором.
- Хорошо, Яня, я буду приходить к вам читать последним, чтобы можно было проводить вас.
И увидев, как она чуть покраснела, а у него забилось приятно сердце, понял, что между ними что-то складывается, что-то происходит…


Чай втроем
 
Виктор впервые провожал Яню домой. Он пришел как обычно в библиотеку, принес прочитанную книгу. Яня сидела за столом и что-то писала. Увидев Виктора, она перестала писать и засмущалась. У Виктора как будто ток пробежал по жилам, он тоже, смущаясь, поздоровался:
- Лаба дена! (Добрый день!).  Яня засмеялась:
- Скорее уже не день, а  «лабас вакарас!» (добрый вечер!).
- Да, это верно, я перепутал день с вечером, но я еще молодой и только начинаю учиться, и есть надежда… Скоро исправлюсь, - засмеялся он.
- Я знаю, вы способный ученик, так что у вас все получится… - продолжила Яня.
- Да, если вы будете меня этому учить. Ведь талантливые ученики учатся у хороших учителей, - балагурил Виктор. - Мне очень хочется научиться разговаривать по-вашему, но до сих пор я не могу связать и двух слов по-литовски.
- Ну, за этим дело не станет…А как вам книга, понравилась?
- Да, понравилась. Очень интересная книга, но это было так давно и не с нами. Даже не верится, что и тогда люди так же жили, любили и к чему-то стремились. Душа человека, наверно, мало изменилась с тех пор. Она всегда чего-то хочет и что-то ищет. Конечно, счастье и любовь – это главное, о чем мы мечтаем, но ведь есть еще многое, чего хочется достичь, узнать, попробовать. Мы рождаемся на свет, наверно, для того, чтобы все это испробовать и почувствовать, а счастье и любовь – это только вершина успеха. А за вершиной идет спуск, или пропасть… Постоянно испытывать счастье – это значит жить, не меняясь, одной и той же жизнью. А так жить нельзя – быстро надоест. Вот поэтому сердце и ищет что-то новое.
- Вы так интересно говорите, - сказала Яня, - как настоящий философ. В следующий раз я вам подыщу солидные философские трактаты.
- Нет, нет, - засмеялся Виктор, - я это никогда не осилю. У меня и образования всего-то: пять классов и один коридор… И потом, это все теории, выведенные из жизни каких-то других людей. А мне интересна практика моя, нашего времени, в котором я сейчас сам живу.
- Ах, какой вы недоверчивый практикант. Все хотите сами испытать.
Яня посмотрела на часы:
-  Мне уже пора домой. Мой рабочий день окончился.
- Вот хорошо, нам как раз  идти с вами в одну сторону. Если вы не возражаете…
- Знаете, как ни странно, я не буду возражать, вы интересный собеседник. В награду разрешаю вам проводить меня… - ответила она, чуть играя.
Они вышли на улицу. Стояла чудесная весенняя погода. Виктор шел рядом с Яней, ощущая какую-то приятную, влекущую к ней силу, которая вливалась в его тело с каждым вдохом весеннего воздуха. Ему нравилось вот так идти рядом с молодой красивой девушкой, говорить ей хорошие слова, чувствовать себя значимым и сильным мужчиной, видя мельком, что и ей тоже нравится это общение с ним.
- Как сегодня чудесно на улице! Правда, Виктор? Весна. Тепло. Какие яркие звезды на небе. Я люблю весну. Весна приходит и владеет всем: и душой, и телом. Все расцветает, все обновляется или рождается заново. Скажите, Виктор, вот вы побывали во многих местах, жили в Сибири. А как там? Какая там весна?
- О, Яня, Сибирь – это огромная земля и очень холодная. Но насколько она холодная зимой, настолько она теплая летом… Там  столько бывает снега, такие сугробы, что целые дома заносит под самую крышу. Он лежит долго, но когда приходит тепло, то кажется наступает всеобщая радость. Каждый ручеек, каждая щепочка радуются и улыбаются вместе с весенним солнцем. Петухи поют целые серенады. Прилетают синички и тенькают как звоночки: «тинь-тинь-тинь»… А потом  оживают степи, поляны, откосы. И на них появляются подснежники, первые цветы, а на березовых околицах пролески. Воздух становится таким чистым и пахучим, что кажется им никогда не надышишься. На отлогих местах солнце прогревает землю и там появляется зеленая пахучая травка, вылезают первые букашки – солдатики. А земля в степи источает аромат свежести и новой жизни.
- Ах, Виктор! Повезите меня в Сибирь… Вы меня покорили своим рассказом, – засмеялась Яня.
- Ну что вы, Яня, там зимой очень холодно и часто дуют снежные ветры – бураны. И бывает по пять – семь дней в неделю. Да такие, что ничего не видно. И в эти дни люди не выходят из дому, чтобы не заблудиться.
- А у нас вам нравится? – вдруг спросила она у Виктора.
- Да, у вас в Литве красивая природа, много озер, лесов. Здесь очень красиво…
Они шли, разговаривали и уже подходя к дому Яни вдруг встретили белобрысого парня. Виктор знал его и звали его, кажется, Лосис Альгирдас. Парень, видно, тоже ухлестывал за Яней. Они остановились и начали разговаривать на русском. Лосис попросил у нее почитать какую-то книгу, явно решив «отсеять» Виктора и остаться один на один с Яней. Но не тут-то было. Виктора заело самолюбие самца и он решил: стоять и бороться за Яню до конца. Он не желал уходить. А поскольку такое натянутое положение продолжалось, Яня решила разрядить их противостояние тем, что пригласила их обоих к себе на чай. Естественно, соперники с удовольствием согласились. Яня открыла дверь.
- Проходите, мальчики, сейчас я угощу вас чаем, - сказала она.
Дом был со ступеньками, деревянный, как все сельские дома. В темном коридорчике стояла огромная банка с соленьями. Дальше, за дверью -  кухня и прихожая, все было чисто и уютно. Яня жила здесь вдвоем с отцом. Отец был строгим  и ярым коммунистом, секретарем здешней ячейки компартии. Время было трудное. И опасности поджидали их на каждом шагу. Бандиты охотились за коммунистами и особенно за ним. Ведь это он устанавливал здесь советскую власть, агитируя народ идти на выборы и уговаривал подписываться на новый заем государству, на облигации. Год назад умерла его жена, видно от такой жизни, и он так и не женился, не захотел другой женщины и жил одиноким, как сухой сучок на старом дереве. Был строг к дочери и она его слушалась.
Яня поставила на стол сахарницу и печенье, заварила и налила в стаканы чай, все время держа под наблюдением «женихов-соперников», как бы они  не подрались без нее. Но женихи вели себя мирно и пристойно, хотя друг с другом не разговаривали. Яня щебетала, угощая их чаем, компенсируя таким образам их невнятное «мычание». Видя, что они соперничают из-за нее, она веселилась как всякая молодая женщина на смотринах, ведь красота - это тоже товар, который ценится порою выше всего на свете. Она кокетничала с ними, распаляя их молодые неопытные пылкие сердца. Вдруг, в самый разгар их жаркого любовного чаепития, раздался стук в дверь. Яня вскрикнула:
- Ой, это пришел мой отец! Мальчики, если он увидит вас, то мне очень здорово достанется. Давайте быстренько, прячьтесь в коридоре куда-нибудь…
И она заметалась по комнате, убирая со стола следы их недолгого чаепития. А Виктор со своим соперником Лосисом полезли за бочку с солеными огурцами. Лишь только они спрятались за бочкой, Яня кинулась открывать дверь отцу. Он вошел и начал недовольно выговаривать ей за неповоротливость.
- Что это ты так долго мне не открывала? Чем ты тут занимаешься?
- Пап, да я только пришла, вот чай начала кипятить и чуть задержалась…
Но строгого отца-секретаря было не так-то легко обмануть. Он сразу заметил, что в комнате кто-то присутствовал до него, кроме  них двоих. Он разозлился: как этот так, у него дома дочь принимает каких-то безусых молодчиков, затаптывая в грязь его репутацию. Он взял лампу и, освещая ею себе дорогу, пошел в коридор. Там он увидел торчащие из-за бочки длинные ноги Лосиса.
- А, вот он где! – пробурчал он. Взял его за шиворот, как нашкодившего школьника, вытащил к выходу и спустил со ступенек, дав на прощание пинка под задницу. И Лосис, как заяц, поспешил скрыться от глаз любопытных соседей. Настала очередь и Виктору испытать ту же процедуру изгнания. Хоть и не так унизительно, отец вывел его за шиворот, толкнул в спину.
- Давай, иди отсюда и не попадайся больше мне на глаза! Ишь, шкодники! У меня под боком гуляют с моей дочкой, пьют чай в моем доме, да еще и скрываются за солеными огурцами.
Виктор, расстроенный и возбужденный, возвратился домой. Он долго не мог успокоиться. Ведь он уже питал какие-то чувства к Яне и вдруг такой конфуз – ее отец выдворил их из дому. Прощай, любовь, прощай, Яня!


Сто грамм из окна начальника


Прошли зимние холода. С полей исчезли белые снежные сугробы, земля впитала потоки мартовских капелей. И наступила теплая и свежая весенняя пора с нежным запахом первой травы. Жигуновы, перезимовав, уже освоились на своей новой квартире, познакомились с соседями: Анной Шершовой и ее сестрами – Фросей и Раей. Квартира  была на две семьи. Общая прихожая с большой, выложенной  из кирпича крестьянской печью и тремя смежными комнатами, одну из которых занимали сестры, а в двух других жили Жигуновы. Комнатки были небольшие, но в квартире было не тесно для этих двух семей, а наоборот, весело и уютно. Все собирались только к вечеру. Виктор с отцом находились на службе, Анна с матерью Жигуновых Александрой уходили рано: они работали в столовой допоздна, и приходили домой уже когда смеркалось. А дома оставались только Фроська, Рая и Женька: из-за частых ангин он   больше находился дома, чем в школе.
Недавно Валентин подарил ему щенка и он вместе с Райкой возился с этим щенком. Щенок был маленький и черный с белым треугольным пятном на грудке. Они назвали его Индусом и нянчились с ним как с ребенком. Райке было четырнадцать лет,  но в ней настойчиво просыпалась женщина. Тело ее уже приобретало женскую красоту и нежность, а душой она была еще девчонкой, которая могла вот так запросто бегать, беситься с десятилетним мальчишкой Женькой и нянчить пухлого крохотного Индуса, валяясь с ним на сеновале под дырявой крышей их ветхого сарая. Крохотный Индусик их постоянно сближал.
В Алунте с приходом весны оживилось движение, все начали готовиться к полевым работам. Защитники увеличили свои рейды по деревням. Пауловскас, начальник милиции, которая находилась в одном здании  с защитниками на втором этаже, попросил начальника МГБ Вагониса помочь в борьбе с самогонщиками. Валентин выделил четырех бойцов для сопровождения и изъятия этого «зелья». Петька, Виктор, Сергей и Ляйшис - самые молодые и шустрые парни, быстро по запаху отыскивали производителей незаконной продукции, входя в дом хозяина. Как-то им попался большой «улов», литров эдак  на двадцать или тридцать. Хозяина арестовали и повели в Алунту  для допроса и составления акта. Самогон, естественно, несли на руках нежно и бережно, как родное дитя. Он нужен был, как вещественное доказательство при составлении акта. Как обычно, самогон потом милицейский чиновник выливал из окна второго этажа на землю и в этот момент все защитники с сожалением и злостью смотрели вверх, в окно незадачливого начальника. Столько сил потрачено на перенос  «хмельного» и на тебе - его выливают на землю! Они   были не согласны с этой несправедливостью. И вот сегодня опять целую канистру выльют просто так. Петька как самый сообразительный внес предложение.
- Знаете что, ребята, давайте сделаем так. Поставим живую цепочку из пяти человек. Я первый буду у двери смотреть в замочную скважину, когда подойдет  момент и начальник понесет самогон к окну. Ты, Витька, будешь на выходе, Сергей и Ляйшис будут стоять по углам здания, а Вася Ломок с ведром будет ждать нашего сигнала под окном начальника. Когда тот начнет выливать, он подставит ведро и поймает «струю» самогона. Только нужно взять не одно ведро, а три, чтобы успеть собрать весь самогон. Васька, тебе придется поработать, как в цирке.
- Ишь, хитрый, - огрызнулся Васька, - себе выбрал самое легкое место, а я всегда, получается, стою на «линии огня»! А если я не успею или у меня рука дрогнет?…
- Тогда, Вася, лови самогон ртом или «за пазуху». А не поймаешь - на тебе будет большое пятно порицания и упрека всего алунтского взвода, - засмеялся Петька.
План был одобрен и все приступили к действию. Ломок побежал в дежурку и вынес оттуда два больших ведра и сливной тазик. Все остальные встали на свои «посты» как было намечено. Петька подкрался к двери начальника милиции и заглянул в замочную скважину. Дверь была напротив стола начальника, а рядом со столом было окно. Начальник круто отчитывал самогонщика. Затем он подписал акт дознания и несчастного мужика увели в КПЗ. И вот тут настал самый критический момент. Начальнику, наверно, было жалко выливать столько крепкого напитка,  и он в нерешительности раза два подходил и отходил от  бутыля к окну. Петька  замер с поднятой рукой. Витька, разинув рот смотрел на Петькину руку, ногой готовый был открыть выходную дверь. Ляйшис  и Сергей, как часовые у мавзолея, застыли  в ожидании сигнала по углам, а Ломок нервно метался под окном у начальника с выставленным вперед ведром, задрав голову вверх, готовый поймать или проглотить все, что оттуда не выльется.
И вот начальник решился. Взял тяжелую бутыль… Петька отпрянул от двери и махнул Виктору рукой и «карусель» закружилась. Витька, ударил ногой в дверь, она раскрылась. Это был сигнал для Йозопа Ляйшиса, тот махнул Сергею, а он крикнул Ваське: «Готовсь!» Васька подвинул тазик ногой ближе к себе и замер с ведром, не дыша… Начальник подошел к открытому окну, поставил бутыль на подоконник, открыл его и ливанул его содержимое вниз. Ломок успел поймать первую струю, которая наполнила его ведро до отказа и пока он искал второе ведро, вторая струя ударила ему в голову и спину, обмыла его с головы до ног и наполнила до отказа его старые кирзовые сапоги с голенищами. Он все же, напоследок, поднялся и, зажмурив глаза и раскрыв рот, как советовал Петька, поймал ее ртом, а потом и вторым ведром. Все остальное, что не попало в сапоги к Ваське, впитала засушливая земля под фундаментом здания.
Васька, потрясенный неудачей, сел на землю, снял сапоги и стал, словно маг, на глазах у Сергея выливать самогон из своих кирзовых сапог. Сергей с разинутым ртом даже присел от смеха. К ним уже со всех сторон бежали все нетерпеливые участники этого дерзкого акта. Васька, уже хмельной, сидел на земле и блаженно улыбался.
- Мужики, дайте хоть что-нибудь закусить, а то меня быстро «развозит».
Ребята смеялись и хлопали  его по мокрой спине и голове, довольные его добычей. А вечером они уже справляли в местном ресторанчике «Васькины фиктивные именины», используя свою водку, и конечно не ту, которую Васька вылил из голенищ собственных кирзовых сапог. Ту самогонку они решили профильтровать или очистить марганцовкой, и пить только тогда, когда будут уже в бесчувственном состоянии. Они пригласили на праздник и Валентина, но тот быстро понял, что все это фикция и отказался, предупредив, чтоб они долго в ресторане не засиживались и вели себя достойно, и ушел.
В ресторане было накурено и людно. За дальним столиком  сидел какой-то подозрительный мужик, который бросал исподлобья злобные взгляды на  защитников. Он старался быть незаметным, но его выдавали беспощадные «волчьи глаза», большой рост и небритая физиономия. Скрипнув зубами и зло усмехнувшись, он вырвал из меню клочок бумаги  и что-то написал на ней карандашом. Опрокинув в рот налитую в рюмку водку, он скрыл в огромном кулаке скомканную бумажку и, проходя мимо столика защитников, как бы невзначай, пошатнулся и оперся рукой о край их стола. Защитники сразу же устремили взгляды на его небритую  «рожу», готовые дать отпор в случае агрессии, но мужик, слащаво ухмыльнувшись, пробормотал пьяным голосом.
- Пардон, за беспокойство. Спешу домой…
Он повернулся к двери и чуть пошатываясь вышел на улицу. И тут защитники увидели на столе скомканный листик бумаги. Петька взял,  расправил его… и вскрикнул:
- Е-о мое! Ребята, да ведь это бандит!
Он прочитал записку: «Пейте, скрябы, скоро вам всем придет конец! Лютас». Бойцы повскакивали и выбежали на улицу, но там уже никого не было.


Угон лошадей
 
 Ночью произошли события, которые взбудоражили всю округу. Кто-то напал на соседний совхоз в Малятском районе и увел весь табун совхозных лошадей. Валентину позвонил Вагонис и сообщил о нападении на совхоз и угоне совхозных лошадей. Услышав об этом по телефону, Валентин выругался:
- Вот б…, не было печали!
Он позвал Мишку Попова и Яшку Бурцева.
- Михаил! Давай быстро реквизируй четыре повозки, иди к председателю, пусть дает лучших лошадей, запрягай и быстро двинули на Маляты, там нападение на совхоз.
Мишка с Яковом побежали к председателю. Его давно подняли. И он сам уже спешил к ним. Защитники быстро запрягли взятых в колхозе лошадей и сходу двинулись во весь «аллюр» на  четырех повозках в сторону совхоза. Гнали во всю прыть. В совхоз влетели уже к четырем часам утра. Там был полный разгром. Конеферма была пуста, конский двор и стойла были разбиты. Их встретили несколько перепуганных селян. Они и рассказали, что бандиты напали вечером на совхоз и угнали лошадей в сторону Белоруссии. Защитники, не останавливаясь, устремились в погоню. Времени на отдых не было. Его терять было нельзя. Уйдут бандиты и ищи их потом в лесах. Уже совсем рассвело. На земле и траве были видны свежие следы, оставленные табуном лошадей. Сверившись по карте, Валентин понял: вправо они не пойдут – там болото и топь. Впереди дорогу преграждала речка. А дорога сворачивала влево  - там был мост через речку. Бандиты пойдут только через мост… Созрел план: нужно разделить группу на две части. Одной половиной гнать их по огибающей реку дороге, а второй половине – напрямик через поля, как можно быстрее двигаться к мосту и, опередив бандитов, отсечь их от перехода через реку. Ляйшис, Мишка, Сергей, Яшка, Леонов и Петька Бурцев – самые молодые, помчались напрямик к мосту. Валентин крикнул им:
- Гранаты и пулемет… Гранатами отпугивайте лошадей от моста. Пулеметом прицельно бейте по засевшим бандитам… А мост – поджечь. Тогда кони не пойдут…
- Поняли! – махнул Петька рукой.
И они, как ветер, понеслись наперерез бандитам. Группа преследования, которую вел Валентин, тоже рванулась в погоню. Через несколько минут защитники начали догонять хвост табуна. Бандиты пытались отстреливаться на ходу, но в клубах пыли, грохоте и скачке мечущихся лошадей, понять что-либо было невозможно. Тогда они бросили «хвост табуна» и умчались к его «голове» и разделили табун на две части, пытаясь прикрыться оставшимися сзади скакунами. Первая группа защитников и «голова табуна» с угонщиками к мосту пришли почти одновременно. Еще на ходу,  Яшка Бурцев крикнул Петьке:
- Давай, Петя, прыгай с подводы и бей по всадникам. Иначе уйдут, сволочи, мать их так!!!
Первая тачанка с Мишкой Поповым и двумя защитниками умчалась вперед к мосту. Приближались и передние лошади табуна, гонимые бандитами. Мишка размахнулся и бросил первую гранату на край моста. Взрыв поднял доски, щепки и комья земли, остановил и посеял панику. Ударила вторая граната и с пригорка начал бить  Петькин пулемет. В дыму, в пыли, в грохоте и стрельбе все завертелось, как в кошмарной карусели… Пыль закрыла видимость, и в этом мареве: дыма, пыли и грохота, банда с передним десятком табуна ринулась через мост, прорвала кольцо окружения и умчалась от преследователей в Белорусские леса. Стропила моста, подрубленные взрывами, надломились, и половина моста рухнула, закрыв преследователям дорогу. Бой закончился. Защитники остались на этом берегу реки, а бандиты скрылись с остатками табуна в ближайшем лесу. Переправляться на ту сторону реки  защитники не решились. Петька под прицелом пулемета еще держал кусты противоположного берега, готовый ответить на любой  выстрел с той стороны, когда послышался скрип остальных двух подъезжающих телег с защитниками. Валентин соскочил с телеги и крикнул:
- Эй, стойте, не стреляйте… Это свои! 
 Петька поднял руку и махнул: - Понял!
Валентин и остальные бойцы перебежками, пригнувшись, подобрались к месту засады у моста.
- Ну, что тут у вас? Где бандиты? – спросил Валентин у Петра.
- Да нет их уже здесь, – ответил Петр. – Они наверно уже к Белоруссии приближаются.
- В общем, упустили банду, соколики мои ненаглядные, - съязвил Валентин, не очень довольный концом операции.
- Володя, но они лезли напролом вместе с лошадьми… Что мы могли сделать, - ответил с огорчением Петр. – Да там всего несколько лошадей ушло с ними, а мы их пощипали здорово. Мне кажется, у них там двое или трое раненых… - доложил он Валентину.
- Ладно, - сказал Валентин, - дай-ка очередь по тем кустам, проверь. Если не ответят и все пройдет спокойно, будем собирать лошадей и уходить отсюда…
Петр прицелился и резанул короткими очередями по кустам из «дегтярева». Кусты, подрубленные пулеметными очередями упали на землю -  за ними никого не было…. Противоположный берег молчал.
- Все, ребята, отбой! – скомандовал Валентин. - Собирайте лошадей, грузитесь и поехали домой. Нам здесь больше делать нечего… Защитники начали потихоньку отходить от берега речки.
А банда Карвялиса, которая прорвалась с лошадьми на тот берег и не думала останавливаться и делать засаду. Бандиты старались быстрее оторваться от защитников, и гнали лошадей во весь дух, постоянно оглядываясь. Их было шесть человек, трое из которых были ранены и истекали кровью. Поэтому бандиты сошли с дороги и скрылись в лесной чаще. Углубившись в лес, они остановились, чтобы привести себя в порядок, перевязать раненых и отдохнуть от быстрой скачки. Карвялис, главарь банды, высокий бородатый мужчина, соскочил с лошади и скомандовал:
- Десять минут на отдых и перевязку, а потом в путь. Если не будем спешить, нас догонят и перебьют солдаты. К вечеру мы должны быть в Белоруссии. Продадим лошадей и домой.
Он подошел к раненому в плечо бандиту, спросил:
- Сможешь идти дальше?
Тот скривился от боли и ответил: - Да!
- Нет! – сказал главарь. - Ты и ты, - он показал пальцем на другого, раненого в руку, – вы останетесь! Возьмите двух лошадей и исчезните с этого места. Доберитесь до ближайшего хутора, там и оставайтесь. А когда подлечитесь, тогда и встретимся… А нам надо спешить, - и он отдал команду остальным, - уходим!
Разделившись на две  группы, бандиты двинулись в разные стороны и вскоре исчезли, растворившись как дым в густой чаще сосновых лесов.


Противостояние
 
  С наступлением весны на хуторах и далеких от Алунты селах, активизировалась деятельность националистических отрядов или, как их называли, банд. Григорюнас, начальник штаба объединенных групп, так называемой, Литовской национальной армии, решил собрать все малые разрозненные банды и договориться  с их командирами о согласованных ответных  действиях против установления, и укрепления советской власти в Литве.
Он вспоминал,   как сразу после войны   в тысяча девятьсот сорок пятом году они создавали  совместно с  оставленной немцами  агентурой  большие отряды по несколько сот человек Литовской национальной армии «летувос карейвис» (литовских солдат). Эти армии совершали рейды почти беспрепятственно, по всем «опилинкам» литовской земли. Фронт ушел далеко на Запад, а здесь, в глубинке, в тылу советских войск, у местных советов не хватало сил и средств, чтобы вести антипартизанскую войну с «литовскими националистическими группировками». Это было ободряющее время: казалось, пришел час, когда Литва могла встряхнуться, объединиться и стать независимой от «Союза» Литвой, такой, какой она была еще до войны при правлении Сметоны.
 Григорюнас с теплотой в душе вспоминал те дни. Да, это было их время. Слабые, создаваемые советской властью в небольших населенных пунктах, отряды народных защитников не могли противостоять им. И они контролировали и вершили суды в глубинке: в литовских селах и на хуторах, обходя стороной крупные города и местечки, где стояли сильные гарнизоны советских солдат и защитников. После отхода немецких оккупационных войск, Литва, провозглашенная еще в июне 40-го года Советской республикой, автоматически становилась освобожденной территорией Советского Союза.  И здесь по законам военного времени устанавливалась диктатура сталинского режима правления, где существовала лишь одна партия – партия коммунистов, представителями которой являлись все лидеры Органов государственного управления. Бороться большими отрядами против такого государства, как Советский Союз с его огромной военной махиной было бесперспективно и не разумно. Другое дело – малые группы по 7-8 человек, которые скрываются до некоторого времени в лесных бункерах, а после ухода защитников и солдат местного гарнизона, вновь выходят из своих укрытий и, запугивая население, устанавливают свою, не зависимую ни от кого власть бывших помещиков и кулаков сметоновского правления.
Таким координатором  и начальником штаба всех националистических групп и был он, Григорюнас – известный в своей среде по кличке «Сакалас» – быстрый и неистовый (Сокол). Ему подчинялись и слушались все главари местных банд, считая, негласно, своим лидером, «батьком Махно» и всей верховной властью, оставшейся от старой прошлой Литвы довоенного времени.
Григорюнас тайно объехал и встретился с главарями всех мелких банд в ближних и дальних  опилинках  своего округа. Изложил  им план возможных действий, цели и методы борьбы против Советской власти на ближайшее время. На одном из далеких алунтских хуторов он встретился с Лютасом, Карвялисом и другими известными главарями банд. Разговор был деловой и короткий без застолий и возлияний. Прибывали ночью  по два-три человека, чтобы не привлечь внимания агентов местных органов МГБ и милиции.
Лютас и Григорюнас разговаривали, сидя в зале напротив друг друга, как два хорошо знакомых между собой человека.
- Надо активизировать борьбу, но действовать при этом осмотрительно и тонко. Нужно побольше агитировать. Если надо - и припугнуть местных крестьян, чтобы они не вступали в колхозы, не поддерживали Советскую власть и игнорировали выборы. Поменьше силовых методов борьбы, расстрелов осовеченных крестьян и активистов, которые в последствии привлекут к себе карательные экспедиции Советских войск в эти районы. Лучше тайно внедрять своих агентов на все уровни власти и местного управления, и затем действовать уже изнутри, - говорил начальник штаба.
- Я полностью согласен с вами, господин Григорюнас, - отвечал Лютас. Мы как раз в Алунте над этим и работаем, и кажется есть преспективные начала в этом вопросе. Я не буду сообщать: что, где и когда, чтобы не провалить эти акции, и не засветить наших агентов. Но потом, в случае успешности этих операций, я подробно сообщу вам в раппорте о наших действиях. Думаю нейтрализовать местное МГБ и пощипать местных коммунистов их же собственными руками…
- Это хорошо и похвально, я рад, что вы так прекрасно и точно меня понимаете, - поблагодарил Лютаса Григорюнас.
- А вот необдуманные действия пана Карвялиса чуть было не привели к гибели всей его группы. Каждую операцию нужно очень тщательно готовить. Необходимо все просчитывать и затем уже действовать быстро и эффективно. Кстати, господин Лютас, вам противостоит достойный противник в лице командира алунтского взвода Народных защитников. Как его зовут, напомните! – спровоцировал он Лютаса.
- Зовут его «Володя», он настоящий боевой офицер Советской армии.  Он так натаскал своих псов – защитников, что наши люди уже боятся с ними встречаться, просто какое-то наваждение.
- На то и волк, чтоб сторожа не спали, - усмехнулся Григорюнас.
Далеко за полночь закончив свой разговор, они, тут же чуть вздремнув, еще затемно ранним утром покинули этот хутор, направляясь каждый своей дорогой….
А незадолго до этих событий в  городе Вильнюсе, в здании Министерства Государственной Безопасности, у генерала Вацетиса тоже происходило совещание высших чинов офицерского состава, на котором генерал заострил внимание и дал указание Оперативному отделу Государственной безопасности активизировать действия по раскрытию и скорейшему уничтожению действующих бандформирований на территории Литовской ССР и, в частности, по Вильнюсской области. Генерал был недоволен работой Оперативного отдела, которая, по его мнению, «велась вяло и недостаточно активно, без должной инициативы и мастерства».
Вацетис поднял вопросом начальника Оперативного отдела, полковника Ханова:
- Что это вы у себя там «махновщину» развели какую-то? Среди бела дня у вас под носом уводят целый табун совхозных лошадей, а вы об этом узнаете только когда уже все шито-крыто… сеньорита, извините за рифму. Пока вы тут спите, они гуляют у вас по ночам, где хотят. Это в районе Алунты, да? Если не хватает в Алунте личного состава – поставьте там гарнизон солдат.  Пусть  помогают защитникам охранять совхозы.
- Товарищ генерал, из оперативных данных нам стало известно, что в районе Алунты появился некто Григорюнас - начальник  бандформирований округа. Недавно на хуторе он встречался с главарями нескольких банд. О чем они говорили нам пока неизвестно, но вскоре мы получим эти сведения от наших осведомителей. А пока лишь к нам пришло донесение от начальника алунтского отделения госбезопасности, товарища Вагониса, который просит проверить по картотекам и установить наблюдение за тамошним ксендзом и служителями тамошнего прихода. Есть подозрение, что он имеет связь с одним из главарей небольшой местной банды. Засветился связник, который совершил нападение на одного из сотрудников алунтского взвода народных защитников, - доложил полковник Ханов.
- Полковник, бросьте все силы на нейтрализацию Григорюнаса. Это фигура влиятельная в  сфере бандитов и опасная для нас. Его нужно убрать любой ценой. Соберите данные о месте его нахождения, пошлите туда лучших сотрудников, пусть действуют как хотят, но Григорюнас должен быть немедленно нейтрализован. Вы поняли меня, полковник?
- Так точно, товарищ генерал, - ответил Ханов.
Сразу же после совещания Ханов вызвал к себе в кабинет старшего  оперуполномоченного по Алунтскому уезду майора Согрина и молодого, и энергичного капитана Будрина.
- Михаил Петрович, по полученным сведениям  в районе Алунты действует некий Григорюнас - матерый националист, начальник штаба округа, главарь и вдохновитель всех бандформирований области. Капитану Будрину задача стоит такая. На месте ознакомиться с обстановкой, собрать свежие сведения о местопребывании Григорюнаса от наших связников и   взять его живым или мертвым, как удастся. Но, судя по тем данным, которые имеются у нас, он вряд ли сдастся. Григорюнас идейный враг, опытный, бывалый офицер. Во время оккупации служил в немецкой армии, участвовал в карательных операциях против литовских партизан. Это вдохновитель и мозг националистического движения. Очень хитрый и умный враг, и против него нужно действовать осмотрительно. Так что, товарищ Будрин, вам придется приложить немало сил, чтобы, как выразился Главный,  «нейтрализовать такого противника». И помните, нам не надо количество уничтоженных бандитов, нам нужен один Григорюнас. Если вы это сделаете, считайте, что выполнили свою основную задачу по уничтожению нескольких бандформирований в этом районе. Один Григорюнас стоит десятка таких банд. А для подкрепления вам, в Алунту, направляется подразделение солдат. Я думаю, этих сил будет достаточно для выполнения поставленной перед вами задачи. Это первое. Второе. Соберите данные и установите наблюдение за ксендзом и служителями Алунтского костела. У них есть связь с бандитами. Григорюнас - опытный лис, он просто так не сунется под самый нос алунтских защитников. Видно, его люди ведут наблюдение за действиями и всеми передвижениями в алунтском  гарнизоне.
Получив такие инструкции, капитан Будрин на следующий день рано утром отправился в Алунту, в район предполагаемых действий Григорюнаса. Вместе с ним на одной и той же машине отбыло и подкрепление. Погода стояла хорошая. К месту назначения прибыли во второй половине дня. Будрина с солдатами встретил Вагонис. Солдатам отдали под казарму помещение бывшего склада с обратной стороны универмага. И те сразу же по-деловому начали обустраиваться на новом месте, а Будрин с Вагонисом удалились к Вагонису в кабинет.
- Итак, товарищ Вагонис, - начал Будрин, – я направлен к вам, как старший оперуполномоченный по особо важному делу. В ближайшие дни мы  должны получить все сведения о местонахождении начальника штаба бандформирований Григорюнаса. Где он был, что делал, куда направился? Все, все, все, вплоть до того, где и с кем ночевал… его нужно взять живым или мертвым. Для этого нам нужно посетить, не привлекая внимание, несколько сел и получить сведения от наших осведомителей. А, поскольку, перепоручить это дело никому нельзя, то придется нам с вами вдвоем отправиться, переодевшись конечно в штатское, и добыть эти сведения.
- Хорошо, товарищ капитан, я вас понял. Сейчас распоряжусь насчет повозки и через полчасика мы с вами сможем отправиться, - ответил Вагонис.
Через полчаса они, переодевшись в гражданскую одежду, сели в повозку и отбыли в неизвестном направлении, предупредив о своем отбытии лишь дежурного по взводу.


Кто друг, кто враг?

 
 У начальника милиции Пауловскаса не было своего секретаря-машинистки, а так как сам он не умел печатать протоколы на машинке, то иногда по договору с председателем сельсовета, частенько просил помочь ему в этом машинистку из сельсовета Эльвиру - молодую красивую девушку девятнадцати лет с прелестными каштановыми волосами.
Милиция находилась на третьем этаже здания, занимаемого народными защитниками, как раз над кабинетом Вагониса. Эльвира приходила часто и поэтому защитники ее хорошо знали, и каждый раз были рады ее приходу.  Они даже начали уделять ей знаки внимания. Особенно в этом усердствовал Петька. Ему уже исполнилось семнадцать и он любил приударить за красивыми молодыми девушками, конечно,  без особых последствий. При своей молодости и атлетической фигуре, с красивой физиономией и волнистой густой шевелюрой, Петр был избалован вниманием молодых особ женского пола и с Эльвирой вел себя вполне достойно, не пресмыкаясь и не  падая на колени.
Эльвира, как обычно, пришла по просьбе Пауловскаса, чтобы, как  он выразился, «разгрести его протокольную яму». Часовой у входа встретил ее приветливо.
- Проходите, пани Эльвира, мы вам очень рады.
- Спасибо, - заулыбалась она, кокетливо помахала ручкой и начала подниматься по лестнице. На втором этаже у дежурки на лестничной площадке стоял и курил Петька.
- Здравствуй, Элла! Ты прекрасно выглядишь. Какие у тебя планы на сегодняшний вечер? Может быть встретимся в клубе? – заговорил он с ней.
Дверь в дежурку была  открыта. Из кабинета Вагониса вышел капитан Будрин и начал звонить по телефону в центр.
- Нет, Петя, мне сегодня некогда, - ответила Эльвира.
- Как некогда? Чем это занимается вечерами красивая молодая девушка? – улыбаясь, задержал ее Петр.
- У меня  свои важные женские дела, Петр, и не приставай ко мне, пожалуйста, сегодня, - шутя, парировала она Петькину любовную атаку. - Ой, а кто это к вам приехал? Видно, офицерчик из Вильнюса. Такой вышколенный, - тихо заговорила она, прильнув к Петру.
- Ты угадала. Это проверяющий из области.
- Красивая форма, золотые погоны… Люблю элегантных мужчин, - засмеялась Эльвира.
- Алло, центр? Здравствуйте. Да. У нас все нормально. Скоро будем. Да-да. На днях… - доносилось из-за приоткрытой двери дежурки.
- Ну ладно, Пятрас, мне нужно идти туда, - показала Эльвира пальцев вверх, - к начальнику милиции.
- Ну, тогда завтра, может быть? – не отставал Петр.
- Как знать? Может да, а может нет, - загадочно ответила она.
- Элла, что это ты? – поднял брови Петька.
- Ничего, - засмеялась она, - я просто люблю элегантных мужчин с золотыми погонами, - ответила она, быстро взбегая на третий этаж.
А Петька так и остался стоять с открытым ртом на лестничной площадке.  «Вот хитрюга, - думал он, - но красивая, гадина».
Капитан Будрин зашел в кабинет  Вагониса, и прямо с порога обратился к нему с требованием:
- Мне на завтра нужна группа из 12-14 человек, надежных обстрелянных ребят. Произведем разведку и сбор данных. И еще нужен один смышленый смелый парень - литовец для одной операции. Вы можете сейчас предоставить мне список таких людей? Не называйте их вслух. Запишите на бумаге.
Вагонис взял лист бумаги и начал составлять список для будущей операции.
- А вот его я рекомендую вам для особых действий, - сказал он, передавая список Будрину. Потом добавил:
- Все ребята надежные бывалые бойцы. Уже не раз встречавшиеся в операциях с бандитами и побеждавшие их. Я сейчас позову лейтенанта Жигунова.
Вагонис встал, открыл дверь кабинета:
- Жигунов, Валентин, зайди в кабинет! – позвал он.
- Слушаю вас, товарищ начальник, - сказал Валентин, зайдя в кабинет Вагониса.
- Подготовь-ка группу из этих ребят, - сказал Вагонис, - завтра идете на операцию с капитаном Будриным. Предупреди ребят, собираться рано утром в четыре ноль ноль… Пойдете на Мацкены, а о дальнейшем маршруте вы узнаете от капитана. Берите два пулемета и полный боекомплект патронов. Все, можешь идти, и позови сюда Петра Бурцева, он те места знает и по-литовски говорит хорошо.
Валентин вышел и крикнул Бурцеву:
- Петь! Зайди к Вагонису!
Петр открыл дверь кабинета и спросил:
- Звали, товарищ начальник?
- Да, Петр, заходи, садись сюда, побеседуешь с капитаном Будриным.
Петр подошел и сел за стол.
- Итак, товарищ Бурцев, давайте познакомимся. Меня зовут Анатолий Николаевич, - начал капитан. - Я из  Министерства государственной безопасности. Вас мне порекомендовал товарищ Вагонис для особой операции. Я сейчас введу вас в курс дела, если вы согласны… Ну как, вы согласны сыграть главную роль в этой операции?
 Петр кивнул:
- Да.
- Хорошо! – воскликнул Будрин. - Тогда слушайте. По данным, поступившим к нам, на окраине Мацкен есть явочная квартира Сакаласа – Григорюнаса. Там завтра встречаются его связные. Может быть они несут какие-то важные сведения о нас. Мы должны перехватить этих связных. Узнать, что они хотят передать Сакаласу. Но главное – захватить агента, который несет ему эти сведения. Кто он? Откуда и где работает? Связной Григорюнаса придет первый и будет ждать агента из города. Надо взять его и узнать пароль. Вы на явку пойдете один. Группа блокирует дом и будет вас подстраховывать. Они прикроют вас снаружи, а внутри вы будете действовать самостоятельно. Учтите, связные могут быть прелестными девушками, поэтому особенно не поддавайтесь соблазну и не расслабляйтесь. Это очень опасные враги. Они не будут вас жалеть. Поняли, Петр Ерофеевич? – спросил Будрин.
- Понял, товарищ капитан! – ответил Петька.
Сердце у него усиленно колотилось. Он ощущал какой-то страх и ответственность за то, что ему поручили такое важное и опасное дело, где нужно будет самому решать в доли секунды: что говорить, как действовать. И это уже не кино про разведчиков и шпионов, а его личная умственная и психологическая  борьба с опасным противником…
Лишь только забрезжил рассвет, группа сопровождающая капитана Будрина, вышла из Алунты. До Мацкен добрались без особых приключений. Шли по холодку и не особенно устали. Капитан в сопровождении четырех защитников обошел несколько домов на окраине Мацкен, получил сведения от своих осведомителей. И только после этого указал дом на отшибе, где была явочная квартира. Группа тихо и незаметно заняла позицию возле дома.
Петр, переодетый в гражданскую одежду подошел к двери и постучал:
- Хозяин, к вам можно?
Дверь открыла молодая женщина.
- О, хозяюшка, не найдется ли водицы в вашем доме для идущего странника? – попросил жалобно Петр у хозяйки. Женщина посторонилась, приглашая его войти:
- Заходите. Напейтесь, вода всегда есть в нашем доме.
 Петька зашел внутрь. Хозяйка принесла ему кружку воды. Он выпил воды, осмотрелся и предложил:
- А не надо ли что починить в доме по мужской части?
Женщина оглянулась, посмотрела вокруг:
- Да, мужской работы у нас много и не на день, и не на два… Надо  крышу починить, двери исправить… А чем вы берете за работу: деньгами или едой? – спросила она.
- Могу и едой, если не на день и не на два, - ответил Петр.
- Ну, тогда можете посмотреть у нас крышу на доме, - она повернулась и позвала: - Бируте, выйди-ка и покажи работнику, что нужно починить на горище и в сарае.
Из другой комнаты вышла молодая девушка, поздоровалась:
- Лаба дена (добрый день). Мама, пускай сначала стулья и скамью исправит, а потом уже и крышу доверим, - предложила она, испытывающе глядя на него.
Так как она смотрела на него с недоверием и оценивающе, Петр понял: «Это птичка молодая, да ранняя! Но кто из них связник: мать или дочь?»  Он взял молоток, гвозди, оглядел стулья, скамью. Быстро починил их в присутствии девушки.
- Ну хорошо, - сказала она, - пойдемте, покажу вам нашу крышу.
Вход на крышу был из пристроенного к дому сарая, в котором находилась и хозяйская скотина: корова, свиньи, гуси. Чтобы показать крышу, девушка поднялась по лестнице первая. Когда Петька увидел ее стройные красивые ноги, у него кровь ударила в голову. А в уме крутилась одна мысль: «А может это не она? Может это просто хорошенькая хозяйская дочка? Стоит с ней закрутить любовный роман -и получишь все немыслимые удовольствия».
Он почувствовал, что эти мысли расслабляют его, лишают бдительности, делают рабом этой девицы.
И тут он вспомнил слова капитана: « … не поддавайтесь соблазну молодости и красоты… это опасный враг… это опасно». Он замотал головой, влезая по лестнице наверх вслед за Бируте. Наваждение любви прошло, после того как пришла мысль: «Ведь она тебя сейчас может трахнуть по голове, пока ты млеешь от ее прелестей, и дело с концом…».
Так бы и случилось, потому что от мотания головой и от близости женского тела, он вдруг обалдел и чуть не свалился с лестницы. Бируте повернулась и едва удержала лестницу:
- Что с вами? У вас голова кружится? Может быть с голоду. Вы хоть вчера кушали?
- Закружится от такой красоты, - промямлил Петька. Бируте расхохоталась звонко и привлекающе. Подала ему руку.
- Ну ладно, залазьте уж скорей, хватит вам болтаться на лестнице.
Петька влез на горище, но так и не захотел выпускать ее руку. Они стояли, прижавшись друг к другу, хмельные от чувств влечения и юношеского голода. Петька обнял ее за бедра и начал целовать. Она откинула голову назад и повалилась на  сено, которого там, на сеновале, было много и оно пахло сухими цветами, сладко и опьяняюще…
Внизу, в сарае мычала корова, хрюкали свиньи, гоготали гуси. А за домом уже три часа сидели в засаде, чертыхаясь, голодные защитники. А Петька в это время был в центре действий и, забыв про друзей и врагов, занимался любовью…
Потом они встали,  начали отряхивать сено с одежды, довольные друг другом и радостные от любви, и бурлящих в теле гормонов.
 Мужчина тогда в деревне был на вес золота. Прошло всего два года, как закончилась война. Дефицит в мужской силе был огромный и женщины в деревнях, особенно вдовствующие, готовы были принять любого мужика, который мог мало-мальски удовлетворить их потребности в любви и работе по хозяйству.
- Ты довольна, тебе хорошо со мной? – спросил Петр, обнимая Бируте.
- Еще бы… Мне хорошо с тобой. А как тебя зовут? – спросила она, размыкая его объятия.
- Зовут меня Пятрас, я из Аклуш. Хожу вот, подрабатываю на хлеб да на соль…
- О-о-о! И хорошо подрабатываешь… Многим бабам нравишься, наверно? – сказала она. Потом помолчала, повернулась к нему, - Останешься у нас?
- Если хозяйка будет не против, могу и остаться, - ответил он.
- Конечно, она будет не против. Пойдем я тебе покажу, где нужно починить крышу.
Они лазили по горищу, потом вылезли на крышу сарая. Петька осматривал крышу, находил щели и, закрывая их, прибивал деревянные дощечки.
Наблюдая за домом, защитники из укрытия увидели, как Петька лазит по крыше и стучит молотком.
Васька Ломок загоготал:
- Ну вот, Петька уже прижился. Хозяином стал.
- Тише ты, - стукнул его по спине Серега, - рассекретишь нас, капитан тебя под трибунал отправит.
-  Чего тихо-то? Жрать охота, аж кишки скручивает. Урчат так, что наверно  и в доме слышно, - съязвил Ломок. - А Петьке хорошо. Сейчас пойдет, нажрется яични с салом, да еще и выпьет с хозяйкой, наверно. От лафа ему попалась. В следующий раз пускай меня пошлют.
- Ты, Вася, немного мордой не вышел и нос у тебя довольно длинный, еще зацепишь за дымоход  и свалишь его, - хихикнул Серега. Защитники все рассмеялись. Капитан Будрин подполз к ним:
- Что у вас тут за шум? Прекратите смеяться! А то сорвете всю операцию…
- Товарищ капитан, Ломок просится в дом на крышу… А я ему говорю, что он по конкурсу не прошел, - пошутил Сергей.
- Чего там плетешь, Серега, никто не просится, мы все наблюдаем.
Капитан улыбнулся:
- Ладно, ребята, сидите тихо. Сейчас шесть человек незаметно отползут из укрытия,  пойдут в деревню и где-нибудь в дальних домах пообедают, а потом сменят остальных наблюдающих.
Наблюдение за домом не снимали до самой ночи. Капитан Будрин терпеливо и настойчиво ждал неизвестного связного. И поэтому 12 бойцов, сменяясь по очереди, группой по шесть человек сидели в засаде весь день и пол ночи, наблюдая за явочным домом.
А Петька в это время после сделанной им работы сидел у хозяйки за столом и пил крепкий хозяйский самогон. Хозяйка, изрядно захмелевшая, начала настойчиво бросать на Петьку похотливые взгляды. Увидев, что они с ее дочерью посматривают друг на друга, она сказала:
- Бируте! Иди, стели постель и отправляйся спать, завтра тебе рано вставать, пойдешь к тете Броне, понесешь ей масло и сметану… Так что, давай, иди!!! А я сейчас Пятраса накормлю, приберу все и тоже лягу спать…
Хозяйка  была еще  молодая, ей было всего лишь 34-35 лет. Мужика у нее уже давно не было. Как ушел воевать, так и сгинул. Может, подался в банду, а может погиб на войне. Вот и тешила она себя мечтою, поджидая случайного мужчину.
Петька делал вид, что он захмелел, хотя был в нормальном состоянии. Положение было довольно щекотливое. С одной стороны, еще не угасли ощущения от горячих и трепетных объятий Бируте, как уже нужно было исполнять, непременно, долг хорошего работника с хозяйкой. И над всем над этим висел, как меч, приказ капитана Будрина: «Задержать секретного агента и связную». Итак, если удовлетворить хозяйку – рассердится Бируте. А если они обе его используют и, обманув, предупредят агента – рассердится капитан Будрин и тогда – конец. И  если  оттолкнуть хозяйку, она его завтра же выгонит и он сорвет оперативное задание начальства, завалит так хорошо начатую операцию. И Петька решил: главное звено – это хозяйка, ее нужно любыми способами полностью удовлетворить…
Хозяйка, раскрасневшаяся от  выпивки, постелила постель и позвала его:
- Пятрас, пойдем, я покажу тебе, где ты будешь спать.
Она повела его в комнату с кроватью. Откинула одеяло:
- Вот, ложись, отдыхай, здесь тебе будет удобно … - сипящим голосом сказала она.
- А мне что-то спать не хочется, - подзадорил он.
- А что тебе хочется? – придвинулась к нему хозяйка.
- Хочется с хозяйкой поиграть…
Петька не рассчитал свои силы, потому что тут же очутился распластанным на кровати под упругой грудью хозяйки. У него все поползло перед глазами и он уже не сопротивлялся… Он повторял про себя: задание должно быть выполнено любой ценой, непременно и в срок.
А в это же время в кустах за домом на зябком утреннем ветру в засаде сидели шестеро невыспавшихся защитников: Серега, Васька, Откочис, Ляйшис, Жигунов и Леонов.  И Васька Ломок, как обычно, завистливо бурчал на обстоятельства, сложившиеся так хорошо для Петьки:
- Ну, везет же этому Петру! Всегда, везде первый. В шахматы выигрывает, в шашки тоже. Девок крутит, как хочет. И сейчас, видать, спит с хозяйкой на теплой перине. А мы тут лежим в луже, его охраняем.
- Вась, а Вась,  - поддел его Серега, - а ты что, уже уписаться успел или это лужа от твоих слез? Смотри, Вася, если пойдет запах от твоих  утренних  испражнений, противник сразу тебя носом учует.
- Да иди ты, Серега. Что ты все ко мне пристаешь, цепляешься за всякие мои выражения. Ты знаешь кто ты?
- Кто? – спросил, выжидающе Сергей.
- «Гамер» несчастный!
- А ты, Вася, несчастный ломик, который хочет стать дамским зонтиком, - закончил Серега под беззвучный хохот, корчившихся от конвульсий защитников.
Не смотря на холод Алунтских зорь и тревожную зябкость походных ночей, такие люди, как Вася Ломок, Серега и Петька, вносили веселое настроение и уверенность, поднимали боевой дух и вселяли отвагу в сердца тех бойцов, которые находились рядом в трудную минуту невидимых сражений с коварным врагом.
Лишь забрезжила светлая полоса рассвета, Петька поднялся и вышел во двор покурить. Во двор выскочила и Бируте. Она схватила его за руку и потянула за собой к лестнице, на горище. Когда они залезли туда, она обняла его, заглянула в Петькины глаза:
- Эх ты, изменник… Мой нехороший. Что же ты наделал? А-а-а! Ладно теперь уже все равно. Прощай, любимый! Я ухожу…
- Бируте, стой, послушай. Я тебя люблю. Но я не мог…
- Прощай, я ухожу совсем…
- Нет, ты не можешь уйти. Я тебя не отпущу. Прости меня, но я не хозяйственный работник, я сотрудник госбезопасности… - выпалил  он.
- Что? – еле слышно прошептала она, отступая от него. Ты пришел меня арестовать. Все это время ты играл и лгал мне о любви?
Она закрыла лицо  руками и опустилась бессильно на сено.
- Послушай! Да, я пришел как сотрудник. Но насчет любви я тебе не лгал. Да  я и сейчас люблю тебя. Но тебе нельзя уходить, ты должна остаться. Признайся, расскажи все и тебе поверят… Простят. Я буду добиваться.
- Нет, теперь это уже невозможно. Ты уже от меня далеко-далеко…
Она встала, глаза ее решительно блеснули:
- Ну вот и все, - прошептала она себе. Отойди от меня и отвернись! – сказала она Петру.
- Зачем отворачиваться, - спросил он.
- Затем, что я от страху хочу помочиться. – Видя, что Петька стоит перед ней в нерешительности, она добавила:
- Ты что, вот так будешь стоять и смотреть, как я буду мочиться???
Петька чуть отошел от нее, отвернулся и вытащил пистолет из кармана.
Вдруг он услышал, как стукнула доска на крыше сарая. Он повернулся, но на горище уже никого не было. Петька вскочил на крышу и увидел, как Бируте бежала к лесу. Ему ее уже было не догнать. Сверху ему еще было видно, как разворачивается шестерка его ребят-защитников. Как устанавливают они пулемет в сторону леса… Все это виделось ему, как в замедленном кино. И одна мысль сверлила его мозг: «Сейчас убьют… сейчас ее не станет…».
Он спрыгнул с сарая и кинулся в сторону защитников, вдогонку за нею. Пробегая мимо защитников он крикнул:
- Не стреляйте в нее…
Будрин, услышав Петькин голос, крикнул Ряйшису:
- Давай, бей короткими очередями, отсекай от леса, а то уйдет… Мать твою!
Ряйшис, установив пулемет,  бил очередями перед убегающей девушкой, заставляя ее падать и прижиматься к земле. «Та-та-та! Та-та-та! Та-та-та!» - звенело в ушах бегущего к ней Петра. «Пиц-пиц-пиц!» -  Свистели пули, ударяя и отлетая рикошетом от земли. Он видел,  как вздымались вверх пылевые фонтанчики от удара пуль перед упавшей Бируте. Потом, подбегая, он прыгнул и прижал поднимающуюся и уже готовую к смерти Бируте.  Лес был совсем рядом и следующая очередь была бы последней для убегающей девушки.
Она была в бессознательном состоянии и Петька нес ее домой просто на руках. Хозяйка встретила его причитая. Будрин начал вести допрос. Бируте все рассказала. Теперь  было бессмысленно что-либо скрывать. Да, ее застращали и силой заставили исполнять эти поручения, а потом она втянулась и отступать уже было некуда. Иначе – смерть.
- С кем вы должны были встретиться сегодня? – спросил Будрин.
- Не знаю. Агент будет ждать меня у откоса на перекрестке дорог возле нашего села в десять часов дня.
- Если вы нам поможете, то мы это учтем как добровольное признание и сотрудничество с нами, и это поможет вам в дальнейшем при вынесении приговора.
- Сосед наш должен было подвести меня на подводе до перекрестка дорог, - сказала Бируте.
- Это хорошо. Это поможет нашим планам. А вместо соседа на телеге вас повезет наш сотрудник и еще два будут лежать под ворохом сена на повозке. Так что, готовьтесь. Приведите себя в порядок, успокойтесь. Не нервничайте. Все будет хорошо.
В девять часов утра соседская подвода уже стояла у дома. Все участники этой операции заняли свои места. На место возницы сел очень похожий на крестьянина Галяускас. В повозку под сено с автоматами легли Петька и Серега. Бируте  села рядом с Галяускасом.  И в начале десятого экипаж с группой захвата двинулся на место встречи.
Две следующие подводы, с одним возничим и двумя защитниками под сеном должны были подъехать к месту событий следом с интервалом в три минуты.
Подъехали к перекрестку. К ним на встречу шла молодая девушка.
- Добрый день! – сказала она. И затем уже шел пароль: - Вы не подвезете меня на Мацкены?
- Нет, мы едем в другом направлении.
А дальше она спросила:
-  А  как туда попасть?
Бируте должна была слезть с повозки и начертить ей дорогу на клочке бумажки, а та незаметно вручить ей донесение. Так и произошло. После того, как донесение попало в  руки Бируте, из стоящей рядом подводы выскочил Петька с Сергеем и Галяускас. Когда девушка повернулась к ним лицом, Петька с Сергеем опешили от неожиданности – перед ними стояла в полной красе Эльвира. Наконец, Петька опомнился и подошел к ней:
- Элла, какими путями тебя сюда занесло?
- Иду к своим родственникам на Мацкены, - улыбнулась она.
Подъехали еще две подводы с вооруженными защитниками. И Петька тогда уж сказал ей:
- О-о! Так мы тебя мигом туда довезем.
- Нет, - сказала с сарказмом Эльвира. - Я люблю элегантных мужчин с золотыми погонами…
Подошел капитан Будрин и, подав ей руку, предложил:
- Прошу, пани Эльвира, в мой экипаж!
- Без удовольствия, но спасибо! – ответила она с улыбкой, и подводы с защитниками двинулись на Алунту.


Время действий "Х"...

 
 Хотя наступил лишь только месяц май, но погода на дворе стояла по-летнему теплая. Зелень листвы постепенно покрывала деревья и кусты сирени у дорог манили к себе гроздьями изумительно пахнущих соцветий.
 В эту пору по местным обычаям здесь устраивались праздники. Назывались они «Гягужиняй» по-литовски от слова «гягужис» – май. На зеленой лужайке огораживалась молодыми березками площадка и молодежь танцевала, и веселилась весь день. Играл аккордеон, молодые парни и девушки в национальных костюмах пели литовские песни. Всех охватывало радостное чувство спокойствия и защищенности. Уже давно Алунта стала таким тихим веселым и уютным городком. Здесь устраивались вечера, концерты, спортивные соревнования, даже приезжали артисты из центра. Но для того, чтобы удержать  такое состояние спокойствия и мира, рано утром группами уходили на задания бойцы алунтского отряда народной защиты.
Военное дело изучали здесь как в настоящей армии: проводились стрельбы, излагалась тактика ведения боя, разбирались и анализировались все случаи стычек с бандитами. Составлялся план действий по оперативным данным. Хотя в селах связники были как с той, так и с этой стороны, взвод был грозой бандформирований. Они боялись проводить свои, так называемые, «акции возмездия», как раньше. Потому что после каждой такой акции они попадали в засады, и их преследовали до полного уничтожения.
Днем праздник шел на воздухе, а вечером должен был состояться концерт в местном клубе. Все уже знали по объявлению, что приехали какие-то артисты. Среди них «Пупу Деде» - Гороховый Дядя и обезьяны в клетке с огромными и сильными руками. Клуб был полон людей. Свободные от наряда защитники тоже все пришли на вечер. Как тут пропустить такое событие, оно ведь бывает так редко. Все были навеселе. Петька, Виктор, Вася Ломок, Серега, Назар, Откочис в клубе были вместе, держались группой. Возле клетки с обезьяной они остановились. Серега пошутил:
- Вась, а Вась, на тебя похожа - все время что-то жует, дай ей что-нибудь.
 В это время обезьяна стала кричать, глядя на Ломка. Серега засмеялся:
- Во, видишь, узнала родича…
Васька вместо конфеты сунул обезьяне кукиш из трех пальцев, и повернулся уходить. Но обезьяна, возмущенная таким отношением своего «великого сородича», вытянула лапу и цапнула сильными пальцами за рукав Васькиного пиджака. Рукав с треском оторвался по шву. Васька отшатнулся и заругался на обезьяну. Обезьяна еще сильнее стала орать на него. Все окружающие покатывались со смеху, а Серега подтрунивал:
 - Вась, а Вась, ну что же ты, родственника не признал?
 Тот огрызнулся:
- Да ну тебя, сам ты облезьяна!
  Серега  рассмеялся:
- Вась, да не облезьяна, а обезьяна. Она тебе потому рукав оторвала, что ты обозвал ее облезлой обезьяной.
Открылся занавес и на сцене началось действие. Заиграл аккордеон, начали давать представления артисты. Васька, Серега и вся группа защитников стояли сбоку, прямо в проходе. К ним с шумом протолкнулся через толпу Иван Яковлевич, отец Жигуновых. Он был изрядно пьян, и поэтому постоянно комментировал действия артистов из-за их посредственного выступления. На сцене как раз выступал Пупу Деде. По сценарию он, свернув кулек из бумаги и насыпав в него гороха, должен был поставить его себе на нос. Он старался, но безуспешно. Все галдели и ахали. А отец Жигуновых  комментировал на весь зал:
- Да не поставит он его на нос… Я точно знаю… Он сейчас упадет. Криво ставишь,  «деде». Я вижу… Артист был пьян и фокус не удался.
  Наконец, Пупу Деде возмутился:
- Да выведите этого человека из зала, я не могу при нем работать. Он все время меня сбивает…
  Защитники стали дергать Ивана Яковлевича за рукав, чтобы он успокоился. А он потом сам покинул зал, ругая артистов за низкое качество представления «оригинального жанра».
К защитникам протолкнулся посыльный и сообщил им тихо, что их срочно вызывают в дежурку. Они постепенно, по одному, чтобы не привлекать внимание, уходили из клуба.
В дежурке им сказали, что к четырем утра им необходимо быть здесь в полном боевом  снаряжении. Приехал оперуполномоченный и сообщил, что нужно срочно выдвинуть группу в район села Гирстрейтишки. Поэтому,  все бойцы  должны отдохнуть и быть в «полном здравии».
- Все свободны, - сказал начальник и кивнул Валентину: - Зайди в кабинет.
 Валентин последовал  за ним. Там уже сидел «опер», капитан госбезопасности.  Начальник начал с фразы:
- Валентин, что-то не ладно в нашем «королевстве Датском»… Ты заметил, в последнее время все наши выходы без результата. Кто-то сообщает бандитам о направлении нашего движения и времени выхода из Алунты. Есть данные, что это делают служители церкви. Причем, очень точно, но как? Надо установить слежку и проверить эти сведения, не привлекая внимания ксендза и его звонаря, поскольку это дело деликатное и может вызвать возмущение верующих. А завтра вы сделаете так. Выйдете двумя группами по шесть человек в разных направлениях, а через километр-полтора соединитесь. Группу поведешь ты, Валентин. Вот познакомьтесь, капитан госбезопасности прислан для руководства операцией.
Обсудив детали предстоящей операции, Валентин вышел из кабинета Вагониса. Бойцы были на месте, сидели, играли в шашки в «Красном уголке» рядом с дежурной комнатой отряда.
- Строиться! - скомандовал Жигунов. – Слушай распоряжения по наряду! Первая группа в составе шести человек: Жигунов Виктор, Назаренко, Ананька, Пахарев, Миша и Вася Ломок.
Все засмеялись, засмеялся и Васька.
- Извини, Вася, ты у нас для конспирации проходишь по кличке Ломок, - с усмешкой заметил Валентин.
- А что, меня будут забрасывать в тыл врага? – поинтересовался Вася.
- Не в тыл, Вася, а прямо в пекло, на передовую… Итак, шутки в сторону, в головной дозор: Ляйшис, Назаренко. Направление движения группы - «Юг», уходим по южной дороге. Вторая группа: Бурцев Петр, Галяустас, Откочис, Ряйшис, Попов и я. Направление движения – «Запад», выходим по западной дороге. При себе иметь полный боекомплект по два диска. Первая группа: пулемет  - Ананька, второй номер - Жигунов, вторая группа: пулемет – Бурцев Петр, второй номер -  Откочис, головной дозор – Ряйшис. Готовность – 3.00. Тишина полная. Курить, разговаривать запрещается. Следить за командами по движению рук старшего по наряду. Поняли? Разойтись! Идите, отдыхайте, ребята, завтра будет жарко.
Все начали расходиться.
В три часа ночи вся группа была уже  в здании МГБ. После дополнительных указаний бойцы выходили на улицу  и не спеша двигались по своим направлениям, указанным в приказе еще вчера: на «Юг» и «Запад». Через несколько минут две группы встретились и пошли ускоренным ходом совсем в другом направлении – в сторону Гирстрейтишкяй. Ночь еще и не думала сдавать свои позиции. После часа ходьбы они прибыли на оперативное место и остановились в поле. Вокруг было темно и тихо. Вдруг впереди на хуторе залаяли собаки и раздался выстрел. Группа, в которой находился Виктор, быстро оседлала дорогу и залегла полукольцом на пригорке, недалеко от хутора.
 Прошло минут десять - пятнадцать и тут вдалеке послышался гулкий топот конских копыт. По дороге кто-то скакал. Передовой дозорный крикнул:
- Сток, кас важиоя! (Стой, кто едет).
- Стумбрас (Зубр), - послышался ответ, и мимо пролетел всадник.
-  Бей! – крикнул Ляйшис. -  Это бандиты!
Ананька поставил пулемет «на взвод», и ударил очередью вдогонку. «Та-та-та-та-та», - застучал пулемет, высекая пулями искры на каменной дороге.  Все вдруг ожило и наполнилось гулом, и стрельбой. В небо взлетела осветительная ракета и  вдруг все затихло. Дальше ждать было нельзя, нужно было идти проверять хутор.  Ляйшис шел первым - он знал литовский язык. Он подошел к двери дома и постучал. Виктор, шедший за ним, залег и приготовил автомат к бою.
- Кас ча? (Кто тут) – послышалось из-за двери.
- Алунтос карейвис (Алунтские солдаты), - ответил Ляйшис.
И тут же открылась дверь и прозвучал выстрел в упор, в лицо Ляйшису. Он, ошеломленный, оглушенный выстрелом, нажал не на курок, а на защелку диска и  диск выпал. Беззащитный, он ползал по земле, ища в темноте диск автомата. Виктор смотрел, но стрелять не мог, потому что убил бы своего.  Он все видел: как вышел из дома бандит и, направив на Иозаса  пистолет, тихо начал пятиться за дом, и затем скрылся.  С другой стороны пригорка, где залегла вторая группа, вдруг часто ударил пулемет и началась стрельба. В тусклом свете ракеты Виктор увидел, как кто-то бежал по полю, отстреливаясь из автомата.  Он бежал прямо на них. Ананька оттянул затвор «дехтяря» и выстрелил по нему из пулемета, но пулемет выстрелил раз и захлебнулся. Ананька начал дергать затвор и кричать:
- Витька, что делать, затвор заклинило! Стреляй быстрей, иначе он нас прикончит…. Виктор заругался:
- От, б…, мне  мешает Ляйшис, он лежит впереди. Давай ракету, а я перекачусь чуть в  сторону. Иозас, нагнись и замри, – крикнул он Ляйшису.
Взлетела, наконец, ракета. Бандит был уже недалеко. Он был в форме немецкого офицера, в кителе и кашкете.  В руке у него была граната, в другой - пистолет «парабеллум». Виктор прицелился и выстрелил в него из  автомата. Но тот бежал, как ни в чем не бывало.  Виктор бил и бил длинными автоматными очередями, и у него волосы ставали на голове. Мелькала мысль:
- Вот приближается моя смерть. Не я, так он меня….
Наконец, автомат замолк, – кончились патроны. Тот, кто бежал, как-то осел, сначала на колено, продолжая цокать курком пистолета, потом упал.  И тут дед Пахарев, выстрелив из своей трехлинейки, закричал:
- Все, это я попал в него!
 Бой закончился, но на той стороне пригорка продолжали стрелять. Петька вроде бы заметил лежащего бандита, вернее его ноги, и продолжал по нему стрелять. Как оказалось потом, утром, когда рассвело - это были сапоги, брошенные бандитом при бегстве, голенища их были все изорваны пулями.  Наступало утро, Валентин пошел за подводой на хутор. Там капитан уже допрашивал женщину, связную, которая помогала бандитам, донося на соседей, соотечественников.
- Кто у тебя был? -  спросил  капитан. Валентин услышал, как она засмеялась и ответила:
- Иис Сакалас (он Сокол), вы, скрябы, никогда его не поймаете.
На хуторе запрягли подводу с лошадьми, капитан подошел к убитому, посмотрел, взял его полевую сумку с фотографиями и, посмотрев, сказал:
- Все, ребята, это он - Григорюнас, начальник штаба округа бандформирований. Ну и крупная рыба попала к нам в сети!
 Когда пригнали подводу на  хутор, Валентин подошел к связной и спросил повторно:
- Так ты говоришь, что мы никогда не поймаем твоего Сокола? А это кто?  И он откинул сено с подводы, показывая убитого, чтобы удостовериться в точности при опознании.
- О,  Йезус Мария, скрябы, изверги!
- На войне как на войне, - сказал капитан, - теперь будет поспокойнее в округе.
К полудню  защитники, уставшие и измученные ночными событиями, возвратились в Алунту. В Алунте было тихо и мирно. Виктор нарвал целый букет сирени и счастливый оттого, что он остался жив, и что был влюблен, понес его домой Райке. Он ей ничего не рассказывал. Он просто вручил  ей букет и сказал:
- На, Рая – это тебе.
- За что? - удивилась она.
- За то, что ты красивая и молодая. И еще за то, что нравишься мне – произнес он ей на ухо. Пошел, упал на кровать, и так и уснул, не раздеваясь…


Самовольная отлучка
 
  Виктор проснулся и лежал с открытыми глазами. Перед его взором еще ярко всплывали картинки вчерашнего боя. Он еще и еще раз перебирал в памяти свои действия, оценивая или оправдывая их предопределением судьбы. Потом бросил это бесцельное занятие, вспомнив, что договорился с Ляйшисом об одном приятном и важном для него деле. Он давно мечтал приобрести аккордеон, научиться хорошо играть на нем, как аптекарь Герайтис, который играл по нотам вальсы Иогана Штрауса, и который дал ему некоторые уроки по нотной грамоте. Ляйшис пообещал свести его с одним знакомым мужиком, который согласился продать за небольшую цену маленький аккордеон на двадцать пять басов. Воспоминание об этом заставило его вскочить с постели, одеться и выйти на улицу. Родители знали о его  желании, и выделили ему деньги из своего скудного семейного бюджета.
­ Виктор застал Ляйшиса дома. Он как раз сидел и беседовал с каким-то мужиком из деревни. Поздоровавшись, Виктор, с нетерпением спросил Ляйшиса:
­ Ну что, Йозоп, как там насчет аккордеона? Поедем с тобой за ним сегодня или нет?
­ Погоди, Витя, садись, выпей с нами. Я как раз  сейчас договариваюсь насчет аккордеона с хозяином. Он готов повезти нас на подводе к себе в село, там мы и договоримся окончательно о цене, если, конечно, аккордеон тебе понравится.
­ Мужик приветливо закивал:
­ Тейп, тейп, аккордеонас гярас (Да, да, аккордеон хороший). Я вам продам за небольшую цену.
­ А что ж вы его продаете? - спросил Виктор.
­ Да вот, уже пальцы не гнутся. Когда был молодой – играл. А крестьянская работа, знаете, трудная. Все за вилы держишься, да за плуг, с утра до вечера в земле копаешься. Когда там играть! Если хотите, давайте сейчас и поедем. У меня здесь лошадь с телегой стоит во дворе.
 Выпив и хорошо закусив, они вышли на улицу. Настроение от выпитого у Виктора было приподнятое. Он радовался, что скоро станет обладателем этого великолепного инструмента. «Наконец-то сбудется хоть одна моя мечта», - думал он. Виктор был одаренный и талантливый парень. Хорошо рисовал, особенно карикатуры в стенгазету во взводе. И стенгазета занимала первое место в округе. Он сам научился играть на аккордеоне у Пашкевича. Голодные годы и обрушившаяся на всех война не дали возможности осуществиться его детским мечтам. Он так и не закончил учебу в школе. Родители постоянно переезжали с места на место, срывая учебу.
А были они во многих уголках  Великой страны. Сначала переехали из Кирова в Кременчуг. Купили там дом у немца Миллера с мебелью и с фарфоровой посудой за полцены. Кременчуг затопило водой, начался голод. И они, бросив все, поехали в Семипалатинск. В Семипалатинске тоже люди пухли от голодной смерти, и падали  на улицах. Виктор вспомнил, как он там маленький объелся белены, отравился и чуть не умер. Лежал без сознания и в бреду говорил матери:
- Смотри, мам, стереги мои ноги, а то проглядишь.
 Он выздоровел. Потом они уехали в Манкент, где было очень жарко и они весь день сидели в арыках. У них распухли животы, ножки стали тоненькими, как у рахитиков. Врачи сказали родителям: «Уезжайте быстрее отсюда, пока еще можете. Вам здесь не климат». И, что интересно, из всей семьи один Валентин здесь чувствовал  себя хорошо. Он загорел и был здоров, как местный узбек. И они, быстро собрав манатки, уехали в «Новую деревню», в село, где была только голая степь и ни одного деревца. Там мальчишки, работая в поле на лошадях без седла, только набивали себе задницы, ничего не заработав. Все заработанное пришлось отдать за те кредиты, которые семья получила, приехав в колхоз.
Из «Новой деревни» они подались в Алтайский край и там, доехав до никому не известной станции Топчиха, выгрузились со своим небольшим «скарбом» без денег, и без надежд на жилье и кусок хлеба. Но добрые люди - местные сибиряки, помогли. Мать и отец устроились в МТС. Потом они, не выдержав пятидесятиградусные алтайские морозы,  уехали  опять на Украину в Запорожье. А затем -  война, обратная дорога в Сибирь, Омск, колхоз «Труд», Топчиха, а после войны они очутились здесь в Прибалтике, в Алунте. Трудное детство, разбитые мечты. Неоконченное образование. А душа желала любви и чего-то хорошего. Музыка объединяла в себе все, а аккордеон был для него верхом прекрасных желаний. В Алунте он услышал божественную органную музыку Баха, которую исполняли в костеле во время католических месс.  Она завораживала и очищала его мысли, и говорила о бренности бытия и тела, и вечности души и божественных начал….
-  Ну, что, поехали, - тронул его за плечо Ляйшис.
- Да, Йозоп, поехали, мне не терпится уже, охота скорее взять в руки инструмент и сыграть.
- Успеешь еще наиграться, - засмеялся Ляйшис. - Меня другое волнует. Надо взять оружие, а то -  мало ли что,  места-то бандитские.
Он зашел в комнату, взял с собой автомат, и они с Виктором направились к мужику с подводой.
Из Алунты они выехали утром, ехали живо, изредка переговариваясь, вокруг было тихо и мирно. Никто по дороге им так и не встретился. Проехали Тумасов лес - темное и опасное место, и напряжение прошло само собой. В деревне хозяин аккордеона сразу повез их к своей хате, и Виктору вручили аккордеон. Он держал его и душа радовалась: «Вот оно, маленькое счастье». Аккордеон был маленький, отделанный красным перламутром, но звонкий и с приятным разливистым тембром. Он отзывался на любые вибрации сердца, души и пальцев хозяина. Да, хозяина, потому что Виктор сразу же без лишних разговоров купил его у бывшего владельца. Правда тот уступил пол сотни рублей.
- Ладно, - сказал мужик, - уступлю, но «магарыч» с вас.
И они ударили по рукам. Жена хозяина, приветливая «господиня» засуетилась, накрыла на стол, и гости с хозяином начали обмывать приобретенный Виктором аккордеон. Два часа они сидели, пили и радовались представившейся возможности выпить, и поговорить в редкой компании уважающих музыку людей. Потом захмелевший хозяин поставил на стол еще одну бутыль, и к трем часам их компания была уже готова к любым паранормальным  явлениям. Забыв про аккордеон, они еле двигали языками и непослушными пальцами рук. Через пол часа мужик очухался, понемногу начали оживать и его клиенты. Виктор встал, пошатываясь, к сердцу подкралась тревога. А вдруг  сейчас придут бандиты и эта гулянка – ловушка для них двоих. Надо идти домой.
- Йозоп, вставай, - начал будить он Ляйшиса.
- Нет, ребята, - испугался хозяин, - я вас в таком виде домой не пущу. Я вас отвезу на подводе и чтоб никто не видел вы ложитесь в телегу. Я вас сверху сеном прикрою, а вы не шевелитесь, когда будем ехать через лес, чтоб «лесные гости» нас не встретили.
Он закинул в телегу автомат, аккордеон и уложил на дно пьяных солдат – путешественников. Прикрыл их сверху сеном и повез назад, в Алунту.
Наверное, это был счастливый для них день. По дороге им никто так и не встретился, в лесу никто их не остановил, хотя хозяин увидел, или это  ему показалось со страху, как дрогнули в одном месте в лесу ветки ели от чьей-то руки. Но все обошлось….
В Алунте хозяин отвез домой сначала Йозопа с его автоматом, а потом повез домой Виктора, который еще не очухался от выпитого, и еле стоял на ногах. Приблизительно, но мужик знал, куда его везти. Он подвел его к дому и спросил:
       - Парень, это твой дом?
Виктор раскрыл глаза, положил аккордеон на землю, посмотрел, и замотал головой:
- Нет, не мой. Это дом Ляйшиса….
- Какого там Ляйшиса? От Ляйшиса мы только что уехали, проснись, паренек, - засмеялся мужик. - В общем, давай, иди, ищи свой дом, свою кровать. Забирай аккордеон, - и хозяин оставил Виктора перед его домом в пьяном раздумье, и уехал.
Виктор  немного постоял и поняв, что это действительно его дом, взял аккордеон за ремень и пошел, пошатываясь во двор. Аккордеон волочился у него по земле, издавая растянутыми мехами жалобные звуки походного марша.
На следующий день, проспавшись и придя в дежурку, Виктор и Ляйшис получили нагоняй и три дня сидели под арестом на гауптвахте за самовольную отлучку и за то, что не сообщили никому, куда ездили. Валентин потом долго отчитывал своего младшего брата за его недисциплинированный поступок, который мог бы обернуться большим несчастьем для их семьи.


Танцы под пьяную музыку
 
  В клубе были танцы. В зале собралось много народа. Как обычно, на танцы приходили  все: от мала до велика, от детей до древних, еще способных шевелиться  и  передвигаться стариков. Дети шныряли под скамейками, которые стояли у стен зала, а старики и степенный люд сидел и глядел. Молодые кружились в середине. Здесь главная фигура – это гармонист. Без него ничего бы не было.  С гармонистом договаривались заранее. Его уговаривали, заманивали разными обещаниями, запаивали, закармливали так, чтобы он только играл. Но труд гармониста  был вовсе не в сласть и даже не в радость ему. Гармонист должен был быть очень крепким и выносливым мужиком, потому что его поили самогоном и кормили  как на убой, при этом он должен был стоять на ногах, или, по крайней мере, сидеть на стуле, да еще, кроме этого, играть.  Алунта  - местечко небольшое, здесь таких авторитетов было мало. Главным мастером танцевальных вечеров был  Пашкевичус - сапожник, который жил  за Алунтой, по дороге на Маляты у молокозавода. У него был хороший немецкий аккордеон, дом, жена, но была у него и одна страсть – как все сапожники он очень любил выпить.  И получалось так, что приглашали его с почестями, он играл, его поили, он играл еще азартнее, обожатели в благодарность подносили ему еще по чарке и, в конце концов, он напивался так, что не мог шевелить не только пальцами, но и языком. Потом он просто засыпал на ходу и падал. Возмущенные кавалеры естественно терзали бедного Пашкевича, били по «морде» и он, лязгая клавишами растянутого аккордеона, «давал деру» домой, но танцы на этом не заканчивались, благо  был еще один человек, который спасал ситуацию.
Виктор любил играть на аккордеоне и поэтому часто подменял на танцах побитого, и спившегося Пашкевича. Но сегодня у него было неважное настроение. Они с Петром Бурцевым заступали в наряд по патрулированию. Это значит всю ночь, как неприкаянный, ходить по улицам городка, охранять всех от «непрошеных гостей» – бандитов. Но душа и сердце звали туда, где играла музыка и кружились, танцевали молодые девушки и парни. Виктор оделся и пошел на службу. В дежурной комнате он встретился с Петром Бурцевым.
- Витя, привет, - сказал Петр. - Ну как, заскочим на часок в клуб? Хоть немножечко потанцуем. Там такие девки будут. Выпьем, поиграешь им немножко. Они тебя на руках носить будут, - засмеялся он.
- Нам же в наряд сегодня ночью, - сказал  Виктор.
- До наряда мы еще успеем и нажраться, и проспаться, – захохотал Бурцев.
Танцы в клубе были в разгаре. Пашкевич еще стоял на ногах, но уже был красный и с задумчивым взглядом. Петька мигнул Виктору:
- Вить, посмотри на маэстро, скоро выносить будем. Давай, хватай скорей кого-нибудь, танцуй, а то опоздаем.   
И он первый, пригласив девушку, начал кружиться с ней в середине зала. Виктор стоял, так и не решившись  кого-нибудь пригласить на танец. Но тут он увидел Ванду, дочь Нарушиса, жившего по соседству с ними. Ванда была девка привлекательная, как говорят  «в соку», с полными щечками и красивыми бедрами. Ванда нравилась Виктору, но он знал, что она жила в такой семье, где двери были всегда открыты для мужиков в любое время суток. Нарушис, вечно выпивший, спал на своей кровати, зато посетители обслуживали в это время его жену. Это, конечно, передавалось ее дочерям: Ванде и маленькой Вальке.
Виктор поздоровался с  Вандой и пригласил ее на танец. Она с удовольствием согласилась и Виктор ощущал блаженство от мимолетного соприкосновения его тела с телом девушки. Было так хорошо и приятно, что он готов был тут же признаться ей в любви. Их тела все ближе и ближе прижимались во время танца друг к другу, но тут аккордеон Пашкевичуса, жалобно взвизгнув, замолчал и маэстро безжизненно упал на пол. Поднялся шум, все собрались вокруг сапожника. Мужчины старались оживить его, растирая ему уши и щеки, но все было напрасно. Пашкевич был в полной алкогольной нирване и вернуть его оттуда было совершенно невозможно.
Поняв это, все бросились к Виктору, начали упрашивать его поиграть на аккордеоне. Ванда первая поднесла ему стопку самогона, и начала гладить и обнимать его за плечи.  Это возбуждало в нем гордость и делало его героем сегодняшнего вечера. Он взял аккордеон и начал играть «Синенький скромный платочек». Музыка лилась свободно и плавно, как будто из самого сердца. Ванда, танцуя, благодарно поглядывала на него, вызывая в нем ответные желания. Пашкевича уже давно унесли в угол и как будто забыли.  Есть музыкант, есть музыка - остальное потом! Виктор играл с удовольствием, он прошелся по всему своему репертуару, по несколько раз исполняя один и тот же танец. Кто-то облил Пашкевича холодной водой, он зашевелился и вышел из комы. Его начали интенсивно приводить в чувство. Наконец, он поднялся и Виктор облегченно вздохнул, и отдал ему аккордеон, решив незаметно уйти. Но Ванда его не пустила. Она, разогретая его прекрасной игрой, намертво приклеилась к нему в танце. Пашкевич качался, но играл и музыка его качалась вместе с его пьяным телом. Виктору и Ванде было уже все равно. Ванда заспешила домой и потянула с собой его:
- Ты меня проводишь?-  спросила она. -  Я боюсь одна идти домой, у нас там на улице темно.
- Конечно, конечно, - сказал Виктор, - я с удовольствием тебя провожу.
И они, обнявшись, вдвоем пошли по улице к ее дому. Зашли на ступеньки, Виктор, задохнувшись от чувств, стал  целовать ее и шептать чуть слышно:
- Ванда, милая, я тебя люблю….
Прижал ее к стене, схватив за голые бедра. Ванда и сама хотела этого. Но рядом, на уровне их плеч, висели железные «ваганы» и они мешали ей. Она чуть приподнялась и Виктор в порыве чувств  так прижал ее к стене, что ваганы с ужасным грохотом на всю Алунту полетели со  стены на землю.  Истошно закричали коты под крыльцом, перепуганные до смерти грохотом.  В доме засветились окна. Виктор, бросив Ванду, что есть духу припустился по темной улице домой. На крыльцо выскочил Нарушис с двустволкой и, пальнув в воздух, закричал:
- Грабят!
Этим он окончательно перепугал всех жильцов дома, и они потом еще долго ходили и галдели, обсуждая, что же это такое было. Ванда тоже скрылась и потом, как ни в чем не бывало, пришла и начала расспрашивать:
- Что тут случилось?
 Нарушис спьяну ничего толком не мог объяснить. Он только мямлил:
- Я слышу: грохот, выстрелы, крики, думал,  банда напала на Алунту. Вот я и пальнул.
 А знали все только Виктор да Ванда. Они еще потом часто вспоминали с усмешкой эту неудачную, но милую сердцу любовную встречу.



"Безумный" Ажубалис

 
 После того, как взбудораженные соседи успокоились, Виктор прибежал от Ванды, переоделся. Мать, открывая ему двери, спросила:
- Что там за шум был на улице?
Виктор, сдерживая себя от смеха, сказал:
- Да ничего особенного. Это пьяный Нарушис вышел по нужде и с крыльца свалился.
– Надо же, - усмехнулась мать, - а шума было, как будто дом рухнул. Засмеявшись, Виктор сострил:
- Нет, мам, это Нарушис из двустволки по дерущимся котам стрелял, не удержался и вместе с ванной загремел с крыльца. Я как раз шел и все видел.
Переодевшись, он заспешил в дежурку. Петька уже был там. Улыбаясь, он спросил:
- Что, там Нарушис на тебя охотился, что ли? Я видел, как вы с Вандой выходили из клуба. Потом иду, слышу, в доме Нарушиса шум. Спросил, говорят, кто-то у него ванну хотел стащить и нечаянно уронил?
- Да Нарушис не только ванну, а и жену отдаст за бутылку водки, - сказал Виктор.
Получив у дежурного по взводу оружие с патронами и выслушав инструктаж, они вышли из помещения, вглядываясь в темноту спящей Алунты. Лето прошло. Время катило на осень. Походив по безлюдным улицам местечка, Виктор с Петром присели на ступеньки магазина - главного здания  в городе. В центре Алунты была большая площадь, выложенная булыжником «брук», куда раньше, раз в год приезжали крестьяне на ярмарку, по-местному «Кермаж», торговать своими товарами. Привозили все: продукты, вещи, свиней, гусей, телят, сало, масло. Было весело.  Кермаж был солидный праздник: пили, играли, гуляли. Люди окрестных сел на целый год запасались нужными вещами и продуктами. Здесь из-за дефицита государственных средств на доставку продуктов был полезен именно такой обмен-продажа местными товарами.
На противоположной стороне площади напротив «Универмага» стоял костел с двумя высокими, белыми остроконечными башнями готического стиля с крестами. Справа от костела – дом ксендза, двухэтажное здание милиции и дежурка защитников, чуть правее, на углу дороги на Маляты, было здание почты. Брусчатая дорога спускалась с горы вниз между домом коваля и кузней, поворачивала и по краю кладбища шла через речку по Алунтскому деревянному мосту с перилами  на совхоз.
Виктор и Петр патрулировали по главной дороге, от сельсовета  мимо гимназии, ресторана, от магазина до почты и дальше - до милиции и МГБ.  Было все спокойно и они присели на ступеньки «Универмага». Пока они сидели на ступеньках, Виктора уже начало клонить ко сну. Вдруг Петька толкнул его в бок и прошептал:
- Глянь, кто-то ползет! В темноте было видно, как «что-то» на четвереньках двигалось, переползая дорогу. Сердце у Виктора забилось усиленно. «Бандиты» - подумал он.
 -  Стой, кто идет! – крикнул Петька, оттягивая затвор автомата.
Но никто не ответил, и всякое движение прекратилось. Вдоль стен домов, перебежками, они начали двигаться к неизвестному, застывшему без движений посреди улицы. Приблизившись на несколько метров, Петька еще раз окликнул лежащего. Но тот не реагировал. Тогда Петр взял и бросил в него камешек. Лежащий застонал и опять утих.
 - Вить прикрой, я к нему подойду, шепнул Петру Виктор. Осторожно, готовый ко всему, он крадучись подошел к лежащему. Это был человек, но мертвецки пьяный. Повернув ногой пьяного, Петр выругался:
- Это Ажубалис, пьянь сраная, так перепугал, что я его чуть не застрелил.   
Ажубалис, или Ажубаль, в Алунте был вообще уникальным экземпляром. У него не было ни денег, ни дома, ни семьи. Он спал на улице и жил, наверно, на улице, не работал, но был всегда пьян. Он всегда валялся где-нибудь в пыли или на брусчатке. Его никто не трогал, его угощали, он пил, но не буянил. А где пил, там и спал, просто валялся, где попало. И не болел, не кашлял, не простывал, как бездомный пес  выносил любую погоду.
Виктор подошел к Петьке. Наконец-то вышла луна, и стало немного светлее. Ажубалис валялся посреди дороги с расстегнутыми нараспашку воротом и ширинкой, старые штаны почти не прикрывали его срамное место. Петька рассмеялся:
- Давай намажем чернилами, пусть утром посмотрит, что у него осталось.
И Петька почти бегом двинул в дежурку за чернилами. Он принес синие чернила и кисточку. И они, смеясь, обмазали Ажубалю все, что у него выглядывало ниже пояса. Потом они взяли его за руки и ноги, и отнесли к дому Герайтиса -  алунтского фельдшера-аптекаря. Герайтис имел медицинское образование, был интеллигентным человеком, поэтому все считали его доктором и ходили к нему лечиться. Они положили его у крыльца, а сами ушли, смеясь, и предвкушая интересную ситуацию.
Утром, когда рассвело и все проснулись, Герайтис вышел на крыльцо, и тут заголосил Ажубалис. Он проснулся и решил сходить по нужде, но когда увидел свою мужскую плоть, он обомлел. Весь орган был синим до корня.  Он испугался и, увидев доктора Герайтиса, он подковылял к нему и, указывая на свой пах, начал, заикаясь, выть:
- Доктор, посмотри, что это у меня…что он синий…это гангрена!? А может он отмерз? Доктор, будь другом, дай лекарство. Вылечи меня!
 У Герайтиса волосы встали дыбом. Грязный Ажубаль бегает за ним с синей шкуркой и кричит: «Доктор, помоги!». Но потом, поняв, что к чему, он рассмеялся и сказал:
- Твоя болезнь пройдет после очередного дождя.


Ночной гость
 
 Недалеко от Алунты, у Антакщайского озера, действовала банда Матюлениса. Матюленис был огромного роста, детина сильный, злой и безжалостный, как зверь. Недаром кличка у него была Лютас – Лев… Весть о разгроме штаба и гибели Сакаласа быстро распространилась по округе, по селам, и на следующие сутки дошла и до него. Ночью, когда он был на хуторе у своей любовницы и отдыхал после очередного «любовного вечера», вдруг залаяли собаки. На хутор кто-то шел…
Охрана главаря, состоящая из двух человек, быстро заняла наиболее вероятные места отхода: двери и окна. Матюленис,  мгновенно протрезвев, напялил одежду, хромовые сапоги и схватился за оружие. Его любовница, Гертруда, вскрикнула и кинулась к двери. Он поймал ее за руку и, приложив палец к губам, напряженным голосом сказал:
- Тихо, мяргяле (девочка),  т-с-с! Может это скрябы – алунтос карейвис, не шуми! Сядь в угол!
И,  прислонясь к стене спиной, краем глаз стал оглядывать с опаской пространство снаружи, за окном.
Послышалось какое-то движение, голоса. Собаки, обрывая цепь, бросались и  лаяли на кого-то. Наконец, постучали в дверь условным сигналом. Это был охранник наружного поста наблюдения, который скрывался в хлеву – постройке для скота.
- Кас ча? (Кто там), -  спросил хозяин.
- Сави (Свои), - послышался ответ, - посланник с важным сообщением.
Дверь открыли. В дверях стоял человек в грязном плаще и сапогах, с небритым, неухоженным лицом.
- Я адъютант  Сакаласа, ведите меня к командиру, - произнес он устало и протянул удостоверение. Охранник взял удостоверение, посмотрел на лицо, потом на фотографию, прочитал фамилию. Потом вышел наружу и дал указание наружному наблюдателю:
- Посмотри, все ли чисто, нет ли солдат? Только, смотри, осторожно, не высовывайся!
Охранник исчез во тьме. Через некоторое время он вернулся.
- Все чисто, начальник! Я проверил дорогу и возле дома. Все чисто, никого нет.
- Смотри в оба, - предупредил старший, - чуть что – стреляй, понял?
Он вошел вовнутрь, дверь сразу закрыли, он прошел в комнату к Лютасу, постучал.
- Входи, - послышался голос главаря. - Что там такое?
- Командир, это адъютант Сакаласа. Вот, смотри,  - подал он удостоверение, заверенное печатью и подписью Сакаласа, с фотографией явившегося.  Лютас посмотрел на фотографию, узнал лицо, подпись, печать.
- Веди его сюда, - сказал он адъютанту.
Вошел пришедший с охранником. Лютас выжидательно и пронзительно  смотрел на него.
- Говори! – сказал он напряженно. - Как ты остался жив? Как погиб Сакалас? -  И махнул охраннику рукой. - Уйди.
Охранник вышел за дверь.
Лютас сел к столу и пригласил гостя присесть. На столе еще с вечера стояла закуска: копченое сало, ветчина, колбаса, огурцы, хлеб… и бутыль самогона. Он налил в граненые стаканы самогон:
- Давай,  подкрепись и выпей за упокой души убиенного, -  они молча выпили. – Ну, брат, рассказывай, как все было… Хотя, что теперь рассказывать, все мы так кончим… Эх, жизнь! Ведь недавно только встречались, разговаривали, так же как с тобой. Такого человека потеряли, а!?
- Командир, нас кто-то предал, донес. На хуторе должна была состояться встреча командиров с начальником  и Григорюнасом. По дороге Стумбрас напоролся на засаду солдат. А нас окружили в доме на хуторе. Я пошел прямо, через двери. Выстрелил в солдата в упор и, видно, не попал, а оглушил его. Он упал на землю и валяется. Я слышу - тишина, никто не стреляет, наверно боялись своего подстрелить. Ну, я потихоньку, пятясь, ушел за угол дома. А потом бегом под гору и к озеру, там у них вокруг хутора везде были засады. Я взял камышинку, нырнул в воду, лег на дно,  затаился и дышал через камышинку. Выждал, пока все утихнет и солдаты уйдут. Вот так я спасся. А начальника они заметили и открыли такой огонь, что было видно, как днем, били из всех видов оружия, ракетами светили до утра.… Там, наверно, целая армия была….
- Никакая не армия, - зарычал Матюленис, стукнув от злости кулаком по столу. Это все Вагониса армия, гады! Житья от них нет. Но ничего, они у меня все на заметке! Мы им припомним, - и Лютас вытащил из кармана бумажку со списком фамилий. Вот они! Первый, сука, Вагонис, второй Володька – офицер-наемник, за его голову я бы многое отдал…. А остальных я, как котят придушу вот этой вот собственной рукой, - закончил он.
- А офицер, он хитрый лис, говорят, в разведке служил…. У него все схвачено, никак не могу подловить его людей. Ну, что ж, поиграем…. Еще посмотрим, чья возьмет! – он скрипнул зубами.  – Я им сделаю сюрприз, ответный удар, специально для Володьки и его солдат. А Вагонис потом сам сбежит отсюда, как драный кот, - Лютас зло засмеялся. Потом налил в стакан самогонки и выпил, не закусывая.
- Их нужно выследить, все их повадки. Сейчас главное разведка, - сказал он, хмелея. - А потом всех вот так, - и он провел рукой у своего горла. - А ты  располагайся, отдохни до утра.
Утром банда поднялась и ушла из хутора. Матюленис долго не засиживался на одном месте, боясь доносов и предательства. Он ушел на восток, в леса. Там у него была базовые бункера. Но один человек ушел утром из хутора в другую сторону, в сторону Алунты. Это был связной. Невзрачный и молчаливый работник хозяйки по кличке «Немой». Задание у него было: связаться с служителями костела в Алунте и заставить их передавать данные о всех перемещениях оперативных групп алунтского взвода защитников. Он шел, не боясь, как обычный крестьянин, который отправился за какими-то покупками в город прямо по «большаку» -  главной дороге из Утен в Алунту. Через два часа он уже сидел и разговаривал в доме у костела с работником ксендза - звонарем Антанасом. Ксендз, таким образом, имел связь с бандой Лютаса через подставное лицо, сам, как бы, не участвуя в этом. Но все, что происходило в его окружении, было ему ведомо. Это была «крыша» для Антанаса, который являлся глазами и ушами Лютаса. Разговор шел неспешный, со стороны -  обычный разговор двух  знакомых друг с другом людей: о том, что происходит в мире, что нового в Алунте, почем соль и спички, и керосин для лампы – с натяжками и намеками. Боясь посторонних «ушей», они очень осторожно касались жизни алунтского взвода.
- Лаба дена (добрый день)! – поприветствовали они друг друга и после ничего не значащих фраз о здоровье, присели к столу.
- Какие новости приходят к вам из города? – спросил Немой, показывая пальцем наверх.
- Ах, трудное сейчас время настало, говорят, что скоро будет обмен денег, все дорого, ничего не достать, но власть обещает, что скоро все будет, хотя, откуда оно появится? Нужно самим работать и все запасать. Вон при Сметонасе в старое время жили и все было. А сейчас, немец ушел, русские пришли, коммунисты взяли власть. Многих уже агитируют служить Советам, а неугодных «забирают»  в Сибирь, на ссылку.
- Да, это так, - ответил Немой, - новая метла, по новому метет, но это скоро кончится, наш народ на хуторах и в деревнях собственник, крестьянин и никогда не станет пособничать голодраным коммунистам в создании колхозов. Надо бороться, не сидеть, сложа руки. Главный сказал, от вас требуются данные о дорогах и времени: сколько, куда, когда…. Звоните нам….  «по телефону», - засмеялся он, - мы будем прислушиваться…
 - Если на север пойдут агитировать: сколько человек, столько и ударов, но перерыв после первого, на восток – перерыв после второго, на юг – после третьего, на запад – после четвертого. Звонить будете до двенадцати часов. Все будет естественно и правдоподобно, «имеющий уши да услышит», - закончил он.
В сенях кто-то стукнул дверью и Немой замолчал, и заторопился в дорогу, встал и начал прощаться. Вошла служанка ксендза. Глянула и тихо поздоровалась с ними:
- Здравствуйте, панове. Прошу прощения, что мешаю вашему разговору, но пана звонаря просит к себе викарий. Еще раз прошу прощения, сказала она и вышла.
- Кто она, вы ее знаете, она не «подставка»? – тревожно спросил Немой.
- Нет, это служанка ксендза, уже давно у него работает, - сказал звонарь.
- Смотри, отвечаешь головой. Главный не щадит никого. Если продаст солдатам, то…. – и он провел рукой по горлу. Звонарь испуганно закивал головой. Вышел на крыльцо и осмотрелся. Все было, как обычно, вокруг никого
 - Можешь идти, все тихо. Немой вышел, поклонившись, простился со  звонарем и пошел по дороге в Антакщяй.
В это время за ними уже следили. Наблюдатель, с биноклем сидевший на горище, под крышей двухэтажного здания МГБ, проследил через щель в черепице, как зашел и как вышел «человек с западной дороги», затем он их сфотографировал, и данные записал в журнал наблюдения. Вечером данные о встрече легли на стол начальника МГБ Вагониса.
- Ну, что ж, похоже, что мы не ошиблись: приходил курьер с Антакщей, - сказал он, вызвав к себе Валентина. - Будем с ними играть в их же игру. Теперь нужно  быть очень внимательными во время передвижений, чтобы не попасть в их ловушки. Они постараются подловить нас, устроив засады. А мы будем их дурачить и строить свои засады.
- Проведи работу по этому поводу с личным составом, чтоб не разгильдяйничали и не расслаблялись, - приказал он Валентину.


Охота на хищную рыбу
 
 Весна уступила  место теплым летним дням. Буйно пошла в рост трава. Кусты и деревья оделись в шапки молодых зеленых листьев. Солнце прогревало и оживляло каждый комочек пахотной земли, проснувшийся от зимней спячки, вспаханный крестьянским плугом и засеянный рожью.
Женька с Ефимом - своим лучшим другом, любил ходить на речку, ловить рыбу.  Речка было недалеко, прямо за кладбищем, в пяти минутах ходьбы от Алунты. Место было живописное и удивительно спокойное. С одной стороны речки росли буйные кусты и деревья, камыши и  водоросли с лилиями. С другой – открывались поляны с белыми, желтыми и синими цветами. Высокий западный берег с откосами окаймляли вековые медоносные липы. Словно «алунтские Альпы» возвышались эти откосы над петлявшей внизу чистой прозрачной рекой и мостом через речку по дороге на Маляты, по которому ездили и скрипучие крестьянские повозки, запряженные лошадьми, и гудящие двигателями, трех и пятитонные зеленые машины.
Река имела несколько изгибов и после каждого изгиба открывалась в совершенно новом виде своей красоты. В одном месте она текла быстро и была прозрачна, и чиста как стекло на отмелях, в другом - сразу за поворотом,  тихая с задумчивым омутом, с глубоким дном и кувшинками на воде. В пойме ее южного русла водились угри или вьюны – длинные и гибкие как змеи рыбы, но Женька с Ефимом боялись туда лазить, там было болотистое место. Ловили рыбу в основном с моста или с северного берега из кустов под берегом, где водились голавли. А с высокого моста ловить рыбу было одно удовольствие, потому что дно просматривалось как на ладони, и если забросить крючок с червяком, то можно было любоваться на то, как рыба подходит к крючку, как трогает его губами. У ребятишек это зрелище вызывало невообразимый восторг. Но с моста можно было ловить только полосатых, как тигры, окуней и красавицу речек – красноперку, да еще юркую верховодку – оклейку.
За очередным поворотом русла, за холмом  с деревьями, речка переходила в тихий омут. Это место  называли еще «женской купальней». Здесь и впрямь было самое удобное, укромное и безопасное место для женщин: дно не глубокое, течение тихое, толстые стволы деревьев наклонялись, изгибаясь, к воде и с них как с мостика можно было прыгать и нырять в воду.
Женька, еще с прошлого вечера окрыленный идеей рыбной ловли, сегодня с утра решил податься на речку и наловить целую сумку рыбы. Он даже Ефиму ничего не сказал об этом, потому что Ефим вечно его втягивал в какие-то военные игры и ему приходилось рисовать на досках и выпиливать потом из них деревянные автоматы, и винтовки для всех ребят, так как никто из них так хорошо не мог рисовать карандашом, как это делал Женька. И поэтому во всех военных играх Женька был вечным заместителем Ефима, который выступал всегда в роли командира. Естественно, в их военном отряде всегда были и две отважные девчонки в роли санитарок или радисток - Анька и Валька Нарушите. Но им за каждый «поцелуй» нужно было носить для услады целую пилотку, набитую стручками зеленого гороха, тогда только они начинали по-настоящему «работать» и таскать на своих спинах раненых бойцов и командиров, то есть Ефима и Женьку. Женьке это чертовски надоело и он решил порыбачить сегодня с утра сам, в одиночку. Он взял удочку с леской из свитого конского волоса, банку с червями, сумку для рыбы и подался на рыбалку.
Было еще раннее утро, солнце только-только поднялось над просыпающейся землей. На речке никого не было, и Женька с удовольствием закинул крючок с леской и поплавком в спокойную прозрачную гладь речной воды. Ему повезло – пошел хороший клев. И окуни, как взбесившиеся тигрята, хватали червей на крючке и Женька, видя их «жор»,  подсекал в нужный момент и вытаскивал из воды бьющихся колючих красавцев. Через  два часа, когда клев закончился, он решил поохотиться на щук.
Щуки были ловкие и хитрые хищницы. Они тихо стояли, не шевелясь, у края зеленых водорослей в воде, упорно поджидая свою жертву и уже не промахивались, если маленькая рыбка проплывала где-то рядом. Женька знал как ловить «стоячих щук». Из лески у самой верхушки удилища делалась широкая петля, и леска с петлей подводилась вод голову щуки. Когда петля находилась за жабрами – можно было ее затягивать. Он заметил в воде одну щучку, сделал петлю, тихо подвел ее и потянул с азартом за леску. Рыба забилась на конце его удилища, заарканенная петлей, словно лошадь. Женька и сам от радости чуть не свалился в воду, вытаскивая ее упругое трепыхающееся тело.
Солнце поднялось уже высоко и грело по-летнему жарко, когда у моста на речке появился Альгирдас Откочис, молодой высокий с белыми волосами парень – заядлый рыбак. Он подошел к Женьке, поинтересовался, как идет у того рыбная ловля.
- Много поймал? - спросил он.
- Так себе… - ответил скромно Женька, - пол сумки, в основном окуни и красноперка, да вон одну щучку заарканил…
- О, щучка – это хорошо, - сказал Откочис, - пойду-ка и я немного разомнусь, наловлю рыбки.
- А как ты будешь ловить? У тебя же нет ни удочки, ни сети?
- А я ее руками. Зачем мне сети?
И он, засучив рукава и штаны, полез в воду и начал голыми руками из-под коряг вытаскивать одну за другой плотву и красноперку. Женька стоял, удивленно разинув рот.  «Вот это да! Вот рыбак, – думал он. – Вот ловкач!».
Ближе к полудню на реке появились защитники: Никита и Васька Ломок с винтовкой. Васька с моста увидел щуку в воде у камышей и крикнул Никите. Никита с берега выстрелил в нее из винтовки, но угол полета пули был слишком мал и она, «дзенькнув» рикошетом от воды, ударила в другой берег. Щука, оглушенная ударом пули о воду, все-таки всплыла вверх брюхом на поверхности воды и Васька Ломок, скинув сапоги, плюхнулся, не раздеваясь, прямо в обмундировании в воду и, подплыв к ней, уже хотел схватить добычу, но щука вдруг «очухалась» и, ударив хвостом, ушла в заросли прямо у него из-под носа. Расстроенный мокрый Васька вылез на берег и начал ругать живучую щуку.
- Вот, сука, ведь я ее уже за хвост схватил…
Откочис и Женька, бросив рыбалку, с нескрываемым любопытством смотрели на эту смехотворную рыбную охоту Никиты и Васьки… Откочис подошел к ним и пошутил:
- Щуку нужно хватать за голову, а не за «попу», а ты подплыл и начал лапать ее сзади. Ясно, ей стало щекотно, вот она и сиганула.  Да и какая девка стерпит такое, если ее начнут щупать за  «хвостик».
Никита захохотал, а Васька огрызнулся:
- Да иди ты, Откочис!…
Откочис, улыбнувшись, отошел, а мокрый Васька и Никита чуть подсушившись, еще раза три стреляли в воду и собирали оглушенную рыбу. Ловить что-то на речке уже было без толку и Женька, смотав леску на удочке, подался домой, в Алунту.
А у защитников в Алунте в это время произошло чрезвычайное происшествие – сбежал задержанный на днях в одном из сел связник Лютаса. Утром на допросе у Вагониса он упорно молчал и не хотел давать показания.
- Где сейчас находится Лютас, когда ты с ним должен был встретиться и у кого? - задавал вопросы Вагонис.
- Аш ниека ня жиноу (Я никого не знаю)… никакого Лютаса. Я ни с кем не хотел встречаться. Я свободный литовский крестьянин. Отпустите меня, я никого не знаю, - бубнил он.
- Пойми, крестьянин, если ты сейчас сознаешься и дашь показания, то ты облегчишь свою участь, как добровольно сознавшийся и раскаявшийся. А если нет… то мы тебя отправим в «центр», а там, ты знаешь, и не такие сознавались и тогда тебя ждет Сибирь или еще похуже… А Лютаса мы все равно поймаем!
- Я никого не знаю, - твердил вспотевший от страха заключенный.
- Ну, ладно, не хочешь сознаваться, подписывай протокол и катись отсюда… Завтра мы тебя отправим в «область»…
- Часовой, отведите задержанного в комнату.
- Все, голубчик, с тобою разговоры окончены – иди! – надавил он на психику задержанного.
Валентину, который присутствовал на допросе, он сказал:
- Надавите на него психологически, он сознается, он уже готовый к этому, только боится Лютаса, а еще больше Сибири.
- Товарищ начальник, а мне кажется, вряд ли он это сделает. Он скорее на себя руки наложит, чем сознается, - ответил Валентин.
Задержанный всю ночь не спал, а если и засыпал, то что-то выкрикивал во сне, а утром попросился по нужде в туалет, который стоял вод дворе за зданием МГБ.
В дежурке находились: Жигунов-отец, охранник Галяускас и в красном уголке Петька с Серегой играли в шахматы.
- Охрана, хочу в уборную по-большому, - попросился задержанный.
- Ну что, его вести? – нерешительно спросил у игравших защитников старый Галяускас.
- Конечно, - ответил Петька, -  а то наложит себе в штаны, а ты потом будешь все здесь чистить и мыть.
Галяускас передернул затвор винтовки и вывел заключенного.
- Вы тоже смотрите, будьте начеку, - сказал он им, выходя.
Задержанный зашел в деревянную будку туалета. Галяускас стал рядом с будкой с ружьем наготове, около двери. И вдруг дверь с силой открылась и ударила часового в туловище, выбив винтовку и опрокинув его на землю. Из уборной выскочил задержанный, как лось перемахнул через забор казармы и кинулся бежать со всех ног в поле за костел, под горку, в сторону алунтской бани.  Галяускас закричал и выстрелил из винтовки в воздух. Петька с Сергеем выскочили из дежурки и кинулись к туалету.
- Куда побежал? – крикнул Петька.
Галяускас показал рукой направление. Петька перемахнул через забор и увидел  метрах в двадцати спину убегавшего бандита. Тот сбросил сапоги и Петька сделал то же. Было далековато, но Бурцев был хороший спортсмен, занимался на турнике, бегал на соревнованиях, был очень сильным и смелым парнем. По гирям и борьбе ему в Алунте не было равных. Он со всех ног кинулся догонять убегавшего. Серега и Галяускас далеко отстали, а Петька все бежал и бежал, сокращая расстояние между собой и спиной преследуемого.
Охота началась. Убегавший, как дикий зверь, видя погоню, выкладывался со страху без остатка и бежал все быстрей и быстрее. Петька держал расстояние и особенно не выкладывался, так как  знал, что силы ему еще пригодятся, а у бандита скоро кончится «дыхалка» – он был уверен в этом.
Они уже пробежали двести, триста метров, пятьсот… Преследуемый начал задыхаться. Петька нагнал его и дал подножку… Связник был сильный детина, он упал, а через него зацепился и кубарем полетел на землю и Бурцев. Они сцепились не земле и начали бороться «не на жизнь, а на смерть», то отбрасывая друг друга ногами, то катаясь и давя друг друга руками за горло. Бандит не хотел сдаваться, он ударил Петьку головой в лицо, хорошо, что не попал в нос, и тогда Бурцев озверел. Резким броском через себя он бросил соперника на землю, тот сильно ударился о твердый грунт. Этим и воспользовался Петька, он заломил бандиту руки за спину, выдернул свой кожаный ремень из брюк и связал руки пойманного беглеца.
Когда подбежали Серега и Галяускас, Петька спокойно стоял над поверженным врагом.  Бандита подняли и повели в дежурку.
Вагонис и Валентин уже прибыли туда и знали о происшествии. Вагонис сразу же распорядился надеть наручники на заключенного и следить за каждым его действием. Пригласил Петьку в кабинет, позвал Валентина.
- За смелость и ловкость, проявленную  тобою при задержании опасного преступника объявляю тебе, товарищ Бурцев, благодарность от командования  и награждаю часами и премией в… - он порылся в кармане и вынул оттуда три червонца, - тридцатью рублями, вот все, что у меня есть. Пойди, сынок, выпей за свою «победу». А мы тобой будем гордиться…
- Служу советскому народу, - сказал Бурцев. - Разрешите идти?
- Иди,  гуляй, - махнул рукой Вагонис.
Петька радостный вылетел из кабинета, крикнул:
- Серега, зови друзей, пойдем гулять с девками, начальник наградил премией.
Раздосадованный Галяускас стоял на часах у камеры.
- А как же я? Я же не могу бросить пост.
- А тебе, дядя,  - усмехнулся Бурцев, - премия не положена. Ты упустил бандита. Так что пойди и напейся с горя за свой счет…
И Петька с Сергеем побежали собирать друзей и заказывать столик в закусочной.
Так закончился очередной день алунтской жизни. И у каждого жителя местечка он был по-своему разный…
Женьку с рыбой дома встретили с ликованием. Все восхищались его уловом, особенно щукой. Мать гладила его по голове и говорила:
- Наш добытчик, «кормилец» – уже как вырос.
А Райка, шутя, его упрашивала:
- Жень, а Жень? А меня ты угостишь кусочком щучки?
Женька, смеясь говорил им:
- Да всех угощу, только вот сварите вы мне ее…
Пришел друг Женьки Ефим, вызвал его на улицу потолковать.
- Жень, где ты был весь день? Мы все собрались: Анька, Валька, Тишка, Галяускас.
- Да я ходил на речку, рыбу ловить. Поймал  щуку и окуней пол сумки.
- Жень, вот хорошо, что ты мне напомнил. Завтра пойдем ловить рыбу на озеро, - сказал  Ефим.


Приключения на озере
 
 На следующий день, лишь проснувшись, Женька стал собираться на рыбалку. Еще вчера с вечера они договорились с Ефимом, что сегодня пойдут ловить рыбу на озеро. Решили пойти на Добю озеро, оно было в километрах трех от Алунты по главной дороге на Утену. А вообще-то,  возле Алунты было четыре озера и в каждом из озер водился свой тип рыбы.
На западе, в сторону Конюх в небольшом озерке водились караси, лини и  плотва. На востоке в Антолежском озере – ерши и разная мелочь, а вот на юге в Добю и  Антакщу–озере – солидная большая рыба: щуки, лещи и окуни… Вот туда и решили пойти сегодня с утра Женька с Ефимом.
Пока накопали в огороде червей, снарядили удилища снастями, солнце уже поднялось и они вдвоем пошли по дороге на север. Дорога была широкая, усыпанная мелким гравием и ракушками, она проходила по ровной местности между полями и пастбищами. Лесов возле них не было и по ней ходить было не страшно. По ней иногда проезжали и грузовые машины. В трехстах километрах от Алунты находилась усадьба Кяушиса – дом с большим яблоневым садом, где росли прекрасные вкусные яблоки «Белый налив» и пацаны часто, проходя мимо, туда  заскакивали, чтобы наспех натрусить с деревьев яблок и полакомиться ими, пока дед Кяушис не выбегал из дома с палкой. А другой раз он сам встречал мальчишек и давал им яблоки, говоря:
- Берите, дети, ешьте. Только не бейте и не ломайте ветки…
Сад Кяушиса  сейчас, в это время года, ребят не привлекал к себе, так как яблоки еще были маленькие и кислые. Они спокойно миновали его и зашагали дальше. Они шли, почти не разговаривая. Вскоре дорога пошла под уклон и за песчаным обрывистым косогором круто повернула вправо. И сразу же за этим спуском открылся вид на Добю-озеро. Озеро  было довольно широкое, округлой формы, километра полтора в ширину, с заросшими камышом берегами. Кроме того, дальний от дороги берег был покрыт лиственными породами деревьев и мальчишки туда никогда не ходили: им было страшно залезать в эти густые заросли.
Со стороны же дороги к озеру начинался пологий спуск и в озеро впадал небольшой ручеек, берег был отлогий, песчаный и вокруг росла мягкая зеленая трава. Здесь берег был почти открытый с дороги, росли лишь редкие деревья и небольшие кусты лозняка.
Когда Женька и Ефим подходили к озеру, то услышали какие-то детские голоса, а метрах в пятидесяти от берега плавала перевернутая вверх дном лодка и рядом, держась за нее рукой, барахтался мальчишка. Другой мальчишка стоял по колено в воде и кричал ему, стараясь его успокоить:
- Сейчас я побегу в село за мужиками и за лодкой. Они тебя вытащат, только ты держись. Я скоро вернусь…
Ефим окликнул мальчишку, который уже хотел бежать в деревню за мужиками:
- Эй, бярнёкас (мальчик), давай мы сбегаем в деревню, а ты тут поддерживай своего друга словами, чтобы он  продержался до нашего возвращения.
Парнишка кивнул головой:
- Гярэй (хорошо), только вы возвращайтесь скорей сюда к нам с лодкой…
Ефим с Женькой  побежали в деревню за помощью. Они бежали изо всех сил с одной мыслью: только бы успеть и найти мужиков с лодкой. Сначала  бежали по полю напрямик в направлении хутора. Вбежав, они стали кричать и звать хозяев. Но к ним никто не выходил. Женьке стало страшно. Собака на привязи рвалась навстречу, готовая растерзать их острыми клыками. Они начали отступать, пятясь назад. Вдруг из хлева вышел здоровенный бородатый мужчина. Он поймал их за руки и, подозрительно уставясь на Женьку  и Ефима, спросил угрожающим голосом:
- А ну-ка, давайте говорите, как вы тут оказались? Что вы тут делаете? Ну? Отвечайте!
Ефим и Женька сдрейфили,  поняв, что попали в «лапы» к кому-то из «лесных братьев».
Ефим завопил:
- Ой, дяденька, мы пришли за помощью. На Добю-озере тонет мальчик, вот мы и бежим звать мужиков с лодкой, чтобы его вытащить. Отпустите нас и помогите нам его вытащить.
- А вы-то сами откуда? – рыкнул бородатый.
-  Мы из Антакщяй и бежим туда, но думали поскорей выйдет если забежим к вам на хутор…
- Ладно. Лодки у меня нет. Могу дать вам только веревки. - Сколько там метров от берега до мальчика? – спросил он.
- Метров пятьдесят будет, - ответил Ефим по-литовски.
Мужик отмерил им на локоть три веревки по двадцать метров, и привязал крючок к одной из них.
- Вот, держите, а прибежите, свяжите их все вместе и как-нибудь зацепите за лодку.
- А теперь бегите скорей отсюда, а то можете не успеть…
Ефим начал благодарить мужика:
- Спасибо, дяденька!
- Ладно, идите, пока я добрый… - задумчиво сказал мужик.
Он повернулся к ним спиной и пошел, не оборачиваясь. Женька увидел, как из-за пояса сзади у него торчала рукоятка пистолета. И уже, отбежав от хутора, они заметили, что к хутору приближался  еще какой-то человек, верхом на лошади.
Мальчишки от страха рванули от хутора еще быстрее. Прибежав   к озеру, они увидели, что там уже был еще кто-то. Приблизившись, они увидели, что это – Альгирдас Откочис – заядлый рыбак. Он приехал сюда на озеро на велосипеде. Откочис встретил их радостно:
- О, мальчишки! Ну как вы, сообщили в деревню-то? Скоро они лодку привезут? - начал расспрашивать он.
- Нет, - ответил Ефим, - мы принесли с хутора только вот эти веревки с крюком, тут шестьдесят метров.
- Ах, пацаны, жалко, что вы никого  не позвали из деревни. Ведь мы можем и не справиться … Ну ладно, давайте попробуем.
Он достал из своего рыбацкого мешка несколько мотков толстой лески. Велел, чтобы Женька взял леску за один конец и постепенно отходил с ней в сторону. Так он связал мотка три лески по пятьдесят метров. Потом к середине этой лески он прикрепил крюк с веревками. Второй конец он вручил Ефиму и велел мальчишкам идти по берегу в разные стороны, а сам остался с концом прикрепленной веревки на берегу, напротив перевернутой лодки с мальчиком. Потом он крикнул мальчишке:
- Эй, бярнёкас, как ты там, ты меня слышишь?
- Да, я слышу тебя, но мне холодно и рука затекает…
- Мальчик, ты не бойся, сейчас мы тебя  вытащим. Мы к тебе подтянем веревку с крючком, а ты лишь зацепи крючок за борт лодки и держи его, чтобы он не сорвался, понял меня?
- Да, понял! – ответил тонущий.
Ефим и Женька расходились по берегу все дальше и дальше, и веревка с крючком медленно приближалась к лодке. Когда Ефим и Женька оказались на одной линии с мальчиком и лодкой, он радостно крикнул, что поймал, и зацепил крюк за борт плоскодонки. Альгирдас дал команду всем отходить от озера, а сам стал тянуть к себе лодку за веревку, которую держал в руках. Лодка с мальчишкой медленно, но верно стала приближаться к спасительному берегу. Откочис был хороший рыбак и знал, что спешить, когда вытаскиваешь большую рыбу, никак нельзя. Ее нужно вести медленно по воде, чтобы она не оборвала крючок с леской. Ему хотелось напрячься и потянуть сильнее за связанные веревки, но он сдерживал себя, медленно тянул и тянул к себе эту единственную, связывающую его с жизнью мальчика веревку. Ведь если бы она оборвалась, то помочь мальчику было бы уже нельзя. И поэтому он целых полчаса тянул эту веревку. Когда, наконец, лодка оказалась у камышей, он кинулся и, отцепив руку ребенка от лодки, вынес его на берег. Он упал на траву, радостно закричал и засмеялся. Прибежали  Женька и Ефим. Все вместе они смеялись и орали что-то. Потом разожгли костер, обсушили и отогрели парнишку. Парнишке было лет семь, не больше.
А в это время на хуторе, где побывали Женька и Ефим, началось оживление. Прискакал всадник и здоровенный мужик, который отдал веревки мальчишкам, превратился в хитрого и свирепого атамана Лютаса. Всадником был хозяин хутора и связник Лютаса. Лютас кинулся к нему:
- Антанас, давай-ка, быстро седлай мне свежую лошадь. Мне нужно сматываться отсюда и как можно быстрее. Только что здесь были пацаны, они сказали, что на озере тонет мальчик, я им отдал твои веревки с крюком, но они испугались, наверно догадались, кто я, и уже заложили меня алунтским скрябам.
Хозяин быстро собрал харчи, оседлал свежего коня, приговаривая:
- Свят, свят, свят! Пронеси мимо нас.
Лютас сел на коня.
- Ну, будем живы -  встретимся.
И, ударив лошадь плеткой, умчался в летнюю зелень полей, оставив после себя клубы серой дорожной пыли. Хозяин хутора тоже заспешил, сел на старенький велосипед и подался к озеру за веревками, но, скорее, чтобы узнать не сообщили ли мальчишки солдатам о Лютасе.
Рыбакам сегодня везло, и особенно Альгирдасу. Воодушевленные спасением мальчика, они наконец-то залезли по колено в воду и стали заниматься именно тем, за чем пришли сюда с самого утра. Пока Ефим с Женькой ловили какую-то мелюзгу, Откочис со спиннингом начал ловить на блесну. И вот через несколько бросков,  его леску так рвануло, что Альгирдас «плюхнулся» в воду. Он начал кричать мальчишкам:
- Пацаны! Пацаны! Скорее ко мне. Ребята, на помощь! Тут такое чудовище у меня на крючке болтается. Размером с «Наутилус». Оно меня таскает как пушинку. Держите конец лески. – И он кинул  подбежавшим мальчишкам моток с леской. – Держите, не упустите. Это щука. А может нильский крокодил, а?
Шутя и падая, он тащил рыбу по воде на берег, а рыба тащила его за собой в глубину озера. Эта изнурительная борьба продолжалась довольно долго, пока щука, наконец, не выдохлась. Подоспевший хозяин хутора помог ему вытащить эту полутораметровую рыбину, весившую, наверно, килограммов двадцать. Потом все вместе они сели отдохнуть, разожгли костер. Мужик из хутора вытащил пол-литра самогона и предложил:
- Давай, парень, выпьем по сто грамм за такую удачу. Ведь это же бывает раз в жизни. Это как подвиг… Да, да! Давай пей!
Они выпили, посидели. Мужик все расспрашивал, откуда они. И когда узнал, что они из Алунты, заспешил домой…
Ефим, Женька и Откочис еле затащили щуку на велосипед. Вырезав палки, привязали ее к рулю и сидению, и потихоньку подались домой в Алунту.


Погоня за ночным призраком
 
 Женька и Ефим с Откочисом к вечеру возвратились в Алунту. Откочис вез на своем велосипеде пойманную щуку и все, кто встречался на дороге, останавливались, удивлялись и кивали головами:
- Это ж надо, поймать такое чудовище! Ай да Откочис, вот это настоящий рыбак. Вот герой, а! Вот это настоящий парень – смелый и умелый.
 Молодые девчата-сверстницы подходили посмотреть и Откочис, чтобы подшутить, резко открывал огромную щучью пасть и девки, визжа и смеясь, разбегались. Алдона, дочка Сташкунаса, крикнула, смеясь, Откочису:
- И на какую же приманку ты ее поймал? Наверно, на гуся общипанного?
- Ты не угадала, - отвечал также весело Откочис. - Сначала  я поймал маленькую рыбку. Потом запихнул ей в рот горсть снотворных таблеток и посадил на крючок. Щука, видно съела приманку, окосела и полезла на меня. Я на берег, а она за мной, так на берегу и заснула. Если бы не таблетки, она бы меня изнасиловала.
Девки, довольные, хохотали. А один старый дед, уже глухой, который вышел поглядеть на зрелище, начал переспрашивать такого же старого «глухаря»:
- На что он поймал-то эту рыбину, а?
- Да, говорят, на жареного гуся в таблетках…
- Что, что? – приложил дед ладонь к уху. – Жареного гуся … на ****ках??? Тьфу ты! – Остолбенел он, и потом плюнул. – На что только они сейчас не ловят… Ну и молодежь пошла.
Наконец, Женька, Ефим и Откочис прорвались сквозь толпу зевак и распрощались. Женька сразу же побежал в дежурку к отцу. Там он встретил старшего брата Валентина, и начал ему бурно и несвязно рассказывать о том, что случилось на Добю-озере и как они на хуторе встретились с каким-то странным мужиком, больше похожим на бандита.
- Постой, постой. Какой мужик? Ты расскажи все по порядку. Может, он показался тебе таким от страха, - спросил Валентин.
- Да нет, он нас с Ефимом сначала схватил за руки и говорит: «Что вы тут делаете?». А когда Ефим по-литовски объяснил ему, что нам нужно бежать за мужиками и лодкой, то вынес связку веревок и сказал: «Улепетывайте отсюда, пока я добрый…». И когда, уходя, повернулся, то я сзади за поясом увидел рукоятку пистолета…
- Так, все ясно! – сказал Валентин. Молодец, Женька, что заметил пистолет, это уже факт, а не догадка. А где этот хутор?
Женька рассказал.
- Знаю я этот хутор. Сейчас пойду доложу Вагонису, - и улыбнулся младшему брату. - А ты, смотри, больше не бегай где попало по озёрам, разведчик! Иди быстрее домой, там мать уже, наверно, ждет.
Он проводил  Женьку домой, а сам пошел докладывать Вагонису о встрече  мальчишек с бандитом на хуторе.
Вагонис выслушал его и задумчиво сказал:
- Да, ты знаешь, Володя, я уже чувствовал, кто-то там ходит возле Антакщяй, не Лютас ли там обосновался? Ну, наглец! Как хищник выслеживает добычу. В общем, готовь группу, надо сегодня ночью проверить этот хутор,  полазить там некоторое время и в окрестностях Антакщяй тоже, - сказал Вагонис.
- А, может, подождем? Соберем разведданные, – предложил Валентин. -  И потом, сегодня суббота. В клубе будет какой-то вечер. Ребята хотели посмотреть, потанцевать, отдохнуть, - пытался повлиять на решение начальника Валентин. Ему и самому не очень-то хотелось идти куда-то на ночь глядя. В такой мирный хороший вечер, когда все будут отдыхать и веселиться, лезть под бандитские пули, шастать по топким болотам, гоняться за призрачным Лютасом.
Вагонис пресек его мимолетную расслабленность:
- Знаешь, Володя, у нас нет суббот, воскресений и, тем более, праздных дней. У нас такая работа. Или мы его, или он нас. Лютас ведь не будет ждать, пока мы тут будем гулять и праздновать… Наверно, он что-то задумал. И нам нужно быть постоянно готовыми к его действиям. Опережать или, хотя бы, мешать ему их осуществлять.
- Хорошо, товарищ начальник, разрешите идти готовить бойцов к операции? – обратился Валентин.
- Да, иди,  готовь человек двенадцать к выходу в ночь.
Сегодня вечером в клубе впервые выступала местная самодеятельная группа артистов. Свои же, знакомые всем, молодые парни и девчата организовали драмкружок - кружок песни и танца,  и сегодня должны были дать обширный итоговый концерт. Все готовились к этому выступлению. У Виктора в этот вечер была назначена встреча с Яней. Они уже часто встречались и были в восторге друг от друга. Яня долго смеялась и подшучивала над Виктором, вспоминая о том, как выдворил их с Лосисом из своего дома ее строгий отец, вытаскивая за шиворот по одному из-под бочки с огурцами.
Виктор тоже смеялся, он зла не держал на старого, может быть, будущего тестя, отца Яни – Новицкаса, но дома у них не появлялся. Они встречались то в клубе, то на речке. Дни становились погожие и теплые. Они сидели, гуляли и собирали цветы, вели беседы, не думая о какой-то телесной близости, они просто наслаждались духовно в обществе друг друга. Эта была душевная близость. Они тянулись друг к другу душой и любовались окружающей их красотой природы. Этими цветами, зеленью, пахнущими медом липами и речными заводями, заросшими белыми и желтыми лилиями. Сидели в «девичьей купальне» на стволах деревьев, наклоненных над водой, почти касаясь ее голыми ступнями ног, рассуждали, мечтая о будущем.
- Как хорошо здесь, - восхищалась Яня. - Смотри, смотри – две рыбки.
Она показала пальцем вглубь воды под деревьями. Вода была прозрачной и сквозь нее было хорошо видно дно, камушки и рыбок, которые жались друг к другу, плывя вверх против течения.
- Они, наверно, тоже любят и дружат, как и люди.
Она с интересом смотрела на рыбок. Виктору так понравилось ее искреннее выражение чувства, ее лицо, что он впервые, не понимая как, наклонился и поцеловал Яню. От неожиданности, она инстинктивно отстранила его рукой и он, не удержавшись на дереве, полетел в воду. В купальне было не глубоко и Виктор стоял мокрый в воде по пояс, а Яня с сожалением глядела не него, смеясь, на берегу у дерева.
- Ой, прости, что так получилось, - смеялась она, - я не хотела тебя искупать. Получилось нечаянно. Ну,  теперь тебе придется здесь сохнуть и загорать одному, а мне нужно бежать домой. До свидания! – махнула она ему рукой.
Виктор крикнул ей в вдогонку:
- Яня, встретимся вечером в клубе!
Он  вылез из воды, разделся и стал сушить на солнце свою рубашку и штаны.
Все оставшееся время дня Виктор сушился у речки на траве и потом уже к вечеру пришел домой, погладил высушенную одежду и побежал в клуб. Он не знал, что его искали, что дважды к ним домой прибегал посыльный, что группа сегодня ночью должна была выйти на поиск. Он был под впечатлением от встречи с Яней. Зайдя в читальню, и увидев ее такую веселую и привлекательную, он подошел к ней с мыслью, что сейчас возьмет и поцелует ее. Она вырвалась из его объятий.
- Ну зачем ты это делаешь? Не надо. В служебном помещении… Сейчас кто-нибудь зайдет сюда… увидят… - Она заспешила из читальни. – Пойдем скорей, уже, наверно, концерт начался.
Было восемь часов вечера и концерт уже шел вовсю. Когда они зашли, зал был полон людей. Знакомые девчата, подруги Яни, увидев их, замахали руками, потеснились и усадили их кое-как рядом  с собой. На душе у Виктора было тепло и радостно. Сидели так плотно, что он чувствовал тепло Яниного тела. На сцене происходили какие-то действия, кажется из Шекспира, - повесть о принце Датском, но Виктор их почти  не слушал, он был поглощен ощущением любви к Яне.  В полутьме он смотрел на нее, касался ее рук, стараясь почувствовать ответное влечение в ее действиях. Но она на людях вела себя строго и не позволяла ему этих неприличных действий. Она потихоньку переговаривалась с подругами.
Закончился спектакль. Потом на сцене начали петь и плясать. Для Виктора все слилось в один сплошной веселый шум. У него в душе и сердце шел свой спектакль, спектакль любви и нежности к сидящей рядом девушке.
После концерта они возвращались, держась за руки, медленно шли по спящей улице, почти ничего не говоря. К чему слова: все, что нужно происходило в их сердцах. Им было хорошо вот так идти и молчать, ни о чем не думая, никого не боясь… Он проводил ее до калитки. Дверь открыл ее отец. Увидев Виктора, он позвал его.
- А, молодой человек, это вы! Ну, заходите, заходите в гости…
Виктору было как-то неловко, но, ничего не поделаешь, надо было идти в дом.
Старый Новицкас завел его в комнату и усадил к столу. Пока Яня готовила чай, отец поставил на стол графинчик с наливкой, две маленькие рюмки и спросил:
- Молодой человек, тебя, кажется, Виктором зовут?
 Виктор кивнул.
- Так вот, - продолжил он, - я хотел бы поговорить с тобой о жизни, о ваших отношениях с моей дочерью.
- Ваша дочь мне нравится и я ее люблю, - пролепетал Виктор.
- Очень хорошо! – сказал Новицкас. – И какие у вас намерения, если не секрет?
 - Самые серьезные, самые серьезные, - поспешил заверить его Виктор.
- Вот и прекрасно, - Новицкас налил в рюмочки сладкой наливки и они выпили. – Понимаешь, Виктор, она у меня одна, моя дочь, она сирота, матери нет, мать умерла, когда Яне еще пятнадцать не исполнилось и мы все это время после смерти матери жили одни с дочерью, перебивались как могли, вместе делили горе и нужду, и радости. Поэтому у нее от меня секретов нет, так же как и у меня. Я живу лишь для нее. И я хочу, чтобы она была счастлива. Я не строгий, как вам кажется, я просто хочу, чтобы моя дочь больше не страдала, чтобы с нею не случилось чего-нибудь неожиданного. Чтобы у нее был надежный парень, друг, товарищ, которому можно было бы довериться в жизни.
Он налил еще в рюмки и они выпили. Немного захмелели.
- Эх, друг Виктор, как я хочу, чтобы вы с Яней были счастливы. – Он обнял и похлопал его по плечу. – Ты прости меня, что я так строго поступил тогда. Просто я был взбешен. Пришел домой, а тут такое… Парни без меня разгуливают и прячутся за бочками. Я к такому не привык. Если намерения искренние, то зачем же прятаться?
- Ну, давай еще по рюмке и будем вместе чай пить. А ты, приходи, не бойся старого Новицкаса. Я теперь тебя знаю. Вижу, ты хороший парень, скромный и порядочный. Приходи к нам в гости. Я буду рад за вас, если вы полюбите друг друга.
Яня принесла чай. Они сидели, пили чай и разговаривали тепло и непринужденно.
Новицкас вышел провожать Виктора за калитку вместе с Яней. Он был радостен и доволен их разговором за столом, и тем, что Виктор ему понравился. Старый и строгий Новицкас оказался не злым, а добрым и доверчивым стариком, и Виктор шел домой в упоительном настроении. Дома все сидели и ждали его. Отец и мать накинулись на него:
- Где ты был весь день и вечер? Тут за тобой прибегали несколько раз.
Виктор всполошился, хотел бежать в дежурку, но потом раздумал: «Лучше притворюсь, что пьян, меньше получу в наказание. Он лег в постель и заснул крепким сном…
А группа из двенадцати человек, составленная Валентином и возглавленная им, вышла из казармы и вечером тихо ушла на задание.
Уже было темно и улицы Алунты опустели. Все жители были на спектакле в клубе. Проходя мимо него, молодые парни видели светящиеся окна клуба и мысленно были там, в клубе, где сейчас находились их знакомые и друзья, там, где были их девчата.
Через час ходьбы они сошли с главного тракта, и двинулись прямиком по полю, через топкий и болотистый луг. Уже опускался туман и было плохо видно. Очертания деревьев начали расплываться. Где-то впереди послышался конский топот и звяканье уздечкой. Бойцы остановились. Валентин подал знак: «Внимание! Оружие к бою!» Вернулся головной дозор: Сергей и Ряйшис.
- Володя, - сообщили они, - там впереди за болотом кто-то есть. Нужно сойти с тропы, а то как бы не напороться на засаду.
Валентин дал команду и группа свернула с тропы и, не распыляясь, пошла в обход болота. Шли молча, настороженно, на расстоянии видимости друг от друга, готовые ко всему. Вдалеке, на хуторе, залаяла собака… Еще несколько шагов и вдруг: «Пур-р-р-х!». Из-под  ног Мишки Попова вырвалась с шумом какая-то сонная птица. От неожиданности все замерли и вскинули оружие. Мишка вскрикнул и чуть не пустил очередь из автомата, потом встал и начал тихо смеяться:
- Ну, товарищи, так можно и обосраться в дороге!
Все тоже присели от тихого смеха. Оцепенение прошло и напряжение улетучилось. Все сразу успокоились и приготовились к движению. Пошли дальше на звук уздечки, и в тумане на лугу увидели две стреноженные пасущиеся лошади. У всех отлегло от сердца. Подошли ближе к хутору, там все было спокойно: собаки молчали, огней не было. Чтобы не всполошить округу, на хутор не заходили, а решили идти назад через болото, по той же тропке, чтобы выйти в темноте на большую дорогу. Когда начали проходить болото, Валентину вдруг показалось что-то необычным, что – он не мог сразу понять. Потом он остановился, глянул вправо от тропы. Там стояло небольшое деревце – елка. «Стоп! – подумал Валентин, - откуда здесь взялась елка. Когда мы сюда шли, никакого дерева здесь не было». Валентин подозвал Мишку Попова - он был фронтовик и самый опытный в группе.
- Мишка, а ну-ка проверь эту вот елочку. Что-то она очень подозрительная.
Мишка с готовностью откликнулся:
- Володя! Сейчас сделаем…
 И он бегом направился в сторону елочки.
Вдруг елочка ожила и побежала, потом упала и кто-то уже вместо елочки, прыгая по кочкам, быстро помчался в сторону озера. Мишка припустился за ним, он гнался долго, но где там! в темноте, в тумане, разве догонишь убегающего в страхе за свою жизнь человека. Чтобы не потеряться, не отстать от группы и не получить бандитскую пулю в лоб, он повернул назад. Вся группа уже шла к нему навстречу.
- Ну что, Мишка! Как дела? – крикнул, подбегая к нему Валентин.
Мишка развел руками:
- Я не мог его догнать, Володя, он как дерганул по кочкам! Как лось! Куда там мне гоняться  за сохатым?
- Ну, ладно. Все собрались? – проверил Валентин группу. – Быстро выходим на дорогу и идем в Антакщяй. Хватит на сегодня. Набегались. Уже скоро полночь. Вперед, на Антакщай! – он подал группе сигнал рукой. Петька, Сергей, Ряйшис, Гердвилис, Ляйшис, Леонов Яшка, Вася Ломок и Фион, выстроившись в цепочку, один за другим подались быстрым шагом в сторону Антакщяй.
Через день, когда возвратилась группа, Виктор  получил взыскание - за отлучку без предупреждения, один день он просидел на гауптвахте.


Под сводами храма
 
 Виктор проснулся рано утром. Было воскресенье. На костеле звонили колокола, созывая прихожан в праздник на утреннюю молитву. Виктор вышел на улицу, и там вдруг встретился с Яней. Он обрадовался ей.
- Яня, здравствуй! Куда это ты так рано? – спросил он, подходя к ней.
- Иду в костел, маму помянуть надо, свечку поставить… А ты хочешь со мной пойти? – спросила она испытывающе.
- Хочу! – радостно ответил Виктор, хотя и знал, что за это могут наказать по комсомольской линии, если узнают. Но он был в гражданском костюме и никто на него, казалось ему, не обратит внимания.
Они поднялись на пригорок к костелу и вошли в него. Внутри костела где-то вверху играл орган. Его пронзительные звуки, казалось, заполняли все пространство от земли до небес, и высокие своды храма резонировали, повторяя эхом, божественные мелодии Баха. В костеле было просторно и величественно: горели свечи перед иконами, прихожане сидели на специальных скамеечках со столиками, молились, читали Евангелие.
Виктор стоял внутри, у высокой колонны, боясь пройти вглубь костела. Он не знал, что делать. Молиться он не умел и не знал молитв, но эта величавость колонн и высота расписанных сводов потрясли его воображение. Органная музыка врывалась в душу вздымающими потоками и уносила куда-то далеко-далеко в солнечную синеву небесных сфер. А слова проповеди священника, монотонно звучащие на неизвестном латинском языке уводили его сознание в какие-то далекие неведомые миры…
Подошла Яня, взяла его за руку и сказала шепотом:
- Ты что здесь стоишь? Пойдем поближе к алтарю… Видишь, как здесь красиво…
- Да,  - прошептал в ответ Виктор, и покорно пошел за нею.
- Когда я буду выходить замуж, мы обязательно с мужем обвенчаемся, - вдруг сказала она. – Представь, что я твоя невеста, а ты мой жених…Представил?
- Нет, - ответил Виктор, - не могу себе представить этого.
- Почему? Ты не хочешь?
- Нет, - прошептал он ей, - наоборот… Я хочу, но нам не разрешат это сделать. Ведь ты дочь коммуниста, а я работаю в МГБ. Меня сразу же уволят. А тебя отец отстегает ремнем.
- А я все равно обвенчаюсь, - прошептала она.  – Говорят, венчание – это согласие небес на счастливый брак, и это счастье будут охранять ангелы.
- Тише, тише… - прошептал ей на ухо Виктор. – Не высказывай своих сокровенных мыслей вслух заранее, а то их может украсть дьявол. Так у нас говорят в народе.
- А я вот слышала, что то, что ты сильно захочешь, то и произойдет.
- Вот и хорошо, пусть будет так как ты хочешь.
У него вдруг закружилась голова и какая-то сила начала  выталкивать его из храма.
- Яня, пойдем уже домой, -  шепнул он ей.
- Нет, я еще останусь здесь до конца службы. Нельзя уходить раньше, если любишь  и уважаешь Бога. Но ты ведь атеист, тебе можно, ты и молитв наших не знаешь. Иди!
Виктор потихоньку вышел из храма. Он еще долго стоял на паперти, пока пришел в свое обычное состояние. Снаружи мир казался ему совсем другим: пели птицы, светило солнце, и с высоты паперти Алунта казалась какой-то  новой и совсем незнакомой – такой он видел ее впервые…
Он так задумался, что не заметил, как к нему подошел бородатый мужик, который, видно  также как и он  вышел из костела.
- Кас жюри, бярнекас? (Что смотришь, парень?).
Виктор от неожиданности вздрогнул.
- Гражис местялис? Тейп?  (Красивое местечко? Да?).
- Тейп, тейп! Алунта гряжея! (Алунта красивая!) – ответил Виктор на плохом литовском языке.
Мужик удивленно посмотрел на него и перешел на русский.
- Видно, ты не литовец, парень, и говоришь еще плохо по-нашему!
- Да, я не местный… вот, пришел посмотреть, как у вас молятся.
- Ну, и как? Не так как у вас, православных? – спросил бородатый.
- Да! Не так! Но я и по-нашему не умею…
- Понятно… Атеист, значит, комсомолец. Наверно с кем-то пришел?
- Да, я пришел с девушкой…
- Знаем, знаем…С девушкой, с бабушкой… Глаза и уши Вагониса. Все ищите, следите. Даже в храм  от вас нельзя укрыться. Смотри! Если долго здесь хочешь прожить, меньше ходи с девками, а то ведь они могут завести в такие места, откуда потом не выберешься. У литовцев ведь тоже есть «глаза и уши», – он зловеще ухмыльнулся. – Ну, будь жив-здоров, - он начал быстро удаляться от Виктора, и вскоре скрылся из виду.
Как Виктор ни старался увидеть, куда он пошел, он все же потерял его из виду. В душе у Виктора остался осадок от неприятного разговора. Он вспомнил его недобрый взгляд, ехидную ухмылку и по спине прошел тревожный холодок. А не лесной ли это «братец» с ним  разговаривал? Уж очень у него был нехороший волчий взгляд. Они непримиримые и безжалостные враги, и даже здесь, под сенью алтаря, идет невидимая война между силами добра и зла, между религиями, людьми и властью. Ведь Бог един для всех в законах, в любви и справедливости, почему же тогда каждый трактует его по-своему, старается найти оправдание или отмаливание своих грехов и жестокости в его святых храмах? Каждая религия, и даже каждый живущий человек старается приспособить его законы и истины к своим законам  абсурда и невежества. Старается иметь какую-то выгоду и наслаждение за счет боли, и угнетения других. Там, где нужно каяться в совершенных грехах и своей несправедливости, человек старается получить оправдания своим поступкам, чтобы потом опять с новыми силами совершать еще большую жестокость и несправедливость.
С такими невеселыми мыслями Виктор шел из церкви к клубу. На перекрестке улиц, из-за угла ресторана, вдруг с шумом выскочила повозка с бешено мчащейся лошадью, в которой стоял и хлестал коня тот бородатый мужчина.
- Эй! Берегись! – закричал он. Виктор успел отскочить в сторону, упал и покатился к обочине.
Валентин, который увидел Виктора и шел к нему, закричал и кинулся за повозкой:
- Стой, гад! Стрелять буду! – вырвалось у него, хотя стрелять ему было не из чего и догнать повозку было невозможно. Бородатый повернул голову и, оскалив зубы, зло усмехнулся и крикнул:
- Смотреть надо как следует, придурки!  Но-о-о! Моя быстрая… -  хлестанул он вожжами мчащуюся лошадь, и его повозка скрылась за оградой костела.
Валентин подбежал к Виктору:
- Ну, как ты? Не ушибся?
- Да, все в порядке… Несколько ссадин да синяков, а так вроде цел, - ответил Виктор, вставая и отряхиваясь.
- Что у тебя с ним произошло? – тревожно спросил Валентин.
Виктор слегка замялся:
- Понимаешь,  я зашел с Яней в костел…
- А что это тебя туда понесло? – удивился Жигунов - старший.
- Никогда внутри не был. Потом я вышел. Стою, смотрю, задумался. Вдруг подходит какой-то мужик и обращается ко мне по-литовски. Потом понял, что я не литовец и говорит: «Что? Все вынюхиваете? Следите уже и в костеле за нами. Ну смотри!». И ушел. Я и  не подумал, что он вдруг на меня набросится. Хотя что-то в нем такое неприятное было.
- Так! Мне кажется, ты нечаянно вляпался во что-то, братуха. Помешал им. Они подумали, что ты за ними следишь. Тут дело не чисто. Надо взять это на заметку. Возможно, здесь их резидентура находится. Прямо у нас под боком… Если это так - то задумано просто гениально. Ну, сволочи! Не даром униаты славятся  в мире своей разведкой… 
- Ну, вот что, братуха. Больше   туда - чтоб ни ногой! Не спугни нам их. А я  об этом случае доложу Вагонису. Мы подумаем и начнем с ними свою игру… Мужик этот с бородой, наверно, их связник, и в следующий раз если придет, то бороду уже сбреет, чтоб не узнали. Ну а ты о том, что случилось никому не рассказывай, и о нашем разговоре тоже.
- Ты, Витек, иди скорей домой, почисти костюм и если мать спросит, скажи, что запнулся и упал. И своим тоже ничего не рассказывай. Все это должно остаться в глубокой тайне. У них тут везде есть «глаза и уши», так что будь бдительный. Ну, пока! Сам-то ты дойдешь домой?
- Да, все нормально, дойду. Не беспокойся, - сказал Виктор.
Валентин попрощался с ним и пошел писать рапорт начальнику. Через час Вагонис уже знал о происшествии. Они сидели с Валентином в его кабинете и вели беседу, разрабатывая план, как начать эту тонкую и сложную игру с хитрым и умным противником.
- Сначала установим ежедневное скрытное наблюдение  за служителями костела. Кто к ним ходит из селян. Хорошо бы того мужика с бородой засечь, откуда он, с какого хутора. И надо об этом доложить в управление, в Вильнюс. У них там есть агентура, может, они там и подскажут, кого взять на заметку. Наведут на след того бородача, - рассуждал Вагонис. – Ну, ладно! Завтра я  еще об этом поговорю со своими осведомителями. С завтрашнего дня и начнем.


Бегство из западни
 
 Лето было в разгаре. В полях набирала силу рожь, высокая и  подвижная как море. И ветер набегал волнами, гнул к земле ее зеленые, еще  легкие  колосья. Синели васильки  среди ржи и белые веселые ромашки у обочин дорог махали под ветром своими гибкими как ресницы лепестками. В садах уже раскрылись первые пионы, источая по вечерам  запахи, одурманивающие сердце и душу, и зрели уже первые яблоки «Белый налив» в саду-усадьбе Кяушиса, недалеко от Алунты.
Петр Бурцев знал точно, что в Аклушах, в деревне, которая находилась возле Алунты, должны быть танцы. Соберутся юные сельские девчонки, и он решил любым способом попасть на этот танцевальный вечер молодежи. К тому же он еще исполнял тайную миссию, о которой не знал никто, кроме него и Вагониса. Он выполнял  иногда такие разведывательные задания, посещая сельские праздники, фиксируя  и запоминая все подозрительные движения и встречи местных парней, ведь он хорошо знал некоторых из них, родился здесь и разговаривал на русском и литовском языках одинаково легко и свободно.
Петька был красив и молод. Высокий и стройный, атлетического телосложения, он своей кучерявой шевелюрой привлекал к себе внимание юных красавиц. Но как и все юноши в семнадцать лет, не придавал большого значения этим взглядам и вздохам. После того, как бандиты схватили и расстреляли его отца там в деревне, где он родился, якобы за то, что тот угонял и продавал лошадей, хотя это было обычной ложью, семья Бурцевых переехала в Алунту.  И Петр еще пятнадцатилетним пареньком устроился, а вернее его принял Валентин Жигунов на свой «страх и риск» в алунтский взвод народных защитников. Он был сильным, веселым, смекалистым и отчаянно храбрым молодым бойцом, любил подшучивать и очень хорошо играл в шахматы. Валентин в это время женился на его сестре Капитолине и всячески помогал его семье устроиться здесь, в Алунте. Валентин научил его игре в шахматы, и вскоре сообразительный паренек был уже местным чемпионом, сражаясь в шахматных баталиях в клубе и «Красном уголке» взвода.
И вот сегодня, как только стало садиться солнце, Петька, переодевшись во все штатское и  захватив  с собой наган, направился в Аклуши на танцы. О его уходе из взвода никто не знал, даже Валентин, поэтому, в  случае опасности, поддержки ему ждать было не от кого. Но он верил в свою счастливую звезду, и что все будет как и всегда – хорошо!
Когда он пришел в деревню, танцы были уже в разгаре, и молодые длинноногие девчата кружились вовсю под аккордеон в ритмах литовских танцев и мелодий вальсов. Людей было довольно много и поэтому на его приход никто не обратил внимания, поскольку там были многие из других деревень.
Осмотревшись, Петр пригласил на танец одну из красивых девочек, которые стояли рядом. Было еще светло и молодежь танцевала прямо на улице, напротив местного сельского клуба, огороженного жидкой изгородью со всех сторон. Девчонка попалась красивая и Петьке очень хотелось прижать ее к себе в танце, но он боялся, что наган, который был у него в кармане, выдаст его, когда он раскрутит ее и она нечаянно в движении коснется его своим телом. И он постоянно был начеку и держал дистанцию в танце. Это выглядело довольно странно, потому что глаза говорили одно, а тело делало другое, и девушка это чувствовала, но она имела ввиду другое и поэтому только загадочно улыбалась. Видя, как она улыбается, Петька и сам развеселился, и начал заговаривать с ней.  Сначала он спросил у нее, как ее зовут. Девушка весело ответила: «Угадайте!» и кокетливо посмотрела на него.
- Ну если я буду перебирать все женские имена, то и танцы, наверно, уже кончатся, а мне бы хотелось с вами познакомиться, и называть вас по имени.
- Меня зовут Марите.  А вы откуда?
- Я из Аклуш, - и после того, как она сделал удивленные глаза, добавил, - родился здесь, а зовут меня Петр, - и добавил, смеясь, -Великий!   
- Да уж видно, что великий, - рассмеялась Марите, - вон какой высокий, что аж сгибаетесь.
- Да это я  не от того сгибаюсь, что великий, а боюсь вам на ноги наступить, - пошутил он.
Так, разговаривая полушутя и полусерьезно, он танцевал с Марите, оглядывая окружающую толпу танцующих и вновь пришедших. Вдруг он увидел, как подошла группа вооруженных мужчин с автоматами и пулеметом. Они встали на входе, некоторые сняли тяжелое оружие и поставили у изгороди.  У Петьки   екнуло  сердце. Он начал  соображать, как выйти из этой опасной ситуации. По внешности было видно, что это не «наши», не защитники. «Наверняка это бандиты, - подумал он, - и если они сейчас начнут проверять, то мне «крышка». Что могу я сделать со своим наганом против их пулемета?» И он решил незаметно исчезнуть. Выбрал темное подходящее место во дворе, где была щель в изгороди, и решил незаметно  туда перемещаться
 Музыка на время замолкла и он стоял в толпе, наблюдая за вставшими у входа вооруженными людьми. Уже смеркалось. Бандиты тоже, видно, наблюдали, выискивая среди селян подозрительные лица. Напряжение нарастало… 
«Сейчас или никогда», - подумал Петр. Он нагнулся, и когда его закрыли впереди стоящие люди, сел и протиснулся в пробитую дырку забора.  И очутился в густых зарослях крапивы и конопли почти в рост высотой. Он не стал продираться сквозь них, так как это было бы заметно по качающимся верхушкам, а пополз вдоль забора на задворки, подальше от входа и вскоре очутился за домом, а дальше шло поле, трава, кустарники. Сориентировавшись, куда ему ползти, Петр еще несколько метров полз на карачках до ближайших кустов и затем, таясь и нагибаясь, перебежками подался напрямик, через поле ржи к дороге на Алунту.
Уже спустились сумерки, дорога еле просматривалась, Петр шел ускоренным шагом, спотыкаясь о камни, держа руку с наганом у пояса, готовый в любую минуту выстрелить, но все было тихо, никто его не преследовал, он выскочил из «пасти смерти» незамеченным.
В Алунту Петр прибежал весь мокрый и сразу же подался к Вагонису, было 11 часов вечера и тот еще не спал. Вагонис впустил его, выслушал, покачал головой.
- За то, что ушел самовольно, не предупредив никого, тебя полагается посадить под арест, ну а за то, что пришел живым и рассказал мне все, не скрывая, - нужно помиловать, но больше чтоб такого не повторялось! Ну а собирать группу и посылать туда уже бессмысленно. Час на сборы, час на дорогу… Там все уже давно кончилось… Да, и рисковать людьми, не зная оперативной обстановки, не стоит.  Завтра утром сходим и проверим, кто там был.  А ты сейчас иди, отдыхай, завтра поведешь группу и все покажешь.
Петька, довольный, что все обошлось удачно вышел от начальника, и на улице встретил патрульных: Филона и Пахарева.
- Стой, кто идет! – нарочно крикнул Филон, направив оружие на Петра.
- Да ну тебя, Филон, кончай шутить… Это я! Не видишь, что ли?
Петр подошел к ним. Филон ухмыльнулся.
- Откуда ты?
Они закурили.
- Да только что был в Аклушах на танцах и напоролся на банду, еле ноги унес, - сказал он прикуривая.
- Да ну тебя, Петро, все ты врешь, все разыгрываешь! – засмеялся Филон. - Вот я в сорок пятом, действительно, еле ноги унес. Тогда ведь было не так как сейчас… Я помню, банды ходили по сто человек, а нас, защитников, было мало, да и не обученные мы тогда были. И раз как попали в переплет, они всю группу нашу побили, а я кинулся удирать, в меня  вдогонку и всадили пулю… вот, видишь, три пальца осталось на руке. Хорошо хоть мизинец отбило, а то бы и курок нечем было нажимать, - разговорился он.
- Ладно, ребята, вы там не видели, у Набагене окошко не светится? Что-то мне хочется немного выпить, снять напряжение. У нее есть самогон?
- Да мы сейчас пойдем и ее разбудим, поможем тебе в этом деле и сами погреемся, - засмеялись Филон с Пахаревым.
Они прошли по улице, за гимназию, к крайнему дому Алунты и постучали в окно. Зажегся свет лампы.
- Кого еще черт несет? – услышали они через дверь голос Набагене.
- Это мы, стражники и страждущие, и тебя, мать твою, защищающие, к тебе стучим. Открывай, надо погреться. Есть там что-нибудь у тебя? – через дверь спросил Филон.
Набагене открыла дверь и, увидев Петра и Филона, заулыбалась.
- А, это вы, мальчики, заходите, для вас я всегда найду бутылочку, - запричитала она, пропуская их в дом.
- Да нет, мать, мы на службе, нам сидеть нельзя, дай нам на дорожку пол литра, три огурчика и кусок хлеба, и запиши все на Петьку, он сегодня нас угощает, - сказал Филон.
Набагене удалилась и вскоре все заказанное было уже в руках у «мальчиков».
Попрощавшись с Набагене, они вышли на улицу и тут же распили самогон, закусывая соленым огурцом и хлебом. Сразу стало весело, уютно и спокойно на душе у Петра. Все пережитое до этого отодвинулось назад, хотелось побольше смеяться, шутить, болтать… Но, вспомнив, что сказал Вагонис, Петр распрощался с товарищами и пошел домой.


Возвращаемся другим путем
 
 На этот раз группу, которая  шла по дороге в Калабини, вел сам Валентин Жигунов. Она состояла из двенадцати человек с двумя пулеметами «дегтярева».  У остальных были автоматы ППШ и винтовки. Шли ночью, молча, чуть позвякивая пулеметными дисками. Валентин остановил группу, дал команду подтянуться и быть готовым к бою. Впереди дорога шла внизу между обрывистыми песчаными склонами оврага. В таких местах бандиты могли устроить засаду. Нужно было обойти  овраг по верху, но люди устали идти. «В обход слишком долго, - размышлял Валентин, - к тому же, внизу, в овраге темнее и вряд ли бандиты решатся на ночную засаду. Засада хороша своей внезапностью: когда ты видишь противника, а он тебя нет. Ночь же уравнивает шансы и внезапность нападения теряет свое подавляющее значение». Рассудив так, они решили идти по тропке внизу оврага. Решение было правильным и вскоре, пройдя еще с километр, они достигли в темноте окраины Мацкен. Выбрали крайний дом на отшибе с еще недостроенным крыльцом и решили всей группой расположиться, и переждать до утра именно в нем, чтобы не привлекать внимание жителей села. Подошли, как обычно, с двух сторон, проверяющие постучали. К двери подошел перепуганный хозяин.
- Кто вы? – спросил он.
- Алунтские солдаты! Давай открывай!
Они вошли. Петька, Ряйшис, Сергей и Ляйшис проверили весь дом с низу до верху, бандитов не было. Но хозяин вел себя необычно, нервничал. Валентин это заметил сразу, но не подал виду. Миша Попов, Яшка, Васька Ломок, Назаренко, Галяускас, Филон и Виктор начали располагаться возле стола. У Петьки Бурцева были карты и они решили сыграть в дурака на папиросы. Валентин отозвал Ляйшиса от стола.
- Йозас, ты первый заступаешь на пост. Через два часа тебя сменит Васька, но  ты смотри, надень очки (у Ляйшиса было слабое зрение, но он стеснялся надевать очки). Встань в сруб угла в тень и не двигайся. Сейчас луна, и часового могут увидеть издалека, если он ходит, а ты замри и смотри на все три стороны, тогда ты будешь незаметен. Понял меня? – спросил Валентин.
- Да, понял, - ответил Ляйшис.
Они вышли во двор. Валентин удостоверился, как стоит на посту Ляйшис и зашел в помещение. Крыльцо было не достроено и ступенек на выходе не было. Валентин зачитал бойцам очередность смены постов.
За столом уже шла азартная игра на папиросы. У Петьки игра шла хорошо и он уже «загреб» с десяток папирос у партнеров по застолью.
- Володя!  Меня в последнюю очередь на пост назначай, - кричал он, - мне сегодня «фартит».
Игра уже пошла по третьему кругу. И вдруг раздался грохот выстрела. На головы играющих полетели щепки и штукатурка с потолка, пробитого пулей. И сразу же - очередь из автомата. Всех от неожиданности, как бы, подбросило  со скамеек. Ряйшис, Петька, Мишка, Попов и Валентин, стремглав, схватив автоматы и пулемет, мигом очутились у двери. Кто-то упал, забыв про недостроенные ступеньки, и началась «куча мала». Все ругались и ползали в темноте друг по другу. Кто-то каблуком наступил Ломку на щеку и тот, матерясь, заорал на него: «Мать вашу, физиономию мне попортили!»
Все благополучно выскочили во двор. Валентин увидел Ляйшиса, подбежал к нему.
- Что случилось, Йозас? – крикнул он.
- Володя, вон там, смотри, лежит, не знаю, живой или нет…
- Я стою, как ты мне приказал, не шевелюсь. Смотрю, из-за угла сарая отделяется фигура с карабином, видно-то хорошо! Я крикнул: «Стой, кто идет!». А он как саданет в меня из карабина. Ну, я его из автомата очередью и накрыл.
Метрах в двадцати у сараев что-то лежало, поэтому, для надежности еще полоснули по лежащему бандиту из пулемета, и дали несколько осветительных ракет. Никто не хотел рисковать жизнью, поэтому к лежащему никто не приближался. Только стреляли да запускали ракеты.
А к ним уже из соседнего села прямо через поля бежали солдаты, освещая путь ракетами. Поднялась такая стрелянина, что ночью было видно, как днем. Валентин встречал солдат, по форме и виду узнавая знакомые лица.
- Свои, не стрелять! Алунтские защитники.
Подбежал офицер.
- Что тут у вас произошло? Все целы? Где бандиты?
Валентин показал в сторону дальних сараев.
- Вон, на пахоте лежит… Будем ждать, пока рассветет. Если еще живой, то может садануть из пистолета, или гранату бросит. Зачем спешить? В темноте не заметишь…
Через час или полтора, когда уже совсем рассвело, приехала машина с солдатами и опером из Алунты. Осторожно подошли, сфотографировали, осмотрели следы. Оперуполномоченный подошел к Валентину и начал расспрашивать о стычке с бандитами. Потом, вдруг, спросил.
- А кто ж его свалил?
- Ляйшис, вон тот, что в очках, он ночью стоял на посту… в 12 часов.
- Слушай, Жигунов, ну у тебя и снайперы, прямо как в цирке стреляют. Слепой-очкарик, да ночью – это невероятно… по звуку, что ли, тренируетесь, - удивился он. Потом пошел и расспросил Ляйшиса, что тот заметил во время нападения на пост.
- Я, конечно, плохо вижу ночью, - ответил тот, - но мне показалось, что за сараями кто-то был. Там мелькнула тень…
 Капитан пошел осматривать землю за сараями и наткнулся на следы, которые действительно были оставлены кем-то из сообщников убитого бандита. Они были огромной длины и удалялись в сторону леса. По следу было видно, что человек бежал, был силен, здоров и огромного роста.
Капитан, проверив все документы убитого, подошел к Валентину.
- Это ординарец Лютаса, а Лютаса вы упустили… Он стоял за сараем, а ординарца послал проверить, нет ли засады в доме. А когда услышал выстрелы, то драпанул, что было сил. Валентин развел руками.
- Ну, что  же, в такой суматохе, да ночью разве увидишь… Но результат есть. А Лютас от нас  не уйдет. Он стал слишком дерзок. Я чувствую: не мы за ним, а как бы он за нами следит и гоняется. Но это и хорошо, теперь мы знаем, и будем всегда начеку.
Следствие  было закончено, труп положили в кузов машины и оперативники уехали в Алунту. Солдаты, прибежавшие ночью на помощь защитникам, тоже ушли. Жигунов решил остаться  со своей группой на денек, чтобы бойцы отдохнули, выспались и набрались сил. Он понял, что играет партию в невидимые шахматы с опасным и коварным противником. И ошибиться здесь было смерти подобно. Он просчитывал в уме весь путь, по которому они должны были пройти с группой. Главное правило победы в шахматах: всегда опережай противника на один ход.  А ум военного разведчика подсказывал ему: в разведке главное – не повторяйся, не ходи дважды по одной и той же тропе, меняй направление, заходи с той стороны, с которой тебя не ждут, то есть с самой защищенной – с тыла. Засаду нужно всегда обходить, то есть брать в клещи с двух сторон. Фланги – это самое слабое место противника. Удар по флангам всегда заканчивается окружением и паникой противника. И если он не успевает выскользнуть из клещей,  он гибнет. Ко всему этому, нужно быть бодрым и хорошо соображать. Поэтому и нужен отдых, разрядка. И он начал соображать: раз хозяин нервничал сегодня ночью, значит он кого-то ждал. Кого?  - Лютаса. Поэтому, пусть ребята хорошенько поищут по сараям и сеновалам – может что-нибудь найдут. Так решив, Валентин встал и позвал Виктора и Ляйшиса.
- Вам двоим задание: обследовать, то есть в буквальном смысле перерыть все сараи и сеновалы, пока еще светло, и если что найдете – несите сюда.
Виктор с Йозопом вышли, взяв автоматы, живо обсуждая порученное им дело. Они захватили вилы, зашли в хлев, залезли на сеновал, и начали тыкать и ворушить сено, но это долго не давало никаких результатов. Сена было много, а вилы глубоко в сено не воткнешь. Они решили найти что-нибудь длинное, в виде шкворня. Нашли полутораметровый кусок толстой железной проволоки, выпрямили ее, и начали ширять его, как штыком в сено.
Уже вечерело и сгущались сумерки. Вдруг что-то звякнуло под сеном в углу, при очередном протыкании. Виктор разбросал руками  сено, и они возбужденно вскрикнули: «Есть!» Из глубины сена выглядывала горловина литровой бутыли с самогоном. Обрадованные, они вскрыли тайник и нашли там копченую колбасу и окорок, и еще одну бутыль с самогоном, намного большего объема.  Это была удача. На радостях Виктор предложил Йозопу.
- Давай попробуем из литрового!
 И первый, стоя и приподняв бутыль, прильнул к его горловине, но вдруг отпрянул от неожиданности, а изо рта у него свисала какая-то шкурка: то ли шнур, то ли мокрый галстук. Йозоп сначала не мог разглядеть своими подслеповатыми глазами, без очков, что это такое. Наконец, он разглядел и заорал: «Витас, это гадюка, отпусти змею, не надо ее кушать! Виктор в ужасе разжал рот и выплюнул  заспиртованный хвост гадюки. Он испугался, а вдруг самогон отравлен, и начал прислушиваться к своим ощущениям в желудке и теле – действует ли яд. Но Йозоп, смеясь, его успокаивал.
- Да не бойся ты, самогон не отравлен. Это самогон, настоянный на  гадюке. Его употребляют для растирки от ревматизма… У нас многие так лечатся. А ну, дай-ка мне глотнуть.
И он смело сделал несколько глотков из бутыли. Веселые они возвратились с добычей в дом. Хозяин, испуганный и бледный стоял и трусился у стола, на котором находились принесенная колбаса, окорок и бутыли самогона. Валентин, пристально посмотрев на него, безжалостно спросил.
- Ну что, будешь признаваться, кому все это ты приготовил? Не тому ли, кто спешил к тебе ночью, а? А ну, выкладывай, гад, все, иначе заберем сейчас в Алунту и тебя, и твою семью, как бандитских пособников.
- Да нет, нет, ни  для кого  я не готовил.    Эти запасы для себя. Там даже бутыль для растирки со змеей… Это я для себя приготовил. Ну иногда с мужиками в сарае выпивали, вот и все. Я с бандитами не связан, не надо меня забирать… Бандиты сами приходят и грабят нас, что хотят, то и берут. Все боятся их, вот и отдают последнее, что есть.
Валентин видел, что мужик говорит правду. Брать его не было никакого смысла. Надо оставить его и взять под наблюдение.
- Ладно, на первый раз мы тебя прощаем. Но если что-нибудь заметим, тогда пеняй на себя. А сейчас, давай, ребят накорми, а то вон с утра ничего не ели.
- Да я сейчас вам такой стол приготовлю, садитесь все к столу, прошу, добрые пани.
И он позвал хозяйку.
- Алдона, давай, быстрей накрывай на стол, неси стаканы, угощай добрых людей.
Хозяйка забегала, зашкворчало жаркое, яичница с ветчиной, на столе появились: кислая капуста, огурцы, сыр и другая снедь. Защитники, довольные таким оборотом дела, начали усаживаться за стол и наполнять чарки. Пошла непринужденная беседа, шутки. Сергей весело крикнул Ваське Ломку.
- Васек, ну как там твоя «половинка»?
- Какая «половинка»? Я ведь еще не женат? – удивился тот.
- Да я не о жене, я о твоей физиономии говорю, - засмеялся Сергей, - она у тебя стала какая-то кособокая. Видно каблук сильно тяжелый попался. Давай сверим, чей это отпечаток. В следующий  раз подставляй сразу обе щеки, чтоб не было такой кривизны лица…
Все засмеялись. И долго за полночь тянулось застолье, пока все не угомонились. Самых трезвых Валентин выставил на пост, остальные ложились там, где могли.
На следующий день рано утром группа поднялась и ушла по намеченному маршруту. Нужно было проверить еще два хутора. К полудню, пройдя 15 километров, и обследовав далекие хутора, она возвращалась усталая назад в Алунту.  Впереди показался тот же самый песчаный овраг. Валентин остановился. У него было неспокойно на душе. Все наперебой начали говорить: «Пойдем по оврагу, уже все устали, вымотались… Что там бояться… Никого там нет…» И тут Валентина как будто кто-то взял за плечи и встряхнул. От этого толчка он как бы протрезвел.
- Тихо, - сказал он, - без разговоров, слушайте меня, главное правило разведчика о чем говорит, что ни в коем случае дважды нельзя ходить одним и тем же путем. Поэтому, слушай мою команду: группе разделиться на две части по шесть человек, у каждой по пулемету, и обойти овраг слева и справа. Оружие снять с предохранителей и приготовить к бою. Идите осторожно, хоть ползите, но не подставляйте себя под пули. Чувствую… там кто-то есть.
Все сразу подтянулись, стали серьезными, поняли, что шутки кончились и все может обернуться по-плохому. Разделившись, приготовили к бою свое оружие и начали осторожно, перебежками обходить овраг с двух сторон. Наверху оврага была высокая трава и небольшие кусты, а дальше к лесу тянулся подлесок: кустарники, молодые деревья.
Когда обошли овраг и подошли к обрыву, то увидели помятую траву с отпечатками пулеметных ножек, здесь же валялись окурки. Их ждали. Над обрывом «наготове» стояло четыре бандитских пулемета, и если бы они пошли низом по дороге, то попали бы под перекрестный огонь и никто бы из них не выбрался живым из этой ямы. На этот раз боевое правило спасло их. А может быть ангел-хранитель спас их от разгрома. Видно было, что бандиты поспешно покинули место «лежки» и быстро скрылись в густых зарослях подлеска.
Валентин знал – это была банда Лютаса. Он рассчитал, выследил и хотел уничтожить алунтскую группу. Но вмешался еще более точный расчет или опыт, а может быть  боевое счастье Валентина или провидение подсказало ему не идти нижней дорогой. И он с ужасом подумал: «И лежали бы мы сегодня там, внизу оврага, холодные и мертвые как эти камни, а в Алунте плакали бы наши жены…» Он дал команду и они быстро, ускоренным шагом, стали уходить с места им уготованной гибели.
Пойманные потом бандиты рассказывали на допросе, что подготовленная Лютасом операция против «Володькиной» группы, как они считали, будет на сто процентов успешно выполненной. Им было видно, что идет группа, они приготовились и ждали. Но группа вдруг исчезла, словно растворилась, они ее потеряли. Бандиты дрогнули, и стали убегать. Маневр защитников был тактически гениален. Банда попала в кольцо. За этот маневр Валентина потом наградили и специально вызывали в Вильнюс на разборку проведенной операции.
А у бандитов сложилось мнение, что «Володька» заколдованный и его нельзя обхитрить и поймать. Он видит насквозь…


Обычная жизнь городка и его обитателей
 
  С прибытием и расположением  в местечке солдат, жизнь здесь  стала более налаженной. Мужское население сразу увеличилось на два десятка молодых, застоявшихся и желающих развлечения парней - потенциальных женихов, и поэтому женщины и девушки как-то воспрянули духом, начали прихорашиваться и выходить по вечерам гулять на улицу или просто посидеть на лавочках у своих дворов. У дома, где жили Жигуновы и сестры Шершовы, был палисадник с цветами, росла березка, посаженная недавно Женькой и был вкопан на одном столбике столик и небольшая скамеечка возле него.  Эта уютная беседка в палисаднике с цветами выходила прямо на центральную площадь Алунты. Слева на пригорке в пышной зелени старых кленов располагался  костел, с выложенной из камня оградой. Далеко за костелом находилось одноэтажное здание школы. Это была уже окраина Алунты. А за школой, еще дальше, если идти по тропинке, находилась парная баня, где купались по очереди все, кто любил побаловаться парком и был здоров сердцем. Слабые просто не выдерживали его обжигающее  под ударами березового веника действие.
Рядом с Жигуновыми жил Сучалкин с женой Марите. Работал он инструктором комсомола. Одна нога у него была негнущаяся, прямая как костыль, и он ходил, выбрасывая ее при шаге вперед и подпрыгивая. Иногда он напивался и шумно до неприличия скандалил со своей Марите – учительницей гимназии. Во время войны Сучалкин был танкистом, получил ранение в ногу. Потом его направили сюда в Алунту.  Здесь он познакомился с Марите, женился на ней и остался жить в Литве. Напиваясь пьяным, он ревновал ее ко всем парням города, кричал и грозился убить, если поймает ее болтающей с кем-нибудь из солдат.
За Сучалкиным жил Васька Ломок (Иванов) и семейство Тишкиных, состоящее из шести человек: матушки, двух дочерей: Маши и Груни, и трех братьев-подростков: Ваньки, Гришки и Павлика. Их дом стоял на углу улиц на Утену и Конюхи, напротив алунтского ресторана. А за рестораном, в главном и длинном каменном здании со двора находилась казарма солдат алунтского гарнизона.
Здесь же, в доме напротив ресторана, жил и Сашка Аникин, двадцатилетний весельчак и бесшабашный парень, который вдруг попал в Алунту, встретил сорокалетнюю, да еще с кривыми как колеса ногами женщину Анну с тремя детьми, сделал ей еще четвертого и остался жить с ней в Алунте. Работал он на молокозаводе и на  все насмешки: зачем он молодой  парень женился на такой старой и кривоногой женщине с детьми, отвечал браво и весело: «Она для меня лучшая из женщин. Хоть крива ногами, но хороша и непревзойденна в любви!». У них родился маленький, тоже кривоногонький  потешный мальчуган, которого Сашка научил, шутки ради, ругаться по-взрослому. Его назвали Витей, но братья, ровесники Женьки Жигунова: Колька и Арсенька, звали его «Хомич».
Как-то по репродуктору он услышал репортаж футбольного матча из Москвы, в котором очень часто звучала фамилия динамовского вратаря Хомича. После этого неудержимый Витек бегал по комнатам с мячом, падал на пол, нечаянно зацепившись за угол кривыми ногами и вопил: Хомич, Хомич, Хомич… Так и прозвали его, еще почти не осознающего того, что он говорит Хомичем. А он бегал, падал и матерился заядло и комично,  как малюсенький взрослый  кривоногий гномик. Братья покатывались со смеху от его витиеватых  трехэтажных матовых выражений, а Витек-Хомич был доволен тем впечатлением, которое он производил на окружающих людей.
В этом же доме, но в его западном крыле со двора, жили Нарушис с женой Владкой – любительницей крепких мужских объятий. Нарушис сам не мог дать ей того, что  хотела эта ненасытная женщина, и поэтому напивался до бессознательного состояния, пока Владка развлекалась ночью с молодыми солдатами. У них были две дочери: Ванда шестнадцати лет и Валька восьми лет. Валька была вечной спутницей Женьки и Ефима, когда они бегали, играя, где-нибудь за Алунтой возле горохового поля: на косогоре у сосен или у речки.
Дальше по дороге на Конюхи находилось здание гимназии со спортивными сооружениями, а напротив него, на этой же улице жил единственно действующий в Алунте пожарник Балдаускас, у которого была большая старая  лохматая немецкая овчарка и медная пожарная каска, блестевшая как его собственная лысина. За домом Балдаускаса жила Набагене, снабжавшая за деньги  и в долг молодых людей, и отдыхающих защитников самогоном. По главной дороге на Утену, за рестораном была аптека, где жил аптекарь и любитель музыки Герайтис, игравший вальсы Штрауса на аккордеоне, да еще по нотам.
За домом Герайтиса располагался Сельсовет, алунтский клуб с библиотекой и стадион, а за стадионом усадьба Кяушиса с большим яблоневым садом, куда Женька с мальчишками летом бегали красть большие как кулак, белые сочные яблоки «Белый налив».
В северо-восточной части центральной площади Алунты стояла почта, а начальником почты была Амилька, невысокая 38-39 летняя одинокая и неудовлетворенная в любви женщина. На втором этаже здания, у почты жил начальник МГБ Вагонис, который похаживал к Амильке, а напротив почты стоял дом Яньки Новицкой, и по дороге на Маляты жил коваль с красавицей дочкой Валькой: там стояла его кузня, единственное ремонтно-техническое предприятие Алунты, где ремонтировалась вся несложная сельскохозяйственная техника: плуги, бороны, косы, грабли, сенокосилки…
И, наконец, после долгого спуска по улице на восток, метрах в ста от Алунты, находился молокозавод и жил гармонист, и сапожник в одном лице Пашкевич - любитель обильных возлияний крепких алкогольных напитков. В таком виде и состоянии жизни находилась Алунта летом сорок восьмого - третьего послевоенного года.
Ее жителям что-то нравилось, а что-то не нравилось друг в друге. Например, Вальке, дочке Нарушиса, нравился Женька, а Женьке нравилась краснощекая Райка. Ванде нравился Петька, а Петьке нравились все алунтские гимназистки. Владке нравились солдаты и не нравился пьяный Нарушис, а Нарушису нравилось, что его поят солдаты, но не нравилось то, что они делали потом с Владкой. Виктору нравилась Янька и еще, как играет по нотам вальсы Штрауса на аккордеоне Герайтис, а Герайтису не нравилось, что Виктор играет без нот и пьет с сапожником Пашкевичем в клубе. Вальке Ковалевской  не нравились местные парни, а нравились офицеры из Вильнюса и Утян. Вагонису нравилось иногда ходить и выпивать к Амильке, и не нравилось гоняться по ночным дорогам за бандой Лютаса. Валентину тоже это не нравилось, но ему нравилась его молодая и красивая жена Капитолина. А Аньке Шершовой нравилось играть на гитаре и петь в беседке «на всю Алунту», соблазняя этим молодых солдат гарнизона. И на эти концерты Аньки повадились ходить и Колька  Блохин, и Гордейчик, и сержант Бражников. Так и жила Алунта от весны до весны, и от события к событию.
Уже окончилась учеба в школе. А в гимназии давно закончились экзамены. И посреди площади защитники с гимназистами оборудовали волейбольную площадку: вкопали столбы и натянули сетку. И в пятницу устроили соревнования между тремя командами: солдатами, гимназистами и командой защитников, которую возглавлял высокий ростом Петька. И команда защитников легко расправилась со своими соперниками. Защитники  ликовали…
А в субботу, рано утром, многие женщины Алунты вместе с детьми решили отправиться в Тумасов лес по ягоды – собирать чернику и голубику, а может быть насобирать и грибов. В их компанию втесались и Женька с Райкой.
Тумасов лес – это старый лес. Когда Женька с женщинами вошли в него, то очутились в темном, лишенном света и звуков пространстве. Над голыми желто-оранжевыми стволами огромных стройных сосен, где-то высоко-высоко шумели тихо, как море от ветра, кроны вековых деревьев. Под ногами пружинил, как сетка, валежник – настил из опавших за многие годы иголок с ветвей деревьев. Травы под ногами не было. Она не могла расти там, куда ни разу не заглядывало солнце. Хруст старых веток и голос аукающих  женщин отдавались эхом, как в высоком беспредельном здании. Там, где были прогалины в  листве деревьев и проникали на землю лучи солнца, росли зелеными кустиками под листьями ягоды черники и голубики. Люди сразу затерялись в этом затененном глухом лесу. Синеватая дымка его глубины поглотила их всех без всяких признаков движения. Женьке с Райкой стало страшновато, они стояли, прижавшись друг к другу. Где-то в вышине вдруг гулко разнеслась дробь от ударов клюва дятла: «Тыр-р-р-р-р!». Женька вздрогнул и ему тут вспомнились прочитанные сказки о бабе Яге, леших, о сером волке. Ему подумалось, что все это ему покажется сейчас здесь, наяву: уродливая избушка на курьих ножка, сгорбленная худая баба Яга с одним зубом, крючковатым носом и деревянной лопатой, чтоб посадить его в печь, страшные лешие за каждым пнем, обросшим мохом и серый волк, который сидит в глуши и ждет, как бы поскорей схватить добычу и проглотить. Но потом мало-помалу Женька освоился в этой синеватой темноте, страх прошел и он начал смотреть себе под ноги, и искать в освещенных  низинах зелени заросли с голубыми ягодками. «Ау-ау!» - слышалось  вдали и в глубине леса. Это  перекликались между собой, чтобы не заблудиться в лесу, собирающие ягоды женщины. Райка крикнула ему:
- Ты не уходи далеко, будем все время рядом друг с другом… А то страшновато, вдруг еще заблудимся.
Женька согласился и полез в заросли искать спелые матово-синие ягодки голубики. Под стволами у деревьев ему попадались и грибы-боровики с маслянистыми тугими шляпками, и  толстыми как пестик ножками. Они стояли и зазывно улыбались как маленькие лесные гномики. И Женьку охватила страсть и радость добытчика. Он забыл и про Райку, и про бабу Ягу со всеми ее лешими и кикиморами, и кидался то в одну, то в другую сторону, готовый захватить и собрать все, что можно унести в его плетеных из бересты корзинках. Иногда он лишь поднимался и смотрел туда, где собирала ягоды Райка, видел ее спину и вновь увлекался поиском и сбором ягод. Уже не стали слышаться и звуки перекликающихся женщин, и лишь тишина и затененная синева леса простиралась вокруг и рядом. Женька испугался, что может заблудиться, но увидел просвет в кронах и протоптанную чуть заметную стежку.  И вдруг услышал чьи-то шаги и негромкие голоса. Подползла Райка, схватила его и нагнула.
- Ой, Женька, тише  - это идут бандюги, - зашептала она ему, придавливая его к земле. Они укрылись  в зарослях папоротника и замерли не живые - ни мертвые… Рядом по тропке прошли, разговаривая по-литовски, вооруженные автоматами и винтовками люди. Они прошли и не заметили их, а через минуту уже скрылись, как растворились в пугающей тишине леса. Женька и Райка, дрожащие от страха и холода, схватили корзинки с грибами и ягодами, кинулись по тропинке в обратную от людей сторону. Они бежали до тех пор, пока не достигли опушки леса и не уткнулись в дорогу, идущую на Алунту.  Скрывшись в кустах у дороги, они решили подождать других сборщиц ягод. К двум часам дня все уже собрались на дороге, и двинулись уставшие, довольные и веселые от пережитых ощущений по пути домой в Алунту.
А в Алунте в этот день произошло ЧП.  Из подразделения солдат алунтского гарнизона дезертировал ефрейтор Гордейчик, прихватив с собой оружие САВТе (автоматическую винтовку Симонова) с боеприпасами. Как говорили его  сослуживцы, еще накануне вечером он ходил, шутил  и пел песенки, в общем был в хорошем настроении. Видно по всему, что он готовил этот побег еще давно и вчера вечером уже окончательно решился его осуществить.  В конце ночи заступил в наряд часовым у здания казармы, рано утром оставил пост и ушел на восток в ту сторону, где была его родная Белоруссия. Ушел в четыре утра, а в шесть часов его уход уже обнаружили. Подняли на ноги весь гарнизон и послали поисковые группы из шести-семи человек каждая со специально обученными собаками овчарками, которые могли по запаху обнаружить след беглеца и догнать его.
Друг Гордейчика, собаковод, младший сержант Бражников, отпустив поводок собаки, бежал за Рексом  и думал: «Что же это ты наделал, Василий, ведь осталось служить всего каких-нибудь три-четыре месяца. Но видно нервы не выдержали или что-то дома случилось». Он вспомнил, что недавно Гордейчик получил письмо с родины, но что в том письме было написано никто не знал. Вдали показался хутор, справа - болотистый луг с копнами накошенного сена. Рекс с визгом дернул поводок и потащил Бражникова по тропинке к хутору. Бражников крикнул солдатам и те с оружием на изготове окружили дом. Нужно было ему с собакой идти проверять дом. Отцепив поводок, Бражников пустил Рекса вперед и сам кинулся за ним, за сержантом последовал еще один солдат. Когда заскочили в дом, то в  комнате обнаружили только одну перепуганную старуху. Бражников начал расспрашивать ее по-русски, но она только мотала головой и твердила по-литовски:
- Ня жиноу (не знаю), ниека ня жиноу.
Вдруг Рекс начал рваться в сарай и на горище. Сержант, сдерживая собаку, осторожно открыл дверь и зашел в сарай, в сарае никого не было, но вверх на горище была поставлена лестница. Собака, рыча, кинулась к ней. Бражников, сняв с головы пилотку, накинул ее на ствол автомата и полез вверх по лестнице, Рекс рвался за ним. Он поднял пилотку над краем лестницы. Над горищем стояла тишина… он отвел затвор автомата и высунувшись за край горища дал очередь в эту пустую тишину горища. Больше увидеть он ничего не успел. Он лишь почувствовал как на него налетел сноп огня. Не надо было Бражникову лезть на горище, Гордейчика там не было. Надо было послать вперед собаку, но сержант пожалел своего любимца.
А Гордейчик в это время лежал в одном из стогов сена на болоте и не знал, что в эти минуты уже не стало его друга Коли Бражникова, что своим бегством из части он не только испортил жизнь себе, своим родным, но и подставил под пули своего лучшего друга.…
Бой был коротким. Бандиты, выстрелив по Бражникову и бросив гранату за дверь сарая, стали выскакивать  с горища на улицу, но все двери были уже под прицелом и они падали один за другим, так и не успев дать очередь по залегшим солдатам. Их было четверо. Это была та группа, которая прошла мимо Женьки и Райки несколько минут назад по лесной тропинке. Выйдя к усадьбе, они увидели солдат, которые, охватывая хутор, быстро приближались к нему. Им ничего не оставалось, как поспешно спрятаться вверху дома на горище. В этом бою погиб и верный пес Бражникова Рекс. Видя, что упал хозяин, Рекс выскочил по лестнице на горище и вцепился в горло одному из бандитов мертвой хваткой, после чего бандиты тут же пристрелили его…
К вечеру тела Бражникова, его пса и четырех бандитов привезли в Алунту. Все жители небольшого городка были в шоке от такой развязки.


Печальный звон колоколов
 
 После допроса взятого с поличным агента  Эльвиры, подозрение Будрина и Вагониса подтвердилось – пастырь  был связан с националистическим подпольем и каждый раз, когда защитники выходили на операцию, алунтский звонарь бил в колокола шифром. Но тайну шифра никто не знал – ни пастырь, ни звонарь. Ночью к ним приходил человек в маске с зашифрованной информацией: сколько раз и  через какие промежутки времени бить в колокола. Затем он также загадочно исчезал, словно таял в кромешной тьме ночи. Служители церкви с ним не общались. В записке им проставлялось время, когда нужно начинать быть в колокола, то есть механически выполнять все начертанные указания. Для Будрина все раскрылось уже потом, когда была взята под наблюдение и контроль вся разведывательная бандитская ячейка. А пока он знал лишь, что ксендз и звонарь  -сообщники бандитов. Можно было их брать, так как они очень мешали работе группам алунтских защитников, выходящим на секретные задания. Но тогда осталась бы нераскрытой сеть бандитской агентуры, их пути связи и особенно агенты, которые, возможно, находились рядом и были внедрены в структуры следственно-карательного аппарата МГБ, то есть местного отряда народной защиты.
А события разворачивались непредсказуемо. Для частого и быстрого передвижения оперативников в близко расположенные села и получения важной оперативной информации, алунтскому  руководству МГБ нужен был свой транспорт, а попросту лошади с повозкой. Валентин с Вагонисом ломали голову над тем, где же купить пару лошадей с повозкой, как их затем обеспечить кормом, кому поручить уход за ними?
С такими мыслями Валентин и шел сегодня в здание МГБ. Когда он зашел в дежурку, то там, кроме дежурного Жигунова - отца, сидел и о чем-то говорил с ним Норейка. Увидев Валентина, Норейка поднялся и обратился к нему:
- Командир, можно с тобой сейчас поговорить?
- Да, а что ты хочешь?
Норейка замялся:
- Понимаешь, здесь недалеко в Мигишках живет один мой знакомый. Он женится. По этому случаю он пригласил меня сегодня к себе на свадьбу. Говорит, что после бракосочетания они с женой продадут всю живность: коров, лошадей, дом, мебель и поедут жить в другое место, к родственникам жены. Я хотел попросить тебя: отпусти меня на пару деньков к нему погулять.
Валентин чуть не подпрыгнул от радости. Решался вопрос с лошадьми для защитников. Можно было ему поехать вместе с Норейкой в Мигишки, договориться с женихом и купить у него лошадей с повозкой. Все складывалось как нельзя лучше…. И он  обрадовано сказал Нарейке:
- Хорошо, я поговорю с Вагонисом и он тебя отпустит на свадьбу, но мне нужно поехать в Мигишки с тобой вместе. Ты говоришь, что он будет продавать лошадь с повозкой? – спросил Валентин.
- Да, - ответил Норейка, - и корову, и дом…
- Корова нам не нужна, защитники пока еще, слава Богу, не голодные. И дом, конечно, не нужен. А вот лошадь с повозкой нам просто необходима. Так что, товарищ Норейка, давай-ка  поедем на свадьбу с тобой вдвоем. Ты погуляешь, а я лошадей куплю.
- Ну как, идет? – спросил с задором Валентин.
- Конечно идет, командир. Вдвоем веселей и не так боязно. Будет поддержка на свадьбе. А как оружие? Возьмем его с собой?
- Да нет, оружие придется оставить здесь. А то ведь подумают, что мы приехали кого-то арестовывать. Да и жениху жизнь не надо усложнять. Вдруг бандиты решат, что он работает на нас, тогда ему – каюк. Так что, поедем без оружия, - ответил Валентин.
-  Я сейчас пойду договорюсь с Вагонисом и через час мы уже сможем выехать. А на чем же мы туда будем добираться? – спросил он Норейку.
- Об этом не волнуйся, лошадь с повозкой уже ждет нас у почты, командир, - заверил Норейка Валентина.
- Ну, тогда я к Вагонису, затем заскочу на минутку домой, чтобы сообщить жене… и в путь!
- Хорошо, командир, я буду ждать тебя у почты.
Валентин кивнул и зашел в кабинет к Вагонису, а Норейка пошел сообщить извозчику, что их будет двое.
Когда Валентин сказал Вагонису о том, что хочет поехать с Норейкой в Мигишки на свадьбу, чтобы купить у жениха лошадей, да еще без оружия, Вагонис запротестовал:
- Да ты что, Валентин! А если, не дай Бог, что случится, если бандиты встретят вас по дороге… Нет! Я не хочу таких необдуманных жертв… И ради чего?
- Не бойся, начальник, я тертый калач, так просто не дамся и по фронтовой привычке, что-нибудь придумаю. Ну, а с оружием нам ехать на свадьбу действительно не к лицу. А лошади ведь нам нужны позарез.
- Ну, хорошо, Володя, езжай, но не задерживайся. Мы будем держать группу бойцов в боевой готовности. Если тебя не будет здесь через четыре часа, они двинутся выручать тебя в Мигишки. И если что-то случится, то ты не лезь на рожон, а тяни время, пока бойцы не подойдут к тебе на помощь. В общем, договорились. И знай: ни минуты больше - четыре часа… Я их пошлю даже на час раньше, если все нормально, они встретят тебя по дороге домой…
Он подал Валентину руку, обнял по-братски:
- Ну, давай, лейтенант, иди! Мы будем стоять на изготове!
Валентин попрощался с Вагонисом и вышел. Когда остановился возле отца, сказал ему:
- Ну, батя, скоро у нас будет своя лошадь, еду в Мигишки покупать.
- А как же ты, сынок, без оружия?
- А чего бояться, недалеко ведь, и если что случится, то вы на помощь придете.
- Нет, сынок, поверь старому волку. Если уж оружия нельзя, возьми пару гранат. Они незаметны, а в случае чего – выручат.
- Ты прав, батя,   - сказал вдруг Валентин, задумавшись, - давай, открывай сейф с боеприпасами, пожалуй я возьму парочку, это хорошая мысль, батя!
Он взял из сейфа две гранаты, одетые чехлами из ремешков для крепления к поясу, и пристегнул их к ремню брюк на животе. Под пиджаком они были совсем не заметны. Забежал домой на минутку, сказал жене Капитолине, что едет в Мигишки с Норейкой покупать лошадь. Капитолина раскричалась и буквально повисла у него на шее. Она истошно рыдала:
- Не пущу! Куда это ты в бандитское пекло лезешь! Что тебе жить надоело?
Она на всю жизнь запомнила тот страх, когда еще девушкой сидела на скамье в хате под дулом бандитского пулемета. Как чуть с ума не сошла от этого страха и как потом несколько месяцев болела и была в полной прострации от испытанного ею нервного потрясения. Валентин начал ее целовать и успокаивать:
- Капа, ну что это ты? Ничего страшного со мной не случится. Ведь сколько раз ходил на разные операции и ты так не переживала… А теперь вдруг начала.
- Я чувствую. Мое сердце чует, что что-то случится. Останься, не ходи туда один, - молила она.
Валентин разнял ее руки и уже чтобы успокоить ее сказал, усмехаясь:
- А что со мной может случиться, если за мной следом пойдет целый отряд защитников.
Наконец, он успокоил ее, заверив, что через четыре часа он уже будет сидеть дома и пить с нею чай. Взяв с собой деньги на покупку лошадей, он выскочил из дома и побежал к почте, где  его ждал Норейка с извозчиком. Поздоровавшись с хозяином повозки, он сказал:
- Ну что, мужики, поехали! А то на свадьбу опоздаем.
Извозчик усмехнулся:
- Успеем, я вас мигом докачу, ведь самому охота рюмку-другую пропустить!
- Ну, тогда гони. Мне еще назад нужно вернуться засветло, - сказал Валентин и, усаживаясь в повозку, обратился к Норейке: - А ты, Йозас, как только купим лошадей, сразу запряги их мне, чтоб я смог уехать, а то я сам запрягать их не умею.
- Да, командир, конечно, я запрягу тебе лошадок. Я знаю как это делать. Ведь до войны я у помещика конюхом служил. Так что  с лошадьми обращаться умею…
Возница, как и обещал, гнал лошадь не жалея, чтобы успеть на свадьбу и выпить за здоровье жениха и невесты, поэтому в Мигишки приехали быстро.  Норейка сразу же побежал к жениху договариваться о покупке лошадей. Валентин стоял  и ждал на улице. Наконец, минуты через две из дома вышел хозяин с Норейкой и Норейка, улыбаясь, сказал:
- Ну все, я уже договорился с Валгисом, он согласен продать нам лошадей: кобылу и жеребчика, а так же и повозку со всем снаряжением. Пойдем в конюшню, посмотришь, за что деньги будешь платить, командир. Если понравятся, тогда я подгоню повозку к дому и пойдем к столу…
Они втроем зашли в конюшню. Валентину лошади сразу понравились, особенно кобыла. Он ее уже мысленно назвал – Маша. Повозка была тоже в приличном состоянии, видно хозяин хорошо обращался со своим имуществом и все жалел, и вовремя ремонтировал. Договорились о цене. Ударили по рукам. Валентин отсчитал положенную сумму денег и отдал их хозяину. Взяв деньги, хозяин пригласил их к свадебному столу. Подошли гости со стороны жениха, местные крестьяне. Они начали помогать Норейке запрягать лошадей. Когда уже повозка была запряжена, пришел Валгис с невестой и они, уцепившись за Валентина, начали его упрашивать сесть к ним за стол, хоть на минутку и выпить за здравие молодых, да еще и за удачную покупку. Как ни хотелось Валентину исполнить обещание, данное Вагонису, но ему пришлось уважить жениха и невесту, и сесть за стол. Валентину предложили место возле жениха, но он сказал, что сядет поближе к выходу, чтобы потом можно было спокойно выйти, никого не беспокоя.  Норейка был рядом. Выпили по рюмке, все развеселились, закричали молодым: «Горько!» и еще раз выпили. Валентин уже начал пьянеть после второй рюмки и вдруг заметил, что в комнату стали входить еще какие-то люди. Гвалт за столом начал непроизвольно затихать. Возможно это были хорошие знакомые хозяина, но вели они себя не по-хозяйски и не церемонились ни с кем. Они рассаживались там, где хотели и пили водку не за здравие молодых. Валентин сразу учуял, что здесь что-то недоброе. Он стал следить за всеми действиями вошедших. Незаметно толкнул в бок Норейку и шепнул ему:
- Йозас, мне эти люди что-то не нравятся, давай сматываться отсюда.
Норейка ухватил его за руку и усмехнулся:
-Да ну, командир, здесь все свои, давай еще по одной выпьем…
Напротив Валентина сел здоровенный верзила с бородой и начал к нему приставать. Наливая рюмку, он вдруг сказал ему:
- Ну что, начальник, погоны-то побоялся надеть, думал, что без погон не узнаем?
Он махнул головой кому-то и к Валентину стали протискиваться вошедшие люди. Их было человек пять или шесть. Валентин понял, что это банда. Они приближались к нему, а он лихорадочно соображал – что же делать? Опустив руки под стол, он нащупал под  пиджаком гранаты и отцепил их.
В это время бородатый, который сидел напротив и контролировал действия всех вошедших,  встал  и, опершись о стол, выдохнул Валентину, нагло усмехаясь:
 - Что, начальник, попался. Помнишь табун? Долго ты тогда за мной гонялся, но так и не догнал Карвялиса, а я тебя вот здесь-то и догнал. А ну-ка, вставай и попляши нам, краснопузая сволочь. Руки за голову, русская свинья! – крикнул он Валентину, выхватывая пистолет…
Валентин медленно встал и поднял руки… Он кивнул головой, в сторону рук, глядя немигающим уверенным взглядом в глаза главаря бандитов и громко сказал:
- Посмотри наверх, на мои руки, сволочь опьяневшая, сейчас я разожму пальцы и граната как «ахнет»! И не станет ни тебя, ни твоих ублюдков… Так что ты, Карвялис, догнал свою смерть, а не меня! Я со смертью на фронте уже не раз встречался и не просил у нее пощады. И она меня не взяла. А ты хотел чтобы я у тебя, гад, танцевал, вымаливая минуту жизни? А-ну, сволочи! Всем оружие на стол и руки перед собой, - крикнул он истошно, что было силы, - иначе брошу гранаты!!!
Карвялис отшатнулся назад. Все замолкли и застыли вокруг с поднятыми руками… Валентин запрыгнул на стол и по столу медленно приблизился к двери. От него шарахались все:  и бандиты, и гости. Спрыгнув со стола, он встал у входа и крикнул Норейке:
- Йозас, давай на выход!… Всем стоять!!!
Все и так стояли и  с ужасом смотрели на его поднятые руки с гранатами… У одной гранаты уже была выдернута чека, и лишь тонкий рычажок, зажатый пальцами, удерживал запал от взрыва, а окружающих людей от смерти. Все это понимали и молча отстранялись от Валентина. Норейка тем же путем  по столу пробрался к выходу и выскочил наружу.
- Ну вот, а теперь медленно, без паники, садитесь и продолжайте гулять не менее десяти минут… - крикнул Валентин, захлопнул дверь и быстро выбежал на улицу.
Норейка уже подогнал лошадей. Валентин с  гранатами заскочил на повозку и они галопом помчались по дороге от дома.
Чуть отъехав от деревни, Валентин с Норейкой увидели алунтских защитников, быстро приближавшихся к ним. Впереди бежал Вагонис. Подбежав, он схватил Валентина в охапку, приговаривая:
- Ну что, жив-таки разведка, жив…
Валентин крикнул ему:
- Осторожно, у меня граната на взводе.
- Ложись! – заорал Вагонис своим бойцам,  и сам отступил от Валентина.  – Давай, бросай ее подальше в кусты, бросай, - закричал Вагонис и сам упал на землю. Валентин, отбежав метров двадцать от защитников, бросил гранату подальше в ложбину и прижался к земле. Прогремел взрыв и взметнулось облако пыли. Когда все утихло и к нему подошли Вагонис с защитниками, он изложил им коротко всю ситуацию, которая произошла с ним в деревне. Вагонис развернул бойцов в боевую цепь, двинул их к деревне, отсекая путь отступления бандитов к лесу. Но банда, услышав взрыв и боясь попасть в окружение уже давно покинула дом и бежала из деревни, запутывая свои следы.
- Опять ушел, гад, - сказал Валентин, подходя к Вагонису.
- Ну ничего, третий раз не уйдет, - ответил тот, - ему уже не долго осталось…


Огни возле старых могил
 
 После  недавнего трагического случая с гибелью сержанта Бражникова, настроение у людей, знавших его, было грустное. В гарнизоне ужесточился порядок получения солдатами личных отпусков. Рейдовые отряды по пять-шесть человек продолжали  искать скрывшегося и где-то отсиживающегося с автоматической винтовкой Гордейчика.
Анна Шершова перестала выходить, как обычно, в беседку возле дома и давать концерты, которые она устраивала раньше для солдат, друзей Кольки Блохина – своего почитателя и ухажера. Уже не звенел ее голос, исполняя «Живет моя отрада в высоком терему…» под звонкие и зовущие аккорды гитарного сопровождения. Все поняли, что жизнь – это не просто «гуляй, пой и пей…». Она хрупка и мимолетна, как желтенький вечерний мотылек, который  летит на ослепительный свет своего обманчивого счастья. Жил хороший человек, говорил, ходил, пел, плясал, был здесь еще вчера, и вот уже его больше нет, и не будет никогда.
Алунта погрузилась в тишину вечеров и безлюдье улиц. Уходило лето, но было еще довольно солнечно и жарко. Женька Жигунов и Ефим Шевелев пасли  у речки на свободных лужайках корову Шевелевых. У них была с собой удочка и они, не теряя времени даром, ловили на червя рыбку. Они так увлеклись этим занятием, к тому же, под вечер пошел большой клев рыбы, что не заметили, как солнце село и опустились сумерки на землю.
Вокруг в воде мирно квакали лягушки, стрекотали кузнечики в траве, летали стрекозы, садясь на листы камыша. Жаль было уходить  от этой плещущей теплой воды, но стало быстро темнеть, к тому же, корова уже вопросительно поглядывала на двух друзей, недовольно мыча.
Ефим собрал рыбу, смотал леску на удочке и крикнул Женьке:
- Жень, давай, иди отвяжи корову, надо уже домой идти.
Женька побежал, отвязал корову и они, подгоняя ее удилищем, заспешили по дороге в Алунту.
Ефим радовался:
- Вот это мы с тобой, Женька, рыбы наловили! Целую торбу. Сейчас придем домой, разделим ее пополам. Нажарим…. Вот вкусно будет!
С одной стороны дороги было болото, вернее, затопленная речной водой пойма, и там водились скользкие как змеи вьюны – угри. С другой стороны над дорогой, как бы нависая, раскинулось старое алунтское кладбище с замшелыми каменными крестами  и плитами, заросшее кустами сирени, повилики и папоротника, с высокими деревьями и дырявой прогнившей оградой. Кладбище находилось как раз на косогоре, недалеко от алунсткого костела.
Было уже часов десять вечера, дорога без фонарика еле-еле  просматривалась. Женька с Ефимом решили гнать корову по ближайшей дороге, которая сворачивала и шла за кладбищем по косогору прямо  на центральную площадь Алунты. Кладбище жутко пугало их своей темнотой и мертвой тишиной, но с коровой идти было как-то веселей. Им казалось, что сейчас вдруг выскочит из-за старой покосившейся кладбищенской ограды оборотень или вурдалак,  погонится   и вопьется в них своими острыми клыками. Так и шли они мимо могильных плит, чуть подрагивая от страха коленями. Уже проходя кладбище, они вдруг оглянулись и увидели, как за оградой у могил вспыхнул  и заметался, исчезая порой во тьме, маленький огонек. Женька и Ефим ударили удилищем по корове и вместе с нею припустились бежать галопом прочь от страшного места. Запыхавшись от бега, они вскоре  достигли первых крайних домов  Алунты. Их путь проходил как раз  мимо здания МГБ. Они так бежали, что не заметили, как наткнулись ни выходящих из здания Валентина, Вагониса и капитана Будрина.
Валентин остановил парней, узнав в темноте своего младшего брата:
- Женька, ты где это шляешься так долго? Что это вы так летите, сломя голову, как угорелые?
Женька с Ефимом, отдышавшись, стали рассказывать, как они шли мимо кладбища, и как увидели блуждающий огонек между крестов. Им показалось, что это вылезли мертвецы…. Им  стало так страшно, что они, не глядя, принялись бежать….
Разговором с ребятами вдруг заинтересовался капитан Будрин. Он подошел к ним:
- А ну-ка, расскажите, где вы видели на кладбище огонек? В каком месте? – начал расспрашивать он их.
Они сбивчиво стали рассказывать:
- Прямо у ближнего от нас угла, за вторым крестом от края…. – галдели мальчишки, перебивая друг друга.
- Ну, ладно, идите домой, а потом, завтра днем, вы нам на месте покажите, где вы видели этот огонек, договорились? – сказал он им, хлопая их по плечу.
- Возможно,  это то, что мы ищем – место связи, то есть тайник, - высказался Будрин, повернувшись к Вагонису и Валентину.
- Надо установить наблюдение за этим местом, - сказал он.
- А как днем на кладбище установим наблюдение, ведь связник сразу заметит «чужих»? - начал говорить Вагонис.
- А кто вам говорил, что мы будем следить за могилами днем, - воскликнул неожиданно Будрин, - мы будем следить там ночью….
- Да ну вас, товарищ капитан, - засмеялся Вагонис. - Вы меня ночью ни за какие деньги не заставите сидеть и бодрствовать среди могил, в компании мертвецов и нюхать все эти их испарения….
- Это уже детали, - тоже, усмехаясь, парировал отказ Вагониса, капитан Будрин. - Давайте обсудим план наших действий.
Они вернулись назад в кабинет Вагониса и занялись разработкой версий и плана действий. Нужно было немедленно организовывать наблюдение и точно расставить надежные сети у возможного тайника.
- Рядом с кладбищем находится дорога, а через дорогу с  окраины местечка до косогора идут бурячные  и картофельные поля наших сотрудников, между костелом и кладбищем – пустые поляны, заросшие травой, - объяснял Валентин карту местности возле кладбища.
- Так! Значит днем мы можем установить постоянное наблюдение, послав кого-нибудь из наших сотрудников работать на огород, который находится поближе к кладбищу, а на этих полянах можно попросить этих ваших мальчишек попасти их корову, не отходя далеко от тайника и пусть наблюдают: кто приходит и кто уходит оттуда.   Связь можно осуществлять между этими постами так: если пришел гость, то кто-нибудь из парней надевает на голову панаму или светлую фуражку от солнца, если уходит, то фуражку снимает. И пасут корову, разворачивая ее головой в ту сторону, в какую движется связник. Этот знак повторит наш сотрудник на огороде. Третий наблюдатель, который находится неподалеку на окраине за конюшней нашего МГБ, примет этот сигнал и передаст по цепочке нам. Здесь же наготове нужно держать группу захвата из пяти человек и, на всякий случай, послать три человека на пост у моста через реку. А на косогоре пусть конюх пасет нашу лошадь. Получив наш сигнал, он тут же садится и сообщает тем бойцам, что на мосту. Таким  образом, мы обеспечим почти полный контроль и наблюдение за «местом связи». Ну, а ночью нам придется вести скрытое наблюдение со стороны огородов за ближним углом кладбища и держать неподалеку группу захвата из восьми человек. Если повторится огонек, значит клиент пришел и его нужно брать.
- Товарищ капитан, разрешите мне высказать свое мнение? – сказал Валентин. - По-моему, нет  никакой надобности держать конюха с лошадью и трех человек на мосту. Связник, или агент, находится здесь у нас, среди защитников. Кто он, нам и нужно узнать. А тот, кто приходит извне, нам не нужен. Привлекать на операцию так много людей нецелесообразно. Нужно ограничиться наименьшим числом сотрудников и только теми, кто вне всякого подозрения.
- А кто у вас вне подозрения?… За кого вы поручитесь, как за самого себя? - спросил Будрин.
- За всех, с которыми я был на боевых операциях, - ответил Валентин.
- А конкретно? – настаивал капитан.
- Ну, если уж выделить самых боевых ребят, то это будут наши молодые бойцы: Бурцев, Жигунов, Ляйшис, Ряйшис, Назаренко, Попов, Леонов, Самохин, Филонов, - сказал Валентин.
- Хорошо, вот давайте из этих  ребят и будем составлять тройки для засады и наблюдения ночью за кладбищем, - окончательно подытожил Будрин. - Я думаю, что «гости» придут на кладбище еще до полуночи. Ну, посудите сами, кому захочется идти туда в час или в два часа ночи. Да, в такую ночную глушь там можно от собственных шагов обмараться….
- Ты прав, капитан, - засмеялся Вагонис. - Ну, тем лучше для наших ребят, отсидят до двенадцати ночи и по домам…. Я думаю, этот вариант устроит всех, - закончил он.
На этом они и остановились. Валентин написал список бойцов, заступающих в наряд, и пошел в дежурку. Молодые бойцы, как раз все в это время находились в Красном уголке. Кто играл в шахматы, в шашки, кто - в домино. Валентин закрыл дверь Красного уголка и сказал:
- Товарищи, внимание! Сегодня и завтра, а может, и послезавтра, нам нужно будет немного поработать – посидеть в засаде у кладбища. Там у бандитов есть место, куда связники доставляют письма из города. И нам нужно будет перехватить этих связных. Поэтому я назначаю в наряд сегодня и в последующие дни молодых и смелых ребят, по три человека в каждую группу. Первая группа: Жигунов, Ляйшис, Филонов. Вторая – Бурцев, Самохин, Ломок. Третья – Назаренко, Попов и Ряйшис. Итак, ваша задача: с  десяти до двенадцати часов вечера незаметно занять место для наблюдения за правым ближним углом кладбища. Если появятся «гости», их нужно взять, но брать нужно только живыми при выходе из кладбища. И учтите, об этой операции никто не должен знать, кроме вас, даже свои защитники, не участвующие в ней.
- Всем ясно? – спросил Жигунов.
- Ясно, - ответили нестройно присутствующие и все поднялись из-за стола.
- Тогда первая группа в полном снаряжении с оружием немедленно выступает в пункт  наблюдения. Только смотрите там, картошку не потопчите, а то завтра от своих же и получите взбучку, - усмехнулся Валентин.
Виктор, Ляйшис и Филонов, взяв автоматы и накинув на плечи плащ-палатки, вышли из помещения и растаяли в ночи. Помня наказ Валентина, они, чтобы не вытоптать картофельное поле, обошли огороды стороной, спустились вниз и затем, уже снизу по обочине кладбищенской дороги, где в присест,  а где и на «карачках», начали подбираться к углу старого кладбища. Приблизившись и обосновавшись метрах в десяти-пятнадцати от забора, они залегли в картофельной ботве, завернувшись в плащ-палатки.
Время полуночи уже прошло, но на место связи никто не являлся… Так продолжалось до конца недели. Противник как будто почуяв опасность, временно затаился. Днем около кладбища пасли свою корову Ефим с Женькой, но и  они ничего подозрительного на кладбище не замечали. Мальчишкам нравилось то, что они участвуют в настоящей операции, но пока толку от их участия никакого не было. Ну прошла пара знакомых «баб» на огородах вдали; кто-то окучивал картошку; конюх защитников провел по дороге  у кладбища свою лошадь Машку на пастбище под гору и все… и ничего подозрительного, и ничего интересного.
Вагонис, Будрин и Валентин собрались в кабинете и обсуждали ход текущей операции. Они уже стали сомневаться: стоило ли им предпринимать такие действия, может мальчишкам просто померещилось что-то, а на кладбище-то никого и не было.
- Завтра засаду на кладбище снимем, - первым нарушил молчание Будрин, - раз четверо суток никого ни было, значит, уже никто не придет. Одно из двух: или мы ошиблись, или они учуяли опасность….
- Ну что ж, значит им повезло, - ответил Вагонис, - и потом ребята уже измучились – четыре ночи подряд не спят, уже скоро и мертвецы мерещиться будут, - с досадой закончил он.
- А по-моему, нужно противника заставить действовать, нам нужно разыграть ложный выход на операцию и этим подтолкнуть их агента на рискованный шаг, - вдруг предложил Валентин.
- Точно!  - воспрянул Будрин, - молодец лейтенант. Готовьте на завтра список участников.
Жигунов с Вагонисом составили список защитников, участвующих в операции.
- Собери всех бойцов и сообщи им, мол, поступили данные, что в районе Гирстрейтишек видели банду Лютаса и предупреди, что завтра в ночь выступаем, – сказал Вагонис.
- Есть, товарищ начальник, – Валентин взял список и вышел из кабинета.
Он разослал посыльных для оповещения остальных защитников, отсутствовавших в этот момент на вечерней поверке. Когда все явились, он выстроил их и зачитал приказ на предстоящую ночную «операцию». Ему было неловко обманывать своих соратников, но он пересилил себя и придал своему голосу большей строгости и таинственности, чтобы подчеркнуть важность предстоящих действий. Лица ребят стали серьезными, и когда он их распустил, никто не шутил, все пошли готовиться к завтрашнему выходу.
Следующий день прошел тихо и без происшествий. Вечером группа собралась и вышла на операцию. Вел ее сам Валентин. И казалось, что в Алунте не осталось уже свободных защитников, но у кладбища осталась тройка наблюдателей: Петька, Сергей и Васька Ломок. Они в темноте незаметно залегли в картофельной ботве и стали ждать. Валентин предупредил Петра:
 - Сегодня будьте особенно внимательны, возможно будут «гости». Смотрите в оба и не отвлекайтесь….
Но Ломок есть Ломок, с ним всегда что-то случается. Было темно и до жути  тихо. Вдруг Васька начал ерзать между ботвой и двигать ногой. Потом сел и стал материться.
- Вот, б…., что-то залезло ко мне в сапог…. И грызет за пятку, - чуть не закричал он.
- Вась, может, это к тебе в гости диверсант пожаловал, - съязвил Сергей, со смехом толкая Ломка в  спину. – Ложись, - шепнул он.
Но Васька в темноте сел, снял сапог и стал вытряхивать из него то, что кусало его за конечность и мешало ему спокойно лежать и вести наблюдение.
На кладбище было темно и тихо, и тут, вдруг, так неожиданно, что все аж вздрогнули, вспыхнул маленький тусклый огонек. Петька опомнился первым и негромко просипел:
- Вперед, братки, за мной!
Ломок от неожиданности схватился за автомат и в темноте потерял свой, снятый с ноги, сапог. Петька и Серега уходили от него все дальше и дальше, а он все шарил и шарил по ботве, ища свой потерянный сапог. Наконец, он нашел его, но надевать сапог было уже некогда, а идти в «атаку» в одном сапоге и с голой пяткой было не удобно и не прилично. Поэтому он принял «Соломоново решение» – снял второй и с сапогом под мышкой, и с автоматом в руках пустился догонять Петьку и Серегу, мелькая в темноте над полем белыми портянками.
Сергей обернулся и чуть не упал со смеху, когда увидел, как Васька выделывает «па-де-де» над картофельными грядками с автоматом в руках в белых, как у балерины, «пуантах» из портянок. Петька замахал на них руками, приказывая замереть. Они тихо подкрались к забору и пролезли сквозь дыры на территорию кладбища.
Недалеко за памятниками мелькал слабый огонек свечи, и в тусклом его освещении они увидели две тени. Защитники продвинулись между плит еще чуть дальше и кинулись к месту, где еще мерцал огонь и маячили какие-то фигуры. Потом внезапно с криком: «Стой, руки вверх!» они окружили павших и шуршавших в траве между могил «агентов». Петька с Сергеем кинулись к ним и завернули им за спину руки. Когда «агенты» были взяты и связаны, они подняли их и поднесли ближе горевший огарок свечи. Это были молодой ксендз и его служанка.
- Иезус Мария, Иезус Мария… - бормотал ксендз, а служанка его от  страха  дрожала и плакала…
Защитники стали обыскивать их, ища какие-нибудь письма или бумаги – доказательства  их шпионской деятельности.
- Что вы тут делаете? – начал быстрый допрос на месте Петька.
Хотя ксендз был в обычном костюме, все же Петька узнал его по утонченному профилю лица.
- О, Иезус…. мы здесь просто встречались и… занимались любовью в темноте, чтоб никто из прохожих не увидел…. Это просто любовная встреча. Прошу вас, господин солдат, не арестовывайте нас. Мы не бандиты. Я ксендз, а она – служанка….
- Вот и хорошо, сейчас мы вас отвезем в комендатуру, там и разберемся кто вы, и что здесь делали….
 - Вася, вперед, а мы будем ориентироваться по твоим белым портянкам. А вы, господа, за ним следом. И ни-ни. Ни вправо, ни влево, иначе – стреляем без предупреждения.
- Ну, давай, пошли, - ткнул он стволом автомата ксендза.
Через несколько минут арестованные были уже в кабинете Вагониса и Будрин начал их допрашивать.
А Петька с Серегой сидели в дежурке и донимали Васю Ломка вопросами:
- Вась, а Вась, что это ты разулся, испугался наверно, и хотел деру дать с поля боя? – спросил его Сергей.
- Да нет. Там на грядке какая-то сука залезла ко мне в сапог и укусила за пятку, а пока я снимал сапог, тут вдруг вспыхнул огонек на могилках и вы побежали. Ну я тогда снял свой второй сапог и побежал за вами.
Петька засмеялся:
- А мы думали, у тебя «крыша поехала» от страху, когда  увидели как ты подпрыгиваешь и порхаешь, как балерина над картофелем в «белых тапочках».
- Так это ж я  перепрыгивал через ботву, чтоб картошку не помять, а то б наш Гердвилис с меня шкуру спустил бы за вытоптанные грядки.
После недавнего нервного напряжения парни весело подшучивали друг над другом и смеялись.
А в это время в кабинете Вагониса Будрин вел допрос ксендза и его служанки. Но чего-нибудь интересного для следствия они так и не выявили, потому что у задержанных не было найдено никаких доказательств причастности их к агентурной деятельности. Они просто великолепно играли свою роль «застуканных» в интимных связях служителей церкви. И это сулило им куда менее тяжкое наказание, чем сотрудничество с националистическим подпольем. Будрину было ясно, что операция провалена и чтоб окончательно не выдать ее замысла, он решил не обострять ситуацию и не «колоть» дальше задержанных, а якобы, поверить их подготовленной на случай провала, любовной легенде. Ему нужно было переиграть их и вселить им уверенность в том, что все прошло гладко, следователь им поверил, любовная версия сработала и они «сухими» вышли из этого очень опасного для них положения. Капитан думал так: если не известен тот, кто нес им секретные данные, то лучше не мутить воду в болоте и не спугнуть  того неизвестного агента, который может быть  сейчас был рядом с ними и мог нанести очень большой ущерб как органам безопасности, так и органам советской власти здесь, в Алунте. – Кто же был этот оборотень? Где он? Что замышляет? – думал капитан.
Глядя на молодого ксендза, который приехал в Алунту недавно и помогал вести службу в костеле старому, он продолжал спрашивать:
- Так как же вы очутились вдвоем с женщиной на кладбище?
- Господин офицер, у нас просто возникли друг к другу нежные чувства, когда мы прогуливались с пани Ядвигой вечером возле кладбища. А потом, когда дело дошло … ну вот мы и укрылись от посторонних глаз за кустами на кладбище….
- А что вы там ночью светили, сигнал кому-то подавали или искали что-то? – вдруг резко в упор задал вопрос капитан.
- Да что вы, господин начальник, мы с паненкой искали место, где бы присесть. У нее в кармане оказалась свечка, вот она и зажгла ее, чтобы в темноте не зацепиться за плиту, да не упасть…  Прошу вас, пан офицер,  не сообщайте об этом казусе старшему ксендзу. Вы должны нас понять… ведь «дело молодое» и у нас с Ядвигой  отношения серьезные, а в случае если об этом узнает наш наставник, то мое пребывание здесь окончится, да и на дальнейшей моей карьере можно будет поставить крест….
- Хорошо, вы меня убедили, - сказал Будрин, - я вас отпускаю и понимаю ваше положение. Мы не предадим огласке ваше участие в  этом нелицеприятном деле, но вы не должны в течение некоторого времени выезжать куда-нибудь из Алунты.
- Очень вам благодарны, господин офицер, - поклонился ксендз.
- Ладно, вы свободны! – ответил капитан.
Когда ксендз вышел, Вагонис кинулся к Будрину:
 - Капитан, зачем вы его отпустили, наверняка он был там с этой девицей не ради любви к ней. Они  там искали шифровку в темноте. Мы завтра днем исследуем там каждый камешек и найдем их тайник, вот увидишь….
- Не надо ничего искать. Пусть все идет своим чередом. Будем вести себя с ними так, как будто мы им поверили, но мы будем наблюдать за каждым их шагом.  И еще будем пристально вести  наблюдение за тем местом. Днем, – закончил он, -  нам нужно во что бы то ни стало раскрыть их агента, а этот слащавый ксендз нам пока не нужен. Он даже будет нам полезен на свободе. Так что, пусть ходит на могилы и встречается там с пани Ядвигой!
А отряд защитников из двенадцати человек, который вел Валентин, пройдя в темноте по дороге метров четыреста за Алунтой, свернул на ближайшее поле с копнами покошенной травы и  залег до утра на ночлег. Рядом виднелась усадьба Кяушиса с кустами пахучих роз и садом, со спелыми налитыми соком яблоками. Кто-то подал идею: полакомиться спелыми яблоками. Ведь богатства у Кяушиса не убудет, а ребята хоть яблок вдоволь наедятся.
В отместку за их ночные бдения Валентин отпустил четырех человек и те ушли в сад трусить яблоки.
Было уже около полуночи. Вчетвером: Виктор, Назаренко, Ляйшис и Галяускас залезли в сад Кяушиса и огляделись. В саду стоял аромат спелых яблок,  и было темно и тихо. Но вот в небе появилась луна,  и стало немного светлее. Они выбрали яблоню и Виктор, вскарабкавшись кое-как на  дерево, начал трусить  ее ветки. Спелые пахучие яблоки как белые увесистые бомбы гулко затарахтели  по земле,  ударяя по головам и рукам собиравших их внизу защитников.  Назаренко, подслеповатый молодой парень, друг Виктора, вместе с Ляйшисом и Галяускасом кинулись собирать яблоки. Но вдруг Назаренко споткнулся, упал и начал дергать ногой. Сад словно проснулся. Внезапно зазвонили какие-то банки-склянки, колокольчики. Залаяли собаки, а из дома выскочил дед Кяушис с дубиной и лампой. Виктор спрыгнул с яблони и прошипел:
- Ребята, смываемся! Атас!
И защитники с полными пазухами яблок, как беременные бабы, падая и вставая, бросились бежать вон из сада. Назар тихо завопил:
- Братцы, подождите, кто-то схватил меня за ноги и держит, не пускает!
Виктор нагнулся над ним и стал высвобождать его ногу. Она оказалась в проволочной петле. Виктор сразу сообразил, что это силки – проволочные петли, которые они в детстве еще в Алтайском крае ставили на зайцев и сусликов. И поэтому он быстро освободил Назара из петли, поставленной Кяушисом, может для зайцев, чтобы не грызли кору деревьев и морковку, а может для воров, чтобы те не крали у него в саду яблоки. Виктор с Назаром  - так называли Назаренко его друзья, последними выползли из сада Кяушиса и припустились со всех ног бежать в поля. А дед Кяушис еще долго ходил, стучал по железным банкам дубиной и орал:
- Басурманы! Негодяи! Вот я вам дам дубиной по заднице. Будете знать как воровать чужие яблоки! Ату их! – кричал он, спуская своих собак с цепи.
Но ребята были уже вне сада и  в безопасности, а вскоре они  соединились с основной группой защитников. Те, узнав об их приключении, тихо посмеивались и шутили:
- Да, если б Кяушис с дубинкой догнал Назара, он бы ему задницу намял… этой дубиной.
Но все обошлось и люди сидели, и, отдыхая, хрустели добытыми Назаром яблоками. Виктору впервые было так хорошо и уютно. Он лежал и ел яблоки. Вокруг стояла тишина, сено пахло пряным запахом лугов, а высоко в просторном темном небе сияли маленькие огоньки далеких звезд….
Виктор нашел глазами похожее на ковшик созвездие Малой Медведицы  и на его хвосте  Полярную звезду.  «А это созвездие Кассиопеи, как изогнутая буквой «W» змейка», - подумал он.
Вдруг вдалеке, прочертив небо, промелькнула и погасла звездочка. Назаренко, увидев ее, вскрикнул:
- Смотри, вон звезда упала, значит, чью-то жизнь забрала…
- Да, не каркай ты, Назар, - огрызнулся Виктор.
- Это так в народе говорят – если звезда упадет, значит, чья-то жизнь закончилась…
- Все это ерунда, - возразил ему Виктор. – Никто об этом толком ничего не знает. К тому же это и не звезда совсем, а меленький метеорит, - пробормотал он, засыпая. Ему приснилась Яня и веселый, машущий им рукой, Новицкий. Он  улыбался и уходил от них, и все махал, махал рукой, пока не исчез в белом тумане….
- Подъем! – раздалась команда.
 Виктор проснулся и лежал, обалдело моргая  сонными очами, пока сознание постепенно вернуло его ум в реальность.
- Давай, просыпайся, уже утро. Пошли домой - там выспимся, - позвал его Назаренко. И они, поднявшись с сена и отряхнув прилипшие к одежде соломинки, поспешили бегом за отрядом, уходящим в сторону Алунты.


Тройной обман

 
 Утром, чуть свет, защитники вернулись в местечко, но там их ждала неприятная новость: в Конюхах бандиты этой ночью  расправились с учителем. Поэтому их группа в полном составе, без посредников, срочно направлялась на место происшествия. Так и не пообедав дома, не мешкая ни  минуты, они вновь уходили на операцию, теперь уже не подстроенную, а настоящую. Некогда было долго разбираться: что к чему. Ночью в Алунту  прискакал человек из Конюх и сообщил о происшествии Вагонису. Было воскресенье и никому не хотелось вновь идти в эту бандитскую глушь -  так окрестили защитники  места возле Конюх.
Вагонис отвел Валентина в сторону и вкратце сообщил ему, что им так и не удалось задержать на кладбище агента с шифровкой для бандитов, и поэтому теперь им нужно идти в Конюхи очень осторожно, чтобы не напороться на засаду.
- Возьми вместо старичков Петра, Сергея и Василия, - велел ему Вагонис, - и выставь во время движения боковой и передний дозоры. Ну, давайте, не задерживайтесь! Ситуация не позволяет.
Жигунов построил бойцов, проверил их снаряжение и дал команду к выходу. Отряд быстрым шагом направился по дороге на Конюхи. Уже пройдя метров семьсот, они услышали звон алунтского колокола. Валентин остановил отряд. Выставил в головной дозор Сергея и Ваську. Виктор и Петр ушли в боковой дозор. Дорога проходила по краю ржаного поля. Густая рожь, высотою выше пояса,  могла скрыть любое количество сидящих  в засаде людей. Отряд шел медленно, прислушиваясь к каждому шороху, и напряжение нарастало с каждым километром удаления от Алунты. Но все прошло благополучно, если не считать, что из-под ног у Виктора выскочил неожиданно перепуганный заяц и с треском умчался вглубь ржаного поля, а Виктор  чуть было не нажал на спусковой крючок своего автомата.
Когда  пришли в Конюхи и вошли в дом учителя, то увидели его тело, лежащее на полу, прошитое автоматной очередью. Виктор знал его.  Когда  они в прошлый раз приходили в Конюхи, учитель позвал его в свой дом и завел патефон с пластинкой, на которой была записана на русском языке песня о партизанах «Борода моя бородушка…». Учитель, видно, любил ее слушать и подпевал вслед за  пластинкой: «Я не буду ссориться, пусть растет до пояса…». Хороший был мужик – этот  учитель, добрый  и веселый, любил русские песни. За это, видно, и поплатился своей жизнью. Защитники нашли брошенную рядом записку с надписью: «Так будет со всеми, кто против нас. Лютас». Виктору впервые было так жалко этого, в общем-то чужого для него, но совершенно невинного, доброго человека, с которым он познакомился здесь случайно…
Еще в субботу отец Яни, парторг Новицкий, собирался посетить могилу своей жены, которая была похоронена на кладбище в Свобишках. Он пошел и договорился со знакомым ему мужиком Пятрасом, который часто обслуживал  партработников, насчет лошади, чтобы тот подвез его в воскресенье до Свобишек и обратно. Пятрас, конечно же, согласился. Он не мог  отказать начальству - секретарю парторганизации Новицкасу. Но у Лютаса в Алунте тоже  была своя агентура. Сосед Пятраса, Казис, ненавидел советскую власть и особенно ее партработников, во главе которых  и стоял Новицкий. Услышав, что те договариваются о  поездке в Свобишки, он решил воспользоваться  этим случаем и сообщить о поездке Лютасу.  Он когда-то жил в Скудитишках и был связником Лютаса, но как-то попался «на деле», не выдержал допроса и его перевербовали  в органах  госбезопасности – так он стал «стукачем» и у Лютаса, и у Советской контрразведки, спасая таким образом себя. Казис вел  двойную игру, боясь как тех, так и других. Он быстро захомутал в повозку свою лошадь и «аллюром» подался в условленные места, искать Лютаса.
Лютас уже несколько   последних дней  проводил  в кутеже  и гульбе со своими любовницами – молодыми красивыми девками на хуторе, недалеко от Свобишек. У него был фотоаппарат со вспышкой и он любил фотографировать раздетых женщин, а его адъютант доставлял их ему без особого труда.
Главарь сидел на диване вместе с полуголыми девахами и вся их компания была изрядно пьяна. Стол ломился от закусок и выпивки. В углу играл патефон какие-то немецкие фокстроты и танго. Девки сидели на коленях у Лютаса, обнимая и целуя его пьяную «морду».
- Хватит, - повелительно крикнул Лютас, - давайте еще выпьем.
Он налил себе в стакан самогонки и залпом выпил. Девки тоже пригубили из своих стаканов и стали ласкать его своими взглядами. Лютас пьяным взором зло уставился на одну из них и запел: «… Ар ту жюри, ар ня жюри, ту мано ня буси…» (Иль ты смотришь, иль не смотришь, ты моей  не будешь). Потом, еле ворочая  языком, скомандовал:
- А ну-ка, девки, раздевайтесь! Сейчас я вас буду фотографировать.
Девки, пьяно жеманясь  и попискивая, начали раздеваться. Лютас заставлял их принимать разные позы и, пьяно шатаясь, снимал их фотоаппаратом, затем потушил свет и набросился на одну из них…. К двум часам ночи оргия, наконец, прекратилась.
Утром полуголую, ничего не помнящую компанию, разбудил  адъютант Лютаса и сказал ему, что прибыл связник и хочет сообщить  ему очень важную весть….
Лютас бросил своих девок, взял  парабеллум и вышел в другую комнату, приказав адъютанту:
- Давай, веди его сюда, пусть  расскажет, какую он  такую  важную весть мне хочет сообщить.
Адъютант ввел в комнату к Лютасу связника. Тот поздоровался и низко поклонился ему.
- Ну, говори, с чем пришел? – приступил к нему Лютас.
- Да, господин начальник, - начал тот, - я узнал, что наш алунтский парторг собирается завтра в Свобишки посетить  могилу своей жены,  так сказать, помянуть ее. Это хороший случай, чтобы поймать его там и придавить как гниду…
 - Спасибо за новость, но это лишь мне решать  кого давить, а кого жаловать, - ответил Лютас. -  С кем он  будет, в какое время, как будет  выглядеть  и есть  ли у него оружие, но главное не ловушка ли это? Вот что для меня важно, - продолжил Лютас.
Связник обрисовал Лютасу  приметы, по которым  он узнает парторга.
- А насчет засады? Будет ли она или нет, я не знаю. Надо проверить. Ведь я только слышал разговор Новицкаса с Пятрасом о том, чтобы он повез его на могилку к жене, –  заюлил связник.
- Ну ладно, разберемся, хорошо, что сообщил мне эту новость. Но смотри, чтоб о нашем разговоре никто не знал, иначе мои люди тебя и под землей достанут. - Иди и забудь, что ты здесь был, понял? – сказал он в конце разговора.
- Да, - ответил, поклонившись ему, Казис.
У него волосы вставали  дыбом  при виде этого волосатого господина свирепого вида,  который мог сейчас запросто застрелить его здесь же, знай он его планы.
Адъютант и еще двое бандитов вывели его из хутора с завязанными глазами и отвезли на то место, откуда они  его привезли (километров пять от хутора, где находился Лютас).
- Давай, едь поскорей отсюда… - ухмыльнулся ему здоровый верзила с автоматом в руках, выводя его лошадь на дорогу.
Казис испуганно  ударил вожжами по лошади и конь его  со всего духу понесся по грунтовке.
Проехав так километров пять, он успокоился и направил лошадь прямо на Скудутишки. В Скудутишках он встретился с представителем органов безопасности и рассказал, что у его друга остановились бандиты и он случайно подслушал  их разговор о том, что в воскресенье в Свобишках на кладбище у них будет какая-то сходка. При этом он ничего не сказал, что туда же в воскресенье на могилки приедет и алунский парторг Новицкас. Скудутишские защитники, приняв все это за чистую монету, организовали еще с четырех часов утра засаду на свобишском кладбище, подключив тудаи подразделение солдат. Те засели в кустах возле кладбища и стали ждать…
А Лютас в это время ночью совершил свой кровавый налет на дом учителя в Конюхах, чтобы отвлечь внимание алунтских защитников, и той же ночью на лошадях верхом подался в Свобишки, но не стал делать засаду, а решил  проверить и переждать невдалеке в мелком кустарнике возле ржаного поля. Они опередили солдат на один час и спаслись от неминуемой смерти. Только они залегли ночью  на краю  поля, как тут же увидели, что кладбище окружили солдаты.
- Мать твою… - оторопел Лютас, увидев солдат, - еще немного попозже и нам бы «каюк»…
- Значит парторг был приманкой для меня, - усмехнулся он, - но мы их хитрее.
Своим людям он подал сигнал потихоньку по ржи отползать подальше, и затем уходить как можно быстрее из этих мест.
Новицкий ехал в Свобишки на повозке с Пятрасом, но на душе у него было как-то нехорошо. Им овладела такая тоска, что хоть ложись и вой. Еще утром он сказал Яне, что чувствует себя неважно и сердце как-то ноет.
- Может ты не поедешь на могилки? Зачем тебе в таком состоянии ехать в такую даль? – отговаривала его дочь.
- Да нет, надо ехать, – сказал с коммунистической решительностью ее отец.
- Если я буду раскисать, то на меня глядя и вся ячейка наша развалится, - добавил он, - тем более, что я уже договорился с Пятрасом и он меня повезет туда и обратно.
- Ну, ладно, - парторг взял свою старую винтовку, обнял дочь, прощаясь, и вышел с ней на улицу, где его уже ждал Пятрас в повозке. Яня вышла на крыльцо, помахала им рукой и ей тоже стало тоскливо….
Всю дорогу до Свобишек Новицкий с Пятрасом ехали почти что молча. Иногда только немного переговариваясь.
- Вот съезжу, посоветуюсь с женой, приеду домой, выдам дочку замуж и уйду на пенсию - буду их детей растить и воспитывать, - мечтательно рассказывал парторг о своих планах на будущее.
Так незаметно  часам к одиннадцати они и подъехали к свобишскому кладбищу. Новицкий слез с повозки, и в плаще с винтовкой на плече так и пошел по тропинке на кладбище. А Пятрас остался ждать его в повозке на дороге. Еще подходя к могилкам, Новицкас почувствовал что-то неладное… Как будто кто-то следил за ним и ветки тысячами копий, как бы впились в его тело. Над кладбищем висела мертвящая тишина… Не выдержав, Новицкий повернул назад, но вдруг услышал окрик по-литовски:
- Стой, бросай винтовку и руки вверх!
«Бандиты! - мелькнула мысль в голове парторга, - ведь команда была по-литовски». И он побежал назад, к дороге, на ходу срывая с плеча винтовку. Но не сделал и десяти шагов, как был изрешечен сотней летящих пуль. Стрельба была такая, что Пятрас с перепугу упал под воз и метров пятьдесят полз на брюхе по придорожной канаве, пока его не нашли и не подняли из нее солдаты. Они его спрашивали, а он не мог вымолвить от страха ни одного слова. И лишь через несколько минут, очнувшись, он начал отвечать на их вопросы.
- Кто вы и откуда? – спросил командир у Пятраса.
- Мы из Алунты… - заикаясь ответил Пятрас, - я конюх, а он парторг Новицкас, он приехал на могилу своей жены и вот… здесь и останется.
- А его там в Алунте дочь ждет… - заревел Пятрас, не в силах сдержать катившихся ручьями слез.
- Ах, твою мать, как же так получилось, - схватился за голову командир, - своего же угробили.
Все стояли, опустив головы и  не глядя друг другу в глаза. Потом командир опомнился и велел прочесать всю ближайшую территорию и когда они нашли те места, где у ржи лежал и уползал по ней  Лютас, то поняли, что бандиты их обхитрили и ушли восвояси, оставив расправляться с парторгом его же товарищам. За это, конечно, полетят чьи-то головы, но этим делу не поможешь и жизнь человеку не вернешь.


Чертов мост

 
 Уже ближе к полудню, закончив обследование места ночной расправы над сельским учителем и выяснив из показания допросов нескольких селян, что это были люди из банды Лютаса, которая ушла в сторону Свобишек, защитники двинулись по их следам, надеясь догнать и уничтожить безжалостных убийц. Пройдя некоторое время ускоренным шагом, они очутились в глухой местности на берегу бурной реки. С одной и другой стороны речки берега в этом месте были высокие и обрывистые. На одной стороне возвышалась выступающая из-под земли скала, на другой же огромный песчаный холм, а между ними натянуты тросы подвесного моста, старого и обветшалого. Высота его была метров десять-пятнадцать, мост скрипел и чуть раскачивался от порывистого ветра, как бы предупреждая подошедших к нему о грозящей опасности.
Молодые парни – Виктор, Петька и Серега кинулись к нему, готовые первыми испытать свои нервы  на крепость, но Валентин вдруг крикнул:
- Стоп! Лечь, занять позицию за каменными глыбами. Приготовить оружие.
«Этот заброшенный мост наверно не раз послужил бандитам для экстренной переправы», - подумал он.
Место было очень опасное и удобное для бандитской засады. Вокруг леса - сыпучие пески и обрывы. Жара, как на сковородке. Вокруг в траве гудят то ли пчелы, то ли лесные мухи. Состояние было удручающее. Виктор с Петькой сели там, где остановились и начали оглядывать место. Виктор заметил вдруг что-то торчащее из песка. Он копнул палкой глубже, песок осыпался, и наружу показались человеческие кости….
- Петь, посмотри, что это такое? - позвал он Петра. Петр повернулся к нему:
- Какое-то захоронение, наверно, здесь, – сказал он после того, как в осыпавшемся песке показался высохший человеческий череп и древние кости.
- А… да! Я вспомнил, - сказал Петька, - кто-то рассказывал, что здесь еще в 1812 году отступала из России французская армия Наполеона. Это они здесь оставили своих умирать. И этот подвесной мост через речку тоже они построили, а потом уже местные жители его укрепили и отремонтировали. Видно много французов-то здесь полегло. Вон сколько костей-то валяется…. Тут, наверно, и оружие и вещи захоронены.  Этот мост называется «Чертов мост», такой же как в Альпах, которые еще в давние времена Суворов брал.
- Фу ты, знаешь, мне как-то даже не по себе становится. Лежим здесь как на кладбище, на костях французских солдат, - ответил Виктор, - ну и места здесь.
- Да, место здесь неприятное, гиблое и нам нужно поскорее отсюда выбираться. Что-то подозрительно тихо здесь. Даже птиц не слышно, только мухи в траве гудят….
- Конечно, радом такое капище, столько черепов. Ясно, что мух здесь будет полно, - заметил Виктор.
Валентин в полевой бинокль пристально осматривал каждый кустик и кочку противоположного берега.
«Кажется, там все в порядке», - сказал он  сам себе и скомандовал:
- А ну, давай, пошли вперед через мост, по двое на ту сторону. Пулеметчик! Возьми на прицел подходы к мосту на том берегу.
Петька с Виктором первыми осторожно и неуверенно двинулись по качающемуся над рекой хлипкому сооружению. Сверху земля казалась им далекой и страшной,  и Виктор еле-еле передвигался, страхуя Петра и держась сам за натянутые над мостом канатные поручни. После них, таким же образом, пошла вторая пара – Сергей с Ляйшисом. Но лишь они перешли через мост, Валентин вдруг  заметил, как на том берегу что-то мелькнуло – к мосту  с того берега кто-то осторожно приближался.  «Кто  это мог быть? Здесь, в таком месте? Так осторожно, крадучись, могли идти только бандиты. Видно мы их  чуть-чуть опередили, - подумал он, - надо предупредить переправившихся защитников и ударить первыми по подходящим бандитам». Он подполз к Ряйшису и сказал ему:
- Видишь, вон тот куст у дороги на той стороне?
- Да, -  ответил пулеметчик.
- Давай-ка, рубани по нему короткими. Там кто-то есть. Только наших, смотри, не задень. Я думаю, мы напоролись на банду.  Их нужно напугать, чтобы они как можно скорее отсюда удрали, иначе нам будет плохо…  Мы ведь не сможем помочь нашим ребятам на том берегу.
Ряйшис прицелился и дал по бугоркам у тропинки короткую очередь. Было видно, как заклубилась пыль, поднятая пулеметной очередью  «Дегтярева», от бугорков на том берегу. Следом он дал еще несколько коротких очередей по кустам и затих. Все стали ждать – что же будет дальше? Но там установилась мертвая тишина.
После того, как пыль от пулеметных очередей рассеялась,  на том берегу прекратилось всякое движение. Если кто-то там до этого и был, то после этого удара он удрал уже, наверно, довольно далеко.  Минут через двадцать Валентин подал команду и остальным защитникам переправиться через  этот «чертов мост». Конечно, все были довольны таким исходом. Потому что,  это неожиданное встречное движение и столкновение с противником на переправе, когда  взвод был разъединен на две части, могло окончиться совершенно непредсказуемо, а для некоторых ребят, может быть, и трагически…
Переправившись через реку таким необычным десантным способом, защитники собрались вместе на том берегу, перекурили и, возбужденные происшествием, двинулись в сторону Алунты. А банда Лютаса, а это была именно она, благодарила Бога за то, что избежала встречи с алунтскими защитниками, потому что они со всех ног удирали из Свобишек от поджидавших их на кладбище солдат, и попали «из огня да в полымя». А это для них было уже не приемлемо. Лютас, с простреленной фуражкой, зло сплюнул и сказал адъютанту:
- На этот раз мы легко отделались, лишь дырочкой в фуражке, но зато показали им, что национальное движение существует и мы его передовая карательная сила…
Виктор с защитниками еще не вернулись в Алунту, когда убитого Новицкаса, отца Яни,  привезли в местечко. Увидев его мертвого, Яня лишилась чувств.  Ее начали откачивать близкие ей люди. Вагонис и председатель сельсовета, а с ними и пришедшие сюда партийные работники суетились, давая распоряжения о всех делах, касающихся устройства похорон парторга. Гроб с телом покойного для  прощания с жителями городка выставили в городском клубе. С Яней постоянно  сидели ее подруги и знакомые. Она еще  не могла поверить, что отца уже нет в живых. Ведь утром еще она стояла и разговаривала с ним – и  вот его уже нет. Как пьяная, ни о чем не думая и никого не замечая, она сидела возле гроба, уставившись в одну точку, и ее усталый ум как из тумана выхватывал одну за другой картинки из ее прошлой жизни….
Вот, она еще маленькая у отца на руках… потом уже постарше…. Отец ведет ее, взяв за руку, на праздник. В сорок первом, когда пришли  немцы, он ушел в лес к партизанам, а летом сорок пятого вернулся  с товарищами и стал налаживать  здесь новую жизнь. Вспомнила она, как он оберегал ее от трудностей жизни и неверных поступков, был строг с ее ухажерами, но по-отцовски добр и ласков с  уже выросшей и ставшей взрослой дочерью…  «Теперь я совсем одна. Нет ни мамы, ни папы», - думала она, сидя  у тела отца.
На второй день похорон из Вильнюса  приехали какие-то дальние родственники Новицких, и Яне стало немного легче. Хоть кто-то из родственных душ  у нее остался. Двоюродная  сестра отца с мужем и сыном – молодым  лейтенантом милиции, сразу же взяли Яню по свою опеку. Альгирдас,  так звали лейтенанта, ни на шаг не отпускал Яню и ходил за нею, как тень.  Тетка, оставшись с нею как-то наедине, сказала ей:
-  Яня, поскольку у тебя здесь родных никого нет, мы тебя одну не оставим – заберем  жить с собой в Вильнюс, побудешь пока у нас. Поживешь, привыкнешь, а там видно будет. Может, вон, за Альгирдаса замуж выйдешь.
Как только Виктор пришел с операции и узнал о трагической гибели Новицкаса, он умылся и тут же побежал к Яне. Он прекрасно понимал, что творилось у нее в душе. Выбрав момент, он подошел к ней, чтобы выразить ей свое соболезнование. Возле нее все время вертелся какой-то молодой лейтенант и Виктору было неудобно  разговаривать с ней в присутствии этого молодого человека. Но Яня ему сама шепнула на ухо:
- Обо всем поговорим после похорон. Сейчас не хочу говорить ни о чем…
Новицкого похоронили на его родине, как он завещал, на том же кладбище, где он и погиб, рядом с женой.
После похорон, Виктор встретился с Яней, вызвав ее на минутку из дома. Она вышла к нему, но он ее не узнал. Это была другая Яня. Она ему сказала:
- Я не знаю, как жить дальше. Я, наверное,  уеду к своим родственникам в Вильнюс.
- Яня, а как же я, ведь я же люблю тебя, - выпалил ей в ответ Виктор, - не уезжай, прошу тебя, я буду здесь с тобой… - молил он ее.
- Понимаешь, я здесь осталась одна и я не могу ждать, когда ты нагуляешься и предложишь мне выйти замуж. Ведь ты еще такой молодой… Да, и твои родители будут против нашего брака. Видишь, нам не суждено быть вместе. Прощай…
- Нет, не надо… Не уходи, Яня,  не уезжай. Мы поженимся, я сейчас пойду к отцу, я поговорю с родными, они будут согласны.
- Нет, Виктор, они не согласятся, нет, нет, нет, - замотала она головой.  – Хотя, если хочешь, поговори, я еще подожду эти последние наши два часа. Все зависит от тебя, но в любом случае - я буду тебя вспоминать.
Она улыбнулась ему сквозь слезы и выдавила:
- Прощай, мой  маленький, глупенький мальчик… - поцеловала  его в щеку и, повернувшись, убежала домой.
Виктор, как оглушенный, поплелся прочь, не разбирая дороги. Придя домой и, увидев отца, он еще с порога обратился к нему:
- Пап, я хочу поговорить с тобой об очень важном деле…
- А что с тобой? Ты какой-то сам не свой? Что случилось?
- Пап, ты пойми меня, я люблю, - мямлил Виктор, - я хочу жениться на Яне Новицкой. Что ты мне скажешь? Вы будете согласны на наш брак?
 - Знаешь, сынок, вот что я тебе скажу… - тихо и серьезно начал отец. - Тебе еще только девятнадцать лет, ты еще так молод.  Ты еще не окреп духом. У тебя еще нет ни дома, ни средств, чтобы содержать семью. А потом, Яня ведь литовка, ты хочешь здесь в Алунте остаться навсегда? А, может, завтра нас расформируют и всех уволят, и мы уедем на Украину. Что ты тогда будешь делать здесь один?
- Нет, я тебе не советую жениться сейчас на Яне, да и у нас нет средств, чтобы помочь вам. И поэтому, сынок, я на ваш брак согласиться не могу, - сказал отец, утешая Виктора.
А Виктор стоял и молча плакал. Отец, видя такое состояние сына, смягчил тон, обнял его.
- Ну, что ты плачешь, ведь  ты уже мужчина, а не мальчик. Яня у тебя первая любовь. Она также пройдет, как весенняя гроза, а после нее все будет свежее и радостнее. У тебя еще будет много любимых девушек. Я уверен в этом, ты еще встретишь свою настоящую любовь.
После этого разговора Виктор еле доплелся до своей кровати, упал на нее  и так остался лежать, не раздеваясь до ночи. Сердце ныло, как открывшаяся рана, на душе было пусто и сиротливо, а в уме вертелись слова, объединенные лишь одной мыслью: «Как времена уходят люди…. Проходит все…. Любовь и боль. Что Бог нам даст, за что осудит – все называется Судьбой».


В жарком августе сорок восьмого...
 
 Прошло некоторое время и жители Алунты постепенно оправились от того неимоверного шока, в котором они пребывали все это время, в связи с гибелью парторга Новицкаса. И вот, после очередного, довольно незначительного рейда алунтского взвода по глухим деревням, капитану Будрину удалось захватить в какой-то из деревень связного банды Карвялиса. Его привезли и посадили в алунтский КПЗ. И начались непрерывные допросы, сличения, очные ставки. Доведенный до отчаяния постоянными допросами, связной не выдержал и стал сдавать Будрину канал связи и то, с чем он шел к главарю Лютасу. Будрин ходил в радостном настроении – наконец-то удача шла к нему в руки. Связник сообщил, что Лютас с Карвялисом хотят совершить устрашающее нападение двух банд на тихую Алунту. Он указал капитану точные пути их движения и время, когда будет совершено хитрое и дерзкое нападение. Будрин бросился отрабатывать  план  встречи и уничтожения этих групп на пути их реального следования к Алунте. Но тут, вдруг, позвонили из Вильнюса. Дежурный пригласил капитана Будрина к  телефону. Будрин подошел и взял трубку:
- Да, алло, капитан Будрин слушает.
Звонил майор Согрин:
- Слушай, капитан, завтра к вам прибудет  полковник Зарубин в связи с  убийством Новицкаса, так что вы, коллеги, приготовьтесь его встречать. Он  едет с некими полномочиями.
- Понял, товарищ майор…. Да….. Спасибо.  До свидания, – Будрин положил трубку и уставился в одну точку, потом с досадой усмехнулся:
- Ну вот, товарищ капитан, готовься к очередной…. - подошел и сказал Вагонису:
- К нам едет ревизор, товарищ капитан, готовь  «Марш славянки»!
- Что, за чьими-то головами? – спросил Вагонис.
- А еще за чем? Не награды же вручать? – невесело усмехнулся Будрин.
В КПЗ охранять  захваченного бандита заступил конюх Норейка. Он сменил только что отдежурившего пулеметчика Ряйшиса. Арестованный попросился в нужник «по-большому». Норейка вывел его. Ряйшис уже собирался идти домой отдыхать, как вдруг во дворе послышались крики, шум и прозвучал выстрел. Ряйшис и находившиеся в дежурке защитники выскочили из комнаты и кинулись  во  двор комендатуры. Там стоял весь в пыли и грязи Норейка и палил, что есть духу, из винтовки по убегающему через огороды бандиту. А до него было уже метров сто. Ряйшис выхватил винтовку у Норейки, долго целился, боясь промахнуться и спустил курок. Раздался выстрел и беглец, как подкошенный стебель, рухнул на землю. Пуля Ряйшиса  догнала и уложила того, кому была предназначена… Судьба не дала ни единого шанса убегающему остаться в живых, ведь Ряйшис был самым метким стрелком среди защитников.
Когда защитники подбежали к убегавшему, он уже испускал последние вздохи.
Норейка стоял и оправдывался перед начальником:
- Когда я повел его в нужник, он вдруг толкнул меня, схватил за винтовку и стал вырывать ее у меня из рук. Я упал, но винтовку не выпустил. Видя, что вырвать винтовку у  меня ему не удастся, бандит бросился бежать через огороды вниз по косогору, к дороге, – так рассказывал о ситуации ее участник – Норейка. «Но так ли это было», - думал Будрин.
А было все не так. Выбрав удобный момент, когда рядом в КПЗ никого не было, Норейка подошел к решетке, за которой сидел арестованный:
- А я тебя узнал, мил человек, - сказал тот зловеще, - кажется мы у одного начальника служили. Давай, вытягивай меня отсюда, иначе расскажу.
- Эй, гярас жмогус (хороший человек), слушай, что я тебе скажу, - полушепотом позвал его Норейка, - ты тут поменьше болтай, иначе будет тебе крышка - поставят к стене, пук! и дух из тебя – вон. Беги отсюда как можно быстрее.
- А как я отсюда выберусь, - вскочил с нар заключенный.
- Тихо! – поднял винтовку Норейка. Потом,  шепотом сообщил:
- Начнет темнеть, попросишься в уборную «по-большому». Я тебя выведу во двор и там передам тебе очень важную бумажку для твоего шефа. Ты ее должен доставить любой ценой. Записку скомкай и держи в руке. Если, не дай Бог, когда побежишь тебя догонят,  выброси незаметно ее в траву, вечером ее никто не заметит. Толкни меня, я упаду, а ты сам давай деру вниз через огороды к речке. Я поднимусь и начну, не целясь, стрелять по тебе. Ты не бойся, беги, я тебя не задену. Убежишь, а там уже ночь наступит, никто тебя в темноте не найдет.
А Женька и Ефим в это же время пасли Ефимову корову на той злополучной поляне, через которую бежал бандит. Они увидели, как к ним через огороды быстро бежит какой-то человек.  Потом они услышали крики и выстрелы. Он пробежал мимо  и чуть в стороне от них. И они услышали, как «вжикнула» пуля и убегающий  упал в нескольких шагах от них. Падая, он выронил какой-то желтый шарик.  Почему-то это вдруг запечатлелось в мозгу у Женьки…. Они сидели с Ефимом на земле, когда человек упал. Они вскочили и подбежали к нему. И тут Женьку чуть не вырвало. Он впервые увидел, как умирает убитый человек, которому пуля снесла пол головы. Бедняга хрипел и дергался, тело его еще жило и бежало, а душа, видать, уже устремилась к небесам… Мальчишки в ужасе смотрели на эту страшную картину чужой смерти. Женька заметил в траве желтый комочек бумажки, которая выпала из рук убитого, поднял и разгладил его. Там было что-то написано мелким почерком по-литовски. 
К ребятам подбежали защитники, а с ними подбежал и старший брат Женьки Валентин Жигунов:
- С вами все в порядке? – схватил он их за руки.
- Что это у тебя за бумажка? - спросил он.
- Это он выронил из руки, когда упал, – ответил,  заикаясь, Женька.
Валентин взял записку, начал читать и тут же спрятал в карман. По-литовски он читать не умел и в то же время не хотел, чтобы кто-то видел эту записку. Ведь ему нужно было сохранить в секрете то, что она попала в руки не  тому, кому была предназначена. Валентин стал в уме перебирать, кто последним оставался наедине с арестованным: «Ряйшис, потом Норейка. Ряйшис отпадает… Ах, мать твою! Конюх Норейка! Это он. Но ведь мы с ним вместе в селе на свадьбе от банды отбивались…. Постой…. А может это он сам и подстроил тогда  там встречу с бандой, чтобы сдать меня Карвялису со всеми потрохами», - мелькнула мысль в голове у Валентина. «Он и есть тот агент, который  все время посылал сообщения одному из главарей банды через тайник на кладбище. Он все знал о наших действиях, был всегда рядом, поэтому и был неуловим. А колокольный звон передавал бандитам, по какой дороге мы идем, куда и сколько нас идет… И сколько раз уже отзвонил этот колокол. Мы уже свыклись с его звоном, он был для нас уже родным алунтским звуком.  И мы, слыша его, не знали, что каждый его звук был шифром, по которому бандиты точно прочитывали каждый наш шаг и каждое наше действие…».
Валентин принес записку Будрину и отдал ему. Будрин передал ее Вагонису:
- А ну-ка, Вацис, прочитай-ка нам ее.
Вагонис начал читать:
- «От «корреспондента» 12.8.48. Сообщаю, что цель вашей операции раскрыта и явки провалены. Дороги на Алунту контролируются. Засады у мостов. В город прибыло спецподразделение войск МГБ - тридцать человек».
- Где вы нашли эту записку, - обратился Будрин к Валентину.
- На поляне возле убитого, товарищ капитан, он когда падал, ее выронил, а мальчишки это видели и записку подобрали.
- Значит, связник убегал от нас с важным для бандитов сообщением и если бы не пуля Ряйшиса, нам пришлось бы туго.
- А кто же передал ему ее… хотя  и так ясно,  тот, кто выводил его  и оставался  с ним наедине. Возможно, у него в кармане гранаты. Будем действовать так. Ты, Валентин, выходишь и смотришь, где находится Норейка. Подойди к нему поближе, незаметно, только не сразу. Он  хитрый, тут же почует опасность. Когда подойдешь, сзади  обхватишь его. В  дверную щель мы будем следить за тобой. Как только ты его схватишь, мы с Вагонисом тут же  ворвемся в комнату и скрутим его.  Ну, давай, действуй…
Валентин вышел из кабинета начальника, оставив дверь приоткрытой. Распахнутая дверь «красного уголка» была напротив. Он вошел в комнату и осмотрелся. Все защитники находились  в помещении и сидели за столом и на стульях у окон. Кто-то играл в шахматы, кто-то в домино или шашки. В комнате стоял шум и гам. Валентин нашел глазами Норейку. Он стоял у открытого окна и наблюдал за игрой в домино. Одна рука у него была в кармане. По тому, как он смотрел, Валентин понял, что он уже знает о том, что его сейчас будут брать и приготовился к этому…
Чтобы ослабить его настороженность, Валентин поднял руку со списками нарядов:
- Внимание, товарищи защитники! В связи с создавшейся ситуацией, мы объявляем «казарменное положение». Все остаются  здесь на местах до утра. Сегодня уходят в наряд по патрулированию…
Он прочитал, и начал приближаться  по проходу к Норейке. Остановился недалеко от него, посмотрел в листок и прочитал:
- Наряд по караулу:  часовые  Галяускас, Гердвилис и Пахарев.
Подойдя, и став слева от Норейки, он продолжил:
- Конюху Норейке – готовить транспорт к завтрашнему разъезду  с начальством. Остальным – быть в «полном боевом»…
Заметив, что Норейка немного расслабился, Валентин кинулся  и схватил его сзади в охапку, сдавил, прижимая его руки по бокам к туловищу. В комнату  ворвались  Вагонис и Будрин. Все защитники повскакивали. Норейка заревел, как зверь и в этой тесноте ударил Валентина ногой назад в промежность.  Валентин присел, скорчившись от боли, но объятия не выпустил. Он знал -  в правой руке у Норейки была граната. Но тот в борьбе все же освободил  правую руку и, выхватил гранату   из кармана с криком:
- Ложись! Граната! Всех перебью!
Потом бросил ее на стол, в горячке не успев выдернуть предохранительное кольцо. Все отшатнулись, и кинулись между столами  на пол. Ударив Валентина по голове, Норейка, наконец-то, освободился от его рук и, бросившись на подоконник, выпрыгнул из раскрытого окна второго этажа на улицу. Опомнившись, защитники Вагонис и Будрин кинулись через дверь  на улицу, но там было темно, жутко и ни единого звука…
Вооружившись, защитники стали рыскать, прочесывая все закоулки алунтских площадей и дворов, но никого не нашли. Ночь и тьма стала союзником для беглеца. И он канул, как в воду… Нужно было ждать до утра и затем уже начинать какие-то поиски. Хотя за это время Норейка, конечно же, успеет убежать далеко, и  возможно уже будет в какой-нибудь банде со всеми новостями и данными об алунтском взводе.


Конец одного дела
 
 Гордейчик, который дезертировал из алунтского гарнизона не ушел в Белоруссию. Он все время крутился возле Алунты,  ночевал в копнах сена и был всегда начеку. Он знал, что идти туда, в Белоруссию, было нельзя - там его уже ждали, и он бы сразу же попал в лапы НКВД. Поэтому решил переждать. На тихаря  приходя к кому-то из крестьян, он брал табак, еду и уходил восвояси. С оружием в руках и не заметный, он был для крестьян еще страшнее, чем бандиты или алунтские чекисты. Днем, сидя где-нибудь в кустарнике или замаскировавшись в стожке сена, он видел, как мимо проходили солдаты – его бывшие сослуживцы, которые до сих пор продолжали искать его среди пашен и лесов. Один раз его чуть не проткнули железным стержнем, когда проверяли, тыкая шкворнем в одну из копен, в которой находился Гордейчик. И он лежал, не шевелясь, затаив дыхание. Конечно же он мог бы уложить их тут же, на месте,  пятью выстрелами из САВеТе (автоматической винтовки Симонова). Но ему было жалко стрелять  в пацанов, своих друзей, каждого из которых ждала мать, невеста, жена.
Проснувшись в копне сена рано утром, Гордейчик сквозь утренний туман, который оседал в низинах речных пойм, увидел, что кто-то двигался в его сторону. Шедший навстречу, был или ранен, или настолько обессилен, что еле-еле плелся, все время спотыкаясь и падая. Оттянув затвор винтовки, Гордейчик стал ждать приближающегося к его копне человека. Бесстрашный и опытный в бою, он не боялся  встречи даже с бандитами и они, заметив порою, его тоже не трогали. Они знали, что он дезертировал из войск с оружием, а раньше был хорошим бойцом и снайпером.
Тяжело идущее существо оказавшееся человеком, пробежавшим без отдыха, наверно,  верст двадцать, подошло к копне и упало без сил на сено. Гордейчик, подумав: «Может он полежит и дальше пойдет»,  стал ждать. Отдохнув немного, человек сел. Гордейчик, сквозь просветы в сене, присмотрелся к нему.  Это был мужчина в гимнастерке. Лицо какое-то знакомое. Потом, рассмотрев его повнимательнее, он узнал его – это был защитник из алунтского взвода. «Норейка, кажется», - подумал он. Они ведь часто ходили на операции с защитниками. Делать было нечего, надо было разоблачать свое место ночлега.  «Иначе он скоро сам  полезет вглубь сена, ко мне в гости», - сообразил Гордейчик. Сбросив с себя охапки травы, он вскочил и направил винтовку на нежданного гостя:
- А ну, вставай и руки вверх!
Норейка остолбенел от неожиданности. Но потом, придя в себя и узнав Гордейчика, произнес, вставая с поднятыми руками:
- Гордейчик, это ты!
- Да, это я, - ответил Гордейчик, - а ты-то как здесь очутился, пан или товарищ Норейка. За мной шпионишь?
У Норейки в кармане была  оставшаяся  вторая граната, но опустить руки было нельзя и он начал врать, чтобы выиграть время и жизнь:
- На Алунту напали бандиты, они разбили наш взвод, а я вот убежал и остался живым.
- Не может быть! Как они могли осмелиться напасть на хорошо охраняемый гарнизон Алунты с полусотней вооруженных бойцов.
- А вот так и осмелились. Их тоже было немало. К тому же они напали ночью неожиданно…
- Ладно, напали так напали. Солдаты не слабые, как-нибудь отобьются, да еще и бандитам всыплют под зад… А у тебя там табачок, брат, не найдется? – опустил винтовку Гордейчик.
 - Закурить что-то хочется, – обратился  он к Норейке.
- Есть, конечно, есть, - полез тот в карман за гранатой. Он выхватил ее и, теперь уже вытащив кольцо из запала, бросил ее в Гордейчика.
Тот успел среагировать: чуть вскинув ствол винтовки, он выстрелил в Норейку и прыгнул плашмя за стог наземь и, падая, ощутил удар и горячее пламя взрыва…
Когда он очнулся, то почувствовал боль в боку и застонал. Зная, что раненный уже не выживет здесь в полях и лесах, он пополз к дороге, к людям сдаваться. Он не видел, что сталось с Норейкой: на месте взрыва была куча земли и дерна. «Среди  этой кучи, - подумал он, - наверно был и Норейка».
Вскоре его нашли солдаты, лежащим с оружием в руках и без памяти прямо на середине дороги…
 Когда его поднимали, он простонал:
- Сдаюсь добровольно и с оружием… прошу учесть…
Его привезли в Алунту, в закрытой брезентом военной машине, сделали перевязку. К машине никого не подпускали. Гордейчик попросился поговорить с кем-нибудь из защитников. Валентин был рядом с машиной, поэтому позвали его. Валентин залез в кузов. Там сидели два автоматчика и лежал на носилках неуловимый Гордейчик.
- Ну, привет, друг, как ты себя чувствуешь? Сколько ты всем нам нервов потрепал… - заговорил с ним Валентин.
-  Ну  что ж, я горжусь, что стал достойным противников в нашем военном состязании.
- А Николай Бражников, твой друг, тогда погиб: они искали тебя и на чердаке на бандитов напоролись…
- Да ты что! – вскрикнул Гордейчик. - Эх,  Колька, Колька, - опустил он голову и замолчал.
- Что ты мне хотел сказать? – напомнил  ему Валентин.
- Слушай, Володя, я там в поле встретился с вашим защитником Норейкой. Видишь, что из этого получилось? Наверно, он искал банду, но наткнулся на меня. Он сказал мне, что на Алунту напала банда и разгромила  ваш  взвод, а он успел выскользнуть.
- И где же он  сейчас, - заинтересовался Валентин.
- Погиб от собственной гранаты, - кивнул Гордейчик. - Он бросил в меня гранату, а я в него выстрелил… Потом, когда я очнулся, там была воронка, и рядом я увидел его мертвое тело.
- Ну ты, брат, молодец, сделал доброе дело для нас, - обрадовался Валентин. - Норейка служил и шпионил, и все сведения о нас передавал  в банду. Прошлой ночью он сбежал как раз тогда, когда мы его  хотели арестовать, а ты вот помог нам.  Поставил точку в этом  деле. Ну что ж, это тебе зачтется, я сообщу начальству. Прощай, - сказал Валентин.


Живет моя отрада

 
 Во второй половине дня в Алунту приехал полковник Зарубин для инспекции личного состава и координации действий подразделений МГБ в предстоящих операциях. Он прикатил на легковой машине «Победа»  с личным шофером и адъютантом, лейтенантом Петрушевским, а с ним для укрепления алунтского гарнизона прибыли на грузовой машине   и двадцать молодых боевых солдат.  Будрин с Вагонисом, встречая их, стояли на тротуаре, возле «Универмага». Но, кроме того, с Зарубиным приехал еще один человек – капитан Алешкин - артист музыкального ансамбля, баянист-виртуоз, исполнитель народных и эстрадных песен, чтобы дать несколько концертных выступлений для поддержания боевого духа и хорошего настроения советских солдат. 
Посмотреть на вновь прибывшее начальство в шикарной,   тогда еще только появившейся, в обтекаемой форме в виде жука «Победе», вышли многие жители центрального квартала местечка, в том числе и красавица Валька Ковалевская.  Пришли юные девушки, а также дородные, но с прекрасными формами, дамы: жена Жигунова – Капитолина со своей подругой, супругой  Михаила Попова и жены других защитников. Полковник, обрадованный таким ярким и роскошным приемом, был доволен и весел.
- Товарищ полковник, старший уполномоченный  государственной безопасности, капитан Будрин, - представился капитан, вскинув ладонь к козырьку.
- Начальник  алунтского взвода народной защиты, капитан Вагонис, - представился за Будриным и Вагонис.
- Здравствуйте товарищи офицеры, рад такому приему, - пошутил Зарубин.
 - Тут у вас такие красавицы ходят, - кивнул он на Вальку и жен защитников. - А я  вам как раз привез музыканта – концертмейстера. Вот и организуем встречу советских военных с местным населением. Но в первую очередь дела. Товарищи офицеры, ведите, показывайте свои апартаменты и расквартируйте в казарму прибывших со мной солдат…
Капитан Будрин приказал командиру  подразделения Алунтского гарнизона заняться устройством  солдат, а сам с Вагонисом повел полковника в здание госбезопасности, и в кабинете Вагониса стал знакомить его с последними разведданными, полученными им из допросов  связного и других  источников. Он также сообщил полковнику о приготовленных им опережающих контрударах при попытке банд Лютаса и Карвялиса захватить местечко, и расправиться с местными коммунистами. Докладом капитана полковник остался доволен, лишь сказал, что завтра же должен, в связи со сложившимися  обстоятельствами, побывать в соседних с Алунтой гарнизонах. Вагонис, как сторожил этих мест и хозяин алунтских защитников, предложил полковнику обед в ресторане, и намекнул:
- С участием местных красавиц.
Полковник глянул на Вагониса и сказал:
- Ну что ж, дорога была длинная, отдохнуть и отобедать нам, конечно, не помешает.
Но в Алунте был человек, для которого  приезд Зарубина был как  удар «обухом по голове». Иван Яковлевич, отец  Валентина Жигунова, увидев издали Зарубина, удивился: «Никак Ванька Зарубин… опять наши пути пересеклись, теперь уже здесь, в Литве, через тридцать лет. Помнит ли он меня и Александру, держит ли ту злость на меня? Эх,  неужто и отсюда уезжать придется. А, может, не заметит, побудет в Алунте и уедет? Надо только ему на глаза не попадаться», - думал Жигунов.
Судьба связала их тонкою ниточкой еще с семнадцатого года, когда Иван Жигунов посватался в деревеньке Калиничи к Александре Никифоровне, своей будущей жене, к которой был неравнодушен  Иван Зарубин.
 А потом уже Александра вышла замуж и уехала жить  к мужу, в другое село. В том же году Жигунова Ивана Яковлевича забрали в армию вместе с  Зарубиным.
После ранения Иван демобилизовался с фронта, жил вместе с Александрой в Екатеринбурге и работал на машиностроительном заводе. Зарубин, конвоируя пленных чехов, тоже попал в Екатеринбург,  где  в начале восемнадцатого года присоединился к большевикам и стал служить им «верой и правдой»   в отряде особого назначения. 
Времена были смутные. Везде шли митинги. Большевики собирали отряды добровольцев и Жигунов, поверив им и поддавшись иллюзорным мечтам о всеобщем благополучии, «райской жизни» и равенстве при коммунизме, вступил в ряды большевистской партии и был назначен в охрану Ипатьевского дома – тюрьмы царя Николая и его семьи. Вот тогда и встретились вместе два Ивана  в том нехорошем тайном деле расстрельной бурной ночью, после которого вся жизнь у Ивана Жигунова пошла колесом…  И вообще, личность Ивана Зарубина, как «домоклов меч», всегда висела над жизнью и судьбой Ивана Жигунова, как явного свидетеля его участия в… уничтожении семьи бывшего императора Николая ІІ  в подвале Ипатьевского дома, в Екатеринбурге.
Придя домой расстроенным, Жигунов сразу же бросился рассказывать об увиденном своей жене Александре:
- Шура, ты знаешь, кто сегодня приехал в Алунту? – крикнул он, войдя в дом.
- Кто? – остановилась она.
- Твой бывший ухажер, Зарубин. Опять судьба сводит нас с ним.
- Ой, Боже, да что это ты говоришь. Не шути так.
- Я не шучу, мать, - это он и есть. Правда, на глаза я ему не показывался. Смотри, чтоб и тебя он, ненароком, не встретил. Может, пронесет эту напасть мимо нас…
Вечером Будрин с Вагонисом заказали ужин в алунстком  ресторане на четырнадцать персон. За столом в ресторане было шумно и весело. Присутствие баяниста делало этот вечер особенно запоминающимся. До этого в таком захудалом ресторанчике никто никогда не играл. Сюда лишь приходили поесть и закусить заезжие деревенские мужики, которые иногда бывали в Алунте по каким-нибудь делам. Шестеро женщин и восемь мужчин: Валентин Жигунов  с Капитолиной, Вагонис с Амилькой, его верной подругой, начальник местной милиции с супругой, помощник Валентина Мишка Попов с женой Тамарой, капитан Будрин, полковник Зарубин, его адъютант, лейтенант Петрушевский, Валентина Ковалевская с подругой Вандой и музыкальный исполнитель, баянист Алешкин.
Двери ресторана на вечер для посторонних были закрыты. Заведующий рестораном, дядька Капитолины, рыжеватый Терентий, постарался на славу, сделав вечер достойным такого высокого гостя. Так как штат ресторанчика был небольшой: два повара и официантка, то прислуживала в тот день и подавала блюда к столу Анька Шершова, старшая из сестер, соседей Жигуновых. Она работала с Александрой в ресторане.
«Слава Богу, - молилась Александра, мать Жигуновых, - что я сегодня не готовлю, и не встречусь с Зарубиным». Хотя ее и тянуло увидеть через столько лет «гонца своей молодости», Ваньку Зарубина, мечтавшего о ней когда-то в восемнадцать лет еще там, далеко-далеко, на Урале.
Столы сдвинули в одну сторону ресторана, чтобы освободить пространство для импровизированной сцены и танцев. Возле Зарубина сидела  Валька Ковалевская - красавица, которую Зарубин приметил еще при въезде в Алунту, на улице. Он уделял ей максимум внимания и по всему было видно, что она своей молодостью и красотой разожгла его чувства.  Пока еще были трезвыми, Валентина и Ванда вели себя сдержанно и были немного скованны в разговорах и поступках. Но, выпив и потеряв обычный контроль, они развеселились, стали петь, шутить и смеяться, как и все вокруг сидящие. Валентина уже с интересом присматривалась к сорокадевятилетнему подвыпившему «папаше» - полковнику, надеясь: «А, может, повезет и я  лет через пять стану генеральшей…».
Зарубин, встав и подняв рюмку с водкой, перекрывая шум застолья, провозгласил:
- Товарищи, тише. Когда я ехал сюда, в Алунту, думал, ну и послали меня. В такую даль, в такую глушь… думал, хоть бы скорее отсюда вырваться. Но когда прибыл и увидел, какие здесь прекрасные места, какие девушки и, особенно, как вы меня встречаете, понял, что только в глубинке еще можно найти то, о чем мечтаешь всю жизнь: хороших друзей, любовь и счастье. Так поднимем же бокалы и выпьем, товарищи офицеры, за наших прекрасных дам!
Поднялся шум, все выпивали и закусывали. Зарубин махнул музыканту:
- Алешка, брат, давай, сыграй что-нибудь веселое!
Алешкин развернул баян и по залу пронеслась веселая, задорная, светлая, как солнечный день, музыка. Все изумленно смотрели и слушали его виртуозные переливы и вариации народных мелодий. Когда он закончил, все стали усердно хлопать. Анька Шершова подбежала к Алешкину:
- Голубчик, товарищ музыкант, а знаете песню «Живет моя отрада…»?
- Конечно,  - ответил тот.
- Так, давайте исполним ее вместе, - обрадовалась она.
- Давайте, сейчас я объявлю,  – сказал он.
- Русская народная песня «Живет моя отрада…». Исполняет самодеятельная алунтская артистка Анна Шершова.
И полился широкий и звонкий Анькин голос, в сопровождении баяна, по всему залу ресторанчика, да так, что зазвенели стеклянные рюмки на столах: «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому…».
Было что-то прекрасное, тревожное и волнующее душу в ее голосе, в словах и мелодии песни. Она неслась вдаль и звала, не смотря ни на что, любить и совершать ради любви все прекрасные человеческие поступки.
После последнего аккорда все кинулись обнимать друг друга и поздравлять Аньку  с великолепным выступлением…. Затащили и посадили ее к столу. Захмелевший Зарубин, сидя напротив и, наливая ей в рюмку вино, говорил:
- Ну, душа моя, Анна, угодила нам, сердце растревожила. Спасибо тебе, милая!
Чокнулся и выпил вместе с ней. Он так прилип с вопросами к Аньке, что Валька начала уже ревновать его к ней. Потом нашла хитрый выход из положения.
- Что мы все разговариваем, да разговариваем. Давайте-ка потанцуем немного, – обратилась она к Зарубину.
- Если милые дамы просят – это закон для меня, - заверил ее пьяным голосом полковник и рявкнул, - Алешка, давай танцы! Дамы хотят танцевать!
Начались танцы. Зарубин и другие офицеры пригласили своих дам танцевать. Так как Валентин с Капитолиной танцевать не умели, то они, да и Мишка  Попов, остались сидеть за столом. Все же остальные, в том числе Будрин и Вагонис, увлекаемые молодыми девушками, кружились под баянную музыку Алешкина в зале маленького ресторанчика.
Зарубин танцевал с Валькой  и договаривался с ней о встрече:
- Валюша, вы мне очень нравитесь, я хочу с вами познакомиться. Давайте я сегодня провожу вас домой? – уговаривал он ее.
- Хорошо, если уж вы такой смелый, можете и проводить меня, - усмехнулась Валентина, - а то ведь здесь места опасные, бандитские.
- А у меня здесь войск много, как-нибудь отобьюсь, - прижимая ее к себе, заметил он, - главное взять в плен ваше сердце.
- Товарищ полковник, - чуть отклонилась она от него, - вы слишком рано начали штурм этой крепости. Может, оставим немного на завтра.
- Не могу. Мне завтра надо уезжать и сейчас у меня в запасе только одна ночь. Поэтому, сегодня или никогда…
Только глубокой ночью закончился этот заказной обед, и после танцев все начали понемногу расходиться по домам.
Полковник Зарубин пошел провожать Вальку, а лейтенант Петрушевский,  махнув рукой, повел домой Ванду. Будрин успокоил его:
- Мы все знаем, все контролируем.
Вагонис приказал Валентину:
- Поставь патруль из двух человек возле дома Ковалевской.
А утром Будрин с Вагонисом  забрали не выспавшегося Зарубина к себе, в апартаменты госбезопасности.
А Анна Шершова на следующее утро рассказывала Александре о том, что происходило вчера вечером в их ресторанчике.
- Ты знаешь, он мне даже приглянулся, - шутила Анна, - а когда я спела свою коронную песню, он так расчувствовался, что захотел выпить со мной «на брудершафт», - засмеялась она, - чуть было не проводил меня домой.
- Ну, еще чего не хватало, привела бы к нам в дом нашу беду, - разнервничалась Александра Никифоровна.
Потом, немного остыв, рассказала Аньке, кто такой этот Зарубин и что они от него скрываются.
- Ведь мы же с ним росли в одном селе. И он за мной бегал в молодости и бывало с гулянок провожал. А потом, когда Иван приехал и посватал меня, Зарубин чуть было его не угробил. Правда, они потом помирились, служили вместе и в Екатеринбурге встречались, когда Ивана забрали в армию, в восемнадцатом. Иван охранял тот дом, где держали царя и его семью. Так вот, Зарубин был в той расстрельной команде, которая была внутри дома, а мой Иван Яковлевич так испугался,  что после расстрела потерял партбилет, и его за это исключили из компартии. А мы потом уже уехали подальше от тех мест.
- Но он ведь не просто так проявлял к вам интерес. И не из-за того, что Иван Яковлевич увел невесту у него из-под носа. Наверно, у вас есть какая-то тайна, которая интересует его, - спросила Анна.
- Да, есть одна вещь, которую мы все время возим с собой. Иван говорит, что подобрал ее у ворот того подвала, где расстреляли самого императора и его семью. Это небольшая шелковая подушечка со стула, на котором сидела перед казнью жена императора Александра Федоровна. А что в ней особенного или ценного есть, не знаю? Для нас она как память о царе и его загубленных детях. Ведь дети-то его были невинны, за что же их? Да и слуг его, и доктора Боткина за что расстреляли?
- Ух ты, - удивилась Анька, - Никифоровна, ну покажи, пожалуйста, мне ту самую подушку, на которой сидела супруга императора. Ведь так интересно взглянуть на вещь когда-то касавшуюся тела августейшей особы.
- Да Иван об этом никому не рассказывает и закрывает ее в своем старинном сундучке, - сказала Александра, - но тебе я ее все-таки покажу.
Она повела Аньку в свою комнату и, открыв ключом небольшой белый  деревянный сундучок, вынула из него небольшую, желтого цвета тугую шелковую подушечку, и подала ее Анне. Та взяла ее в руки, повертела, помяла в руках и воскликнула:
- Вот это да! Я держу вещь, на которой сидела сама царица!
- Ань, давай-ка положим ее поскорее назад, а то, если Иван  увидит, то мне несдобровать… - заспешила Александра, пряча в сундук подушечку, боясь, что кто-то еще захочет потрогать эту необычную вещь.
Женька с Райкой в этот момент тоже были дома, в соседней комнате, и, услышав их разговор о таинственной подушке, переглянулись. И Женька предложил Райке:
-  Давай и мы с тобой посмотрим, что это за подушечка?
- Давай, - согласилась Райка, - а как мы это сделаем?
- Я знаю, куда родители прячут этот ключик от сундука, - сказал Женька.
- Давай сейчас и посмотрим, пока они там на кухне готовят. Мы незаметно залезем, как разведчики, в комнату и откроем их тайный сейф – сундук, в котором они прячут от нас свои секреты, - хихикали уже вполне взрослые дети, представляя себя в роли великих разведчиков.
Они тихо прошмыгнули в комнату родителей, и Женька полез в шкаф, пошарил в нем, и вытащил ключик от сундучка. Затем они открыли сундук и вытащили из нее эту маленькую шелковую подушечку, в которой перья и пух уже в некоторых местах образовали твердые, как кочки, комки. Райка заговорщически шепнула Женьке:
- А может там что-то есть? – и, взяв длинную иголку, она начала колоть ею в эти комочки.
И вдруг, игла уперлась в твердый камушек, который, как видно, был зашит в подушке. Сильно заинтригованные, посовещавшись, они решили подрезать нитки в углу подушки и посмотреть, что же там спрятано внутри, в этих перьях. Ножиком распоров кончик подушки,  они кое-как продвинули этот комочек из перьев к углу и извлекли его. И каково же было их изумление, когда, раскопав перья, они нашли брошь с прозрачным камнем горного хрусталя. На ободке обрамления камня, с обратной стороны стояла надпись: «Маме от Григория Распутина. Вглядись в него, и ты увидишь прошлое и будущее».
Изумленные,  Райка с Женькой стояли с разинутыми ртами, рассматривая камень и надпись на оправе. Потом, очнувшись, Райка кинулась зашивать угол на подушке. Брошь с камнем они забрали себе, а подушку положили назад, в ящик, подумав: «Ведь никто не узнает, что там было внутри».


Первые чувства
 
 До этого момента у Женьки, которому уже исполнилось двенадцать лет, с Райкой особых отношений не было. Они жили рядом, общались друг с другом, как независимые друг от друга подростки  драчливого периода, когда любовь еще только начинает грезиться в неясных ощущениях и воздействиях на тело, душу и разум.
В этот день Петька Бурцев, как неуемный организатор всевозможных спортивных соревнований, устроил  велосипедные гонки, а  вернее не гонки, а катания на велосипеде по алунтскому большаку молодых девчат шестнадцати-семнадцати лет от клуба, метров на пятьсот, аж за имение Кяушиса. А так как ни у одной из девчонок велосипеда, конечно, не было, то они и развлекались, катаясь на Петькином, который он с удовольствием предоставлял им, записывая с улыбкой в блокнот время их нескорого возвращения.
Порой они приезжали взмыленные, возбужденные, с былинками сена на помятой одежде и еле сходили с велосипеда, потому что он у Петьки был мужского типа с перекладиной и выступающим седлом. Но, сойдя с него и отдохнув немного, девчата, веселые и радостные, снова и снова желали сесть и прокатиться еще хоть один разок.
Женька стоял рядом с Петькой и глядел на них, не понимая, что за удовольствие в такой езде? Почему   так наперебой рвутся  проехаться по дороге еще хоть разок на  этом  несчастном  Петькином драндулете Алдона, Ванда, Валька, Марите, Эльвира, Дануте…
Собственно говоря, сам Женька кататься на велосипеде не умел:  не научился держать равновесие во время езды  и падал в кюветы, набивая себе синяки и шишки  и не получая никакого удовольствия.
- Ай, Женька, - ответил, усмехаясь Петька, – это у них велодром такой. Короче, выброс страсти молодой звезды во время скоростной езды!
- Что? – переспросил Женька.
- Ничего! Сам увидишь и поймешь, что это такое, - сказал Петька, хитровато улыбаясь. – Если тебе так интересно, пройдись вот по этой дороге с пол километра вон до той копенки, где поворот на поле начинается… и увидишь!
Сжигаемый любопытством, Женька незаметно сошел с дороги и припустился по обочине бегом до указанного Петькой места. А там, действительно,  на поле у поворота дороги стояла копна с мягким, высохшим на солнце, сеном. Женька прилег, затаился за нею и стал ждать.
Вот на дороге показалась одна из девчонок,  быстро приближающаяся на велосипеде. Она быстро крутила ногами педали, что-то кричала и потом, не вписавшись в поворот дороги, вылетела прямо на копну сена и упала прямо на нее, вместе с неуправляемым велосипедом… Секунд десять полежав и покорчившись, она встала, оправилась и поехала назад, довольная и ошеломленная случившимся.
У Женьки от изумления аж глаза полезли на лоб. «Вот это да! Классно! Как в кино – трюки вверх тормашками! – заулыбался он. – Завтра расскажу Ефиму – не поверит».
Пока он лежал, спрятавшись за копной, и додумывал увиденное, на дороге показалась еще одна велосипедистка и, бросив велосипед, с такими же манипуляциями и воплями, упала на копну, как и первая. И это была, кажется, Ванда. Она так близко приземлилась от Женьки на сено, что чуть не придушила его своим телом. Но вскоре, полежав и не заметив его, также встала, отряхнулась и двинулась на велосипеде в обратный путь.
Так пролежав в своей засаде примерно пол часа и ощутив и восприняв несколько раз барахтающихся в этом сене девушек, Женька понял, от чего они так носились на велосипеде к этой мягкой пахучей перине. От избытка чувств и любви к красивому  и атлетически сложенному Петьке, с которым они не могли сделать то же самое, что и с разбросанной и податливой копной. А Петька был как-то нахально  равнодушен к их чувствоизлияниям: то ли  скрывал свою страсть, то ли не хотел терять свой прекрасный жениховский  авторитет. Алунта ведь маленький город: свяжись с одной – все узнают, засмеют, оженят. То ли  потому, что у него еще не открылся полностью этот канал любви. Он так и остался в глазах и сердцах  алунтских красавиц этим желанным и обожаемым «мальчиком первой любви» из той далекой порхающей юности…
А Женька, узрев эти «тайны алунтского двора», пришел домой и долго еще вечером лежал с открытыми глазами сзади на лежанке широкой печки, где они обычно зимой, весной и в конце лета спали все вместе вповалку с Райкой, мамкой, Анькой, где им было и тепло, и уютно. И где матушка когда-то рассказывала ему невинные детские сказки.
На следующий день мать позвала его с собой, сказав:
- Наша коза Машка загуляла - надо вести ее к деду на хутор, а то останемся без молока. Пойдем, поможешь мне ее отвести!
Райка, услышав их разговор, крикнула:
- Ой, тетя Шура, я тоже хочу пойти с вами!
- Ну, если хочешь – пойдем, - сказала Александра. – Идти-то ведь пять километров, совсем не близко, да мне одной и боязно.
- Со мной не пропадете! Я их всех разгоню, - засмеялась, залихватски помахивая кулаками, Райка.
Они привязали к ошейнику Машки веревку и втроем вместе с козою отправились в путь на далекий хутор к деду-козлятнику…
Подворье, к которому они пришли вскоре, напоминало не угрюмый  балтийский хутор, а веселый украинский курень с кринками, подсолнухом и шатким плетеным забором. Внутри двора тянулась длинная, утрамбованная козлиными копытами, беговая дорожка, упиравшаяся в глухой тупик с привязью, окаймленной со всех сторон стогами сухой соломы и сена.
Бедную Машку привязали  там на короткой веревке и оставили одну перед козлом, как «на расстрел».  Она испуганно блеяла, поглядывая на хозяйку, очевидно думая, что ее разлюбили и оставят здесь у деда навсегда.
Женьке стало жалко бедное животное. Но дед-козлятник оказался добрым, веселым человечком. Он вывел своего козла и сказал:
- Ничего, ребята, не беспокойтесь, все будет сделано как надо. Это для него обычное дело – козлиная любовь, а для нее, конечно, испытание. Но чтоб у них появилась какая-то любовная интрига или козлиная страсть, козла нужно немного отвести, попридержать и дать дорожку для разбега.
И дед отвел козла от Женьки и Райки еще метров на десять-пятнадцать. Да! Это было сделано вовремя, потому что козел был таким пахучим, что стоять возле него было невозможно. Женька, заткнувший пальцами  свои ноздри, уши и рот, все равно чувствовал это вонь, входящую  в него, очевидно, через волосы, глаза и кожу. В последствии он полностью и навсегда отказался когда-нибудь пить полезное, но с запахом, козье молоко, вспоминая  этот жуткий сногсшибательный козлиный запах.
Козел разогнался по дорожке, как пышущий жаром рогатый вонючий  паровоз, и метко ударил бедную Машку своим выпирающим мохнатым подбрюшьем. Коза согнулась, содрогнулась, но все же выстояла и вдруг перестала кричать.
Женька стоял и смотрел, разинув рот, смущаясь и краснея. Увидев это, Райка повернула его к себе лицом, прижала к груди и сказала:
- Хватит смотреть! Зачем тебе это надо? Эта гадость не для детей…
Дед услышал ее слова, оглянулся на них и усмехнулся:
- Э-э-эх! Молодежь! Это не гадость, а природа, нам Богом данная! Весь мир сотворен из такой вот любви и страсти. Каждая былинка притягивается к чему-нибудь, каждая букашка стремится найти себе пару. Сам Лев Николаевич Толстой, хоть и стар был, но любил это дело. Я когда-то в его имении бывал, слышал, - то ли соврал, то ли сказал правду дед.
- А иначе, как, – продолжал он, - иначе бы весь мир вымер. Надо жить по любви и закону и не творить вокруг разруху и нужду.
- Ну, ладно… А козочка-то успокоилась, - сказал он Александре, - значит у вас будут хорошие козлятки-ребятки. – А для верности нужно это сделать еще раз.
- Пойдем, Маркс, - сказал он козлу, когда Женька, закрыв кулаками ноздри, стоял с ним рядом.
Услышав слово «Маркс», Женька чуть не упал плашмя возле Райки, прыснув со смеху.
- Карл Маркс! Ведь все мы, то есть все мы и коммунисты на Маркса молимся, а этот дед-козлятник своего козла Марксом обзывает. Да за такое можно и срок схватить. Наверно, умен этот козел-то, - посмеивался Женька, - и много козлят настругал. Как Маркс, такой же косматый, волосатый и с бородой.
А козел, тем временем, разогнался и, сделав свое дело, спокойно пошел жевать свою траву. А Жигуновы, заплатив деду деньгами пятерку, отправились с Машкой назад в Алунту. Уходя, Женька спросил деда:
- Деда, а что это вы своего козла Карлом Марксом назвали?
Дед усмехнулся и сказал:
- Да не Карлом Марксом, а Марком Семеновичем. А сокращенно Марк Семенович – Маркс!  - добавил он шутя. - Детки! Растите, любите, шутите  и улыбайтесь -  это укрепляет здоровье и увеличивает жизнь, потому что каждая добрая улыбка – это  начало или приглашение к любви. А от любви все расцветает, укрепляется и молодеет…
Женька шел домой и, исподтишка поглядывая на Райку, думал: «Любовь, любовь. Все говорят о ней, а что это такое никто не знает. Все без толку повторяют слова: Я люблю тебя… я люблю картошку. Я люблю пирожное. Я  люблю мороженое. А я люблю поесть, погулять, поспать, то есть удовлетворить свою нужду и забыть. Потому что, если много есть, то будет уже нудить. Это ли любовь? Нет! – подумал он. – Это всего лишь минутная потребность себя удовлетворять: накормить и поженить».
Лишь потом он найдет в тетради, подаренной ему артистом Ларионовым, запись об этом: «Есть два понятия: любовь и страсть. Любовь – это глубинный зов и притяжение души к Божественному идеалу, к слиянию с ним через доброту, творчество и чистоту. Поскольку весь мир наш создан из энергии Бога, то любовь – это его главная энергия, которая все воссоздает, укрепляет, насыщает, возвышает и зовет творить.
Только любовь, насытившая энергией мысль создает и рождает что-то новое в этом мире, улучшая его.  А лень, зависть и равнодушие, в конечном итоге,  все разрушают. И как энергия, любовь по своей силе и чистоте бывает разная: большая и малая, земная и божественная, тихая и нежная, и жаркая. Животная и человеческая, какая бы она ни была, всякая любовь всегда и во все времена вызывала и вызывает всеобщее удивление и уважение. Ведь любовь идет от Бога и она очищает и укрепляет душу, а страсть, ревность и эгоизм – дело  дьявольское. Кто суетится и спешит, тот всегда грешит, потому что не считается ни с кем и ни с чем, продирается напролом, не разбирая дороги.
Страсть – это неуемный порыв к поглощению и подчинению чего-то, стремление к обладанию чем-то, то есть прилипание, присасывание к  чему-то. Говорят, например, пристрастился к вину… А всякое пристрастное и неконтролируемое действие или увлечение – это дело демоническое. Все наши телесные недостатки и пристрастия – это крючки демонов, которыми дьявол ловит человеческие души…».
Но Женьке в ту пору все это было еще не известно, он смотрел на весь мир, на девок, Райку и козлов сквозь розовые очки. Но после всего увиденного им на днях у него внутри что-то изменилось, и стало его беспокоить; заставило его по-другому  взглянуть на расцветающую вокруг природу, на жизнь и на девчонок. Не толкать и не драться с ними, как с мальчишками, а уважительно уступать им в чем-то, даже если они были порой и не правы. Это уже начали зарождаться у него первые мужские чувства.
Райка это быстро поняла, она была насчет этого девушка ушлая. По тому, как он иногда заглядывался на ее белые голые ноги, бедра, груди и все остальное.  Она, как бы играя, невзначай, открывала ему для обозрения именно эти свои интересные места. А  так как спали они на печи вповалку все вместе: Женька, его мать, Райка и ее взрослые сестры Фроська и Анька, то и скрывать свои прелести под одеждой ей было совсем и не нужно… Благо ночью было уже темно и ничего не видно. А вот утром, когда все взрослые вставали и расходились и Женька с Райкой оставались одни, она тогда вставала, летала, блистала и царствовала перед ним, как хотела.
И Женька, приобретая от этого все мужские качества, начал взрослеть и разгоняться по беговой дорожке, как тот молодой козел у мужика-козлятника, к которому они с Райкой водили в канун лета свою козу Машку…
Закончилось жаркое лето. В Алунте наступило время холодных осенних зорь, с легкими туманами и частыми ночными заморозками. В один из воскресных дней, на «бруке» - центральной площади местечка, вымощенной брусчаткой, собрался «кермаж» - большая ярмарка, куда съехались многие крестьяне окрестных алунтских сел со своими повозками, запряженными лошадьми, привезшие сюда, на продажу, кто телку, кто кабанчика, а кто  овец и курей с гусями. Площадь была полна народу и напоминала большой цыганский табор. Люди галдели, торговались, что-то друг другу доказывали. Защитники тоже были на площади. Каждый старался что-то купить и пополнить запас продуктов на долгую суровую зиму, а зимы здесь были  снежные, с  морозами в тридцать градусов.
Жигуновы: отец, мать и Женька тоже вышли на площадь, чтобы купить телку или поросенка. Подошли к одному возку, возле которого хозяин продавал поросенка  и гусей, и спросили его о цене на них. Хозяин поросенка, большой, заросший бородатый мужик, одетый в старый  брезентовый плащ с капюшоном, загнул им цену, которая была слишком большая, и Жигунов уже хотел отойти и поторговаться с другими крестьянами, но мужик, вдруг поняв, что упускает клиента, уцепился за него и стал сбавлять стоимость как на свинью, так и на гусей. Ивану Яковлевичу это понравилось, и он  решил взять у него все вместе: и гусей, и похрюкивающего поросенка.
- Смотри, дядя, какой хороший поросенок, ест хорошо. Выкормишь из него большую свинью, у тебя будет много мяса, на целую зиму. А гуси какие жирные, упитанные, бери, не пожалеешь, - настаивал хозяин.
Женьке показалось уж очень знакомым это в лохматой бороде лицо мужика, но он не мог вспомнить, где он его видел… И улыбка такая нахальная, что-то скрывающая.
- Да, ладно, мало ли мужиков побывало в Алунте за это лето, -  подумал Женька.
Родители уже с ним сторговались, и мужик в  благодарность за это решил даже подвезти им свинью и гусей прямо во двор их дома. Когда подъехали к хате Жигуновых и загнали гусей, и поросенка в сарай, мужик попросил у них воды, напиться.  Зашли все вместе. Александра, зачерпнув кружкой воды из ведра, подала ему ее. Он выпил, поблагодарил, посмотрел и сказал:
- А живете вы небогато. Наверно, не здешние, приезжие?
- Да, мы недавно сюда приехали к сыну, - сказал отец.
- А откуда вы приехали, если не секрет, - улыбнулся мужик.
- Приехали мы издалека, из Сибири, - ответил Жигунов. – Были и на Украине, в Запорожье, везде плохо после войны, голодно. А сюда приехали – будто в другой мир попали. Здесь все есть. Все дешево. У вас в Литве жить намного легче, чем в России.
- Это для кого как, дядя, для одного хорошо, а для другого-то не очень…
Он обвел глазами комнату и попрощался:
- Ну, ладно, бывайте здоровы, а я поеду к себе. Мне  надо спешить домой.
Он повернулся и вышел. Индус, молодой пес, которого подарил Женьке Валентин, оскалился и зарычал на него, хотя обычно со всеми он вел себя мирно.
- Но, но, тише, волкодав несчастный, - заругался тихо мужик, сел в повозку и поехал со двора Жигуновых.
Женька все вспоминал, где он видел  это лицо и, наконец, как отблеск после молнии, вспомнил: «Этот мужик, который дал им тогда там, на озере, веревки для  спасения тонущего мальчика… Да, это точно он,  только лицо заросшее бородой», - окончательно вспомнил Женька.
Мужик, который продал Жигуновым на ярмарке в Алунте поросенка и гусей, был тот самый бандит, которого на хуторе встретили Ефим с Женькой. Да, это был Лютас. Загримировавшись под крестьянина и захватив с собой хозяйскую живность, он отправился в местечко, чтобы самолично увидеть и разузнать все, что происходит в Алунте. Численность и состояние  солдат и защитников, их главные точки сосредоточения: казармы, комендатура, квартиры офицеров, их моральный и боевой дух. Лютас рассчитывал на  ту ночную внезапность, которая увеличивает  в глазах защитников численность нападающих.  Зная, что в гарнизоне постоянно оставались с десяток или полтора людей, так как остальные уходили на операции, думая легко справиться и перебить всех оставшихся неожиданным  наскоком своей банды. Но узнав, что в Алунту недавно прибыло еще около тридцати солдат, решил с захватом местечка немного подождать, иначе он сам мог попасться, как «кур во щи»… Не смотря на свою злость, Лютас был мужик хитрый и смекалистый.
Другой целью его приезда в Алунту было разузнать как можно больше о семье Жигуновых. Еще дед Лютаса, Инвор Першень, который в революцию семнадцатого года был одним из латышских стрелков, участвовавших в Екатеринбурге в расстреле царской семьи, рассказывал ему о том, что все молодые княжны во время  расстрела долго мучались,  потому что они зашили в подушечках,  в своем нательном белье и в корсетах драгоценные камни,  алмазные перстни и брошки. Пули, попав в драгоценности, рикошетили, и стрелявшим потом пришлось добивать их ножами и штыками…
Когда трупы увезли за город и узнали, что в корсетах были зашиты алмазы, то лишь на следующий день начали искать и проверять, оставшиеся в подвале, подушки. Две подушечки нашли, а одна пропала, та, на которой сидела на стуле перед смертью Александра Федоровна.  Кто ее взял, так никто и не узнал. А дед Лютаса был уверен, что эту подушку взял только Иван Жигунов. Он его хорошо знал и видел, что когда они выезжали на машине из усадьбы, у ворот был именно Жигунов. И он рассказал Лютасу, что и в той подушечке должны были быть какие-то драгоценности…
  Все это с детства подогревало интерес главаря банды к тем событиям и к исчезнувшей царской подушечке. Теперь, когда Лютас удостоверился, что семья Ивана Жигунова находилась здесь, в Алунте, он, как тот мальчик, загорелся желанием завладеть этими дорогими вещами. «Хоть это было и давно, но что-то может быть еще осталось  у Жигуновых. Судя по их бедности, о драгоценностях, зашитых  в подушке, они ничего  не знали» - думал Лютас, выезжая из Алунты…
А Женька  с Райкой в этот же день решили испытать действие Распутинского камня и узнать, правда ли, что он вызывает образы прошлого и предсказывает будущее. Они, пошептавшись, взяли с собой брошь с камнем и  полезли  на горище дома. Там, на сеновале,  у них  было укромное место для интимных встреч. А вообще-то, горище было вотчиной их веселого пса Индуса. Он был из породы охотничьих собак: с вислыми ушами, черной мелкой шерстью и белым треугольным воротничком на груди. За эту черноту и прозвали его Индусом. Сильный и очень умный пес сам, без всякой выучки, лазил по приставленной к горищу  лестнице на высоту двух с половиной метров, как заправский пожарный. А горище дома у него было, как «пожарная колокольня» - местом обзора всей центральной алунтской площади. С горища Индус высовывался по грудь через  дыру окошечка в обочине, у «конька» под крышей, обсматривал и обгавкивал всех проходящих мимо людей и собак, которые пересекали его площадь обзора. И если, не дай Бог, какая-то там собачка «тявкала» против него, он бросал свой «высокий пост» и мчался галопом  вниз по лестнице, через сараи, чтобы наказать того, кто осмелился ему, Индусу,  перечить.  Это была собака-таран. Грудь у него была широкая и мощная, и бил он при собачьей драке соперника именно  этой грудью, а затем, хватал сбитого пса за «холку» и бросал  его наземь, как заправский борец айкидо.
Индус почти всегда сопровождал Женьку и Раю, когда они залезали на сеновал в сарае или на горище. Вот и сейчас,  увязавшись за ними, он занял свой высокий пост и стал руководить движением на площади, а Женька с Райкой, расшалившись, бегали, догоняя друг друга по горищу, между перемычками и трубами.
Их дом состоял из двух, соединенных крышами домов Г-образной формы. Проскользнув  через щель в раздвинутых досках, они очутились на горище у соседа. И тут же  замерли от неожиданности, ошеломленные зрелищем,  достойным  сказок персидской Шахерезады. Высоко над  полом, на перекладинах между стропил, висели все виды мясо-копченой   продукции: окорока,  ветчина, копченое свиное сало и гирлянды сухих тоскующих колбас. Кому принадлежали эти несметные богатства, они не знали. Внизу в этом доме жили еще несколько хозяев: Катька, Сучалкин с Маритей… Женька с Райкой стояли, глотая слюнки, и думали: «В то время как мы, живя, перебиваемся, харчуясь на картошке, бурячке и хлебе, шустрые люди, как эти, жрут, ни в чем себе не отказывая».
Придя в себя, Райка предложила:
-  Жень, давай-ка, стащим у них хотя бы одно кольцо колбасы, хоть поедим вдвоем. А то, вон ты какой хилый, может, поправишься скорее и вырастешь. А то я никак не дождусь, когда ты уже подрастешь.
- Ах так, Раиса, я тебе сейчас покажу, какой я маленький и хилый, - засмеялся Женька, обхватив ее двумя руками и, подставив подножку, пыхтя, свалил Райку наземь.
Конечно же она поддалась, представив его своим мужчиной, овладевающем ею. Они упали на пыльный подстил горища и начали весело бороться, в конце концов, чувствуя, что все это превращается во что-то совсем иное, сладко-интимное, влекущее и неожиданное.
Захмелев, Райка стала обнимать Женьку, и прижимать его к своей груди. Тот ерзал, лежа на ней, пытаясь освободиться, и этим вызывая у нее еще больший взрыв сексуальных эмоций, приближающихся к своему пику… Но тут Женька, наконец-то, вырвался из ее объятий и побежал. Разгневанная, покинутая и неудовлетворенная Райка, как злая пантера, вскочила, догнала Женьку и начала шлепать его ладонью по чем попало: спине, рукам, заднице, пока не успокоилась. А Женька, все еще играя, смеялся, не понимая в чем дело, за что Райка так сильно его лупит. Не мог он понять своим младым, мальчишеским умом, что свалив ее и ерзая на ней, он разъярил в ней уже созревшую похотливую женщину, которая хотела, искала и требовала от него простой мужской физической любви, хотя и сама не знала, что это такое.
Немного поостыв, они вдруг вспомнили  про царскую брошь и кинулись искать ее среди пыли настила, так как выронили ее еще тогда, когда бегали, прячась друг от друга, между дымарями и балками горища. Обследовав на четвереньках почти два горища, они, наконец,  нашли ее после того, как Индус подключился к ним и ткнул своим мокрым черным носом в одно из мест под их ногами, гавкая от радости.
Поблагодарив Индуса и схватив брошь, они забрались на сеновал под крышей сарая и, устроившись на свету у небольшого смотрового окошка, начали вглядываться, как советовал Гришка, в глубину камушка на брошке.  Сначала Женька, но у него ничего не вышло, потом Райка…
И вдруг, она увидела себя там, в будущем, сквозь прозрачную белизну сияющего камня, красивой молодой женщиной в белом платье, с цветами в руке, рядом с молодым мужчиной в черном костюме. За ними блестел  какой-то плакат: «Вильнюс, весна 1954 год…». Она радостно вскрикнула и прижала руками камень к своей груди. Удивленный Женька нетерпеливо расспрашивал ее о сказочном видении, показавшемся ей в этом камне. Но она только улыбалась и повторяла:
- Я выйду замуж в 1954 году, весной… в Вильнюсе…
- Тю ты, радость-то какая, горшки деткам мыть, - заскучал откровенно Женька, - я думал, ты  что-то важное увидела, что в мире произойдет, а ты все жениха своего.
- Пойдем уже, хватит пялиться на брошку, а то нас скоро будут искать… - потянул он  ее за рукав, предлагая вернуться из грез любви на грешную землю.
Когда они, спустившись с сеновала, выходили из сарая, их увидел Виктор, который в это время  шел с работы домой. Он остановил их и стал расспрашивать, что они делали на горище. Райка сказала ему: «Ничего». И ушла с гордым видом домой, а Женьке пришлось подробно рассказать брату о подушке и вынутой из нее брошке с камушком Григория Распутина, по которому они на сеновале гадали о будущем. Виктор сначала пристыдил Женьку за то, что он выкрал брошку из сундука, но потом, сообразив, что ее все равно в подушечку уже не всунешь, велел завернуть ее в тряпочку и положить к нему в чемодан. На этом их разговор и закончился. Брошка очутилась в кармане у Виктора.


Опасная тишина рассвета
 
 Утром, Зарубин с адъютантом и баянистом, на своей машине уехали в соседний гарнизон – смотреть Скемяны. Вальке он написал короткую любовную записку… с мечтой о новой встрече… А ночью в алунтском гарнизоне была объявлена боевая тревога. И тихо, без лишних команд, разделившись на группы, солдаты и защитники, по приказу начальства, ушли в свой путь, который для каждого из них мог оказаться в эту ночь последним. Но никто не думал об этом, все были молоды, наивны и беспечны, любили жизнь и верили, что смерть их обойдет. Что завтра они так же проснутся, встанут, получат свои сто грамм тушенки с кашей, опять пойдут в наряд или в увольнение, встретят девок, влюбят их в себя  и обманут.
«Ты думаешь, что в жизни час твой вечен, и блеск весны и лет круговорот…. Но все не так, и каждый миг конечен, бывает все как раз наоборот». Наверно, так бы сказал о жизни вдумчивый философ и искренний поэт….
На пути  ожидаемого следования банды Карвялиса, солдаты, ведомые проводниками из хорошо знавших местность алунтских  защитников, устроили засады. В одной из них перед мостом лежали молча, замаскированные ветками и листьями, Петька и Ряйшис с одной стороны, а  Сергей  и Васька Ломок – с другой. А дальше, в зарослях,  полукольцом расположились солдаты: Колька Блохин, Хидиатулин, Марченко, Петрушин и другие. В засаде сидели с двух часов ночи, почти не двигаясь. Ни курить, ни разговаривать было нельзя, запрещалось даже громко пукать, чтобы не выдать место расположения хорошо замаскированного подразделения.
Бойцы, как каменные изваяния, застыли на своих местах, слившись с неровностями почвы. Когда начали гаснуть звезды,  и туман в поле стал развеиваться, на дороге послышалось какое-то движение. Наверно, это были впереди идущие разведчики, а за ними уже шла вся остальная банда Карвялиса. Количество их сосчитать было трудно – мешал туман и полумгла, но их было не меньше девятнадцати или двадцати человек. Они шли уверенно и нагло, надеясь, что проснулись рано и будут здесь первыми. Некоторые разговаривали и посмеивались, неся на своих плечах окорока и «кендюхи», только что отнятые у несчастных крестьян, которых они раздели и ограбили, пройдя по селам, как «орда Мамая».
Засада у моста была для них полной неожиданностью. Им казалось, что взорвалась земля под грешными ногами. От  взлетевших в вышину ракет и трава, и вода, и небо полыхнули белыми зловещими огнями. И уже некуда было скрыться: лощина была видна, как на ладони. Перекрестный огонь четырех пулеметов дробил все живое, поднимая вверх кучи песка и щебня с растерзанной очередями земли. Гулко взрывались гранаты, воздух гудел от осколков и пуль.
Первые ряды бандитов сразу же все полегли, а те, кто шли сзади, засев за буграми и кочками, стали отстреливаться, стараясь выползти из этой огненной мышеловки.
Петька крикнул Ряйшису, который стрелял по бандитам из пулемета:
- Не высовывайся! Бей по вспышкам на дороге… Вон, слева, видишь, уходит… Ну давай, Бронюс!
- Не могу! У них там пулемет садит вон с того бугорка… Секанул меня по лицу щебнем, - крикнул, чертыхаясь, Ряйшис – лучший пулеметчик и снайпер взвода.
- Прикрой меня, Петро. Я его сейчас достану, - кричал он Петьке, стреляя из пулемета по бугорку.
Два пулеметчика били друг по другу, зная, что кто-то из них должен был умереть.
- Сейчас… еще немножко… Ну, давай… - шептал Ряйшис, сбивая очередями землю на бугорке противника и когда пуля, отскочив от камня, обожгла кожу на его плече, он этого даже не заметил. И, выпустив следующую очередь, крикнул:
- Все, Петро, я его снял!
А Васька с Серегой лежали с другой стороны дороги. У Васьки был карабин, а у Сергея автомат Шпагина. Серега кричал Ваське:
- Стреляй потише!
- Что? – обернулся Васька.
- Стреляй потише, говорю, а то левое ухо мне оглушил, - ответил Сергей.
- Да, ну тебя, - огрызнулся Ломок.
- Вон, видишь, бандит ползет, шевелится, - указал Васька Сергею на дорогу. – Бей из автомата, а то пульнет в нас гранату.
- Да это ж окорок с кумпяком от наших пуль по дороги прыгают. Вася, сынок, надень очки или глянь в трубу.
- Ты лучше после стрельбы тот окорок первым подцепи - будет жратвы на весь взвод, - обратился он к Ваське.
- Сам подцепи, - бурчал Васька.
И бандиты, кто еще мог двигаться, старались быстрее уползти. А у солдат никто еще не спешил собирать трофеи, боясь шальной пули. Ждали светлого ясного дня…
В Скемянах же, куда отправился для проверки операции Зарубин, получилось совсем не так, как планировалось оперативными руководителями госбезопасности. Еще с вечера отряд защитников и солдат двумя группами отправился к месту предполагаемых действий. Солнце уже село, но было еще достаточно видно, чтобы выбрать место засады и хорошенько замаскироваться на местности.  Защитники как раз проходили  мимо одного одиноко стоящего дома на окраине села. Хотя инструкцией было запрещено близко подходить к жилым домам и сооружениям, чтобы не  открыться и не попасть  под ответный удар противника, они немного нарушили приказ и пошли не по полю в обход, а сократили путь и направились по тропинке мимо одинокого дома.
Впереди группы шел сержант Аверьянов с собакой, за ним - проводник, один из местных защитников, командир взвода, затем,  полковник Зарубин с адъютантом и группа солдат с остальными защитниками.  Они не думали заходить и проверять этот дом, но у Аверьянова собака как-то вдруг странно забеспокоилась и стала рваться в сторону постройки. Все остановились в ожидании, что скажет начальство. Зарубин подбежал и приказал командиру отряда оцепить дом и, обратившись к собаководу, крикнул:
- Аверьянов,  а  ну-ка, с собакой проверь этот дом, возьми для поддержки Егорова и вперед!
Сержант заупрямился:
- Товарищ полковник, на фиг я полезу бандитам под пули - там же верная смерть…
- Мать твою, а ты давай  короткими перебежками, и собаку вперед пускай, - зашипел на него Зарубин. - Мы сейчас к этому дому с двух сторон подползем. Если там бандиты – через окна их гранатами забросаем!
Командиру взвода он сказал:
- Ползи вперед, к углу дома, а то солдаты сами к нему идти боятся. Ну, давай командир, за мной, покажем им, где раки зимуют.
И Зарубин со взводным начали ползком приближаться к жилищу. Аверьянов с собакой и Егоровым тоже перебежками ринулись к закрытым дверям притихшего дома. Собака повизгивала и порывалась вперед, но солдаты не очень-то хотели в открытую лезть в это «бандитское пекло».
Зарубин с командиром подполз к заднему углу дома и скомандовал:
- Давай, Семенов, бери увесистый камень, бросишь его в окно и пулей к тому углу.
Семенов понял задумку Зарубина сымитировать штурм дома и этим шумом вызвать ответный удар притаившегося противника. Он нащупал валявшийся под боком булыжник, вскочил и бросил камень в окно, а сам быстро кинулся к бревенчатому створу противоположного угла. Раздался звон и грохот разбитого стекла, собака Аверьянова с рыком кинулась к дверям жилища и бандиты, не выдержав, стали палить изо всех щелей: окон, дверей и горища этого дома.
Они с вечера, опередив солдат, прошли незаметно мостиком и захватили этот невзрачный домишко на окраине  села. Их было десять человек. Пятеро засели на чердаке дома, а пятеро были внизу у окон и входных дверей. Шквал огня и дыма вывалился из окон и дверей жилища, и оглушил на время нападающих.  Солдаты растерялись: надо было стрелять по бандитам, но так, чтобы не задеть и не убить своих командиров, которые расположились возле углов дома. Семенов, бросив гранату в окно, стал громко подавать команды своим бойцам. Зарубин тоже поднялся  и открыл стрельбу по окнам.  Бандиты рассвирепели, услышав эти команды. Их пулеметчик прямо через бревенчатый угол жилища саданул очередью по слышимым за стеной голосам. Пули, пробив бревна стены, прошили тело командира взвода защитников. Зарубин, поняв, что дело оборачивается не так, как он предполагал, начал потихоньку отползать от ненадежного угла, но бандиты ударили и по нему. Он почувствовал как пуля пробила ему плечо, а вторая разорвала гимнастерку на боку. Собрав последние силы, он кубарем перекатился через земляной бугорок канавы и, очухавшись, позвал к себе ординарца. Подполз ординарец и, увидев, что Зарубин ранен, велел санитару перевязать руку полковнику. Тот, уже слабея от боли, приказал ему принять командование отрядом:
- Лейтенант, ударьте из двух пулеметов по крыше, они там на чердаке засели. Остальные бойцы пусть держат под прицелом окна. Бандиты, скорее всего, бросят гранаты через окна и затем сами следом начнут выпрыгивать через  окна после взрывов… Пусть этот момент не упустят пулеметчики, иначе бандиты уйдут. Предупреди солдат... и с этого, и с другого бока.
 - Слушаюсь, товарищ полковник, - ответил Петрушевский. – Разрешите действовать?
- Давай, лейтенант, действуй, теперь лишь на тебя ляжет вся надежда и ответственность за дальнейшую судьбу операции. Смотри, не упусти банду… Справишься – представлю к ордену!
Лейтенант ползком двинулся к местам, где засели остальные бойцы группы, отдавая приказ полковника: «Стеречь окна! и «Бить по крыше из пулеметов!».
Ударили пулеметы, и посыпалась дощатая  черепица с крыши старого дома. Огонь был настолько сильным, что видно сразу уложил всех находящихся  внизу бандитов. И тогда, видя, что их силы тают, оставшиеся кинулись на прорыв, бросив гранаты через окна,  но их атаку уже ждали солдаты. Взвились ракеты, освещая дом и место боя вокруг него.  Все, кто выскакивал через окна, были тут же  перебиты кинжальным огнем из трех пулеметов.
Утром, когда чуть  рассвело, солдаты проверили каждый уголок дома, вынесли трупы шестерых человек и нашли в погребе  дрожащих от страха хозяев дома, загнанных туда бандитами. Раненных и трупы убитых отправили на подводах в город.
После перевязки, Зарубина на его же машине врач отправил в госпиталь в Вильнюсе.  Он ехал и думал о том, как же все таки непредсказуема  эта наша «се-ля-ви». За два последних им прожитых дня судьба преподнесла ему столько  незабываемых важных событий, что можно было встать и крикнуть,  как герой из классики: «Остановись мгновенье - ты прекрасно!». Он вспомнил Алунту и вечер, проведенный им с Ковалевской, и решил: «Я обязательно и непременно туда вернусь». Затем вспомнил  свои юные годы и Александру, свою первую любовь. Подумал: «Где теперь она?».
Мысли его омрачились, когда воспоминания дошли до тех дней жизни в послереволюционном Екатеринбурге, где судьба свела его еще раз с Иваном Жигуновым в казематах Ипатьевского особняка. Он, тогда еще молодой парень – охранник, очутился как-то неожиданно в команде Юровского, главного палача  царя и его семьи. Жигунов тоже был там, но он был в отряде  внешней охраны и конечно слышал, а может быть, и знал, что произошло в ту страшную ночь. В суматохе, когда латыши и чекисты добивали царских дочерей и его слуг, они потеряли ту подушечку, на которой сидела царица. А потом, как оказалось, в их вещах и подушках были спрятаны бриллианты царской семьи. Это стало ясно, когда они на машинах вывезли убитых далеко за город в глухое урочище «Четырех братьев», чтобы захоронить их там. Когда сорвали одежду одной из княжон, то оказалось, что в ее нижнем белье были вшиты драгоценные камни. Тогда лишь все поняли, почему пули отскакивали и не пробивали, а ранили их тела. Кинулись проверять все их вещи и вот в двух подушечках нашли еще несколько бриллиантов и драгоценностей.
«Где сейчас  те раненные мальчик и девочка? Живы ли они? - вспомнил Зарубин о спасенных им и чехом царских детях. – Как сложилась их судьба? Никто и никогда об этом не узнает».
А ту подушечку, на которой сидела царица Александра, так и не удалось найти.  Может, они выронили ее, когда бросали в кузов машины тела убитых. Ночью было темно во дворе и все, находясь в пьяном угаре, спешили покончить  с этим  до светла, чтобы люди не увидели, что они сделали с царем и его семьей.
Охранники  особняка часто менялись, и никто по фамилии не знал друг друга, но Зарубин узнал Жигунова, который закрывал за ними внутренние и внешние ворота, он тогда стоял  там «на часах» и наверно он-то и подобрал ту подушечку.  Но Зарубин потом об этом ничего не сказал Юровскому. Как ни искал его потом Зарубин в Екатеринбурге, так и не нашел. А Зарубин  жаждал его встретить, наводил справки о Жигуновых, но они так часто меняли место своего жительства, что он, в конце концов, потерял их след. Одно время они жили в Украине, затем уехали в Среднюю Азию, а потом, перед войной исчезли где-то в Сибири.
«К чему эти воспоминания? – подумал Зарубин, дремля на мягком сидении «Победы». - Ведь  это было так давно, прошло столько лет и эта война… Многих людей, которых знал, уже нет в живых. И Жигунова, может быть, тоже…».
Его мысли  переключились на вчерашние события под Скемянами, и так неудачно прошедшей операции с потерей командира взвода и ранением самого Зарубина, и он помрачнел. «Да, конечно, его за это не погладят, но ведь он все-таки уничтожил банду, да и к тому же, еще и пострадал больше всех, получив ранение в плечо. Значит,  не смотря на все его промахи в операции, он выглядит как  герой. Ну, а потери… «на войне, как на войне» с потерями не считаются – учитывают только победы. Жалко лишь, что ранение надолго выведет его из строя. Теперь придется, как минимум,  месяц пролежать в госпитале, - думал Зарубин, - а хотелось бы еще раз съездить в Алунту и встретиться с этой красавицей – Валентиной. Вот, девка! Не девка, а малина, так и тянет к себе… Раз полюбовался до утра, а уже охота к ней вернуться на всю жизнь. Вот, дурень, неужели я влюбился на старость-то лет». Так размышлял он, подъезжая к окраине Вильнюса. Пройдет время и может быть будущие  люди осудят нас за наши сегодняшние действия. Ведь каждое новое время старается стать обвинителем или судьей своего прошлого, забывая о том, что оно является ближайшим родственником его,  родным отпрыском: сыном, внуком или правнуком  этого обвиняемого.
…После ночного боя алунтские защитники возвратились домой без потерь. Будрин в приподнятом настроении поздравил Вагониса  со значительной победой – наконец-то покончено с одной из влиятельных банд, бандой Карвялиса, которая угрожала населению Алунты.
Ряйшис пришел домой с операции мрачный, уставший и с растерянными душой и сердцем. Жена встретила его радостно. Довольная, что муж вернулся с операции живой и невредимый, она приготовила обед и в честь возвращения даже поставила на стол бутыль самогона. Бронюс сел, выпил стакан «первача» и сказал:
- Сегодня там, у моста… мы стольких уложили… Они шли рано утром, как стадо баранов на бойню… Молодые обманутые люди… Смотри, Алдона, мои сапоги и руки все в крови. Я такой же убийца, как и они… Они хотели убить меня, а я убивал их…
Он наливал себе рюмку за рюмкой, и пил самогон, не закусывая.
- Алдона, ну зачем мне выпала такая участь. Я ведь не палач. Я не хочу убивать. И вот убиваю. Ты знаешь, как мне было жалко того мужика, который убегал из КПЗ, а я его… безоружного… как зайца, бах! Ох, и трудно мне! Алдона!
- О, Иезус Мария! Бронюс! Что ж ты делаешь, дурак, зачем убиваешь своих литовцев. Ведь если националисты придут к власти, то они тебя в первую очередь повесят. Да ты уже сам стал, как зверь!
Пьяный Ряйшис, разъяренный ее криками, вскочил из-за стола, ничего не понимая, схватил засунутые в подсумки две гранаты и закричал, падая на кровать:
- Пусть идут, я их встречу. И ты, сука, убирайся. Я их всех взорву. Только попробуйте приблизиться… А ну, уходи от меня… Я и вас, и себя сейчас взорву, - кричал он громко на вес дом, - мне не страшно умирать!
Алдона в ужасе выскочила из комнаты и побежала к Валентину. Плача и путая слова, она кое-как объяснила ему, что происходит в их квартире:
- Володя! Он там пьяный сидит и кричит – хочет себя и нас подорвать гранатой. Иди, уговори, утихомирь его. Не то  он себя  подорвет.
Возле дома Ряйшиса уже собрались защитники и встревоженные соседи. Каждый боялся заходить во внутрь. А Ряйшис никого не желал видеть и слышать и только громко кричал:
- Вы хотите меня арестовать? Да? Вот вам… Не подходите ко мне, суки, а то взорву всех!
- Валентин прибежал вместе с его женой к дому и начал кричать ему:
- Бронюс, слышишь меня? Это я, Жигунов! Бронислав, друг,  впусти меня в дом, я хочу с тобой поговорить «по душам».
- А, Володя, ты что, меня арестовывать пришел? – послышался пьяный возглас из дома. Я живым не дамся…
- Да нет, Бронюс, я пришел не арестовывать тебя, а поговорить с тобой, узнать, кто тебя так обидел. Разобраться, в чем дело…
- Ну, что? Можно к тебе в комнату войти или нет? – крикнул в раскрытую дверь Валентин.
- Давай, заходи, я только тебя одного и уважаю… Остальные пусть остаются на улице. У меня две гранаты. Я вот, у одной чеку выдернул и потерял, а теперь не знаю, что с этой гранатой делать – или бросать ее за дверь, или взрываться самому… Все равно жизнь пропащая.
В это время подошел Вагонис. Валентин глянул на него. Тот кивнул ему и тихо шепнул:
- Ну давай, иди один, раз он тебя зовет.
Валентин вошел внутрь помещения. Ряйшис полулежал  пьяный на кровати и сжимал в руках две гранаты. У одной из них было сорвано кольцо. Было ясно, что если пьяный Ряйшис хоть на секунду заснет или забудется и выпустит рычаг предохранителя гранаты – она взорвется и все взлетит на воздух…
- Бронюс, лежи, не вставай и не двигайся, я сейчас поищу чеку и мы ее вставим назад в запал. А потом поговорим, - сказал он Ряйшису и начал искать глазами чеку на полу.
Наконец  он ее увидел возле кровати:
- А вот она, родненькая, лежит под ногами у тебя. Давай  вставим ее на место, - обрадовался Валентин.
Он нагнулся, поднял и осторожно вставил чеку с кольцом в запал гранаты, которую Ряйшис продолжал держать в слабеющей руке. Потом сказал ему:
- Давай сюда гранаты, а то еще заснешь и упустишь их на пол.
- Бери, Володя, и гранаты, и меня. Бери и сажай в КПЗ. Я тебе сдаюсь. Я люблю и уважаю тебя и как друга, и как человека, - еле ворочая языком, бормотал, засыпая Ряйшис.
Валентин забрал у него гранаты. Сел рядом и обнял его:
- Ну что, Броник, давай, рассказывай, кто тебя обидел. На кого ты так рассердился?
Когда Ряйшис проспался, приехал из Утян следователь на машине и забрал его вместе с сопровождающими его защитниками для дачи показаний о случившемся.
После такого случая он, конечно, тут же был уволен из рядов военнослужащих народных защитников, потому что был уже не пригоден к такой опасной и нервной работе.


Работа по спискам. Сын чужой матери
 
 После разгрома банды Карвялиса в селе,  возле Алунты,  наступило некоторое затишье, но не надолго. Пришла осень с дождями и слякотью. Селяне уже закончили полевые работы, а земля под пасмурным небом холодно и хмуро глядела на людей из под ежика оставшейся  после жатв, колючей стерни.
И тут, как гром  среди  осени «сверху» пришла установка о переселении куда-то в иные земли тех семей, близкие родственники которых ушли в банду и были опознаны в городе их знакомыми. Весь гарнизон алунтских солдат и защитников был разделен, и направлен на это неприятное дело. И такая  чрезвычайная и безжалостная  мера, по замыслу высокого руководства, должна была подрубить корни, питающие националистические бандформирования, и заставить задуматься тех мужиков, которые были еще живы и участвовали  в налетах на местные села и хутора.
Всю эту грязную работу нужно было делать быстро  и одновременно во всех  селах сразу так, чтобы другие, узнав об акции властей, не  разбежались бы по соседним хуторам. Людей  не хватало, и для учета и депортации людей выделили по три-четыре человека охраны. В одну из таких групп старшим был назначен Виктор Жигунов,  с ним попал  его лучший друг Ефим Назаренко и  еще два солдата.
Такие группы заходили на хутор или в село и  по списку определяли дома тех хозяев, чьи родственники ушли в банду или числились  связниками их главарей. Группа описывала имущество, а бывшие хозяева этих домов запрягали своих лошади в повозки, грузили на них свой скарб -  то, что можно было с собой увезти, и покидали эти места навсегда.
- Не нравится мне вся эта жандармская работа, - говорил  Виктор, обращаясь к Назаренко, - слышать этот плач, крик, видеть эти страдания несчастных людей, которые тебя ненавидят и боятся потому, что ты – власть. А у них ведь и дети маленькие, и старики… И куда их отправляют…  Ведь  они по дороге в Сибирь перемрут там…
- Да, конечно, - соглашался Назаренко, - но мы здесь ничего не решаем. Мы ведь   простые пешки в этом деле. Нам приказали - и мы выполняем…
Так, разговаривая, они подошли к одному из отмеченных домов. Зашли в сени. Солдаты остались снаружи: один - у дверей,   второй  - у окна. Виктор осторожно открыл дверь, осмотрел комнату, зашел в спальню. Там сидели на кровати старуха и маленькая девочка. Старуха, увидев Виктора, обрадовалась и кинулась его обнимать:
- О, Альгирдас, сынок, Боже мой, ты живой, ты вернулся, - повторяла она без конца, прижимаясь и гладя его руками.
Виктор сразу сообразил, что эта женщина или обозналась, принимая его за кого-то другого, или тронулась умом. Он начал осторожно отдирать ее от себя.
- Погоди, мать, ты ошибаешься, я не Альгирдас.
- Нет, нет, ты Альгирдас, я же вижу, ты мой сын. А вот Анита – твоя дочь. Посмотри, у нее глаза такие же голубые, как и у тебя. А она похожа на тебя… А мы думали  ты погиб.
- Да я русский, зовут меня Виктор, я не твой сын, мать, посмотри повнимательней на меня, - закричал, отстраняясь от нее, Виктор.
- Как...  Неужели ты не Альгирдас?  Не мой сыночек? Не может быль…  Сынок, ты так похож на него…  И глаза, и лицо, и нос…  Я думала, ты – это он. Как же так, такой же рост, лицо, волосы.  Как же я соскучилась по нему.
- Погоди, мать, присядь, расскажи, когда он от вас ушел, - начал расспрашивать ее Виктор, чтоб хоть как-то успокоить старуху.
- Да еще в сорок пятом ушел он, оставил здесь жену и дочь. Жена в прошлом году простудилась, заболела и умерла. А я вот, осталась одна с внучкой.
Виктор посмотрел на старую женщину, на маленькую девочку. И ему стало до боли жалко этих двух беспомощных покинутых людей. «Куда их брать? Куда везти?» - думал он, сокрушаясь. Он отозвал в сторону Назаренко.
- Ну, что будем делать?
- Не знаю.  Ты ведь старший, ты и решай,  – ответил тот, - и потом, у нас ведь список. Что, ты их вычеркнешь из него? Так ведь сам потом отвечать за это будешь.
- А, ладно, - махнул рукой Виктор, - отвечать, так отвечать.
Он взял ручку и написал в анкете: «Сын пропал без вести, жена – умерла, а мать-старуха – сошла с ума. Выселять некого». Потом повернулся к  хозяйке с внучкой и сказал:
 - Вот что, мать, мы сейчас уйдем, а ты с внучкой на несколько дней где-нибудь спрячься, уйди на другой хутор, к своим знакомым. В общем, пережди несколько дней, пока это все пройдет, утихнет.
- А зачем вы приходили ко мне? – спросила она.
- Да, так, - ответил Виктор, - хотели забрать тебя в город, лечиться.
- Нет, я никуда не поеду. У меня внучка на руках и хата, и хозяйство, - запричитала она.
- Ладно, оставайся, но спрячься, как говорил, - сказал Виктор.
- Хорошо, сынок, я так и сделаю, я поживу у кого-нибудь из знакомых, - согласилась старуха.
- Ну, тогда все. Мы уходим, - обратился Виктор к Назаренко, и они направились к выходу.
- Прощай, мать, и не печалься.
- Сынок… постой, - позвала она его, - дай я на  тебя еще хоть раз на прощание посмотрю. Может быть, уже и не увижу я больше сына-то своего. Приди еще хоть разок, навести нас.
Она еще раз подошла к Виктору, заглянула ему в глаза:
- О, Иезус, Иезус, как же ты похож на него… Такие же глаза, лицо, нос, как у моего Альгирдаса.
 Она махнула рукой, провожая его, и, отвернувшись, стала вытирать платком текущие по щекам слезы.
 - Ладно, мать, я позабочусь о твоей внучке, - сказал Виктор, расстроенный таким оборотом.
 У него у самого уже навернулись на глаза слезы.
- Если буду жив, то приду и помогу…
И он поспешно вышел из хаты, сказав на ходу солдатам:
- Пойдемте отсюда. Нет тут никого, кроме больной безумной старухи.
Они вышли на дорогу и вдруг увидели невдалеке  приближающегося к ним человека. Человек ехал по дороге на велосипеде с бидоном на багажнике.
- Стой! – остановил его Виктор, подняв руку.
Солдаты, держа автоматы на изготовке, сразу же окружили его.
- Кто такой? Как фамилия? Где живешь? Куда едешь? – начал Виктор задавать ему вопросы.
Мужик остановился, слез с велосипеда и ответил ему на русском языке:
- Да пастух я местный. Еду в село, везу, вот, бидон молока. Нанялся пасти у крестьян коров, да заодно и нашу коровку пасу. Я, ведь, у брата живу. Вот, надоил молока и везу домой. А зовут меня Вацис Бакаускас.  Если хотите, пойдемте со мной, я вас молочком угощу. Я тут недалеко живу.
- Ладно, спасибо за гостеприимство, - прервал его Виктор, - лучше скажи-ка, а ты хозяйку этого дома знаешь?
- Конечно, знаю. Это Сташкунене. Потеряла  сына, невестку и теперь живет одна с внучкой, - ответил тот.
- Да, правильно. А не можешь ли ты их к кому-нибудь пристроить ненадолго? Тут их за сына хотят в Сибирь сослать. А куда им в таком состоянии  в Сибирь. Да, и сына уже давно нет, - начал уговаривать его Виктор.
- Конечно, конечно, начальник. Все сделаем. Старушку и девочку приютим. Это я вам обещаю. Разве мы не люди, - загадочно произнес пастух.
- Проследи за ними, да поменьше болтай. Понял? А я потом еще приеду и узнаю, как они устроились, - предупредил Виктор.
- Хорошо, хорошо. Я постараюсь, присмотрю за ними и сегодня же их к кому-нибудь пристрою, не сомневайся.  Я понимаю. Они не виноваты в этом.  Она не должны расплачиваться за своего сына, - заверил пастух.
- Ну, тогда мы на тебя надеемся, давай, действуй. Ты свободен. Иди!
Тот приложил ладонь к кепке, кивнул головой на прощание, сел на велосипед и подался дальше по дороге, в направлении села. Но когда он отъехал довольно далеко от солдат, он остановился и оглянулся. Провожая взглядом удаляющихся солдат, он вытянул в их сторону руку с указательным пальцем в виде нагана и произнес:
- Пах! Пах! Пах! Солдатики, вы у меня на мушке. Сегодня за ваше добродушие я вас прощаю, а завтра, если встретитесь, вряд ли обрадуетесь… Лютас умеет мстить.


Гонки за лидером
 
 Третий, трудный послевоенный год медленно уходил в историю. Незаметно наступила зима. Выпал первый снег, а вскоре ударили лютые морозы и поля возле Алунты покрылись белыми снежными  сугробами.
На речке и озерах образовался толстый лед, и Женька с Ефимом  и их друзьями, наточив лезвия своих скандинавских коньков, подались кататься на покрытую льдом Виринту. Погода стояла морозная и ясная, такая, что при выдохе воздух превращался в белый пар. Русло, скованной морозом реки,  выглядело как сплошная ледяная спортивная дорожка, которая, извиваясь, уходила  куда-то в далекие края белых северных снегов.
Ребятишки, разбившись на две команды, весело галдели, катясь на коньках, играя в хоккей и гоняя клюшками самодельную шайбу. Все местные мальчишки имели свои собственные классные коньки и катались по заледенелым алунтским дорогам, цепляясь крючьями за борта проезжающих грузовых машин. Такое катание было захватывающим, но требовало некоторого мастерства и отваги, потому что дорога на Маляты, по которой ездили  машины, вела к крутому спуску от дома Ковалевской и до самой развилки в низине за Алунтой, а скорость летящего за задними колесами ездока начинала превышать скорость мчащейся впереди машины, и можно было  прилично набить себе нос, наскочив  при езде на какой-нибудь попавший под конек камень. Но это ребят не пугало, да и случалось с ними редко,   потому что они были настоящими мастерами своего дела и ходили на коньках устойчивее, чем без них по голой земле.
Игра в хоккей  им тоже нравилась, но для нее нужно было  куда-то идти, искать площадку из ровного льда и набирать команду из нескольких человек…
Ефим, заядлый друг Женьки, был бесспорным заводилой и организатором такого рода дел. Летом и зимой Женька с Ефимом были неразлучны. Зимой  они ходили кататься  и играть в хоккей даже на Добю-озеро, которое было в пяти километрах от Алунты. А сегодня, намотавшись за день и немного устав, мальчишки решили отдохнуть. Присели и начали обсуждать итоги прошедшей игры: кто, кому и сколько забил. Кричали и спорили, сидя  на камнях у моста. И тут Ефим предложил:
- Что мы спорим? Давайте устроим настоящие соревнование по бегу на коньках. Сейчас стартуем, отсюда и аж до совхоза, покуда сил хватит, и кто отстанет - тот и проиграл! А тот, кто будет впереди - тот и будет чемпионом.
Идея всем понравилась. Ребята выстроились в шеренгу и по команде Ефима припустились во всю бежать на коньках по льду, толкая и обгоняя друг друга.  В этой, безмерно азартной и долговременной гонке, Ефим был сильнее и чуть постарше Женьки и других ребят, и он шел все время впереди. Женька летел следом за ним вместе с другими мальчишками. Они скользили на коньках по льду реки, лавируя между вмерзшими зарослями сухого камыша, объезжая каверны и проруби  редкой речной быстрины. Им казалось, что они летят вперед, как первооткрыватели, совершая подвиг и покоряя новые неизведанные пространства за Полярным кругом…
 «Собаки в упряжках устали и стали упорно отставать от ведущего…».
- Вперед! За мной! – кричал Ефим. – Что же вы сдаетесь, уже близок привал. Еще  рывок, и мы на «Северном   полюсе»….
Ребята, высунув языки,  от усталости, выдыхаясь валились с ног, выбывая из гонки один за другим. А вокруг были лишь лед да белая равнина бескрайних снегов. И вот уже, всего трое мальчишек, выскочили на просторы, разлившейся и застывшей между полями поймы реки. Было такое впечатление, что они где-то во льдах океана, а дальше просторно и пусто на несколько миль вокруг. Лед скрипел и потрескивал  под острыми лезвиями их коньков, и они в любую минуту могли провалиться в какую-нибудь плохо застывшую яму залива.  Они все трое остановились, удивленные  распахнувшимся перед ними просторам земли и неба.
- Пацаны, а куда это мы попали? – удивленно воскликнул Ефим.
Женька глянул налево и увидел далеко на возвышенности стайку темно-зеленых сосенок.
- Да вон, глянь налево – это же тот самый наш косогор за гороховым полем, на котором мы горох воровали и ели вместе с Анькой и Валькой. Помнишь? – воскликнул Женька.
- А-а-а! Верно, - удивился Ефим, - вот куда аж нас занесло. А сейчас, под снегом эти места совсем не узнать.
 - Смотри, смотри! Что это? – завопил Ефим, показывая на косогор пальцем.
Женька повернулся и увидел, как с косогора прямо на них кубарем катится серый комочек с длинными ушами, а за ним во всю прыть гонится рыжая, как огонь лиса.
- Это заяц удирает от лисы. Его надо спасти, - крикнул Женька, - набирая в руки снега и сбивая его в твердый, как камень, ком.
Заяц несся к ним, как будто их не замечая, а может, ища у них спасения от хищной лисы. Ребята застыли, как вкопанные, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть косого. А заяц и не думал сворачивать, он пронесся прямо между  их ногами в сторону полей совхоза, скользя и прыгая по льду, как заправский лыжник. Ефим и Женька начали кричать и бросать в лису комья снега. Она остановилась и хотела обойти их стороной, но мальчишки кинулись на коньках по льду ей наперерез,  и заставили рыжую повернуть в сторону. Нехотя оглядываясь и повизгивая от злости, лиса подалась назад к косогору, а смекалистый заяц удрал уже так далеко, что был еле заметен. Мальчишки встали, посмотрели друг на друга и рассмеялись.  Кто бы мог подумать, что такой дикий и забитый заяц окажется таким стратегом, что он так точно просчитает ситуацию и психологию маленьких людей и обманет плутовку-лису, самую хитрую и коварную тварь в миру.
- Ну вот и хорошо… Не даром  же мы  сюда летели. Вот видите, помогли остаться в живых хотя бы одному бедному зайцу, и он теперь своим замечательным зайчатам только хорошее о нас будет  рассказывать, - молвил Ефим.
И мальчишек вдруг разобрал смех,  они присели на лед и начали  весело смеяться. Потом Ефим сказал:
- Пацаны! Хватит смеяться, а то лед треснет. Пошли уже домой!
Мальчишки поднялись,  и не спеша  и оглядываясь, двинулись назад домой на коньках по скользкому льду заснеженной реки.
Вечером, когда намерзшийся за день Женька залез  на теплую русскую печку, где вместе с его матерью спали и Райка с Фроськой, он попросил свою мать:
- Ма, расскажи мне какую-нибудь старинную сказку!
- А какую тебе сказку рассказать-то? – задумалась она. – Я даже не знаю, что и рассказать. Ну, ладно, вот расскажу тебе одну сказку, которую мне еще давно-давно моя бабушка рассказывала, а ей какая-то старуха-поморка рассказала.
- Далеко-далеко на Севере, за синими-синими озерами в дикой снежной Лапландии жил отважный и смелый мальчик по имени Ункас. И был у него брат-близнец по имени Урмас, как две капли воды похожий на него. А за дикой Лапландией, еще дальше на севере, раскинулись ледяные поля Северины - Северной Королевы. И было у нее две дочери: Сесина - Северное Сияние и Снежана - Снежная Вьюга. Росли братья, подрастали, а  рядом с ними жила маленькая девочка по имени Айна -  Песня, красивая, как небесный цветок. Царица жизни и счастья Сауле - Солнце радовалась, глядя на нее.  Айна любила петь, и был  у нее такой голосок, что даже холодные северные зори вставали утром рано послушать ее чудесное пение. Она всех очаровывала своим голосом. И Урмас с Ункасом часто стояли и слушали ее тихие нежные мелодии. Часто в детстве братья играли с ней вместе, катались на санях, ездили на лыжах, учились добывать песцов, ездить на собачьих упряжках.
 И вот пришла пора, и кончилось детство. Повзрослели дети. Ункас, а он был страстным охотником, влюбился в Айну. А вот Айна влюбилась, вдруг, в Урмаса. Он был бесшабашным и удалым, никого не боялся. И поспорили дочери Северины: Сесина со Снежаной, что Сесина влюбит в себя этого красивого бесшабашного юношу Урмаса. Ведь  она тоже была такая же взбалмошная, как и он, и всю огромную Полярную ночь крутилась над ледяным зеркалом Северного моря, сияя и бросая страстные сполохи  с небес, любуясь собою. Снежана завидовала ей и старалась так засыпать и завьюжить всю землю, и небо белым снегом, чтобы не было видно сполохов прекрасных глаз  Северного Сияния. А еще Снежная Вьюга была злой и умела колдовать. Она увозила заблудившихся в пургу  путников и превращала их в ледяные торосы, а если ей кто понравится, то и в северного оленя.
Охотились как-то братья в тундре, а в небе блистало Северное Сияние. И загляделся Урмас на дочь Северной Королевы так, что не мог глаз оторвать от ее красоты. И разозлилась тогда Снежная Вьюга и укрыла белой поземкой всю землю. Ункас схватил за руку Урмаса и сказал:
- Пойдем, брат, скорее домой. Пурга начинается…
- Нет, подожди, не мешай мне любоваться. Посмотри, как красиво пылает в небе Северное сияние. Пусть убирается эта холодная снежная вьюга, я хочу наслаждаться небесной красою Северного сияния.
- Ну, погоди,- сказала Снежана-Вьюга Урмасу, - я устрою тебе встречу.
Закружила и завьюжила вокруг Урмаса белым снегом, превратив его в Златорого Оленя и захохотала, глядя в глаза сверкающей Сесине:
- Пусть теперь твой милый любуется снегами на земле, а не твоими небесными огнями. Олень – не человек, и любоваться тобою, сестрица, не станет. Ему нужно снег рыть и корм из-под него добывать.
Метель разыгралась такая, что исчезли и звезды на небе. В пургу братья потеряли друг друга. Ункас долго бродил, искал  и звал Урмаса, но, увы, напрасно.  Брат его исчез в снегах бесследно.
А Урмас, превратившись в оленя, забыл кем он был раньше и бродил по заснеженным северным полям в одиночестве, потому что Снежная Вьюга наслала на него чары, которыми затмила его память.  Она сказала ему:
- Пока ты не вспомнишь, дерзкий, откуда ты родом и кто твоя настоящая любимая, будешь рогатым  северным оленем.  Иди и ищи своих собратьев!
И привела она его в стадо оленей и сказала одному из молодых красавцев:
- Вот, Арамакс, ты будешь телохранителем у Златорогого! Где бы вы ни были, что бы с вами не случилось, следуй за ним по пятам и защищай его. За эти золотые рога люди будут готовы растерзать его, а ты вовремя отвлекай их, и спасай друга.
Все взрослые и малые олени, и оленихи дивились его необычным рогам. Отражая лучи солнца, они сверкали на голове у Златорогого, как царская корона. Молодые оленихи любовались красавцем и старались подойти к нему поближе. Но Златорогий был еще и умен. Он знал все хитрости и повадки людей и мог провести стадо в далекое и безопасное место. За это вскоре он стал королем и вожаком стада.
Водил он так около года свое стадо. И у него были соперники, которые завидовали и желали лишить его волшебной власти над соплеменниками. Особенно усердствовал, подставляя ему свои рога, один из молодых самцов по кличке Ураган.  Он всегда был настроен против Златорогого. Не раз, соперничая в схватках, пытался победить и унизить Златорогого, но великолепные рога Златорогого крушили все попытки Урагана стать Властелином всех оленей.
Но на второй год потянуло Златорогого, вдруг, к родным местам. Он сдал свою власть Урагану, попрощался со стадом и направился к людям, а за ним следом, охраняя его, пошел и верный его сосед Арамакс.
- Зачем ты идешь к людям, ведь там твоя гибель, - говорил ему Арамакс.
- Не знаю, друг мой, Арамакс. Меня зовет к ним мое сердце, моя память. Мне кажется, что я когда-то там жил… И  вьюга сказала мне, что  пока я не вспомню об этом, я буду вечно оставаться диким Оленем.
Как-то раз брат Урмаса, Ункас, охотясь на оленей, забрел в Далекий северный лес и увидел там золоторогого оленя.  И захотелось ему убить этого красавца, чтобы добыть его золотые рога и принести их  в дар любимой Айне. Хрустнула ветка под ногой у охотника,  и Арамакс встал на дыбы перед ним. Повернулся Златорогий, увидел  и убежал в чащу леса. С тех пор Ункас стал искать только этого золоторогого оленя. 
Уже заканчивалась Северная зима, и Златорогому оленю стало скучно скитаться по полям одному. Он все ближе и ближе подходил к стойбищу людей и печально смотрел, прислушиваясь к их голосам. Но Снежная Вьюга все время преграждала ему дорогу своими метелями.  Она шептала ему, зазывая:
- Зачем тебе люди, глупое животное, ведь ты олень с золотыми рогами. А люди так любят золото. Они убьют тебя и возьмут на украшения твои рога. Полюби лучше меня, и я буду петь тебе песни каждую новую полярную ночь напролет…
Однажды Олень подошел к стойбищу так близко, что услышал, как кто-то тихо напевает себе за работой знакомую ему с детства мелодию. Он подошел еще ближе и увидел девушку, которая что-то  делала, тихо себе напевая, и этот голос так запал в сердце Оленя, что он сам тоже зарычал и замычал, ей  подпевая. Девушка увидела Оленя с золотыми рогами, удивилась и протянула к нему свои руки. Олень испугался и отпрянул от нее. Но как только она принялась за работу  и запела, он снова подошел к ней и начал опять слушать ее песни.
Она стала петь ему всегда, как только он подходил к ее чуму. И с каждым разом она все ближе и ближе приближалась к нему сама. И вот настал тот момент, когда однажды  Олень не отпрыгнул от ее прикосновения, а остался стоять с нею рядом. И она стояла и гладила его сильную блестящую спину, его золотые рога и тихо пела ему свои лучшие девичьи песни о том, что у нее был любимый, и что он ушел от нее и пропал, очарованный воображением своего ума о неземных высоких идеалах.  «Его звали Урмас», - говорила она. Оленю нравилось, как она произносила это имя и он повторял за ней оленьим голосом:
- Я Урм, я урм, я урм!
Вдруг он увидел, как из леса в стойбище возвратился охотник, который целился в него в  Далеком лесу и хотел убить его. Он повернулся и поскакал в глубь тундры. А Ункас, подбежав к Айне, крикнул ей:
- Зачем ты отпустила оленя с золотыми рогами, ведь мы могли разбогатеть, если бы продали все это золото в городе. Я сейчас догоню и убью этого оленя, - сказал он ей.
- Не убивай его, Ункас. Он такой красивый и печальный. Он как будто  что-то ищет, как будто что-то хочет сказать. Он слушал мои песни и словно плакал… Может это твой брат приходит к нам из леса в теле оленя? – говорила она Ункасу.
- Не фантазируй, Айна. Брат мой сошел с ума, заблудился и замерз в снегах, - ответил Ункас. – И не мешай мне добывать себе богатство – рога оленя.
И Ункас стал следить за Айной. Он знал, что золоторогий олень обязательно явится сюда снова, чтобы услышать  прекрасные песни Айны. И когда Айна однажды запела, олень вернулся к ней и вспомнил, кто он, но увидев спрятавшегося за чумом Ункаса, поскакал прочь от него по стойбищу, пытаясь крикнуть ему по-человечьи:
- Я Урм, я Урм, я Ур-мас – твой брат!
Ункас натянул тетиву лука и тут перед ним встал Арамакс. Он хотел пустить стрелу, но взошло Солнце-Сауле, царица жизни и счастья. Лучи ее, отразившись от золотых рогов оленя,  ослепили стрелка.  И олень с золотыми рогами вдруг исчез, растаял в лучах восходящего Солнца, превратившись в родного, потерянного когда-то Ункасом брата  -  Урмаса.
- Я Урмас, брат твой, - сказал он, подходя к Ункасу, - не стреляй в меня больше, Ункас!
И Айна кинулась к нему на шею, обливаясь радостными слезами.
Через месяц они с Урмасом  справили свою свадьбу,  и Айна пела на ней такие чудесные песни, что холодные Северные зори поднялись утром рано, чтобы услышать ее пение и  порадоваться ее счастью. И только Снежная Северная Вьюга выла от дикой злости, завидуя, что ей никогда не испытать  такого счастья, как у Айны – любить и быть любимой. Но ее чары давно уже кончились.
Наступил светлый полярный день, а с ним закончилась и долгая снежная полярная ночь. И Урмас понял, что лучшее счастье – это жить с милой рядом, а не метаться куда-то за недосягаемыми мечтами. Ункас же корил себя,  каялся и на всю жизнь дал себе обет  - не гнаться за призрачным блеском золота, из-за которого он чуть не лишил жизни своего  брата. Вот так и закончилась эта недолгая северная сказка с хорошим, счастливым концом.
- Вот здорово, что Солнце ослепило и остановило  Ункаса, - сказал Женька. – И я наверно  завтра тоже  в кого-нибудь влюблюсь.  А в кого мне влюбиться? А, мам? Может в Райку, а может  в Вальку-Нарушитю?- начал колебаться Женька.
- Я тебе влюблюсь в Вальку! – весело закричала Райка. – влюбляйся лучше  в меня. Я ведь с тобой рядом!
- Ага, ты большая и сильная, и за уши   меня таскаешь, а Валька маленькая и слабая, я ее сам буду за уши таскать. Я ведь мужчина и должен быть главой в семье.
Все прыснули со смеху.    А Райка ответила:
- Тебе, Женя, до мужчины - главы семьи еще расти и расти.
Женька загрустил.
- А когда же я вырасту?  - спросил он у матери.
А  мама погладила его по голове  и сказала:
- Не расстраивайся, сынок, придет время и ты сам не заметишь, как вырастешь и в кого-нибудь влюбишься. Дай Бог, чтобы она была у тебя хорошая! А сейчас спи спокойно. Доброй ночи тебе, будущий мужчина.
Женька вздохнул, закрыл глаза и вдруг увидел сон, похожий на мамину сказку: стоит он на лыжах, на перекрестке посреди  Алунты. Вечернее солнце пламенеет в багряном закате, мороз под тридцать градусов, деревья все в инее. Вдруг перед ним появляется олень с золотыми рогами, а рядом, как тень, его друг и хранитель Арамакс.
- Ты Олень – Урмас из сказки? – спросил Женька у Златорогого.
- Да, - ответил олень.
- А куда вы так спешите, скачете?
- А спешим мы из вашей сказки прямо в страну Лапландию, там ждет меня моя Айна.
- Возьмите и меня с собою в вашу страну, - попросил Женька.
- Нельзя нам брать тебя – ты еще маленький. Учись и расти, а когда вырастешь большим, может,  и сам прилетишь к нам, на Север.
- Ну, пока, друг. Мы спешим, - сказал Олень Женьке, - будь здоров.
Повернулся и поскакал дальше. А Женька все стоял и смотрел на его сверкающие вдали золотые рога, пока они не скрылись, растаяв в багряных лучах заходящего Солнца.
- Пока, Золотой Олень, - пробормотал тихо Женька и забылся в глубоком сне до утра…


Новый год с веселыми приключениями
 
-  Ура! – кричал Женька. – Да здравствует Новый год с елкой и Дедом Морозом.
Он бегал за Райкой вокруг елки в шутовском красном сделанном из бумаги колпаке, вызывая у всех присутствующих веселый смех и радость. Верный его пес Индус тоже крутился вместе с ними, прыгал и, повизгивая, гавкал, выражая таким способом свою безграничную собачью радость.
Жигуновы встречали Новогоднюю ночь у себя дома вместе с Анькой и ее сестрами.  В довольно просторной прихожей накрыли праздничный стол. Поставили бутылку самогона, закуску. Мать Женьки напекла  сдобных булочек и пирожков из белой муки. Посреди комнаты, чуть сбоку, стояла новогодняя елка. Отец Жигуновых тоже присел к столу, но не надолго, так как ему уже скоро нужно было идти на дежурство.  Виктора с ними тоже не было. Его на Новый год  послали вместе с группой  защитников охранять клуб  и агитационный участок в деревеньке Антакщай. Вот так даже на Новый год семья Жигуновых не  могла собраться и отпраздновать этот праздник вместе. Но все равно, было шумно и весело у них за столом.
Анька  настроила свою гитару и начала петь  под нее свою любимую «Чилиту». Райка с Женькой  плясали под ее музыку, а Индус, иногда не выдержав  ее мелодичного исполнения, жалобно и протяжно подвывал ей невпопад.
Около полуночи сели за стол, чтобы проводить старый год. Жигунов-отец поднял стопку и сказал:
- Ну что, родные мои, давайте выпьем все вместе за прошедший старый год, за то, что мы все живы-здоровы, за то, что мы приехали сюда, обустроились, познакомились и будем, надеюсь, здесь жить и богатеть, - закончил он под всеобщее одобрение и смех.
 Все выпили, кроме Женьки, Райки и Индуса, которым это было ни к чему, потому что им было и так очень весело. Когда часы пробили двенадцать, все кинулись чокаться  стаканами и обнимать друг друга.  Иван Яковлевич, как старший за столом, сказал:
- Ну вот и настал Новый год. С Новым годом вас, с Новым счастьем!
Он чуть пригубил рюмку и поднялся из-за стола.
- Гуляйте, веселитесь, а я пойду на дежурство.
Захмелевшая Анька схватила гитару и запела: «Мой костер в тумане светит, искры гаснут на ветру. Ночью нас никто не встретит, мы простимся по утру…».
Все смеялись и, жалея, стали провожать  Жигунова-старшего, на службу в дежурку.
Когда Жигунов ушел, захмелевшая  женская компания начала веселиться еще сильнее – теперь ее уже ничего не сдерживало. Они пели и плясали… Потом Анька предложила:
- Давайте устроим спортивное выступление и построим живую пирамиду. Я стану на четвереньки, на пол, Райка с Фроськой обопрутся на меня, поставив с двух сторон свои ноги, и возьмутся за руки, а Женька залезет наверх  им на плечи.
 Все решили, что это будет выглядеть хорошо, и начали строить «пирамиду».  Все было сделано здорово, но когда Женька залез наверх, на плечи Райки и Фроськи, Индус, наевшийся пирожков и сала, вдруг не выдержал и, бегая возле них, пукнул, пустив струю прямо Аньке в нос. Анька закашлялась и, засмеявшись, закричала на него:
- Фу, Индус, гад, навонял…
И вся пирамидка, прыснув, пошатнулась и посыпалась с веселым гвалтом  и хохотом. Бедный понятливый Индус, поджав виновато хвост, подался прямиком к выходной двери, жалобно оглядываясь на веселую компанию.
После этого эпизода подвыпившая  компания решила выйти на свежий воздух. На улице было морозно и бело от снега. На небе сияла полная Луна и было светло, как днем.  И тут Аньке пришла мысль:
- Стойте, - крикнула она – давайте переоденемся в ряженых и пройдемся по Алунте с гармошкой  и бубенцами. 
Все кинулись  напяливать на себя  всякое старое рванье  и размалевывать колпаки углями от сгоревших дров.  На головы надели колпаки  и старые  рваные шапки, а на тело вывернутые  мехом наружу тулупы. В руки прихватили метлы и кастрюли. Взяли санки, а Индуса нарядили  в Женькин старый пиджак  и фуражку, и он стал похож на «нечистую силу» или на смесь негра с гамадрилом, с собачьими лапами и  виляющим сзади хвостом.
Женька взял свою сипящую старую губную гармошку, а Райка с Фроськой сделали  длинные папиросы из газет, набили их сеном и трухой от соломы и так, дурачась и подсмеиваясь друг над  другом, всей ватагой вышли  в полночь на главную улицу Алунты. Женька играл на гармошке, Анька била в бубен с колокольчиками, а девчата, ее сестры, в колпаках «палили» длинные искрящиеся папиросы. Все казались смешны, страшны и волосаты… Улица Алунты в ночь на Новый год были пустынны и тихи, и лишь искрящийся снег, освещенный луной, скрипел под ногами гуляющей компании.
 «Ряженые» прошлись по улице, смеясь, куря и играя, и тут заметили какую-то фигуру, полусидящую или полулежащую на ступеньках у ресторана.
- Девчата, кто это там  на  ступеньках  сидит? Пошли, проверим, может помочь чем-то надо, - вскрикнула Анька.
И они, гремя, дымя и пылая, подкатили на санках к примерзшему мокрой задницей  к ступенькам «трупу» и стали тормошить его. «Труп» что-то пробормотав, вдруг ожил, закричал, приняв их за бродячих чертей и, оторвав примерзшую к ледяным  ступеням задницу, пустился бежать  от них прочь на четвереньках. При этом он оставил на льду большую заплату от штанов. Индус залаял, девки с перепугу                завизжали, а потом засмеялись. А Женька крикнул, узнав примерзшего:
- Так это же Ажубаль!
Да, это был всепогодный, не трезвеющий  алунтский выпивоха Ажубалис, который сильно подвыпив, решил передохнуть на ступеньках ресторана. Он был в старом овчинном тулупе, в ватных стеганных  штанах и валенках. Присев, он подумал, что было бы неплохо где-нибудь устроиться на ночь. Потом примерз, хотел подняться, но сил  не хватало, и он заснул прямо на ступеньках.  Ему снилось, как кто-то Анькиным голосом напевал ему: «…в той степи глухой, замерзал ямщик…». И когда Индус залаял ему в лицо, он открыл глаза и увидел морду пса в фуражке солдата … и  эту волосатую  и лохматую компанию  с папиросами, колпаками и метлами. Ему показалось, что это черти явились за ним, чтобы проводить его прямиком в горящее пекло. И он, отрезвев, рванул задницу так, что чуть не унес с собою  часть примерзших к штанам ступенек.
В это время из дежурки вышли защитники и начали пускать в небо ракеты из ракетниц. Было великолепное сказочное зрелище:  убегающий на четвереньках Ажубаль, гремящие выстрелы и сверкающие в небе разноцветные  взрывы ракет.
- Вот это да! - закричала Анька, потом опомнилась.
- Девки, давайте-ка сматываться отсюда поскорее, иначе попадем к защитникам в КПЗ.
И они, смеясь и гремя  кастрюлями, пустились домой, в противоположную от Ажубалису сторону.
Прибежав домой, они потом еще долго  не могли  успокоиться, вспоминая  случившиеся с ними  происшествие.
А перепуганный  Ажубалис, спасаясь от «нечистой силы», устремился в сторону здания защитников, где были слышны людские голоса и выстрелы. Замерзнув, он решил хоть там, в КПЗ отогреться и провести остальную  часть Новогодней ночи.
Защитники увидели, как какое-то косматое существо на карачках приближается к их зданию. Они остолбенели. Петька, Серега, Ломок, Филон и Митька Ермолаев стояли на крыльце, не зная, что делать. Первый подал голос Ломок:
- Мать твою, так это же леший… Смотрите, лохматый и на четвереньках… Дайте-ка я из ракетницы в него пальну, - запричитал он с перепугу.
- Вася, охота на леших ракетами у нас в городе запрещена, - пропел Сергей, - а, вдруг, у тебя системная белая горячка с перепою, так ты же ведь всю Алунту так спалишь!
Но, тем не менее, Петька, державший ракетницу, направил ее на приближающееся к ним «животное». Потом, когда существо подползло ближе, Сергей узнал его издалека:
- Стойте! Так это же Ажубаль, а не леший… Вот, сволочь, до чего допился.
И тут, все, узнав Ажубаля, начали хохотать.
- Ну, Васька, поджарил бы ты с перепугу Ажубаля из своей ракетницы на Новый год.  Вот было бы ЧП районного масштаба, - потешался Сергей  над Васькой.
Но тут к ним, наконец, подполз  замерзший Ажубалис и  начал несвязно бормотать, показывая в сторону ресторана:
- Мужики, пустите в КПЗ, погреться. Там, на ступеньках на меня какие-то черти напали.  Еле от них удрал!
- Черти, черти… Сам ты, как черт пьяный, - сказал Митька. – Пошли в  КПЗ, на нары.
Ажубаль, довольный, начал кланяться им:
- Спасибо, мужики, спасибо.


Антакщай. Мечта по имени Реня
 
 После анализа оперативных сводок, на коротком совещании у Вагониса в Антакщай, где был приличный клуб  с библиотекой и читальней, решили создать опорный пункт отряда  алунтских защитников. С этой целью, в это перспективное село  из Алунты на Рождественские праздники, то есть, на два месяца зимы, Вагонис отправил небольшой отряд молодых защитников из восьми человек, в который был включен и Виктор Жигунов. Предстояла, как думалось Виктору, долгая нудная жизнь, вроде ссылки, на целых два месяца в каком-то захолустном селе, хотя село  и находилось на «большаке» - главной дороге из Утян в Маляты, и располагалось на берегу большого живописного  Антакщайского  озера.
Собираясь коротать  там большую часть зимы, Виктор решил  захватить из дому  некоторые необходимые ему вещи.  Кроме  личного армейского снаряжения, он взял с собой еще  кисти, цветные карандаши и акварельные краски. А также найденную старую брошь с ограненным уральским камнем, которую Женька с Райкой  вытащили из маленькой  подушечки – реликвии Жигуновых.  Он решил, что хоть «гадательными созерцаниями» под Новый год,  он как-то скрасит  свою предстоящую  томительную жизнь в селе, освещенную тусклыми лучами керосиновых ламп.
Грустно было уходить  из Алунты, где оставались его друзья, близкие, родные ему люди, где был знаком уже каждый камушек на  мощенных булыжником площадях.
Но было такое время, время негласной борьбы, и защитники жили дома, в Алунте, лишь от приказа до приказа.
Во второй половине дня, захватив вещи, попрощавшись с  родными, защитники с оружием и в полном боевом снаряжении  отправились  по промерзшей зимней дороге в Антакщай.  К вечеру, застывшие и усталые, они, наконец, достигли своей цели - добрались  до засыпанных снегом хат деревни. Отогревшись, они начали устраиваться там с учетом  долгого времени жительства. Кроме Виктора  и его друга Ефима Назаренко в группе находились  еще Сергей с Васей Ломком, Откочис Гердвилис, Ляйшис и Яшка Бурцев, который и был назначен командиром этой группы. Председатель совхоза  выделил им для жительства  помещение клуба, где они, соорудив нары из досок и нескольких скамеек, и поселились, хорошо натопив помещение  и набив матрасы и подушки сеном, и соломой.
Все они, пришедшие сюда в Антакщай, были молоды и не боялись ни трудностей, ни опасностей - к этому их приучила жизнь. И поэтому сразу же  стали обустраивать свое новое жилье – помещение клуба.
Виктор на новогодний праздник решил украсить клуб  красочной стенгазетой, акварельными картинами и броскими агитационными плакатами.
Любопытные деревенские девчонки, которые часто заглядывали в старый сельский клуб и в библиотеку, подолгу стояли и любовались художественными произведениями молодого алунтского художника.
Стенгазета настолько была красиво оформлена: с новогодними Дедом  Морозом,  Снегурочкой и елками, а карикатуры в ней такие смешные и броские, что девчата, даже не понимая по-русски о чем идет речь, стояли и смеялись от одного лишь вида  новогодних шаржей, сделанных Виктором  на своих друзей. Например, как Вася Ломок, распиливая доски для нар, так увлекся, заглядывая под  скамейку сбоку, что подсунул  в темноте вместо  доски свой длинный, узловато-бугристый нос, и  чуть не отпилил его  увесистый кончик.  А Сергей, вечный оппонент его  философских изречений, стоя на стуле и забивая  гвоздь на стене, увидев это, так расхохотался, что потерял  равновесие и полетел со стула, ударив молотком  по ноге стоящего рядом и держащего плакаты старого Гердвилиса, которому потом срочно пришлось  сооружать костыль из палки в виде  длинного и бугристого Васькиного носа. Надпись под рисунком гласила: «Вот к чему приводит необдуманное Васькино  носовыпячивание  с попыткой его отпиливания вместе с доской нехирургической пилой - к неестественному хохоту бойца Сергея с потерей молотка, травмой от него и с костыленошением  бойца Гердвилиса».
Как-то, прослышав о молодом художнике, посмотреть на его работы в клуб пришла и обворожительно прекрасная и юная красавица Реня, золотоволосая блондинка с голубыми глазами.  Она была единственной  дочерью  бывшей помещицы, которая влюбилась в своего работника  и сделала его своим мужем.
Карасавица Ренька  долго стояла за спиной рисующего картину Виктора, а потом, когда он закончил и повернулся к ней лицом, сказала ему:
- Это так красиво… А как бы мне познакомиться с таким художником? – и загадочно посмотрела своими голубыми глазами на смущенного Виктора.
Чуть покраснев, он поклонился ей и еле выдавил из себя:
- Спасибо, пани… Меня зовут Виктор. Я рад, что вам понравились мои  скромные акварельные рисунки.
- Виктор, по-нашему – Витаутас. А меня зовут Рената, или просто Реня, - сказала она, улыбаясь ему.
 - Вы так  красиво рисуете. И у кого вы научились так рисовать? – продолжала она говорить, обращаясь к Виктору.
- Да ни у кого. Я просто рос в такой семье, где все мои старшие братья любили рисовать с самого рождения.  Особенно средний – Борис. Это был гений рисунка. Он мог моментально цветными карандашами по памяти в точности воссоздать какой-нибудь кадр из только что увиденного фильма. У него была целая кипа таких рисунков. Причем  с поразительным портретным сходством  лиц, героев, их одежды и действий в этих фильмах.
- Да? – заинтересовалась его рассказом Рената. - И где же он сейчас?
- Он погиб, пани  Реня, в войну,  в Польше под Краковом в начале сорок пятого года. Так и исчезла  в пекле войны его гениальная личность, не раскрыв себя в этой жизни…
- О, простите, Виктор, за мою бестактность, я не хотела  причинить  вам душевную  боль такими воспоминаниями, - посерьезнела Рената.
- Ну, что вы, разве мы все виноваты в этом. Вот и сейчас в наше время льется кровь таких же несчастных людей. А за что?  За свободу? За блага? Нет! За безумную идею, которая пришла в голову  кому-то из «сильных мира сего». Там зарождается ветер перемен, а мы всего лишь  былинки, которые несутся по воле  этого ветра, - закончил Виктор свою философскую тираду, махнув рукой.
- Но у меня сохранился маленький блокнот  с его рисунками, - продолжил он через некоторое время. – Я сейчас покажу его вам.
Он вытащил свой вещмешок, развязал и вынул из него небольшой сверток. Но когда он его разворачивал, из свертка выпала старинная брошка с  блестящим, граненным, прозрачным как стекло камнем.
- О, а что это такое? – спросила удивленная Рената.
- А это брошка российской  императрицы, подаренная ей Распутиным. Посмотрите, там  на ней даже что-то написано. Если долго всматриваться в этот кристалл, то можно кое-что увидеть из будущего, - заметил  Виктор.
- Да вы что? Нет, ну неужели это правда, то, что вы сейчас мне сказали  про брошку? – переспросила удивленно Реня. - И можно узнать будущее?
- Честное слово, правда, - подтвердил Виктор, - если хотите, то на Новый год мы погадаем.
- Конечно, хочу, - возбужденно воскликнула Рената. - Виктор, вы меня заинтриговали. Я хочу поскорее посмотреть в нее и увидеть свое будущее. Я вас приглашаю к себе в гости. Приходите к нам на Новый год, я  вас познакомлю со своей мамой. Ну, а сейчас покажите мне  рисунки вашего брата.
Она взяла блокнот у Виктора и начала просматривать его листы, восхищенно качая головой.
- Да, эти миниатюры, конечно, шедевры. И жаль, что их никто не увидит, - сказала она. - О, как чудовищно, что на нашей земле происходят войны и погибают такие талантливые, хорошие люди.
Рената вернула блокнот Виктору, собралась уходить, глянула на него и сказала:
- А ваши рисунки, Виктор, мне тоже очень нравятся…
В это время в клуб зашли несколько защитников и Рената заспешила домой.
- Ну, ладно, я уже пойду, а то  начало темнеть, - сказала она.
Виктор кинулся провожать ее, но она остановила его:
- А провожать меня не надо. Приходите лучше на Новый год, я вас буду ждать.  И принесите с собою эту волшебную брошку. А дом наш, самый большой  и красивый в деревне, находится  возле дороги у озера. Там красиво. И поэтому с детства я люблю красоту.
- О, Реня, вы и сами так молоды и красивы, что мне захотелось написать ваш портрет.  Вы согласны позировать? Ну, это хотя бы будет оправданием нашей встречи перед вашей матерью. Я ведь не хочу выглядеть «татарином», который вламывается без спросу  в ваш дом. Соглашайтесь, Реня, и я приду! -  начал возбужденно говорить Виктор.
- Хорошо, если вам нравится мое лицо и вы хотите меня увековечить, я согласна вам позировать на Новый год, - засмеялась она, довольная встречей и разговором с Виктором.
Возбужденная и счастливая, она стояла и не знала, уходить ей или еще остаться и поговорить с этим молодым и красивым парнем. Щеки ее пылали, сердце усиленно билось. И она понимала, что это не спроста ей так хорошо с ним. Она просто влюбилась в этого художника и готова была остаться  с ним на всю жизнь. И понимая это, она пересилила свое желание, повернулась и выбежала из помещения.
А Виктор стоял и думал, ошеломленный ее северной красотой, их душевным разговором, и тоже как и она не мог опомниться от этой встречи, и накатывающей на его сердце горячей волны любви и счастья…
- Ну что, сынок, очаровала тебя молодая панночка, -  сказал старый Гердвилис, подходя к Виктору, смотри, не заблудись. Панночка-то красивая, еще побежишь  к  ней ночью, а нам потом по тревоге тебя разыскивать придется. Может, тебе лучше отсюда поскорей в Алунту уехать, от греха-то подальше. Скажи Яшке, что заболел, выйди на большак, останови попутную машину и… через  двадцать минут ты уже будешь дома.  А мы ей скажем, что тебя срочно вызвали в управление госбезопасности. Вот и проверим ее любовь к тебе. А вдруг это подсадка?
- Да ну, отец, что ее проверять, она еще совсем юная и чистая, как стеклышко. И у нас с ней ничего такого нет. Просто я предложил написать ее портрет – она согласилась, -  засмущавшись, ответил Гердвилису Виктор.
- А-а! Ну если согласилась, тогда дело другое… Тогда ты ей уже очень понравился и она поведет, и будет знакомить тебя со своей матерью. Ну, а уж если ты и матери ее понравишься, тогда, милок, будешь большим человеком. Помещица так просто тебя не отпустит.  Она из тебя сделает примерного зятя для своей дочери, так же, как она из батрака сделала себе мужа. У нее богатство, деловая хватка и уверенность. Она свое дело знает. Вообще-то ты, Витек, смотри, поосторожней с ними. Ты ведь, все-таки, комсомолец, и как же ты будешь с помещиками-то?  Да и отец твой, Иван Яковлевич,  не одобрит. Я его  мнение знаю, разговаривал с ним, он ведь только русскую хочет невестку-то для своего сына, говорит, чтоб его лучше понимала, - объяснял и советовал Виктору Гердвилис.
А Виктору было  как-то уже все равно, что сейчас говорил ему старый Гердвилис, что хотел его отец. У него на уме и в душе было только одно звучание: Реня… Реня… Реня!
А в это время Реня  пришла, то есть, влетела домой веселая и возбужденная. Ее мать, Альбина, сразу же заметила это ее необычное состояние и спросила:
- Ты где это была? И что это ты такая веселая  прилетела? А?
Реня подбежала и обняла ее:
- Ах, мама, мама, я была в клубе… И познакомилась там с одним молодым художником из Алунты. Он такой добрый и приветливый, и с ним так интересно беседовать, - защебетала она.
- Да что это ты, Реня, неужели влюбилась вот так, нежданно-негаданно, с первого раза? – начала расспрашивать ее мать. – Что приключилось с тобой, давай, рассказывай?
- А что рассказывать, мама, я и сама еще не знаю? Просто он рассказал мне о себе, о своем брате, который погиб на войне, показал его миниатюрный альбомчик с рисунками, рассказывал, какой он был талантливый и хороший человек… А потом показал мне брошь с прозрачным камнем, подаренную царице Александре Распутиным. Говорят, Распутин привез ее с Урала и если смотреть на этот камень в определенное время по особым дням, то можно увидеть  свою будущую жизнь. Я пригласила его на праздник к нам сюда, в гости… Ты как, не против, мама, а? Мы  и погадаем с тобой на этой брошке. А он еще портрет с меня пообещал написать, - засмеялась она, кружась вокруг матери.
- Ну, ты уж совсем, дочка, от счастья глупенькой стала, - заулыбалась  с сомнением Альбина. – Кто это сразу при первой встрече мужчину к себе в дом водит?
- Мама, он такой молодой, красивый и застенчивый, что зла никому не причинит, как ягненочек, - заверила ее Реня.
- Сама ты еще ягненочек. Ладно, хватит, пусти! – высвободилась из ее объятий Альбина.
- А как же он наш дом ночью найдет? – спросила она.
- Мам, а на Новый год в клубе будет вечер танцев. Он меня туда пригласил… Ты ж меня отпустишь, да? А после танцев мы придем с ним вместе к нам и будем гадать… Как хорошо и  таинственно. И какой необычной  будет эта наша Новогодняя ночь, представляешь? – размечталась Реня. – Бал, принц и возвращение с принцем Золушки – это как в сказке.
- Да, ну тебя, попридумывала себе тут разных сказочных принцев, - возразила мать, - вот придет, тогда и увидим, каков «принц датский».
- Он не  датский, он принц сибирский, мама, - засмеялась Реня.
За два дня до праздников в Антакщай приехал Валентин с Ананькой и Леоновым, и заменил ими  Сергея и Васю Ломка, в связи с гриппом.
 К Новогодним праздникам готовились как с этой стороны, так и с другой. Лютас как медведь решил на зиму засесть в «берлогу», отдохнуть и немного подлечиться. Зимой холодно и воевать на дорогах трудно. Все видно как на ладони. И никуда не уйдешь и не скроешься. Жить в бункерах и держать при себе целую банду зимой невозможно, поэтому все «лесные братья» на зиму ушли «в народ», то есть разбрелись по селам и хуторам, на «зимние каникулы», залегли и затихли.  Лютас тоже вспомнил про свою старую любовь Альбину и решил податься в ту сторонку и навестить ее.
В ночь под Новый год он приехал в Антакщай на санях-розвальнях к одному из своих знакомых и преданных ему людей, которые были у него во многих деревнях. Уже было темно, когда он остановился  у одного их крайних домов. Оглядевшись, он зашел  во двор и постучал в окно. Через некоторое время в тусклом  свете лампы за стеклом окна показалось испуганное лицо хозяина.
- Кас ча? (Кто там?)
Лютас подал знак – условный пароль, и хозяин, кряхтя, пошел открывать дверь.
- Слава бойцам за Свободу! Литовским героям, слава! – поприветствовали они друг друга.
Узнав Лютаса, хозяин засуетился. Завел в хлев и распряг его лошадь, дал ей сена и овса. Лютас был рядом и помогал ему.
- С чем пожаловали, пан начальник? – спросил хозин.
- Мне нужен дом, кровать и еда на некоторое время. Я хочу вылечить простуду и немного отдохнуть. Ты не против, если я у тебя остановлюсь? – спросил Лютас хозяина.
- Сочту за честь, пан начальник, входите, будьте моим гостем. Только у нас сейчас нужно быть очень осторожным. Недавно Вагонис прислал сюда своих алунтских псов. И теперь они живут здесь в колхозном клубе, - предупредил хозяин Лютаса.
- Хорошо, я это учту, - ответил тот. – Я приехал сюда  не воевать, а отдыхать и поэтому никаких акций не будет. Так что, спи спокойно, хозяин.  А фамилия моя Урбакявичус Пранас. Все остальное – забудь! – приказал Лютас.
- Ты лучше мне скажи, как тут моя любовь, Альбина, живет, - смягчил он свой тон. По прежнему такая же неприступная, как и раньше? Да? – поинтересовался он, усмехаясь.
 - Вот за что я ее люблю, так за эту усмиряющую неприступность. Она, как и я, любит властвовать  и быть свободной. Поэтому и мужиков выбирает покладистых и безвольных. А я не из таких… Она гордая и я тоже. Давно мы с ней уже не виделись. А когда-то вместе с ней в одной гимназии учились. Эх!  Были годочки, да ушли, - вспомнил  Лютас. – Ладно, пойдем спать, а завтра утром видно будет…
Готовясь встречать Новый год, защитники решили в клубе устроить вечер танцев. Срубили и поставили большую елку, украсили ее разными самодельными игрушками. А Валентин, когда приезжал сменять Ваську с Сергеем, привез из Алунты на санях им старый граммофон  и Витькин аккордеон. Виктор еще заранее, когда отправлялся в Антакщай,  попросил  его об этом. В деревне расклеили  афиши, оповещавшие всю сельскую  молодежь  о предстоящем молодежном гулянии.
И вечером в клубе начали собираться   молодые люди.  Играл граммофон и под его тихую музыку кружились парами еще юные девушки. Потом подошли и парни, где-то уже подвыпившие и немного осмелевшие… Пришла и Реня. Виктор взял свой аккордеон, и весело и громко начал играть зажигательную «Розамунде».  Зал сразу же оживился и зашумел, танцы пошли полным ходом.  Виктор играл и видел, как Реня стоит и поглядывает в его сторону. Ему хотелось быстрее закончить игру, бросить кому-нибудь аккордеон и умчаться к ней, пригласить ее на танец,  потанцевать, поговорить, а потом проводить ее домой и остаться там с нею наедине. «Конечно, и на брошке погадать тоже нужно», - думал он.  А пока…
А пока нужно было играть и играть для этого большого, и шумного зала, полного народа, потому что все хотели веселиться и танцевать, а замены гармонисту было ждать не от куда, и Виктору пришлось играть все танцы до конца без смены и отдыха.
Он сыграл танго «Брызги шампанского», потом литовскую польку, фокстрот «Рио-Риту», и вальс «Дунайские волны», а потом встал и объявил:
- Синенький скромный платочек, и лично для девушки в черном платье с голубым шарфом от музыканта.
И начал играть. Все зааплодировали и закружились в середине зала, а Виктор, отыграв  первый круг, поднялся, поставил аккордеон на стул, завел граммофон с пластинкой и с той же мелодией, которую он только что играл и подошел к Рене. Она стояла и смотрела на него неотрывно, с расширенными от счастья глазами, а он сказал ей:
- Пани Реня, я приглашаю вас на свой любимый танец, который я посвящаю именно вам.
И она пошла танцевать с ним, светящаяся и радостная, как маленькая Золушка на  свой первый танец с  юным принцем. Они кружились, не чувствуя ног и не замечая танцующих рядом  пар, и весь мир, словно перестал существовать  для них, превратившись в одно, поглотившее их чувство.  Виктор смотрел в ее голубые глаза, касался ее золотистых волос и бережно сжимал ее маленькую нежную руку, мысленно говоря: «Я вас люблю, Реня… я люблю вас».
- Что? Что? Я вас не слышу. Говорите громче, - шептала она ему губами, закрыв глаза и чуть откинув назад голову.
Когда закончил играть граммофон,  они остановились и стояли, не разжимая рук, как будто боясь прервать ток блаженства и радости, который тек через их руки, тела и сердца во время их лучшего бального танца…
- Вы такая красивая, Реня, в этом черном платье. И вообще… вы самая лучшая девушка в мире, - сказал Виктор, провожая ее домой.
- Что вы, что вы, Виктор, вы заблуждаетесь. Я просто счастлива от этого вечера, проведенного здесь, с вами, а все счастливые люди неподражаемо красивы, - сказала она, улыбаясь.
- Сегодня такая светлая ночь.  Луна на небе… А мы будем с вами гадать или нет? – спросила она, останавливаясь и поворачиваясь к нему.
- Да, конечно, будем. Я взял брошку и мы обязательно погадаем, Реня. Брошка у меня здесь, в кармане, в кожаном кошельке. Я ее берегу, как зеницу ока, - ответил он ей.
- А как она вам досталась, ведь это же царская вещь? – начала расспрашивать его Реня.
- О, это было давно, еще в 1918 году. Отец мой увлекался тогда еще коммунистическими идеями и некоторое время был членом большевистской партии в Екатеринбурге на Урале. Там он попал в особый охранный отряд Ипатьевского дома, в котором содержалась и была расстреляна вся царская семья. Он, конечно, не расстреливал, он был в наружной охране и видел, как все это происходило. Это было ночью в темноте. Царя и его семью подняли, привели в нижнее помещение дома, вроде бы для фотографирования перед отправкой в Москву, поставили к стенке. А потом началось что-то страшное… Из дверей комнаты, что была напротив, выскочили десять или одиннадцать чекистов: латышей и местных русских, и начали в упор палить по царю и его семье из наганов, и браунингов. Отец говорит, что это было ужасное зрелище: крики, визг, стоны, стрельба, все в дыму.  Чекисты  стреляли очень долго, потому что  было плохо видно из-за дыма, а расстреливаемые люди метались в ужасе по всей комнате. К тому же, как говорил отец, пули рикошетили от бриллиантов княжон, которые они зашили перед этим в свои корсеты, пояса и подушечки.  Одна из подушечек была и у царицы.  Она ее положила на стул, на котором из-за больных ног сидела.  И вот, когда это все кончилось и тела убитых положили в кузов машины, осталось много крови, и нужно было  убирать,  мыть полы, выносить стулья и вещи, позвали людей и из наружной охраны.  Ну, а они  мужики из простонародья, неграмотные, грубые,  вороватые. Все мелкие и незначительные  вещи, принадлежавшие  царской семье, они расхватали и разнесли по своим домам. Моему отцу, как ни странно, попалась под руки подушечка со стула императрицы, он ее и прихватил.  Она небольшая, он сунул ее за пазуху под ремень, как память о последнем русском царе и о том, что он был там и видел его казнь.
Так, разговаривая, Реня и Виктор подошли к ее дому. Она постучала, мать ее открыла им дверь и, впуская, постоянно поглядывала на Виктора. Войдя в дом, Реня сказала:
- Вот  моя мама, Виктор, познакомьтесь, пожалуйста…
Виктор представился Ренатиной матери.
- Очень приятно, молодой человек. Виктор имя известное. Виктор, Виктория – это победа… Виктор Гюго писал под этим именем. Проходите в комнату, в зал, не стесняйтесь, раздевайтесь и будьте как дома, а я пойду на кухню, у меня там сидит гость, бывший мой одноклассник, с которым мы давно уже не виделись. Он приехал к нам в деревню и зашел меня проведать. Так что, вы тут, дочка с Виктором, располагайтесь в зале, а мы посидим с ним  там, на кухне.  А я вам  сюда, на стол,  чего-нибудь принесу.
- И что же произошло дальше в истории с этой царской брошкой, Виктор? Вы мне так и не досказали ее до конца, - обратилась Реня к Виктору, когда они сели  за стол.
В это время мать Рени принесла им на стол разные закуски и выпивку.
- О какой истории вы тут говорите, - поинтересовалась она у них.
- Да о царской брошке, на которой мы сегодня должны гадать, - ответила Реня.
- И что же, если не секрет,  можно и мне послушать эту историю? - спросила она у Виктора.
- Конечно, никакого секрета тут нет. Просто  эта брошка была в подушечке императрицы, которую отец привез из Екатеринбурга в восемнадцатом году, после расстрела царя и его семьи.  Он  взял ее в том доме, где содержались под стражей царь и царица.  А недавно дети залезли в его старый сундук и нашли там эту старую подушечку. Почувствовав, что в середине ее что-то есть, они распороли ее и вытащили оттуда старинную, уже потемневшую брошку.  И когда прочитали, что  на ней написано и начали экспериментировать, то увидели картины, в которых они были уже взрослыми. Так, во всяком случае, они мне рассказывали. Я эту брошку у них отобрал и спрятал у себя. Там написано, что брошка подарена царице Распутиным, и  что камень этой брошки имеет свойство вводить человека в транс, и он в этом состоянии видит все, что должно с ним произойти в будущем. Вот и вся история с царской брошкой, - сказал Виктор, заканчивая свой рассказ.
- Вот, ведь, как бывает, - сказала хозяйка. - Но это очень интересно: посидеть и погадать над брошкой. Может быть,  действительно можно увидеть то, что со мной завтра будет, - усмехнулась она и пошла на кухню к своему гостю, который вдруг появился  здесь, сегодня, словно вынырнув из их юной прошлой жизни.
- Ну, давайте же будем гадать, - с нетерпением обратилась Реня к Виктору.
- Хорошо, давайте, только для этого нужно брошку положить на зеркало и поставить две свечи для подсветки…
- Я сейчас, - кинулась Реня на кухню, к матери, за свечками.
Там сидел мужчина, средних лет, с широкими плечами  и внушительной фигурой, немного обрюзгшим лицом, но чисто выбритый и в костюме с белой рубашкой под пуловером. Волосы его были зачесаны назад и подстрижены на затылке «под польку». Реня его никогда в деревне не видела, да и на фотографиях матери его  не было.  Она поздоровалась с ним:
- Лабас вакарас (Добрый вечер).
И он заулыбался, встал и тоже с ней вежливо поздоровался.
- Простите, - сказала Реня, - что помешала вашему разговору, но нам для гадания нужны две свечи и большое зеркало.
- Пани Реня, меня зовут Пранас, извините, но я краем уха услышал ваш разговор про царскую брошку и гадания на ней. Это меня заинтересовало, и поскольку сегодня такой необычный святочный вечер, то позвольте и мне, старику, поучаствовать в вашем новогоднем «шоу» и погадать про свою дальнейшую судьбу на этой волшебной брошке. Конечно после того, как вы сами на ней погадаете. Я займу очередь за вашей мамой, - сострил он, вызвав улыбку у Ренаты.
Реня вошла в комнату к Виктору с зеркалом и свечами, и сообщила ему новость:
- Мама со своим старым приятелем тоже хотят воспользоваться  шансом и узнать уготованную им судьбу, глядя на камень брошки.
- Ну что ж, если им это интересно, пусть гадают, - улыбнулся Виктор, - посмотрим, что у них выйдет. Они же еще молодые.
- Но  сначала я хочу посмотреть, что со мною будет, ну скажем, через год или два, - с нетерпением сказала Рената.
- А что здесь неясного, - продолжил шутливо Виктор, - я и сам могу вам это предсказать, ведь вы такая красивая и милая девушка, Реня. Вы выйдете замуж и уедете жить в город…
- Да? Это очень интересно. И мне приятно слышать такое  предсказание от вас, Виктор. А о дальнейшей судьбе мне даже не хочется уже  и знать, - повернулась она к Виктору.
- Нет, нет, Реня, вы лучше погадайте, так же интересней, - запротестовал он, улыбаясь.
- А зачем мне гадать, если вы мне уже и так хорошее предсказали. А вдруг там дальше я увижу совсем не то… и испорчу себе этот вечер. Нет, я не буду гадать, мне просто боязно увидеть правду о себе и потому всю жизнь ждать это и мучаться. Пусть лучше они этим занимаются, - весело кивнула она глазами в сторону кухни.
- Мама, идите к нам, я вам уступаю место!
- Иду, - отозвалась Альбина.
- А вы с Виктором что, уже погадали? – спросила она, входя в комнату.
- Нет, мама,  я сегодня что-то уже не хочу видеть будущее. Пусть все в моей жизни происходит таинственно и непредсказуемо. Пусть будет так, как оно должно быть, но чтобы я об этом заранее ничего не знала.
- Ну, дочка, тогда я тоже не хочу этим заниматься. Да мне уже в общем-то все равно, что будет сегодня или завтра. Лишь бы ты у меня была счастлива. Вот все мои желания, - сказала Альбина и позвала своего приятеля:
- Пранас, иди сюда! Настала и твоя очередь узнать свою правду жизни. Садись за стол и гадай…
- Милые пани, что это вы меня так быстро проталкиваете по своей очереди. Неужели гадать и знать о себе все уж так страшно, а? А мне так и с самим чертом сидеть и беседовать не страшно, - сказал Пранас, усаживаясь.
В комнате был полумрак, горели только две свечи, освещая зеркало, которое направляло свет на кристалл. Виктору вдруг показалось знакомым лицо этого мужика.
Тем временем, Пранас сел за стол, на котором лежало зеркало с брошью.
- Ну, и что мне теперь дальше делать? Куда смотреть? – спросил он Виктора.
- Думай только о том, что ты хочешь, очень хочешь увидеть свою жизнь через год, через пять или через десять лет, сосредоточься  и не слушай то, что происходит вокруг тебя сейчас. Смотри только на кристалл… Представь, что ты здесь сидишь один и вокруг тебя никого нет. Все…
Пранас выполнял все то, о чем говорил ему Виктор и… Сначала наступила полная тишина. Потом его глаза заволокло туманом и вдруг этот туман начал рассеиваться… и из середины его, там где находился кристалл, стали выплывать четкие образы каких-то незнакомых людей, которые куда-то бежали. Ночь. Темно. Но как будто луч прожектора скользит по лицам и фигурам бегущих, и поэтому их хорошо видно. Они за кем-то гонятся. Кого они догоняют? Вот луч переместился вперед и Пранас увидел знакомое лицо. Кто это? Да это же он! Но его настигает кто-то, тоже очень знакомый ему человек.  Это его враг. Но кто он? Наконец,  тот на секунду поворачивает свое лицо, а затем прыгает на убегающего. И Пранас узнает его, и кричит ему в бессильной ярости:
- Вагонис! Твоя взяла. Вяжи меня, гадина. Я сдаюсь!
И тут вместо Вагониса появилась вдруг фигура с косой и в капюшоне.
Виктор с Реней и Альбиной, которые, чтобы не мешать Пранасу, ушли в другую комнату, услышав крики, вернулись назад, к столу и зажгли керосиновую лампу. Они увидели, как Пранас, бессмысленно корчась в кресле, что-то кричал и протягивал вперед руки… Когда он пришел в себя, они наперебой стали спрашивать его:
- Ну что, что вы увидели?
А он сидел и угрюмо молчал. Потом встал и сказал:
- Я видел свою смерть! А, ну его к лешему. Давайте лучше выпьем, пока еще дышим и живем…
Все присутствующие, ошеломленные, поспешили к столу и налили в рюмки спиртное. Но вдруг раздался стук в окно и послышались мужские голоса. Говорили по-русски:
- Эй, хозяин, открывай! Быстрей! Принимай гостей…


Неожиданные гости
 
 Все испуганно глянули друг на друга. Пранас подозрительно посмотрел на Виктора. Альбина кинулась  к выходу. Виктор ей крикнул:
- Стойте! Сначала узнайте, кто они, и что им нужно, а потом уже открывайте, если только это «наши».
Альбина так и сделала. Она вышла в сенцы, подошла к наружной двери и осторожно спросила:
- Кто там стучит?
Из-за дверей послышался чей-то мужской голос:
- Это мы, хозяйка. Пустите погреться. Мы из города. Ехали на машине в Алунту. Машина сломалась, вот мы и идем пешком.
Альбина осторожно приоткрыла дверь и выглянула наружу. На крыльце стояли трое мужчин в военной форме. Один из них явно был офицером высшего ранга. Он сказал:
- Здравствуйте, пани, извините, как вас по имени?
- Альбина, - ответила Альбина.
- Извините за наше вторжение, но мы сильно замерзли, пока шли по дороге в это село.  Наша машина застряла в двух километрах отсюда.  Разрешите нам немножко у вас обогреться.
- Проходите, господа, милости просим, - сказала хозяйка, - у нас сегодня много гостей. Такой уж сегодня день – праздник.  Она  посторонилась, пропуская военных в сени.
- Разрешите представить себя и моих друзей: полковник Зарубин, а это мой адъютант, капитан  Петрушевский и мой личный шофер сержант Анисин.
- Очень приятно, проходите в дом, пан полковник. И вы, панове  офицеры, - пригласила их Альбина. Они вошли в дом, и увидели праздничный стол с закусками и выпивкой, и гостей, с интересом взирающих на их заледенелые лица.
Полковник Зарубин ехал из Вильнюса в Алунту к Вальке Ковалевской. Выкроил время на праздники и денька на два или на три решил отлучиться: проведать свою красавицу Валентину и, как бы за одно, нанести визит и  проинспектировать  Алунтских защитников, и обсудить с Вагонисом планы на весенне-летний  сезон наступившего года. Они хотели въехать в Алунту на своей машине «Победа», как говорят, с корабля на бал, чтобы можно было  хорошо погулять и повеселиться.
 Зарубин хорошо помнил  ту пышную встречу, которую оказали ему в прошлое лето защитники, капитан Вагонис, Анька и особенно его любовь Валентина. Он сидел в машине  и мечтал о новой встрече с ней. Машина ехала по скользкой дороге не очень быстро, преодолевая занесенные снегом части извилистого «большака». На очередном спуске ее занесло и она, слетев с дороги в кювет, ударилась и заглохла, застряв в снежном сугробе.  Все обошлось хорошо. Все оказались живы и невредимы, да и машина была цела.  Но мотор что-то не хотел заводиться.  И помаявшись с часок, пока не замерзли окончательно, Зарубин с капитаном и шофером-автоматчиком решили идти пешком до ближайшего населенного пункта, а там взять лошадь и уже на ней добраться до Алунты… И через час ходьбы в двенадцать часов ночи они, наконец, достигли заснеженной окраины деревни Антакщай и, увидев свет в доме Альбины, постучали к ней в окно…
- Матерь Божья, - тихо промычал себе под нос Пранас-Лютас. Этого мне еще не хватало. Только погадал, а уже и конвой явился… Но без Вагониса… Значит, это еще не конец…
А Зарубин, разряжая атмосферу от всеобщего молчания, первым подал голос:
- Пани и панове, извините за наше неожиданное вторжение… и разрешите представиться!
-  Полковник Зарубин, капитан Петрушевский и сержант Анисин…
- Полковник, вы в дороге намерзлись, - сказала Альбина,  - присаживайтесь  с вашими друзьями к столу, выпейте, согрейтесь, покушайте. Садитесь же, не стесняйтесь. Давайте ваши шинели.
Она усадила их за свой  стол рядом с Лютасом и Виктором. Зарубин  повернулся лицом к Виктору:
- А вы, вроде, наш земляк! Вы из Алунты? – спросил он его.
- Да, я боец алунтского взвода защитников, Жигунов Виктор, - представился Виктор, - наша группа находится сейчас здесь для охраны жителей деревни Антакщай. Вот мое удостоверение, - он достал и показал удостоверение защитника.
- Ах, да! – спохватился Зарубин, и тоже предъявил уже свой документ.
 - Молодец, земляк, ты хороший боец! – сказал он бодро. – Я вижу, здесь  собрались все «наши». Ну, тогда можно и выпить.
- Да нет. Не совсем так, - улыбнулся Лютас. -  Я как раз совсем не «ваш», пан полковник, но с удовольствием с вами выпью.
Зарубин повернул к нему свое удивленное лицо. Увидев его вопросительный взгляд, Лютас исправил  свое мыслеизречение словами:
- Нет, нет, я хотел сказать, что я  живу не здесь. И сюда приехал в гости к своему родственнику. И вот, зашел к своей бывшей однокласснице. А зовут меня Пранас Урбакявичус. Он развернул справку со своей фотографией и показал ее полковнику.
- Ну вот, теперь полный порядок. Мы знаем, кто вы. Вы знаете, кто мы.  Анисин, голубчик, а ну-ка развяжи  наш вещмешок и достань оттуда коробку  конфет  и бутылку коньяка: шоколад – для  женщин, коньяк – для мужчин.
- Слушаюсь, товарищ полковник, - ответил Анисин и, развязав вещмешок, достал шоколад и бутылку коньяка.
Зарубин налил в стоящие  рюмки коньяк и сказал:
- Господа и товарищи, поскольку нам посчастливилось  так необычно всем сидящим здесь встретиться за этим столом, давайте выпьем за хорошие отношения и дружбу между русским и литовским народами. Поздравляю  вас с новым, тысяча девятьсот сорок девятым годом и желаю всем  счастья, здоровья и всяческих  удач в этом году.
- Замечательно, пан полковник, хорошую речь сказали. Давайте мы хоть с вами чокнемся. А то, ведь, не всегда выпадает такое – пить в одной компании с полковником.  Кому расскажешь – не поверят, - засмеялся Пранас-Лютас, чокаясь с Зарубиным.
- А, друг Пранас, в жизни и не такое бывает. Вот я, например, веришь, встречался  и разговаривал с самим царем Николаем  Вторым и даже видел, как его казнили, - сказал полковник Пранасу после того, как выпил и начал закусывать.
У Пранаса брови от удивления полезли на лоб.
- Да вы что! Это правда? Но это же не мыслимо! – удивился тот.
- Что «не мыслимо»? – уставился на него Зарубин. – Вы что, не верите моему рассказу?
- Нет, просто в одну ночь столько загадочных фантастических совпадений… Невероятно! Через столько лет жизнь свела нас –потомков и бывших участников тех далеких событий здесь всех, в одном месте, - воскликнул Пранас.
- То есть! Как это свела. Я что-то не понимаю!  Я тогда, в восемнадцатом, еще совсем молод был,  а вы тогда, дружище, еще под стол пешком ходили.  Как это вы могли там участвовать? Не надо  нас дурить, пан Урбакявичус, - усмехаясь возразил Зарубин, наливая еще по рюмке коньяка.
- Полковник! Вы меня не так поняли… Я хотел сказать, что мой дед по матери был латыш. А мой отец, литовец, некоторое время жил в Латвии, там он познакомился с матерью, там и женился. А потом, когда я родился, они переехали жить к родным отца сюда, в Литву. Так вот, мой дед мне и рассказывал, как в молодости он служил в армии у большевиков и там, на Урале, кажется в Екатеринбурге, и участвовал в расстреле царя Николая, - ответил Пранас.
- А! Ну это уже совсем другое дело, - поднял рюмку Зарубин. – Ну, а кто же еще был участником тех событий?
- Да вот молодой  человек – Виктор, показал нам одну вещь, которая принадлежала царице Александре. И с помощью  камня этой вещицы можно гадать и узнавать будущее. Вот мы и гадали здесь перед вашим приходом.
- Виктор, расскажите-ка вы сами про эту удивительную брошку, - обратился Пранас к Виктору.
- Ну-ка, ну-ка, Жигунов, давай рассказывай нам  все, что ты знаешь. Сегодня ночь такая, как раз годится для фантастических рассказов, - обратился Зарубин к Виктору.
- А что рассказывать? Эта брошка из коллекции самой императрицы.  Нашли мы ее в подушечке, которая досталась нашему отцу еще в восемнадцатом году, после расстрела царской семьи. Ценности особой она, вроде бы, не представляет, но благодаря удивительному свойству ее камня, эта вещь фактически бесценна, - сказал Виктор.
- А как вы узнали, что это вещь самой императрицы? – спросил Зарубин.
- Вот, смотрите сами, товарищ полковник, на брошке выгравирована надпись, - Виктор достал брошку и показал Зарубину.
- Да, действительно, это брошка самой императрицы, подаренная ей Распутиным.
Зарубин повертел брошку в руках и отдал Виктору.
- Наверно, она использовала ее, как талисман,  - сказал он, - ведь царица верила во всякую мистику и часто гадала, особенно после того, как Распутина убили. Я знаю, как верили в него и поклонялись ему княжны. А наследника Алексея, говорят, он просто спасал от постоянных кровоизлияний и воспалений. Я был в охране Ипатьевского дома и помню, что после расстрела на их телах нашли медальоны с фотографиями Распутина.
- Они молились на него, считая его святым, но он не спас их от смерти, - не поднимая глаз, рассказывал присутствующим Зарубин. – Конечно,  интересно было бы испытать этот кристалл и мне, но мы уже так много выпили, что никакие чары этого магического кристалла на меня не подействуют. Отложим это на завтра. Меня сейчас больше волнует, как нам вытащить из кювета машину и   добраться до Алунты.
- Жигунов! – обратился полковник к Виктору. – Мне нужно встретиться с вашим командиром и договориться с ним, чтобы он связался по телефону с Алунтой и организовал спасательные работы, и доставку нас туда на лошадях.
- Товарищ полковник, да завтра утром мы все это сделаем, - ответил Виктор, - сейчас уже час ночи и наш командир и все защитники уже давно спят. Давайте подождем до рассвета.
- Конечно, господа, куда вы так спешите? Вы же у меня в гостях и я вас до утра никуда не отпущу!- весело заявила захмелевшая Альбина.
- О, пани Альбина, вот это нам приятно слышать. Я рад выпить за таких красивых дам! Ваше здоровье! – воскликнул, поднимая рюмку Зарубин.
- Спасибо, господин полковник, - засмеялась, чокаясь с ним, Альбина, - вы галантный кавалер и чтобы вам не было скучно, я принесу сюда «музыку».
Она встала и принесла  граммофон с пластинками. Завела его и поставила  какую-то  пластинку. Комната  сразу же наполнилась  звуками  прекрасной мелодии. Виктор  сидел за столом, смотрел  на Реню  и ему  казалось, что красивее  и прекрасней чем она  в мире девушки нет.  Он нагнулся  к ней  и шепнул:
- Хотите, Реня, я  вас сейчас нарисую?
- Как, прямо сейчас, ночью? – усмехнулась, удивляясь, она.
- Да, прямо сейчас… Вы так прекрасны  в этом матовом  свете лампы, что до утра ждать просто невозможно. Я сделаю хотя бы  карандашный рисунок с названием  «Гадание под Новый год», - сказал он ей.
- Хочу! – сказала она.
- Мама! – обратилась к Альбине Реня, - Виктор предлагает мне написать мой портрет  при свечах. Разреши нам удалиться в мою комнату.
- Ренечка, доченька, а как же гости, это не совсем культурно – оставлять нашу компанию, - начала возражать Альбина.
- Но мы же будем рядом, в соседней комнате… А у гостей я попрошу извинения, - обратилась она к Зарубину, Пранасу и остальным.
- Да ладно, хозяйка, отпустите их, пусть молодежь гуляет, - добродушно начал упрашивать Альбину Зарубин.
- Ну, хорошо, - сказала она Рене, - только зажги там еще несколько свечей, чтобы было вам светлее рисовать, а мы вас потом позовем…
Когда Виктор с Реней уединились, она достала свой новый альбом для фотографий и мягкий карандаш с резинкой. Потом поставила перед зеркалом еще несколько подсвечников с горящими свечами и уселась позировать. Виктор расположил свечи перед зеркалом так, чтобы весь свет их, отражаясь от зеркала, падал на прекрасное лицо Рени. Он несколько раз подходил к ней, трогая обеими руками за плечи, заставлял поворачиваться ее на стуле, пока не нашел нужный ракурс для рисования. И когда он касался ее плеч, у него в сердце как будто бы что-то вспыхивало. И эта вспышка, растекаясь по всему телу, грела его душу приятным и сладким огоньком счастья. Поэтому он несколько раз старался задержать свои руки на ее плечах. Один раз он так приблизил свое лицо к ее лицу, что она даже закрыла глаза в ожидании его поцелуя, но он вовремя опомнился и виновато объяснил ей:
- Извините, Реня, за мои неуклюжие прикосновения. Мне нужно изучить ваше лицо, чтобы хорошо запомнить в нем каждую линию и каждую черточку.
- Нет, нет, ничего, изучайте. Мне это даже очень нравится, - говорила она, чуть слышно, и улыбаясь. А Виктор сидел, рисовал ее и был рад, что судьба подарила ему такую встречу, такое событие в ночь на Новый год. Он уже не злился на свое начальство, которое послало именно его сюда, в эту запорошенную снегами деревню в далекой  глуши, где он встретил такую чудесную голубоглазую девушку. Он чувствовал, как их сердца бились в такт и притягивали их друг к другу с каждым часом  все сильней и сильнее.
Виктор рисовал быстро и вдохновенно, он умел это делать и его карандашный рисунок все больше и больше становился похож на портрет удивительно красивой, сидящей перед ним, девушки. Несколько раз в их комнату заглядывала мать Рени, проверяя, «тем ли они занимаются» и, увидев, что они занимаются именно тем, чем нужно,  удалялась.
А к утру, портрет гадающей при свечах девушки, был уже готов. Для них двоих, это была фантастически прекрасная и неповторимая в ощущениях ночь, где они могли  любить, касаться и беспрепятственно  наслаждаться  созерцанием друг друга.
Утром, когда пропели  «последние петухи», мать Рени позвала их к столу, и Реня, взяв рисунок, начала рассматривать его.  Потом повернулась к Виктору и в чувствах поцеловала его в щеку.
- Ой, Виктор! Спасибо, это красивый портрет. Мне он очень нравится, - сказала она, и сердце у Виктора от радости взлетело  к седьмому небу. 
Реня вбежала в зал и крикнула:
- Смотрите, смотрите, вот он, мой фантастический новогодний портрет!
И тут все, осоловевшие от бессонницы и выпивки гости, с возгласами: «А ну-ка!» -  кинулись рассматривать   ее изображение на белой альбомной бумаге.
 Первым подал голос Зарубин:
- Да, Жигунов, ты молодец – талант! Как быстро и как точно нарисовал-то, а! Хорошо,  земляк, хорошо! – похлопал он его по плечу, подбадривая. – Ты настоящий художник. Тебе нужно ехать в город – учиться. Познакомиться там с другими мастерами, художниками, живописцами.  Ведь живопись  - это волшебство! Она сохраняет прекрасные   моменты нашей жизни и отдает их вечности. Вот и Рене  сегодня ты тоже подарил вечность, написав этот портрет. Мы все уйдем, все изменится, жизнь будет другая, а твой портрет останется, и твоя Реня так же будет смотреть с портрета на  новый мир, как сейчас смотрит на нас, такая же молодая и вечно красивая. И все будут восхищаться этой  ее красотой и любить наш мир, потому что красота – это знак любви! Давай, садись за стол, перекуси и нам нужно уже собираться, - закончил он вдруг  свою речь, обращенную к Виктору.
- Полковник, не беспокойтесь, мы вам поможем. У нас же есть лошади. Вон и Пранаса попросим, он тоже нам  поможет вытащить вашу машину из сугроба. Три лошади, я думаю, будет  достаточно, чтобы привезти ее сюда, а здесь ваш шофер может ее и отремонтирует, - начала уверять Альбина Зарубина.
- Спасибо, хозяйка, спасибо! – ответил он. – Мы   воспользуемся  вашим предложением, но нам все равно будут нужны люди и связь с  Алунтой.  Так что, пока вы приготовите лошадей, мы с Жигуновым сходим в клуб к защитникам и организуем их на эти спасательные работы.
Выпив  и закусив, они поднялись из-за стола, и начали готовиться к выходу. Реня с сожалением смотрела на Виктора. Ей не хотелось так быстро расставаться с ним. Поймав ее взгляд, он сказал:
- Я скоро вернусь, и мы вместе  поедем вытаскивать машину на ваших санях.
- Пани Альбина, спасибо за угощение, но мы еще не прощаемся, - сказал, уходя, Зарубин. 
Уже начало светать. Виктор, Зарубин и его спутники вышли на улицу и направились по протоптанной в снегу тропинке в сторону клуба.  Там их встретил  окликом часовой:
- Стой! Кто идет?
- Свои, Гердвилис! Пароль – «Саюдис»! Это я – Жигунов, иду с нашим начальником, полковником Зарубиным.
Гердвилис поднял винтовку и щелкнул затвором:
- Жигунов, ко мне, а остальные – на месте, - заорал он.
- Сейчас я объясню ему, товарищ полковник, а вы пока постойте здесь, - сказал Виктор Зарубину.
Он подошел к Гердвилису. Тот, наконец-то, узнал его и спросил, опуская винтовку:
- А, это ты, Виктор, а я думал, уже бандиты к нам пожаловали: ни хрена не видно, ведь. Что случилось? Кто эти люди? Где ты их встретил? – начал расспрашивать он.
- Это полковник с адъютантом и  шофером, - ответил Виктор. - Я был у Рени, когда они тоже пришли туда… У них машина застряла на дороге в километре отсюда, вот и пришлось им идти пешком в деревню, чтобы  переночевать. Они идут к нам в Алунту.
- Ну, ты Виктор, и даешь! – удивился Гердвилис.
- Только вчера  подцепил и увел домой такую девку – паненку. А сегодня приводишь  к нам полковника. Откуда они у тебя все берутся? Может  ты, Жигунов, как маг-волшебник из мешка их всех вытаскиваешь, - пошутил  он. - Ну, ладно, иди, поднимай Бурцева. Раз пришло начальство, то уже всем будет не до сна. Веди полковника в помещение, - добавил после всего Гердвилис.
Виктор вернулся к Зарубину?
- Товарищ полковник, прошу в помещение! Я сейчас подниму нашего «старшего» - командира подразделения  Бурцева.
- Хорошо, Жигунов, пойдемте. Поднимайте людей, а мы здесь  немного подождем, - приказал Зарубин.
Виктор разбудил, еще спящего, Яшку Бурцева и сообщил ему о полковнике Зарубине. Тот соскочил с нар, заправил обмундирование и поспешил к полковнику. Подойдя к офицерам, он отрапортовал:
- Товарищ полковник,  старший наряда, Яков  Бурцев!
- Хорошо, товарищ Бурцев,  прервал его Зарубин, - вчера вечером мы ехали на машине в Алунту и застряли в сугробе, примерно в полукилометре отсюда. Надо срочно вытащить машину и доставить, хотя бы сюда, на ремонт. А если есть связь с Алунтой, то сообщить  по телефону Вагонису, пусть он пришлет  нам помощь.  Но, я  думаю, мы и сами с этим справимся. Нам пани Альбина уже пообещала дать пару лошадей, и одну лошадь с санями даст ее знакомый. Так что, от вас требуется поднять личный состав группы и помочь вытащить совместными усилиями из кювета нашу машину.
- Есть, товарищ полковник! Минут через десять ребята уже будут готовы  к выходу на место происшествия! – доложил Яков.
Он побежал  и начал  расталкивать  еще сонных защитников. Те постепенно поднимались, одевались и готовились к выходу. Затем отряд, построившись, направился в сельхозконтору, где  был телефон и связь с Алунтой.  Но связь  с Алунтой почему-то  не действовала, то ли от неисправности аппарата, то ли из-за сильного мороза и снегов оборвались на линии телефонные провода. Так и не дозвонившись до местечка,  они всем отрядом отправились к поместью  пани Альбины.
Когда Виктор с Зарубиным еще утром вышли из дома Альбины и направились в клуб, она кинулась к Пранасу:
- Альгирдас, что это значит? Ты стал вдруг Пранасом? Ты что, скрываешься от властей?
- К сожалению, это так, Альбина, и я тебе больше ничего не могу сказать. Называй меня так, как я сейчас числюсь.   У меня нелады с властями и я приобрел новый паспорт. Смотри, не проговорись и не выдай меня. Иначе меня арестуют и посадят в тюрьму, - ответил он.
- Я тебя поняла, - сказала Альбина. Но ты, все-таки, поедешь на своей лошади вытаскивать машину из сугроба или нет? – спросила она Пранаса.
- Конечно! А как же иначе, мне нужно быть вне подозрения. А то начнутся  расспросы, и это может привести к плохим для меня последствиям. Так что, хочешь, не хочешь,  а помогать надо. К тому же, я рад этому. По крайней мере, делая такую услугу полковнику, я спрячусь под его широкое крылышко, и буду в безопасности, - заверил он Альбину.
А в действительности он, пользуясь тем, что органы госбезопасности еще не имели четких сведений о том, кто скрывается под столь устрашающей кличкой «Лютас» - Лев, и не знали его в лицо,   решился на дерзкий и не продуманный шаг. Он задумал разыграть самого «шефа контрразведки» полковника Зарубина, доставить его  в Алунту и одновременно выудить  кое-какие сведения о цели его  приезда в Алунту у защитников.
Лютас любил делать дерзкие и безумные выпады и не раз совершал их. В его душе сидел какой-то неугомонный и яростный бес, который  так и толкал его на такие вот опасные поступки. Он  шел ва-банк, понимая, что  если его кто-нибудь узнает, то он моментально  попадет в «лапы» контрразведки, а при сопротивлении может и погибнуть… Но было у него и еще одно «но», и даже не одно, а два! Ему нравилась  эта юная красивая   дочь Альбины – Реня. И он не хотел уступать   ее какому-то неизвестному  и непонятному русскому художнику, ведь каждая такая красивая литовская женщина – это генофонд нации, а этот  генофонд должен принадлежать Литве, считал он. И поскольку здесь, в округе, лишь он  являлся главарем, провозглашенной  им настоящей литовской  национальной власти, то лишь он один имеет здесь королевское право  выбирать: кого казнить, а кого миловать, любить и жаловать своим вниманием. 
Реня заметила это. Она весь вечер  ловила на себе его пристально-настойчивые любовные взгляды, и ей это очень не нравилось. Да она и не знала, кто на самом деле есть этот незнакомый  и  странный  «мамин знакомый» по имени Пранас. «Замашки  у него какие-то бандитские, наглые», - думала она.
А Пранас тем временем, лишь только Альбина вышла  во  двор, чтобы запрячь лошадей, завел разговор  с Реней. Он взял портретный рисунок Виктора  и, разглядывая  его, начал делать критические замечания:
- По-моему, портрет немного не точен,  - сказал он.
- Как,  неточен?  Что вы имеете в виду?  - оторопела Реня.
- Просто я хотел сказать, что так вы намного красивее, но вы, наверное, этого еще не понимаете. А ведь красота, Реня, это тоже  богатство. И этим богатством нужно умело распоряжаться. А Виктор, ну кто он? По-моему, он вам не подходит. Вы из богатого литовского рода, и в вашем теле, может быть,  бежит горячая  кровь литовского князя Витовта. А Виктор? Нищий, никому не известный русский художник из Сибири. Ведь туда раньше  царица за разбой ссылала на каторгу, - сказал Пранас.
- Это верно, - воскликнула Реня, - но это было раньше и не с нами, а сейчас уже все по-другому.  А Виктор  хороший, талантливый парень и он мне очень нравится. Ну и что, что он русский? Хороший человек: хоть литовец, хоть русский, он всегда хороший.  А богатства мне не надо. Богатство – это еще не полное счастье. Полное  счастье  дает нам только любовь.
- Ой, пани Реня, пани Реня, - сказал, подходя к ней Пранас, - разве мало у нас своих местных женихов.
Он взял ее руку и нежно поцеловал.
- А мне не нужен местный. Я мечтала о приезжем  принце. И Виктор, может быть, это и есть мой сказочный принц. А ведь звать-то его Виктор! Витя – по-нашему Витаутас.  Вот вам и князь Витаутас, - сказала она Пранасу, чуть покраснев и смутившись от его поцелуя.
В это время  во дворе послышался шум и звук голосов. Реня кинулась в прихожую, одеваться.
- Давайте скорее оденемся, Пранас, и выйдем во двор, поможем защитникам запрячь лошадей. Я слышу, они уже пришли, - крикнула она на ходу Пранасу.
От слова «защитники» у Пранаса екнуло сердце и появилось инстинктивное желание  раскрыть окно и исчезнуть из этого дома незамеченным.    «Защитники были люди местные  и где тут гарантия, что никто  из них  его, вдруг, не признает», - думал Лютас. Но он пересилил свой страх, подумав: «Раз до сих пор все шло хорошо, фортуна благоволила, значит, так хорошо сегодня все и кончится». На всякий случай, он проверил  и перезарядил пистолет «Вальтер», который был спрятан у него на поясе под брюками и вслед за Реней начал одевать свою верхнюю одежду.  Конечно, он мог бы уйти, исчезнуть из этого дома заранее, но первой причиной его промедления была Реня и внезапно нахлынувшая его любовь к ней, и ревность оттого,  что она достанется этому юнцу, защитнику Виктору.
 А второй причиной присутствия его здесь было желание   завладеть   волшебной брошью  последней Российской Императрицы. И  все это можно было получить, устранив  одного человека – Виктора.  «Не такая уж сложная задача», - подумал он, одеваясь.  Они вышли с Реней во  двор, где их уже ждал полковник Зарубин с отрядом защитников. Пранас   вывел и стал запрягать в  сани свою лошадь, которая находилась в конюшне вместе с лошадьми Альбины.
На трех санях, запряженных лошадьми, Зарубин с защитниками отправились  к месту вчерашней аварии. На первых  санях лошадью управляла Альбина, на вторых – Реня, а на последних возницей был Пранас.  Зарубин с шофером и лейтенантом Петрушевским сел в первые сани к Альбине.  Виктор же пристроился ближе к красавице Рене, а с ним в сани сели еще трое защитников. Остальные четверо защитников расположились в  санях Пранаса.
Погода стояла прекрасная. Легкий морозец без ветра был, почти что, неощущаем кожей лица и рук.  Светило яркое солнце, и все вокруг было белым-бело от искрящегося под солнцем белого снега. Все были в хорошем настроении и подшучивали друг над другом. Гердвилис, увидев, что Назаренко, друг  Виктора, сел не с Виктором, а в последние  сани, весело сказал:
- Ишь, наш Виктор уже основательно пристал к паненке Рене, так, глядишь, скоро и свадьбу играть будем.
- Дружба дружбой, Назар, а паненка лучше. Не горюй, малец, вот станет Виктор помещиком, то есть, я хотел сказать, богатым, и возьмет тебя к себе в работники, в поместье. Так что, если нас разгонят, ты, Ефим, без работы не останешься.
Защитники посмеивались, а Назаренко лишь кривился от едких шуток Гердвилиса. Ему и впрямь было грустно оттого, что он терял своего хорошего друга.
Пранас управлял лошадью, чутко прислушиваясь к разговору защитников, и старался не поворачиваться лицом в их сторону, боясь чем-нибудь выдать свое негативное отношение к ним.
Виктор  сидел во вторых санях возле Рени и был безмерно рад, что находится рядом с ней. Они улыбались друг другу, изредка перебрасываясь словами. Повернувшись, он спросил ее:
- Где это вы так  хорошо научились управлять лошадьми?
- А что, разве негде? – засмеялась она. – Ведь мы  живем в селе, а на селе без лошадей никак не обойтись.  Вот мы с мамой и научились все делать сами – и  лошадьми управлять, и хозяйство вести. Правда, только когда пахать и сеять нужно, тогда уж мужчин нанимаем.  Для плуга нужны мужские руки. Мой папа, когда еще был жив, научил меня запрягать лошадей и ездить на них, так что я не белоручка и грязной работы не боюсь.
- Да, Реня! Вы как юная амазонка, сильная, смелая, красивая и такая романтичная, что у меня аж дух захватывает, - сказал он ей  тихо.
- Вот и влюбитесь в меня, - сказала она, повернув нему свое прекрасное лицо, и глянула глубоко и томно в его глаза  так откровенно, как только глядят друг на друга одни влюбленные.
- А я уже люблю вас, - прошептал он с грустью.
- Ну что ж … тогда увозите меня за тридевять земель в тридесятое царство, -  прошептала она, улыбнувшись.
- И увезу, - сказал Виктор, - дай Бог, чтобы ничего не случилось…
А на первых санях Зарубин тоже донимал  Альбину своими разговорами:
- Красивые места у вас здесь, пани Альбина, когда-нибудь летом приеду сюда, на озеро, порыбачить на пару деньков. Как вы, примете меня еще раз в гости ли нет? – спросил он ее шутливо.
- А что! Приезжайте! Я буду рада встретить такого знатного гостя, как вы, - засмеялась она. – Нам мужиков, ой как не хватает.
- Ну, вы сразу уж, за работу. Я же отдохнуть хочу, - весело запротестовал Зарубин.
 - Так я не против.  Отдыхайте себе, сколько вам вздумается, но для полноценного отдыха, как у вас говорят в городе, нужны всевозможные культурные мероприятия. Ну, а у нас на селе культуры мало, какие уж тут мероприятия, мы можем предложить только лишь свою любовь, стол с выпивкой и танцы при свечах, - пошутила она.
- А, в общем-то, у нас здесь действительно хорошо и если  вы сюда приедете летом отдохнуть, то не пожалеете, - заверила она Зарубина.
Зарубин глянул вперед, на дорогу и, увидев свою машину, крикнул:
- Ну вот и приехали к месту происшествия.
Они всем обозом подъехали  и остановились возле  сползшей  в кювет машины. Люди, спрыгнув с саней и подойдя к ней, начали осматривать  ее со всех сторон. Затем, подкопав сугроб снега,  зацепили машину за кузов крючьями и, привязав  двумя веревками к саням, попытались вытащить  ее на ровную  поверхность дороги.  Действовали все сообща, помогая лошадям тянуть изо всех сил и, вскоре, машина стояла уже, как ни в чем не бывало, на середине, занесенного снегом, большака. Ее так  и потащили в Антакщай, привязанную веревками к саням.
А уже через час машина Зарубина стояла возле клуба под охраной одного из защитников, а сам Зарубин, договорившись с Альбиной и Пранасом и прихватив с собой Виктора, отправились в Алунту. Ехали, опять же, на двух санях, чтобы в случае чего, помочь друг другу в пути, так как дорогу зимой часто заносило снегом, и пробиться по заносам в одиночку было невозможно. Чтобы не слишком утомлять лошадей, разделились и сели по двое человек в каждые сани.
Виктор с Зарубиным ехали на санях Рени, а Пранас вез Петрушевского  и шофера. В пути Зарубин сначала молчал, потом, когда пробились сквозь сугробы и расчищали дорогу, оживился:
- Знаешь, Жигунов, - завел он разговор с Виктором, - эта брошка, которую ты мне показывал, как реликвия царской семьи имеет историческую ценность и она должна находиться в государственном музее.  Так что, придется тебе ее отдать мне под расписку, а я потом оформлю документы и пришлю тебе  деньги в виде компенсации за нее.  Ведь она у тебя с собой? – спросил его полковник.
Виктору было жаль расставаться   с такой ценной  и загадочной вещицей и он ответил:
- Нет, я оставил ее там, в Антакщай, в вещмешке.
- Жаль, а то бы я  у тебя, ее сейчас и забрал, - сказал Зарубин. - Ну, ладно уж,  когда вернемся за машиной, тогда и отдашь, - решил полковник.  Да ты не расстраивайся, тебе ведь деньги хорошие за нее заплатят, - заверил он Виктора, увидев его недовольное лицо. – Ты мне, Жигунов, лучше про Вальку Ковалевскую расскажи. Как она там живет в Алунте? Не гуляет ли с кем? Нравится она мне, Жигунов, так же как тебе твоя Реня… Да, да, - сказал он, улыбаясь Рене, которая повернулась к ним лицом.
- Что, удивляетесь? Думаете, раз сорок восемь лет, так и любить старик уже разучился? Нет, милые, здесь тоже еще бьется  горячее и пылкое  сердце,  -  сказал возбужденно  Зарубин, стуча себя кулаком в грудь.
-  Так что, не только вам, молодым, порою сильно любится, а и  у нас, у стариков, такое случается. А когда я еще был молодым, нравилась мне у нас в селе одна девушка, ее тоже, как царицу, Александрой звали, красивая тоже была. Но мне не повезло. Я тогда для нее был еще слишком  молод, а нашим девчатам нравились все приезжие, да постарше.  Чтоб понадежнее жених-то был. Вот так мы и расстались… Она вышла замуж за другого, за приезжего, и уехала из нашей деревни. И больше мы с ней с тех пор так и не виделись, - закончил грустно свой душевный монолог Зарубин.


На крыльх любви и судьбы
 
 Прошло примерно около двух часов езды, и они уже прибыли в Алунту. На улицах Алунты было тихо и безлюдно, как обычно бывает  в иных городках после  праздничной, бурно прошедшей ночи. Алунта спала, только пьяный Ажубалис валялся уже под ступеньками алунтского ресторана, бессвязно бормоча свои непереводимые на  нормальный язык заклинания. Он уже успел после ночевки в КПЗ с кем-то прилично «угоститься» и теперь  пребывал  в прекраснейшем  для себя состоянии  алкогольного  транса.
- Тпру-у!!! – остановил  Пранас свою лошадь возле Рениных  саней, у ступенек ресторана.  Он подошел  к Зарубину и Виктору  с Реней, и удивленно воскликнул:
- О-о-о!! Раз Ажубалис пьян и валяется у ресторана, значит, ресторан открыт для посещения и я зайду туда немного погреться. - А потом мы вместе с вами поедем назад, в Антакщай – обратился он к Виктору с Реней.
- Ну ладно, Пранас, давай, иди грейся. Спасибо тебе за то, что подвез моих орлов и помог нам  с транспортировкой машины. Живы будем - не забудем, - поблагодарил его Зарубин, подавая ему на прощание руку.
И Пранас, не спеша, подался в ресторан.
- Ну, а теперь, друзья мои, вы должны доставить меня к Вагонису, иначе я здесь заблужусь, - шутливо выпалил Зарубин, обращаясь к Виктору  с Реней.
- Товарищ полковник, давайте  мы вас лучше сразу доставим к Вальке Ковалевской,  - предложил ему с легкой иронией Виктор. – Разве сейчас  Вагонис  будет у себя в квартире ночевать. Он, наверное, где-нибудь в другом месте отдыхает.
- Нет, нет, нет, Жигунов, - погрозил Виктору пальцем, улыбаясь, Зарубин. -  Ты мне тут зубы не заговаривай, сначала к Вагонису, а потом уже все остальное…
- Ну, тогда поехали к начальнику почты! – сказал Виктор.
- А зачем нам к начальнику почты? – удивился Зарубин.
- Да у Вагониса с  начальником почты, так сказать, амурные дела, - выпалил, еле сдерживаясь, Виктор.
- Что!?  Разве Вагонис мужелюб?  - выкрикнул, удивленно Зарубин.
- Почему мужелюб? – засмеялся Жигунов. -  Вагонис спит с Амилькой, а Амилька – начальник почты.
- А-а-а! – захохотал вдруг Зарубин, а  вместе с ним  Реня и все остальные.
- Ну ты, Жигунов, и даешь, - сквозь смех говорил Зарубин.
- Я-то уж, грешным делом, подумал, что Вагонис, того… спит с мужиками, а он оказывается с началь… с  Амилькой… Ха-ха-ха, - хохотал Зарубин.
- Ну что ж, Жигунов, - сказал он затем, - тогда поехали к Амильке, искать Вагониса.
Они сели и подъехали на санях к  почте. Виктор с Зарубиным пошли на квартиру к   Амильке, а Реня  с лейтенантом и шофером остались ждать их на улице. Виктор постучал, и дверь открыла сама хозяйка дома.
- Здравствуй, Амилька. С Новым годом! А мы пришли к тебе посевать… - пошутил он.
- Ой, как хорошо! Заходите в комнату! – начала их приглашать Амилька.
- А Вагонис у тебя? – спросил Виктор.
- Да! А что? – удивленно спросила она.
- Скажи ему, что полковник Зарубин из Вильнюса к нему приехал, пусть выйдет, - сказал ей Виктор.
Через минуту в дверях появился сам Вагонис.
- А-а-а! Товарищ полковник, какими ветрами. Заходите в комнату… Мы тут  отдыхаем… Встречаем Новый год, - сказал Вагонис.
- Да нет, Вагонис, у меня там на улице два человека. Надо их как-то разместить. А с тобой мне нужно поговорить, - заупрямился Зарубин.
- Хорошо, хорошо. Я все понял! Заходите к нам. А Виктор пусть сбегает, позовет остальных. У нас здесь, за столом, места всем хватит. А мы с вами в другой комнате и поговорим, - заверил его Вагонис.
- Виктор, ну как там дела в Антакщай? - спросил Вагонис Жигунова, пропуская Зарубина в комнату.
А там уже Амилька завладела его персоной и начала раздевать и усаживать к праздничному столу.
- Все нормально, товарищ начальник, никаких происшествий пока не было, кроме поломки машины полковника, - ответил Виктор.
- А где машина? – начал расспрашивать Вагонис.
- Да она у нас там, в Антакщах, возле клуба стоит. Мы ее туда на лошадях притащили и часового поставили.  А потом солдаты сами починят, - доложил сразу все новости Виктор.
- Ну, хорошо, давай, зови гостей, - приказал Вагонис  Жигунову.
- И вот еще что, - остановил он  его, - пойди к Вальке Ковалевской, найди и пригласи ее сюда к Амильке. Скажи – Вагонис велел.
- В общем, если заартачится, хватай в охапку и тащи ее сюда, полковник приехал, гулять будем, - весело подмигнул он Виктору.
Виктор пулей вылетел на воздух и повел гостей в дом к Амильке. А потом побежал к Вальке Ковалевской.
Вальку он застал дома, поздоровался:
- Добрый день, Валентина. С Новым годом тебя, с новым счастьем! – сказал он радостно.
- Спасибо, - ответила она.
- А что это ты такой веселый-то? – спросила она его, улыбаясь.
- Сейчас и ты развеселишься. Тебя приглашает к праздничному столу к Амильке Вагонис. Там твой полковник приехал, - засмеялся Виктор, - в аварию попал, так спешил к тебе. Когда ехали сюда, все говорил: «Не могу без нее, не могу, хоть в петлю лезь».
- Так что давай, красавица,  одевайся, прихорашивайся и айда к начальнику, - закончил представление Виктор.
- Не пойду я! – покраснев, заупрямилась Ковалевская. - Что я ему, гулящая девка? Если надо, пусть сам приходит и приглашает. У меня тоже гордость есть.
- Не упрямься, Валя, а то полковник с ума сойдет и застрелится, - пошутил Виктор. – Мы только что приехали, устали с дороги, а мне сейчас опять в Антакщай ехать надо. Они тебя там за столом, как королеву ждут, просят явиться. Давай, скорей одевайся и пошли. Я ведь тоже спешу. Меня там, у почты тоже девушка ждет.
- Какая еще девушка? – спросила Валя.
- О-о-о, Валя! Такая же красавица, как и ты. Такая же добрая и милая… Валюха! Не задерживай меня, пожалуйста, а то я ее потеряю, - воздел он комично, сложенные вместе, ладони к небу.
Валька растаяла от его шуток, рассмеялась и стала одеваться.
Виктор стоял, ждал, пока она оденется и накрасится, и затем, они вместе вышли и направились к почте. Виктор подвел Вальку к саням, где его ждала Реня, и представил их друг к другу. Обе девушки были настолько молоды и красивы, что словно отражались одна в другой, как небо в голубой воде, обе были блондинками, обе голубоглазые. Они сразу понравились друг дружке.
- Виктор! Реня! Пойдемте со мной  вместе, мне там, у Амильки, одной среди мужиков находиться как-то не удобно, - начала уговаривать  их Валька.
- Да нам, ведь, уже ехать надо, - отказывались они от ее предложения.
- Ну, хоть на десять минут, я вот с Реней посижу, успокоюсь и тогда езжайте. Виктор! Иначе, я туда не пойду, - уперлась Валька.
- Ну, ладно, - сдался Виктор, - Реня, давай, пойдем посидим за столом минут десять-пятнадцать и поедем.
Реня согласно кивнула ему головой.
Они постучали в дверь к Амильке.  Дверь открылась, и их встретила шумная компания из четырех, уже выпивших мужиков  и одной женщины.  Все встали перед ними  с возгласами восторга:
- О-о-о!
А гостеприимная хозяйка начала усаживать пришедших гостей за стол. Зарубин же подошел  и поклонился Ковалевской, взял ее за руку и поцеловал, чем очень смутил ее. Но было видно, что Вальке это в общем-то понравилось.  И она с удовольствием позволила  ему усадить себя рядышком с ним и ухаживать потом за ней. Виктору же с Реней тоже пришлось  сесть за стол  рядом с Валькой, не смотря на то, что  им  уже нужно было отправляться назад в Антакщай.  Только компания так просто их не отпустила, пока они не выпили  с ними по полной  «штрафной» рюмке:
- Пейте, пейте, это вам не помешает. Дорога длинная, а погода зимняя. Будет веселей ехать, - уговаривали их все, подняв свои рюмки.
Виктору было приятно до головокружения сидеть рядом  с Реней и ощущать мимолетные прикосновения ее горячего упругого тела. Это пьянило его еще сильней, чем рюмка выпитой им водки.
А Амилька уже включила  патефон  с пластинкой, и он тут же пригласил  на танец «свою» Реню.  Они плавно двигались в   медленном танце, прижавшись друг к другу, уйдя в себя и почти  никого не замечая.  Зарубин с Валькой Ковалевской последовали их примеру и танцевали тут же рядом, вместе с ними.  И, наконец, сам Вагонис  не выдержал и, схватив Амильку в охапку вытянул ее танцевать на середину  комнаты. Они кружились  все вместе, охваченные нежной волной, обтекающей  их музыки, а Виктору с Реней казалось, что над ними витает их нежная любовь…
Этот танец у Амильки запомнится потом им на всю жизнь… Смолкла музыка, они  спохватились и  стали одеваться.  Оставшиеся с сожалением кинулись их провожать.  Они галдели, толкались и жали  им на прощание руки, потому что они за эти десять  минут,  проведенных за столом, стали как бы в центре внимания, и после выпитой рюмки  и танца были уже частью этого общества. А общество вовсе не хотело расставаться со своей лучшей частью.
Виктору и Рене была жалко покидать этот теплый дом, с шумной компанией и гостеприимной хозяйкой, но время  летело  неумолимо, заканчивался день и нужно было торопится в обратный путь.
Вся компания вывалила провожать  их на улицу. Они сели в сани. Виктор помахал всем рукой, и они с Реней помчались к ресторану.


Поединок на дороге
 
 Возле ресторана их уже ждал, тоже  немного подвыпивший и разгоряченный Пранас.
- Ну что ж вы так долго собираетесь? Поехали уже быстрей, а то до темноты не успеем, - буркнул он, ударяя вожжами по лошади, и первым выезжая на дорогу.
Виктор с Реней поспешили за ним. Ехали, почти не разговаривая. Реня постоянно подгоняла лошадь, чтобы не отстать от Пранаса. А Пранас  почему-то совсем необычно гнал своего коня, словно уж очень куда-то спешил. Иногда он останавливался, когда  нужно было  преодолеть очередной  снежный занос  на дороге. Тогда Реня или Виктор подходили  к нему и общими усилиями помогали преодолеть трудный участок обратного пути.
Начало  уже сереть, когда они проехали спуск на Добю-озеро. Пранас вдруг остановился…
- Пойду, узнаю, что там случилось, - сказала Реня Виктору, - а ты побудь с лошадью.
Она пошла вперед к саням Пранаса, а Виктор  тоже вылез из саней и стоял с автоматом за спиной, наблюдая за ней и передними санями. Место  было глухое, сзади, справа над дорогой, нависал  песчаный обрыв, слева  замерзшая гладь озера, а впереди  ложбина, как дикое урочище между горами,  крутой  подъем  с поворотом, черные деревья и кусты   над дорогой.  Они находились в шагах десяти от первых саней  и Виктору  было хорошо видно, что происходило там впереди: Реня подошла к Пранасу, они что-то возбужденно  говорили друг другу, потом он вдруг быстро  схватил ее и повернул лицом к Виктору, а сам очутился за ее спиной. В правой руке он держал пистолет, который был приставлен к ее виску. От неожиданности Виктор остолбенел. Потом, очнувшись, схватился за автомат:
- Стой, не двигайся, иначе я буду  стрелять в нее, - крикнул ему Пранас. - Одно резкое движение и я выстрелю, - продолжал он кричать.
- Медленно положи автомат на землю и подними руки, - приказал он Виктору.
– Я - Лютас и шутить с тобой не буду. Надеюсь, ты знаешь, кто такой Лютас, - спросил он его строго.
- Да! Знаю, - ответил Виктор, - второй год уже за тобой гоняемся… Автомат я не положу, пока ты не отпустишь Реню.
- Я ее отпущу, если ты сделаешь то, что я тебе сейчас скажу, - настаивал Лютас.
- Что ты хочешь, Лютас? – выкрикнул Жигунов, чувствуя, как от большого напряжения дрожат его ноги.
Он был виден, как на ладони, и в любой момент Лютас мог взять и выстрелить ему в грудь или в голову. Но Лютас не стрелял в Виктора, потому что сам боялся промахнуться. Виктор стоял впереди лошади и в сумеречном свете уходящего дня он почти сливался с ней на ее фоне, и Лютас не мог выстрелить в него, не убив лошадь, в то время, как у Виктора в руках был автомат, которым он мог достать его где угодно. Одно преимущество было у Лютаса перед Виктором: он держал в своих руках, как заложницу, его Реню.
- Слушай, что я тебе сейчас скажу, - крикнул Лютас, - вытащи из кармана царскую брошку, которую ты мне показывал, и как можно ближе подбрось ко мне. Я возьму брошку в руки, отпущу девчонку и уеду, а вы потом, минут через десять, можете следовать за мной.
- Хорошо! – ответил  Виктор, - согласен, я это сделаю.
Наконец-то стали ясны намерения Лютаса.  Вначале, когда тот схватил  Реню и прижал к ее голове пистолет, Виктор испугался, подумав, что он может убить ее, но потом, видя, что тот ведет  переговоры с ним, понял, что  Лютас этого не сделает.  Она ему нужна была как валюта, как вещь, за которую  можно было без труда получить  то, что сейчас хотел Лютас, а именно,  брошь Императрицы Александры.  И в то же время, она была ему нужна, как щит  для прикрытия от пуль автомата Жигунова.  Надо было только не подставлять себя под неожиданный  выстрел бандита, так как тот был очень хитер и коварен.
Виктор вынул мешочек с брошью из-за пазухи и бросил его изо всех сил Лютасу.  Так как бросал он его левой рукой, а правой держал  автомат на изготовке, мешочек  чуть-чуть не долетел до Лютаса.
- А теперь, отпусти Реню, - потребовал Виктор.
- Не спеши, скрябок. Я сейчас возьму  и проверю, та ли это вещица или нет, и лишь тогда отпущу твою девку, - ответил Лютас.
Он, подталкивая Реню вперед, приблизился к мешочку, нагнулся и поднял его, затем, раскрыв, удостоверился, что в нем находится та золотая брошь, глядя на камень которой, он увидел свой неизбежный крах, отпустил Реню и подтолкнул  ее в спину, в сторону Виктора, а сам начал  отступать к своим саням, держа на мушке фигуру девушки. Реня, чувствуя на себе  взгляд Лютаса, закрыв глаза от страха,  тихо приближалась к Виктору, потом, увидев его уже близко, кинулась к нему. И Виктор, поддавшись ее порыву, тоже рванулся к ней, потеряв контроль над  действиями Лютаса. Реня повисла у него на шее, в его объятиях, и Виктор, повернувшись боком, чуть присел, открылся и стал виден  Лютасу  на фоне белого снега. Лютас только того и ждал. Он выстрелил несколько раз в Виктора, тот пригнулся, упал на землю и падая, полоснул наугад по Лютасу очередью из автомата. Очередь снесла Лютасу шапку с головы, слегка оглушив его, и он, как подкошенный, упал навзничь в сани, а лошадь, испугавшись выстрелов, понесла его сани, как бешеная. 
Гнаться за ним и преследовать его дальше было уже некому. Виктор лежал на дороге с   простреленным насквозь плечом, а Реня сидела около него на дороге и, плача, перевязывала его руку кружевной  тканью своего белого праздничного платья. Она еще не понимала, что случилось что-то самое ужасное в ее настоящей жизни, которое должно перечеркнуть все то хорошее, что было, или  должно было произойти в ее скором будущем…
Лошадь с санями Лютаса уже умчалась так далеко, что была еле видна. Виктор поднялся, превозмогая боль в руке, и сказал Рене:
- Не плачь, садись, и поехали быстрей за ним, нельзя выпускать его из виду, чтобы он еще чего-нибудь нам не подстроил.
- Я боюсь, у него же пистолет, - сказала она испуганно.
- Не бойся. Если он начнет стрелять, я из автомата пришлепну его, как муху. Только нужно хорошо видеть, где он, иначе по дороге в кустах он может устроить нам засаду, - ответил ей Виктор.
И они, подобрав свои разбросанные вещи, поспешно сели в сани, и помчались вперед, в погоню за Лютасом. Догнать его им так и не удалось, но зато через пол часа они уже приехали в Антакщай. А Лютас исчез из виду еще раньше.  Стало темно, он этим воспользовался и куда-то свернул с дороги.
 Реня с Виктором подъехали к казарме защитников. Выбежали защитники и Виктор стал им рассказывать о том, что произошло с ними на обратном пути из Алунты.  Защитники, узнав, что в Анатакщах находится Лютас, бросились в казарму за оружием. И вскоре пятеро из них, во главе с Яшкой Бурцевым, сев в сани, помчались по селу искать Лютаса.  Хотя это было и безнадежная затея, но прочесать все дворы села им нужно было обязательно. Они знали, что он далеко от села уйти не мог, ему просто некуда было ехать в такую холодную и темную ночь. Но как ни старались  они  найти его,  им  это не удалось.
А Лютас, тем временем,  сидел за сараем одного из домов, недалеко от казармы защитников, и наблюдал за их активными действиями. Еще раньше, оторвавшись от преследователей, он свернул с дороги к озеру и там, в густых зарослях ивняка, оставил свою лошадь, предварительно привязав ее к дереву. И затем быстро подошел  к селу, а там, спрятавшись за сараем  возле казармы защитников, стал наблюдать  за их безуспешными акциями.  Таким образом, ему видны были  все их последующие  усилия и замыслы,  а защитники и подумать не могли, что здесь, рядом с ними, в двадцати метрах от казармы, сидит этот опаснейший бандит и, хмуро посмеиваясь,  наблюдает за ними.
Переждав, пока все успокоились,  защитники вернулись назад в казарму и отпустили  Реню домой, он отправился к озеру, отыскал в темноте, в кустах,  свою лошадь и окольными путями, за селом, проскользнул к дому своего сообщника, у которого временно обосновался перед тем, как явиться к Альбине.  Лютас постучал к нему в ставню. Хозяин выглянул и, узнав Лютаса, поспешил открыть ему дверь, затем, оглядываясь по сторонам,  он распахнул ворота, загнал и распряг лошадь, потом завел ее в хлев.
- Что это так всполошились защитники? Носятся по всей деревне, не тебя ли они нынче ищут? – спросил он.
- Меня! – усмехнулся Лютас. - А кого ж еще? Конечно меня. Как сказал мне один из них, они меня уже два года ищут, а найти не могут.
- Так они же не успокоятся. Завтра с утра сюда явятся, - испуганно запричитал хозяин.
- А я еще раньше отсюда уеду. Лишь только третий петух пропоет, меня уже здесь не будет. Ты только лошадь мою покорми и запряги ее в сани.  И дай еще мне свою шапку, а то мою нечаянно сегодня один гаденыш на  дороге испортил, - сказал Лютас. - А я, пожалуй, так и лягу, не раздеваясь.
Он встал, пошел в комнату и плюхнулся  в одежде на кровать, сверху укрывшись тулупом. А в три часа ночи он был уже на ногах, и пока хозяин ходил и запрягал ему лошадь, он проверил и приготовил к бою свое оружие. Когда пришел его сообщник, он велел ему:
- А ну-ка, выйди  за ворота и посмотри, все ли там спокойно, нет ли кого?
Тот вышел во двор и за ворота, все осмотрел и послушал, потом вернулся назад  в дом:
- Все в порядке! На улице никого нет, тихо и спокойно! – сказал он. – Можем ехать.
- Ну, ладно, тогда желаю счастья этому дому и до будущей встречи, - попрощался Лютас с хозяином дома, покидая его теплое жилище.
Он вывел лошадь на улицу, за ворота, огляделся, постоял, прислушиваясь, затем сел в сани и не спеша поехал  прочь из Антакщай, объезжая стороной казарму защитников. Где-то в селе кукарекал уже проснувшийся петух, провожая последний час ночи. Люди еще спали, а Лютас был уже в дороге, и куда он направлялся, знал лишь только один он.  Уезжая из Антакщай, он вспомнил новогоднюю ночь, которую провел в доме Альбины, сидя за одним столом с полковником Зарубиным, и хохотнул от удовольствия, повторяя про себя: «Ну, каково! Личный извозчик полковника госбезопасности… Карета подана! Куда изволите, господин полковник? Ах, в Алунту? Прошу, мы вас мигом туда доставим», - издевался он про себя в уме над таким, казалось бы, грозным, представителем власти, которого ему удалось  так хитро обмануть. Потом он нащупал в кармане за пазухой мешочек с брошкой русской царицы и ему стало легко и весело на душе оттого,  что он так точно рассчитал и победил: «Остался с брошью и… А Реня  никуда от меня не денется, - думал он. - Она уже скомпрометирована в глазах советской власти, как соучастница, которая укрывала главаря боевой литовской националистической организации по кличке «Лютас». Жених теперь от нее сам отречется, а если не отречется, то  власть заставит его  это сделать сама.  Полковника же, наверно, уволят из госбезопасности за проявленную близорукость и профессиональную непригодность… Ну, как вам! Да это, просто, анекдот!» - восхищался он нелепой ситуацией, в которую он поставил  одного из своих могущественных врагов. «Пить чай с самим Лютасом и катать потом своих солдат в его санях, и ничего  не заподозрить – это верх головотяпства и тупости».
- Ай да, пан Лютас, ай да, молодец! – похвалил он сам себя, прощаясь взглядом с  гостеприимным селом  Антакщай.
«Правда Альбину подвел, - мелькнула у него мысль, -  а что мне Альбина… Сука! Куда ветер – туда и она». «Уже перекрасилась, стала заигрывать с «красными», - сплюнул он зло и хлестнул бичом свою лошадь.


Прощание и бегство
 
 Дома у Альбины, после того, как Реня приехала и рассказала  ей все, что случилось с ней за эти последние десять часов, реакция была  шоковая. Она охнула, схватилась за сердце и села, обессилев, на стул. Реня, вскрикнув, испуганно кинулась к ней.
- Мама, что с тобой! – спрашивала она ее со слезами.
Потом она бросилась на кухню и принесла ей в стакане воды… Наконец, Альбина пришла в себя и запричитала:
- Ой, да что теперь с нами будет? Что будет? Это за мое-то гостеприимство  он так  отплатил мне, подлец! Позарился на золото императорской брошки и загубил нашу жизнь. Да он действительно зверь, тварь – этот Лютас.
Они сидели с дочерью, обнявшись, и плакали: две несчастные, одинокие и беззащитные женщины, далекие от этой грязной, бесчестной и беспощадной  политической борьбы, в основе которой есть власть какой-либо группировки и бессовестное владение ею богатствами, накопленными и создаваемыми всеми поколениями трудящегося народа. Поэтому, как с этой, так и с другой стороны, ни о какой свободе и справедливости тут речи не идет. Кто не с нами, тот против нас! – вот он,  жестокий лозунг борьбы за власть. Ну, а лес рубят – щепки летят, - поговаривают  иногда вожди в таком случае. Это же битва  и тут некогда разбираться: кто прав, кто виноват. Поэтому, «карающий меч» сплошь и рядом опускается на невинные  головы.
Поплакав и успокоившись, Альбина сказала Ренате:
- Все, дочка, нам надо отсюда скорее уходить. Исчезнуть «с глаз долой» на время или навсегда. Давай-ка, собирай свои лучшие вещи, которые мы можем захватить с собой, готовь сани и лошадей, а я пойду  к соседке и скажу ей, что мы с тобой в гости к родственникам уезжаем. А она чтоб за домом посмотрела, пока нас здесь не будет.
- Нет, мам, нет я не могу… Как же так? А как же Виктор. Он уедет. А наша любовь? Ведь я люблю его, - возражала со слезами Рената.
- Да что ты, что ты говоришь? Какая любовь? Нам нужно свою шкуру спасать. Завтра чекисты сюда явятся, нас арестуют и начнут допрашивать. Ведь у нас Лютас скрывался – главарь банды, а мы им не донесли. В таком случае, мы его сообщники. Вот и все. Попробуй, докажи, что это не так!  Что мы не знали, кто он?  Что бывший одноклассник стал бандитом, подлец! Теперь надо и от него скрываться. Если власть отпустит, так он убьет, - доказывала Альбина Рене.
- А Виктор и так уедет, уедет лечиться. Он же ранен. А потом, когда все успокоится, уляжется и мы сможем сюда вернуться, ты найдешь его и расскажешь ему всю правду об этом, и свою милую сказку про любовь… Если он поверит тебе, значит, он и впрямь любит тебя. Если нет, тогда он тебя не любил, а был очарован твоей молодостью и красотой. Был влюблен в тебя. А это самообман. Юноши часто влюбляются. А влюбленность, как мираж в жаркой пустыне: видишь, об этом мечтаешь, спешишь, но ничего не получаешь. Потому что все это иллюзия. Обман зрения и чувств. Если любовь строит настоящие замки, то влюбленность – воздушные…
Альбина говорила и говорила, убеждая Реню. Наконец, после долгих уговоров, та согласилась ехать. И Альбина пошла к соседке, доброй и милой женщине, чтобы упросить ее присмотреть за их домом.  Когда она пришла, они стали собирать свои  вещи и готовиться в дорогу.
Реня села и написала Виктору записку и, опасаясь, что он уже никогда  в этот дом не приедет, сама пошла вечером в клуб к защитникам. На посту в это время стоял Назаренко и он, узнав ее, разрешил ей подойти.
- Как там Виктор, - кинулась с вопросами к нему Реня.
- Пока все в порядке, сделали перевязку, а завтра утром повезем его в Алунту, а оттуда уже в госпиталь в Утену или в Вильнюс. Реня! Больше я ничего не могу тебе сказать! Прости меня, но часовому на посту нельзя разговаривать ни с кем! – ответил ей Назаренко.
- Хорошо, я ухожу, только передай ему утром эту записку от меня, - она сунула в руки Назаренко свою записку и убежала.
- Где ты была?- спросила ее мать.
- Надо хорошо выспаться, чтобы  завтра пораньше встать. Ты уже все свои вещи приготовила в дорогу?
Реня кивнула головой. Ее душили слезы и говорить она просто не могла. Разделась, легла в кровать и всю последующую часть ночи так и пролежала с открытыми глазами. Она лежала и думала: «Как   призрачно людское  счастье и как быстро оно исчезает. И чем острее ты его чувствуешь, тем быстрее оно проходит. Как надутый резиновый шарик: или вдруг сразу лопается, или постепенно из него улетучивается воздух». Перед глазами у нее мелькали события лишь этих последних двух дней, а в душе было такое чувство, как будто она прожила   уже целую жизнь и все прекрасное уже  пришло, ушло и ничего хорошего уже не будет.  Это была ночь прощания с любовью. С их домом. С ее юностью и мечтами... Только к утру она забылась и уснула. Но лишь забрезжил рассвет, мать разбудила ее и велела собираться. Встав, она оделась и пошла запрягать лошадей. Потом, вместе с матерью, они вынесли и положили в сани упакованные в дорогу вещи и посуду, закрыли ставни и дверь на замок и, выехав за ворота и перекрестившись, попрощались с домом. Затем сели в сани и поехали из деревни. Было еще темно и никто их не провожал. Они уезжали на двух санях, так как  их вещи не поместились на одни сани. И поэтому, на одних санях ехала мать, а на других Реня.
Выехав из села на главную дорогу, они пустили лошадей тихим ходом, а сами долго еще оборачивались и смотрели назад, туда, где видны еще были их знакомые деревья и где остался их родной дом.  Дорога успокаивала, оживляла и бесстрастно уводила в далекую новую жизнь.
Проснувшись утром, Виктор увидел Назаренко. Тот подошел к нему, поздоровался и подав ему Ренину записку сказал несколько слов, объясняя:
- Вчера, еще вечером, она принесла эту записку и велела, чтобы я утром передал ее тебе. Спросила, как у тебя с рукой и не прощаясь убежала…
Виктор раскрыл записку и прочитал: «Любимый, прости, я уезжаю, но буду всегда думать лишь о тебе. Реня».


Веселые горки
 
  А в Алунте, после того как Виктор с Реней уехали в Антакщай, провожавшая их компания во главе с Зарубиным и Вагонисом, вернулась к Амильке и продолжила свое празднование в честь Нового года. За столом было весело и уютно. Играл патефон. Амилька танцевала с лейтенантом. А выпив, все стали  равными и «главными», как родные  братья и близкие друг другу люди.
Зарубин сидел  рядом с Валькой и, взяв ее за руку подобострастно, убеждал ее в своей любви. Вагонис с шофером курили и разговаривали в коридоре. Зарубин не отступал, убеждая Вальку все жарче и жарче.
- Валя, ты должна  понять, что я тебя очень люблю. Я приехал сюда  только ради тебя, - говорил он ей тихо, влюблено глядя ей в глаза.
- Я не верю вам, Иван Савельевич, два месяца от вас не было ни слуху, ни духу, а теперь вы говорите, что любите меня, - отвечала Валентина.
- Валечка, дорогая, да я же лежал в госпитале. На следующий день, после того, как мы с тобой расстались, на одной из операций, я получил серьезное ранение и полтора месяца провалялся на больничной койке. Очень скучал по тебе. А как только выписали, я взял отпуск и поехал сюда.  Ни в Сочи, ни в Ялту, а прямо к тебе. Ведь у меня к тебе серьезные намерения.  Поверь мне! Я тебя озолочу. Я увезу тебя в Вильнюс. Потом поедем куда-нибудь отдыхать... Ты будешь жить, как королева, ни в чем не нуждаясь.
- Ой-ой-ой! – закатила от удовольствия глаза Валентина. – Какие слова, какие соблазны...
- Это не соблазны, Валечка, я тебе предлагаю свою любовь! – распалился Зарубин.
- Иван Савельевич, так вы что, делаете мне предложение? – спросила она его.
- Да! Именно предложение, - придвинулся к ней Зарубин.
- Нет, Иван Савельевич, - кокетливо усмехнулась Валька, - я пьяная... и сейчас не могу решать такие серьезные вопросы. Давайте завтра?
- Сколько же ты будешь думать? Посиди-ка, я сейчас! – поспешно поднялся он и вышел к Вагонису. Отвел его в сторону и сказал:
- Выручай, мне нужна на одну ночь твоя квартира. Мы с Валентиной должны серьезно поговорить.
- Да в чем вопрос? – ответил Вагонис. – Вот, берите ключи и идите, договаривайтесь!
И он отдал Зарубину ключи от своей квартиры.
- Она рядом, - показал он левой рукой. Зарубин благодарно кивнул ему и пошел к Вальке. Потом вопросительно остановился...
- Я о них позабочусь, - кивнул Вагонис на лейтенанта, - они здесь на диване переночуют.
Зарубин  вернулся к Вальке и, подавая ей руку, сказал:
- Валя, вставай, и пошли, -  он стал вытаскивать ее из-за стола.
- Куда пошли? Я не хочу никуда, - поднялась Валентина, увлекаемая Зарубиным.
- Одевайся, и пойдем, прогуляемся немножко, -  подал он ей пальто.
- Я вас провожу, чтобы вы не заблудились, а то уже скоро начнет темнеть, - сказал Вагонис, тоже одеваясь и выходя вслед за ними. Он подвел их к своей двери, взял у Зарубина ключ и открыл ее.
- Располагайтесь здесь хоть до утра, а я пойду к Амильке, - сказал он, повернулся и пошел назад, чуть покачиваясь.
- Нет, нет, нет! – запротестовала Валька. - Я хочу пройтись по свежему воздуху и отрезветь. Пойдемте, Иван Савельевич, на улицу, немного погуляем, проветримся, или вы боитесь со мной гулять по Алунте, чтоб потом бабы не сплетничали и кто-то не донес в Вильнюс, что полковник Зарубин пьет и гуляет в Алунте с какой-то там девицей – Валькой Ковалевской. Да? Боитесь?
- Валя, я не боюсь. Ну что ты такое говоришь? Если хочешь, пойдем. Я же тебе сказал, что у меня сейчас отпуск. И я приехал сюда, к тебе!  Кому какое дело, что я здесь делаю? Если желаешь, пошли, я у же и сам хочу пройтись и посмотреть на Алунту, - сказал он ей.
- Ну вот и хорошо. Это уже совсем другое дело, - засмеялась Валентина, - а то вы, мужчины, товарищ полковник, норовите сразу затащить нас, женщин, в постель, вроде нам больше ничего и не надо... А нам нужны: любовь, внимание и развлечения.  Запомните это, товарищ полковник, иначе я за вас замуж никогда не выйду, - заявила весело Валька, беря под руку Зарубина.
Зарубин заулыбался, и они вышли на улицу. Довольная Валька повела Зарубина к костелу. Там было весело и шумно от крика детских голосов. У подножия горы,  на которой стоял костел, пацаны играли в войну. Они вылепили из снега стены крепости и лупили друг друга снежными комьями, разделившись на две «армии». Это было недалеко от дежурки – казармы защитников. Молодые парни: Петька, Васька, Серега и Ляйшис тоже вышли, охваченные азартом молодости, побросаться  снежками.  Видя это, туда же подошли посмотреть и молоденькие девчонки: Ванда, Райка и Фроська - сестра Райки.
Зарубин остановился возле снежной «крепости», пораженный внезапно нахлынувшими воспоминаниями своей молодости.
- Постой, Валентина, погляди, как все великолепно, - говорил он Вальке, - точно так же, как тридцать лет назад мы, еще молодые, бесились  в своей деревне, строили из снега «крепости»  и бросались друг в друга снежками. Только у нас было все помасштабнее, посерьезнее. Помню, я тогда такой городок  на лошади брал.
- Как, на лошади? – спросила Валька.
- А вот так: там внутри городка за снежными стенами засели наши деревенские девчата и подняли свой флаг.  А нам, парням,  нужно было этот городок взять. Но мы никак не могли это сделать. Они так отчаянно защищались, что все наши попытки кончались крахом. А одну стену и флаг защищала моя краля, то есть та, которую я тогда любил, Александра.  Я уже один раз попытался к ней подобраться, но она меня так оглоушила снежным окатышем, что я даже с ног свалился. Вот тут-то я и решился. Побежал домой, сел на коня и вперед, на крепость…
В это время молодые алунтские девчата и парни начали помогать мальчишкам сражаться за крепость: они тоже разделились на две команды и стали руководить атаками и защитой «двух армий». Женька, Райка, Ефим и Петька с Сергеем оказались в нападающей «армии» и им было нелегко. Но тут Ефим сообразил:
- Давайте-ка применим «танки».
- Какие «танки»? – не поняли сначала Женька и Петька.
- Там у ксендза во дворе стоят старые конные сани, давайте у них отрежем оглобли и прямо на санях въедем в эту крепость.
Нападающие разделились на две группы. Пока одни, отвлекая, нападали, Женька, Ефим, Райка, Серега  и Петька побежали к дому ксендза и выкатили сани. Так как оглобли им мешали, они их отпилили, валявшейся здесь же, возле сарая старой пилой – ножовкой.  И разогнав сани с горки,  с улюлюканьем, они врезались в снежную стену крепости, снеся ее наполовину и сами вылетели кубарем через передок в сугроб, прямо в тыл врага.  В поднявшейся затем суматохе и крике, обороняющиеся были вынуждены отступить и сдать крепость.
- Вот это здорово! – восхищался Петька. – Ефим, ты гений. Я давно уже так не катался… Давай еще раз прокатимся, - предложил он.
Желающих было очень много: они все облепили сани, как муравьи в муравейнике и покатили их вверх на горку.
- Вот это да! – восхищенно  и радостно кричал Вальке возбужденный Зарубин, - тот же самый прием, тот же метод, что тогда я применил. Молодцы, ребята-жеребята! Знай наших!
- Тише, тише, Иван Савельевич, я вижу вы так возбудились, что готовы и сами в этих сражениях поучаствовать, - засмеялась она.
- Да, Валюша, да! Пойдем, прокатимся, вспомним молодость, - потянул он ее на горку к детям.
А дети и молодежь, тем временем,  уже третий раз  съезжали с горки, вихрем проносясь  мимо высоких сугробов снежного городка.
- А ну, ребята, а ну-ка дайте нам проехаться с горки, - весело крикнул Зарубин мальчишкам.  Мальчишки, расступившись, усадили в сани Зарубина и Вальку.
– Товарищ полковник, мы сейчас так раскатим сани, чтоб они неслись с горки с ветерком, - сказал Петька, и они с Сергеем и мальчишками, крича, начали разгонять тяжелые сани и потом, разогнав, вместе с Женькой и Ефимом на ходу заскочили в них.  Сани, пролетев с горки метров двадцать и наскочив на разбитую стену городка, перевернулись на бок, вывалив всех катившихся в них в сугроб. Все обошлось без травм и синяков. Но сколько крика и радости было после того, как все вывалившиеся из саней ездоки вылезли из сугроба. Они стояли, обнимая друг друга и смеялись. Давно у них не было таких острых ощущений. Неважно, что сани  ксендза разломавшись надвое, торчали над сугробами полозьями вверх, а из дома ксендза выскочил глуховатый звонарь и крича на них, начал махать и грозить им руками, не по-доброму приближаясь к ватаге.
- Кажется, нам сейчас достанется, - крикнул весело Зарубин и по-детски скомандовал:
- А-ну, шпана, атас! Все в рассыпную!
И сам, схватив Вальку за руку, побежал прочь  от  горки. Потом, отряхнув снег с одежды, они с Валентиной не спеша пошли прочь от места событий.
И уже, у крайнего дома, проходя мимо двух женщин, стоявших и смотревших на них, Зарубин неожиданно остановился. Что-то давнее, знакомое и забытое мелькнуло в лице одной из них. Всмотревшись в ее лицо, он вдруг вскрикнул:
- Александра, это ты?
- Да, Ванечка,  да… а ты все-таки узнал меня, - закивала Александра головой, - ведь столько лет-то прошло. Вот ты уже кем стал, а все такой же заводной, как в нашей молодости…
- Вот свела же судьба, даже и не придумаешь. Как же ты тут оказалась? – начал горячо расспрашивать ее Зарубин.
- К сыну мы приехали сюда из Алтайского края. Вот так и оказались здесь, - ответила она, улыбаясь. Сейчас у меня семья: двое сыновей и муж – Иван Яковлевич служат защитниками, а третий – младший - вот он.  И  она обняла, подбежавшего к ним Женьку.
- Ну, герой, давай знакомиться: Иван Савельевич. А как тебя зовут? – спросил он его.
- Женька, – выпалил Жигунов, - довольный, что ему подает руку полковник.
- А это кто? Твой друг? – спросил Зарубин, показывая на подбежавшего к ним Ефима.
- Да! Это Ефим Шевелев – мой лучший друг и командир наших пацанов, - ответил Женька.
Ну и смелые вы, ребята, сообразительные. Такую атаку устроили, - засмеялся Зарубин, - хоть нам и попадет за разломанные сани, но все равно, вы – молодцы, потешили меня. Он снова повернулся к Александре:
 - Так это, оказывается, твой сын, Виктор Жигунов, меня сегодня из Антакщай в Алунту вез? – продолжал он.
 - Да, это был он, - улыбнулась Александра, - а что?
- Да ничего! Тоже отличный парень – художник! – засмеялся Зарубин. - Дружит с великолепной и красивой девушкой, такой же, как моя Валя.
-  Ой, какая я уж там красивая, - заулыбалась, махая руками, смущенная Валентина.
- Ты у меня самая лучшая, - обнял Зарубин, смеющуюся Вальку.
- Ну, тогда я вас обоих поздравляю, - обрадовалась Александра.
- Спасибо! – ответили они, обнимая друг друга.
- А старшего твоего сына, Александра, я тоже знаю, - продолжал Зарубин. – Еще прошлый раз, когда я был здесь, мы вместе с ним в ресторане гуляли. Он тогда был там с женой, Капитолиной, так, кажется, ее зовут? Тоже красивая женщина. И откуда у вас здесь такие чудесные женщины берутся? Или у вас тут место такое, что одни красавицы родятся, - засмеялся он.
- Да нет, есть и не очень красивые, - намекая на себя, включилась в разговор Анька Шершова.
- А, Аня! Я вас помню, – воскликнул Зарубин, - а вы, так  вообще великолепны! Какой голос! И какой концерт вы тогда нам в ресторане, вместе с нашим артистом, устроили, а? Это было что-то невероятное!
- Вот уж не  думала, что я вам так понравлюсь, - ответила Анька.
- Вы настоящая артистка, Аня, а поете-то как. Ну, как Русланова. Разве вас можно забыть, вы же были  принцессой бала, - похвалил ее Зарубин.
- Спасибо за комплимент, товарищ полковник, - задорно отозвалась Анька, кланяясь, - это для меня, как бальзам на сердце.
- Иван Савельевич, пойдемте уже, - заторопившись потянула за руку Зарубина Валентина, - я уже замерзла, да и люди тоже. Нам пора домой, уже темнеет!
- Ну ладно, Саша, до скорого свидания. Мы еще встретимся и поговорим.
- И вам, Аня, тоже, - попрощался он с женщинами.
- Всего хорошего, Иван Савельевич! – чуть поклонившись, сказала ему Анька, - желаем вам счастья в успехов в личной жизни.
Зарубин  с Валькой, полные впечатлений от выпавших на их долю приключений и встреч, вернулись в квартиру Вагониса.
- Наконец-то мы остались одни, и теперь можно полностью сосредоточиться на  таком важном для нас вопросе, как наш брак и совместная жизнь, - сказал Зарубин.
- Для меня главное – это любовь. А у вас, наверное, в жизни было очень много всяких женщин, что даже здесь, в нашей глуши, вы вдруг встретили одну из них, - пошутила Валька.
- Это не одна… Это первая и единственная. Да, была еще одна – жена, с которой мы прожили недолго и расстались. И все… Но теперь появилась ты. И я люблю и хочу сейчас только тебя, - сказал ей Зарубин. – Ты помнишь ту первую нашу встречу, разве нам плохо было в ту ночь?
- Да! Я помню ту ночь. Мы тогда были, наверно, оба в каком-то любовном угаре. Вы, – потому что рядом с вами была молоденькая девушка, а я, – потому что впервые видела и касалась погон блистательного полковника. Это было настоящее опьянение, как от стакана крепкой водки.  А совместная жизнь, это уже совсем другое, тут нужно  кроме любви еще и большое терпение, не знаю, смогу ли выдержать такое…
- А тебе не нужно  будет терпеть, ты будешь жить со мной легко и красиво, - начал он обнимать  ее, целуя. – Есть еще вопросы?
- Погоди, Иван Савельевич, есть таки еще один вопрос. А скоро ли я стану «генеральшей»? Мне в общем-то не очень нравится называться «полковницей». Звучит как-то  не очень красиво.
- Что? – рассмеялся, поняв ее юмор, Зарубин. – Ах ты, бестия голубоглазая, ты уже и в генеральши метишь. Ну, Валентина, ты меня  совсем сразила, - накинулся он на нее. – Скажи, согласна ли ты, стать моей женой?
- Да, мой полковник, если только вы немедленно станете генералом! – заявила, смеясь, Валька.
- Ну, это еще не скорое дело. Я так долго ждать не могу. Я тебя сейчас... - он поднял ее, кричащую и смеющуюся, на руки и понес, целуя, в спальню.
Она не сопротивлялась. Ей нравилось, что ее домогаются и сжимают в объятиях такие сильные мужские руки. Она просто отдалась этой силе по воле инстинктов и непреодолимому желанию своих чувств.
Это была их вальпургиева ночь необузданных страстей и любви. Когда Зарубин принес  ее в спальню и с горячностью секс-пирата набросился на ее распростертое под ним тело, она, превозмогая свою томительную слабость, остановила его:
- Постой, милый, - шепнула она, - ну куда нам так спешить? Это ведь наша первая брачная ночь и я хочу, чтобы она запомнилась мне на всю жизнь. Потом, вдруг, выскользнув из  объятий ошалевшего полковника, вспрыгнула на кровать Вагониса и начала медленно обнажать свою превосходную стать. Обалдевший Зарубин стоял на коленях перед кроватью и ждал финального момента… Но финал не наступал, и в то же время открывались все более и более непередаваемые картины  завораживающих движений ее тела. Она извивалась и скользила по вагонисовой кровати, постепенно сбрасывая с себя легкую одежду и шелковое белье, и кровать яростно поскрипывала от ее упругих и темпераментных бросков.
- О, Валя! О, бестия! О, фурия! О, нимфа! -  стонал Зарубин, протянув к ней  обе руки. - Сойди ко мне! – И не дождавшись сошествия богини, он, сбросив с себя сапоги, сиганул  вслед за ней на вагонисову кровать. Кровать разгневанно застонала и,  уже не выдержав веса двух разгоряченных кувыркающихся человеческих тел, рухнула!
Все последующее для них было, как в сладком дурмане: и крики, и стоны, и грохот обрушившейся кровати; все слилось в единую симфонию  их разбушевавшихся чувств. Потом уже, весь в пуху от разорванной вагонисовой подушки, Зарубин целовал ее пышные белые груди, шею и пухлые губы, рычал и молил Бога, чтобы это никогда не кончалось, но их вальпургиева ночь подходила к концу, и к утру, захмелевшие и уставшие, они утихомирились и уснули, блаженно улыбаясь друг другу на руинах вогонисовой кровати.
Опухшие и не выспавшиеся, они проснулись на следующий день, когда солнце уже вовсю брызгало в окошко лучами яркого  света. Вспомнив вчерашнее и увидев, в каком положении находятся сами, они смеялись и, смущаясь, спрашивали друг друга, что же это  такое с ними произошло. Повернувшись к Вальке и увидев ее голое плечо, Зарубин поцеловал его и прошептал:
- Мне еще никогда не было так хорошо, как с тобой.
- Да! Мне тоже! Это было так чудно, что даже становится немного страшновато, - ответила она, - говорят, что  такое не к добру, если очень радостно или хорошо. Когда сильно, до слез смеешься – будешь скоро плакать!
- А Вагонису мы сделали полную разруху, - смеясь, подтвердил Зарубин, - вот от него-то нам  и попадет. Вот скажи мне, на чем он будет спать? – спросил он Вальку.
- На Амильке, - прыснула та и, поднявшись на ноги, стала одеваться. Нам надо уже вставать и хоть немного вокруг прибрать, - сказала она, видя, как он опять на нее смотрит.
- Да, да! Я сейчас встану и отремонтирую эту старую вагонисову кровать. Вот уж чудак, старье какое-то держит у себя в спальне. Не мог что-нибудь покрепче приобрести. А, может, он вообще на ней не спит, а, Валь? – сказал он, опять рассмеявшись. И встав, он взял молоток с гвоздями, и начал заново скреплять и сколачивать развалившуюся по всем швам кровать. За эти занятием и  застал своего шефа Вагонис, когда утром стремительно ворвался в свою комнату.
- Вот видишь, у нас тут авария, - виновато развел руками Зарубин.
- Я вижу! Но это все – ерунда! У нас во взводе произошло ЧП. Сегодня утром из Антакщай вернулся Жигунов с простреленным плечом и сообщил, что вчера вечером, когда они ехали назад в деревню, на него с пистолетом напал Лютас. Да, да, Лютас! – подтвердил Вагонис, видя, как расширил от удивления глаза Зарубин. -  Этот «мужик», который привез ваших людей сюда и есть тот  самый Лютас, которого  мы так  усердно  и тщетно ищем повсюду вот уже почти целых два года. А он, сволочь, оказывается, у нас  в Антакщах гуляет  и еще  приезжает сюда, в Алунту.
- Что? – вскрикнул Зарубин. - А ну-ка давайте сюда Жигунова! Он как? Может хоть сам-то передвигаться?
- Да, он сам может передвигаться. Он здесь и сейчас я его приглашу сюда. – Вагонис  выглянул в коридор и позвал Виктора: - Жигунов! Иди к нам!
Виктор вошел в комнату и, увидев полковника и Вальку, поздоровался. Поинтересовавшись, как у него дела с рукой и здоровьем, Зарубин начал расспрашивать его  о происшествии на дороге у озера.  А когда узнал, что пришлось отдать Лютасу и царскую брошь в обмен на схваченную Лютасом Реню, просто вышел из себя от гнева.
- Вот гад, как же мы его все-таки «прошляпили», опростоволосились  перед деревенским мужиком. А виновата во всем Альбина… Это она меня сбила с толку своим гостеприимством и уверением, что  он  ее давний приятель и знакомый. Ах ты, черт,  как глупо все получилось, - воскликнул Зарубин. – Ну что ж, друзья,  закончен бал и к черту маскарад. Надо поднимать по тревоге солдат и на машине ехать в Антакщай.  Сделать обыск  в доме Альбины и допросить  хорошенько саму хозяйку поместья, возможно, она сама на них и работала?  А ты, Жигунов, хорош, ну почему ты тогда не отдал мне свою брошку? Что тебе, жалко было расставаться с царской вещицей. Ну вот, видишь,  из-за твоей жадности теперь эта вещь потеряна  навсегда. Кстати, заодно заберем и отбуксируем в автомастерскую в Утяны мою поломанную машину,  - закончил он мирно и добавил. – Все, друзья! И давайте скорее поспешим…
И подойдя к Валентине он взял ее руку и, поцеловав, сказал с грустью:
- Ну вот и кончился наш медовый месяц, Валентина, и нам опять нужно расставаться… Ты была права насчет «слез радости» - примета работает на все  сто процентов. Ну, что ж  поделаешь, подожди еще немножко, в следующий раз я уже приеду к тебе насовсем.
Он оделся и попрощался с Валькой, потом повернулся к Вагонису и Виктору:
- А тебя, Жигунов, я отвезу в госпиталь на лечение, но это после, а сейчас нам нужно заехать в Антакщай и взять на допрос Альбину…
- Товарищ полковник, а Альбины в Антакщах уже нет, - сказал без энтузиазма  Виктор, -  прежде чем ехать сюда, мы заскочили к ней домой, чтобы  ее привезти сюда, но ее с Реней дома уже не было, они уехали. Соседка говорит – к родственникам, в гости. А куда, в какое село, она толком не знает.
- Ну, тогда, Жигунов, - остановился Зарубин, - мы потеряли с тобой все: я свою должность и погоны, а ты – свою Реню. Но все равно нужно идти до конца. Хорошо! Давай подумаем, что мы с тобой имеем  или, точнее говоря, что знаем? А знаем мы с тобой вот что: во-первых,  кто такой Лютас, его внешний вид, манеру поведения и визуальный портрет.  И знаем Альбину и Реню, которых Лютас постарается найти  во что бы то ни стало, так как он не равнодушен к Рене. И значит опять все пути приведут в «Рим», то есть к ним, - мрачновато пошутил полковник.  Итак, все же, какие-никакие, а шансы у нас с тобой, Жигунов, есть. Ну, вот на этом и остановимся, и будем ждать, пока кто-нибудь из них не  объявится:  там, где  будет жить Реня с Альбиной, там поблизости   будет ходить и Лютас. И наоборот: где появится Лютас, значит, там поблизости надо искать и Реню с Альбиной. Вот и все.
- А теперь скажи, Виктор, ты у себя дома был? А родные твои знают, что ты в госпиталь  едешь – лечиться?  Нет?  Тогда иди и сообщи им. Я тебе даю  всего пятнадцать минут на проводы и сборы. И чтоб к двенадцати был готов! Машина тебя уже будет ждать. И давай, поспеши! – сказал, отпуская его Зарубин. – А от меня передай привет и низкий поклон родителям, Александре и Ивану, навестить и поговорить с ними подольше мне так и не удалось, надо срочно ехать…
Дома Виктора встретили встревоженные родители.  Мать начала обнимать его и плакать, когда Виктор вкратце рассказал, что произошло с ним в Антакщай. Отец ее успокаивал:
- Не плачь, Шура, слава Богу, все обошлось. Он молодой, сильный, а на молодом теле все раны быстро зарастают. Вот увидишь, он скоро поправится и вернется домой. Давай, собирай его в дорогу.
А Виктор так и не сказал ни отцу, ни матери и даже Женьке с Райкой о брошке, которую он бросил Лютасу под ноги, взамен за жизнь любимой девушки.  Зачем еще больше расстраивать мать и отца потерей такой ценной вещи. Тем более, что его родители даже и не подозревали, что у них в маленькой подушке была эта брошка. О ней знали только Женька и Райка. – А им я скажу, что потерял ее во время  встречи с Лютасом, - так думал он, собираясь в дорогу…
Точно в двенадцать часов Виктор был уже возле солдатской казармы, где его ждал полковник Зарубин в машине, с пятью автоматчиками и лейтенантом Петрушевским в кузове.
- Ну, что, все в порядке? Попрощался? – спросил его полковник. –Ничего, не грусти, скоро вернешься. Вот я, видишь, уже вылечился, теперь здоров, как бык. Садись, давай, в кабину и поехали.
Зарубин вылез и сам помог Виктору сесть в кабину. Шофер  завел рукояткой мотор старого ЗИСа, сел за руль, включил газ и они быстро помчались мимо гимназии и алунтского клуба по дороге на Утену…
А через несколько минут Виктор  с Зарубиным и солдатами были уже в Антакщай. Зарубин велел Петрушевскому и личному шоферу заниматься своей машиной, а сам, взяв троих солдат, пошел с Виктором осматривать дом Альбины, рассчитывая поговорить с соседями.  «Может быть  что-то нового и интересного для дела и узнаем из этого разговора», - подумал он.
Соседка ничего нового ему, конечно, не сообщила, она плохо говорила по-русски. И Зарубин, узнав, что ключ от дома Альбины находится у нее, велел ей пойти с ними и открыть замок.
Они вошли в дом и начали осматривать оставленные хозяйкой комнаты. Виктор заглянул в комнату Рени, где они еще недавно сидели вместе и он рисовал ее портрет, с грустью подумал: «Как быстро проходит все то хорошее, что дарит нам иногда судьба в этой жизни». Еще два дня назад он был на гребне удачи и счастья, а сегодня стоит на пороге разочарований. Вокруг пусто и больше  не слышно ее голоса. И лишь только некоторые вещи, которых касалась вчера еще ее рука, остались, сиротливо лежать на столе.
Взгляд Виктора упал на портрет  в картонной рамке на стене. И у него кровь ударила в голову – это был ее портрет. Портрет гадающей девушки, написанный им при свечах в Новогоднюю ночь.  Он снял его со стены, взял в руки и посмотрел на его обратную сторону. Подумал, не взять ли его себе на память, но вдруг его осенило…
- Может быть она еще вернется когда-нибудь сюда и возьмет этот портрет в руки, и тогда она прочтет то, что я напишу.
И Виктор схватил карандаш и быстро начал писать с обратной стороны: «Люблю, целую и буду ждать тебя всегда… в полдень первого числа каждого летнего месяца на нашем Алунском мосту… Твой В.»
В комнатку заглянул Зарубин. Увидев, что Виктор поставил подпись на портрете, он улыбнулся и пошутил:
- Что, телеграмму отсылаешь? На село к девушке?
- А что? Может она еще вернется сюда за вещами?- сказал Виктор.
- И то, правда… А ведь это хорошая идея, Жигунов. Молодец, соображалка у тебя работает, - похвалил его Зарубин, - но если только она придет к тебе,  сразу же сообщи нам: мне или Вагонису, это очень важно!
- Ну да! Она придет ко мне на свидание, а я ее прямехонько в КПЗ, за решетку, так что ли, по-вашему получается, товарищ полковник?
- Да ты не кипятись, Жигунов, - остановил его Зарубин, - никто ее у тебя забирать не будет. Если  хочешь начистоту, то я больше, чем уверен, что она в этом деле не замешана. Она чистая и я ей симпатизирую. Но около нее вьется этот бандюга – Лютас. Да и матери я ее уже не доверяю. Мы просто установим за ней слежку, а через нее выйдем и на логово Лютаса. Понял, солдат?
- Да, товарищ полковник! – повеселел Виктор.
- Ну, вот и хорошо, Витор, - обнял его за плечо Зарубин. А теперь пошли.


Узницы Вишневого рая

 
 Лютас выехал из Антакщай первым, еще затемно и чтобы убедиться в том, что за ним никто не увязался и его никто не преследует, он свернул с главной дороги и заехал на санях в посадку в двадцати метрах от большого пути, и там притаился. Он решил здесь задержаться на несколько минут, понаблюдать за дорогой, подумав: «А вдруг кто-то в Антакщай видел, как я выезжал в путь и сообщил защитникам». И чутье его не подвело… Через несколько минут, уже собираясь покинуть место своего наблюдения, он вдруг увидел, что на большак из Антакщай выехало двое саней с лошадьми, загруженные какими-то вещами. Уже совсем рассвело и он ясно различил, что лошадьми управляют женщины. Это его успокоило, а когда сани подъехали ближе, то Лютас узнал  и женщин: это были Альбина и Реня.  Сначала  он остолбенел от неожиданности, но потом понял, что Альбина покидает Антакщай и что это бегство Альбины – последствия его вчерашних действий. Альбина догадалась, что ее ждет  за сотрудничество несколько лет тюрьмы, и решила не испытывать судьбу, а скрыться, бросив здесь все свое: богатство, дом, хозяйство и землю.  Сообразив, что к чему, он усмехнулся и хлестнув свою  лошадь,  тронулся им наперерез.
Альбина с Реней ехали по  дороге вперед и в общем-то не глядели  по сторонам, как вдруг, буквально перед их носом, из-за кустов, вынырнула чья-то лошадь.  Испугавшись столкновения, они резко затормозили.
- Тпру-у-у! – закричала Альбина, останавливая  лошадь. – Какого черта, пан, едете на нас? Вам что, дороги мало?
- Не в том дело, пани, - крикнул в ответ переезчик, поворачивая на большак, перед ними. – Просто я  тоже тороплюсь и нам, мне кажется, с вами по пути. Он вылез из саней, подошел к Альбине и, ехидно улыбаясь, спросил ее:
- Что? Убегаете, пани Альбина? Ведь опасно жить рядом с защитниками Вагониса, правда?
Альбина узнала Лютаса и у нее внутри все похолодело. Но все же гнев ее пересилил страх, и она зло ответила:
- По вашей милости пан, уважаемый Пранас, нам и приходится убегать. Если б не ваша стрельба на дороге, жили бы мы спокойно у себя дома.  А теперь вот стали  перебежчиками, скитальцами.  Для чего вы это сделали? За что подставили нас? – закричала на него Альбина.
- Ну, не гневайтесь так, ясновельможная! Не надо! Просто мне сначала понравилась ваша дочь - она такая красивая, а потом эта царская брошка. И это богатство могло достаться одному русскому бродяге. Это же несправедливо! А теперь у меня есть все: и вы, и брошка, и ваша дочь. Как видите, все ладно, и все хорошо. А насчет скитальцев? Не будете вы скитаться. Будете жить у моих знакомых на хуторе. Давайте, езжайте следом за мной, я вас там и определю.  Ну, естественно, с защитниками и селянами встречаться вы не будете, и поэтому выходить вам за пределы хутора будет тоже нельзя, а так можете делать все, что захотите… Но, конечно, вас будут охранять мои люди, - сказал покровительственно Лютас.
- А если мы не хотим так жить? Ведь это же настоящая тюрьма – жить, никуда не выезжая, - попробовала отговориться Альбина,  - зачем мы вам? Отпустите нас, и мы уедем отсюда куда-нибудь подальше.
 - Нет,  вы наверно меня не совсем поняли, пани Альбина, и поэтому я вам настойчиво объясняю. Поскольку вы уже крепко связаны с моим именем, то у вас уже нет других вариантов. Вы обречены жить под моей опекой, - заявил он твердо.
В это время к ним подошла и Реня. Узнав Лютаса, она вскрикнула, кинулась и обняла мать:
- Мама, вот этот человек, твой одноклассник, хотел меня убить, - крикнула она ей, показывая пальцем на Лютаса.
- Ой, да не устраивайте тут истерику, пани Реня, я бы вас тогда и пальцем не тронул бы, потому что люблю вас. Я хотел просто попугать русского и получить  от него брошку. Я знал, что он отдаст ее мне за вас. И я просто проверил его любовь…
- А теперь эта брошка будет вашей. И ее сияние будет подчеркивать вашу красоту, пани Реня,  - закончил Лютас и приказал: - А сейчас предлагаю  вам всем сесть в сани и отправиться без промедления вслед за мной. Иначе нас всех  здесь могут схватить защитники.  И чтобы показать женщинам, что он уже не шутит, Лютас вынул из кармана пистолет и засунул его за пояс брюк под тулуп. Потом молча повернулся и пошел к своим саням.
И Альбина, и Реня поняли, что у них теперь  осталась только одна дорога – следовать за главарем в банду. От переживания у них уже не было желания сопротивляться – это было бесполезно и они безропотно последовали за Лютасом, как кролики в пасть удава, загипнотизированные его жутким взглядом.  Они сели в сани и медленно отправились за своим хозяином.
После двухчасовой езды по большой дороге они свернули по еле заметным следам на проселочную дорогу, которая уводила их  куда-то вдаль от трассы, в глубину полей на далекие заснеженные хутора. Когда солнце уже поднялось высоко над горизонтом, они прибыли на один  из таких хуторов, но там долго не задержались, а последовали дальше и через полчаса езды достигли следующего. Здесь и остановились.  Лютаса встретили двое здоровенных верзил. Он поговорил с ними, а затем велел им распрягать лошадей, завести их в конюшню, а после занести в дом лежащие в санях вещи. Дом был большой, деревянный, с пристройкой, в которой и жили эти работники.  Он состоял из трех комнат и кухни с большой печью – лежанкой.
Когда Альбина с Реней зашли  в помещение, то их встретила странная старуха с девочкой и такой же уже немощный старичок, видно, хозяин хутора.  Лютас  познакомил их  со старичком, завел в комнату и сказал:
- Ну, вот здесь и располагайтесь. Старуха немного забывается, это от того, что она потеряла сына, но она еще вполне нормальная и может готовить, а девочка – прелесть, и вы с ними скоро подружитесь, а работники будут жить в пристройке и питаться здесь, на кухне, вместе с вами и хозяином.  А  я иногда  буду навещать вас.
Потом, увидев, что они стоят посреди комнаты, уныло поглядывая по сторонам, усмехнулся и воскликнул:
- Не унывайте, пани! Здесь летом очень хорошо. Вокруг дома сад с яблонями и вишнями, а в июне, когда зацветут пионы, в саду будет настоящий рай и этот хутор тюрьмой вам не покажется.  У нас это имение так и называется – Вишневый рай. Старик  занимается садом и пчелами, а парни до темна работают в поле и вы весь день будете дома с ребенком и старушкой. И видя,  что немного сгладил их отрицательные впечатления этими словами, он подошел к Рене и весело упрекнул ее:
-  Ну вот, пани Реня, а говорили, что я хотел вас жизни лишить. Ну, как можно, пани? Я лишь для вас стараюсь. Вы для меня дороже золота! У вас теперь будет настоящее царское имение и верные слуги. - Потом добавил: - Правда ваш призрачный «принц» далеко, но он вам и не нужен. Хотя можно и с ним поговорить…
Реня, слушая его, по тону поняла, что просто так он дарами перед ними не расщедрился. Видно, они ему для чего-то  потом еще будут нужны. «Может быть, используя меня, Лютас хочет заставить Виктора передавать  некоторые нужные сведения о действиях защитников, - подумала Реня. – Нужно как-то  сообщить  Виктору, где мы находимся». «Только так мы сможем освободиться из этого плена», - размышляла Реня. Но  как это сделать, она не знала. А время шло, и жизнь продолжалась…
Постепенно она с матерью  осваивалась  на новом месте  и стала привыкать к жизни на хуторе. Зимой здесь, в безлюдной глуши, жить было очень скучно, и Реня быстро сошлась  и познакомилась со старухой и ее маленькой девочкой. Хотя старуха иногда и заговаривалась, но в основном, она пребывала в здравом уме и рассказывала, что у нее был сын.  Сын вырос, женился и жил с женой в одном доме с матерью.  Жили они, как все. В послевоенное время было трудно.  Да ничего и не было.  Ни хлеба, ни соли,  ни сахара.  И спичек, и керосина не хватало, а то и вовсе не доставало, ведь все было разрушено.  Только у военных  и доставали  в обмен на сало, картошку и самогон. Хозяина не стало, и власти не было…
- То немцы, то русские, то литовцы, и все с автоматами. И все  только требуют, угрожают и стреляют. Родилась Анита – внучка. Ну, а тут сын запил и пропал: сказали, что ушел воевать против Советов. Так мы и остались одни с внучкой, - говорила она Ренате, замолкая и уходя  сознанием в прошлое…
- И сколько лет я  его уже не видела. Говорят – убили. А недавно к нам пришел  какой-то молодой солдат – русский, похожий, как две капли воды на моего сына: такого же роста, русый и глаза голубые… Я бросилась к нему, думала, что это мой сыночек пришел.  Но оказалось, это совсем не он и зовут его не так как моего. Не наше имя – Виктор. Он пришел вывозить нас по списку куда-то далеко, в Сибирь. А потом узнал, что мой сын был такой же как он, пожалел нас с Анитой и отпустил… Сказал, чтоб уходили куда-нибудь на другой хутор. Тут нас пан «хозяин» и подобрал, привез и поселил здесь, в этом имении.
Реня встрепенулась, услышав знакомое и милое сердцу имя, и осторожно начала расспрашивать бабку, как выглядел тот молодой солдат, что отпустил их с Анитой на волю.  Потом она показала старушке маленькую фотографию, которую Виктор подарил ей во время их встречи на Новый год. Это было маленькое фото на паспорт, но старуха, вглядевшись в него, сразу узнала похожее на ее сына лицо русского парня.
- Да, да, это он, только светловолосый и голубоглазый, - закивала она головой. У Рени учащенно и радостно забилось сердце. Вот какой он: мягкий, гуманный и добрый, ее Виктор, не взирая на то, что его за это могли наказать, он отпустил эту немощную жалкую старушку. Теперь уже все мысли Рени были  устремлены к нему, к Виктору, в Алунту.  И если  Виктор нужен  Лютасу, надо обхитрить Лютаса и послать весточку Виктору.  А обхитрить Лютаса можно было только правдой… И Реня решилась. Лишь только Лютас в очередной раз появился на хуторе, она встретилась с ним и сказала ему, что у нее дома, в Антакщай, остались некоторые дорогие ей вещи, в том числе и тот портрет, который Виктор нарисовал в ночь на Новый год…
Лютас сразу  понял выгоду для себя от такого предложения: если этот портрет послать как пароль в Алунту к Виктору с каким-нибудь нейтральным человеком, а с ним вместе и просьбу его любимой – встретиться с ним наедине, то он, естественно, незамедлительно полетит на эту встречу, не зная того, что Реня давно уже находится в руках Лютаса и под полным его контролем.
- Хорошо, - сказал Лютас Рене, - я тебя отпущу в Антакщай за портретом, но с тобой вместе для подстраховки и твоей охраны поедет и верный мне человек. – Ты согласна на такое условие? – спросил он ее.
- Да! – ответила Реня. – Это будет вполне нормально и необходимо – так ездить в одиночку, да еще девушке, по нашим местам сейчас совсем небезопасно.
- Вот и прекрасно, - обрадовался Лютас, - тогда собирайся и езжай сегодня же с одним из этих парней, которые работают у вас в имении, и чтоб к вечеру уже сюда вернулись.
А Реню не надо было упрашивать. Лишь получив согласие Лютаса, она тут же кинулась собираться в дорогу.
Сообщив матери о своей затее, она велела Альгису, так звали верного человека Лютаса, запрягать лошадь и отправляться с нею в село. Лошадь шла резво. Они спешили: надо было еще до темна вернуться на Вишневый хутор. Вскоре они уже выехали на большак, а там было и рукой подать до Антакщай.
Не доезжая до дома, Реня велела Альгису остановиться и подождать за кустами густого ивняка, а сама пошла разведать обстановку. Во дворе их дома никого не было, и на закрытых дверях сиротливо висел оставленный ими замок. У Рени был второй ключ, поэтому соседку она не беспокоила, чтобы та нечаянно не разболтала кому-нибудь, что Реня недавно приезжала сюда за своими вещами.
С нетерпением она открыла замок и кинулась в свою комнатку. Сердце ее сильно колотилось - она боялась, что ее портрета уже нет в комнате. «А вдруг его кто-нибудь найдет при обыске» - думала она.  Но, открыв дверь спальни, она увидела, что портрет как и прежде висит на том же месте, на стене над ее  кроватью. И у нее вдруг упало настроение, и она как-то сразу сникла. Мелькнула мысль: если портрет висит, значит,  Виктор здесь без них не появлялся. Его увезли в город, и они теперь с ним уже больше никогда не встретятся. Она задумалась, повернула портрет и вдруг увидела сзади на его тыльной стороне надпись, сделанную рукой Виктора: «Люблю, целую и буду ждать тебя всегда… в полдень первого числа каждого летнего месяца, на нашем Алунтском мосту… Твой В.». Она вскрикнула от радости, прижала портрет руками к груди и начала кружиться по комнате, звонко смеясь и напевая знакомую мелодию, под которую они недавно кружились с Виктором в клубе, в ночь под Новый год.
Потом, вспомнив, что ей нужно спешить на хутор, Реня собрала необходимые вещи, положила в сумку портрет и, выйдя из дома, заспешила почти бегом  к кустам, где ее уже с нетерпением ждал человек Лютаса. Она кинула свою сумку в сани,  быстро села в них и они помчались с Альгисом назад, в имение.
На душе у нее было легко и радостно, она словно бы вновь повидалась и поговорила с Виктором. Всю дорогу назад Реня улыбалась и повторяла про себя написанные Виктором слова: «Люблю, целую и буду ждать тебя всегда…». «Да, да! Он  меня любит и ждет. Только мне нужно написать ему, где я сейчас нахожусь. И так, чтобы это не вызвало подозрение Лютаса».
Когда они приехали в имение, Лютас уже с нетерпением ждал их там.
- Ну что, привезла свой портрет, работы итальянского художника? – спросил он ее язвительно.
- Да, привезла и все у нас так удачно получилось. Туда проехали без происшествий, даже на дороге никого не встретили, а в Антакщай вообще тишина и спокойствие… Дома все вещи на своих местах, хотя Виктор с защитниками там был… - сказала она.
- Откуда ты знаешь? – уставился на нее Лютас.
- А он мне записку на портрете написал.
- Да ты что? А ну-ка покажи мне ее, - сказал Лютас.
- Но это касается только лично меня, - запротестовала Реня.
- Брось! Теперь это касается всех нас, - заявил Лютас настойчиво и, ухмыляясь, добавил:
- Давай-ка, показывай, что он тебе там настрочил.
Прочитав на портрете надпись, он воскликнул:
- Ага! Это хорошо! Все идет так, как нужно и скоро вы уже сможете с ним встретиться, если, конечно, будете оба умно себя вести. Только мне с твоей помощью до этого тоже нужно будет с ним повидаться, переговорить. А портрет твой послужит, как бы, паролем, что мы пришли к нему именно от тебя.
Реня, слушая весь этот разговор, наконец-то начала понимать, куда клонит Лютас. Но это совпадало и с ее планами.  И не такой уж наивный Виктор, чтобы поддаться на уловки Лютаса, ничего не предприняв для своей защиты и ее освобождения.
А Лютас, видя, что она не возражает ему, успокоился и отдал потрет Рене со словами:
- Ладно, возьми и храни его у себя до лета.
А сам вышел и стал расспрашивать о поездке у Альгиса.
- Ты смотрел за ней все время? – спросил он его. – Не разговаривала ли она еще с кем-нибудь? Может быть, встречалась с соседкой? – выпытывал он у него.
- Да нет, я все время держал ее под наблюдением, ничего такого не видел. Наша поездка в Антакщай прошла без встреч, - ответил тот уверенно.
- Смотри, Альгис, если она с кем-то встретилась и рассказала, и об этом узнали защитники, то нам всем здесь будет полный каюк. Ты понял меня?  - спросил он его строго. – И если ты мне соврал, то я тебя и на том свете достану. Так что, гляди, не шути со мной, Альгис, - грозно припугнул он парня.
- Нет, шеф, что вы, я вам точно говорю. Я видел, как она открыла дверь дома своим ключом. Вошла туда, и в дом больше никто не входил, а она из него никуда не выходила и с соседкой не встречалась. Шеф, я готов голову дать на отсечение, что нас никто не видел, поверь мне, - взмолился тот.
- Верю, Альгис, верю, но не словам, а делам. И еще верю своим глазам. А время покажет, прав был я или нет.  Чужие глаза, они ведь из каждой щелки глядят, - закончил разговор Лютас.
- Ну а сейчас, нам нужно быть уверенными, что нас ночью, спящими, нагишом не возьмут и поэтому на первый хутор отведите нашу связную собаку. Пусть хозяин, если к нему вдруг завалятся защитники, отпустит ее с запиской к нам.  Она успеет  добежать сюда первая.  Понял, Альгис?  Тогда выполняй! – приказал он бандиту.
Тот кивнул головой  и пошел исполнять приказание Лютаса. Он запряг лошадь в сани, посадил в деревянную клетку здоровенного пса с карманом в ошейнике, в который  хозяин предыдущего  хутора должен был  бы в случае тревоги вложить записку и выпустить собаку. И она-то и должна  была прибежать,  и принести Лютасу весть о том, что к нему на хутор идут защитники.  А за то время, пока защитники пришли  бы на второй хутор, Лютас со своим  гаремом и соратниками был бы уже далеко…
А для полной уверенности, что собака прибежала  и принесла тревожную весть, на входных дверях в дому был прикреплен звоночек с веревкой, за которую собака должна была обязательно дернуть, чтобы ее впустили вовнутрь и дали угощение.
Вот такая хитрая система была изобретена Лютасом для  сообщения между хуторами.


Нежданная встреса с экскурсией в Истрорию
 
 Посещение и обыск дом Альбины  нужных материалов для следствия не дал и Зарубин решил, не теряя времени, ехать в Утену. Выехав из Антакщай с солдатами, Виктор с Зарубиным уже через полтора часа, наконец-то, прибыли в Утену и Зарубин сразу же отвез свою легковушку на ремонт в автомастерскую. И там, после обследования, его заверили, что серьезных поломок машина не имеет, и через часа полтора она будет уже на ходу. И, действительно,  придя туда в назначенное время после перевязки, сделанной Виктору в местной больнице, они увидели уже отремонтированную, протертую и сияющую «Пебеду». Солдаты на ЗИСе-5 некоторое время их подождали, не уезжая в Алунту,  и Зарубин, на всякий случай, велел своему шоферу немножко погонять «Победу» по улицам Утены возле мастерской, чтобы убедиться в надежности работы ее мотора так, чтобы потом не засесть в сугробе где-нибудь посреди лесов между Утеной и Вильнюсом.  Но, убедившись, что все прошло благополучно, мотор работает надежно, а машина двигается, Зарубин дал команду отправляться  в дорогу. При выезде из Утены солдаты, сопровождавшие их, с ними попрощались и повернули на Алунту, а «Победа» Зарубина, в которой тот вез и Виктора, помчалась в сторону Вильнюса.
От Утен отъехали уже довольно далеко. Дорога была тихая и безлюдная. В это зимнее время мало кто отваживался ездить куда-нибудь по скользкому заснеженному насту, и поэтому все пассажиры легковушки ехали, напряженно вглядываясь  в даль, готовые к любым неожиданностям и оружие держали наготове.  Виктор  сидел в машине и задумчиво смотрел на мелькающие по обочинам кусты и деревья.  Он слушал, как разговаривали между собой Зарубин с лейтенантом Петрушевским.
- Да, зима в этом году выдалась снежная и холодная, - говорил лейтенант. – Вон, сколько снегу намело…
- Холодная зима – к жаркому лету – так, я помню, у нас говорили крестьяне в селе, - отвечал ему Зарубин. 
И Виктор уже не вслушивался дальше в их обычный разговор, он лишь усмехнулся, подумав: «Какой там снег… И разве это холод, если бы вы  побывали у нас в Топчихе на Алтае, где сугробы вровень с крышей дома наносит, а мороз ниже пятидесяти градусов. Да к тому же,  еще бураны дуют по пять дней в неделю и так, что ничего не видно на пять шагов вокруг, вот тогда бы вы узнали, что такое холодная зима».
 Впереди на дороге показалось какая-то повозка с лошадью, причем мужика в ней не было, и Виктор внутренним чутьем почувствовал что-то неладное.
- Что там, - тревожно спросил Петрушевский.
- Это засада! - крикнул Виктор.
- Тихо, ребята! -  крикнул на них Зарубин. – Приготовьте гранаты и оружие! Все вместе по моей команде выпрыгиваем по двое по обе стороны машины, а там будем действовать по обстановке…
Машина подъехала и остановилась в нескольких десятках метров от повозки.  У Петрушевского  с шофером было по автомату, а свой пистолет он отдал Виктору. У Зарубина был пистолет и еще  он взял  у шофера гранату. Когда  машина остановилась, они, не дожидаясь  выстрелов, кинулись из нее в рассыпную и залегли у обочины дороги в канаве.  И тут по ним ударили очередями из автоматов и винтовок.
- Точно, это бандюги, бьют из  немецкого «Шмайсера». У нашего ППШа дробь выстрелов чаще, - сказал  Виктор Зарубину.
- Да, кажется мы влипли, сынок, - обернулся к нему лицом полковник. – Ну ничего, ведь нам не привыкать. Смотри, экономь патроны и стреляй только наверняка, иначе возьмут живьем и ремней из кожи наделают.
- Я знаю их, товарищ полковник, не раз уже с ними сталкивались, - ответил Виктор.
- Ну вот и хорошо. Я рад, что со мной рядом находятся надежные боевые товарищи, - улыбнулся ему Зарубин. - Будем держаться друг друга.  Вон, видишь  бугорок с кустами? Оттуда и стреляют. Но они неудачно выбрали позицию – лощина, а сзади возвышенность… Петрушевский! – крикнул он лейтенанту. - Давай втроем с автоматами двинемся в обход, а Жигунов пусть здесь с пистолетом и гранатой останется у машины.
- Есть, товарищ полковник, - ответил лейтенант.
- Жигунов, а ты посматривай тут на дорогу слева, чтобы они с обратной стороны дороги тебя не обошли, понял? – крикнул ему Зарубин и пополз с гранатой направо, вслед за Петрушевским, в обход стрелявшим из засады бандитам.
Виктор, оставленный в одиночестве охранять машину с одной гранатой и пистолетом в руке, и без поддержки ребят,  чувствовал себя  не очень хорошо: нужно было глядеть во все стороны, чтобы бандиты вокруг не обошли и слева, и с тыла, и спереди… Он зарылся в снег, а шапку, чтобы она его не демаскировала, тоже вывалял в снегу и затих в ожидании внезапного нападения.
Машина стояла посреди дороги с распахнутыми во всю ширь  дверцами, и со стороны было видно, что в ней никого нет.  И, наверно, бандиты тоже поддались на эту простую иллюзию. Они подумали, что ехавшие, услышав  выстрелы, испугались и, бросив машину, разбежались  в разные стороны. Через некоторое время Виктор из своего укрытия в снегу заметил как зашевелились  кусты слева, и показалась одна, две, потом три головы… Сначала осторожно, потом, видя, что по ним никто не стреляет, из кустов вылезли трое человек с винтовками и автоматами, и перебежками направились к машине. Они шли осторожно, каким-то треугольником и Виктор подумал: «У меня только одна граната, из пистолета выстрелить я уже не успею – левая рука забинтована. Поэтому, мне нужно бросить гранату так, чтобы попасть в  центр треугольника, только тогда я сумею поразить этой гранатой троих бандитов». Сердце у него яростно забилось. «Ах, гады! Вы хотите моей смерти и легкой победы. Но сибиряки так просто не сдаются. Они идут на «зверя» и убивают его».
Когда до бандитов осталось  всего шагов десять, он выхватил зубами у гранаты  кольцо и, опустив рычаг предохранителя, встал и бросил ее прямо в центр  между надвигающимися на него бандитами. Ему казалось, что делает он это очень медленно и что его сейчас же снимут очередью из автомата, хотя все происходящее свершилось довольно быстро. Он внезапно вскочил, бросил гранату и лишь падая увидел их перекошенные злобой или страхом лица и направленные прямо на него в упор стволы автоматов, но выстрелов он уже не слышал, а лишь грохнул взрыв и на него обрушился поток комьев земли, снега, камней и сизого дыма. От взрыва в ушах что-то «дзынькнуло», на секунду отключая сознание, и наступила тишина…
Вдали, там, куда уползли лейтенанта, шофер и полковник Зарубин, тоже грохнули два взрыва, и стрельба прекратилась.  Виктор чуть отполз от места своего падения по канаве и выглянул… На дороге образовалась воронка от взрыва, рядом лежал один бандит, а другой оттаскивал  к лошади с повозкой своего раненного товарища. Виктор решил не преследовать бандита. Как сибиряк, он знал главное правило охотников: быть незаметным и скрытно выслеживать добычу.  Он так и сделал, ведь рядом могли лежать и ждать его появления еще кто-нибудь из напавшей на них банды.  Но видно их  здесь было всего только  трое, остальные засели на пригорке за кустами.  Тот бандит, который нес к повозке раненного, бросил  его на возок,  вскочил в него и погнал лошадь со всей лютой мощью испуганного зверя.
А Виктор лежал и ждал товарищей. Болела раненная рука и ему как-то не верилось, что в этой схватке с  тремя отъявленными головорезами он победил и остался жив.  Наступившая тишина тревожила его. Он боялся за своих товарищей: «А вдруг их всех там перебили, и я остался здесь один среди лесов в этих бандитских местах, без оружия и лошади», - думал он, тоскливо прислушиваясь к любым шорохам.
Через   несколько минут он услышал шуршание и хруст снега, а потом голос полковника Зарубина:
- Эй, Жигунов, ты жив? Отзовись!
Виктор поднялся и радостно заорал:
- Здесь я, товарищ полковник, здесь, и жив, и здоров!
Зарубин поднялся и  вместе с Петрушевским и сержантом подошли к Виктору.  Зарубин, посмотрев на воронку и лежащего бандита, присвистнул:
- Да ты тут, парень, порядком наворотил. Вон какого верзилу уложил.
Затем, с опаской, держа пистолет наготове, Зарубин подошел бандиту и, пнув его ногой, убедился, что тот мертв, велел сержанту обшарить его карманы и сумку, и забрать фотографии и документы. А, прочитав документы, он сказал:
- Ну, что ж, пусть хоть это послужит мне каким-то утешением за то, что я упустил Лютаса. Поехали, товарищи! В ближайшем населенном пункте, в котором есть защитники, мы сообщим им, чтобы они забрали этих убитых бандитов.
Собрав взятое в схватке с бандитами оружие, он кинул его в  машину и сел в нее. Виктор с Петрушевским тоже поспешили занять свои места. Повозившись со стартером, шофер наконец-то завел мотор «Победы» и она медленно тронулась с места, объезжая оставшуюся после боя воронку от взорвавшейся на дороге гранаты.
От только что пережитого столкновения с бандитами, все в машине сидели и молчали. Наконец, Виктор нарушил молчание:
- Ну, а у вас как там? Все получилось? Достали вы тех бандитов, что стреляли  по нам с бугорка?
- Куда там, - откликнулся Зарубин, -  они стреляли, пока им  никто не угрожал. А как только я подполз и бросил гранату, а затем и Петрушевский, они драпанули как зайцы, бросив винтовку и свои подсумки. А вообще, ребята, вы молодцы, действовали по-боевому и особенно ты, Жигунов.  Только, благодаря вашим умелым и решительным действиям, мы их одолели.  Спасибо вам, сынки, за ваш умелый труд, - закончил Зарубин, с радостью пожимая руку каждого из них.
Виктор засмущался,  но ему было приятно слышать в свой адрес такие слова похвалы от боевого офицера. Он ехал в Вильнюс и думал: «Как там сейчас Реня? Встретимся ли мы еще с ней? А на память о ней  всего-то и осталась эта книжка, - взгрустнул он и нащупал в вещевом мешке небольшую, взятую им во время последнего посещения дома Рени, книжку по истории Литвы.  О литовских князьях и Великом Литовском княжестве, которое когда-то охватывало всю Южную Прибалтику, часть западных земель  России и Белоруссии, в том числе и Смоленск, во главе  которого стоял Великий князь Витаут. «Надо будет почаще читать по-литовски. В госпитале  делать будет нечего, вот и буду штудировать литовский язык и историю.  К тому же, после лечения есть возможность  посетить  исторические музеи и художественную галерею в Вильнюсе». Он открыл   вещмешок, достал книгу и раскрыл ее. На корочке обложки с обратной стороны книги было написано рукой Рени на русском языке: «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром… 10-А гимназии… Моя личная вещь… Рената Баронаускайте».
Из-за этой надписи Виктор и взял учебник истории. На нем были написаны знакомым почерком ее имя, мысли и чувства…
В Вильнюс они прибыли уже вечером и Зарубин предложил:
- Жигунов, сегодня ты переночуешь у меня на квартире, а завтра я тебя уже оформлю в госпиталь. Поехали ко мне! – приказал он шоферу, и они помчались по вечернему тихому Вильнюсу.
На квартире у Зарубина Виктор спал на мягком диване. Он пол ночи крутился и никак не мог уснуть на новом месте.  В памяти мелькали эпизоды недавней схватки с бандитами.  Эмоции никак не хотели отпускать его тело и душу. И лишь под утро он забылся и уснул, наконец, крепким сном.
 Утром рано Зарубин разбудил и поднял его со словами:
- Вставай, Жигунов, тебя ждут  великие дела. И в первую очередь наши эскулапы. Давай, давай, поднимайся! На улице нас ждет машина.
 Они оделись и вышли из квартиры на улицу. А когда выходили, Виктор увидел как  рядом остановилась молодая женщина. Он глянул и узнал ее:
- Яня, это ты?
- Виктор, какими судьбами, здесь, в Вильнюсе?
- Да вот бандиты продырявили, еду лечиться в госпиталь. Жаль, некогда с тобой и поговорить.
- Ничего, Виктор, я приду к тебе в госпиталь, мы скоро встретимся! – крикнула она ему  вдогонку.
Зарубин на своей машине отвез Виктора в госпиталь. Его тут же принял главный врач хирургического отделения. После обследования раны он покачал головой и сказал:
- Придется вам, молодой человек, у нас немного задержаться. Рана у вас хоть и не опасная, но инфицированная и открылось кровотечение. Когда вы получили пулевое ранение?
- Первого числа, - ответил Виктор.
- А сейчас уже третье. Где же вы все это время находились? – спросил сурово врач. – Наверно не хотели ехать, думали все обойдется и все заживет само собой?
- Нет, доктор, просто я живу очень далеко отсюда. А дороги сейчас плохие. Было очень трудно добираться до города Вильнюса.
- А кто вас сюда привез?
- Полковник Зарубин, - ответил Виктор.
- Хорошо. Мне нужно поговорить с полковником. Посидите здесь  немного, - сказал хирург и вышел.
Зарубин сидел и ждал  результатов  обследования  в коридоре приемного отделения.  Увидев выходящего  из кабинета доктора, он встал и подошел  к нему. Они представились друг другу.
- Ну и как мой подчиненный?  - спросил  Зарубин у хирурга.
- Мы его положим в стационар и будем лечить…
- И надолго?
- Не меньше месяца. Рана запущена и кровоточит.  Как будто после первого он получил и повторное повреждение, - сказал врач.
- Да, это так и было. Кстати, забыл вам представить род нашей деятельности: полковник госбезопасности Зарубин. Я попрошу вас, товарищ военврач,  позаботиться о моем подчиненном.  Это геройский парень.  И сегодня днем, уже по дороге сюда, мы  попали с ним  в такую переделку с бандитами, которую   многие могли  бы и не выдержать.  А он, раненный и с одной рукой выстоял и остался жив… Как уж тут уберечь руку… Так что,  товарищ хирург,  прошу вас создать хорошие условия для его быстрейшего выздоровления. По роду нашей деятельности он скоро нам будет очень нужен. Я буду интересоваться и навещать его.
- Ясно, товарищ полковник, я постараюсь выполнить вашу просьбу. Создадим  все необходимые условия, - заверил Зарубина военврач.
- Ну хорошо, тогда я с ним попрощаюсь и пойду, - сказал полковник.
- Прошу вас в кабинет, полковник, заходите, а я, тем временем,  пойду и дам  распоряжение:  в какую  палату его поместить.
Зарубин зашел в кабинет  со словами к Виктору:
- Ну вот, Жигунов, оставайся здесь – лечись!  И выздоравливай скорее, а я тебя буду навещать. Возможно, скоро ты нам понадобишься. Скажу тебе, ты мне дал хорошую идею  по операции с Лютасом. Знаешь, Виктор, у  меня такое предчувствие, что он тебя так просто не оставит, и мы это используем.
- Товарищ полковник, а что эта девушка, которая  утром вышла из вашего подъезда, она что, живет в вашем доме? – спросил его вдруг Виктор.
- Да это мои соседи! Молодая семья – он лейтенант милиции, а она… А что, Жигунов? Она тебе уже понравилась? А как же Реня? Ай, ай, ай! Товарищ, боец!
- Да нет, товарищ полковник, это Яня - бывшая моя подруга. Она жила в Алунте и мы с ней встречались. Потом расстались. Она вышла замуж и уехала в Вильнюс. Так что, с ней у меня все в прошлом, - сказал Виктор. – Я вас просто  попрошу, если вы увидите ее, то сообщите ей мои координаты.  Она обещала меня навестить. А то ведь здесь, я чувствую, меня ожидает такая скука  - лежать и смотреть на все эти коляски и костыли.  Расскажите ей, где я нахожусь, а палату пусть она узнает сама.
- Хорошо, хорошо,  я передам ей твою просьбу. Ну давай, выздоравливай, поправляйся, - пожал ему руку Зарубин. – Если что будет нужно - говори, мы тебе все достанем, - сказал он Виктору, выходя  из кабинета.
Через день, вечером, встретив Яню у подъезда своего дома, Зарубин передал ей просьбу Виктора навестить его в госпитале. Яня обрадовалась и пообещала, что как только у нее появится свободное время она непременно навестит Виктора.
- Я ему принесу кое-какую литературу по нашей истории и языку.  Я ведь поступила и учусь на историческом факультете Вильнюсского государственного университета, а Виктор любит историю, - сказала она Зарубину.  – А я уже так соскучилась по Алунте. И как приятно встретить, вдруг, знакомое лицо оттуда, из города моего детства, поговорить, вспомнить о том как мы встречались, гуляли, дружили. Узнать, что изменилось там, на моей родине.
- Да, Янечка, обязательно сходите и поговорите с Виктором. Я вижу, вам здесь в Вильнюсе не хватает радости любимых мест, которую мы впитываем еще с раннего детства, и о которой потом мечтаем всю  жизнь. Так что, пойдите  к нему, Яня. Вам есть о чем поговорить и вспомнить. Всего хорошего и приятной вам встречи, - сказал Зарубин, прощаясь с ней. 
Яня кивнула ему на прощанье головой и пошла домой, поглощенная мыслью о встрече с Виктором, и радостными воспоминаниями о прошлом. «Конечно, у нее было мало свободного времени: она работала в библиотеке и училась на заочном отделении Государственного университета, но она все же найдет время  встретиться с Виктором», - думала она, входя в свою квартиру.
Мужа как обычно не было дома, он допоздна пропадал на службе и Яня, сняв одежду и надев тапочки,  начала убирать и готовить ужин.  Закончив с домашними делами, она начала  просматривать литературу, которую  хотела дать почитать Виктору. Нашла пару книг на русском и литовском языках: по истории и грамматике, и решила, что именно завтра и пойдет в госпиталь к Виктору.  Потом, лежа на диване, вспомнила об их былых встречах в Алунте, об их беседах, о той дружбе, которая как мечта  грела  ее сердце все последующие дни жизни в городе Вильнюсе…
Виктор лежал на койке в отдельной, рассчитанной на двух человек, палате. Военврач, как и обещал Зарубину, выполнил его просьбу. Опасаясь чем-нибудь не угодить полковнику из  органов государственной безопасности, он поместил  Виктора в тихую двухкоечную палату, где можно было  отдохнуть и хорошо подлечиться даже без процедур и лекарств.  Захватив с собой альбом и карандаш с резинкой, Виктор выходил в коридор и рисовал карандашом портреты молодых медсестер и дежурных врачей, которые задерживались за столиком и попадали в его поле зрения, а потом дарил их удивленным и хохочущим сестричкам.  И через несколько дней его уже знал весь медперсонал хирургического отделения госпиталя. И красивые медсестрички из других  отделений специально прибегали посмотреть на молоденького художника, изображавшего так красиво и с юмором их «товарищей» по работе.
Время шло к вечеру, его напарник по палате только что вышел, а затем  быстро заскочил в палату и крикнул Виктору:
- Жигунов! К тебе посетители!
Виктор встал с койки и увидел за его  спиной   в дверях палаты  Яню… Пал Палыч, так звали его напарника, со словами: «Ну, я пошел», сразу же  поспешил удалиться, чтобы дать им возможность естественно выразить друг другу  свои искренние чувства…
Виктор кинулся к Яне в порыве не скрываемой радости:
- О, Яня! Какая неожиданность! Как здорово, что ты пришла. Я так рад тебя видеть. Проходи сюда.
И, усадив ее на стул возле кровати, сказал:
- Если ты пришла - значит, не забыла еще нашу дружбу?
- Ну что ты, Виктор, разве можно забыть  то прекрасное и мимолетное, что присутствовало почти во всех наших  алунтских встречах. Я помню эти мгновения до мельчайших подробностей, - призналась Яня.
- Да, да, я тоже помню  наши встречи, разговоры, наши чувства… Мне тогда было так хорошо с тобой…
- Мне тоже, Виктор, - еле слышно прошептала Яня. И я потом часто жалела, что уехала из Алунты. Но, что поделаешь,  такова наша жизнь. Человек предполагает, а Бог располагает и назначает ту судьбу, какую мы и заслуживаем… за все наши прошлые и нынешние грехи…
- Ну, а как ты здесь живешь? – спросил Виктор. – Не хочешь ли вернуться назад в Алунту?
- Хочу, но, к сожалению, это сделать уже невозможно. Разве можно вернуться в прошлое. Там уже нет моих родственников, моей мамы, моего папы, моих подруг, да и меня прежней там тоже нет. Меня там уже никто не ждет…
- Яня, что с тобой? Как ты печально об этом говоришь…
- А, Виктор, хватит об этом. Все уже ушло. И любовь прошла. Ворошить прошлое. Давай лучше жить настоящим. Помнишь, ты говорил, что хочешь изучать литовский язык и историю?
- Ах да, но я плохо понимаю по-литовски. Помню, когда ехали с отцом в Ригу, я попытался познакомиться и поговорить по-литовски с одной из девушек, которые ехали с нами в вагоне. Я спросил ее, куда она едет всместе с подругами.  И так спросил, что потом весь вагон хохотал полчаса после моего вопроса, а девушки визжали как поросятки.
Яня, улыбнувшись, спросила его:
- А как ты им это сказал, расскажи мне. Может, и я посмеюсь вместе с тобой.
- Ой, Яня, мне как-то неловко тебе об этом говорить… Ну, у одной из них я спросил: «Девушка, вы куда едете?». Я знал, что по-литовски «девушка» - это «мяргяле», «едешь» - это «важёи», а «куда» - это «кур», «ты» - это «ту».  Но, когда  я это сказал все вместе, то получилось: «Мягряле ту кур ва важёи?». И все попадали со смеху.
И Виктор сам вдруг засмеялся, видя, как схватилась за живот строгая Яня.
- Ну, Виктор… Ну, негодник… Неужели, ты так и не понял, что тогда вежливо и как бы невинно обругал эту молодую славную девушку? У тебя получилось вот как, если перевести на русский: «Девушка, ты, курва, куда едешь-то?». Вот поэтому и смеялся весь вагон. Нужно было сказать: «Мяргяле, кур ту  важёи?» и не добавлять к слову «кур» еще и «ва».
- Теперь ты знаешь, какой у меня литовский, - сказал, виновато улыбаясь, Виктор.
- Ну, ничего, за этот месяц я тебя немножко «натаскаю». Вот, я тебе на первое время принесла немного литературы, - она протянула ему две книжки. – По нашей истории, на русском. И грамматика, для изучения литовского языка.
- Спасибо, - обрадовался Виктор, - теперь будет, что читать долгими вечерами.
- А я ведь тоже  поступила и учусь  заочно  в университете на историческом. Так что для меня это будет хорошей практикой: поучить тебя нашей истории и грамматике, чтобы ты  больше не ругался  так неуклюже  - по-литовски, - улыбнулась она  Виктору.  А потом сказала:
- Знаешь, ты меня сейчас так рассмешил… Я словно бы вновь окунулась в ту пору - свое алунтское детство. Мне тогда нравились сказки.  Я любила читать про рыцарей… Кстати, вот выздоровеешь и пока ты здесь в Вильнюсе, я поведу тебя по музеям и разным памятным местам. Сходим в Картинную галерею, взойдем на башню «Гедимина Пилис». Это все наша история. Хочешь я  тебе  сейчас   почитаю?
- Хорошо! Мне очень приятно получить  первый урок по истории от будущего педагога, - сказал Виктор.
- Ну, тогда слушай. Первые государственные объединения – княжества сформировались в Литве в десятом – тринадцатом веках. А римский историк Корнелий Тацит пишет, что предки литовцев были трудолюбивыми земледельцами и занимались сбором янтаря на побережье Балтийского моря, а вообще-то Литва и литовцы в письменных источниках впервые упоминаются еще в 1009 году.
На территории Литвы образовалось несколько княжеств. Между князьями этих княжеств не утихали распри. Они были разобщены и постоянно вели борьбу между собой за верховенствующую власть. Кроме этого всенародного бедствия на литовские земли ежегодно совершали свои грабительские набеги немецкие рыцари – крестоносцы. В чем тут было дело?  А дело было в том, что к тому времени почти везде в Европе все государства уже приняли христианство, а вот в прибалтийских государствах  главной религией была языческая вера, вера в различных богов Природы.  В частности, в  Перкунаса – бога грома.  Пользуясь этим, Папа римский дал согласие и даже поощрял нападение  немецких рыцарей на литовские земли. Под лозунгом  распространения христианства, рыцари-крестоносцы и совершали свои  опустошительные  грабительские войны.  Литва находилась зажатой, как бы,  в тисках между двумя рыцарскими орденами.  На севере, на территории нынешней Латвии обосновался духовно-рыцарский орден «Братства воинов Христовых», иначе называемый Орденом меченосцев, позже – Ливонским, и там «меченосцы», захватив окрестные земли, построили  свою крепость и город Ригу, в устье реки Западная Двина. В основном, туда прибывали рыцари  из всех стран Европы, чтобы служить в войске воинственного ордена. Из таких, например, как  Швеция, Англия, Дания и других.
На западе Литвы, на границе с Пруссией, захватив литовскую и прусскую территории, укрепился другой орден агрессивных немецких монахов – «Девы Марии», называемый еще орденом крестоносцев, или Тевтонским орденом. Он перебрался туда после крестовых походов из Палестины. Вот эти два ордена в течение двух  столетий постоянно нападали на литовские земли, стремясь покорить всю Прибалтику.
В 1236 году под Сауле (Солнце), ныне Шауляй, литовцы дали отпор Ордену меченосцев. В битве рыцари меченосцы были разгромлены наголову, погиб даже их магистр.
В середине тринадцатого века князь Миндаугас подчинил остальных литовских князей и в 1240 году объявил себя великим князем. Так было создано Великое княжество Литовское, представлявшее собой единое феодальное государство.
После крупного  поражения меченосцев оба рыцарских ордена объединились. А их владения по-прежнему разделяли литовские земли, вот поэтому они и решили во что бы то ни стало завоевать их.
В 1252 году они захватили  город Клайпеду. Особенно крупный  крестовый поход, объявленный Папой, орден совершил в 1256 году, призвав на помощь рыцарей из Франции и Англии. Крестоносцы опустошили Жемайтию, но укрепиться здесь им не удалось.
В 1260 году снова был предпринят  крестовый поход, в котором приняли участие воины Дании, Швеции и других стран Европы, а также насильно обращенные на сторону крестоносцев местные жители. Вся Литва поднялась против чужеземных захватчиков. На помощь литовцам пришли русские воины. И тринадцатого июля у озера Дурбе враг был встречен, и произошла ожесточенная битва. Эстонские и куртские воины, насильно пригнанные рыцарями, перешли на сторону литовцев и напали на крестоносцев с тыла.  По свидетельству ливонской «Рифмованной хроники», «воинство язычников быстро вырубило христиан». Погибли и предводители крестоносцев.
- Боже мой, сколько войн на одну такую маленькую страну, как Литва, - воскликнул Виктор. – И словно вся Европа ополчилась против литовцев из-за того, что у них была иная вера. Вот оно - истинное лицо хваленой Европы, в том числе, и Папы римского, который огнем и мечем утверждал  христианство в Прибалтике.  Какая жестокость, какое варварство, какая ложь… И наглое извращение христианства. Еще Иисус Христос говорил: «Возлюби ближнего, как самого себя…». Ведь христианство – это любовь…
- Вот поэтому-то  литовцы так долго и не желали принимать христианство, считая его религией рыцарей-захватчиков и чужеземцев, - сказала Яня.
- А что  же было дальше? – спросил Виктор.
- А дальше в Литве было много князей, кстати, два с таким же именем как и у тебя: один – Витянис, а другой Витаутас, - засмеялась Яня.
- Ну да! Это мне льстит, - тоже улыбнулся Виктор. – Князь Виктор Алунтский! Звучит, а?
- Звучит, и еще как, - захохотала Яня, а с ней  и Виктор.
- И когда же  они правили? – снова заинтересовался Виктор.
- В 1263 году литовские князья, недовольные правлением Миндаугаса, убили его. И тут власть начала переходить из одних рук в другие, пока с 1295 по 1316 годы Литвой не стал править Витянис, во время княжения которого и было закончено объединение в одно единое государство всех литовских земель. После Витяниса верховная власть перешла к  его брату Гедиминасу (1316-1341). С тех пор власть великого князя начала передаваться по наследству. При  Гедиминасе столицей Литвы  в 1323 году стал Вильнюс.
- Кстати,  как память о Гедиминасе, в Вильнюсе до сих пор стоит средневековая башня «Гедимина Пилис», я потом тебе ее покажу, - сказал Яня. - Но литовцам пришлось не только постоянно вести битвы с крестоносцами, но и обороняться от Золотой Орды.  В 1363 году был положен конец набегам ордынцев – у Синих вод, на территории Киевской Руси  войско сыновей Гедиминаса: Альгирдаса и Кястутиса разгромило ордынцев.
После смерти Альгирдаса начались внутренние междоусобицы.  Его сын, Йогайло, став великим князем, убил своего дядю Кястутиса, который был его серьезным соперником в борьбе за власть. Но сын Кястутиса, Витаутас, не собирался уступать. И только лишь после того как в 1392 году Йогайло стал королем Польши, женившись на   наследнице трона Ядвиге, а титул Великого князя достался  Витаутасу, двоюродные братья пришли к соглашению.
На соседних русских землях в Новгороде во время Миндаугаса тогда был князь Александр Невский, который в 1242 году в апреле на льду Чудского озера разгромил  войско немецких рыцарей – крестоносцев.  И я заметила, - сказала Яня, - что само нашествие рыцарей на Русь, и Ледовое побоище, и Великая Отечественная война, и Сталинградская битва, в которой  немецкие войска получили полное сокрушительное поражение от советских войск, произошло ровно через семьсот лет.
- Это как мистика какая-то, - продолжала Яня. – Там провалились под лет Чудского озера, а в наши годы замерзли зимой в снегах у Волги под Сталинградом.
- Да, в этом что-то есть,  - удивился Виктор, - тоже нашествие и побоище, только на Волге и в более грандиозных масштабах.
- Ну ладно, продолжим нашу историю, - сказала Яня. – Ты мне скажи, ты еще не устал?
- Наоборот, я весь внимание! Столько интересной информации ты мне сегодня сообщила, - ответил Виктор, - продолжай дальше!
- А дальше уже, во второй половине четырнадцатого века литовцам стало особенно трудно отражать постоянные нападения крестоносцев, немецкие рыцари непосредственно угрожали и Польше. Польские  дворяне понимали, что им выгодно сближение с Литвой.  Они и предложили  двоюродному брату Витаутаса, Йогайло, жениться на наследнице польского трона, Ядвиге.
Став королем Польши, Йогайло в 1387 году прибыл со множеством польских дворян и ксендзов в Литву, чтобы обратить местных жителей в христианство. Первыми крещение приняли  дворяне, так как это гарантировало им получение в собственность земель и различные привилегии. В свою очередь, дворяне заставили принять христианскую веру и крестьян.
Крещение Литвы и ее союз с Польшей явились ощутимым ударом по крестоносцам: они лишились основного мотива для оправдания своих грабительских  целей, но, тем не менее,  войны не прекратились.  Под властью крестоносцев оставались Жемайтия и Занеманье (левобережье Нямунаса), которые Витаутас, стремясь укрепиться на востоке, признал за орденом. Но народ не мог согласиться с этим и вел борьбу с крестоносцами. В 1409 году началось массовое восстание жемайтов против ордена, которое было поддержано и Витаутасом.  Крестоносцы были изгнаны  из Жемайтии, но не могли  смириться с потерей  этих земель.  В 1410 году в битве под Грюнвальдом (по-литовски  - Жальгирис), польские и литовские войска с помощью чешских, татарских и русских полков окончательно разгромили крестоносцев.
Эта битва началась так. На левом фланге союзных войск находилась польская армия Йогайло, на правом литовская армия Витаутаса, а посередине между этими двумя армиями находились русские смоленские полки.  Крестоносцы нанесли мощные удары по флангам и начали теснить воинов Витаутаса. Его  войны, не выдержав такого сильного удара, начали отступать. Своим ударом по левому флангу рыцари сковали Польскую армию Йогайло, не давая ей  передохнуть и подтянуть резервы. Но в этот момент помогли  смоленские полки русских. Они рубились ожесточенно и не позволили немцам пройти сквозь  свои позиции, они выстояли. А к этому времени подоспели резервы союзных войск и к тому же воины Витаутаса  вернулись и ударили по рыцарям. Войска Ордена были разгромлены и бежали. Однако противоречия  между   Йогайло и Витаутасом не позволили окончательно добить  Орден.  В 1411 году был заключен с Орденом  мир, по которому Литве и Польше  возвращались захваченные у них рыцарями земли, а соглашение между Йогайло и Витаутасом подтвердило зависимость Литвы от Польши, укрепив права феодалов – католиков в Литве. 
При Великом князе теперь стоял постоянный орган феодальной  знати -  рада панов, и стали созываться шляхетские сеймы.  В 1569  году в Люблине была заключена уния, согласно которой Великое княжество Литовское и Королевство польское были объединены в одно государство – Речь Посполитую, с одним королем и сенатом, с единой денежной системой. Литовские дворяне со временем полностью утратили  самостоятельность.
В конце шестнадцатого века Речь Посполитая вела войну со Швецией, а в начале семнадцатого века начался затяжной, продолжавшийся почти три десятилетия, вооруженный конфликт с Россией из-за принадлежавших ей земель, а позже – за украинские территории, раннее завоеванные литовскими феодалами. Только в 1667 году был заключен мир, и Речь Посполитая подписала договор с  Россией, согласно которому к России отошли часть Украины и русские земли за Смоленском. 
В результате войн и вооруженных конфликтов литовские города и деревни пришли в упадок: их опустошали не только чужеземные пришельцы, но и свои солдаты, которые, не получая платы из пустой казны, стали грабить жителей. В городах замерла торговля и ремесла. По всей Литве свирепствовала чума и голод. Бедствия народа усугубила начавшаяся в 1700 году при Петре Первом Северная война между Россией и Швецией из-за Прибалтики.  Литва выступала на стороне России. 
Война продолжалась  почти десять лет. Только  в   1709 году, когда русская армия разгромила шведов под Полтавой, шведские войска были выброшены из Литвы. Речь Посполитая  уже настолько ослабла, что в 1772 году Россия, Пруссия и Австрия, договорившись между собой, поделили большую ее часть. В 1794 году в Польше началось восстание против захватчиков под предводительством Тадеуша Костюшки.  Вскоре восстание перекинулось в Литву. Во главе его встал  полковник Йокубас  Ясинскис. Царская армия подавила восстание.
В 1795 году произошел окончательный раздел Речи Посполитой, и она  перестала существовать.  Территория Литвы до Нямунаса была присоединена к России, а литовские земли, находящиеся на левом берегу Нямунаса, были заняты Пруссией и со временем также вошли в Российскую  империю.
- Ты знаешь, Яня, история – это великое дело… Вот ты мне сейчас прочитала лекцию и у меня как бы открылись глаза… Я стал смотреть на все окружающие меня вещи совсем по-другому – со смыслом. И все окружающее  для меня  приобрело  историческую ценность, значимость, - сказал Виктор. – Какие красивые здесь места, и много старинных замков, какие интересные легенды есть у литовского народа.
- Да, ты прав, богат на красоту природы и старину истории наш край. Вот хотя бы такая маленькая легенда. На границе Литвы и Белоруссии Нямунас замедляет свое течение. Здесь раскинулась живописная долина, оставленная этой рекой, изменившей свое русло.  Легенда повествует, что в далекие времена тут находился богатый город Райгардас (Райский город). Его жителей боги жестоко покарали: город провалился под землю. И некоторые люди еще до сих пор верят, что там, будто бы по воскресеньям иногда слышен перезвон церковных колоколов. А в пяти километрах от курорта Друскининкай, на левом берегу находится курорт Бирштонас, прославившийся своими минеральными водами.
Когда-то по этим местам вдоль берегов Нямунаса в Литву двигались крестоносцы; здесь же в 1812 году через Нямунас (Неман), начиная поход на Россию, переправлялась армия Наполеона.
-  А растительность какая здесь у нас, - воскликнула Яня. – Например,  в Восточной Литве памятником природы является Стельмужский дуб, который растет в окрестностях Зарасай. Ученые считают, что ему около дух тысяч лет. Представляешь, он появился на свет еще в те времена, когда на земле родился и  жил сам Иисус Христос.  Окружность ствола  его равна восьми с половиной метров. Это старейший дуб не только в Литве, но и в Европе.  А в Пунянском бору, который находится в Пренайском районе, растет  самая большая в Литве ель: высота ее сорок два метра. Ну ладно, это далеко, а вот рядом – наш город Вильнюс. Ему уже более шестисот двадцати лет.  Историки  пишут, что здесь раньше было  крупное поселение.
В 1325 году великий литовский князь Гедиминас, живший в то время в Тракай, приехал на охоту со своей свитой в густые леса на берегу  Нярис. Он устроился на ночлег на высоком холме, туда, где в Нярис впадает Вильня.  Ночью ему приснилось, что на горе появился железный волк, его вой разносился далеко окрест. Верховный жрец Лиздейка так истолковал сон: боги велят  Гедиминасу основать здесь город, который  будет непобедим  и слава о нем разнесется по свету.  Многое довелось  увидеть городу за его долгую историю.  На него часто нападали крестоносцы, но им ни разу так и не довелось ворваться в замок. С давних  времен Вильнюс  известен как центр просвещения и науки. Возраст Вильнюсского государственного университета исчисляется с 1579 года. В южной части города пламенеют крыши старинных зданий. Это архитектурные памятники. Среди этих памятников выделяется шедевр  готики шестнадцатого века – грациозный костел Анны, самая красивая готическая постройка в Литве. Легкость линий, устремленные ввысь шпили, игра света и теней.  Богатая  орнаментика фасада никого не оставляет быть равнодушным. Наполеон, наступавший со своими войсками в 1812 году на Россию, останавливался в Вильнюсе. Рассказывают, что, увидев этот котел, он сказал, что если бы он мог, то на ладони перенес бы его в Париж. Рядом находится Бернардинский костел, составляющий с костелом Анны единый ансамбль.  Тут же – примыкающие к костелам здания бывшего монастыря, в которых сейчас разместился художественный институт.
У подножья Замковой горы раскинулась площадь Гедиминаса, на которой высится еще одно творение известного архитектора Стуоки-Гуцявичуса, бывший кафедральный собор, где сейчас разместилась картинная галерея.  Здесь хранится много произведений литовских и западноевропейских  художников прошлого. 
- Тебе, как художнику, нужно обязательно побывать там и познакомиться  с их полотнами. Вот давай, выздоравливай скорей  я тебя  туда и поведу, - сказала Яня Виктору. – Ну вот, а дальше немного истории.
Сразу же после начала первой мировой войны Литва стала ареной военных действий. Осенью 1915 года германские войска заняли Литву, и в крае был введен жестокий оккупационный режим. Кайзеровские власти обложили жителей непосильными налогами, промышленность была свернута, так как сырье и оборудование вывозилось  в Германию, туда же на принудительные работы отправлялись и люди. В Литве, особенно в городах, начался голод, вспыхнули эпидемии. Народные массы Литвы с оружием в руках оказывали сопротивление захватчикам.  В феврале 1917 года в России началась революция, а в апреле 1917 года в Петрограде  стала выходить газета «Теса» («Правда»), одним из организаторов которой был поэт Юлюс Янонис. Воодушевленные  победой революции в России, литовские трудящиеся активизировали борьбу против немецких оккупантов. Начали создаваться вооруженные партизанские отряды «лесных братьев».
Напуганные пролетарской  революцией в России, немецкие оккупанты, потеряв надежду выиграть войну, стремились укрепить свои позиции  в Литве с помощью местной буржуазии. В сентябре 1917 года была создана литовская Тариба (Летувас Тариба), председателем которой стал Антанас Сметона. В декабре этого же года Тариба приняла предательскую по отношению к  народу декларацию, провозгласив «вечные и неразрывные связи» Литвы с  Германией, и в 1918 году провозгласила и «акт независимости» Литвы. И в феврале 1918 года Тариба обратилась   к кайзеру  с просьбой признать Литву, согласно декларации 1917 года. Летом того же года Литва была объявлена монархией, а в короли Тариба пригласила родственника Кайзера, Вюртембергского принца Ураха, который должен был отныне именоваться Миндаугасом Вторым.
Польские  империалисты тоже вынашивали планы превращения Литвы в составную часть Польши.  Девятнадцатого апреля 1919 года польские войска  заняли Вильнюс и власть в Литве  надолго перешла в руки буржуазии, хотя   в 1920 году Вильнюс  был освобожден Красной Армией. 
Когда гитлеровская  Германия напала на Польшу, возникла прямая угроза  Советскому Союзу. В области, ранее захваченные Польшей: Западную Украину,  Белоруссию и Вильнюсский край, были введены части Красной Армии и Советский Союз предложил Литве подписать договор о взаимопомощи. Согласно этому договору, подписанному в 1939 году, Литве были возвращены Вильнюс и Вильнюсский край. А третьего августа 1940 года Литва вошла в состав СССР.
Двадцать второго июня 1941 года фашистская Германия напала на Советский Союз. В Литве, находящейся в непосредственной близости от Германии, с первых же часов войны развернулись военные действия. Части Советской Армии были вынуждены с боями отступить. В первую же неделю войны Литва была оккупирована гитлеровцами и было создано, так называемое,  «Временное правительство» Литвы. Оно стало усердно помогать насаждать и укреплять оккупационный режим немцев в Литве.
- Ну вот вкратце и вся история прошлой Литвы, а настоящая разворачивается у тебя перед глазами, и мы являемся ее непосредственными участниками, - закончила вдохновенно Яня. – Ну, как тебе моя лекция, понравилась? – спросила она Виктора. – На тройку я потяну?
- Еще как! На целых пять баллов! Ужас, сколько знаний, даже  в голове не укладывается. Буду теперь эту информацию переваривать всю неделю, - сказал Виктор. – Великая Литва была сильнее  России, владела украинскими землями и била: и крестоносцев, и  Золотую Орду… Да, литовцы среди прибалтов  единственный народ, который имеет  такую славную историю. Столько Великих князей. Ни у Латвии, ни у Эстонии не было такого государства…  и таких князей, которые владели территорией от Балтийского моря до  Черного.
В это время в палату заглянул Пал Палыч и извинился:
- Простите, что помешал вашему разговору. У меня уже  кончились процедуры… Вы уж извините, что я вторгаюсь…
- Нет, нет, - поднялась Яня. – Я уже ухожу… Пожалуйста, занимайтесь вашими делами.
Она улыбнулась Виктору.
- Ну, до свидания, «князь Витаутас», будь здоров и передавай привет своей алунтсткой  «свите».
- Постой, Яня… А как же… Ну ты же ведь обещала сводить меня в музей и к башне… И другие достопримечательности города показать.
- Так это  когда еще будет – через месяц! Если я выкрою время, то обязательно сходим. Но у  меня  на носу сессия: нужно экзамены сдавать. Ты уж не обижайся, я бы с удовольствием… Конечно, если удастся, то обязательно сходим. Но зимой это не так красиво выглядит. Приезжай к нам в Вильнюс летом. Вот тогда здесь красиво… Можно даже съездить и в Тракай.  Там ведь такой замок стоит… И прямо на воде. И сохранился еще со времен Гедиминаса… Ну ладно, до свидания! Всего вам хорошего. Выздоравливайте, - попрощалась Яня и, глянув на Виктора, улыбнулась. – Ну не расстраивайся так, Виктор, ведь мы еще встретимся с тобой. Как выйдешь из госпиталя, сообщи мне через полковника. Хорошо?  Мы ведь с ним соседи.
Виктор кивнул головой:
- Конечно, Яня, как только я выпишусь – сразу же к Зарубину,  и к тебе.
-  Смотри, не уезжай, не попрощавшись, - сказала она со значением. – Иначе, обижусь.
- Ладно, Янечка, я  обязательно тебе сообщу, - ответил Виктор. – Спасибо за то, что навестила меня… Он попрощался и проводил ее к выходу.
- Ну, Виктор, с тебя  «магарыч», - сказал Павел Павлович. – Я тебе такую бабу привел… а?  Не даром ведь она к тебе пожаловала… Так что, ставь бутылку.
- Да что ты, Пал Палкович! – сказал Виктор, намекая на то, что тот хромает и ходит с костылем. – Какая баба? Это просто хорошая знакомая. Она замужем…
- Тем более, за это нужно уже две бутылки ставить. Это же крутой роман! От везунец!  Угости хоть медицинским. Ха-ха-ха! – захохотал он.
- Да где я тебе возьму спирту-то? – спросил Виктор.
- У медсестричек, скажи, мол, день рождения. Шепни им, они нам мензурку и принесут. Ты же с них картины пишешь. Тем более, от ранения он хорошо помогает. Ну что, пойдешь просить?
- Ни за что! – сказал Виктор. – Пал Палыч, ты что, хочешь, чтобы нас с тобой отсюда вытурили и поселили в общую палату?
- Да нет, конечно. Но ты тогда глянь, что тебе твоя барышня принесла.
- Как что? Вот книги мне и принесла.
- А кроме книг? Еще что? В сумке… там что-то выпирает, сказал Пал Палыч. – От книг не поправишься. Виктор залез в сумку и извлек из нее бутылку «Кагора».
- О-о! А что это? – удивился он.
- Что, что? Лекарство для поправки здоровья… Я же чувствовал, что есть выпивка.
- Ну ты, Виктор, и счастливчик. Бог тебя талантом наградил, а судьба девками обеспечила. А мне вот только костыль достался. Ну, давай, разливай вино, что ли, пока здесь никого нет…
…А в это время полковник Зарубин в кабинете  начальника отдела госбезопасности  докладывал о происшествии в Антакщай генералу Березовскому. Тот только  покачал головой.
- Ну, Иван Савельевич, как же так, бандита от мужика не мог отличить, что ли?
- Да нет, товарищ генерал, так сложились обстоятельства, а Лютас хороший актер. К тому же праздник. Я был в отпуске. Ну вот и расслабился… Зато сейчас мы имеем все данные о Лютасе. И я его знаю в лицо…
- Тогда вам и карты в руки, - сказал генерал. – Как только потеплеет, езжайте в Алунту и приступайте к операции.  Обдумайте все хорошенько: свяжитесь с людьми, которые его знают и видели.  И все время держите его в поле зрения.  Изучите его почерк действий и повадки… Раз он актер, нужно разыграть с ним хороший спектакль, драму.  Если будет нужна помощь, мы вам поможем, но его нужно нейтрализовать и как можно быстрее.  Иван Савельевич, мы можем послать в алунтский гарнизон дополнительный контингент войск. Я думаю, гоняться за ним по всей округе бессмысленно: у него много осведомителей. Его нужно ловить одновременно в нескольких местах, и перекрыть  все пути отступления, а для этого нужны люди. Обдумайте эти предложения и дня через два-три доложите мне свои соображения и представьте мне свой план действий.
- Есть, товарищ генерал, - отчеканил полковник Зарубин и, отдав честь, вышел из кабинета. Выйдя от Березовского, он уже на ходу стал обдумывать свои дальнейшие действия. Итак: нужно создать оперативную группу, в которую  должны войти люди, знающие местность и людей, живущих на ней. То есть, в группу должны входить: Вагонис, капитан Будрин, Валентин Жигунов, Петр Бурцев и Жигунов Виктор. Возможно Реня откликнется и тогда Виктор Жигунов станет главным действующим лицом в этой подготавливаемой драме…


Накануне весны
 
 Прошло около двух недель после новогодних каникул, как Женька не появлялся в школе. На каникулах он простудился и заболел ангиной, и поэтому все это время находился дома. И теперь, впервые в новом году придя в свой класс, он безучастно и тихо сидел за своей партой, мечтая о чем-то своем…
Был урок русского языка, но Женька особенно не боялся, что его вдруг поднимут и заставят читать незнакомый текст по-русски, так как свой родной язык он знал хорошо и мог читать  без запинки, и без  подготовки. Молодая учительница Марите Мацилявичуте, их классный руководитель, всегда ставила его в пример всему классу. Она почти что на каждом уроке русского языка, когда литовские дети, читая, искажали произношение русских слов, поднимала его и говорила:
- А теперь мы все послушаем Жигунова и узнаем, как это звучит правильно по-русски…
Сосед Женьки по парте, Антанас,  еле-еле справляясь,  читал стихотворение Тютчева «Весенняя гроза», тупо ведя пальцем по строке раскрытого учебника. Женька прислушался к его чтению и фыркнул от смеха. За ним засмеялся и весь класс. Антанас читал:
- Лублю гражу я в начале мая…
По-литовски «гражои» - это красивая девушка. И у одиннадцатилетнего  Антанаса выходило:
- Люблю красотку в начале мая…
А Женька еще добавил:
- А в сентябре пойду с любой…
Класс грохнул  от смеха, а вместе с классом до слез смеялась и их молодая учительница Мацилявичуте. Как все одаренные чувственные дети, Женька был влюблен в свою симпатичную учительницу. И еще, наверно потому, что она больше внимания уделяла ему из-за постоянного отставания в учебе, связанного с его частыми ангинами.
 Еще перед уроками она, зайдя в класс и увидев Женьку, радостно спросила его:
- Жигунов, ты уже выздоровел?
- Да, - ответил Женька.
- Тогда мы рады видеть тебя в нашем классе… А как здоровье твоего брата?
- А он еще не вернулся из Вильнюса, - ответил Женька. – Но я надеюсь, что и у него все будет хорошо…
- Да, мы все ему этого желаем, - сказала искренне учительница и Женька готов был ее за это расцеловать. Он представлял, что красивая Марите – это его Айна из сказки «О северном олене»… И вот сейчас, на уроке, после словесной абракадабры Антанаса, она его подняла и, улыбаясь как обычно, сказала:
- Ну, а теперь нам  правильно, по-русски, прочитает это стихотворение Евгений Жигунов.  Все захлопали в ладоши и Женька, довольный, производимым на класс впечатлением, начал читать:

 Люблю грозу в начале мая,
 Когда весенний первый гром,
 Как бы резвяся и играя,
 Грохочет в небе голубом.

 Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые
И Солнце нити золотит…

- Довольно, Жигунов, хорошо, - сказала учительница. – А тебе самому нравится это стихотворение?
- Да! – ответил Женька. – Но мне больше этого нравится   стихотворение Лермонтова:

 Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом –
Что ищет он  в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?

- Прекрасно, Евгений, ты хорошо знаешь русский язык, только вот теперь после болезни тебе придется догонять наш класс по другим предметам, - сказала  она, сочувственно, - а ты, вон еще, какой бледненький и видно после болезни еще совсем не окреп.
- Ничего, пани учительница, я буду стараться учиться, чтобы встретиться с Дайной.
- Какой Дайной? – удивленно спросила учительница.
- Да это из моего сна и сказки «О северном олене». Мать мне рассказала сказку о девушке Айне, которая своим прекрасным пением возвратила любимого, а я потом видел во сне, что зимой через нашу Алунту проскакал золоторогий олень. Я ему во сне крикнул: «Олень, возьми меня с собой на Север, послушать прекрасные мелодии Айны!». А он мне ответил: «Как вырастешь, выучишься, тогда и приезжай к нам слушать мелодии прекрасной Дайны  - Песни –  так он переименовал ее во сне.
- Это замечательно, Жигунов, теперь у тебя есть мечта в жизни, и чтобы она осуществилась, ты должен хорошо учиться, и я тебе в этом помогу, - сказала учительница, коснувшись его плеча. – Еще Гедиминас увидел во сне железного волка и построил город Вильнюс, а ты построишь что-нибудь свое…
Женька был рад ее словам, но только  он никак не мог понять: откуда учительница узнала, что Виктор ранен и находится в госпитале.  «Откуда? – думал он, - ведь я ей об этом не говорил». Потом он махнул рукой: «А это все бабы разнесли свои сплетни по всей Алунте. Она наверное от них и услышала… Но она живет за Алунтой…».
После уроков он встретился со своим другом Ефимом и рассказал ему об этом. Ефим уверенно ему сказал:
- Да это бандитское радио разнесло… Здесь столько связников. Они  все о нас знают. Все за нами следят…
- Ты что, Ефим,  думаешь, что наша учительница тоже связничка?
- Нет, учительница, может, и не связничка, а вот хозяин дома, тот у кого она живет, может работать на бандитов, - ответил Ефим. – Это тот куркуль, усадьба которого находится сразу в трехстах метрах  от Алунты, за почтой. Там у него вишневый сад, а что еще в саду растет, я не знаю… Собак полно. Туда так просто не сунешься - за версту учуют. Но все-таки ты будь с нею поосторожней, не рассказывай в классе, что  творится у вас дома, - предостерег Женьку Ефим. – Ведь ваша семья явно у них на примете, потому что все ваши работают защитниками.
Женька запомнил совет друга, и теперь уж не делился так искренне в классе новостями, которые слышал от отца в стенах своего дома.
Зима шла на убыль. А в деловой жизни Алунты наступило какое-то затишье. Неожиданно Валентина Жигунова вызвали в Вильнюс, в оперативный отдел Министерства государственной безопасности.  Он ехал  туда и «ломал голову», зачем его вызвали в канцелярию.  Вспомнил свою прошлую  жизнь и то, как судьба занесла его, еще совсем молодого офицера, прямо с  фронта в МГБ сюда в Литву, в  этот городок.  Здесь было все по-другому, лучше чем там, на фронте.  Здесь каждый старался поздороваться  с офицером, пожать руку и улыбнуться, хотя в душе, возможно,  готов был всадить нож в спину. 
Валентин это сразу понял, когда с ним произошел один такой случай. Он уже демобилизовался из армии и поступил на службу в алунтский взвод защитников, хотя взвода, как такового,  еще не было. Его вызвали в райком и попросили создать и выучить в Алунте отряд из гражданских лиц, названных  впоследствии, взводом народных защитников.  Некоторые из взвода вообще никогда не держали в руках  даже охотничьего ружья.  А он в то время еще не был женат на Капитолине, и был свободен в использовании своего личного времени.  И вот однажды, днем,  подходит к нему заведующий производственным складом, а они были с ним знакомы еще с дня его приезда, и говорит:
- У меня сегодня день рождения, Володя, я тебя приглашаю  к себе домой, приходи. Гульнем «по-флотски» - будут и девочки, и другие «нужные» люди. Валентин согласился, ну как отказать имениннику, хотя потом и горько пожалел.
Валентин в то время был еще совсем молодым наивным офицером, парнем, который за четыре года войны отвык от балов и  гуляний, и который за все эти годы «окопной жизни» не видел никаких девчонок и женщин, конечно, он был соблазнен этим предложением.  Он был так увлечен предстоящим «гулянием» в кругу молодых особ женского пола, что не утерпел и помчался первым в дом  именинника.  А кладовщик жил  примерно в полукилометре от Алунты.  В самой Алунте в то время не было ни гарнизона, ни солдат как сейчас, а было лишь всего  пять дедов – защитников с берданками, запуганных частыми нападениями бандитов, и помощи ждать было не откуда.  Валентин еще только день назад вступил в должность командира взвода.
Уже вечерело, когда он подошел к дому именинника. Вокруг ни единой души, никакого движения, как будто все вымерло. «А где же девочки? Где люди?» – подумал, остановившись перед калиткой, Валентин.  В окнах горел свет, но никого из людей не видно.  Калитка и двери  были чуть приоткрыты. «Странно,  - подумал Жигунов,  - так ведь никто не гуляет». Нащупав пальцами пистолет в кармане, Валентин осторожно проник во двор, а затем и в открытую дверь помещения. В просторной комнате дома стоял накрытый  скатертью стол,  сервированный тринадцатью  тарелками из фарфора для тринадцати особ.  И это было видно по стульям, приставленным к столу. Горели  в подсвечниках свечи и стол был заставлен различными  яствами: закуской и водкой… Но, вокруг было полное безлюдье и мертвая тишина… От страшной догадки у Валентина «екнуло» сердце и выступил пот, а по телу пробежал тихий холодок страха: «Мама родная! – подумал он. – Да здесь, за столом, произойдет что-то страшное… Готовится расправа или даже убийство… Это бригада их тринадцати глашатаев и ремесленников смерти, настоящая банда, готовит  показательный суд над  одним из подсудимых… А подсудимый – это, конечно, он, Валентин – первый начальник алунтских защитников, - промелькнуло у него в голове. – Мне надо скорей отсюда уходить, пока меня еще никто не увидел».
И он тихо, прижимаясь к стенам, вышел из дома. Огляделся, и незаметно проскользнул за двери калитки.  Выскочив на дорогу, он пустился прочь от этого гиблого места.  Уже, отойдя несколько десятков метров, он услышал, как вслед за ним  выбежал хозяин дома и начал громко его звать:
- Володя! Володя!  Постой! Куда же ты? Подожди… Давай поговорим.
А у Валентина  в душе кипела такая злость на этого «Иуду», что он готов был всадить в него все семь пуль из своего пистолета. Но он сдержался. Он знал, что «судьи» уже близко и нужно было быстро и тихо уходить с этого «бала».
Прибежав в Алунту, Валентин собрал свое еще совсем малочисленное войско из пяти человек, взял единственный  ручной пулемет и, прихватив еще совсем молоденького Петра Бурцева, кинулся  с ними по шоссе, на окраину местечка.  Защитники перекрыли дорогу, по которой могли явиться к ним «нежданные гости».  Валентин сам  лег за пулемет, потому что стрелять из него еще никто не умел, и Петр состоял  у него вторым номером. Ждали недолго.  Вдалеке на дороге послышались шаги и голоса пьяных бандитов, шедших в Алунту, видно уже после попойки, и уверенных в своей полной победе над какими-то дрянными защитниками.
Не подпуская их близко, Валентин развернул пулемет и резанул из него очередью вдоль дороги.  Пули ударялись о каменистый грунт шоссе, высекая искры, и, зловеще  постанывая, улетали в темноту. Это было рассчитано только как удар по нервам.  После такого визга и грохота пуль всякое движение противника на дороге прекратилось, бандиты поняли, что здесь у них дела плохи и надо уносить скорее ноги.  Это было первым боевым крещением нового отряда с молодым командиром.  На утро именинника дома уже не было - он удрал куда-то далеко в леса вместе с бандой…
«Время все лечит, - подумал Валентин, - и те первые послевоенные годы начали как-то потихоньку забываться. Все изменилось: Петька из пятнадцатилетнего юнца вырос в широкоплечего высокого богатыря, а его сестра, Капитолина, стала женой Валентина и родила ему маленькую дочурку Людмилу. А он уже стал знатной фигурой в Алунте и окрестных селах. Бандитов  многих уже выловили, а те что остались – боялись нападать на местечки и села, да и в самой Алунте постоянно находился гарнизон солдат…
Теперь Валентин  уже мог спокойно уезжать в командировку в Вильнюс на неопределенное время, зная, что с его родными ничего плохого не случится. Все находится под  надежной охраной…
Под эти свои мысли  и воспоминания через несколько часов он и прибыл в город Вильнюс. Шофер, молодой солдат из алунтского гарнизона, остановил машину возле здания  Министерства Государственной безопасности, сказав ему в шутку:
- Приехали, командир, вылезайте! Вам сюда, а нам еще дальше…
Валентин, взяв свои вещи,  спрыгнул с машины, и сразу же направился в канцелярию к подполковнику Ханову. Подполковник, увидев Валентина, встретил  его словами:
- А, Жигунов, ты уже приехал? Это хорошо. Иди в шестнадцатый кабинет.  Там тебя ждет полковник Зарубин, а потом подойдешь сюда ко мне, я тебя поставлю на довольствие и помогу с квартирой дня на два-три.
Валентин, откозыряв  подполковнику, пошел искать Зарубина. Он нашел его кабинет, постучал и открыл дверь. Зарубин, увидев его, искренне обрадовался:
- Заходи, заходи, Жигунов, я тебя жду.
- Прибыл по вашему вызову, товарищ полковник, - отрапортовал по-армейски Валентин.
- Ну вот и хорошо. Как доехал? – продолжал расспрашивать его Зарубин.
- Все нормально, товарищ полковник.
- Что нового у вас в Алунте? Лютас  не шалит?
- Пока все тихо, товарищ полковник: и по  селам, и на хуторах, - ответил Валентин.
- Ну, это пока холодно, он как хитрый лис следы свои в снегу заметает – боится. А настанет весна и лето, вот тогда и возьмется за свое дело, - заверил полковник. Затем, чуть смущаясь,  спросил:
- Ну, а как там моя Валентина поживает?
- Живет вроде ничего,- ответил Валентин. – Говорит, что скучает. И передала, чтоб вы долго в Вильнюсе не задерживались. А то, найдет другого полковника, - улыбнулся Валентин.
- Я ей найду! – ревниво вспылил Зарубин.
- Да, это она так… шутки ради, - успокоил его Жигунов. – А, вообще-то, она ждет вас.
- Ну, это и хорошо. Вот я скоро и нагряну к ней в Алунту, и, кажется, надолго. Я, собственно, и вызвал тебя сюда по этому поводу. Мы разрабатываем план операции по поимке это «зверя», я имею в виду Лютаса. Ты должен вспомнить до мельчайших подробностей все его действия и повадки: как он вел себя во время стычек с вами. Где он чаще всего появлялся. Один или с сообщниками… короче, все-все-все, что ты лично знаешь о нем. Он нам уже порядком надоел и командование решило бросить на него все свои резервы. Мне поручено на месте создать  оперативную группу по захвату Лютаса.  И пока мы его не поймаем, я из Алунты не уеду, - заявил Зарубин. – В эту группу войдут: Вагонис, ты, твой брат Виктор и еще Петр Бурцев – там будет нужна мужская сила.  Будем вместе думать, мозговать, как к нему подобраться. Вот так, командир! В течение весенне-летнего периода этого года, ну, в крайнем случае,  осени, мы должны напрячься, расставить невидимые ловушки, сыграть с ним в поддавки: заманить в западню и прихлопнуть. А в течение этой недели мы с тобой посидим, здесь все обдумаем, кое-что прикинем и составим план игры с ним.  Назовем наш план, скажем, «Ромео». Это предварительный вариант. Могут быть и другие. Посмотрим по обстоятельствам. Кроме нашей группы знать об этом не должен никто!!! Даже наши родные и близкие. Это чревато провалом и нашими потерями. Вот почему я вызвал тебя сюда – подальше от чужих глаз.
- А, черт! Надоела уже вся эта проклятая гонка. Пятый год бегаем за ними без передышки. Когда же это кончится а, товарищ полковник? И вообще, когда-нибудь эта война закончится, или нет? – продолжал Валентин. Хочется пожить мирно, чтоб идти по полю и не  оглядываться.
- Кончится, командир, скоро уже кончится, - ответил Зарубин. – Вот старых, сметоновских бандюг повыловим – тогда и кончится.  А их уже немного осталось… У молодых кишка тонка. Они жить в бункерах  не захотят. Им комфорт подавай… Им нужна музыка, развлечения. А бегать грязными и вшивыми по лесам и сражаться за какие-то идеи, зачем это нужно?
- Так что, скоро наша профессия здесь больше не понадобится и ты уедешь отсюда, и будешь тихо и мирно жить, и работать в каком-нибудь городке обыкновенным слесарем. Или может ты останешься здесь в селе пастухом пасти коров, а? – засмеялся Зарубин. – Не торопись в будущее, командир, еще не известно, что нас там ждет! Я, например, если и женюсь на Валентине, то останусь здесь, в Вильнюсе, на пенсии жизнь доживать.  А ты, Жигунов, подумал куда покатишь после расформирования наших подразделений? – спросил он неожиданно Валентина.
- Если все это кончится и нас уволят, - сказал Валентин, - то я, наверное, с семьей поеду на юг, на Украину, в Запорожье. Там мы жили до войны. Оттуда, в начале ее, эвакуировались в Сибирь. Туда и вернемся опять. Запорожье – это наш родной город. Там ведь живут наши родственники: тетка Маруся и брат матери – Алексей.
- Ну, тогда у тебя все будет хорошо! – заверил его Зарубин. – Давай-ка лучше подумаем о нашей предстоящей операции…
… Рана на руке у Виктора уже зажила и его выписали из госпиталя. Он был рад этому. Лишь Пал Палыч был недоволен и лечением, и врачами – его оставляли: у него что-то плохо срасталась рана на ноге. Видно этому был причиной его возраст. Он ходил и ворчал:
- Ну что я  здесь один буду делать? Что! Со своей палкой разговаривать? Как было хорошо с тобой, Виктор: и вино попивали, и анекдоты рассказывали. Было здорово и весело. А теперь один, как «муму», буду сидеть в палате и молчать.  Оставайся, Виктор, еще на недельку. Скажи, что рука болит - они тебя оставят. Пока исследуют, ты здесь недельку и поживешь, а?
- Да ты что, Пал Палыч, какую недельку, мне здесь так надоело, что я готов уже и без выписки отсюда удрать, - сказал Виктор и видя, что «Палкович» расстроился, начал успокаивать его словами:
- Ну, не расстраивайся, Палыч, подселят к тебе еще кого-нибудь. Вот и будете с ним «лясы точить» - анекдоты рассказывать. А мне уже пора домой – зима кончается. Скоро все кошки замяукают… Надо к весне подготовится, мышцы накачать и тело укрепить. Меня ж ведь там,  в Алунте, девки ждут, - улыбнулся Виктор.
- От, хитрец,  - засмеялся Пал Палыч. – И как ты с ними со всеми справляешься?
- А никак, Палыч, - засмеялся Виктор. – Они сами с собой и справляются. Я им только на аккордеоне подыгрываю.
Собрав  в сумку свои вещи, книги, Виктор оделся и протянул «Палковичу» руку:
- Ну, Павлович, давай прощаться. Выздоравливай, бросай свой костыль, вставай уже на ноги, а то ведь с костылем за бабами далеко не угонишься.
Пал Палыч расчувствовался, обнял его на прощание и сказал с сожалением:
- Эх, Виктор, видно мне теперь только с ним-то и  придется спать, и больше ни с кем.  Отбегал я уже свое… Кому такой «шкандыба» нужен? Ну, ладно, всего тебе хорошего. Иди, играй с ними, пока еще молодой…
Виктор вышел из палаты и направился к выходу, а у открытых дверей палаты в коридоре стоял Пал Палыч и махал ему рукой. Виктор вышел на улицу и остановился. Погода стояла великолепная, светило солнце, было еще рано, где-то около двенадцати часов, и он, расспросив у прохожих, нашел улицу и дом,  в котором жили Зарубин и Яня Новицкая, и позвонил в квартиру Зарубина. Зарубина дома не было. Тогда он решил позвонить к Яне.  Яня как раз оказалась дома. Она обрадовалась ему, всплеснув руками, воскликнула:
- О, Виктор, ты поправился и хорошо выглядишь! Проходи, проходи в комнату! Я тебя сейчас чаем угощу.
- Спасибо, Яня, - сказал он. – Ты знаешь, мне особенно рассиживаться-то некогда. Да и в госпитале  насиделся, - сказал Виктор. – Ты лучше скажи, как насчет пройтись? Ты располагаешь временем? Может, сводишь меня посмотреть Вильнюс: Гедимина Пилис, музеи, выставки, соборы… Хоть, что-нибудь! А то  я ведь завтра уезжаю.
- Хорошо, - согласилась она. – Много времени уделить тебе не могу, но на башню  Гедиминаса я тебя свожу. 
Виктор с Яней оделись и вышли на улицу… Они бродили по тесным улочкам старого города и радовались, видя красоту построенных когда-то величественных зданий, соборов. Все это вдохновляло, окрыляло душу и звало их куда-то… в будущее…
Потом они подошли к Замковой горе и Виктор увидел башню Гедиминаса – символ Вильнюса. Она стояла, как глыба, как маяк свободы, о который веками разбивались волны чужеземных завоевателей.
- Вот это твердыня, - воскликнул Виктор. – А ну-ка, давай залезем на самый ее верх. Они взошли на башню по узенькой лестнице, и остановились на просторной и открытой смотровой площадке. Бордюр у края площадки был невысокий и у них закружилась голова, когда они посмотрели вниз на город с высоты Гедиминасовой башни. Казалось, что перил вообще нет и ты паришь как птица над краем пропасти, а внизу раскинулась величественная картина огромного старинного города и только ветер небес посвистывает над головой…
- Ну и сильны были прежние люди, коль строили такие высокие и мощные замки, - произнес Виктор.
- Еще бы! Тогда ведь не было такой строительной техники, как сейчас. Все делалось  голыми руками, но громады этих замковых башен и стен поражают, - восхищалась Яня. – Ой, пойдем скорей отсюда, - ухватилась она за руку Виктора, отступая от края башни. – У меня уже голова кружится от этой высоты, - сказала она, смеясь и увлекая Виктора вниз по ступенькам к подножью башни. Они спустились вниз, и еще долго стояли, рассматривая ее на фоне ясного зимнего неба и одетого далекой дымкой старого города. Виктор стоял и молчал под впечатлением увиденного.
- Ну как, понравилась экскурсия на башню? - спросила его весело Яня.
- Конечно,  - ответил он, - теперь хоть  будет о чем рассказать нашим ребятам. А то просидел целый месяц в палате с Пал Палычем, ничего не видя кроме больничного двора.  Так бы и уехал, не посмотрев города.
- Хороший мужичок этот Пал Палыч, - сказала, чуть улыбаясь, Яня. – Нас оставлял вдвоем, чтобы мы поговорили. Такой услужливый и добрый…
- Пал Палыч – это лучший друг, - сказал Виктор. – И, кстати, Яня, спасибо тебе за вино, которое ты нам оставила. Оно помогло коротать нам скучные вечера больничной жизни. Особенно это понравилось Пал Палычу. Он просто восхищался тобой, что ты догадалась  и сделала нам такой подарок.
- А я читала где-то, что красное вино и гусиный жир помогает заживлять раны. Вот я вам  и купила. Он одной бутылки алкоголя вы ведь не пострадали… Хоть  это было и нарушение с точки зрения медицины, но ведь и медицина не всегда знает, что нужно порой человеку, - сказала Яня.
Еще с полчаса  они шли по улице и разговаривали, потом, когда уже порядком замерзли, сели в автобус и поехали  домой к Яне пить чай и отогреваться у горячей батареи.  И лишь только к пяти часам вечера пришел домой Зарубин. Виктор попрощался с Яней  и ушел к Зарубину. Она сказала ему на прощание:
- Может, мы с тобой больше уже никогда не увидимся, но все равно я хочу сказать, чтобы ты знал, что я тебя любила и уважала за твою трогательную доброту, искренность  и неподдельную порядочность. Голос ее дрогнул, она вышла за порог своей комнаты, обняла Виктора и горячо его поцеловала в щеку. А потом бросилась в комнату и закрыла за собой дверь  на замок… А Виктор еще долго стоял и не мог сообразить, что ему делать: стучать ли опять  к Яне или звонить в квартиру к Зарубину.  Он подошел к Яниной двери, постоял и пошел к Зарубину и когда он, постояв, пришел в себя, то понял, что это был ее прощальный поцелуй, который, как в стоп кадре, остановил и запечатлел на веки ее потерянный идеал, все то, о чем она когда-то мечтала,  любила и хотела видеть в нем. Наконец, Виктор позвонил Зарубину. Тот открыл дверь и, увидев Виктора, произнес:
- Ну наконец-то, герой, ты покинул своих проспиртованных эскулапов. Наконец-то явился в мир людской.  Ты мне сейчас как раз-то и  нужен. Заходи! Раздевайся!
Он завел  его в свою комнату, раздел, усадил на диван и сказал:
- Теперь, давай поговорим серьезно.  Кончается зима и скоро «сурки» вылезут из нор.  У  нас же начнется охота на крупного зверя. Ты его знаешь. По приказу командования  я включил тебя в состав нашей оперативной группы. Скажи мне, ты согласен участвовать  в этом деле? Мы найдем твою Реню и поможем восстановить репутацию ее семьи. Докажем, что они не причастны к делам этого «зверя».  Ну как, Жигунов, ты согласен участвовать, или нет? – спросил повторно Зарубин опешившего и не отошедшего еще от Яни Виктора…
- Д-д-да! – выпалил, наконец-то,  заикаясь, Виктор.  – Я согласен! А что я должен делать? – спросил он.
- Пока ничего. Ты должен сидеть и ждать. Придет время и станет ясно, что нужно делать. Если Реня прочтет твою записку на портрете и пришлет тебе сигнал о встрече, сразу же дай нам знать. Возможно, это будет ниточка из веревки, которой мы скрутим и повяжем этого «зверя».  Если будет  вербовка тебя в обмен на Реню или что-то другое – иди на все. Даже на мнимое предательство своих товарищей. Мы это все устроим, чтобы заинтересовать его твоим согласием работать на него ради ваших встреч с Реней.
- Фу ты! Я аж вспотел. Это как? Мне и в банду к ним идти придется, что ли? – спросил Виктор, растерянно. – Они ж меня живьем растерзают и дело с концом.
- Да нет, не думаю. Ты им в банде не нужен.  Ты им будешь нужен именно на своем месте, как боец взвода народных защитников, но в качестве их осведомителя. То есть будешь глазами и ушами «болотного губернатора». В общем, я на тебя надеюсь, Виктор, ты парень проверенный, себя уже показал и эту неблаговидную роль, я думаю, тоже сумеешь сыграть на отлично. Тебя будут подстраховывать ваши же люди: твой брат, Вагонис и Петр Бурцев, ну, конечно, и я. И давай сейчас уже договоримся о некоторых несложных сигналах, с помощью которых ты будешь давать нам знать о действиях противника. Итак: брошенная тобой папироса «Беломор-канал», с чуть обгрызенным мундштуком на повороте дороги, перекрестке или у приметного дерева справа будет означать: все идет по плану. Сломанная и не закуренная – ты в трудном положении, требуется помощь. Фуражка и руки: фуражка сдвинута направо – тебя ведут, наблюдатель справа! Рука в правом кармане – переговоры прошли, ты под контроле, контролер справа, а если в левом кармане, то слева. Если правая рука на пояснице, то есть стоишь, подбоченясь: внимание – я под наблюдением, наблюдатель справа. Все понял? – спросил Зарубин.
- Да – ответил Виктор.
- Ну и ладненько! На сегодня пока хватит, остальное будем решать на месте, - сказал Зарубин. – И не отчаивайся, все у нас пройдет  хорошо, как по нотам. Завтра поедешь домой вместе с братом. Валентин здесь, я с ним уже беседовал и назавтра для вас я вызвал сюда машину из алунтского гарнизона. Она вас отвезет  в Алунту. А я к вам приеду уже в конце апреля или в середине мая, когда будет тепло.  Тогда и приступим к осуществлению нашей операции, - закончил Зарубин.
- Ну, а Яню ты видел? - неожиданно спросил он. – Попрощался с нею?
- Да, и видел, и попрощался, - сказал Виктор. – Я ведь сюда в двенадцать часов пришел. Пока вас не было, мы с ней пол Вильнюса обошли: были на башне, в старом городе, костелы и здания посмотрели. В общем, часа четыре с ней по городу бродили, пока не замерзли, и лишь потом пришли с ней сюда…
- Смотри, не мешай ей. Иди своим путем, пусть они живут с мужем своей жизнью. Не заслоняй ей дорогу… Все равно ты уже встретил другую. А старая любовь, как весенняя гроза: прошла, отгремела и заглохла… Так что, не дури! – погрозил он пальцем Виктору.
- Не беспокойтесь, товарищ полковник. У нас с ней все по совести, – сказал Виктор. – Я уже переключился и думаю только о Рене и Альбине. Я хочу, чтобы они вернулись домой, в свою усадьбу  в Антакщай. Ну зачем им где-то пропадать, скитаться в чужих местах. Я и согласился на эту операцию из-за них.
- Правильно мыслишь, сынок, - по-отечески обнял одной рукой его Зарубин. – Давай, иди, стелись, располагайся на диване. Уже поздно. Будем отдыхать. Завтра вам рано ехать, а путь - не близкий. Да, - остановился, вдруг, он. – А ведь царская брошка, которую ты так легко отдал Лютасу за Реню, в действительности, очень ценная вещь. И если ты что-нибудь о ней узнаешь, сообщи мне… Скажу тебе кое-что из того, что было известно нам еще в 1918 году. Эту брошку подарил царице Распутин. Александра была очень суеверной и часто гадала, вызывая духов. А Распутин, говорят, был связан с тайной сектой тибетских «черных магов» - Бон-По. Они называли себя еще «зелеными». Распутин как-то раз лечился от импотенции у известного тогда в Санкт-Петербурге врача Бадмаева. Вот Бадмаев и втянул Григория в эту секту, потому что сам был одним из его членов. И чтобы завлечь супругу Николая Романова, Императора Всея Руси, подчинить ее полностью и управлять через нее  всеми действиями русского царя, Распутин  и вручил Императрице  этот скромный подарок. Знак зеленых, свастику, царица перед расстрелом  нарисовала на одной из стен в комнате Ипатьевского особняка. Эти связи царской четы с Бон-По и были причиной того, что  Керенский арестовал царя и выслал его подальше от людных мест в Сибирь, в Тобольск, в такую глухомань. И никто из зарубежных влиятельных родственников Романова, в том числе, и английский король, который был двоюродным братом Николая Второго, не захотели принять их в свою страну. А секта «черных магов» Тибета и после расстрела Романовых продолжала внедряться в Европу. И одним из ее почитателей, если не членом, был и Адольф Гитлер. Все его свастики и прорицательные замашки оттуда, из Бон-По. Так что, видишь теперь, какая история связана с этой брошкой.
- Ах ты, мать честная, а я и не знал, что эта вещь таит в себе столько загадок, - сказал Виктор, от удивления раскрыв рот.
- Ну вот, теперь ты знаешь и будешь стараться найти и вернуть ее государству.  Поэтому я тебе все  это и рассказал, чтобы ты отнесся к этому делу серьезно, - назидательно сказал ему Зарубин.
- Понял, товарищ полковник, - ответил Виктор.
- Хорошо, что понял, а теперь уже иди спать, - приказал ему Зарубин. – Завтра подъем в шесть ноль ноль.  Спокойной ночи!
Зарубин ушел в свою комнату, а Виктор еще долго ворочался на диване и не мог уснуть, вспоминая все то, что он только  что услышал от полковника.  Вспомнил он и то, что дед  Лютаса  в 1918 году в команде латышей тоже участвовал в  расстреле царской семьи и конечно  рассказал внуку о всех этих вещах. Недаром, Лютас так вдруг заинтересовался такой старинной брошкой.
- Ах, какой я дурак! Так легко  попался на этакую простую уловку бандита. Ведь он все это разыграл для того, чтобы выхватить у меня из рук эту ценную вещичку. Реню он все равно бы не тронул. Хотя ведь Реня бы негативно оценила мой поступок, если бы я эту брошь не бросил тогда ему под ноги. Я боялся за жизнь Рени. Пусть будет так… Что сделал, то сделал. Уже не переделаешь, - ворочался Виктор, вспоминая события недавнего прошлого, пока глубокий сон не рассеял его метущиеся мысли…
Закружил, завьюжил снегами последний месяц зимы февраль… Наступающая весна сулила всем новые перемены.  А у Жигуновых в семье жизнь шла своим чередом. На днях отец Женьки пошел на почту и принес письмо от Виктора. Все собрались вместе за обеденным столом и Иван Яковлевич начал читать. В письме Виктор писал, что он уже полностью выздоровел и скоро возвращается домой.
- Ну, слава Богу, что хоть у Виктора все хорошо, а то вы тут все вдруг разболелись, - намекнул он на то, что и Женька болел ангиной, и с Анькой что-то творилось неладное. Она простудилась и теперь ходила и охала, не в состоянии нагнуться, потому что у нее болела поясница и левая нога.  И Фроську, ее сестру, обсыпали чирьи. Да, и у Ивана Яковлевича тоже побаливал желудок от черного житного хлеба, который они брали из государственной пекарни.
У одной только Райки все было хорошо: она росла, цвела и хорошела. Райка сияла здоровьем и юной красотой. Щеки  у нее всегда румянились. Ей было четырнадцать, а формы тела  у нее были округлые, как у семнадцатилетней девушки. И кровь в ее жилах играла с какой-то весенней радостью. Ее тело требовало любви, но она этого еще  не понимала и ни с кем не встречалась.  Только уж если когда распирали ее томительные  страсти, она вдруг начинала гоняться за Женькой, ловила его, обнимала и тискала  так, что парнишка верещал от боли и докучливой ласки в ее объятиях.
Александра, мать Женьки, грозила ей пальцем и с укором говорила ей:
- Райка, ты что это делаешь, кобылица этакая, с моим ребенком, ведь задушить можешь.  Иди, вон, с Индусом  и борись на улице. Прыгай, сколько вздумается. А Райка, смеясь, отвечала:
- Нет, тетя Шура, Женька мой будущий жених, он мне нравится и его мне можно мучить и тискать, а Индус, кобелина  такая - кусается.
Индус, слыша все выражения, обиженно свистел носом и гавкал, как бы протестуя против такой  несправедливости.
Мать Женьки как-то отважилась и сообщила Ивану Яковлевичу, что виделась с Зарубиным и успела немного поговорить с ним. Иван нахмурился и спросил ее:
- Ну, и что он тебе сказал? Вспоминал ли о прошлых временах, о нашей молодости?
- Да нет, Вань, он об этом даже и не вспоминает. У него теперь невеста есть: он познакомился с Валькой Ковалевской, говорит, что у них любовь такая… «что ни в сказке сказать, ни пером описать».
- Ну, дай-то ему Бог, - успокоился Иван. Он поел и пошел в комнату немного отдохнуть, лег на кровать, поворочался, потом вдруг позвал Александру:
- Шур, а, Шур! А вы в матрасах солому еще не меняли?
- Нет, - сказала она.
- Ну, так пошли Женьку с Райкой в ксендзовский овин за новой соломой. Ведь старая уже, твердая, как камень. Вся в кочки сбилась.
Александра крикнула в соседнюю комнату Райке:
- Рая! Раиса! Ты где там?
- Здесь я, теть Шура! – появилась та на пороге.
- Рай, сделай доброе дело. Возьми Женьку и санки, и съездите с ним вместе за соломой для матрасов. Знаешь, туда, в старый ксендзовский сарай, что на поле за костелам. Возьмите с собой два мешка и набейте их соломой, нам до осени и хватит, - сказала Александра.
- Хорошо, «мама», - приложилась щекой к  ее виску Райка и, выскочив из комнаты, позвала Женьку:
- Эй, Женек-женишок! Поехали со мной за соломой на старый ксендзовский овин, я туда одна идти боюсь.
Женька отнекивался, но Райка обняла его за  плечи и сказала:
- Это не я, а твоя мамка приказала привезти нам с тобой соломы для матрасов. Так что давай, дружочек, не выпендривайся, а собирайся и поехали!
Они оделись, взяли санки и побежали по полю, смеясь и кидая друг в друга снежками. За ними последовал и их пес Индус.
Сарай находился метрах в ста от костела, за старым заброшенным ксендзовским  садом. Он стоял совсем на отшибе, вдалеке от людских дорог и тропинок. Высокий и длинный, огромных размеров, просторный и наполовину пустой, с широкими поперечными балками, забитый  с одной стороны по самую крышу прошлогодней соломой. Женьке он казался ареной какого-то старого заброшенного цирка или манежного зала. Сквозь открытые ворота и пустые окна под козырьком крыши в него проникали лучи солнца, и там было светло и ясно, как среди дня на улице.
Ефим, который повстречался им на дороге, узнав, что они идут за соломой, тоже решил взять дома санки и подъехать туда же за соломой.
Пока Ефим бегал за санками, Женька  с Райкой подкрались к распахнутым дверям и глянули во внутрь помещения. Там было тихо и просторно, и до безумия жутко от этой неживой глухой тишины…
- Эй, здесь есть кто-нибудь? – крикнула Райка, осторожно просовываясь в старый сарай.
- Ш-ш-ш, - прошипел ветер по соломе, прорвавшись  сквозь старые ставни разбитых окон.
- Кар! Кар! – крикнули  две вороны, смотревшие с любопытством на пришедших людей с конька соломенной крыши.
- Угу-у-у! – жутко завыл  вдруг Женька, подражая филину.
- Ой, Женька, черт! – отпрянула Райка от дверей ветхого сооружения. - Ты меня так испугал!
- Это я не тебя пугал, а ворон, - засмеялся Женька. – Не бойся, мы здесь с пацанами часто бываем. Индус, вперед! – крикнул он, подбежавшему к ним псу и сам первый, разыгравшись, бросился на ворохи мягкой соломы, лежащие у подножья, возвышающихся копен. За ним осторожно в помещение вошла и Райка.  А Индус  уже прыгал и весело лаял на зарывшегося в копну Женьку. А тот лез и лез  на стог все выше и выше, аж под самую крышу.  Потом он с большой охапкой соломы сиганул прямо к ногам оторопевшей Райки, засыпав ее по пояс ворохом соломенной трухи. Райка, вскрикнув, упала рядом, засмеялась и стала бросать  в него соломой. Потом они, вцепившись друг в друга, стали бороться и, смеясь, перекатываться один через другого. Они с Райкой так увлеклись, что ездили друг на друге, как всадники на лошадях: то он сверху, то она.  Наконец, Райка, схватив его в охапку и сильно сжав в своих объятьях руками и ногами,  внезапно затихла, а он, как молодой петушок все еще продолжал извиваться и ворочаться  в ее руках. Но не тут-то было. Райка сжимала его все сильней и сильнее, и, наконец, со стоном, отбросив его от себя, заплакала…
Женька стоял на коленях рядом с ней и недоуменно спрашивал:
- Рай, что это ты? Я тебя ушиб? А? Рая…
- Нет, - отнекивалась она, - просто мне стало как-то не по себе, что-то такое нашло и в животе заныло…
- Ну, тогда давай-ка скорей наберем  соломы и вернемся домой, - сказал Женька. – Может это у тебя какой-нибудь аппендицит, - выразился он по-иностранному. – Тогда тебя повезут в Утену.
- Ой, Женька, никакой это не аппендицит, - сказала Райка. – У меня уже  все прошло.  А аппендицит так быстро не проходит, - добавила она, вставая с пола за ним следом.
Вдруг в дверях что-то мелькнуло и послышался голос Ефима:
- Ребята, вы где?  Ау!
И, увидев их и залаявшего громко Индуса, он направился к ним, набивая свой мешок соломой.
Женька с Райкой, глядя на Ефима, тоже стали заполнять свои мешки. Они, не разговаривая, думали о своем…
Райке было чудно и приятно это случившееся у нее новое ощущение. А Женьке было странно: почему Райка молчит и улыбается… Так, наполнив мешки, они  и повезли их молча домой, предоставив  Индусу право громко лаять на черных, наглых и жутко каркающих на него сверху ворон…
На следующее утро все в доме Жигуновых  всполошились из-за того, что Аньке стало очень плохо, и она уже криком кричала от нестерпимой боли в левой ноге. Женькин отец побежал и вызвал на дом фельдшера. Тот пришел, послушал Аньку, посмотрел ногу и сказал:
- Воспаление седалищного нерва! Нужно ее немедленно везти в стационар, в Утенскую городскую больницу.
А пока велел лежать и, укутав, прогревать ногу.
Но до кожи ее ноги нельзя было даже дотронуться. Анька громко кричала от любого прикосновения. Никто не знал, что же делать дальше, как ей помочь. Александра пошла на работу и сказала Терентию, заведующему столовой, что Анька больна и не может даже двигаться. Тот всполошился, а потом, подумав, сказал:
- Я знаю тут одного деда – знахаря, он живет недалеко, в деревне, надо за ним съездить и привезти к ней. Он знает, как ее лечить, - заверил Александру Терентий. Так и сделали.
Иван Яковлевич побежал к Вагонису и попросил у него сани и Машку – их лошадь и вместе с Терентием они подались в село к знахарю.  Тот, выслушав их, согласился ехать с ними  к больной Аньке.  Он взял с собой каких-то трав, наломал  сосновых веток и захватил еще и березовый веник. И в двенадцать часов дня эта «скорая помощь» подъехала уже к дому Жигуновых. Знахарь, старый литовец, осмотрел  больную и сказал что-то Терентию. Тот перевел:
- Дед требует нагреть воду и принести  какую-нибудь  деревянную  бочку в дом.
Женщины кинулись греть воду, а  Терентий  с Женькиным отцом побежали на склад за бочкой. Вскоре все было готово и Аньку раздели догола, предварительно удалив из кухни всех мужчин. Знахарь набросал в бочку сосновых веток, залил их горячей кипяченной водой и, когда вода  в бочке чуть остыла, больную начали помещать в эту посудину. Она, конечно, страшно кричала, но оставшиеся при ней бабы и дед все же «всунули» ее в тесную бочку. Она сидела в ней минут двадцать и парилась, а дед ее иногда  поднимал и шлепал   по бедрам и спине веником, что-то приговаривая. А Женька сидел за печкой и прислушивался ко всей этой процедуре, иногда выглядывая краем глаза из-за угла.
Попарив в дубовой бочке и полечив таким образом хвоей и березовым веником, Аньку вытащили из купели и укутали в одеяло, а в свою комнату она пошла уже сама. Терентий деду что-то заплатил за лечение и поблагодарил, но тот сказал, что если за один сеанс такое купание ей не поможет, то нужно будет  сделать для нее это еще один раз.
- А пока, - сказал он, - нужно лежать и ни в коем случае не застуживать воспаленный нерв.
Знахаря Иван Яковлевич отвез на Машке назад в деревню, а Анькина нога пошла с тех пор на поправку. И все в доме успокоились, и облегченно вздохнули. Даже Индус стал иногда погавкивать, забегая и высовываясь из своей любимой дыры на крыше.
А несколькими днями позже из Вильнюса в  Алунту приехали и сыновья Жигуновых: Виктор и Валентин…


Пора цветения подстнежников
 
 После  долгих и студеных месяцев зимы все с нетерпением ждали прихода  новой  послевоенной жизнеутверждающей весны. И вот она пришла, блеснула теплыми лучами солнца над заснеженной землей, над крышами домов и потекли веселые капельки влаги  с прозрачных  и длинных, как носы журавлей, ледяных сосулек. Начали таять  снега, зажурчали быстрые ручейки по освобождающимся от снега улицам. На реках, подтаяв, треснул и тронулся  лед. И вздохнула свежими весенними ветрами просыпающаяся от зимней спячки природа.
По календарю в Союзе праздновали  в это время женский день, а Терентий, заведующий рестораном,  восьмого марта отмечал свой  день рождения, и Петьке Бурцеву, как обычно, захотелось устроить что-то веселое, запоминающееся в такой необычный совместный праздник. И он предложил защитникам пойти  на речку к мосту  и провести  весенние соревнования: «гонки на льдинах». Естественно,  именинник воскликнул:
- Ставлю в честь победителя два литра водки!
Это вызвало  огромный интерес и подняло нездоровый  ажиотаж среди начинающих  «спортсменов», и праздничная карусель закружилась.
В полдень восьмого марта на Алунтском  мосту собралась большая толпа народа. Все стояли и ждали обещанного представления. Терентий, главный виновник этого соревнования, уже слегка подвыпивший, ходил и размахивал побулькивающими призами.  Все защитники тоже вышли и стояли у перил, приготовив веревки с крюками на тот случай, если кто-то из незадачливых сплавщиков вдруг соскользнет с льдины и очутится в холодной воде. На берегу разожгли костер и на огне начали печь картошку, и поджаривать окорока на вертеле, готовясь чествовать победителя.
Петька Бурцев, Откочис, Сергей и Вася Ломок решили показать себя «на воде» и пересечь на льдинах, отталкиваясь при помощи багров, свободное ото льда пространство реки между двумя противоположными берегами. Тут Вася Ломок и вклинился в их ряды, но не потому, что он был  хорошим спортсменом, а просто из зависти, что все четыре бутылки водки достанутся Петьке Бурцеву.
- А что, я что ли не смогу постоять и помахать багром на льдине? – сказал  он, раззадорившись, Сергею. – Ведь и я тоже хочу получить такой приз на память…
- Ну так давай, Васек, плыви, кто тебе мешает? – хохотнул  Сергей.
- Ты, хоть, плавать-то умеешь? – переспросил его Петька.
- Нет! А зачем мне плавать – я не морж. Я не собираюсь плавать в холодной воде, - сказал Васька. – Давай  мне  лучше льдину и багор…
- Ну, пошли, - сказал Петька. И повел  Ваську и всех остальных  на ледяное поле реки.  Они выбрали себе и откололи вполне надежные льдины и подплыли, стоя на них, к берегу.  А затем по сигналу все того же Терентия, они стартовали на них к другому берегу.  Подстрекаемые криками болельщиков,  они доплыли до середины реки.
- Давай, Петюня, давай, - кричали на мосту болельщики.
И вдруг Васька, видя, что отстает от Бурцева,  так налег на свой шест, что его льдина ударилась о льдину соперника и Васька, потеряв  равновесие, грохнулся задницей об лед.  И лед, не выдержав такого удара, вдруг треснул,  и льдина раскололась.
- Тону! Братцы! Караул! Спасите! – завопил Васька, лежа плашмя на половинах льдины.
- Эй, Папанин, кончай орать, ты не на море, - подплывая к нему, сказал Сергей. Он поймал веревки, брошенные с моста, и зацепил Ваську крюками за ремни на фуфайке, и велел  вытаскивать его наверх.  Ваську, испуганного и подмоченного, но живого, вытащили на мост.
А гонку по воде на льдинах выиграл все же Петька. И когда все участники, мокрые и довольные, вернулись на правый берег, там их у костра уже ждал Терентий с флягой, стаканом и закуской:
- Давай, давай – не задерживай! – подсовывал он им стакан с водкой. – Надо выпить, закусить и согреться, чтоб простуда не прицепилась. Сам же он был уже под большим градусом и не боялся никаких простуд. Но, что интересно,  сюда же на речку, словно  за версту учуяв  запах разливаемого спиртного,  приполз и Ажубалис, совершенно трезвый и жаждущий исцеляющего душу  подаяния.  Терентий налил и ему желанную рюмку.
- На, пей, Ажубаль, и помни дядьку Терентия, - изрек он, поднимаясь.
- Терентий, какого черта ты спаиваешь бедного Ажубаля? Он ведь  тут же, на мосту,  уснет, да еще и замерзнет, - сказал Петька.
- Ни в коем случае! Ажубаль – это наша  алунтская достопримечательность! Человек – сосулька! Водку сосет, как  младенец мамкину сиську… Но я тебе  пить больше не дам. Нет! Нет! – замахал Терентий рукой на мычащего Ажубалиса, и скрутил ему дулю. – Вот, иди спать в Алунту…
Ребята, тем временем,  обсуждали итоги прошедших соревнований. Если бы Васька своей задницей не расколол льдину, было бы хорошо, - горячился Петька.
- Вась, а Вась, - обратился  к подвыпившему Ваське Сергей. – Ну, что ты такой неповоротливый, как ледокол «Красин», раздолбал нам весь лед у моста.
- Нет, ребята, если бы я нечаянно не стукнулся о Петькину льдину, я бы наверняка выиграл, - заявил, ухмыляясь, Васька. – А так льдина раскололась, и я чуть не утонул…
- Еще бы! Такой «форштевень», Вася, как у тебя, никакая льдина не выдержит, - заявил ему Сергей. – А если бы я тебя, Вася, нечаянно крюками из речки не вытащил, ты бы сейчас сидел у костра и сушил свои промокшие подштаники. 
Все засмеялись. К ним с моста стали потихоньку подходить и остальные защитники. Пришел и Виктор Жигунов.
- Вить,  сегодня же в клубе концерт самодеятельности, а после концерта нам нужно организовать танцы. Как ты на это смотришь? – сказал ему Петька.  – Давай  порадуем наших женщин, а? – обратился он к Виктору.
- Ну что ж, поиграть можно, но только  чтоб с заменой, - согласился Виктор.  – Пригласи еще и Пашкевича.
- Да нет, на Пашкевича слишком много водки надо потратить. Лучше мы пригласим интеллигентного Герайтиса. Он нам и вальсы Штрауса поиграет, и пить так не будет, - заявил Петька.
- В общем, мы с тобой договорились, - сказал  он Виктору, - аккордеон ты возьмешь свой, а с Герайтисом я договорюсь…
- Я-то согласен, вот только  чтоб рука не подвела, - ответил Виктор. – Ну, тогда вот, давай, бери и подкрепись, - протянул  ему стопку Бурцев.
- Только бери левой, - сказал он.
- А зачем левой-то, спросил Виктор.
- Ты, давай, выпей, а потом поговорим, - настаивал Петька.
Виктор взял стакан левой рукой и выпил.
- Ну вот, теперь так и поступай. Делай всю ответственную работу только левой рукой. А сегодня в клубе, когда будешь играть, почаще вспоминай, что эта рука твоя «кормилица», и что она держала эту целительную стопку, и доставляла тебе  истинное  удовольствие, и что если она еще  немного потрудится, то получит во много раз более. Все сидящие засмеялись. Виктор тоже улыбнулся:
- Хорошо, я буду это помнить.
- Ну, тогда для закрепления еще по стопке, - воскликнул  Петр. – Терентий, а ну-ка, налей нам еще из моего призового запаса, - обратился он к  завресту. Тот  налил всем еще по стопке, а Петр продолжал:
- За тебя, Терентий, мы уже пили, а теперь, мужики,  давайте выпьем за наших женщин, ведь сегодня их день и наш праздник! Ура!
- Ура-а-а-а! – весело заорали окружающие.
- И по коням, - заключил свою речь Петр.
Ажубалис тоже сидел и кричал: «А-а-а», – протягивая ко всем свою пустую  жестяную кружку.  Терентий, смилостившись,  плеснул  и ему немного спиртного для поднятия настроения.
Поскольку все призы были разыграны и водно-спортивное мероприятие подошло к концу, все собравшиеся на речке начали потихоньку расходиться. Опьяневшего Терентия увозила домой его жена и  Петькина сестра, Екатерина,  которая после двух часов поиска в Алунте, наконец-то  нашла его на речке лежащего вместе с Ажубалисом.  Она прикатила на  речку на повозке с извозчиком  и всплеснула руками, увидев его в таком  состоянии:
- Вот бес старый, так напился, что  в Ажубалиса превратился, - заголосила она почти стихами, толкая его в бок и спину. Терентий только слабо отбивался, повторяя:
- Ну, Катя, хватит тебе кричать... Не позорь меня перед обществом.
Потом защитники положили его вместе с Ажубалисом в повозку и Катька повезла его потихоньку в Алунту.  Петька крикнул ей в догонку:
- Погоди, Екатерина,  я вместе с тобой, помогу тебе их снять с телеги.
- Ну, - сказал он ребятам, - поеду организовывать для молодежи сегодняшний танцевальный вечер.  Как раз забегу и к Герайтису, - напомнил он Виктору. – Так что встретимся сегодня в семь часов вечера в клубе на танцах, - крикнул он, уже садясь в повозку к Екатерине.
Виктор помахал ему рукой в знак согласия и вместе с остальными защитниками направился пешком по дороге домой. День заканчивался и уходил в небытие, но он был какой-то особенный: теплый, весенний и светлый, зовущий куда-то к новой жизни. В душе поднималась пьянящая волна  радости, что все страшное  и тяжелое уже позади и сегодня начинается что-то совершенно другое и непохожее. Душа, как и земля весной, сбрасывала и переплавляла в себе огрубевшую кожуру прежних ран и страданий, и устремлялась к новой любви, к новым берегам счастья.
Виктор выпрямился, огляделся и вдруг на  у обочины дороги увидел маленький белый цветок – подснежник. Он выжил, пережил стужу, дождался весны и тепла, и теперь устремился к солнцу…
-  Все будет хорошо,  - подумал Виктор. – Так и должно быть, когда для тебя цветут такие подснежники, - это хороший знак жизни.


Два дня на крыльях счастья
 
 Узнав, что восьмого марта в Алунте будет праздничный концерт, а значит и танцы, Лютас, решил сделать пробный ход и послать туда Реню вместе со своим осведомителем, чтобы он ознакомился с внешностью Виктора и других защитников. За два дня до праздника, приехав на хутор, Лютас пришел в комнату, где обитали Реня с Альбиной, предварительно постучав и увидев, что она сидит и вяжет, скучает и нудится, словно дикая птица в клетке, спросил:
- Ну что, пани Реня, вы наверно уже устали от такой однообразной жизни на хуторе.
- Естественно, пан «хозяин»! Каждый день с утра до вечера сидеть дома и видеть одни и те же лица, без права общения с такими же как и я, молодыми людьми. Это же не жизнь, а каторга. Это просто невыносимо! Когда вы нас отпустите? – возмутилась она.
- Ах, пани Реня, я же вас спасаю от «лап» НКВД. Я вас совсем не держу. Да, к тому же, сейчас еще холодно. Куда вы поедете по такой погоде? Вот немного потеплеет, мы все это обсудим, тогда и езжайте, куда вам заблагорассудится, - сказал Лютас.  – Ну, а пока я вам  могу предложить небольшое путешествие, для разминки и поднятия настроения…
- И куда же вы хотите направить мои стопы? В далекую Колумбию или Палестину? – спросила она с издевкой.
- Нет, - усмехнулся Лютас. – Чуть-чуть поближе – в Алунту!
- Что?! – воскликнула от неожиданности Реня.
- Да, да! Не удивляйтесь, пожалуйста. Тут ничего  удивительного нет. Все очень просто и ясно: мне нужно знать все, что происходит в Алунте. Восьмое марта – советский праздник и там в клубе будет концерт и танцы. И вы завтра же утром с Альгисом отправляйтесь туда в имение, к одному нашему знакомому.  Он вас временно у себя и устроит… Можете сходить с Альгисом на концерт и на танцы, но так, чтобы не открываться. Если вас узнают, то арестуют.  Вам ясно, пани? Особенно не попадайтесь на глаза Виктору. Можете смотреть на него, но только издалека.  А подстраховывать вас будет Альгис.  О знакомых  и обо всем непредвиденном немедленно сообщайте Альгису, чтобы можно было вовремя уйти.  Ну, так как, пани Реня, вы согласны идти  в Алунту инкогнито?
- Конечно! – закричала радостно Реня, боясь того, что «хозяин» передумает.
- Вот и хорошо, тогда завтра с утра и езжайте. Только там, в Алунте, смотрите, никому ни слова о том, где вы все это время были и где сейчас находится ваша мать. Иначе сюда приедут чекисты и ее арестуют, -  предупредил он девушку, стараясь ее сильнее запугать.
- Я вас хорошо поняла, пан  начальник…
- Что вы поняли, пани?
- Что моя мама остается заложницей, - ответила Реня.
- Нет, я вам просто объясняю  положение вещей, чтобы у вас  не возникало каких-нибудь нелепых  фантазий, относительно «явки с повинной» и сдачи всех нас  властям,  - грозно предупредил  ее Лютас.
- Не беспокойтесь, пан начальник, я еще не самоубийца, - ответила она.
- Хорошо, тогда возражений нет, - подвел итог разговора Лютас.
Утром следующего дня Реня с Альгисом выехали в Алунту. Ее провожала Альбина, которая тоже тосковала по своему дому в Антакщай, и которой тоже хотелось  вырваться из этого  плена и поехать вместе с Реней посмотреть на окружающий мир, но она хорошо понимала, что это может для нее плохо кончиться и поэтому смирилась со своим положением. Реня видела ее грустные глаза и, прощаясь, участливо сказала:
- Мама, ну не грусти, я скоро вернусь и расскажу  тебе обо всем, что происходит вокруг. А мать махнула рукой ей в ответ:
- Да ладно, езжай, повеселись. Только смотри там, будь поосторожнее.  Не попадайся на глаза кому-нибудь из знакомых. Я буду тебя ждать…
Альгис тронул лошадь, взмахнув кнутом, и они отправились в дорогу.  Рене было радостно и  страшно оставлять  это место, чтобы вновь окунуться в  самую гущу неизвестных событий. Она с замиранием сердца думала о возможной встрече с Виктором и боялась этого.  А еще больше она боялась, что кто-то узнает ее и донесет.  И тогда, попробуй, докажи властям, что вы вместе с бандитом приехали в Алунту  с мирными целями: побыть на танцах, увидеть любимого человека и немного развеяться. От этих дум у нее мурашки бежали по спине, но она верила в свою счастливую звезду…
Через несколько часов они благополучно достигли центральной дороги и проскочили Антакщай, а там до Алунты было рукой подать. Алунту они объехали окольным путем и  направились прямо в имение к Куркису. Остановились возле закрытых ворот и постучали.  На той стороне высокого и обсаженного вишнями забора залаяли собаки и появился недовольный хозяин.  Альгис поздоровался с ним и назвал свое имя, а также и имя того, от кого они приехали. Куркис сразу смягчился, открыл ворота своей «крепости», и попросил их заехать во двор усадьбы. Потом, поговорив с Альгисом, повел их к себе в дом и показал им комнаты, где они будут жить эти два дня.
- Вот ваши комнатки, панове, располагайтесь в них как можно поудобней. Вы, наверно, проголодались в дороге, да? Так моя хозяйка сейчас приготовит еду и вам ее принесет.  А вы, паненка,  не стесняйтесь, идите, занимайте свою комнату и отдыхайте.  И не бойтесь, здесь, у меня, кроме вас в крайней светелке живет еще одна  молодая барышня, учительница из Алунты. Так что, вы тут не одна из женщин, - заверил  Реню угрюмый собственник.
- Спасибо, пан хозяин, - взявшись за оборки платья, сделала книксен с присестом Реня, как учили раньше в гимназиях.
Старый хозяин расцвел в улыбке:
- Вот же сразу видно, что барышня образованная и услужливая. Я таких люблю. Те, кто вежлив со старшими – это хорошая молодежь. Такие дети будут чтить наши обычаи и за ними наше будущее, - поцеловал он руку Рене. – Идите пани в свою комнату и отдыхайте там на здоровье.
Вечером хозяин позвал всех к общему столу. Там Реня и познакомилась с учительницей из Алунты.
- Здравствуйте! Меня зовут Реня, - сказала Рената, протягивая руку.
- Лабас вакарас! Добрый вечер! – улыбнулась ей молодая учительница. – А меня зовут Марите. Очень приятно с вами познакомиться.
- Мне тоже, - ответила радостно Реня. – Говорят, что завтра какой-то советский праздник и в клубе будет праздничное представление? - спросила она у Марите.
- Да! Международный женский день. А вечером в клубе будет концерт художественной самодеятельности, и наши ученики в нем непосредственные участники. И вы, Реня, если хотите, приходите вечером в клуб, ведь там после концерта будут еще и танцы.
- Я обязательно там буду, - сказала Реня.
- А я, хоть и не сторонник этих всяких советских праздников, но мне все же приятно будет поздравить вас,  женщины. Раз уже такой праздник установила для вас эта новая народная власть, - сказал Куркис.
Молодые девушки сидели за столом  и  весело  беседовали,  почти  не притрагиваясь  к еде.  К ним иногда примыкал и старый Куркис. И лишь Альгис  сидел и ел, не  принимая участия в их беседе.  Он слушал их высказывания и «мотал  на ус». Лютас приказал ему: смотреть, слушать все, о чем говорят в Алунте, и еще запоминать!
- А вы не знаете, Марите, в Алунте такую фамилию – Жигуновы! – спросила учительницу Реня.
- Как же не знать! У меня в классе их младший Евгений Жигунов учится. Хороший мальчишка, способный, но хлипкий и застенчивый, как девчонка.  Он у меня как главный спец по русскому языку.  Вот только часто болеет и поэтому  отстает от учебы, - рассказывала Марите.
- А с его братом Виктором вы не знакомы? – продолжала расспрашивать ее Реня.
- Нет, брата его  я не знаю, хотя слышала от Евгения, что он лечился от ранения в городе Вильнюсе, выздоровел и недавно вернулся домой. Он хороший художник и к тому же еще и  музыкант. Завтра вечером в клубе как раз он с Герайтисом и будет играть нашим девчонкам на танцах, - сказала Марите.
- А что, вы его знаете? – спросила она Реню.
- Да. Мы знакомы… И у нас с ним были некоторые любовные отношения, но сегодня в клубе я не хочу, чтобы  он меня встретил.
- Ну, это будет  трудно сделать. Если вы будете танцевать в зале, то он непременно вас увидит.
- А я приду, посмотрю, но танцевать  не буду…
- Странная вы девушка, Реня, вы наверно любите его, а чего-то от него скрываетесь, - сказала Марите.
Вечером во вторник восьмого марта в клубе собралось много народа. После зимней спячки и застоя, народ жаждал зрелищ и музыки, и поэтому зрительный зал гудел как улей. На сцене выступали участники художественной самодеятельности: ученики младших и старших классов. 
У Женьки с Ефимом  тоже был свой номер. Они выступали вместе с Индусом.  Номер заключался в том, что на сцене устанавливали высокий помост и лестницу-стремянку.  От стремянки до помоста была перекинута широкая доска.  Ефим  лежал  на помосте с деревянным автоматом в форме  немецкого солдата, а Женька выходил на сцену с Индусом, раскланивался с залом, усаживал пса на пол и здоровался с ним, подавая ему руку. Тот в ответ, с умнейшим видом  подавал  ему свою черную лапу.  Затем Женька брал губную гармошку и извлекал из нее какие-то непонятные звуки. Индус сердился на него и недовольно рычал. Но когда Женька на гармошке начинал играть протяжную мелодию, Индус садился рядом и усердно подпевал ему  истошно-жалобным воем.  Все в зале хохотали и горячо им аплодировали.  Потом, по сценарию, Женька укладывал Индуса спать. Гармошка лежала на сцене, Женька рядом.  Тогда Ефим, зорко следивший за ними сверху, слезал со своей «горы»  и умыкал музыкальный инструмент, карабкаясь на свою верхотуру. И там уже сам себе начинал играть. Индус, проснувшись и все обнюхав, и не найдя  своей любимой гармошки, громко лаял, а затем, взбежав по лестнице, ложился на доску и потихоньку полз к врагу – Ефиму. Тихонько подкравшись к нему, он внезапно вскакивал, валил врага наземь и, схватив гармошку, тем же путем мчался назад, к Женьке, вручал ему гармошку и садился рядом.  Женька  протягивал ему руку, тот давал ему в ответ свою  лапу. Женька начинал играть Индусу жалобную  мелодию, Ефим плакал от того, что у него украли гармошку, а Индус оглашал  зал таким заливистым  веселым воем, что слушатели падали со смеху, затыкая свербящие от звука уши.
Когда стемнело и в клубе началось представление, Реня с Альгисом тоже пришли и еле протиснулись сквозь толпу стоящих в дверях людей.  Реня видела номер с Индусом и гармошкой и тоже от всей души смеялась, слушая вой Индуса.
Затем выступали певцы. Они пели литовские и русские народные песни, а Реня стояла и все искала глазами Виктора, но в зале было темно и лишь сцена ярко освещалась меленькими электрическими лампочками, питающимися током от работающего на улице переносного двигателя.  Реня услышала, что этот мальчик с собакой Индусом и есть младший брат Жигунова. Значит, Виктор будет находиться  где-то с ним рядом, надо только внимательно следить за ним.
А когда кончилось представление, и раздались аплодисменты, они с Альгисом быстро вышли из клуба на улицу и стали немного поодаль от выхода, чтобы быть менее заметными.
Еще с полчаса они ждали, пока разойдется толпа: в основном старики и дети, и пока расчистят танцевальный зал от расставленных там скамеек. И когда в клубе осталась лишь одна молодежь и начались танцы, Реня с Альгисом осторожно подошли к открытым дверям. Несмотря на то, что большинство людей уже ушло, в зале было еще довольно тесно от танцующих пар, и можно было  спокойно и незаметно войти во внутрь и сесть на скамейку где-нибудь в укромном месте. Они вошли в зал и укрылись за спинами впереди стоящих людей.  Но как только зазвучал аккордеон, Реня сразу же увидела и узнала Виктора, который играл уже знакомые ей  по Антакщай мелодии песен. Она с замиранием сердца смотрела на него и слушала его музыку, и так забылась и увлеклась воспоминаниями об их первой встрече в Антакщай, что встала и готова была уже идти как сомнамбула на зов его рыдающих аккордов.
Альгис вовремя схватил ее за руку и остановил.
- Ты что так нервничаешь? И где же твой Виктор? – прошипел он ей на ухо. – Это тот, что играет?
- Да, - сказала она.
- Ну, так не дергайся и веди себя нормально, моя пташечка, а то они тебе крылышки быстро обкорнают. И Реня  отошла, и села на свое прежнее место, в уголке, и уже больше не порывалась встать, подойти к Виктору, как тогда, под Новый год, и заглянуть в его добрые, доверчивые глаза. Она могла теперь смотреть на него только издалека, сквозь мелькание танцующих пар, как узница сквозь железные прутья окон своей запечатанной кельи. Сердце трепетало и рвалось, протестуя против такой неволи, а ум, околдованный словами Альгиса, твердил: «Все прошло, все кончено: их встречи больше не возможны».
И Виктор вдруг, словно прочувствовав ее порыв, поднял голову и направил свой взгляд в их сторону. Реня замерла, готовая ко всему, а Альгис толкнул ее и потянул за руку к выходу.  Но Реня вырвала из его пальцев свою руку и прошептала:
- Постой! Дай хоть немного побыть здесь, посмотреть на него, может, я его больше уже не увижу…
Но Виктор, сквозь толпу танцующих, что-то все же увидел. Он закончил играть и позвал к себе Петьку. Тот, увидев его знак, подскочил к нему.
- Что случилось, маэстро? – спросил он шутливо.
- Петь, давай, тащи сюда скорее своего Герайтиса, - сказал ему Виктор. – Мне показалось, что там слева в углу промелькнуло лицо Рени, а с ней был какой-то незнакомый парень.
- Да ты что? Не может быть! – удивленно произнес Петька. – Это у тебя уже пошли галлюцинации. Смотри, вот уже пришел и Герайтис. Сейчас он тебя сменит. Если хочешь -  пойдем, поищем твою Реню.
Виктор поздоровался с подошедшим к ним Герайтисом, передал ему свой аккордеон, и кинулся в ту сторону, где только что, как ему показалось, он видел Реню… Но скамейка в углу, где, как  он видел, сидела Реня с парнем, оказалась пустой.
- Ну что? – спросил Петька, проталкиваясь к нему.
- Только что здесь кто-то сидел, мне показалось, что это была она… Вот и скамейка еще совсем теплая. Но куда она делась, я не знаю, - сказал ему растерянно, Виктор.
- Так! А ну пошли быстрей со мной на улицу, - крикнул Виктору Петька. – Если ты не ошибся, то мы их сейчас найдем.
И Петр с Виктором поспешно двинулись сквозь толпу к выходу. Они выскочили из клуба и начали осматривать растущие вблизи деревья и кусты, но на улице у деревьев было пусто.
- Ну вот, видишь, никого нет, - сказал Петька.
- Но я же видел… И эти ее глаза, - выпалил Виктор.
- Да брось ты, все это ерунда. Тебе показалось. Может, это у тебя остаточные видения от выпитых прежде лекарств или от малокровия? – заключил свой диагноз Петька.
- А скамейка в том углу теплая, что, тоже от лекарств? – крикнул с досады Виктор.
- Нет, но на нее могла сесть любая девка своей горячей  задницей… Они же ведь после  танцев такие горячие, как сковородки, хоть «глазунью» с блинами на них жарь! – рассмеялся Петька. – Ну посуди сам, куда она могла деться, может, растворилась в воздухе? А раствориться в воздухе может только видение! Так что диагноз всему этому: любовный бред  на почве перевозбуждения. Иди лучше в зал да потанцуй. Прижми к себе какую-нибудь сладкую толстушку  и все пройдет – забудется. Неужели на твоей Реньке свет клином сошелся. Что ты о ней  так страдаешь.
- Ты, Петя, еще слишком  молод и ничего не понимаешь. Я ведь ее люблю, - сказал Виктор.
- А ты спросил ее: она тебя любит? Может, у них с Лютасом насчет тебя есть какие-то планы? – предположил Петр. – И она тебе подыгрывает, чтоб заманить и завербовать работать на них.
- Я так не думаю, я чувствую ее любовь! Понимаешь: Лютас – это зверь, националист. А Реня – это чистая душа и чувства…
- Да, хватит тебе свои сказки рассказывать, - усмехнулся Петька. – Ты помнишь, что сказал Зарубин? С Лютасом нужно быть всегда начеку! Давай лучше расспросим девчат, которые стояли в том углу, - предложил он. – Может, они что-то нам сообщат?
Виктор с Петькой вошли в зал и начали расспрашивать у девочек, которые стояли  и сидели в правом от входа углу: не видели ли они там, только что, молодую красивую девушку с незнакомым им парнем? А те улыбались, думая, что  Петька с ними заигрывает, и отвечали:
- Нет! А что, не Золушкой ли ее зовут?
И вдруг, одна сказала:
- Да, я видела здесь  в углу были двое незнакомых: парень и девушка, но лишь перестала играть музыка, как они куда-то исчезли…
- Вот видишь, Петро! – сказал Виктор. – А ты говорил, что у меня галлюцинации. Петька наклонился к Виктору и шепнул ему на ухо:
- Слушай, Виктор! Если они действительно были здесь, то надо немедленно сообщить  об этом Вагонису и Зарубину. Это, может быть, первый шаг нашего «зверя» и его предварительная разведка.
- Ну да! Вот мы сейчас все бросим и побежим докладывать Вагонису о том, что вроде бы кого-то  здесь видели! – сказал Виктор.
- Ладно, пошли танцевать, а после танцев зайдем в дежурку и сообщим об этом Вагонису, - согласился Петька.
А Виктор стоял и думал: «Нет, этого не может быть! Неужели Реня могла его предать? Не верю! - говорил он себе. – Если она была здесь и не подошла, значит, она захвачена Лютасом. И он вместе с ней послал в Алунту своего сторожа – надежного человека. Вот поэтому она и не подошла.  Но, все равно,  зачем они сюда приходили? Что им было нужно узнать? Ведь только ради этого Лютас мог послать ее в Алунту». Он подошел к Петьке и сказал:
- Знаешь, Петро, давай, наверно, будем заканчивать эти танцы. Что-то мне стало неуютно здесь после того, что мы узнали…
- Хорошо, - согласился Петр. – Сейчас Герайтис закончит свою рапсодию из штраусовских вальсов, потом я объявлю, что ты сыграешь им еще на прощание «Розамунде» и «Синенький скромный платочек»… и все – мы на этом танцы кончаем!
Виктор кивнул ему головой, хотя ему даже и это делать уже не хотелось. Петька взошел на сцену и крикнул:
- Внимание, дамы и господа! В виду того, что  маэстро нездоровится,  время танцев сокращается и заканчивается двумя последними, которые исполнит сам Виктор Жигунов.
Все загудели и захлопали в ладошки. Герайтис, не привыкший к таким длительным изнуряющим играм на аккордеоне, с радостью передал Виктору музыкальный инструмент.  И Виктор, собрав всю свою силу воли, стал играть зажигательный и подвижный  немецкий фокстрот «Розамунде». Чувствуя, что танцы заканчиваются,  девчата и парни, как ошалелые, кинулись танцевать, и в зале поднялся шум и сутолока. Поиграв им так минуть пять, Виктор без перерыва перешел  на лирический и нежный «Синий платочек», и на этом закончил свою игру. Девчата подходили к нему, поблагодарив за игру, нехотя покидали  зал.  Виктор  с Петькой, захватив аккордеон, последними покинули дом культуры и направились  прямо в дежурку к защитникам. Вагонис в это время  как раз еще находился в своем кабинете и, постучав в дверь, ребята зашли к нему.
- Ну, хлопцы, рассказывайте, что у вас такое случилось? – сказал он.
Виктор ответил:
- Сегодня на танцах я увидел Реню с незнакомым парнем. Наверно,  с одним из «лесных братьев» Лютаса.  У Вагониса брови полезли на лоб.
- Как?! Бандиты свободно  разгуливают у нас в Алунте, а  вы там  спокойно  себе танцуете? Вы что, парни? Почему об этом сразу же не сообщили  мне? – взорвался Вагонис. – Откуда у вас, у молодых, такая сверх беспардонная беспечность! Может, они прибыли сюда для совершения какой-то диверсии!
- Товарищ начальник, но мы действовали так, как нас инструктировал полковник Зарубин: не ловить, а вести с ними «игру», - начали оправдываться парни.
- Да, но почему я узнаю об этом лишь в последний момент. Если это игра, то я должен знать и следить за ходом игры с начала и до конца. А вы тут, понимаешь,  сами решили разыграть с Лютасом партию в шахматы. Да? Нет, друзья, это вам не партия в шахматы! Это борьба с нашим  злейшим врагом не на жизнь, а на смерть!  Сегодня же нужно сообщить об этом Зарубину. А вы чтоб, в случае чего, постоянно держали связь со мной. Поняли?  - отругал  их, а  потом смягчился Вагонис. – А то, что не подняли шума и действовали обдуманно – это хорошо.  Пусть они считают, что у них все получилось… Идите, хлопцы! Вы молодцы, но учиться вам еще нужно многому, - сказал он им на прощание.
После такого крупного разговора с начальником Виктор, как бы в прострации, отправился домой.  Он мысленно спрашивал себя: а с ним ли все это происходит? Недавно он гонялся с защитниками за Лютасом и был неизвестным парнем, а сегодня сам уже в центре внимания Лютаса и уже он, Лютас, охотится за ним, стараясь поймать его в свои сети… И была ли та ночь под Новый год, и красавица Реня, и его встречи с ней. Может это всего лишь долгий сказочный сон, который длится вот уже целых два месяца.
С такими мыслями  он пришел домой. А там его уже встречала вся семья Жигуновых вместе с собакой Индусом. Они еще не спали и обсуждали Женькино  выступление с Индусом на сцене дома культуры, поэтому тут же накинулись со всевозможными расспросами на Виктора. Виктор только отнекивался и вел себя как-то апатично. Мать спросила его:
- Что у тебя случилось, сынок?
Но Виктору было строжайше запрещено говорить даже ближайшим родственникам о том, что будет происходить с ним во время операции под кодовым названием «Охота на  зверя». Он лишь  сказал ей:
- Да не волнуйся, мама. Все нормально. Со мной ничего не произошло. Я просто очень устал так долго играть с непривычки. Да и рука еще побаливает.
И тут к Виктору пристал с вопросами Женька:
- Витя, а что это у тебя  за книга такая интересная лежит на столе? Я полистал ее, там все пишется только о литовских князьях и о Великом Литовском государстве.  Это что, литовские сказки какие-то?
Виктор усмехнулся, а потом серьезно ответил ему:
- Нет, брат, это не сказки. Это так было в действительности. Давным-давно, семьсот лет назад при князьях Миндаугасе, Гедиминасе и Витаутасе. Литва была Великим княжеством. И под владением литовских князей находились русские, белорусские и украинские земли.  Причем, это княжество было такое огромное, что простиралось от Балтийского моря до Черного. Представляешь себе: и Минск, и Смоленск, Киев и Запорожье все принадлежало Литве. И там сидели наместники литовских князей из числа русской знати, причем, народ сохранял все свои обычаи и верования, а русские дворяне служили при дворе у князей литовских. Так что, и  русские, и украинцы владели своими землями, но были под защитой литовских князей. А они в то время были очень сильные.  Историки пишут, что Миндоугас  был свиреп как зверь, и не гнушался никаких средств, чтобы достигнуть своей цели.  Он был силен и коварен, как настоящий варвар. Но, в то же время он держал дружбу с русскими князьями: Александром Невским – на севере, а на юго-западе с Данилой Галицким.   И чтобы укрепить  этот союз, он женил  своего сына на дочери Данилы Галицкого. Но на  украинские земли постоянно нападали монголо-татарские полчища «Золотой орды» и крымские татары.  И вот уже после смерти Миндаугаса, когда Великим князем Литовским стал Гедиминас, его сыновья: Альгирдас и Кестутис под Киевом, в ожесточенной битве, разгромили войско «Золотой орды» и тем самым на много лет обеспечили защиту своих южных границ. И ордынцы уже боялись  нападать на Киев и Чернигов, и на другие города Литовского княжества.  Ведь на юге, за Киевом и Запорожьем были сухие степи, которые никем не охранялись. Эти земли назывались Диким полем.  По ним и приходили с востока на украинские земли орды кочевников.
- Вот это да! – воскликнул Женька. – А я думал, что Литва всегда была таким маленьким и незначительным государством, которое все обижали. А, оказывается,  что литовцы разгромили даже и монголо-татар. Это ж надо? Какие они тогда были могучие.
- Да, все в мире изменяется. Меняется и облик земли. В государствах рождаются талантливые, одаренные, умные люди. Они становятся у власти, и при их правлении государства укрепляются и расцветают.  А потом, когда эти люди умирают, на смену им приходят другие, уже не такие умные, которые, пользуясь  своей властью, тянут все себе  и своей родне.  От  этого скудеет казна, государство хиреет. В такой стране трудно жить  простому народу.  Вот поэтому и происходят бунты и разброд в народе. Все куда-то бегут и никто не хочет защищать  такую власть. И потому-то княжества и развалились, а их земли  становились добычей других, более сильных  государств и правителей. То же произошло и с Великим княжеством Литовским. Ушли былые времена сильных литовских князей Гедиминаса и Витаутаса, а с ними  канули в Лету и  все их былые завоевания.  Так Литва и превратилась в маленькое государство.
- Вить, а откуда ты это все знаешь? – удивлено спросил Виктора Женька.
- А это мне еще в Вильнюсе один человек рассказал.
- Ясно, - сказал Женька. – Только мне не понятно, как эти все князья жили по соседству друг с другом и воевали. Ведь они же ездили, сватались, отдавали в жены дочерей, были родственниками и даже братьями, а потом вдруг начинали воевать? Как-то все это выглядит слишком дико…
- Да уж, так устроен наш мир: каждый здесь хочет над кем-то властвовать. Это закон силы: только сильный преодолевает, побеждает и заставляет служить себе более слабого, и этот закон действует и в природе, и у животных, и у людей. Ну, а что уж говорить о князьях, власть, она ведь ослепляет. Каждый хочет ухватить себе кусочек получше. Вот и воевали друг с другом, не взирая на родственные связи, - ответил Виктор.
- Нет, они просто были плохими людьми. Хорошие люди не должны убивать друг друга из-за  всех этих богатств.  И если бы мы были с тобой князьями: я в Алунте, а ты   в Антащай, то я никогда бы не пошел  на тебя войной, и не стал бы отбирать у тебя твою Реньку, - сказал Женька под неудержимый хохот Виктора.
- Ишь, чего придумал, Реньку, - сказал Виктор. – Ренька вовсе не моя… И вообще, причем тут мы и князья? А Ренька куда-то уехала из Антакщай.  Так что, шутка твоя, братик, совсем не уместна.
-  Ладно, я тебе еще кое-что скажу, - ответил Женька. – Я, в общем-то, Реньку твою не знаю, но когда я выходил с Индусом из клуба, на меня смотрела какая-то очень красивая, незнакомая девушка. Может, это она и была?
- Постой, постой, - кинулся к нему с расспросами Виктор. – С кем она была? Как выглядела?
- С кем была я не знаю, - народу там было много. А выглядела она очень прилично: такие светлые волосы, голубые глаза и красивое лицо…
- Ладно. Все! Хватит! Приметы сходятся, - сказал Виктор, и потом пояснил:
- Я ее тоже видел, но издали и поэтому сомневался. Но раз и ты говоришь о том же, значит, это уж точно была она.
Потом он поманил Женьку к себе пальцем и сказал ему тихо:
- То, что видел ее – это хорошо. Только ты об этом больше никому не говори. Понял?
- Понял, - сказал Женька. – А почему? – задал он дополнительный вопрос.
- Потому что это уже военная тайна. А ты знаешь, если здесь, у нас, разболтаешь кому-нибудь военную тайну, то это будет как предательство. И может стоить нам  многих жизней. Понял?
- Понял, - автоматически ответил ему Женька. - Хорошо. А потом ты мне расскажешь об этой военной тайне? – снова пристал к нему Женька.
- Придет время и я обязательно тебе все об этом расскажу, - пообещал ему Виктор. – А сейчас держи язык за зубами! Т-с-с! И никому ни слова, - приложил он палец к губам. – Ни отцу, ни матери и ни Райке.  Все. Пока. Иди спать!
И Женька, оглядываясь на него, пошел спать на свою печку.
Этой ночью Виктор долго лежал с открытыми глазами и не спал, думая о Рене, а его брату Женьке на теплой печке – лежанке снились в это время яркие, насыщенные событиями сны: как будто он с мечом в руках и в доспехах княжеского воина, на берегах могучего Днепра под Киевом крушит и гонит  степью монголо-татарскую орду.  И как будто бы он  один из князей и сыновей Гедиминаса, Альгирдас, а второй князь – его брат Виктор. И вот они, разгромив, окружают остатки татар, берут их в плен и освобождают княжну Реню – невесту Виктора.  Виктор рад и Реня тоже рада этой встрече, а Женька, князь Альгирдас, им говорит:
- Ну вы, давайте, ребята, живите здесь, укрепляйтесь и стройтесь в городе Киеве, а я, чтобы вам не мешать, погоню-ка   дальше эту монголо-татарскую орду, будь она неладна, через все Дикое поле, аж до самого Черного моря.
Женька садится  на коня и отправляется со своими витязями в погоню за теми остатками татарского войска, которые успели бежать с поля боя…
А в другом доме и другом  месте, на окраине Алунты, в тот час, когда Виктор и Женька спали и видели свои  вещие предутренние сны, Реня с Альгисом одевались и собирались в дальнюю дорогу. Они хотели как можно раньше выехать из Алунты так, чтобы никому не попасться на глаза, потому что ясно чувствовали,  что днем их везде уже будут искать сотрудники Вагониса.  И лишь только начало сереть небо на востоке, они запрягли лошадь, сели в повозку и помчались быстро-быстро по дороге на Антакщай, изредка оглядываясь в сторону удаляющейся и исчезающей в утренней дымке  Алунты. И даже отъехав далеко-далеко от местечка, они, не останавливаясь, гнали свою лошадь изо всех сил.  Пока не рассвело, им нужно было  проскочить по Утянскому тракту еще и свое родное село Антакщай так, чтобы их там никто не заметил.
Реня покидала Алунту с тягостным чувством «потерянного рая». На душе было скверно: грустно и тоскливо.  Когда-то эта веселая беспечная  жизнь алунтской молодежи была частью и ее жизни, теперь же ей приходилось уходить и скрываться от бывших  подруг и  товарищей, и даже за своим любимым наблюдать издали, как   сквозь подзорную трубу из другого далекого потаенного и чуждого ей мира.
Но, все-таки это, хоть и не встреча, а присутствие праздника рядом с любимым человеком и те брошенные  ею в его сторону взгляды несколько успокаивали ее душу и сердце.
«Главное, чтобы ты был жив и здоров, - думала она, мысленно обращаясь к Виктору. – Но настанет  время, когда это все кончится, и мы обязательно встретимся с тобой, любимый!».
Миновав озера и проскочив  незамеченными свое село, Реня с Альгисом свернули  с большака в поле и направились по еле заметной под снегом дороге к хуторам. Проехав первую  усадьбу, они  вскоре прибыли на хутор «Вишневый». На хуторе было  тихо и безлюдно, видно, «Хозяин» был в отъезде. Потом из дома выскочила мать Рени, Альбина, и радостная стала обнимать ее прямо у крыльца, приговаривая:
- Доченька, дорогая! Вернулась, здоровая и невредимая! Слава Богу, а я тут перенервничала из-за тебя, думала: хоть бы  все прошло  благополучно!   
Потом, немного успокоившись, начала расспрашивать Реню:
- Ну, рассказывай, что там было, как ты провела время? Видела ли Виктора?
- Да, мам, все было хорошо. Приехали и устроились  у Куркиса. А вечером пошли в клуб на концерт, но потом, когда начались танцы и я увидела Виктора, мы с Альгисом чуть не напоролись на защитников. Виктор, наверно,  тоже что-то заметил, кинулся к нам и тогда нам пришлось быстренько уматывать оттуда.  Ну, вот так все хорошо и кончилось для нас, - рассказывала шутливым тоном   Реня о своих похождениях в Алунте. – А где  «Хозяин»? - спросила она потом.
- А кто его знает, - ответила та. – Он мне не докладывает, вечно куда-то уезжает. К вечеру, наверно, приедет…
И действительно, лишь только начало смеркаться, залаяла на хуторе собака. Все притихли и притушили огонь в лампах. Потом раздался стук в дверь. Старуха вышла  в сенцы и испуганно спросила:
- Кто там?
- Это я, бабка, давай, открывай, не бойся, - послышался голос Лютаса.
Старуха открыла дверь, и в дом вошел Лютас. Он  посмотрел вокруг и, увидев, что вернулась из Алунты Реня, обрадовался.
- Ну, как дела, пани Реня? – сказал он, подходя к ней. – Так скоро вернулись из Алунты? Неужели вам там не понравилось? – спросил он ее.
- Нет, нет! В Алунте было хорошо и все нам понравилось, только нас там чуть не поймали, - ответила Реня.
- Вот, видишь? А я что вам говорил. Вам туда ездить больше нельзя, - сказал Лютас. – Это урок на будущее, а сейчас… А сейчас я хочу поговорить с вами, Реня, кое о чем, но… это конфиденциально, - обратился он к присутствующим.
- Ну, раз конфиденциально, тогда, мы все вас покидаем, - сказала Альбина, поднялась и ушла отдыхать в свою комнату.
Лютас, оставшись один на  один с Реней, немного походив молча по комнате, подошел к ней, сел рядом на скамью и сказал, глядя ей в глаза:
- Знаете, пани Реня,  может, это вам и не понравится, но я хочу  поговорить с вами о наших будущих  взаимоотношениях… Итак, пани Реня… съездив в Алунту, вы  на собственном опыте убедились, что для встреч с Виктором и налаживания с ним каких-нибудь там нормальных любовных отношений  у вас  перспектив нет, - сказал Лютас.
- Нет, нет,  это не так! – выкрикнула с горячностью Реня.
- Власть вам этого сделать не позволит: вас схватят и посадят, а его уволят из защитников и если не посадят, то вышлют за связи с вами из Литвы в Сибирь.  А я вас всегда буду защищать и спасать от НКВД. И вы мне, Реня, дорогая, очень нравитесь, - замялся он.
- Да уж, вы меня  спасали раз. Чуть на тот свет не отправили за какую-то царскую  брошку. Это  же вы взяли меня в заложники и приставили свой пистолет к моему виску, - начала она  выкрикивать ему в лицо, вскочив со скамьи.
 - Тихо, тихо, Ренечка, не надо так горячиться… Лучше сядьте на скамейку и послушайте, я вам сейчас все объясню, - начал успокаивать ее Лютас. – Это все было показное и подстроено для такого юного птенца, как Виктор. Я бы вас никогда и пальцем не тронул. Мне нужен был позарез этот необыкновенный камень, который находится в брошке. Это талисман, я всю жизнь мечтал о нем… Мне еще дед говорил, что ходят легенды, будто бы  этот камень привезен был из Тибета для подкупа царя и царицы черными магами. И того, у кого  он находится на груди,  никакая сила и средство не берут. Он останется цел и невредим при любых обстоятельствах.
Ну я, конечно,  этому особо не верю, но в магических свойствах этого камня я убедился еще при ваших гаданиях под Новый год.  И это меня поразило! А тут: еще бы несколько минут, и мы бы с вами навеки расстались, и Виктор увез бы этот камень далеко-далеко, в свою Сибирь. А я, Реня, не хотел терять ни вас, ни этот камень. И я, наверно, поступил правильно, хоть и безнравственно, с вашей точки зрения. Но, благодаря этому, вы – шляхетная  дочь, и царская брошка с магическим камнем теперь со мной, и мне теперь осталось завоевать лишь ваше ко мне доверие и любовь.  Я буду добиваться этого и настойчиво доказывать  вам свою преданность. 
Этот камень спасет меня от  пуль.  Советы исчезнут, а с ними уедет отсюда и Виктор. А вы останетесь со мной и, вспомнив о том, что вы из панского рода, займете в Новой Литве подобающее  вам  высокое положение, став моей законной женой…
Вы будете владеть этой замечательной брошкой, которую носила сама Александра Федоровна. Вот вам мое объяснение. Ну как, вы согласны? – спросил он ее, немного помолчав.
- Вот уж нет, дудки!  Я люблю Виктора, а не вас, пан Пранас. И Советы в Литве укоренились  настолько сильно, что еще долго будут находиться у власти.  А раз так, то вся моя молодость пройдет в ожидании ваших предсказаний. Зачем же тогда мне ваше высокое положение, когда мне стукнет семьдесят?
- Значит, вы сейчас отказываете мне? Хорошо! – сказал Лютас. – Я не буду настаивать и торопить вас. Время все расставит на свои места, а свое предложение я оставляю в силе…
- Пан Пранас, я не могу вас полюбить. Поймите! Сердцу ведь не прикажешь, - ответила Реня. – И вы на меня не сердитесь, - добавила она. – Раз уж так дело пошло, я хотела бы увидеть свое будущее. Дайте мне сегодня на вечер вашу брошку, я хочу погадать… и увидеть, что меня ждет, - попросила Реня.
- Ну что ж,  если хотите, берите и гадайте, - вытащил из кармана и подал  ей брошку Пранас. – Только я вам гадать не советую. Если увидите что-то плохое – потеряете интерес к жизни, - скривил он свое лицо. А в общем-то, как хотите, так и распоряжайтесь своей молодостью, это ведь ваша жизнь. Только молодость,  она как цветок… Вот вы, Реня, знаете, для чего цветут цветы, - сказал он вдруг, останавливаясь.  – Нет?  А я думаю, что это сама природа говорит нам: смотрите какая красота – эта ваша жизнь.  Живите, любите и радуйте всех красотой своей молодости, но только делайте все это сейчас, а не потом и не завтра… Потому что потом все уйдет и все изменится…
- О, пан Пранас! А вы неплохой философ. И даже, как бы, поэт! Но все это уже давным-давно, еще до вас, было прекрасно кем-то сказано. – Повернулась она к нему, глубокомысленно и игриво вспоминая. – Что-то из Библии, кажется, царем Соломоном.
- Может, и так, - улыбнулся Лютас. – Но, тем не менее, мы все время почему-то об этом забываем, а вспоминаем уже потом, под «ахи» и «охи», вдогонку, когда уже все прошло.  Но это, если говорить о мгновении молодости.  А я хочу сказать немного о другом. О том, что каждый этот миг – это наш шанс, и начинающийся день тоже, и даже наша жизнь тоже всего лишь шанс, который нам дан Богом, чтобы  что-нибудь сделать, понять и исправить.
- Вот я и хочу использовать  этот свой шанс, а перед этим погадать и посмотреть в свое будущее: что из всего  этого получится, - сказала Реня весело.
- Ну, идите, идите, посмотрите, - усмехнулся Лютас. – Если вдруг вылезет что-то страшное – меня позовите, я буду рядом…
- Нет уж – это все мое, личное и сокровенное, и никто, кроме меня, о моем будущем не должен знать. Так что, не подслушивайте и не подглядывайте за мной, пан Пранас, во время сеанса.
- Да ладно вам, гадайте хоть всю ночь напролет. Я лучше пойду спать, - рассмеялся Пранас. – Вы  такая же упрямая и настойчивая, как и ваша мама, - махнул он рукой ей  вслед.
Реня ушла в свою комнату. А Лютас потянулся, сел, закурил папиросу, посидел немного один, думая, что еще нужно будет сделать завтра, и пошел отдыхать.


Конец Лесной Империи
 
  В ту ночь Реня долго сидела перед зеркалом, всматриваясь в чистый кристалл царской брошки, сияющий под желтыми лучами горящих свеч. Мысли путались, она никак не могла сосредоточиться на чем-то одном, определенном.  Ведь ей хотелось в грядущем узнать о многом и чем больше, тем лучше, но о чем конкретно, она не знала… И лишь потом,  еще немного посидев, она наконец-то сосредоточилась на своей коронной мысли: встретятся ли они еще когда-нибудь с Виктором?  И стала всем своим сознанием лететь и растворяться в далекой  и непроглядной темноте своего будущего.
Сначала  ее взгляд заволокло белым туманом и мысли остановились и замерзли, как прозрачные ледяные узоры на холодном зимнем окне. Но потом туман начал понемногу рассеиваться и в середине  его появилось маленькое  чистое пространство в виде зеркальца, в котором  что-то мелькало и  вырисовывалось.  Это зеркальце все больше и больше увеличивалось  и, удлиняясь, превратилось в какую-то подзорную трубу, через которую  было видно все, что происходило на том конце будущего мира. Но картины быстро менялись, и Реня никак не могла уловить их настоящего реального смысла, пока сама не стала искать себя  и Виктора в веренице феерических  событий этого приближающегося к ней будущего. Внезапно она увидела себя  и ее пронзила радостная мысль: «Это я!»
Она была еще молода, совсем еще такая как сейчас, но одна и одета по-зимнему. Мела пурга и  косо падал хлопьями на землю белый снег.  Она шла по улице местечка и сквозь эту метель вдруг увидела, как рядом по шоссе, быстро удаляясь от нее, пролетела крытая брезентом машина, увозившая знакомую ей фигуру Виктора.  Она крикнула, вздрогнула и видение с картинкой исчезло, как будто растаяв в темном бархате  окружающей ночи.  Она долго потом еще сидела, не двигаясь, потрясенная увиденным  ею действием, не желая воспринимать его истинный смысл своим возбужденным мятежным сознанием.  И это было именно  то, о чем говорил ей Пранас, и надо было мужественно воспринимать правду грядущих событий. Но она не хотела сдаваться, она знала, что за  свою мечту, за свое счастье нужно бороться, не смотря ни на что, с желанием что-то изменить, отклоняя тяжелые  удары надвигающейся судьбы.  Логика событий говорила ей: раз уж он уехал, не заметив тебя,  значит, вы в будущем скоро расстанетесь.  А логика ее ума отвечала ей тут же:  это не правда! Может быть вы просто разминулись, он вернется вскоре и вы вновь встретитесь. Ведь, просто так любимых не покидают…
Разбитая и расстроенная своим гаданием и домыслами, она отнесла царскую брошку в комнату Пранаса, и положила ее ему на стол. Он уже спал и она тихо выскользнула из его комнаты.
Проснувшись рано утром, Пранас увидел брошку, оставленную  Реней на столе у кровати.  Он взял ее,  повертел, положил в мешочек и спрятал в нагрудном кармане рубахи у себя за пазухой.
Наступила весна и нужно было одеваться и ехать  в один из далеких  хуторов - налаживать связь с оставшимися  там на зиму бойцами своей бригады «лесных братьев». Он очень  спешил, поэтому  пренебрег некоторыми правилами безопасности при движении по оживленным главным дорогам.  Так как на хуторе ехать нужно было по еще заснеженным весенним полям, он взял и запряг лошадь в сани и двинулся в путь, но, выехав вскоре на большак, понял, что лошади дальше очень трудно будет тащить сани уже по оголяющейся от льда и засыпанной щебенкой дороге.
Экономя ее силы,   он  медленно двигался по дороге к Добю-озеру, и на спуске к озеру вдруг услышал звук  мотора приближающейся к нему машины.  Почувствовав опасность, Лютас направил лошадь к правой пологой стороне дороги, прижимаясь ближе к обочине, за которой виднелись кусты и пологий спуск к озеру.  В случае чего, он решил прикинуться  простым мужичком, едущим  по своим делам из Антакщай в Алунту.  Он повернулся и посмотрел назад. Машина гудела и приближалась. Она была уже близко и это была, по всему видно, зеленая военная машина.  Она обогнала повозку Лютаса и вдруг остановилась, а из нее выскочили двое солдат и офицер, и направились с оружием  к повозке. Лютас не особенно-то испугался их угрожающих  действий. Обычная проверка на дорогах дорожного армейского патруля.  Солдаты подошли и офицер приказал вылезти из саней и спросил:
- Откуда едете и куда? Как фамилия? Документы есть?
Лютасу показался знакомым тембр его голоса.  И в следующий миг он понял, что «влип по самые уши». Это был тот полковник, который сидел с ним за одним столом на Новый год у Альбины…
Лютас медленно полез рукой в правый нагрудный карман за документами.
- Отставить! – скомандовал офицер. – Нам и так ясно, кто ты! Стоять, и руки вверх! При попытке к бегству – стреляем без предупреждения на поражение!
Лютас подчинился и поднял руки.
- А теперь, пан Пранас, скажите, куда  вы дели похищенную вами царскую брошку? – спросил его Зарубин.
- Она у меня здесь, полковник, в кармане за пазухой, - ответил Лютас.
- Сержант! Проверьте, есть ли оружие у этого господина, и вытащите у него из кармана мешочек  с брошкой, - приказал полковник.
Это был единственный шанс у Лютаса и он решил им воспользоваться. Сержант подошел к  нему с автоматом на изготовку и начал  ощупывать  его одежду, ища спрятанное под нею оружие. Не найдя его, он полез к нему в карман за пазуху, чтобы вытащить  из него мешочек с брошью. Они  все стояли довольно близко друг от друга и Лютас внезапно присел и с огромной силой толкнул  сержанта руками на стоящих сзади от проверяющего полковника и водителя.  Сержант, отлетев на метр, сбил с ног своим туловищем, водителя и завалил на скользкую ото льда дорогу полковника.   Пока они опомнились и поднимались, он перепрыгнул через канаву и кинулся бежать прямиком к озеру.  Зарубин и Акимов, вскочив, бросились за ним. Лютас подбежал к озеру и встал… Лед на озере у берегов уже подтаял и крошился, образуя плавающие льдины. И Лютас решился. Он вытащил кисет с брошкой и крикнул Зарубину, зная, что тот очень дорожит царской брошью:
- Полковник, я иду на лед, но если ты выстрелишь в меня, то вместе со мной в этом озере утонет и вот эта волшебная царская вещь.  Так что, прощай и не поминай  лихом!
Прокричав это подбегающим к нему полковнику и  сержанту, Лютас схватил валяющуюся возле берега палку и прыгнул на плавающую рядом льдину. Потом, с этой льдины на другую, и стал удаляться от военных на середину озера.
Акимов тоже схватил палку, прыгнул  на льдину в погоне за ним, и стал его догонять. Лютас выскочил  со льдины на сплошную площадку льда. Акимов тоже выпрыгнул вслед за ним, но поскользнулся и упал, а диск его автомата, ударившись об лед, вышел из зацепления и отлетел на метр. Лютас, увидев это, вытащил из сапога пистолет, вернулся к краю проруби и направил пистолет прямо в голову  лежащего на льду безоружного сержанта.
Он медленно подходил  к нему, предвкушая  свою победу, держа в одной руке мешочек с брошкой, а в другой пистолет:
- Лежи, не двигайся! Иначе – я размозжу тебе голову.
Затем, подойдя к кромке льда, поднял над головой кисет с брошью и крикнул Зарубину:
- Полковник! Вот она, брошка… А вот твой солдат. Сейчас он умрет, а брошку ты никогда  не увидишь. Она исчезнет вместе со мной…
В этот миг Зарубин, который держал  все это время Лютаса на мушке автомата, выстрелил короткой очередью, не дожидаясь конца речи Лютаса.  Пули ударили в кисет, сбили шапку на голове у Лютаса и пробили его полушубок, оглушив его.  Он упал и выронил в воду мешочек и пистолет, но, обезоруженный, тут же поднялся и кинулся бежать по льду на ту сторону озера, и вскоре исчез в кустах на  другом берегу.
- Вот, сволочь, ушел! – выругался Зарубин. А еще мы  потеряли  дорогую царскую брошь, - повторил он. – А это уже действительно по-настоящему жалко.  Такая  исторически ценная вещь пропала… Вот гад. Акимов! – крикнул он, поднявшемуся со льда сержанту. – Ты как там, жив, здоров?
- Жив, товарищ полковник, но еще немножко – и мне была бы хана, уже был бы на том свете, - ответил сержант.
- Ну, тогда давай, выбирайся как-нибудь со льдины сюда, на сушу, - приказал  полковник сержанту.
- Хорошо, что у нас никто не пострадал, - сказал Зарубин шоферу. – А то бы пришлось  сейчас нам с тобою возвращаться в Вильнюс. «Да-а-а! События нас опережают, - подумал он. -  Ведь только еще вчера позвонил Вагонис из Алунты и сообщил, что в Алунте на танцах были люди Лютаса. Видно, они интересовались Виктором. И вот, когда  мы выезжаем на место событий, то попадаем прямо в самую гущу их действий».
«Надо ехать в Алунту и, не медля,  подготавливать своих людей ко всяким начинающимся неожиданностям», - подумал полковник. 
Вернулся со льдины сержант  Акимов, и Зарубин, довольный тем, что они не потеряли в бою ни одного своего бойца, сказал шоферу:
- Семин, давай-ка, езжай в Алунту на машине и предупреди Вагониса, а мы с Акимовым на лошади Лютаса поедем следом за тобой.
- Есть, - козырнул Семин и, сев в машину, уехал в Алунту.
Зарубин спросил у Акимова:
- Ты можешь лошадью управлять, сержант?
- Могу, товарищ полковник! – ответил тот.
- Ну, тогда давай, бери вожжи, садись и поехали.  И нам, мой друг, пора в дорогу. Вот чертово место, -  добавил он. – Вечно тут с нами что-то случается.
Лошадь, напуганная выстрелами и какими-то чужими ей людьми, стояла и неспокойно пряла ушами. Акимов сел, взял вожжи в свои руки и по-хозяйски начал успокаивать ее.
- Тпру-у-у, коняка, успокойся, все нормально, все хорошо…
Потом полковник сел в сани, и они тронулись в путь…
Лишь только Зарубин прибыл в Алунту, он тут же  собрал в кабинете начальника МГБ  командный  состав отряда защитников: Вагониса, Валентина и членов его спецгруппы Виктора и Петра Бурцева.  Каждый из них докладывал ему о своих встречах на прошлом празднике и происшествиях в последние дни.  И после этого стало совершенно ясно, что в ближайшие дни, в связи с сегодняшними событиями, не должно быть и речи о планировании какой-нибудь операции против Лютаса, так как он сейчас напуган, взбешен и трижды осторожен.
- В связи с тем, что Лютас видел меня и знает, что вскоре на него возможно будет устроена настоящая охота, он затаится. А вступать с ним в контакт в таком состоянии очень опасно: он не поверит и уничтожит всякого, кто к нему сунется, - сказал полковник. – Поэтому, нам нужно на время забыть об этой затее. Пройдет два, три спокойных месяца, страх и растерянность у него  улягутся и он начнет действовать. И лишь тогда, когда все это немного утихнет, нам с вами можно будет приступать к осуществлению нашего плана. А пока и нам тоже нужно отойти от этого дела, и на время забыть об операции.
- Жалко, готовили ее, а долго ждать придется, - вздохнул, разочарованно, Петька.
- Да, ты прав: время, потраченное в пустую -  это часть потерянной нашей жизни, - сказал Зарубин. – Но, как говорил мой дед: никогда не жалей о потерянном.  Он  часто толковал нам: все, что ушло от вас – это к лучшему! Существует закон исключающих истин, - уверял он.  И есть две составляющие его истины, которые служат для определения всего живого: материальная, видимая и осязаемая физически форма тела и невидимая  духовная наполненность его  энергией и любовью.  Равенство этих двух истин и есть гармоническое продолжение нашей долгой земной жизни.  Баланс этих двух истин должен быть соблюден во всех земных делах.  Всякое увеличение материального взамен духовного губительно и ведет к  разрушению тела и жизни. То же относится и к духовной части. Одной мыслью сыт не будешь, - говорит пословица. Лишь  творческая работа дает радость жизни и результат, а фантазеры и бездельники ничего не создают и долго не задерживаются.
Каждое убийство  исключает частицу духовной истины и прибавляет  телу частицу материальности. Так образуется дисбаланс и постоянное разрушение тела. Воровство – это тоже приобретение материальной истины.
- А зависть? -  спросил Петька.
- Зависть? А зависть – это ведь воровство, но мысленное. А так как зависть – это мысль  о приобретении материального, то она  увеличивает материальность и разрушает духовность. В борьбе этих двух истин и проходит вся наша жизнь. Если вы кого-то пожалели и дали ему милостыню – вы отдали материальное и увеличили духовное. Если вы что-то потеряли, значит, это было лишнее для души и тела, и оно разрушило духовную сущность. А, потеряв, вы уравняли духовное с материальным и спасли часть своей жизни.
- Так что,  не спешите  что-то приобретать и не бойтесь что-то потерять, друзья! – сказал Зарубин.
В заключение он проинструктировал как нужно действовать, если на Виктора выйдет агент Лютаса: нужно сыграть естественно и правдиво, так, чтобы у противника не возникло никаких  подозрений. До первого июня можно отдохнуть и расслабиться, но быть всегда начеку и не терять бдительности.
- Учтите, - сказал Зарубин, - за вами теперь всегда люди Лютаса будут вести скрытое наблюдение, и вы теперь не должны ошибаться  и совершать необдуманные шаги. А также, с этого момента вы не должны часто встречаться, чтобы не засветить этим всю нашу группу. Но связь между нами должна всегда быть надежная и постоянная. Любой сигнал по цепочке: «Ромео»-Виктор, Бурцев, Валентин, Вагонис и Зарубин должен идти быстро, незаметно и без заминок. Если «Ромео» будут вербовать, то тебе, Виктор, нужно идти с ними на какие-то соглашения, но не сразу. Товарищ «Ромео», ты понял, как нужно действовать? – спросил Виктора Зарубин.
- Так точно, товарищ полковник, - отчеканил Виктор.
- И никаких фамилий, имен и званий. Мы теперь все по цепочке будем называться: «первый», «второй», «третий», «четвертый» и «пятый». Вот и все! Удачи вам, товарищи! А я все это время буду находиться в Вильнюсе, чтоб не привлекать особого внимания к своей персоне, - сказал Зарубин. – Можете быть свободны!
- Жигунов! – обратился  он к Виктору – А ты  останься на минуту. Когда все вышли, Зарубин подошел к нему и сказал:
- Слушай, Виктор,  сбегай-ка ты, по старой дружбе, к Валентине и скажи, что я ее жду на квартире у Вагониса.  Скажи, что я приехал сюда совсем ненадолго и через час  уезжаю. Пусть приходит, я хочу ее повидать. И пусть не задерживается…
- Хорошо, товарищ «пятый». Разрешите идти? – отдал честь Виктор.
- Молодец, «Ромео», хорошо усвоил нашу науку, - улыбнулся Зарубин. – Только уж поспеши, а то времени у меня осталось совсем в обрез.
Виктор побежал исполнять поручение полковника, а в кабинет в это время вошел Вагонис.
- Ну что, капитан, давай выручай уж меня, а то  нам и встретиться-то с Валентиной  негде, - улыбнулся Зарубин.
- А вы переезжайте к нам на постоянное место жительства, женитесь и я вам свою  квартиру насовсем  отдам, - пошутил Вагонис.
- Да нет, брат, мне тут вроде бы делать нечего, кроме как  курей выращивать. А квартира у меня и в Вильнюсе есть.  Вот только бы Валентину туда увезти, - ответил мечтательно Зарубин.
- Ну, тогда вот вам ключи. Только насчет выпивки и закуски – «сухо», - констатировал Вагонис.
- О, это у меня все есть! В моем походном кейсе, - сказал Зарубин, - а ключи я оставлю на столе…


Приглашение в западню
 
 Незаметно пролетели два месяца весны. Земля освободилась от белых холодных снегов и оделась в зеленый бархат молодых трав. Возвратились с юга перелетные птицы. И просторы полей, и лугов заполнились звонкими звуками их веселых голосов. Уже вовсю  цвели и отцветали в садах великолепные пионы, румянились вишни, а в полях под радостный стрекот кузнечиков начал плести-заплетать свои тонкие плети молодой горошек.
Наступил первый день лета. Виктор проснулся с мыслью, что сегодня что-то должно случиться… Он помнил слова, написанные им Рене на оставленном ею портрете и что, как говорили потом защитники, портрет вскоре исчез.  А значит, она  побывала уже у себя дома и увезла портрет с собою, и конечно прочитала на нем те его слова: «Любимая, буду ждать тебя всегда на нашем алунском мосту в полдень первого числа каждого  летнего месяца…».
На сердце у Виктора было радостно и тревожно: что же будет сегодня? Произойдет ли их встреча или нет? – думал он.
День только начинался, и еще было очень рано.  Виктор вышел во двор и приласкал там подбежавшего к нему Индуса.  Зашел на огород, где росли укроп, лук, огурцы и весенний мак, подышал свежим воздухом раннего утра и затем вернулся назад в дом.  В доме было тихо. Все еще спали. Виктор растолкал спящего и сладко похрапывающего во сне Женьку и сказал:
- Эй, лежебока, хватит храпеть, ты что, сегодня рыбачить не собираешься?
Женька вскочил и   начал  тереть еще осоловелые от сна глаза:
- Где? Когда? Сейчас оденусь… А червей копать нужно?
- Бери  банку, лопату и пошли в огород.  Их там полным-полно, - сказал Виктор. – Где у тебя удочки? У нас сегодня  будет великий день. Можем поймать большую рыбу! А можем, и ничего не поймать, - усмехнулся он. Я сейчас схожу к Петру, а ты тут давай, готовь снасти, - предупредил он Женьку и вышел, оставив копошащегося в коридоре над снастями Женьку…
Площадь и улицы Алунты еще были тихи и безлюдны. Виктор  зашел в дом к Вагонису и постучал в дверь. Через некоторое время дверь открылась и Вагонис, еще полуголый, встретил его у порога своей квартиры.
- Ну, что там еще случилось? – спросил он сонно Виктора.
- Товарищ начальник, сегодня у меня должна быть встреча с Реней на алунском мосту в двенадцать часов дня, - сказал Виктор. – И так как мы договорились с полковником Зарубиным, я и сообщил вам об этом.
- А-а-а! Хорошо! – зевнул Вагонис. – Зайди к Валентину и скажи ему, чтоб организовал скрытое наблюдение за  вами, и обеспечил твою безопасность. А Петру передай, чтоб тебя постоянно подстраховывал. Иди! Я сейчас оденусь и буду звонить в Вильнюс к Зарубину. Ну, держись, парень, и будь начеку! – предупредил он Виктора.
Тот улыбнулся и кивнул головой:
- Да, знаю я все, знаю…
От  Вагониса он зашел к Валентину и передал ему приказ Вагониса – готовиться к операции. Валентин оделся и вышел вместе с ним на улицу.
- Ну что, брат, не боишься Лютаса? – спросил его Валентин.
- Нет! – улыбнулся Виктор. – А что его бояться, я ведь не Лютаса жду, а Реню. А Лютас в Алунту не сунется.
- Ну и хорошо. Может, так оно и лучше, - успокоился Валентин. – Иди, поднимай Петра и пусть пистолет с собой захватит, а я  пойду в дежурку готовить остальных…
«Итак, все готово, осталось разбудить лишь одного Петра, и можно отправляться уже на речку. Будем с Женькой, как настоящие рыбаки стоять и  ловить рыбу: я на мосту, а Женька с берега, где-нибудь поблизости.  Это обычная картинка на речке, и она не вызовет ни у кого никакого подозрения,» - подумал Виктор.
Он постучал к Бурцевым. Дверь ему, как было обещано заранее, открыл сам Петька.
- Ну что, Петро, ты готов? – спросил его с ходу Виктор, обмениваясь с ним рукопожатием.
- Будь спок, Витек, я всегда готов, - ответил Петр по-боевому.
- Ну, тогда пошли! И захвати с собой  пистолет и бинокль. Сядь на горке у речки в кустах и смотри в него на всех, кто будет двигаться  в мою сторону.  И если  кто-нибудь  ко мне подойдет, следи  внимательно за моими руками и положением тела, как  инструктировал нас полковник… Понял?
- Все ясно, товарищ «первый»! – усмехнулся Петька. – Пошли!
Он взял пистолет и бинокль, они вышли и направились к  дому Виктора.  Там их уже ожидал с удочками наготове Женька. А  вместе с ними на речку увязался и  Индус. А шли они  в такую рань на речку, чтобы  быть уверенными, что их  еще не опередили сообщники  Лютаса, и не устроили на них засаду.  Чтобы быть  хозяином положения, нужно знать  и контролировать действия противника.  Есть такой  один, а может  быть самый важный  из законов  победы, и звучит он  так: тот, кто  быстр  и опережает – тот всегда и побеждает! И им тоже нужно  было опередить противника, потому что они уже  знали, что Реня  не свободна.  Она находится в руках Лютаса.  И даже если она придет на свидание  с Виктором, то придет не одна, а в сопровождении его надсмотрщиков.
Солнце уже поднялось над горизонтом, когда они пришли  на речку  и заняли свои места.  Виктор стоял  на мосту и ловил рыбу, закидывая  леску через перила моста.  Женька стоял  на берегу  и  рыбачил  в заводи  среди камышей.  Один Петька  сидел без дела  высоко в кустах на вершине обрыва  и поглядывал неспешно по сторонам.  А дорога по обе стороны  от моста была тиха и  пустынна. 
Рыба клевала плохо, да Виктору было и не до рыбы.  Чем ближе  время подходило к полудню, тем тревожнее и тоскливее было на душе  от наступающей  неопределенности. И чтобы унять эту, возбуждающую  страх,  дрожь, он  решил  вообще не думать о встрече, а просто отдаться процессу ловли этих  маленьких, резвящихся в речке, рыбешек. Это  успокоило его нервы. 
Вскоре, к мосту на велосипедах подъехали еще  несколько мальчишек с удочками. Они расположились неподалеку от Виктора и начали тоже ловить рыбу, и Виктор окончательно  успокоился.  Он видел, как Женька в камышах, вытащив   большого  красноперого окуня, начал кричать  и размахивать добычей, держа ее в руках.  Индус тоже бегал, резвясь  на берегу, погавкивая от радости.  Дело близилось  к полудню, а на мосту было  все спокойно.
«Да кто там придет, - подумал Виктор. – Все это бред кошачий! Умный человек сюда не сунется! А, тем более,  Лютас…». Он насторожился, увидев, как там, в прозрачной глубине воды к крючку его удочки подошла стайка плотвы, и начала теребить и дергать червячка, насаженного на острое жало  крючка.
- Ну, давай, ну, давай, - мысленно подгонял он их к приманке… И вдруг чей-то голос сзади окликнул его:
- Эй, парень, ты случайно не Виктор Жигунов из Алунты?
- Да, а что такое? – повернулся он к спрашивающему. – Зачем я вам нужен… И вообще… откуда  вы знаете  мое имя? – зло выкрикнул  Виктор, увидев перед собой какого-то незнакомого деревенского верзилу. – Видите, у меня из-за вас рыба сорвалась с крючка.
- Да ты постой, друг, не кипятись. Я хочу с тобой поговорить, - начал загадочно вести разговор незнакомец.
- О чем поговорить? -  спросил удивленно Виктор, и тут понял, что это началась «игра».
- Об одной особе, которой ты на мосту назначил когда-то свидание, - высказался парень.
-  Я вас не понимаю. О ком вы говорите? – упирался Виктор.
- А я сейчас покажу одну вещь, и ты все сразу поймешь, - развязал он, свернутый в свиток листок бумаги и   подал  его Виктору.
- Посмотри! Это разве не твоих рук дело?  - ухмыльнулся он.
Виктор развернул свиток и, увидев нарисованный им в Антакщай портрет Рении, остолбенел.
- Да, этот портрет рисовал я! И писал на обороте тоже я, - сказал он. – Но назначал я  свидание  на сегодня совсем не вам, а ей.
- Правильно! Но она сегодня сюда прийти не может. Вот и прислала  меня как своего курьера, чтобы  передать тебе, что любит и хочет с  тобой встретиться, но в другом месте, так как боится  попасть в руки НКВД.  А портрет  - это пароль  и лишь только вам двоим  знакомая вещь, которая должна убедить  тебя, что я  действую от ее имени.  Так что, решай, давай, побыстрей, хочешь ли ты  сегодня увидеть свою Реню или нет? Если хочешь, то у меня здесь имеется  лошадь с повозкой и я тебя мигом к ней доставлю. А если нет? Ну тогда – извини, парень! Я ей так и скажу… Я, мол, твою просьбу выполнил, а он ехать отказался, - закончил он свой длинный монолог.
Виктор посмотрел на пригорок в сторону кустов, где сидел Петька, сделал ему знак рукой, показывая, что все в порядке – вхожу в контакт с агентом Лютаса. Он взял сигарету, закурил и спросил курьера:
- Слушай, друг, а это далеко?
- Нет, не далеко, - ответил тот. – Но точные координаты  ее местонахождения я тебе открыть не могу. Сам знаешь, почему!
- Ну, ладно, ладно, поехали! Но скажи хоть в какую сторону, - спросил его Виктор.
- В сторону Анталежского озера, туда, за ваш молокозавод, - ответил наконец литовец.
 Виктор бросил  окурок недокуренной сигареты в направлении  молокозавода. Это был  знак, что  увозят, но не далеко, в сторону Тумасова леса.
- А как же с удочками? – сказал обеспокоенный Виктор.
- Да ты не волнуйся, - заверил его курьер. – Через час вернешься и еще порыбачишь.  Отдай ее пока пацанам, пусть  они пока половят твоей удочкой рыбу. Ты ведь  ненадолго  отлучишься. Смотаемся  туда и назад, и заберешь свою удочку. 
Виктор так и сделал. Подозвав одного из  пацанов, он сказал:
- Мальчик, хочешь немного порыбачить? На, держи, удочку! А я на часок домой сбегаю. Я скоро вернусь…
Мальчишка с удовольствием  согласился. И Виктор дал знак  Петьке, сняв фуражку и вытирая платочком  пот со лба: еду с курьером. И направился с незнакомцем к его повозке, которая стояла на повороте за кладбищем.
Когда они сели в повозку, кучер сказал:
- Извини, но я вынужден буду завязать тебе глаза, а ты ложись на дно брички и укройся  брезентом и сеном, чтоб тебя никто не видел. Это в целях безопасности. Сам понимаешь, ты ведь не должен знать куда едешь, чтобы потом  не привезти за собой туда МГБистов.  Виктор подчинился и принял все его условия. Он знал, куда этот парень его везет и еще он был уверен, что они его там не прикончат. Он был нужен им здесь – в Алунте.  А еще он всей душой и сердцем рвался скорее увидеть Реню.
 Виктор  лег в повозку, укрылся брезентом и они, выехав  за Алунту, помчались на встречу с Реней.  Через несколько минут они свернули с дороги и остановились.
- Вылезай, приехали! – крикнул Виктору кучер.
Виктор поднялся, снял с глаз повязку и увидел, что они находятся во дворе у дома, расположенного в яблоневом саду. Виктор узнал его. Это был дом Сташкунаса, что по дороге, ведущей в Анталежи.  Кучер  повел его в сад, за домом, где находилась беседка и когда Виктор подошел к ней, он увидел Реню… Она рванулась к нему и застыла в двух шагах, как бы спрашивая его всем своим видом: «Милый! Тот ли ты еще, что был раньше? Любишь ли еще меня или нет?»  Это ожидание длилось всего несколько секунд. Затем они бросились друг другу в объятия… Она  обняла его, прижавшись к плечу лицом. Так и стояла счастливая, шепча слова, радуясь и плача:
-  Сколько я тебя ждала. Как хотела тебя увидеть… Почему ты так долго не приходил? – говорила она.
- Я был в больнице, в Вильнюсе, - отвечал он. – Зачем ты бросила тогда меня и исчезла вдруг так странно.
- Мы с мамой боялись, что нас арестуют… за сотрудничество с бандитами. Но мы не сотрудничали. Это просто стечение обстоятельств или чья-то злая воля свела нас с этим Пранасом, а потом уже он воспользовался нашим положением.
- Я это знаю и я  тебе верю, - сказал Виктор, прижимая ее к себе. – Реня! Я не хочу с тобой  расставаться, я хочу, чтобы ты была со мной всегда.
- И я тоже, - ответила она. - Но это невозможно, - вздохнула она. – Он сказал нам, что если  мы  будем встречаться в открытую, то меня схватят, а тебя уволят…
- Кто это, он?! – спросил Виктор.
- Хозяин!... Лютас… - ответила она тихо. – Мне страшно! Он все знает.  У него здесь везде свои люди… А мы у него в заложниках. Он хочет и тебя завербовать  к себе.  Будь осторожен, - предупредила она Виктора.
- Ну-у, уж! И он не всесилен, - улыбнулся Виктор. – Все мы находимся под чьим-то  присмотром. Сегодня он король, а завтра – прах и ноль… Но, раз уж он дает нам возможность встречаться, то надо воспользоваться этим положением. А ты не бойся. За тобой никто у нас не охотится.
- Откуда ты знаешь,  что они там в Вильнюсе о нас думают. Они ведь с нами не советуются…
- Да, это верно! Но если б они тебя  хотели взять, то меня бы давно уже от дел отстранили и допросили. Знаешь, мы ведь были тогда  в вашем доме с Зарубиным,  и я разговаривал с ним о тебе, и он тоже был уверен, что ты не виновата…
- Да? – обрадовалась Реня. – Это хорошо. Ну вот,  уже идет мой надзиратель, - сказала она поспешно Виктору. – Давай мне мой портрет, он еще нам послужит, - сказала она, забирая из рук Виктора свернутый в свиток портрет.
- Реня, я тебя люблю! Приходи  завтра на наш мост в Алунту! Слышишь? – шептал он ей, прощаясь.
- Не знаю, любимый. Я ведь теперь под присмотром. За мной и сейчас ходит  мой надзиратель, - ответила она, показывая кивком головы в сторону, появившегося в саду человека. – Ну ладно, все! Нам нужно уже прощаться.
- И все равно, Реня, если сможешь, приходи, - сказал он. – Я буду ждать тебя там на нашем мосту каждое воскресенье в то же самое время. До свидания, - помахал он ей рукой и направился к выходу.
- Пора ехать домой, - встретил его улыбающийся кучер. – На-ка, завяжи свои глаза и ложись под брезент в телегу. Я тебя мигом в Алунту довезу, - сказал он Виктору, подавая ему повязку.
Виктор повязал глаза повязкой и лег в повозку. И они тронулись в обратный путь. Виктор лежал и думал: «Почему не появился Лютас? Как исключительно мягко с ним обошлись, заманивая его, как муху в сладкую патоку». «Увязни, мол,  в этой любви всеми четырьмя  лапками и ты – наш», - как бы говорил Лютас своими действиями.
А  Лютас  не спешил навязывать  свои условия  влюбленному в Реню Виктору.  Он был уверен, что после нескольких встреч с девушкой, Виктор будет более сговорчив и податлив к сотрудничеству, а там и к вербовке в «свой лагерь».  «Игра стоит свеч», - решил Лютас.
Виктор был рад  и счастлив от встречи с Реней. Он лежал в телеге и думал только о ней.  Он вспоминал  все те нежные прикосновения ее рук, ее прощальный поцелуй и взгляд ее прекрасных голубых глаз. Они волновали его сердце.
В этих приятных переживаниях он не заметил, как они подъехали к молокозаводу который находился в двухстах метрах от Алунты, и остановились.  Кучер открыл брезент и позвал:
- Эй! Пан пассажир, вылезай!  Уже приехали, как и договаривались! Теперь можешь идти и удить рыбу.
Виктор вылез из повозки и она, развернувшись, укатила назад.  А Виктор  зашагал по дороге, по направлению к мосту, где его удочкой  ловил рыбу  алунтский парнишка.
- Черт возьми, а где же Петька? – подумал он, подходя к мосту.
Вдруг, сзади возле него  раздался велосипедный звонок. Виктор оглянулся  и увидел подъезжающего к нему Петра.
- Где ты был? – крикнул ему Виктор, останавливаясь.
Потный и уставший Петька подъехал  и слез с велосипеда.
- Ну что? Все прошло хорошо? – спросил он Виктора.
- Да! Я виделся с Реней и мы с ней  немножко поговорили…
- А ты как? И что это у тебя за вид  такой, словно ты на велогонке мира участвовал?- удивился Виктор.
- Вид, вид, - огрызнулся Петька. – Я же за вами следом два километра гнался. Встану, гляну в бинокль, куда вы поехали, и дальше продолжаю. Так, до самой  усадьбы Сташкунаса и добрался. А там спрятался в кустах  и следил за тем, чтобы они вам пакость какую-нибудь не учинили. С биноклем-то хорошо – все издали видно.  Думаю:  если чуть что – буду  их из пистолета «косить», - рассказывал  Петька.
- Еще хорошо, что пацаны велосипед одолжили…
Вскоре  к ним на мост подошел и Валентин с Вагонисом.
- Ну, что? – подбежал к Виктору Валентин. – Встретился? Куда они тебя возили? И что говорили? – нетерпеливо спросил он Виктора.
- На свидание с Реней возили, - засмеялся Петька.
- Что, серьезно? – удивленно произнес Вагонис.
- Да.  Пока только на свидание с Реней, но чувствую, скоро поеду и к Лютасу.  Он где-то рядом  рыщет и выжидает.
- Если они тебя  не тронули и устроили свидание с Реней, значит все идет хорошо! Мы за тебя спокойны. Можно и дальше продолжать «игру».  Нам нужен Лютас, а не его шайка. Надо сейчас же позвонить в Вильнюс полковнику Зарубину.
- Ну, а Реня что тебе говорила? – обратился он к Виктору.
- Реня сказала, что они с матерью не виноваты. Они и сами не знали, кто такой Пранас.
- Да? Ну, это теперь не проверишь.
- Ладно, потом разберемся, - сказал  Вагонис. – А вы  с  Реней-то еще будете  встречаться?
- Да, конечно! Я предложил ей встречаться здесь на мосту каждое очередное воскресенье месяца, - ответил Виктор. - И она согласилась.
- Вот и прекрасно! Узнать бы  еще, где его подпольная хата, - сказал Вагонис. – Ну, ничего, в конце концов, мы все равно его выследим и поймаем.
- Хорошо, а теперь веди нас и показывай – где тут рыба хорошая ловится и дай мне поскорей свою удочку. Я тоже  хочу поймать сам, своими руками хоть одну рыбешку.  Это так  здорово.  Отвлечься, выбросить из головы все мысли о насущных делах и отдаться, как в детстве, полностью  этой азартной забаве.
- Товарищ начальник! Так пойдемте. Мы сейчас вас и пристроим с удочкой где-нибудь между мальчишками.  Вот и вспомните детство, - сказал Виктор.
- Да? – неуверенно отреагировал Вагонис. – А они  с меня потом смеяться не будут? Я ведь уже все забыл. Не знаю даже, с какого конца червячка на крючок насаживать: с головы или с хвоста.
- Ничего, научитесь, - хохотнул Петька. – Раз насадите, два насадите, и все дела свои наладите.
- Конечно, - поддакнул Валентин, подшучивая. – Только плюй на червя посильнее, чтобы он извивался. Рыба любит живых, вертлявых червей,  а не дохлых…
Виктор вручил Вагонису свою удочку. Показал, где водится  рыба, а сам пошел к Женьке. Вагонис по подсказке Валентина начал цеплять червя на крючок, но тот извивался и никак не хотел на него насаживаться.
- Вот, гаденыш! Что ты так упираешься? – ругался Вагонис.
- Капитан, да ты  не тем концом его  надеваешь, -  подсказал Валентин. – За голову надо его цеплять, за голову!
- А я за что? – удивился Вагонис.
- А вы ему все в зад тыкаете, - засмеялся Петька. – А ему ведь, червю, не удобно.
Наконец, они общими усилиями  надели на крючок червячка, и Вагонис закинул  леску с крючком  прямо в гущу мелькающих в воде рыбешек. – Вот так мы будем ловить и нашего хищного Пранаса, - сказал он Валентину, который стоял рядом и наблюдал  за действиями своего начальника.  – Сначала подсунем ему приманку с крючком…
Из стайки, тем временем, выскочила самая большая рыбка и схватила червя…
 - А когда он  заглотит  крючок, мы его и вытащим, - крикнул Вагонис и потянул  за леску, вытаскивая болтающуюся на крючке рыбку.
- Смотрите! Поймал! Ух, здорово получилось! – радостно крикнул Вагонис. – С первого раза и поймал. Это хороший знак! А ну-ка, дайте мне еще одного червя …  Я сейчас вам тут столько рыбы натаскаю!
А потом, вспомнив о делах,  встал, отдал удочку подошедшему Виктору и сказал:
- Жаль! Надо идти! А как было  бы хорошо посидеть  здесь, половить рыбку. Хлопцы! Давайте, сматывайте удочки!  Пойдемте со мной. Составим донесение в Вильнюс… Каждый  напишет  письменно все, что он видел и слышал. Все подробно и до мельчайших деталей.  Вот такая у нас рыбалка получается, - подытожил он с сожалением.
Женька, который за это время наловил уже целую вязку рыбы, увидев, что взрослые уходят, тоже смотал свою удочку и кинулся вместе с Индусом вслед за ними. Так они все и двинулись в Алунту.
Когда они пришли туда, то у почты увидели расхаживающего с непомерно ученым видом начальника пожарной службы Балдаускаса.
«Вот, потс  порхатый, не Амилькой ли он интересуется?» – подумал вдруг, заревновав, Вагонис. Ходили слухи, что Балдовский, так называли его по-русски защитники, иногда по пьянке подбивал клинья к начальнику почты, незамужней Амильке.  А это было для Вагониса невыносимо!
- Эй, начальник подмоченного огня, ты что тут делаешь? – спросил он его насмешливо.
- Да вот, осматриваю наличие противопожарных средств и слежу за соблюдением пожарной безопасности: багры, лопаты, песок… и чтоб урны были.  Ведь от одного окурка может сгореть все здание. Вокруг все сухое: дерево и бумага.
- Ты  бы лучше свои бронсбойты почистил, чем возле Амильки околачиваться, - заметил ему Вагонис.
- Амилька тут не при чем.  Я ищу источники возможного возгорания в районе государственных учреждений, то есть у почты, - парировал пожарный. – А вы никак на охоту ходили с собачкой и деревянными удочками.
- Какая это тебе собачка, Балдовский! Это же Индус – боец и победитель всех псовых соревнований, - упрекнул его Вагонис.
- Не знаю я что-то таких, не знаю, - усмехнулся Балдовский. – Вот у меня собака – действительно собака! Немецкая овчарка. Куда там вашему Индусу. За хвост закинет любого пса.
- Что? – рассмеялся Вагонис. – Твоя старая немецкая сука закинет нашего советского кобеля? Да не бывать такому никогда!
- Давай поспорим, начальник! Моя овчарка придавит вашего Индуса, как два пальца обсосать, - распалился Балдовский.
- Что там сосать! Лучше идем, и ты сразу же ставишь нам угощение на всю  эту компанию, - предложил Вагонис. – А призом будет твой медный шлем в  придачу.
- А если я выиграю?
- Не выиграешь! – крикнул Вагонис. – А если выиграешь, я свою кобылу Машку отдам тебе в пожарные.
Балдовский рассмеялся:
- Идет! Давай по рукам!
Валентин шепнул Вагонису:
- Начальник, ты что это? А как же мы без лошади обойдемся?
- Не дрейфь, Володя, мы этого Балдовского обставим так, что у него одни уши останутся. Индус наш выиграет обязательно, я уверен! – ответил ему Вагонис. – Пошли!
- Веди нас к месту драки, - сказал он тушителю огня.
И вся толпа, с Индусом впереди,  направилась на  подворье к Балдовскому. Возле его дома стояла четырехколесная пожарная  тачанка с ручным насосом, как пулеметом, для двух человек с длинными качелями – ручками, при помощи которых  насос и нагнетал воду в шланги с брансбойтами.
- Сейчас я все приготовлю: арену  для схватки и насос, - сказал пожарник Вагонису.
- А насос-то зачем? – спросил Вагонис.
- О, начальник, ты еще не знаешь? Когда собаки сцепятся, то их ничем не разнять – могут покусать! Их только водой из брансбойтов  и разгоняют, - сказал Балдовский.
Он сходил куда-то, привел двух мужиков-пожарных. Те выкатили насос на пустырь возле его дома и забросили шланг для забора воды в колодец.
Балдовский заскочил в дом, одел свою медную каску с орлами и вывел немецкую овчарку. Овчарка была  огромных размеров и толстая, а значит, и не очень  проворная, но Балдовский гордился ее устрашающей мощью.
Индус, увидев чужую собачью морду, сразу взъярился. Он не признавал никаких собачьих «авторитетов» и чьего-либо превосходства над собой. Он был настоящий боец: высокий, поджарый, с широкой грудью, выносливый и умный, не хуже немецкой овчарки. Женька, упершись ногами в землю, изо всех сил удерживал его  за ошейник.  Индус рвался в бой.  Обе собаки зверели и лаяли друг на друга, поощряемые  громкими криками обступившей их толпы.  Индус вставал на дыбы и Женька уже еле сдерживал  его мощные порывы. В этой пляске пес несколько раз  развернулся вокруг Женьки.  Увидев это, Балдовский крикнул  Вагонису:
- Ну что, Вагонис, твоя собака уже дрейфит перед моей овчаркой. Веди ко мне свою Машку.
- Накось выкуси!  Сейчас от твоей овчарки одни лоскуты останутся. Вагонис махнул рукой:
- Давайте, пускайте  собак!
И крикнул:
- Индус, вперед!
Женька и Балдовский  стащили ошейники с шей своих псов и пустили их друг на друга.  Собаки кинулись в бой. Но схватка была короткой и зрелищной.  Индус, верный своей тактике,  разогнался  и со всей силы  ударил неповоротливую  овчарку своей грудью так, что та, не устояв на ногах,  завалилась на спину. И в следующий миг ее шея была схвачена и прижата к земле, а она беспомощно брыкала ногами в воздухе.  Вокруг стоял визг, крики, лай и курились клубы пыли.
Пораженный Балдовский истошно вопил:
- Стой, стой! Потом, опомнившись, схватил  брансбойт и махнув рукой пожарникам, начал разливать холодной колодезной водой сцепившихся псов.  И лишь потом, когда он подбежал и краем своей медной каски раздвинул сцепленные  на шее овчарки зубы Индуса, они с Женькой  растащили их на безопасное расстояние.
- Ну что? – сказал  Вагонис, подходя к окаменевшему от увиденного  Болдовскому. – Отдавай  свою пожарную каску и веди нас скорей к дверям ресторана.
- А что мне остается еще делать, – ответил, уныло разводя руками, проигравший спор Болдовский.
- Ох и собака, этот ваш Индус, ну просто какой-то зверь. Как он умеет ловко драться. И бьет  грудью, как тараном.  Слушайте, продайте мне вашего пса, - предложил он Жигуновым сделку.
- Да что ты, Балдовский. Индус нам еще пригодится, - сказал Виктор. – Он у нас вольный пес. Свободно бегает, и никогда еще не сидел на привязи, поэтому, жить у тебя он не станет и опять прибежит к себе домой.  Это ласковый добрый зверь, который больше всего любит свою свободу.
- Короче, Болдовский, хватит тебе тут «мульку травить» - гони медную каску и бутылку «Столичной», - сказал Вагонис.
- Так я думал - мы пойдем в ресторан? – заныл Балдовский.
- Нет, нет, нет, дружок! Нам тут некогда с тобой спирты распивать. У нас еще сегодня есть важные дела. А бутылку  эту мы с собой заберем и потом раздавим в свободное от работы время, в своем тесном кругу.  А с  тобой пить в ресторане нам неприлично. Ведь ты проигравший. Если  хочешь выпить, купи себе сам пол-литра и выпей с горя, не закусывая, - съязвил  Вагонис, когда они  подошли к ресторану. 
Балдовский заскочил в ресторан, вынес оттуда бутылку «Столичной» и отдал вместе с каской  в руки Вагонису.
- Ну вот, теперь у нас все в порядке, - сказал Вагонис. – Петро! Сходи-ка ты  к Терентию и купи у него немного сала и хлеба, и – к нам в дежурку, а мы пойдем работать.
Они пришли  в МГБ и  Вагонис пригласил всех участников в кабинет.  Дал Петьке и Виктору по листу бумаги и велел точно, до мельчайших подробностей,  описать  события, происшедшие  с ними за этот день.  После того, как они закончили писать свои раппорты, он порезал сало, налил им по полстакана водки и сказал:
- Пейте, хлопцы! Вы сегодня славно потрудились!
Налил себе и Валентину, и воскликнул:
- За  успех операции!
Потом, когда  уже все закусили и начали расходится,  он взял каску Болдовского и отдал Виктору:
- Передай этот шлем своему брату Женьке, пусть это будет ему как приз, за победу Индуса над собакой Болдовского.



Встречи на Алунтском мосту

 
  А для Виктора все эти летние дни мелькали как кадры в стареньком немом кино. И для него они были, в общем-то, не существенны.  Он с нетерпением ждал лишь предстоящий день их встречи с любимой Реней.
В следующее воскресенье он так же как и в прошлый раз пришел на алунтский мост с Женькой и Индусом ловить рыбу.  Прождав  Реню до половины первого, он отчаялся и разочаровался.  Потом махнул рукой, подумав: «А может ее просто  сегодня не пустили».  Погрустив немного,  Виктор полностью отдался рыбной ловле и вдруг, как в сказочном сне, услышал за своей спиной милый девичий голос:
- Скажите пожалуйста, молодой человек, как бы мне  привлечь  внимание и познакомиться с этим начинающим, красивым рыболовом.
Виктор повернулся и увидел перед собой улыбающуюся прекрасную Реню.  Сердце у него  запрыгало и запело от счастья. Он шагнул к ней и заключил ее, смеющуюся и радостную, в свои объятья. Женька с Индусом, увидев эту сцену,  стояли и смотрели на них удивленно, с широко раскрытыми глазами.
- Я не хочу стоять с тобой на мосту. Здесь слишком людно. Давай лучше пойдем куда-нибудь туда…
Она показала рукой в  сторону луга, поросшего белыми цветами.
- Сейчас Реня, я  только позову Женьку. Он поведет нас в свои «заповедные владения», - сказал Виктор.
- Хорошо, ответила она. – И познакомь меня с ним и его четвероногим другом.
Виктор махнул рукой Женьке, подзывая его к себе. Тот, увидев его знак, подбежал к ним.
- Вот, Реня, познакомься с моим младшим братишкой Женькой и его замечательным псом Индусом, который недавно одержал полную победу  над огромной и сильной собакой Балдовского, - сказал Виктор Рене.
- Мне очень приято познакомиться с вами, Женя, и с вами, знаменитый пес Индус! – улыбнулась Реня и протянула руку Женьке. Индус, стоявший рядом, и радостно вилявший своим длинным черным хвостом, понял, что нужно здороваться и тоже поднял свою лапу и положил ее сверху на Ренину  и Женькину  ладонь. И все весело и дружно рассмеялись.
Виктор оглянулся и увидел, что по дороге к мосту кто-то идет и похоже - это кто-то из алунтских защитников. Встречаться Рене и Виктору со знакомыми им  людьми было абсолютно неприемлемо.  И Виктор потащил всех по тропинке, которая уводила их по белесому краю берега реки вглубь лугов, окаймленных высокими, поросшими орешником, липами и мелким кустарником  откосами, названными им «алунсткой Швейцарией». Он, с намеком на Женькино знание здешних красивых и тихих мест, где им бы никто не мешал, предложил ему:
- А ну-ка, Жека,  иди вперед и веди нас в свои потаенные заповедные места! 
Женька только этого и ждал. Он крикнул:
- Индус, за мной!
И они побежали с Индусом по тропинке, вынуждая Виктора и Реню поспешно следовать за ними.  Реня останавливалась, рвала цветы и любовалась ими, собирая в роскошный  яркий  букет.
- Ой, как у вас здесь  хорошо! – сказала она Виктору.
- Да! Это самое красивое место в Алунте и эта живописная речка с крутыми отрогами похожа на горную Швейцарию.
Женька привел их в расщелину между холмами, затененную  толстыми  горизонтально нависшими над речкой стволами деревьев.  Здесь было тихо и уютно. Реня сняла туфли и села на ствол дерева, опустив ступни ног под ласковые струи теплой речной воды:
- Какая  прелесть! – воскликнула она, замирая от наслаждения. – Виктор, иди сюда!
- А здесь у нас женская купальня и мужикам там быть не положено! – заявил открыто Женька.
- Что-что? -  расхохоталась  Реня. – Это почему же еще не положено, - спросила она его весело.
- Да так, чтоб не подглядывали, - засмущался тот, отворачиваясь. – А то могут упасть в речку…
- Все ясно! – сказала Реня, немного отойдя от смеха. – А где тогда у вас мужчины купаются?
- А мужчины у нас купаются по ту сторону моста. Там на открытом берегу можно лежать и загорать, - объяснил Женька.
- А теперь пойдемте дальше! – нетерпеливо сказал Женька.
- Здесь так хорошо, что мне не хочется отсюда уходить, - заметила Реня.
- Тогда давайте останемся здесь, - поддержал ее Виктор.
- Нет, нет! Пойдемте дальше. Я вам наш новый бункер покажу, - похвастался Женька. – Вон там, на вершине косогора, под старыми липами.  Вы его просто так не найдете.  А сюда скоро могут женщины прийти купаться.
- Ну, ладно, пойдемте тогда, раз наш вожатый настаивает, - согласилась, наконец, Реня.
Они поднялись  и пошли по тропинке на вершину косогора к старым пахучим липам и Женька, полазив по кустам,  вдруг неожиданно исчез, как сквозь землю провалился. С крутизны косогора внизу хорошо было видна вся речка с лесистым правым берегом, с ее изгибами и камышовыми заводями. Все было видно, как на ладони, а Женьки не было…
- Куда же он мог деться? Не скатился же он вниз к речке по крутому обрыву, - сказал Виктор Рене. – Эй, Жека, где ты? Отзовись – крикнул он.
- Я здесь, - раздался вдруг глухой, еле слышный голос из-под земли, под ногами у Рени  и Виктора.
Испугавшись, они наклонились и стали прислушиваться: откуда доносился звук голоса?
- Да идите же сюда. Я здесь! – высунулась из-под  колючего куста голова улыбающегося  Женьки.
- Вот, видите? Нет?
И он открыл  заложенную камнями и вымощенную  зеленым  дерном дверцу между кустами.  Виктор с Реней, согнувшись,  просунулись  во внутрь бункера.  Внутри него было  просторно и уютно, а пол укрывала подстилка из сухого душистого сена.  В углу валялась исписанная цифрами тетрадка и книжка  «Занимательная математика». Реня взяла  тетрадь и книжку в свои руки и сказала:
- Смотри, Виктор, да у них здесь целая библиотека спрятана. А это что за тетрадь с расчетами? – спросила она у Женьки.
А  это мы разрабатывали  с Ефимом  и его отцом сценический календарный фокус: как точно определить, какой  день недели  будет, скажем, любого числа  любого месяца который вам нужен и любого года.  И это все делается  в уме за тридцать секунд.  Вот, например, 1 января  1949 года выпадает на  субботу.  И если дни  недели обозначить цифрами: понедельник – 1, вторник – 2, среда – 3 и так далее, то 1 января сорок девятого года  есть суббота и равен он цифре шесть.  И первые дни всех прошедших високосных лет, то есть лет,  последние цифры которых делятся на четыре, выстроятся в такой цифровой код: 6-4-2-7-5-3-1. А  если  считать будущие годы вглубь веков, то цифры  кода будут в такой последовательности: 1-3-5-7-2-4-6, то есть сначала идут все нечетные  цифры, а потом все подряд четные – это легко запомнить. И такой порядок цифр повторяется каждые 28 лет. А каждый  не високосный год начинается и заканчивается  одним и тем же днем недели. И только високосный  заканчивается следующим днем недели.
- Виктор, ты смотри, как  интересно они все подсчитали, - удивилась  Реня.
- Ну и что же дальше? Как дальше уже в этом году определить нужное нам число недели.  Например, что выпадет нам в этом сорок девятом году на третье августа? – спросила она у Женьки.
- А на это есть уже второй цифровой код. Но цифры в нем имеют  знак плюс или минус.  То есть, эту цифру можно или  отнимать от цифры дня недели, на который  приходится первое января, или же прибавить к этой цифре.  А последовательность этих  цифр по месяцам такая: 1 января  49,  цифра высчитанная по шифру года – 6 и выпадает на субботу, февраль – плюс 3. Прибавляем  эту 3 к цифре 6 и получаем день недели  1 февраля, а каждое 8-15-22-29 число месяца выпадает на один и тот же день недели, что и  1 число месяца.  Дальше цифры месяца идут так: март + 3, апрель – 1,  май  + 1, июнь + 4, июль – 1, август + 2, сентябрь – 2 , октябрь – 0, ноябрь + 3, декабрь – 2. Вот и все. Теперь  вы даже  можете считать дни  и недели  года в уме.
А в високосном году к этим цифрам   прибавляется  в конце года еще единица.
На ваше 3 августа 1949 года выпадает среда, потому что  цифра  начала года- - 6, а цифра начала  августа, то есть первого августа + 2. Складываем их и получаем 6+2=8. А так как  дней недели всего 7, то от 8 отнимаем 7 и получаем 1, то есть понедельник. Но это  лишь 1 августа, а нам нужно 3 августа, значит,  к понедельнику нужно прибавить еще два дня, и получится 1+2=3, а 3 – это среда и 3 августа 1949 года выпадает на среду.  Так можно узнать любой день недели в любом году. Только  вот проверить будет очень трудно. Календарей-то ведь на каждый год у нас нет, - сказал в заключение Женька.
- Да, это верно, - сказала Реня. – Но все равно – это ведь так замечательно, что вы в своей работе  так точно все рассчитали. На сцене это будет выглядеть, как  настоящий фокус. Вот вы, оказывается, какие юные Пифагоры.
- Друзья  мои! – сказал Виктор. – Это, конечно, хорошо  считать в уме дни недели, но что же это мы так весь день и будем сидеть здесь в бункере и считать свои будущие дни недели? Пойдемте скорее на воздух!
- Конечно, пойдемте,  я вам еще покажу свою Волшебную Сосновую горку, - обрадовался Женька.
- А как вы все-таки построили этот свой великолепный и просторный бункер? – спросила его Реня.
- Мы все это сделали очень просто и быстро. У нашего ксендза за костелом лежит огромная куча бревен.  Они ему, наверно, уже совсем не нужны. Мы пошли с Ефимом, выбрали два бревна потоньше и принесли на речку, ну и несколько досок прихватили.  А потом вырыли здесь, на откосе, прямоугольную яму, порезали бревна на перекладины и накрыли ими крышу нашей землянки. Положили сверху доски и землю, а сверху еще и дерном все это покрыли.  Спрятали под дерн и входную дверь в колючем кустарнике. А кто к нам в блиндаж через эти колючки полезет? Никто!  Вот поэтому наш бункер никому и неизвестен.  Его трудно и найти.
- Ну, а теперь пойдемте на мою Волшебную Горку, - сказал Женька. – Это мое самое любимое место.  Там высоко в небе плывут облака и тихо шумят от ветра еще совсем молодые сосенки…
Женька вел Виктора и Реню по тропке через поляны и луга, и рассказывал им:
- Вот здесь растет щавель, мы с ребятами его собираем и едим, когда есть хочется. А вот здесь – заячья капустка и клевер. А на этом косогоре уже созревает дикая земляника. Вон, видите, сколько белых ягодок с красным от солнца пузиком. Это она так загорает. Мы от загара чернеем, а она – краснеет. 
Наконец, они вышли на вершину довольно высокой  горки с очень крутым, поросшим зеленой травой,  склоном, у  подножия которой расположились пойменные луга с болотными кочками, а вдали разлила свои воды алунтская речка. Возле речки, по болотам бродили красноклювые  с черным опереньем аисты и плавали  в камышовых  заводях дикие утки. А вдали, за рекой, до самого горизонта, в синеватой дымке, раскинулся простор небес, лугов и полей, окаймленный  лесными угодьями и рощицами алунтского совхоза. 
Они остановились  на краю гребня у леска  из пяти или шести молодых сосен, на границе овсяного и горохового полей.  Ветер шипел, пронизывая  игольчатую вязь их  разлапистых смолистых веток и казалось,  что сосны, как подружки, стоят вместе и о чем-то  тихо друг с дружкой шепчутся. А мягкая и  блестящая, словно шелк, трава устилает землю  у подножья  их желто-оранжевых  стволов и прячет их прошлогодние коричневые шишки.
- Боже, Боже, как здесь хорошо! – воскликнула Реня, широко распахивая к небу свои руки. -  О, вольный ветер, брат огня,  неси за синий горизонт меня!!! – прокричала она радостно и, закрыв глаза, застыла в этой позе.
- А вы присядьте на травку и отдохните. Сюда никто не придет. И здесь  всегда очень тихо. Так тихо, что кажется, словно ты  вдруг остался один на земле, - сказал Женька.
- Да, действительно, это место мечтаний, - согласилась Реня.
- Тогда помечтайте тут с моим братцем, а я сейчас там костер небольшой разведу и картошечки вам напеку. Мы всегда картошку с солью с собой берем, когда далеко на рыбалку уходим, - пояснил ей Женька, увидев ее удивленное лицо.
- Наверно,  не стоит  костер-то  разводить, а то еще пожара здесь наделаем, - запротестовал Виктор.
- Не бойтесь, не наделаем. Я знаю, где его можно палить. Вон, среди тех камней-валунов.  Там совсем безопасно,  - ответил Женька и,  захватив  с собой свою торбу и удочки, побежал  с Индусом к камням разжигать костер.
- Он прелесть! Что это у тебя за брат такой? Все знает! Все находит! – восхищенно сказала Реня Виктору.
- А чему тут удивляться, - улыбнулся Виктор. – Дитя природы! Все свои свободные дни они с дружком Ефимом  проводят  где-то за городом: на речке или озерах. Вот поэтому и находчивые такие, и самостоятельные, - пояснил Виктор.
- А когда же мы будем такие же вольные в своих решениях, чтобы нами никто не командовал, не понукал и не запугивал, - воскликнула  Реня.
- Наверно, это нужно воспитывать в себе. Здесь, на природе и с самого детства, - сказал Виктор. – Надо быть честным перед самим собой и помнить, что кроме Бога и матери, родившей тебя, здесь, на земле, ты никому и ничего не должен.  Ведь человек приходит на землю для того, чтобы выполнить какую-то миссию.   Поэтому он должен быть свободен в любви и в своих  стремлениях.
-  А как же тогда  семья, братья, друзья, общество, - возразила Реня.
- Все на земле  живут ради  своего удовольствия, получая от жизни или награду, или  какие-то личные проблемы, которые они хотят переложить на других. А надо  жить правильно и поступать достойно, чтобы потом быть чистым перед своей совестью! – ответил Виктор.
- Расскажи-ка лучше, как ты там живешь - вдалеке от дома, вместе со своей матерью? – спросил он, чуть помолчав.
- Да, так! Вроде, и не плохо живем, но сами по себе, вдали от людей, как звери какие-то.  Вокруг: вишни, яблони, цветы цветут и солнце сияет, а нам все равно, нам скучно и одиноко.  У вас тут так весело, так хорошо! Я бы  всю жизнь хотела бы жить здесь, но только, если… - остановилась и замолкла она.
- Что если? – спросил ее Виктор.
- Если бы милый был рядом… - сказала она тихо, улыбаясь.
- Так убегай оттуда, возвращайся к нам сюда, - сказал Виктор.
- Я не могу, пойми! Если бы я знала, что нас не тронут…
- Но, тогда скажи хоть, где вы находитесь? -  начал настаивать Виктор.
- Я не могу сообщить это даже тебе. Он приказал мне молчать. Иначе, мы все там погибнем.  Если придут солдаты, они не станут разбираться: кто бандит, а кто нет.  Они нас там всех, как  собак, перестреляют… Понимаешь? Это просто ужасно, то, в каком положении мы находимся, - закончила она грустно.
- Как же ты все-таки оттуда вырвалась на это свидание со мной? – спросил опять ее Виктор.
- А он мне и не препятствовал.  Он только предупредил, чтобы я, ненароком, стукача за собой не привела. А потом я еще сказала ему, что мне надо в аптеку к Герайтису за таблетками и валерьянкой для матери.
Она улыбнулась и продолжала:
- Да он знает, что я поехала сюда, чтобы встретиться с тобой.  Я ведь приехала сюда не одна. И меня тут, недалеко, с лошадью и повозкой ждет его человек. И к четырем часам дня я должна вернуться к нему. Так что,  скоро мне опять придется  отправляться туда, в свой, добровольно обживаемый, острог.  Она умолкла, достала носовой платок и поднесла его к глазам и вдруг отодвинула его.
- Фу! Ну, эта валерьянка! Недаром ее коты за версту чуют, а я ею свой платок испортила, - сказала она, огорченно.  – Теперь  придется его выбрасывать. И сумочка моя тоже пахнет валерьянкой, видно,  в пузырьке пробка плохо держится. Вот, не хватало мне еще этого! – сказала она, вставая.
- Отдай  мне  свой платочек, - сказал Виктор.
- Зачем? Он же залит валерьянкой.
- А мне все равно, хоть чем! Будет подарок от тебя. Будет напоминать о тебе.
- Ну, дай мне свой платочек, - повторил Виктор с жаром и протянул руку, чтобы взять у нее его.  Руки их вдруг  встретились  и он сжал  ее ладонь в своих руках.  Она закрыла глаза  и затаила дыхание.  От переполнявших ее чувств, она  чуть дышала и была готова на все. Виктор обнял ее за талию и поцеловал в губы, и влекомые  непреодолимым чувством они со стоном упали в  мягкую, как перина, траву.  Это был миг их безраздельного счастья…
- Люди! Я несу вам вкуснейшую еду – печеную картошку! – вдруг услышали они  крик Женька и, очнувшись от чувств, возвратились  в действительность.
- Я уже  вам приготовил, - сказала Женька, подходя к ним с целым подолом запеченной на углях картошки. Он кинул на землю  торбу  и высыпал  на нее горячую картошку.  – Ешьте, - сказал он. – Вы еще не ели такой вкусной бульбы.  Только ешьте с солью, а то стошнит, - дополнил  он свою речь советом, от которого все  вдруг скорчились от смеха.
Потом они сидели чумазые, вымазавшиеся запекшейся кожурой  картошки, и непринужденно болтали. Так  весело им никогда еще не было.  Реня сплела веночек из ромашек и, смеясь, надела его на голову Женьке.
- Это тебе от меня за твои интересные рассказы и вкусный обед, - сказала она ему.
- А мы с Индусом еще не закончили свое представление, - закричал Женька. – Индус, иди сюда! – позвал он собаку.  И когда тот подошел, скомандовал ему:
- Индус!  А ну-ка выразись громко, по-собачьи на все четыре первые буквы нашего алфавита!
И Индус, вдруг громко зарычав, залаял:
- Гав, гав, гав,  бр-р-р, гав!
Все опять покатились со смеху.
- Ну, вы и ловкачи, ну и мошенники! – смеялась  весело и безмятежно Реня.
- Индус, отнеси даме платочек, - сказал Женька, подавая ему, взятый у Виктора, платочек Рени.
Индус взял  платочек в зубы, отнес и положил его возле ног Рени.
- Не надо, Индус, я подарила его  Виктору, - сказала она, смеясь, и бросила платочек назад Виктору.
Но не тут-то было. Индус, как истинный кавалер, побежал, схватил платок у Виктора и снова отнес его Рене.
- Он тебя принял в свой круг друзей, полюбил и теперь ублажает, - сказал ей Виктор.
- Да ну! Ты шутишь? – не поверила Реня. – Мы  с ним всего-то три часа, как общаемся…
- А ты думаешь, для чего это он лапу тогда там, на мосту, вам с Женькой вместе давал? Это он поклялся  дружить с вами вечно, - засмеялся Виктор. – Вот, давай, и проверим. Возьми какой-нибудь предмет, брось и прикажи ему, чтобы он его принес. Если  он исполнит  твой приказ, значит, я говорил правду, а если  не принесет, тогда я наврал! – сказал Виктор.
- Действительно, давайте попробуем! – воскликнула Реня и позвала собаку:
- Индус, красавчик мой, иди сюда! Давай с тобой поиграем.
Она взяла палку и стала махать ею в воздухе. Индус навострил уши, стоял и ждал: что же она будет  делать дальше?
Реня бросила палку и крикнула ему:
- Индус, апорт!  Неси скорее мне палку.
Индус, услышав ее приказ, тут же помчался его исполнять: понюхал, нашел палку, принес и отдал ей.
- Вот, видишь? Что я тебе говорил? Ты уже его госпожа! – сказал Виктор.
- Ну, раз так, Индусик, тогда пошли играть, - крикнула Реня псу, и снова забросила палку и побежала ее искать. Индус помчался вместе с ней, опередил ее, нашел палку и вернул ей. Так они бегали несколько минут с Женькой и Индусом по полю в поисках  палки, крича, смеясь и опережая друг друга.
Индус старался больше всех. Наконец,  набегавшись и устав, они  сели  отдыхать на траву возле Виктора. И Реня  сказала:
- Ну вот, ребята, хоть у вас здесь и хорошо, а мне уже пора идти.
Она открыла  свою сумочку, вынула из нее злополучную валерьянку и хотела ее выбросить. Женька запротестовал:
- Реня, не выкидывай лекарство! Отдай его мне.  Я его домой  отнесу. Ведь это лекарство. Вдруг оно кому-нибудь пригодится, - сказал он.
- Ну, тогда забирай его  и неси себе домой, - передала она ему пузырек с валерьянкой. – А у меня есть еще один флакончик, - сказала она.
- Реня, мы тебя  так просто не отпустим. Хочешь, я тебя провожу, только скажи, куда? – высказался Виктор.
- Ну, зачем, Виктор? Это  ведь далеко идти, целый километр, к фотографу Сараюсу. Мы договорились там встретиться, за мной туда приедут,  - сказала Реня.
-  А во сколько они приедут за тобой? – спросил Виктор.
- В пять часов вечера…
- Ну, тогда мы еще успеем.  Давай пойдем и сфотографируемся с тобой на память у Сараюса. Ведь, когда еще нам так повезет – встретиться вместе у фотографа. Пойдем! За полчаса мы все сделаем, - предложил он ей.
- Ну, ладно, - наконец согласилась она. – Но тогда давайте уж поспешим, пока еще светло.
- А мы с Индусом тоже с вами пойдем. Я тоже хочу иметь свою фотографию, - закричал Женька.
- Хорошо, тогда еще лучше! Пойдемте и сфотографируемся всей нашей компанией! – согласился Виктор. – Ты как? – спросил он Реню.
- Я не против, - ответила она.
- Тогда побежали! Индус, вперед! – скомандовал он собаке.
И они быстрым  шагом припустились через все поле, мимо старого ксендзовского сада у костела и почты, к усадьбе Сараюса. У него фотографировались все алунтские жители и его дом был открыт для всех, кто бы ни пришел, в любое время дня. Через пол часа они уже были там.
Подходя к дому Сараюса, они увидели, что во дворе у него стоит чья-то лошадь с телегой. Реня забеспокоилась.
- Подождите, я пойду вперед и узнаю, - сказала она.
Чуть отстав от нее, Виктор сказал Женьке:
-  Дай-ка мне тот пузырек с валерьянкой. Я сейчас помечу их телегу этой штучкой. А ты жди меня здесь, - шепнул он Женьке. – Если  со мной что-то случится и я через пять минут не выйду из этого дома – беги в Алунту к Вагонису или к Валентину. Пусть поднимают  людей и идут меня выручать. А Петьке скажи, чтоб пустил Индуса по этому следу, - и Виктор показал пузырек с валерьянкой. – Он приведет  их к хозяину этой телеги. Ну все! Оставайся здесь и жди! – приказал он Женьке. На, возьми этот платочек Рени и дай понюхать Индусу.
Виктор сунул платочек в руки Женьке и вошел во двор.  Проходя мимо телеги с лошадью, он перевернул пузырек с валерьянкой и окропил ею заднее колесо и конец веревки, которой были связаны  сзади борта телеги, свешивающийся до самой земли.  И подойдя к  двери вслед за Реней, открыл ее и шагнул внутрь помещения.
- Художник! Опять мы  с тобой встретились! Вот хорошо! – услышал он громкий  знакомый голос. – На ловца и зверь бежит! Ну раз ты к нам  сам пришел, говори, мы тебя слушаем. И не оглядывайся, там везде мои люди, - сказал зловеще Лютас.
Виктор был готов к такой встрече, но чтоб так неожиданно, днем и в нескольких сотнях метров от  Алунты – такой дерзости от Лютаса он не предполагал, поэтому он немного опешил…
- Ну что, испугался? Пришел час расплаты, давай ползи ко мне и кайся в содеянном! – прорычал главарь.
Опомнившись, Виктор сказал:
- Я не твой пес, чтобы руки тебе лизать и ползать перед тобой не буду! Хочешь  увивать – убей, но только пользы тебе  от этого никакой не будет.  Скорее получишь один вред! Провожая Реню, я встретил своего брата, начальника, и сказал ему, что иду фотографироваться  сюда с Реней. А он-то уж знает, что вы опекаете Реню. И ясно, что уже принял меры безопасности. И если  я не вернусь в Алунту через пол часа, защитники и солдаты будут уже здесь. И тогда  уйти тебе отсюда невредимым будет уже невозможно. Ведь ты знаешь, как солдаты умеют это делать! – пошел в нападение Виктор.
- Не угрожай, щенок, и не учи! Я и не из таких положений выкручивался, - заметил Лютас, унимая свой горячий пыл. – Иди сюда и давай поговорим.  От того, что солдаты придут сюда  через двадцать минут тебе, парень,  легче не станет, потому что тебе уже не будет на свете, - сказал Лютас.
- Если ты убьешь меня сейчас, то тебя  они прикончат через полчаса. Какая в этом польза для тебя? – аргументировал  Виктор свои доводы.
- А какая польза будет, если я тебя оставлю в живых? – насторожился Лютас.
- Прямая: ты меня отпускаешь и я еду в Алунту. Это займет пол часа времени.  Пока я с защитниками и солдатами вернусь сюда – это еще тридцать минут. А за этот час, подаренный тебе судьбой, ты можешь со своими молодчиками спокойно покинуть это место и скрыться  в неизвестном направлении, захватив с собой и Реню.  Я ведь тоже не хочу, чтобы она попала  в руки наших властей, - сказал Виктор убедительно и с искренним чувством.
Лютас встал из-за стола, походил, остановился около Виктора и, глядя ему в глаза, сказал:
- А ты, оказывается, хороший стратег, не трус и умеешь убеждать… Твои мысли показались мне правильными. И я тебе  предлагаю: переходи на мою сторону! У тебя в жизни от этого почти ничего не изменится: будешь жить в Алунте, служить в МГБ. В общем, жить, как раньше, но станешь нам помогать, а в награду за это получишь много денег и женишься на Рене. Ну, так как? – спросил он, немного подождав.
- Да, Пранас, такая малость – вам помогать! Изменить Родине, своему народу, своим друзьям, стать предателем? Ты ведь только что говорил, что я не трус. Почему  же ты  думаешь, что  я сейчас струшу и продам свою честь и порядочность, продамся и, предав своих товарищей,  побегу к тебе для того, чтобы спасти свою жизнь? Плохо ты обо мне думаешь, - покачал головой Виктор. – Даже ради любви к Рене, я не предам своих друзей, а о деньгах и говорить нечего…
- Но, но, но! – поднял перед собой руки Лютас. – Ты погоди, парень, не горячись, подумай.  Я ведь тебя о  многом  не прошу, а лишь о некоторых услугах. Сообщать мне: где защитники должны проводить предстоящую операцию против меня? – сказал Лютас.
- Действительно, не много, - произнес Виктор, понимая, что  нельзя отказывать главарю окончательно. - А что, если я откажусь? – спросил он, чуть задумавшись и соображая.
- Если ты откажешься, то лишишься всего. И денег, и Рени, и жизни, - ответил Лютас.
- Я понял, что у меня выбора нет и тебе нужен только одни ответ: мое согласие сотрудничать с тобой.  Пожалуй, я все-таки соглашусь, но лишь на некоторое время, - начал торговаться Виктор.
- Нет! Как это на время. Раз уж подпишешь со мной соглашение, то должен  будешь его выполнять, - крикнул Лютас. – Иначе не видать тебе  Рени.  Я ее больше к тебе не отпущу. На, вот, пиши расписку… Я,  Жигунов Виктор, согласен сотрудничать  с Лютасом, сообщая о предстоящих против него операциях. Ставь подпись и ты свободен.
Виктору нужно  было выигрывать и время и свою  жизнь. Кроме того, он знал, что ради достижения успеха в этой секретной операции против Лютаса,  ему было позволено подписывать любые расписки о сотрудничестве с Лютасом.  И немного поколебавшись для  придания правдивости переживаний в этой игре, он  подошел к столу, написал расписку и отдал Лютасу. Тот, прочитав  ее, спрятал в карман.
- Ну, художник, будь здоров! Иди, гуляй, и живи пока! А мы будем ждать от тебя вестей.  Мой связник тебя найдет, когда ты мне будешь нужен, - проговорил он и крикнул появившимся в дверях своим охранникам:
- Отпустите его!  А нам нужно быстро отсюда уходить. Ясно? По коням! – скомандовал он. И они, выбежав во двор, сели в повозку и быстро  умчались, скрипя и громыхая колесами повозок.
А Женька с Индусом, подождав еще пять минут и не дождавшись Виктора, тихо покинули свое место наблюдения и отойдя немного от усадьбы припустились со всех ног за подмогой в Алунту. Прибежав в местечко, Женька сразу же кинулся  в дежурку, где обычно собирались и дежурили алунтские защитников.
А в это время в дежурке как раз находились Валентин с Петькой и еще человек десять. Увидев Валентина, Женька отозвал его в сторону, и начал взволнованно говорить:
- Быстрей идите, выручайте Виктора. У Сараюса его захватили бандиты. Мы с ним пошли провожать Реню, хотели вместе сфотографироваться, но когда мы подошли к усадьбе, смотрим, там стоят две повозки с лошадьми. Реня сказала, что это они… А Виктор облил  валерьянкой колеса одной из повозок и велел мне бежать к вам. Он сказал, чтоб Петька захватил  велосипед и Индуса. Индус по запаху этого Рениного  платка приведет вас  к хозяину той повозки. Спешите туда на лошадях, вы, может быть, успеете их догнать, - выпалил все сразу Женька.
Валентин тут же бросился  в красный уголок, где сидели, играя в домино,  защитники и крикнул:
- Подъем! Тревога! В ружье! Получить оружие и боеприпасы и строиться, быстро! Конюху, запрячь Машку и жеребца, и двумя повозками галопом к Сараюсу! Там бандиты захватили Виктора. А тебе, Петр, нужно взять свой велосипед, Индуса и следом за нами, там мы попытаемся направить собаку по следу при помощи этого платка.  Понял? – сказал Валентин Петьке. – Давай, живо беги домой, бери велосипед, пистолет, пару гранат и дуй за нами.
- Посыльный! Найдите Вагониса и сообщите ему и солдатам о происшествии.  Быстро! – отдал распоряжение Валентин.
Все вдруг пришло в движение, все закрутилось.  На Женьку с Индусом уже никто не обращал внимания.  Он стоял и ждал.  К нему подлетел Петр и  скомандовал:
- А ну, Женька, вперед, за мной! И они кинулись бегом на квартиру к Бурцевым. Петька нашел  ошейник, привязал  к нему длинную веревку и одел  на шею Индусу.  Они слышали, как прогромыхали две повозки защитников, направляясь в сторону Сараюса. Петька сел на велосипед и крикнул Индусу:
- Вперед!
 Но Индус сопротивлялся, он не хотел бежать на привязи. Тогда Петька посадил Женьку на велосипед впереди себя и поехал. Индус, увидев это, пустился бежать впереди велосипеда, вслед за повозками защитников.
Через двадцать минут после захвата Виктора Лютасом, они уже подъезжали  к усадьбе Сараюса. На встречу им выбежал  живой и невредимый Виктор…


По горячему следу
 
 Защитники остановились, увидев Виктора, бегущего к ним. Его встретили радостными возгласами и криками о здравии.  Никто из них не мог поверить, что бандиты ушли, оставив его в живых.
- Ну, что, брат? - подбежал к нему Валентин.
- Все хорошо, все нормально! – ответил  ему Виктор.  – Лютас отпустил меня под расписку! – усмехнулся он. – Потом поговорим об этом. Надо догонять. Они, минут десять как уехали отсюда.  Надо пустить Индуса по следу. Может быть, мы их еще настигнем. Дай мне пистолет. Если сейчас Индус возьмет след, то я на Петькином велосипеде поеду за ним, а вы не отставайте и езжайте следом за мной.
- Петро, отдай ему свой пистолет, велосипед и Индуса! Возьмешь у Откочиса ручной пулемет и поедешь на второй подводе, - приказал Валентин.
- Садитесь на подводы, ребята, не задерживайтесь, - крикнул он остальным.
Петька  отдал Виктору свой велосипед и пистолет.  Тот дал понюхать  Индусу платочек Рени и скомандовал:
- Индус, вперед! Ищи!
Индус начал нюхать  дорогу,  нашел след от колес и затем резво кинулся по этому следу, видно, вспоминая свои игры с Реней и запах валерьянки на поляне у Малых сосен.  Виктор на велосипеде, пустив Индуса на поводке вперед,  двинулся за ним.  А вслед за Виктором, стегая  коней кнутами, помчались на телегах и алунтские защитники.
Женьке Валентин приказал вернуться в Алунту и лично Вигонису передать, что группа, возглавляемая им, ведет преследование бандитов, которые движутся на лошадях в сторону Антакщай.  Просил    послать к ним  на подкрепление по дороге, на грузовой машине солдат алунтского гарнизона. Женька, довольный тем, что он стал непосредственным участником начавшейся операции по преследованию бандитов, кинулся выполнять его приказание. Когда он прибежал  в Алунту, то Вагониса нашел в дежурной комнате у телефона.  Он передал все, что сказал ему Виктор на дороге, возле дома Сараюса.
- А сколько их там было, бандитов? – спросил Вагонис  у Женьки.
- Виктор сказал, что было трое вместе с Лютасом. И еще… Реня, - нехотя сообщил Женька. – Она пришла на свидание с Виктором и еще за лекарством для матери.  А потом, когда уходили, Виктор предложил сфотографироваться всем вместе.  Мы пошли к Сараюсу, а там – бандиты. Он мне и говорит: «Оставайся в кустах и следи: если через пять минут не выйду – беги в Алунту, к Валентину». Вот я и прибежал…
- Хорошо, - сказал Вагонис. – Молодец, что быстро прибежал и сообщил нам… А теперь, иди домой и не беспокойся, мы их все равно найдем. Главное, что Виктор остался жив и невредим. И я сейчас поеду с солдатами к нашим на помощь. Иди, сообщи родителям и успокой их.  Извини, я спешу и ты поспеши домой. А то мать, наверно, уже волнуется.
- Ну, давай! – сказал Вагонис, выходя вместе с Женькой из дежурки. Он проводил его за ворота, а сам бегом направился за  подмогой в казарму к солдатам…
А в это время, группа защитников, преследующая банду Лютаса, мчалась по ее следам, еле поспевая за рвущимся вперед Индусом. Они ехали и настороженно вглядывались в мелькающие на обочинах кусты и   исчезающую вдали за поворотом дорогу. Они спешили и были готовы к любым неожиданностям: и к взрыву, оставленной  с растяжкой на дороге гранаты, и  к убойному пулеметному огню из засады. Они спешили еще и потому, что бандитов нужно было настичь до наступления темноты, иначе они  исчезнут в ночи, растворившись, как капля йода в кружке чая. Выскочив на главную дорогу, они проскочили мимо Добю-озера и промчались  мимо Антакщай… И вдруг Индус, понюхав, свернул  на еле заметную  тропку проселочной дороги.
- Стой, - крикнул Валентин Виктору, ехавшему  следом за Индусом. – Надо оставить какой-нибудь знак для солдат, чтобы они поняли: куда мы свернули с главной дороги.
Он вырвал листок бумаги из своей  записной книжки и написал карандашом: «Вагонису! Здесь поворот направо. Следуй по тропе за нами. Валентин».
- Давай свою пилотку, - сказал он, подбежав к Виктору.
И взяв у него пилотку со звездочкой, Валентин подошел  и срезал  ножом  в кустах  длинную  ветку ивняка.  Воткнув ее в землю,  на углу поворота и съезда их  с главной дороги, он повесил  пилотку  с белеющей запиской  на ее сломанный сверху конец.  Этот знак был хорошо  виден издали для проезжающих мимо  на машине алунтских солдат. И защитники, сев на повозки, вновь пустились  вдогонку за ускользающей от них бандой. 
Проехав так  еще минут двадцать, они увидели  вдали, за полем ржи, на пригорке, небольшой хуторок, скрытый  естественной изгородью из кустов и деревьев. Индус рвался вперед, но Виктор, соскочив с велосипеда, унял его  охотничий пыл, лег за кочку и уложил рядом Индуса.
Защитники, соскочив с повозок,  веером рассредоточились перед деревьями, скрывающими хутор, и замерли в ожидании. Надо было решать, что делать? Или небольшими группами по три человека идти на штурм хутора, или  же сидеть и ждать подкрепления  из подъезжающих к ним солдат. Валентин дал команду разделиться по три человека и ползком подбираться  к постройкам хутора,  чтобы не дать бандитам ускользнуть из него незамеченными.  Обстановка была неопределенной, и было страшновато  бросаться  вдруг на штурм хутора.  Тем более, что на хуторе стояла мертвая тишина…
Преодолев ползком  насаждения и приблизившись  к хутору, защитники вновь остановились и стали ждать.  И вот, наконец,  через несколько минут услышали и увидели сзади подъезжающую машину с солдатами. Валентин велел всем  оставаться на местах, а сам перебежками кинулся к подъехавшим солдатам.
Впереди солдат к нему уже бежал Вагонис и кричал:
- Стойте! Не стреляйте! Это свои!
Подбежав к Валентину, он начал  его  торопливо расспрашивать:
- Ну что? Как дела? Давай, докладывай обстановку!
Валентин начал детально объяснять  ему все, что они знали, и  что сделали, блокируя бандитов на  хуторе  к этому часу.
- Хутор окружен с четырех сторон нашими бойцами. Они продвинулись к хутору скрытно, ползком и теперь залегли непосредственно перед постройками. На хуторе нами пока не замечено никакого движения.  Вероятнее всего, бандиты или ушли из него через поле, или затаились и ждут нашего штурма.
- Хорошо! -  сказал Вагонис. – Будем идти вперед и прочесывать весь хутор! Ждать больше нельзя – скоро стемнеет.
- Лейтенант, - сказал он, подошедшему к ним, офицеру, командиру взвода солдат, - окружите хутор, и затем направьте  для проверки его к нам пять человек.
- Есть! – козырнул офицер Вагонису, и побежал отдавать приказания своим солдатам.
Через пять минут  солдаты вошли, и вместе с защитниками осторожно начали  проверять конюшню, дом и сараи хутора.  Но проверка сараев и конюшни ничего не дала, там не оказалось никого, кроме лошади и коровы. А в доме защитники обнаружили хозяев этого хутора: старика, старуху и их работника.  Старик и старуха были  перепуганы до смерти и толком ничего не могли ответить.
- Мы ничего не видели и ничего не слышали, - только и твердили они, но работник вел себя странно…
Вдруг Индус,  с которым  вошел во двор Виктор, подбежал  к телеге и начал обнюхивать колеса. Виктор понял  его действия и, наклонившись к телеге, тоже начал принюхиваться  к ее колесам и веревке, и тут же почувствовал еле ощутимый  запах валерьяновых капель. Он  подошел к Валентину и Вагонису, и сказал им тихо:
- Это телега «меченая» - пахнет валерьянкой, а парень – один из охранников Лютаса.
Вагонис кивнул Виктору, что все понял и  дал знак  Валентину: зайди и стань сзади него! Если побежит – бей по ногам.  Потом  он подошел к  мужику и стал спрашивать его по-литовски:
- Кто ты?  Как твоя фамилия?
Тот, глянув на него исподлобья, ответил:
- Я работаю у этих стариков… Фамилия моя Курковский… Работаю здесь уже целый год.
- И ты, конечно,  сегодня никуда не выезжал с хутора? – спросил его Вагонис.
- Нет, почему же? – ответил неожиданно спокойно Курковский. – Я сегодня как раз и ездил в Алунту за солью, спичками… и лекарством.
- За каким лекарством? – настойчиво уточнил Вагонис.
- Ну эти, как их… валерьяновые капли, - выпалил Курковский.
- И что, значит, валерьянкой начал телегу свою мыть, что ли? – угрожающим тоном стала допрашивать его Вагонис. Почему она вся у тебя воняет этими каплями?
- А у меня один пузырек упал и разбился, а лекарство вылилось на колесо и повозку. Хорошо, что я взял еще таких два пузырька, - ответил Курковский. 
- Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего! Лучше бы тебе было это лекарство не покупать. А теперь, дорогой, тебе придется ехать с нами,- сказал ему Вагонис. – Давай, одевайся, и пошли…
- Начальник! А что я такого сделал? За что вы меня забираете? – начал  протестовать работник.
- Поедем на экспертизу – там и узнаем, что ты сделал, а что не сделал! – доходчиво объяснил ему Вагонис. Он подошел к нему поближе и спросил:
- А ну-ка скажи мне, работник, сколько километров отсюда до ближайшего хутора, если ехать этой дорогой? – задал он неожиданно вопрос допрашиваемому, и увидел в его глазах мимолетную растерянность.
- Я там никогда не был, но километров пять, таки, будет, - ответил Курковский.
- Лейтенант, - обратился Вагонис к офицеру. – Давайте, сажайте  солдат в машину, и поедем, проверим соседний хутор. В этом уже никого нет. Я здесь оставлю половину своих бойцов, остальные шесть человек поедут с нами во второй хутор.
- Виктор, а ты иди и садись в машину в месте с Индусом. Поедешь со мной, - сказал он, увидев Жигунова.
Уже темнело. Услышав команду, солдаты быстро рассаживались в кузове машины. Вагонис и лейтенант поторапливали их. Все спешили.  Последними в машину сели Виктор с Индусом, и она тронулась. А через десять минут отряд был уже возле второго хутора. Соскочив с машины, солдаты готовились к бою. Прозвучал приказ:
- Рассредоточиться цепью  вокруг хутора на расстояние прямой видимости! Дистанция друг от друга – десять метров!
У Виктора сжалось сердце:
«Сейчас начнется стрельба, и если на хуторе находится Реня с матерью, то что будет с ними?  В любом случае, им грозит большая опасность: от пуль солдат или арест за пособничество при  освобождении… и он, не желая им зла, участвует  в совершении этого действия».
Послышалась команда:
- Вперед!
И кольцо смерти вокруг хутора Вишневого начало неотвратимо сжиматься… Стояла гнетущая, напряженная тишина и каждый в этот миг, наверно, шел и слышал лишь шорох своих шагов и стук своего сердца.  И каждый ждал первого выстрела, после которого все исчезает и отступает на второй план: и страх, и любовь, и жалость…
Индус, передвигаясь рядом с Виктором, тоже тревожно прял ушами, всматриваясь в близлежащие кусты изгороди вокруг хутора.  Но хутор молчал. Солдаты, осторожно сжимая кольцо окружения, вошли в пределы усадьбы, и начали методично и скрупулезно проверять все уголки и места хозяйских построек.  И, наконец, приблизившись к дому, постучали в дверь.  Сначала им никто не отвечал, но потом послышался голос хозяина:
- Кто там?
- Открывайте. Это – алунтские солдаты! – сказал Вагонис по-литовски.
Звякнула щеколда. Дверь открылась и солдаты, опережая Вагониса, ворвались вглубь помещения. Виктор с Индусом тоже вслед за ними вошли в дом и остановились в прихожей возле большой селянской печки. Вагонис прошел дальше в следующую комнату. А Индус стал  вдруг стал как-то усиленно и настойчиво нюхать пол, и плиту возле печки. Печь была сложена из кирпича и имела широкое  входное отверстие, и  полость  внутри для выпечки самодельного крестьянского хлеба. Задняя стенка внутри печи была закрыта железным заступом, но переднее отверстие было открыто. Индус нюхал и рвался  вглубь.  Виктор заглянул туда, и у него вдруг мелькнула мысль: «В полости, за печью, кто-то есть.  Там бункер! Но кто в нем находится?».
Индус, обнюхав платочек Рени, встал на задние лапы и начал, повизгивая, заглядывать в отвор  печи.  «А вдруг там Реня? – подумал Виктор. – Индус ведь шел по следу и запаху ее платочка. Значит, в глубине этого душного тайника сидят они все: и Реня, и ее мать, а, возможно, и Лютас… Что делать? – думал он. – Если открыть это Вагонису, то начнется стрельба, и они все погибнут там, в бункере. А если не сказать,  то будешь тайным пособником бандита…».
И Виктор решил: пусть  лучше уж он будет уволен и посажен в тюрьму, чем навсегда потеряет свою совесть и любимую Реню. И, приняв такое решение, он отвел Индуса от печи и приказал сидеть смирно. И когда Индус еще раз рванулся к печке, он сказал ему:
- Фу, Индус,  ты испортил воздух.
Индус не любил  этого слова, смущаясь за все свои произвольные и непроизвольные  запахи, и поэтому, виновато поджав хвост, пошел выветриваться с Виктором на улицу.
А солдаты, тем временем,  проверив комнаты дома, вывели оттуда кроме старика - хозяина дома, еще   женщину с девочкой и парня, их работника. Виктор в этой женщине сразу же  узнал   знакомую ему старуху, еще по прошлой кампании  вывоза бандитских семей, которая приняла его за своего пропавшего сына.  И чтоб не скомпрометировать себя  перед своим начальством таким  необъяснимым  знакомством с этой несчастной женщиной, он отвернулся и отошел с Индусом от нее подальше.
После  непродолжительного допроса, их отпустили, и защитники с солдатами, сев в машину вернулись в Алунту, захватив с собой лишь подозрительно пахнущего работника с первого хутора.
А Лютас, как удачливый  манипулятор, вновь ускользнул из рук сотрудников  органов государственной безопасности… И произошло это так…
Заставив Виктора под дулом пистолета подписать компрометирующую его в сотрудничестве с бандитами расписку, Лютас, вместе с двумя своими соучастниками, выскочил во двор, сел в первую повозку вместе с Реней и Альгисом, и умчался.  А в повозку, помеченную Виктором валерианой,  сел второй бандит.
И у него также была бутылочка с валерьянкой в кармане,  потому что он, сопровождая Реню, купил у аптекаря такие же валериановые капли.  И поэтому у него, для экспертизы следствия, было стопроцентное алиби и он, чтобы отвлечь и задержать защитников, остался во дворе первого хутора. А вторая повозка с Лютасом умчалась на второй хутор. Но, почувствовав, что за ним началась серьезная охота, Лютас, не имея времени для маневра, вместе с женщинами был вынужден укрыться в хитроумно сооруженном им прямо под домом бункере с лазом через крестьянскую печь.  Открыв дверцу печки, он приказал Рене и Альбине лезть туда, крикнув им:
- Иначе нас здесь  переколошматят солдаты Вагониса.
Этого было достаточно для того, чтобы перепуганные женщины, как цирковые гимнастки, быстро юркнули в отвор печи. Последним  туда  спустился Лютас с пистолетом в руках. А охранник, следом за ними закрыл  выложенную кирпичом заднюю стенку  печки, которая создавала полную иллюзию ее целостности.
Виктор же, при разговоре с Лютасом у фотографа остальных членов его банды просто не видел, так как они находились сзади него, поэтому сказать, что стоящий сейчас пред ним селянин и есть  человек Лютаса, он не мог. И тот был отпущен. Но самого Виктора, когда они возвращались назад в Алунту, всю дорогу мучила совесть от того, что он не рассказал Вагонису о странном поведении Индуса на кухне перед печкой.  И, понимая то, что он совершил преступление перед законом, он решил  искренне покаяться в этом Вагонису. Когда они вернулись с солдатами в Алунту, он зашел в здание МГБ и постучал в дверь к Вагонису.
- Товарищ начальник, разрешите войти, - сказал он, открыв дверь.
- Да, да, входите! – послышался голос начальника. – Жигунов, это ты? – увидев Виктора, сказал Вагонис. – Что случилось? Проходи, рассказывай!
- Товарищ капитан… Товарищ начальник! Я хочу вас сообщить, что я совершил служебное преступление! – выпалил Виктор, чуть заикаясь от волнения.
- Что?!! – выкатил на него  глаза  от удивления  Вагонис.
- Да, да - это верно. Это так, - бормотал Виктор, потупив взор.
- Что ты такое тут мне говоришь, Жигунов? А ну изложи мне все четко и внятно! – приказал Вагонис.
- Я для этого и пришел, товарищ капитан, чтобы вам во всем признаться. Когда мы зашли с вами в дом второго хутора, то я обратил внимание на то, что Индус ведет себя как-то странно: он поднимался на задние лапы, повизгивал и норовил влезть в открытый отвор селянской печки. Я понял, что там кто-то есть еще и потому, что он несколько раз  обнюхивал платочек Рени, находившийся  в это время у меня в руках. Я понял, что под печкой есть бункер, в котором, наверно, находились Реня, Альбина и, конечно же, Лютас.  Ведь ему некуда было так быстро скрыться от нас, кроме как залезть в этот хитроумно устроенный тайник. Я понял это сразу же, но не сообщил об этом вам, потому что боялся, что при задержании Лютаса могут погибнуть Реня и ее мать…
- Та-а-ак! Ну парень!  Вот до чего довела тебя, Жигунов, эта неуемная чувствительность и мягкосердечность, - сказал после  некоторого молчания Вагонис. – Что тебе сказать? Я просто в шоке от всего рассказанного тобой! Ты, на кого мы так надеялись, как на наш главный козырь в борьбе с беспощадным и кровожадным Лютасом, вдруг расчувствовался, расплакался, растаял, как леденец от своей любви к девке… Предал нас, своих товарищей, отпустил бандита и теперь пришел ко мне, каяться… Да лучше бы ты промолчал и никому не сообщал об этом, - кипел, возмущаясь и срываясь на крик, Вагонис. – Что теперь мне с тобой делать? Под суд отдавать? Так ведь ты молодой же еще пацан, мальчишка. Ведь не хочется тебе жизнь калечить! Сорвал нам всю операцию… Мы теперь не можем доверить тебе ничего серьезного. А в Центре если узнают, то нам будет всем крышка! Единственный выход из положения – это твое увольнение из органов МГБ.  Давай забудем о том, что ты мне только  что сейчас  сообщил. Это не факт. Это твои догадки и юношеские фантазии… Подавай заявление и уезжай отсюда, как можно скорее, - продолжал Вагонис. – Ведь Лютас теперь будет за тобой охотиться и я тебя уже не смогу  защищать, а наши узнают – посадят в тюрьму. Так что, беги, парень!
- Но ведь еще ничего  не потеряно, - сказал Виктор. – Я же у него являюсь козырем. Он ведь думает, что завербовал меня.  И то, что я не выдал его там, в тайнике, только подтверждает это. И мы можем и дальше вести игру против него. Ведь когда-нибудь он все равно нам еще попадется. Но теперь уже мы точно знаем его логово – это те два хутора. Там его теперь и можно схватить без риска для жизни Рени.
- Ну, что же, тоже верная мысль, - согласился Вагонис, немного остыв. – Я подумаю об этом.  Но все равно, долго тебе находится здесь нельзя. Опасно. Если наши намерения раскроются и мы схватим Лютаса, то его сообщники тебя прибьют.  Так что, не рассчитывай в этих краях на долгую жизнь со своей  Реней, уезжай на Украину или куда-нибудь еще подальше. Я тебе это советую, как родной отец.
- Хорошо, я на днях подам вам заявление на увольнение, но давайте все-таки подождем и посмотрим, есть ли повод для такого опасения, -  сказал Виктор, собираясь уходить.
- Ну, хорошо. Недельку можем подождать, - кивнул ему на прощание Вагонис.



Последнее лето в Алунте
 
 Придя домой, Виктор поведал своим родителям обо всем, что случилось  с ним в этот необычно эмоциональный и трудный летний день.
Жигуновы  за эти два  года жизни в Алунте уже   серьезно обосновались на новом месте. Завели  свое  небольшое хозяйство, стали только-только  подниматься на ноги, вылезать  из бедности и нищеты, в которой они находились здесь все это время, после приезда из Украины. Купили поросеночка, вырастили гусей и кур, и даже обзавелись мелким рогатым скотом – козой Манькой. 
На клочке земли, возле дома за сараями, они вскопали грядки и посадили там огурцы, свеклу,  капусту, укроп, мак и даже помидоры.  И все это благоухало, зеленело и произрастало, благодаря трудолюбивым рукам Александры Никифоровны. Возле огорода росла огромным кустом дикая слива, и маленькая Люда,  дочка Валентина и Капитолины, приходила иногда с матерью в гости к бабушке, и гоняла в огородной траве игривых белых бабочек, и рвала сочные огурцы. А белые сердитые породистые гуси, которые ростом были почти что такие же как маленькая Люда, шипя, гонялись за нею тут же, рядом, на лужайке, покрытой зеленой травой. Они ненавидели красный цвет Людмилиного пальтишка, купленного недавно ей родителями и которое она, кстати, очень любила.
Вся эта несравненная идиллия, наладившейся было жизни Жигуновых, обещала быстро рухнуть после того, как Виктор сообщил, что должен уволиться и уехать немедленно из Алунты на Украину, в Запорожье. Родители были в шоке и пытались отговорить его от такого «необдуманного» шага, но узнав, что ему угрожает опасность, полностью поддержали его.
Итак, все было решено. Виктор уезжал. А Александра с Женькой должны были остаться здесь  еще на некоторое время, чтобы подлечить заболевшего отца, который слег в постель с язвой желудка, открывшейся у него и от старых ранений, полученных в первой мировой войне, и  от теперешних переживаний за судьбу покидающего их сына.  Никто не хотел уезжать: Виктор из-за того, что любил свою белокурую Реню, отец с матерью, что развели такое хорошее хозяйство и им было жаль бросать его, а Женьке было жаль расставаться  с Индусом и со своим бессменным другом Ефимом.
А Алунта, тем временем, жила своей жизнью. Солдаты, которые располагались в изолированной от жителей казарме, вечерами часто, по увольнительной или в самоволку уходили к алунтским девчатам.  К Аньке и Фроське стали захаживать их ухажеры из гарнизона: два Николая, оба ефрейторы и гармонисты – Блохин и Воронин. И, не смотря на совсем не радостное настроение в семье Жигуновых, в доме у них часто звучала веселая музыка.
Анька пела и играла на гитаре, и это всем нравилось. Так, посещая ее вечерами, Колька Блохин влюбился в нее не на шутку и стал предлагать ей свою руку и сердце.  Анька долго сопротивлялась этому, объясняя тем, что она его старше на пять лет и ссылаясь при этом на свой несносный характер. Но Николай был настойчив и Анька, в конце концов, согласилась стать его женой. А у его друга, второго Николая, проблем в этом вопросе не было, и они решили пожениться с Фросей сразу же, после его демобилизации, этой же осенью.
А что же делало  остальное женское население городка в этот благоухающий период уходящего лета, знали  только  зеленые кустики на окраине местечка да задернутые вечерами наглухо и впопыхах занавески на окнах домов, истомившихся от ожидания невест.
А нашествие гарнизонных солдат на уже давно созревших алунтских дев было неописуемо массовым. Сначала по первому сорту шли самые красивые и фигуристые девки, затем, чуть похуже – тощие, но еще не старые, а потом пошли все подряд, даже кривые и никудышные.  Только и было слышно иной раз по вечерам, как гуляют и где-то поют песни веселые компании то в одном, то в другом конце городка, обмывая очередное негласное обручение счастливой невесты с еще не демобилизовавшимся из армии женихом.
В это время и прибыл из Вильнюса Леонид Ларионов, который года два тому назад двадцатилетним парнем уехал из этих мест  в столицу завоевывать свое место на поприще артистического искусства.  Выглядел он, по сравнению с алунтскими парнями, несравненно привлекательнее и изящнее, и поэтому  необычайно быстро  обратил на себя внимание молодых алунтских красавиц.
Первой его заметила несравненная Валька Ковалевская.  Ее порывистая натура и быстрая влюбчивость  привлекла к себе внимание и растопила сердце изящного щеголя и «аристократа» Ларионова. И забыв про своего, уже давно не приезжавшего к ней, полковника, Валька  устремилась в жаркие объятия  молодого Ларионова.  А все началось с гуляния в доме у Жигуновых. Виктор был знаком с Ларионовым еще с первых дней приезда в Алунту.  И теперь, когда тот приехал в Алунту, а Виктор должен был вскоре уехать из нее, он решил устроить маленький прощальный вечер, и пригласил по этому поводу к себе, кроме Валентина с Капитолиной, Петра и своего друга Назаренко, еще и Вагониса с Амилькой.  Ну, естественно, на вечере присутствовали и соседки Жигуновых, сестры Шершовы: Анька, Фрося и Рая.
Застолье выдалось шумным и веселым. Выпив, все вспоминали о первых днях приезда Жигуновых в Алунту, и о последующем знакомстве с их семейством; о тех походах, которые Виктор прошел с друзьями-защитниками по многокилометровым дорогам ее окрестных сел в поисках и преследовании банд бесчинствующих националистов.  Они сидели за столом, смеялись и говорили о том прошлом, которое ими было вместе выстрадано, пройдено и прожито.  И в этих шумных криках было слышно лишь только то, как кто-то начинал снова и снова: «А помнишь, как в Мацкенах… когда заклинило патрон в пулемете?». Для несведущих это были пустые слова, непонятные вещи, неясные чувства. А для них, говоривших, это была их память, их самое дорогое: любовь,  страсть,  жизнь…
Женька сидел и слушал их разговоры, но его интересовали не жаркие слова воспоминаний, присутствующих здесь людей, а то, что Ларионов пообещал показать ему несколько фокусов. Все началось с того, что Женька сказал ему, что может точно «предсказать», какой день недели выпадет на его день рождения. Это был тоже фокус, и Ларионов заинтересовался им, пообещав Женьке, шутя, взамен рассказать о трех своих фокусах.
- Дядя Леня, ты знаешь, как умножать моментально на пальцах однозначные цифры на девять, восемь, семь, но не меньше  шести? – спросил Женька у Ларионова, когда все, встав из-за стола, вышли во двор покурить.
- Нет, не знаю, - ответил тот, усмехнувшись. – Я помню только таблицу умножения, которую я запомнил со школьных лет, но бывает, что и ее забываешь… Интересно, как это ты делаешь на пальцах?
- Вот, смотри, - сказал Женька, - если тебе нужно умножить любое однозначное число на девять, то вытяни вперед руки, раскрой ладони и загни тот палец, считая слева, который является по счету числом, которое ты должен умножить на девять. Например, ели ты умножаешь на девять число восемь, то загибаешь восьмой палец. Тогда, слева до загнутого пальца, у тебя получится количество десятков, а справа  количество единиц… То же самое нужно делать, если умножаешь на восемь, на семь и на шесть, только загибать нужно уже два, три и четыре пальца влево, так как девять восемь и шесть отличается от десяти на один, два, три и четыре цифры.  Отличие умножения остальных цифр от девятки заключается в том, что количество загнутых пальцев надо умножать на количество единиц и полученную цифру десятков прибавлять еще к тем десяткам, которые находятся слева от загнутых пальцев.
Например, семь умножить на шесть. Семь отличается от десяти на три, поэтому загибаем три пальца влево, включая и шестой. За загнутыми слева пальцами будет  количество десятков: три пальца – три десятка, а справа от загнутых пальцев будет количество единиц. Их четыре.  Теперь нужно загнутые пальцы умножить на это число единиц и если получится  число больше десяти,  то его прибавить к числу десятков, что находится слева от загнутых пальцев, то есть три загнутых пальца умножить на четыре единицы – это двенадцать.  И еще плюс три пальца десятков которые находятся слева от загнутых пальцев – это сорок два. 
- Неплохо, - сказал Ларионов, - это поможет разгрузить память и облегчить перемножение цифр больше пяти.
- Ну, хорошо, Евгений, - оживился Ларионов, - раз уж ты открыл мне свои тайны, я тебе  тоже открою тайны некоторых моих фокусов, но сначала я их покажу всем присутствующим.
- Друзья, пойдемте в беседку. Сядем возле вашей березки, там есть столик и я там покажу  Евгению и вам несколько фокусов, - предложил он стоящим рядом товарищам.
- А ну, давай, давай. Покажи нам, чему тебя там научили в большом городе, - подзадорили его Вагонис и Валентин. Они вошли в палисадник и расположились у стола, возле Женькиной березки.
Ларионов разорвал газету, скомкал из ее обрывков четыре шарика и расположил их на столе квадратом. Затем взял две фуражки и накрыл ими наискось два шарика. Потом поднял левую фуражку левой рукой, передал ее в правую, оставив правую фуражку лежать на месте, с лежащим под нею  третьим шариком. В следующий миг он правой рукой накрыл левой фуражкой второй шарик. А потом начал творить чудеса прямо на глазах у всех. Он взял слева первый шарик в правую руку, сунул под столик и сказал:
- Смотрите, сейчас этот шарик пройдет  сквозь  доску столика и очутится  под фуражкой, вместе со вторым шариком.
И, действительно, когда он  поднял фуражку, то под ней вместе со вторым шариком лежал и тот левый первый, который он правой рукой снизу протискивал сквозь толстую  доску столика. Все от удивления  только ахнули.  Такую же процедуру  он проделал с четвертым левым и третьим правым шариками.  Это было удивительно и непонятно: как вдруг шарики могли очутиться в кучке под фуражкой с правой  стороны?
Все обступили Ларионова и спрашивали:
- Как он это делает?
А он улыбался и говорил им:
- Это секрет фирмы! Я потом расскажу его Женьке. А вам, извините,  я рассказать пока не могу.  Потому что вы потеряете интерес  к фокусам.
Вскоре,  заинтересовавшись фокусами вокруг  веселого фокусника, собралась  толпа ребятишек. И проходившая мимо Валька Ковалевская тоже остановилась, заинтересовавшись его действиями. Ее сразу же заметили обступившие Ларионова подвыпившие мужики и пригласили в компанию. Захмелевшие уже братья Жигуновы взяли ее, смеющуюся, под руки и затащили в беседку, поближе к столу.
- Валентина, ты только посмотри, что этот «народный артист» делает, - говорили они, обнимая Вальку.
- А что? Я опоздала? Я пока ничего не видела, - отвечала она, смеясь.
- Ну, тогда еще пару  фокусов для пани Ковалевской, - сказал, приложив руку к сердцу и кланяясь в ее сторону, Ларионов. 
Он вынул  из кармана колоду карт, разложил двадцать из них на стол «рубашкой»  вверх и сказал:
- Выберите каждый по две карты, запомните и положите их на стол!
Собравшиеся тут же  расхватали карты и, запомнив, положили их возле Ларионова. Он собрал карты и, не глядя,  стал раскладывать их лицевой стороной вверх, в четыре ряда по пять карт, и затем сказал:
- А теперь, каждый, скажите  мне,  в каком ряду ваши карты и я угадаю, и покажу их вам. 
Все начали говорить, и он легко определял загаданные карты каждого.
- А моя карта находится в первом и третьем ряду, - сказала Валька.  – И я прошу нашего пана артиста назвать мне их.
- Наверно ты, Валюша, загадала бубнового короля и червонную даму, а значит, судя по масти, это есть – я и ты! – пошутил Ларионов. – И поэтому сегодня я приглашаю тебя  на свидание.
Валька засмеялась, но, не смущаясь, ответила ему:
- Если так, то я сегодня свободна и  с удовольствием соглашусь…
- Валентина! Не вздумай гулять с другими! А то дам телеграмму полковнику, он тебя быстро утихомирит, - прикрикнул на Вальку Вагонис.
- А мне полковник ваш – не указ! С кем хочу, с тем и гуляю. Да, он и сам меня забыл уже наверное. А если бы любил, так давно б сюда приехал. Так что, не корите меня, капитан, не браните, я ведь тоже была молода! – ответила, смеясь, на распев Ковалевская.
Ларионов начал что-то говорить на ухо Виктору. Тот усмехнулся и кивнул головой.
- А теперь совсем простой фокус. Я прячу колоду карт за спину, держу ее в руках и затем, повернув  ее вперед, не глядя, говорю, какая карта перед вами. Смотрите! – сказал Ларионов, повернув колоду нижней картой к зрителям. – Это десятка пик.
Затем он снова, спрятав колоду за спину, показал ее зрителям, назвав точно открытую нижнюю карту. Так продолжалось несколько раз, пока он не сказал:
- Ну, а теперь, внимание! Коронный номер! Я кладу вот этот ключ на стол и ухожу. Кто-нибудь из вас  берет и прячет его в карман. Я прихожу назад и у каждого, кто участвовал  в фокусе, определяю цвет пальцев, положенных поочередно на стол, и затем указываю на того, кто взял и спрятал в карман мой ключ.
Ларионов ушел, и все загалдели, желая  каждый спрятать  лежащий на столе ключ у себя. Наконец, Вагонис заявил:
- Дайте мне. Он никогда не заподозрит, что ключ взял именно я. Начальники не любят шутить. Начальники шуток не понимают, - сказал он под общий смех компании.
Когда Ларионов вернулся в беседку, то попросил всех участвовавших положить руки на стол и показать ему свои пальцы. И, как только  все поочередно это  сделали, он, улыбаясь, взял под руку Вагониса и, смеясь, заявил:
- Товарищ начальник, ну пусть другие, но вы ведь почтенный человек, зачем же красть чужие ключи? Отдайте мне их, иначе я в дом не попаду.
Все засмеялись, видя изумленное лицо оторопевшего Вагониса.
- Ну, леший тебя возьми, как ты это сделал? – говорил, усмехаясь Вагонис. – Ума не приложу.
- Как сказал один известнейший персонаж из пьесы: ловкость рук и никакого мошенничества, - ответил Ларионов. – Ну, вот и все, товарищи, представление окончено, - поклонился он слегка собравшейся публике.
- А вас, пани Валентина, я приглашаю сегодня к себе в партнерши  сейчас за стол и на весь последующий вечер, - подал он руку Ковалевской Вальке.
Вальке это его приглашение и напыщенная богемная манера речи очень понравились и она, приняв его приглашение, с удовольствием пошла с ним за стол в дом к Жигуновым.
А в доме Жигуновых Виктор, как хозяин застолья, щедро разливал спиртное по рюмкам всем сидящим за столом гостям. Когда он закончил это ответственное дело,  встал Вагонис и, взяв в руку свою рюмку, сказал:
- Товарищи, сегодня мы собрались здесь, чтобы проводить нашего отличного бойца алунтского отряда народной защиты, хорошего парня, прекрасного художника и музыканта, который так много сделал для культурного воспитания бойцов нашего взвода и всего молодого поколения нашей маленькой Алунты. Последние годы все вечера танцев  в алунтском клубе проходили под музыку в его непосредственном исполнении.  И мне жаль, что теперь наша молодежь потеряет так много  без его участия, и мы уже никогда не услышим ни его «Розамунды», ни «Синенького платочка», потому что он убывает из нашего взвода. Он подал заявление и уезжает далеко на юг, в солнечную Украину и там будет устраивать свою дальнейшую жизнь. Так что, пожелаем ему на новом месте хорошо устроиться и жить счастливо и зажиточно. И все мы, Виктор,  желаем тебе счастливого пути, здоровья и всяческих успехов!  - закончил он.
Все зааплодировали, подняли рюмки и начали чокаться и пить за провозглашенные Виктору слова Вагониса.
Валька сидела рядом с Ларионовым и он постоянно обнимал  ее и делал ей знаки внимания. Вообще-то, Ларионов и так, без ухаживаний, нравился ей, ну а теперь, после такого галантного отношения к ней здесь, за столом, она просто влюбилась в него окончательно.  А выпив и захмелев, она готова была  идти с ним хоть на край света, забыв про своего Зарубина и его неподкупного друга Вагониса. Они с Ларионовым сидели рядом, глядели влюбленными глазами друг на друга и никого не замечали.
- Хочешь, я сейчас прямо здесь, за столом, прилюдно встану и скажу всем, что я тебя  люблю! – шепнул Леонид Вальке.
- Нет, нет, не надо, ни в коем случае, - сказала испуганно Валька. А то Вагонис нас еще посадит в КПЗ, - сказала  она ему, улыбнувшись и отодвигая Ленькину руку со своей талии.
- За что он нас посадит? – удивился Ларионов.
- За нарушение общественного порядка и хулиганское поведение за столом, - засмеялась Валентина.
 - Ну, братцы, если так дело пойдет  и дальше, то совсем скоро наши ряды поредеют, - скаламбурил Вагонис, глядя на Вальку с Леонидом.
- Да, ладно вам, начальник, пусть обнимаются. Наш артист уедет и забудет про Вальку.  И она сама вернется к полковнику. Так что,  не стоит  сейчас раздувать огонь. Все само собой без шума рассосется, - махнул рукой Валентин в сторону влюбленной парочки.
- А как мне Зарубину  потом в глаза смотреть, когда он  приедет сюда и узнает, что его любимая женщина изменила ему прямо у нас на глазах, а мы этому не препятствовали.
- Что поделаешь! Любовь зла, - ляпнул спьяну Валентин.
- Нет, командир, пока  я здесь, я этого не допущу! – сказал сердито Вагонис. Он подошел  к Вальке, отозвал ее в коридор и пригрозил:
- Если ты сейчас не бросишь пялиться на «артиста» и не уйдешь отсюда – пеняй на себя.
Валька рассердилась, и ничего не сказав Вагонису, ушла опять к Ларионову, но лишь для того, чтобы попрощаться с ним.
- Ленечка, я ухожу, потому что не нравлюсь здешнему начальству. Буду  ждать тебя вечером у дома на скамеечке. А ты не конфликтуй с ними, - сказала она, видя, что Ларионов возмутился и порывается поговорить с Вагонисом.  – Тут замешан большой чин. Лучше мы встретимся тайно от них… Ну, давай, не грусти… Пока. Буду ждать тебя…
Валька  повернулась и ушла, ни с кем не попрощавшись. Раздосадованный Ларионов кинулся было вслед за ней, но не догнал ее и остановился  за углом, возле беседки.
А Женька, тем временем следивший за ним и подогреваемый желанием узнать поскорее секреты, показанных Леонидом фокусов, кинулся к нему с вопросами:
- Дядя Леня, вы ж хотели мне рассказать о секретах тех фокусов! Вы же обещали мне….
- Ах, да! – сказал Ларионов. – Иди сюда в беседку, я тебе все здесь и расскажу. Вот смотри, Евгений, - сказал он. – это секрет первого фокуса с бумажными шариками. Когда ты  накрываешь правой фуражкой третий шарик, ты  указательным и средним пальцами правой руки незаметно захватываешь под фуражкой бумажный шарик и вытаскиваешь его из-под фуражки, оставляя ее лежать на месте. И зритель, ничего не подозревая, думает, что шарик еще находится под ней, но там его уже нет. Он у тебя уже между пальцами.  И так как ты одновременно поднимаешь левой рукой левую фуражку и передаешь ее в правую руку, а внимание зрителя отвлечено на левую фуражку и первый шарик, то он не замечает  шарика между пальцами в правой руке, а через секунду ты его уже накрываешь левой фуражкой и бросаешь ее вместе с шариком на второй, лежащий справа, шарик. Итак, под верхней справа фуражкой находится уже два шарика, но зритель этого еще не знает, он думает, что все шарики лежат на своих местах, там, где и лежали. И когда  ты правой рукой  берешь первый слева шарик, подсовываешь его под днище стола и говоришь, что сейчас он очутится справа под верхней фуражкой и поднимаешь эту фуражку, то зритель, увидев действительно там два шарика, как загипнотизированный, верит этому и забывает про шарик, который ты держал под столом в правой руке. В следующий миг ты, передавая фуражку, накрывавшую  верхние два шарика из левой в правую руку, накрываешь ею этот шарик и бросаешь  ее вместе  с шариком на кучку из двух, лежащих на стуле, шариков. Там уже три шарика, а зритель думает, что два. И тогда ты берешь четвертый шарик с левой стороны и проделываешь те же манипуляции, что и с первым. И, наконец, ты, не показывая, а имитируя, под лежавшей все это время справа внизу фуражкой несуществующий шарик, просто подносишь ее под днище стола и говоришь, что под верхней правой фуражкой находится уже и четвертый шарик. И действительно, четвертый шарик уже давно лежит там.
- Вот и все! А теперь все эти операции повтори сам, - сказал Ларионов.
Женька повторил и обрадовался, когда у него вдруг все получилось, как у Леонида.
- Ну, а секрет второго фокуса заключается  в том, что ты собираешь все карты попарно, не перемешивая, и раскладываешь их по строкам и местам, которые имеют строго свое слово и свою букву.  Вот коды этих названий построчно: первая строка – НАУКА, вторая строка – УМЕЕТ, третья – МНОГО, четвертая – ГИТИК. Задача фокусника заключается в том, чтобы точно разложить  карты, взятые одним человеком по одинаковым  буквам среди этих  четырех строк.  Например, если первую карту кладешь на букву Н первой строки, то вторую  за ней карту нужно класть тоже на букву Н, но уже в третьей строке и так далее.  И после того, как участвующий в фокусе отвечает на вопрос: в каком ряду  его карты, он просто восстанавливает в уме названия этих строк и ищет  в них совпадающие, одинаковые буквы. Если, например,  участник сказал, что  его карты  находятся в первом и четвертом ряду, то, прокручивая в уме кодовые слова, мы находим, что в первом и четвертом ряду слов: наука, умеет, много, гитик есть только две одинаковые буквы. Это «к» - четвертая буква в «наука» и «к» - пятая буква в слове «гитик». И карты, лежащие на этих местах, ты и оглашаешь, точно угадывая задуманные участником карты.
- Третий же фокус совсем простой, - усмехнулся Ларионов. – Ты, прежде чем прячешь за спиной колоду карт, запоминаешь нижнюю карту и уже за спиной делишь колоду пополам и одну половину поворачиваешь к себе лицом.  И когда ты показываешь зрителям повернутую к ним колоду, то называешь нижнюю, запомнившуюся тебе карту, а сам, тем временем, смотришь на открытую для тебя вторую карту во второй части колоды,  обращенной лицом к тебе и запоминаешь ее, чтобы в следующий раз назвать именно ее зрителям,  повернув вторую часть колоды в их сторону и убрав из первой части названную, первую карту в середину. Так повторять можно  бесконечно…
А в четвертом фокусе ты заранее договариваешься с кем-нибудь из участвующих, то есть делаешь его сообщником, что он будет класть палец для осмотра, сразу же после участника, взявшего ключ. И, таким образом, после того как положил палец твой сообщник, ты уже знаешь, кто взял этот ключ, но продолжаешь осматривать пальцы у всех других участников, чтобы не выдать своего сообщника и не раскрыть секрет этого фокуса.
- Видишь, Евгений, как все просто, когда знаешь секреты фокуса. Жизнь каждого из нас тоже наподобие такого вот  фокуса, но у каждого человека этот фокус свой. И каждый из нас старается скрыть этот свой секрет личного фокуса, при помощи которого создается иллюзия исключительной значимости, совершенства и превосходства над человеком, которого он хочет удивить, удавить или унизить.
Гуляние в доме Жигуновых шло своим чередом. Никто даже не обратил внимания на уход Вальки и возвращение Ларионова. Наоборот, застолье, посвященное скорому отъезду  Виктора, продолжалось. За столом еще сидели Вагонис с Валентином, пьяные и довольные тем, что выпроводили Вальку и вовремя оторвали от уже напившегося Ларионова. А к Аньке и ее сестре Фроське пришли еще и их женихи, два сержанта, «оба Кольки», как Анька их называла, - Блохин и Савельев, которые, получив увольнительные у своего командира, решили проведать  своих подруг. А те их встретили радостными возгласами и кинулись усаживать за стол.  И вечер прощания Виктора с друзьями превратился уже, как бы, в свадьбу Аньки с Николаем.
За столом было шумно и весело. Иван Яковлевич, который не пил из-за болезни, вместе с внучкой Людмилой и Капитолиной вышли во двор подышать свежим воздухом. Маленькая Люда, соскочив с рук своего дедушки, радостно закричала:
- Деда, деда, смотри на цветочках бабочка!
- Вижу, детка, вижу, - сказал ей весело дедушка. – А ты беги, милая, и поймай ее. Людмила кинулась было ловить бабочку, но вернулась со словами:
- Нет, дедушка, там гуси, они злые: шипят и кусаются.
- Вот тебе на!  Александра! – позвал Иван Яковлевич свою супругу. – Уйми  этих диких гусей, пусть внучка поиграет на полянке.
Бабушка Шура вышла и стала загонять гусей в сарай. А Люда, схватив с земли прутик, усердно начала помогать   ей  в этом.
- Теги-теги-теги, - звала Александра, загоняя гусей в сарай.
А Люда повторяла за ней:
- У, теги! Я побью вас прутиком, теги. Я прогоню вас от дедушки, чтобы вы не кусались, - грозила им маленькая Люда, махая крошечным  прутиком и хватаясь ручонками за дедушкины штаны.
Капитолина стояла рядом и смеялась, а Иван Яковлевич говорил ей:
- Вот, видишь, невестка,  подрастает уже  наше племя молодое, наша кормилица и заступница, наша смена и будущее продолжение! Мы скоро уйдем, а они, наши детки, будут жить и продолжать строить то, что мы когда-то начали.
- Вам бы нужно лечь в больницу и полечиться, Иван Яковлевич! -  сказала Капитолина. Вы еще должны жить и жить, чтобы научить свою внучку всему-всему, что знаете.
- Нет, невестка,  - сказал печально свекор, - наше время кончается, ты еще будешь  помнить нас, ну может и Людмила что-то от нас переймет, а потом придет  новое поколение, новая смена, с техникой, со своей  моралью, они нас не вспомнят, а если и вспомнят, так может, и осудят. А мы ведь жили, как могли. И все отдали для их счастливого будущего… Я рад и тому, что дожил до этих дней и поставил своих детей на ноги. Вот только один Женька  остался. Увидеть бы, кем он  станет, когда вырастет.
А в это время Женька, у которого были свои интересы и заботы, узнав секреты фокусов, подался, не медля, к своему другу Ефиму делиться полученными знаниями.  Весь в мечтах и желаниях, как бы не забыть чего из увиденного, он бежал  к Ефиму. И вдруг остановился, как бы упершись в глухую стену. На перекрестке у ресторана перед ним возник, словно ниоткуда, здоровый парень: с длинными волосами,  с селянской выправкой и одеждой. Детина ухмыльнулся и сказал:
- Мальчик, а мальчик,  ты  случайно не знаешь Жигунова Виктора?
- Знаю! – ответил Женька, испытывая какой-то внутренний страх перед этим человеком.
- Ну, тогда, герой, я тебя очень попрошу, передай ему вот этот небольшой сверток. Скажи, что это письмо от Рени. А это тебе за доставку почты, - сунул он Женьке помятый советский рубль и сказал настойчиво:
- Иди к нему, а я тебя  здесь  подожду!
Женька, схватив рубль и сверток, испуганно попятившись, отправился  назад, к своему дому. Оглядываясь, он видел, как парень стоял и смотрел ему во след, словно не совсем ему доверял.
Женька прибежал домой и, вызвав Виктора из комнаты в сени, подал ему свиток.
- На, возьми! Это тебе  передал один мужик у ресторана.
- Что это? – недоуменно уставился на него Виктор.
- Это письмо от Рени, - выпалил Женька.
Виктор, разорвав шнурок, раскрыл свиток. Да, это был портрет Рени – их символический знак встречи, на обложке которого она писала и просила его прийти вновь на алунтский мост завтра, ровно в двенадцать часов дня…
«Но завтра я уезжаю, как быть? – подумал он. – Ладно, останусь еще на один день, - решил наконец Виктор. – Может,  уговорю Реню уехать вместе с собой».
Он вернулся  в комнату и показал Вагонису и Виктору  полученное письмо.
- Где этот бандюга? – вскочил Вагонис, выхватил  пистолет из заднего кармана. И они втроем, вместе с Женькой, выскочили из дома на улицу. Но парень, который вручил Женьке послание от Рени, исчез бесследно, как будто в воздухе растворился...
- Точка! Завтра будем брать этих выродков! – рассвирепел Вагонис.  – Ишь какие, сволочи! Совсем обнаглели, шастают днем по Алунте, я им, сучьим детям, покажу, - продолжал он. – Теперь мы их все пути и лазейки знаем, так что прихлопнем завтра, как крыс.
- А ты, Виктор, уезжай скорее от греха подальше, - сказал он, обращаясь к Жигунову. Мы вместо тебя на мост другого кого-нибудь пошлем.
- Нет, нет! – вскричал Виктор. – Там будет Реня! Она ведь на свидание ко мне придет, а не к вам.
- Да не придет она к тебе, вот увидишь. Это обман, приманка, чтоб выманить тебя из Алунты и укокошить. Я эти их бандитские уловки все знаю, - сказал Вагонис. – Пойду-ка я сейчас и позвоню в Вильнюс Зарубину. Пусть завтра приезжает  в Алунту. Нам нужно серьезно заняться Лютасом. А  ты уже не наш. Так что, счастливого пути! Эта операция может затянуться на несколько дней. И еще неизвестно, чем она закончится. Ты же уже уволился из нашего взвода. И тебе завтра нужно быть в Вильнюсе. Машина в Вильнюс отправляется утром. Так что, давай, Жигунов, не мешкай, уезжай отсюда, как можно скорей. А насчет Рени я тебе скажу вот что: мы ведь точно еще не знаем, кто такая Реня, пленница Лютаса или сообщница. Если Лютас так долго держал ее возле себя, значит, она ему была нужна и у нее с ним, возможно, есть что-то общее. Тут нужно трезво взглянуть на вещи  и внимательно во всем разобраться. Почему она прислала тебе это письмо? Явно, чтобы заманить в ловушку. Подумай сам, ведь все ее письма к тебе всегда контролировались Лютасом. Значит, по его велению было отправлено к тебе и это послание. И ты, если хочешь остаться в живых, забудь сейчас о Рене и отправляйся скорее на свою Украину. Там ведь тоже есть много красивых девчат, и не хуже Рени.
- Девчат, конечно, много тут и там. Но все они для меня не существуют, потому что я люблю только Реню, - сказал Виктор.
- Ну, хорошо, если любишь – люби!  - поднял руки Вагонис, улыбаясь. – Приедешь сюда через год в гости к родителям, вот тогда и разберемся, что к чему.  А мы с тобой, Валентин, сейчас идем звонить Зарубину и готовиться к завтрашнему дню.
 Виктор вернулся домой, а Вагонис с Валентином направились в дежурку защитников.
- Ну, что там? – спросил  Виктора отец, который еще гулял с внучкой на поляне у дома.
- Никого там уже нет, - сказал Виктор. – Парень, который  принес это письмо – исчез, а Вагонис с Валентином ушли звонить в Вильнюс.
- А ты как? Что  будешь делать завтра? – поинтересовался отец.
- А я завтра утром уеду, - сказал Виктор. – Пойду-ка я, батя, лучше в дом к столу.
- Иди, иди, сынок,  погуляй, отдохни. Завтра,  ведь, у тебя трудный день, - кивнул головой, отпуская его, отец.
Лишь только  Виктор вошел в дом, все с любопытством начали расспрашивать его о том, что случилось, и где Валентин с Вагонисом.
- Все нормально, товарищи! Ничего не случилось… А Вагонис и Валентин ушли в дежурку по своим служебным делам. Так что, гуляйте спокойно.  Все в порядке! Петро, давай, наливай, - сказал  он Петьке и, садясь рядом, шепнул ему:
- Не пей много. На завтра назначена операция. Вагонис пошел звонить в Вильнюс Зарубину.
Подвыпившие гости быстро успокоились и гуляние продолжалось.
Виктор сидел за столом и думал: «Почему Реня прислала это письмо? Что она хотела сказать ему завтра? Чтобы он остался с ней здесь, или? Или это приманка, подстроенная Лютасом? А, ладно, утро вечера мудренее».
- Петро, Назар, Леонид, давайте выпьем на прощание за нашу дружбу, - сказал он, толкая в бок охмелевшего артиста.
А Ларионов в это время сидел и думал о другом: о предстоящей  встрече с красавицей Валькой. Он очнулся и присоединился к друзьям. И когда под вечер все уже стали расходиться, Виктор взял свой звучный аккордеон и заиграл на прощание свою любимую песню. Анька схватила гитару и стала ему подпевать. А за нею и все остальные встали, вышли из-за стола и начали им помогать.  Все стояли кружком, пели и у них на глазах блестели слезы. А из дому на улицу неслись слова и звуки объединившей их песни: «Синенький скромный платочек, падал с опущенных плеч, ты говорила, что не забудешь милых и ласковых встреч…».
Садилось солнце. Медленно уходил день. Заканчивалось теплое лето. А друзья стояли, обнявшись, и пели,  понимая, что  расстаются они  уже не на день, не на два, а надолго и, может быть, навсегда теряют эту  невосполнимую ниточку дружбы, которая связывала их здесь все эти трудные годы прожитой жизни.
С рождением и уходом  какого-нибудь выдающегося человека, на земле рождается и уходит целая эпоха новой жизни. Так было всегда и так будет и в больших городах, и в малых селениях.  Такие люди есть вестники, посланники Божьи и глашатаи истины.  Но «нет пророков в своем отечестве» и живущие рядом в суете обыденной жизни не видят и не понимают их великого предназначения.  Хорошие люди тоже есть вестники будущей жизни, они ее светлые повседневные проводники.
Уже опускались сумерки на опустевшие улицы тихой Алунты. Распрощавшись с Виктором, Ларионов направился на свидание с Валькой Ковалевской. А она его давно ждала у себя на лавочке возле дома. Он увидел в потемках ее белую кофточку, подошел, обнял и прошептал:
- Валя, любимая, ты меня уже ждешь?
У Вальки от нахлынувших чувств закружилась голова, и часто забилось сердце.
- Да, любимый! Я тебя ждала здесь весь вечер… Что же ты так долго не приходил? – задыхаясь, ответила она ему.
- Я пришел, пришел, я уже твой, а ты моя, - сказал он ей, трепеща, целуя ее, и лаская.
- Не спеши так, - шептала она ему. – Пойдем со мной, милый, пойдем.
- Куда? – спросил он ее тихо.
- Сейчас узнаешь, иди за мной, все будет хорошо! – говорила она, ведя его за руку к себе в дом.
Она завела его в свою комнату и начала снимать с него пиджак:
- Раздевайся, я сегодня хочу быть с тобой вместе всю эту ночь, ночь нашей любви.
Она обвила  его шею  горячими руками и впилась поцелуем в его губы страстно и настойчиво… Она желала и хотела любви! У Леонида волосы вдруг встали дыбом, и кровь ударила в голову от возбуждения. Он поднял ее на руки, такую гибкую, нежную, стройную и красивую, понес и опустился с ней на ложе…
Вот и заглянула, наконец, в сердце Вальки горячая и бурная любовь, нежданная и негаданная, как ураган в конце уходящего лета. Они метались, взлетали  к небесам, шептались и целовали друг друга, не уставая, до утра. А часы уже отсчитывали минуты, приближая время их будущего горького расставания…
А утром следующего дня приехал Зарубин. Виктор уже собрался уезжать и пришел в дежурку попрощаться со своими друзьями-соратниками. Зарубин, увидев его, подошел и пожал ему руку:
- Ну что, герой, уезжаешь? – спросил он, искренне сожалея.
- Да, товарищ полковник, уезжаю на ридну Украину, - ответил Виктор, чуть бравируя, радостным голосом.
- Не веселись, Жигунов, еще будешь скучать по этим местам, по Алунте и по своим боевым друзьям.  Такая дружба не  забывается, она остается  в сердце навсегда. Ведь за эти три года вы все вместе прошли сквозь такой огонь испытаний, что стали уже как родные братья. А вообще-то, я тебе, Виктор, по доброму завидую – ты теперь вольный казак, а воля окрыляет и обостряет силу духа. Так что, езжай, ищи и твори себе на славу, вольный художник, все теперь в твоих руках! Только вот жаль ту девчонку из Антакщай – Реню, - сказал Зарубин.
- Она мне вчера  прислала письмо, хотела сегодня со мной встретиться. Но Вагонис сказал, что это уловка Лютаса, который хочет меня выманить из местечка и разделаться со мной. Поэтому он и посоветовал мне немедленно уезжать из  Алунты. Вот и сейчас я думаю: правильно ли поступаю, уезжая из Алунты, - объяснил Виктор свое увольнение и отъезд  Зарубину.
- Все правильно, все верно, Жигунов: тебе нужно уезжать! Теперь мы здесь и без тебя управимся. Ты ведь сделал свое дело: открыл нам базы обитания Лютаса и мы его там все равно когда-нибудь застукаем.  Он чувствует это и всю свою злость хочет выместить  на тебе. Поэтому  и начал за тобой охотиться. И тебе нужно просто поскорее исчезнуть из этих мест.  А Реня к тебе сегодня уже не придет, а придут головорезы Лютаса и мы их, уверен, сегодня достойно и встретим.  Ну, вот и все. Будь здоров и счастливого тебе пути! – сказал  напоследок, прощаясь с Виктором, Зарубин. – Иди, а мне еще нужно забежать к Валентине, повидаться с нею…
Виктор с сожалением и грустью посмотрел на Зарубина, но ничего ему не сказал, подумав: «Зачем ему говорить? Может быть все у них с Валентиной еще обойдется и сладится. А если и нет, то пусть тогда свою судьбу они уже решают сами, без его определяющего слова».
С такими мыслями он попрощался с Зарубиным и покинул свою, ставшую уже родной, дежурку защитников. Петька, Валентин, Назаренко и Ляйшис вышли проводить его и посадить на машину. На остановке возле магазина стояла какая-то группа молодых и подвыпивших парней – литовцев, тоже видно покидающих эти места и ждущих попутную машину. Лицо одного из них, немного старшего остальных, показалось Виктору знакомым. «Где я видел эту физиономию?» - подумал Виктор, но так и не вспомнил. Литовцы косо посматривали на подошедших защитников, и что-то говорили между собой.
Защитники  зашли за угол магазина и там расположились.
- Ну, друзья, давайте-ка выпьем напоследок «на посошок», - сказал Виктор, вынимая  бутылку водки и стаканы из походной сумки.
Стаканов было  два, поэтому ими пользовались попеременно. Они выпили по одному разу и после второго, когда бутылка была опустошена, в приподнятом настроении отправились на место стоянки машин.  Стояли и разговаривали, не обращая внимания на окружающих. Молодые парни, литовцы, тоже  подвыпившие, стали подсмеиваться над ними. Виктору, Валентину и Назаренко, которые  не знали литовского языка, было все равно, но Петьке и Ляйшису, которые его прекрасно знали, это показалось оскорбительно.
- Эй, ребята, кончайте свои штучки, - крикнул Петька, а то отведем в КПЗ для выяснения личности.
Литовцы засмеялись еще ехиднее.
- Это вы-то нас отведете? Да вас самих пора уже забрать в милицию.
Этого Петька уже не мог вынести и полез в толпу выяснять отношения, а за ним последовали и остальные защитники.
- Что ты там сказал, сопляк несчастный? – прорычал он, приближаясь к парню, который высказывался…
- Погоди, Петро! Что-то мне лицо этого оратора  кажется слишком знакомым, - остановил его Виктор. – И, кажется, я его знаю. Это один из тех бандюг, которых мы когда-то брали на хуторе «Вишневом», помнишь? - придвинулся Виктор к парню.
Тот вдруг отстранился и, внезапно выхватив  из кармана нож, кинулся с ним на Виктора.
- У, суки, скрябы поганые, убью!!! – кричал он, замахиваясь ножом.
Петька ударил его по запястью,  выбил нож у него из руки и бросил его приемом самбо на землю. Все окружающие шарахнулись от них в сторону. Защитники встали вокруг борющихся, пристально наблюдая за остальными участниками  схватки, но те уже  были деморализованы блестящим приемом Петьки, и медленно отступили.
Услышав крики, на помощь к защитникам из дежурки прибежали еще несколько вооруженных человек. Они скрутили руки нападавшего и увели его в комендатуру для выяснения личности, а остальные нападавшие парни разбежались кто куда, наверно опасаясь, что их тоже арестуют за участие в этом инциденте.
Когда приехала машина, провожать Виктора осталось всего два человека: Валентин и Назаренко. Виктор  сел в кузов  грузовика, окинул взглядом знакомые постройки Алунты, помахал рукой Валентину и своему другу Назару, и отвернулся. Машина помчалась, увозя его в новый мир, в новую неведомую жизнь…
…В тот день на алунтский мост в назначенное Виктору для встречи никто не пришел. И всем стало ясно: рассчитанная Лютасом операция против Виктора сорвалась…
Накануне этого дня Лютас предложил Рене написать Виктору на портрете свое послание с желанием увидеться с ним, которое боевик Альгис отнес и передал Женьке в Алунте у ресторана.  На следующий день, когда Реня собиралась уже идти на свидание, Лютас  остановил ее  и сказал:
- Сегодня ты никуда не пойдешь. И сегодня кончится ваша любовь. Альгис пойдет вместо тебя и там его прикончит. Он многое о нас знает. Он агент Вагониса. Его нужно уничтожить.
- Что? – остолбенев, крикнула Реня. У нее вдруг закружилась голова, и она чуть не упала в обморок. – Нет! – закричала она дико, набрасываясь с кулаками на Лютаса. – Ты не посмеешь этого сделать, изверг, хотя бы ради меня. Ну, зачем тебе жизнь этого юного парня? Зачем? – кричала она. – Ведь я его люблю!
- Твой парень – Вагонисов стукач и мой враг! Вот поэтому я его и убью, - сжав зубы, жестоко сказал Лютас.
- Ну, тогда убей и меня, зверюга! Я все равно убегу и расскажу ему о твоей затее, - крикнула она в исступлении, собираясь бежать.
Лютас снял ремень, схватил ее в охапку, унес в спальню и, связав руки, кинул ее на кровать. Она порывалась встать, но он крепко веревками привязал ее к кровати.
- Все, милая, игра окончена, твой Виктор мне надоел, он проиграл и будет платить мне по счету! Я пойду, а ты пока отдохни здесь в одиночестве, - сказал он  и вышел из помещения.
Для ликвидации Виктора, Лютас в Алунту послал Альгиса. Он приказал ему:
- Любой ценой, выследить его и уничтожить.
И Альгис, сначала при помощи письма хотел  выманить Виктора на речку и там разделаться с ним, но придя утром в местечко, он внезапно встретился с ним у магазина. Виктор уезжал: это Альгис понял, когда увидел Виктора в  сопровождении друзей, которые несли его дорожные сумки и чемоданы. Надо было действовать  быстро и решительно, и Альгис, увидев,  что защитники ушли за угол пить водку, начал различными насмешками в адрес «скрябов», разжигать злость молодых парней – новобранцев, которые тоже в этот же день отправлялись на комиссию из Алунты в Вильнюс. Альгис затесался в их ряды  и решил устроить драку между литовцами и «пьяными» русскими, и сам в этой суматохе хотел подкрасться к Виктору и пырнуть его незаметно ножом. Но когда понял, что раскрыт и сейчас его схватят защитники, ему ничего не оставалось, как броситься в открытую с ножом на Виктора.  И он сделал это, но был сбит Петькой и повален на землю, а затем и арестован защитниками. И это было начало ликвидации банды Лютаса…
Виктор благополучно покинул Алуну и уже не знал и не ведал о том, что происходило после его отъезда.
А в Алунте произошло  еще одно знаменательное событие, которое взбудоражило  довольно прилично некоторое количество ее уже проснувшихся граждан. Полковник Зарубин, который неожиданно рано утром приехал в Алунту, не выдержал и побежал проведать свою «милую Валю», и застал ее в объятиях Леонида Ларионова. Сцена была комичная и конечно же ужасающая, если бы у дома не было двух выходов: парадного и запасного. Рассвирепевший советский полковник в мундире и с пистолетом в руках в Валькином доме гонялся по комнатам за голым ее любовником и орал на весь дом: «Убью, гада голого!».
А Валька  в это время тоже, в чем мать родила,  перепуганная до смерти, сидела, забившись, в углу своей спальни и громко рыдала. Ларионов бегал вокруг дома, спасаясь от Зарубина и не мог удрать от него потому, что был без штанов, а Зарубин, видя его голую задницу, гонялся за ним просто как бык разъяренный за красной тряпкой. Наконец, Ларионов оторвался от Зарубина и спрятался в придорожных кустах возле дома, и стал выжидать. Положение у него было критическое, хорошо, что в это время по улице мимо Валькиного дома шел Женька и, услышав шум в ее доме, остановился у выхода.
- Эй, Евгений, коллега, иди сюда, - услышал  Женька тихий шепот из кустов.
Он  подошел поближе и увидел Ларионова.
- Спасай, дружище, укрой скорее где-нибудь, а то этот полковник меня скоро угробит, - признался Ларионов Женьке.
Женька снял рубашку и кинул ее Ларионову, чтобы тот  немножко прикрыл свое срамное место. А затем, подумав,  сказал:
- Пойдем, я знаю, где ты будешь в безопасности. Это в моей землянке на берегу нашей речки. Там ты можешь прятаться долго и сколько угодно, как Ленин в Финском заливе и полковник тебя никогда не отыщет. А я тебе потом принесу и штаны, и еду.
Ларионову пришлось согласиться с его предложением, и они с Женькой  задворками и огородами, чтобы никто их не видел, двинулись в сторону речки…
Зарубин, наконец, укротив свою ревность и злость, приступил с пристрастным допросом к своей несравненной Валенсии, как он ее назвал. Но разговора по душам у них не получилось. Зарубин возмущенно орал:
- Что же ты наделала? Променяла меня на какого-то голодранного артиста. Ведь мы с тобой уже почти поженились… И я приехал  сегодня сюда, чтобы предложить тебе свою руку и сердце, а ты мне подсунула такую «свинью» - растоптала мою любовь…
И тут Валька тоже опомнилась, рассердилась и стала огрызаться:
- Ах, видите ли, растоптала! – закричала она. – Ты так долго не приезжал в Алунту, что забыл, наверно, что я здесь существую… Это не любовь, а издевательство. Я молодая женщина и мне нужна настоящая любовь, а не  ее блукающая тень… Да! Я хотела стать генеральшей, но не такой же ценой, а чтобы мой муж был всегда со мной, любил меня, ласкал и радовал. А ты меня забыл и оставил, а теперь  приехал и требуешь верности, - кричала она ему в ответ.
И каждый из  них был по-своему прав и каждый по-своему виноват, но никто уже не хотел в этом друг другу признаваться. 
Зарубин, печальный и злой, ходил с Валентином по Алунте и искал Ларионова, но тот исчез, как в воду канул.
- Куда делся этот нечесаный хамелеон? Я хочу поймать его и набить  ему морду, - негодовал Зарубин.
А Женька, тем временем, спасал своего кумира: артиста, астролога и фокусника Ларионова. Он привел и поселил его в своей заречной землянке, а сам вернулся в Алунту к Вальке за вещами Ларионова. Он осторожно  подошел к ее дому и тихонько постучал  в окошко. Валька выглянула и, увидев Женьку, открыла ему дверь.
- Я от Ларионова, - сходу начал Женька. – он велел узнать, как у тебя обстоят дела. И просил, чтобы ты передала мне его штаны, - сказал он в заключении.
- Ой, как хорошо, - обрадовалась и засмеялась Валька. – А где он сейчас? Я хочу его видеть.
- Я потом поведу тебя к нему, а пока вам встречаться не стоит. Если Зарубин узнает, где он находится и  найдет его там – он убьет Леонида.
- Ладно, ладно, - согласилась Валька. – Но завтра ты меня обязательно поведешь к нему.
Женька уже не стал возражать, а кивнул головой, взял штаны и рубашку Ларионова, забежал к себе домой, захватил с собой еду для него: хлеб, сало, картошку, соль, лук, спички и отправился  на речку, неся провиант голодному Ларионову.
Продрогший Ларионов встретил его с радостью. Разжигать костер на речке возле землянки, чтобы испечь картошку, они не стали, но Женька предложил:
- Пойдем тогда за холм  к  маленьким соснам. Там и напечем картошки. Это совсем недалеко, - сказал он.
Так и сделали. Леонид оделся, поел сала с хлебом и они отправились к месту отдыха. Увидев сосны и живописную полянку, Ларионов засиял.
- Ну, и хорошее же ты место приглядел для себя, - пошутил он. – Нашел себе такой райский уголок. Место для дум и мечтаний, - сымпровизировал  он, довольный, падая навзничь на мягкую траву под соснами.
- А ведь так и есть, - ответил Женька. – Когда я прихожу сюда и ложусь на эту траву, мне тогда кажется, что я слышу, о чем  говорят с этими соснами залетные ветры. Они рассказывают им свои сказки. И я уже запомнил несколько таких рассказов и назвал их сказками северных ветров.
Ларионов полежал немного, глядя в небо, и вдруг сказал:
- А хочешь и я тебе расскажу одну из  сказок… А может даже и быль, - продолжил он задумчиво.
-  Конечно, хочу, - с интересом придвинулся к нему Женька.
- Ну, тогда слушай… сказку о счастливых и несчастливых  годах, о космических покровителях и о том, почему на земле  наступает «время холодных зорь».
Бог-творец создал Землю, планеты, Солнце, звезды и весь мир. Но так вышло, что особенно красивой в этом мире оказалась наша зеленая с голубыми морями и океанами Земля. И приглянулась она некоторым обитателям других миров.
Раньше на Земле  климат был теплый и мягкий, потому что ось вращения не была наклонена под углом к Солнцу, а оставалась перпендикулярной к нему весь год.  И все приполярные области Земли равномерно обогревались лучами Солнца.  И на Севере было также тепло, как у нас сейчас в средней полосе летом: росли деревья, цвели сады, паслись животные и  гнездились птицы. Северное полушарие называлось Арктикой. А ее самая богатая и плодородная земля  у Северного полюса назвалась Арктидой и люди, населявшие ее, звались ариями.  Их предки когда-то давным-давно  прибыли на землю из созвездия то ли Большой, то ли Малой Медведицы.  И поклонялись  они звезде Мицар из Большой Медведицы и Полярной звезде из Малой… Это была очень развитая цивилизация, со своей высокоразвитой наукой и техникой, а люди  ее были все со светлой кожей и голубыми глазами.
Южное же полушарие называлось  Антарктикой, а земля Антарктидой и люди там были с темным цветом кожи и темно-сиреневыми и  карими глазами. Их называли атлантами. Их предки прибыли на Землю из созвездия  Большого Пса, двойной звезды Сириуса и двенадцатой планеты Солнечной системы – Нибиру, у которой орбита движения такая большая и вытянутая, что она приближается к орбите Земли раз в несколько тысяч лет и тогда на Земле происходят какие-то изменения. Особенно разрушительные изменение на Земле бывают  через двадцать пять тысяч лет. Тогда, когда  в Солнечную систему вторгается таинственная Немезида. Она входит в нее и как акула  делает свой разрушительный виток между планетами. Поверхность Земли вспучивается, сдвигается относительно своего ядра и происходит сбой  полюсов: полюса уходят к экватору, а экватор становится точками полюсов. И огромная волна потопа смывает все живое на своем пути. Цивилизации погибают, их знания теряются, а те люди, которые как-то спаслись  после такого всеобщего потопа, вырождаются и становятся дикарями.
То же произошло и  с предыдущей цивилизацией Ариев, атлантов и народами Рама. Эти цивилизации имели в то время ядерное оружие и технику не хуже современной, а может и лучше,  и между собой воевали.  Спор шел за сферы влияния и подчинение других народов, которые остались от прошлых, более древних цивилизаций, и частично одичали. Спор решила Немезида, или Нибиру, которая  врезалась в Солнечную систему, пересекая орбиту Фаэтона, и Фаэтон разлетелся на куски. А сегодняшняя наша Луна, бывшая спутница Фаэтона, отлетела к Земле и нарушила ее хрупкое равновесие. Кора Земли сдвинулась, и полюса ее переместились. Цивилизации    ариев и атлантов погибли, а их земли потонули в толщах океанских вод.  А  цивилизация Рама погибла во время атомной войны с атлантами. 
Под толщей  земных  пластов найдены стекловидные оплавления при раскопках  развалин этих городов в Индии. Такие оплавления остаются  только после атомных взрывов.
Остатки ариев, спасаясь,  отошли от полюса на юг в сторону Индии, а затем вернулись  в Европу со своим    вождем  Лавом и назвались  славянами. При этой миграции наука и прежние знания были утеряны. И лишь немногие  потомки тех цивилизаций, дичая и мигрируя, сохранили  о них предания и обрывки их великого опыта. И тогда Кураторами различных звездных цивилизаций было достигнуто соглашение, что Земля не будет больше оккупироваться и заселяться их представителями ради того, чтобы улучшать уровень жизни землян, а энергии, формирующие человеческое общество: его знания, облик и деятельность будут передаваться через различные звездные маяки – созвездия, и планеты солнечной  системы, включая и Солнце.  И теперь Солнце  является дарителем жизненной энергии – энергии здоровья и долголетия. Меркурий – дарителем знаний, общения и торговли. Венера -  искусства, любви и  красоты.  Марс – мужской силы, воинственности и храбрости. Юпитер  -  добродушия, законности и счастья. Сатурн – тяжелых испытаний, судьей, хранителем и разрушителем судеб.  Луна же является дарительницей психических энергий, энергией вод,  эмоций и женственности.
Человек рождается, а в это время на восточном горизонте небосвода восходит какая-то яркая звезда или планета.  Энергия этой звезды или планеты и является для него судьбоносной. Но поскольку для нас самыми главными являются Солнце, Луна, Земля и Юпитер, то по ним  мы и определяем погоду, счастливые и несчастливые годы нашей жизни.  Счастливые годы наступают через каждые двенадцать лет жизни на нашей планете, если взять за точку отсчета какие-нибудь счастливые годы на планете, в государстве или у человека. Или если взять шесть лет после плохих лет жизни. Эти годы и являются периодом колебания энергии счастья. Когда Юпитер подходит  ближе к Земле, тогда и наступает счастливый период. Когда он находится дальше, тогда обстановка на Земле ухудшается, так как люди земной цивилизации недополучают гармонизирующей энергии счастья и они начинают спорить и воевать. Например,  в России счастливым годом был год 1912, а несчастливыми 1917-1918 годы. То есть, через шесть лет после счастливого 1912 года. И затем, через двенадцать лет 1929 и 1941, и 1953… А если считать  дальше, то такие годы будут 1965, 1977, 1989 и 2001, плюс-минус один год. А счастливыми  будут 1924, 1936, 1948, 1960, 1972, 1984, 1996 и 2008 годы.
Но тут все зависит еще и от того, в какой час, день, месяц и год родился тот или иной человек, то или иное государство, какая планета восходила в то время в час утренней зори. И какое созвездие является покровителем конкретного человека, города, области и государства.  Например: Россия рождена под созвездием Водолея, а Водолей – это дом Сатурна, поэтому, России испокон веков и выпадают такие трудные испытания, из которых она затем выходит с честью. Украина рождена под знаком Тельца, а покровитель ее – Венера. А Венера – это мягкость характера, красота, плодородие, искусство и любовь. И Украина всегда была под гнетом или в составе каких-нибудь сильных воинствующих держав: Литвы, Польши, Турции, России.
А теперь о размерах: росте, объеме, весе человека. Все зависит от  того, сколько витальной силы и радиации он получил от Земли и  от Солнца. Высокие и тонкие тянутся вверх, к Солнцу. Им не хватает солнечной энергии. Высоким и толстым не хватает витальной силы, радиационной энергии Земли, они увеличивают массу тела и таким образом накапливают ее внутри.  Они не агрессивны, малоподвижны и недолговечны.  Маленькие, худые и подвижные люди, наоборот,  имеют избыток радиоактивной энергии и выплескивают ее наружу. Они инициативны, долговечны, агрессивны и со вспыльчивым характером. Как, например, Павел Первый, Суворов и Наполеон… А больше всего гениальных, талантливых и инициативных людей рождается в годы повышенной солнечной активности через каждые одиннадцать лет.  Меркурий  облетает вокруг Солнца  за три месяца, Венера – за семь с половиной, а Марс - разжигатель  агрессии и войн, приблизительно через каждые два года. Юпитер – через двенадцать лет без полутора месяцев, а Сатурн -  разрушитель   счастья и планета испытаний через двадцать девять с половиной лет. Недаром наша жизнь так скоротечна – всего три оборота Сатурна или восемьдесят девять лет для тех, кто рожден под Сатурном, а для других – и того меньше. Вот Луна,  хранительница нашего самочувствия и настроения – это совсем другое дело. Она возвращается к нам через каждые  двадцать девять суток и приносит нам дожди и поднимает вверх  воды. А через каждые пять лунных оборотов, то есть сто сорок два дня, погода повторяется, конечно, с учетом температур сезона.
- А вот как насчет погоды по народным приметам? – спросил Леонида Женька.
- Знаешь,  их очень много, но надо помнить, что есть дни в году, они как маяки погоды, всегда постоянны. Ну вот, например, такие как девятнадцатое декабря на Николая – мороз;  двадцать восьмое декабря, перед Новым годом – потепление, дождь;  девятнадцатое января, Крещение – мороз, четырнадцатое октября, Покров – похолодание, иней, заморозки на почве. А по народным приметам каждый день после двадцать шестого декабря, то есть Евгения, твоего Святого, определяют погоду последующих месяцев зимы и весны. Например,  двадцать шестого декабря тепло или дождь – январь будет теплым и дождливым, а если  и двадцать седьмого декабря тепло, то и февраль будет таким, и так дальше. Только надо помнить, что если на Николу, девятнадцатого декабря было тепло и не было мороза, а подмораживать стало позже на три-четыре дня, то вряд ли мороз будет и на Крещение. Скорее всего проморозит аж в конце января, то есть  морозные сроки сдвигаются, а через 142-144 дня или пять месяцев без девяти дней погода возможно и повторится.  То есть, какой был август с первого числа, такой и декабрь с двадцатого дня; какой ноябрь с первого, такой и март с двадцатого числа.
- Леонид, ты так много знаешь! Ты, вообще-то, на кого учился? На артиста или ученого? – спросил вдруг Ларионова Женька.
- Нет, я просто интересуюсь астрологией и другими тайными науками, - сказал, улыбаясь,  Ларионов. Хочешь, я и тебя научу, как определять погоду на несколько дней вперед.
- Конечно, хочу, - заинтересовался Женька.
- Хорошо, - сказал Ларионов. – Но сначала мы разожжем костер и испечем немного картошки. Неси-ка, давай, сюда скорее сухую хвою, ветки и бурьян, а я буду заниматься костром и картошкой.
Через несколько минут огонь костра уже пылал и картошка, положенная сбоку и снизу, под угли, смачно попахивая дымком,  приятно будоражила аппетит  их голодных желудков.
- Эх, сейчас бы чего-нибудь выпить, но покрепче этой холодной водицы, - мечтательно произнес Ларионов, глотнув воды из Женькиной фляги.
- Евгений, ты мне скажи: сколько мне еще сидеть здесь в этом твоем  загородном «Шушенском».  Не знаешь, когда уедет этот воинствующий генерал-гладиатор?
- Не знаю, дядя Леня, - ответил Женька. – Может, завтра, а может, и через два дня.
- Ничего себе. Да ведь я тут, в твоей землянке, ночью, могу и окочуриться за два дня, - забеспокоился Ларионов. – Скажи Вальке, пусть хоть самогончику принесет.
- Не окочуришься, - успокоил его Женька. – Я тебе на ночь тулуп овчинный принесу и Вальку  к тебе приведу.
- Вот за это от меня огромное тебе спасибо, дружище, - засмеялся Ларионов. – Ведь так хорошо, проснувшись рано утром, на зоре целовать красивую молодую  девушку. Благо, время холодных зорь еще не наступило.
- Про девушек мне неинтересно, а вот про погоду, Землю и звездные миры мне хотелось бы узнать побольше, - сказал, улыбаясь, Женька.
- Ха-ха-ха! – засмеялся Ларионов. – Ничего ты, Евгений,  в этом деле еще не понимаешь. Женщина, она, как осенняя погода, такая же изменчивая. То горячая, то холодная, а то и слезы пускает.  Да, что тебе говорить: вырастешь – сам узнаешь, - махнул он рукой. – А погоду я определяю по семи параметрам, все это складываю, анализирую и нахожу результат.
 И Ларионов стал рассказывать Женьке о том, как он определяет погоду.
- Вот и все, Евгений, - сказал Леонид, - я тебя научил всему тому, что знал сам. Все остальное ты прочитаешь в моей тетради. А теперь  иди, считай погоду на завтра, и приведи ко мне Вальку.
Они залили водой костер и направились с Женькой назад к речке.  Ларионов поторопил Женьку:
- Евгений,  ну ты давай уж, беги в Алунту, пока светло и попроси Валентину, чтобы она пришла сюда ко мне. Скажи ей, что я без нее не могу. И еще, скажи, чтоб принесла чего-нибудь согреться, иначе я тут замерзну.
- Ладно, я пошел, - сказал Женька. – Если найду Вальку, я ее обязательно сюда приведу. А ты жди нас.
Он махнул Ларионову на прощание рукой, повернулся и резво подался в сторону Алунты.
Для полковника Зарубина измена Вальки  была разрушившей  все его мечты и желания неожиданностью, и первое время он ходил сам не свой, вспоминая события прошедшего утра. Но потом, подготовка к операции, которую они должны были провести и ради которой он, собственно, и приехал сюда за тридевять земель из Вильнюса,  вернула его в привычное деловое русло. Он занялся руководством и расстановкой лиц, участвующих в ее осуществлении. 
По плану операции вокруг моста, в десятке метров от него, засели в засаде несколько защитников, переодетые в штатское. А рядом, в зарослях кустарников и деревьев на кладбище, расположилось человек десять солдат и снайпер с винтовкой, и оптическим прицелом.
Вместо Виктора на мост поставили Назаренко, так как он фигурой и ростом был немного похож на Виктора. Ему вручили в руки скрученный в трубочку портрет Рени и он занял свое место у  края моста в ожидании начала событий. В кармане у него  был только пистолет, и ему было очень неуютно стоять одному, не считая двоих мальчишек, на мосту под прицелом направленных на него стволов.
Но все произошло  так быстро и неожиданно, что даже мальчишки не успели толком понять, что же произошло. В двенадцать часов дня, на дороге из совхоза в Алунту, показалась крестьянская повозка, запряженная  двумя лошадьми. Она стремительно приближалась к перекрытию моста… Все замерли в ожидании схватки… Повозка с человеком поравнялась и проскочила дом, что стоял на пригорке у реки, метрах в двадцати от моста, и  на полном ходу направилась прямо на мост, где стоял Назаренко. Ездовой, держа одной рукой вожжи, вдруг вытащил пистолет из-за пояса. Но его опередила пуля засевшего  на кладбище снайпера. Она ударила в лошадь. Лошадь упала перед самым мостом, и повозка перевернулась.  Каратель, боевик Лютаса,  полетел кубарем из повозки и ударился о мостовую. В этот миг  из  кустов и из-под моста выскочили вооруженные защитники, и навалились на еще не опомнившегося от  падения литовца.  Боевик, оглушенный ударами о землю, почти не сопротивлялся. Его захватили, связали, подняли и положили в разбитую, но еще вполне годную  для перевозки, повозку и на одной лошади повезли на допрос в Алунту.
А в Алунте, в кабинете госбезопасности, захваченного боевика-литовца уже ждали Зарубин с Вагонисом… И начался многочасовой допрос  с очными ставками первого боевика – Альгиса со вторым «лютовцем», захваченным на мосту. Зарубина интересовал ответ только  лишь на один вопрос: где сейчас находится Лютас?
В тот день, пока шел допрос захваченных боевиков Лютаса в сторону возможного его нахождения, в хутор Вишневый были направлены подразделения солдат и защитников, которые, пройдя по полям, незаметно оцепили его. Но Лютас, словно почуяв опасность, за несколько часов покинул его. Вагонис, который вместо Валентина вел своих  защитников на эту операцию, велел  проверить  близлежащие села и поспрашивать местных  селян: не видел ли кто-нибудь из них появления каких-нибудь незнакомых людей? И один из мужиков, у которого  защитники, зайдя ночью, сделали досмотр, нашли самогонный аппарат и бутыли с произведенной для продажи горючей жидкостью, припертый к стенке, сознался, что Антанас, один из  жителей их села,  вечером приходил нему, и взял  литр самогона, сказав, что к нему в гости приехал какой-то родственник. Получив эти сведения,  Вагонис  приказал немедленно, ночью оцепить  крайний дом Антанаса и проверить,  что же за родственник заночевал  у него с прошлого вечера.  Но, подходя к дому, солдаты вдруг увидели, что из него выскочил  какой-то человек и залег  в траве. В темноте Вагонис услышал, как один из солдат крикнул ему:
- Капитан, там кто-то от нас убегает!
Вагонис остановился от неожиданности. Он понял, что убегает кто-то из литовцев, а может и сам Лютас.
- Давай осветительную ракету! – скомандовал  он. 
И когда пошла ввысь, шипящая в  огне ракета,  он увидел метрах в двадцати от них, движущуюся  короткими перебежками фигуру.
- Вперед! За ним! – закричал Вагонис и сам  первый кинулся  вдогонку  за убегающим.
На ходу он командовал бегущим вместе с ним солдатам и защитникам:
- Заходите справа и  отсекайте его от леса!
А сам, сняв сапоги, босиком и  налегке продолжил свою погоню.  Следом за первой, в небо взметнулась  вторая ракета и Вагонису была уже хорошо видна спина вскочившего и припустившего от него человека.  Он тоже, чтобы убежать от преследователей, на ходу сдергивал свои сапоги. Этим и воспользовался Вагонис. Он с размаху кинул в убегавшего один свой сапог, потом второй, и попал ему  прямо в поясницу и в ноги, а тот, потеряв равновесие, упал на землю… Но вскочить  убегавший уже не успел. Вагонис, опередив солдат, в прыжке кинулся ему на  плечи и сбил его с ног. Завязалась упорная борьба, но Вагонису все же удалось при помощи приема схватить за волосы и заломить руку противника за спину. Тот рычал, ругался и корчился  от боли под ним на земле. Но потом, поняв, что он окружен и схвачен, обреченно крикнул капитану:
- Все, Вагонис! Твоя взяла. Я сдаюсь! Отпускай руку, а то больно…
- Ну да, - прокричал в ответ, сидя на нем, Вагонис. – Отпусти тебе руку, а потом гоняйся за тобой  по полям целый год. Нет уж, братец, пока мы тебя не свяжем, я твою руку не отпущу. Терпи, подлец!
Утром следующего дня, когда Валентин приехал из Утян, куда он отвез на лечение в стационар своего отца, он увидел, что у здания МГБ стоит армейская крытая  машина,  а вокруг нее стоят четыре солдата-автоматчика. Валентин зашел в дежурку. Там сидели Яшка, Мишка Попов и  Гердвилис.
- Что случилось? – спросил Валентин у своих ребят, видя их веселые лица.
- А ты что, Володя, не знаешь? – искренне удивился Мишка Попов.
- Нет! А что это за машина стоит закрытая у нас под стенами? – спросил  с интересом Валентин, не дождавшись ответа.
- А ты пойди и заглянь в ее кузов. Там лежит Лютас! – сказал Мишка, довольный тем, что произвел неизгладимое впечатление на Валентина.
- Иди, иди! Погляди хоть – какой он, Лютас! А-то увезут его в Вильнюс  и больше не увидишь. Ведь сколько лет мы гонялись за ним, а  в лицо не видели. Там стоят часовые, знакомые ребята из нашего гарнизона. Они тебя пустят посмотреть на него. Его сегодня утром привезли. Говорят, что ночью  поймали, недалеко от Антакщай.  Сам Вагонис его брал голыми руками. Заломил руку и связал веревками.  Даже сапогами своими пожертвовал ради такого дела: снял и запустил их в улепетывающего от него  Лютаса.  Всю ночь потом солдаты искали  его сапоги в темноте, бродя с фонариками по полю, - улыбаясь рассказывал  Мишка.
У Валентина от изумления  и интереса   даже волосы на затылке поднялись дыбом.  И он побежал из дежурки к крытой машине.   Часовые, свои же знакомые ребята, с которыми не раз ходили на операции, узнали его и поздоровались.
- Привет, хлопцы, - сказал Валентин. – Ну, показывайте, кого вы там поймали? Кого держите?
- Да, Лютаса, самого главаря банды, - скромно улыбаясь, ответили  часовые. – Иди, залезай в кузов, посмотри, пока начальства нет. Там двое наших ребят возле него сидят и  сторожат.  Глаз с него не спускают. Так начальство велело, -  добавил один, видя удивленное выражение лица у Валентина.
Валентин откинул брезентовый полог кузова машины и залез во внутрь. Он присмотрелся и увидел на полу, на брезентовых подстилках, косматого человека с бородой и связанными руками. Человек поднял голову и посмотрел на него недобрым взглядом.  Валентин все повидал, прошел войну и жестокие схватки с бандитами, и тоже не раз  смотрел смерти в глаза. Но от этого взгляда даже у него мороз прошел по коже. На него смотрели, полные ненависти, глаза  беспощадного врага, готового зубами  вцепиться ему в горло…
Они молча смотрели друг на друга, как будто что-то оценивая и припоминая. Валентин подошел еще ближе к главарю и спросил, как бы удостоверяясь в верности своих слов:
- Лютас!?
Главарь улыбнулся и, помолчав, ответил:
- Он самый. А ты, наверно, тот Володя, которого все наши почему-то так боялись. Я думал ты большой, грозный, а ты вон какой худенький. Если бы мне раньше где-нибудь попался, я б из твоей шкуры ремней и звезд нарезал бы…
- Ну вот, видишь? Бог справедлив! Не я вам попался, а ты – нам, но я не злорадный и из твоей шкуры ремни резать не буду. Пусть тебя судит  сам народ, а я тебя лучше отправлю в Сибирь к белым медведям. Там тебе как раз самое место.
- Ну, что ж, прощай, Володя! Видишь, встретились и поговорили.  Ты у меня  в расстрельном списке был вторым, после Вагониса. А нужно было поставить тебя первым, я тебя недооценил. Ты из своих молокососов сделал хороших бойцов.  Жаль, что не служил у меня… Я ценю умных командиров, - сказал Лютас.
- Тогда и я тебе скажу, - ответил Валентин. -  На твоей стороне я бы никогда не был. А война уже пять лет, как закончилась, и тебе давно  нужно было зарыть свое оружие. Пора уже строить и созидать, а не разрушать, жечь и убивать. Простой литовский народ устал уж от таких поджигателей, как ты. Люди хотят тишины, счастья и спокойной жизни… Я рад, что после тебя у нас здесь, наверно, уже не будет такой работы и наконец-то наступит долгожданный мир в маленькой Алунте.
- Запомни, скиф, - сверкнул глазами Лютас. – Никогда литовский народ не смирится  с вашим присутствием на нашей земле. Мы здесь хозяева испокон веков.
- О вас шесть веков назад, когда литовские князья правили землями Украины можно было сказать то же самое. Кто здесь хозяин, а кто раб – никто не знает.  Все мы в гостях на этой Земле и когда-нибудь  ее покинем. Надо лишь помнить о том, что мы оставим после себя потомкам: любовь или  разруху и ненависть.
Валентин слез с машины и направился назад в дежурку МГБ. А через час Лютаса уже увезли в Вильнюс. И с ним  вместе, на той же машине, так и не попрощавшись с Валькой, уехал потрясенный ее поведением Зарубин.
Заканчивалась эпоха диктаторов и вождей, и наступало время народных  движений и общественных лидеров. А в мире, вроде бы, ничего не происходило: действовали  еще те же государственные законы, жили и встречались друг с другом все те же люди, но что-то новое уже появилось в понятиях и стремлениях этих людей. С рождением или уходом выдающихся личностей меняются или приходят новые эпохи жизни…
Эту последнюю ночь Валька провела вместе с Леонидом в Женькиной  землянке на речке у потухшего костра. Было тепло и тихо. Они стояли вместе и смотрели в небо, любуясь звездами.
- Вон, видишь на севере яркую звезду? Это Полярная, Альфа Малой Медведицы, - сказал Леонид.
- Где, где? Я не вижу, - переспросила Валька.
- Да вон же: маленький ковшик с изогнутой рукояткой, а на конце рукоятки ярче всех блестит и сияет Полярная звезда. Все люди во все времена знали: там, где в небе светит Полярная звезда, в  той стороне находится и Север. Слева от нее – шея и голова  звездного Дракона, а за драконом тоже  яркая звезда Лиры – Вега. Справа и выше от Полярной, в виде перевернутой буквы М – созвездие Кассиопеи. А вот, если смотреть перпендикулярно вниз от Полярной звезды, то там находится второй ковш, но чуть побольше. Это Большая Медведица и на  изгибе ее рукоятки блестит синеокий Мицар – звезда легендарного народа Арктиды.  Рядом с ней еле заметный Алькор – всадник. Вместе - они двойная звезда, а двойные звезды богаты на планеты, на которых существует жизнь.  И оттуда на Землю и прибыли первые жители.  Есть еще двойная звезда Большого Пса – Сириус – покровительница египетской и месопотамской цивилизации шумеров.  А вот двойная звезда в созвездии Персея – Алголь. По-арабски  ее название означает «дьявол», и она в течение ночи, сияя, дважды меняет  свою яркость.
- Они такие далекие и такие маленькие, - шепнула Валька. – Наверно, меньше нашего Солнца.
- Не все. Некоторые, например Антарес в созвездии Скорпиона такая большая, диаметром, как вся наша  солнечная система с планетами.
- Ничего себе, - удивилась Валька. – А интересно, там, на других планетах, существует такая же любовь, как и у нас на Земле, или нет? – спросила она, прижавшись к Ларионову.
- Конечно. Если есть Бог, который создал миры и нас – людей, значит, существует и  любовь. Он наделил нас всех притяжением или любовью, потому что творить и созидать без любви вообще, я думаю, невозможно. Знаешь что? Пойдем лучше спать, в землянку, на нары, - сказал, обнимая ее, Ларионов.
- Нет, а я вот хочу еще немного посозидать, - улыбнулась ему Валька.
Они залезли в землянку и, вздыхая и целуясь, упали на душистое сухое сено… В небе над миром сияли  яркие звезды, а им было уже все равно: есть или нет любовь на других планетах? Главное, что она была у них здесь, на Земле, в этой землянке…
В этой сказочной любовной феерии Валька забыла про все: и про  дом, и про Зарубина, и про то, как она хотела стать генеральшей, и про то, что скоро уже настанет утро…
А утром, лишь только запели петухи в хозяйской усадьбе за рекой, она вскочила, поцеловала крепко спящего рядом на сене Ларионова и, наскоро приколов шпильками вьющиеся волосы, побежала к себе домой, в Алунту.
А там, на крыльце, ее встретил разгневанный отец.
- Где ты была? Я всю ночь не спал – тебя ждал! – накинулся на Вальку старый коваль, ее кормилец, который обычно вставал рано утром и уходил на работу в свою кузнечную мастерскую, и поэтому весь день Валька была предоставлена сама себе.
- Ночевала у своей подруги, Алдоны. Вчера проговорили с ней до темна, она меня и уговорила остаться у нее на ночь, - соврала Валька. Она вспомнила, как день тому назад в ее доме бегал с пистолетом в руках разгневанный Зарубин, гоняясь за голым Ларионовым и, усмехнувшись, подумала: «Вот если бы отец увидел эту картину, он бы меня убил, - усмехнулась она. – Хорошо, что он уходит на работу рано, на заре, но плохо, что дверь оставляет открытой. Поэтому тогда Зарубин  и заскочил с утра пораньше, думал обрадовать и застукал их с Ларионовым в постели, - вспоминала Валька с ужасом. – Но все обошлось благополучно, хотя отношения у нее с полковником полностью испортились… Зато с Ленькой  мне было так хорошо», - думала она, уплывая куда-то вдаль в своих розовых мечтах.
Часов в десять к ней прибежал Женька и сообщил новость:
- Сегодня ночью поймали Лютаса и сегодня утром его на крытой  машине увезли в Вильнюс, а с ним уехал и Зарубин. Так что, Леониду теперь бояться больше некого, пусть выходит из своего подполья, - сказал весело Женька.
А  Вальку это сообщение как-то не очень обрадовало. Она с грустью подумала: «Вот и рассталась я  со своей мечтой: жить в большом городе, в достатке и в высшем обществе. Эх, полковник, полковник… А говорил – любит… Уехал и даже не попрощался» - сожалела она, вспоминая их прошлые светлые дни и встречи, проведенные здесь, в Алунте.
- Ну, ладно, ты тут, давай, оставайся, а я пойду к Ларионову, сообщу и ему, - сказал Женька, видя, что она загрустила и задумалась.  И Женька  побежал к реке.
Ларионова он застал в полном здравии на берегу у речки. Тот сидел и загорал на солнце. Увидев Женьку, он встрепенулся и встретил его арией из «Онегина»:
- Что день грядущий мне готовит… Евгений, жрать хоть ты принес? А то, от голода в желудке, живот к спине моей прирос, - заголосил он, обращаясь к Женьке. – Ну, что молчишь? – торопил он его.
- Да, принес, принес, - наконец откликнулся Женька. – Я принес вам и еще кое-что поважнее, - добавил он. – Сегодня утром, в восемь часов  полковник Зарубин покинул, наконец, пределы нашей Алунты и спешно отбыл в стольный град Вильнюс. Так что, вы свободны, пан профессор, и можете вернуться назад в Алунту.
- Ура! Вот это здорово! – воскликнул Ларионов. – Спасибо тебе, Евгений, за эту новость, но все равно через день-два я и сам уехал бы в Вильнюс.
- А как же Валька? – спросил Женька.
- А что, Валька? Она девка взрослая, живет в достатке, под крылышком у отца, а я еще учусь. И с этим ничего не поделаешь, - развел он руками. - Года два еще нужно подождать.
- Ну вот, теперь и Валька будет плакать, - сказал Женька. – Леонид, а ты мне как-то хотел еще рассказать про путешествия и мореплавателей, про земные цивилизации. О том, что нашу планету посещали марсиане, - заговорил Женька на интересную для него тему.
- Эх, Евгений, сколько еще всяких тайн хранится на  Земле под толщей пыли и развалин древних городов. Особенно интересные вещи находят в Месопотамии.  Например, шумерская цивилизация, которая образовалась триста тысяч лет тому назад в междуречье Тигра и Евфрата, на берегу Персидского залива.  Когда мы в институте изучали культуру и быт разных народов мира,  я много рылся  и читал в библиотеках столиц разные иностранные издания, переведенные и не переведенные. И там, однажды,  я наткнулся на статью в иностранном журнале на английском языке и прочитал, хотя и с превеликим трудом, что английские археологи недавно нашли на раскопках древнего города Ниневии керамические пластинки с клинописными знаками из библиотеки времен Ассирийского царя Ашурбанипала.
В них сказано, что нашу Землю посещали пришельцы с другой планеты, которые  основали шумерскую цивилизацию, очистили землю и начали строить свои города. Они назывались в этих таблицах ануннаками – богами, и высадились они на Землю с планеты  Нибиру, планеты космических пересечений, входящей в Солнечную систему, которая имеет  вытянутую орбиту и приближается к Солнцу через три тысячи шестьсот лет.  Причем, орбита ее перпендикулярна орбитам всех планет Солнечной системы. Верно это или нет, но там пишется, что они и создали человека, но искусственным путем, взяв за  основу семя живущих на Земле диких существ, и вложив в них душу.
Для этих тяжелых и изнурительных работ по  очистке и обработке полезных ископаемых, и строительству мелиоративных каналов для осушения болот им нужен был человек – работник, который бы мог все это вынести. Но человек начал плодиться и размножаться, тем более, что некоторые боги влюблялись в дочерей человеческих, так как они были красивы и страстны, и брали их в жены. И от этого стали рождаться герои и боголюди, гиганты, по силе сродни прилетевшим богам. И пошел разлад на Земле, болезни и начались войны.  Многие боги ушли на Север и там основали элитную землю Туле – «Белый остров» или Арктиду, на которой было все, как в райском саду. И многие из людей хотели попасть туда, но не могли, так как она охранялась какими-то таинственными лучами. А те, кто жил в Арктиде или Гиперборее, все сплошь были белокурыми блондинами с голубыми, зелеными и серыми глазами. Остальная  же часть населения Земли были смуглы и черноволосы, с карими глазами и даже черные, как негры -  наследники пришельцев из созвездия Ориона.
Но  был и еще один вид людей – краснокожие атланты, потомки со звезды Десса из созвездия Лебедя, в большинстве своем с рыжими волосами.  Они жили в Атлантиде и были могущественны, и воевали с черными и белыми. Когда планета Нибиру направилась в следующий раз к Земле, боги-ануннаки предупредили Ноя, своего родственника, который хотел жить на Земле, чтобы он построил корабль и взял некоторых животных, а сами поднялись на своих небесных кораблях на орбиту. А когда Нибиру приблизилась к Земле, то на Земле начался Всемирный потоп,  так как от притяжения Нибиру, в воздух Земли из океанов поднялось огромное количество воды, которая хлынула потом назад беспрерывными дождями и затопила все острова и низменности Земли.
- А потом, после потопа, куда делись  эти боги ануннаки? – спросил Женька.
- А боги? Часть из них покинула Землю, часть осталась на ней  помогать спасшимся от потопа людям очищать ее от болот и ила. Они обосновались в Египте. Когда закончился Всемирный потоп и небеса, и воды успокоились, земля стала совсем другой. Исчезли привычные очертания материков, опустились на дно океанов некоторые острова. Исчезли, канув в глубинах океана, и Арктида – Гиперборея, и Атлантида, и расползлась, превратившись в острова, тихоокеанская Пацифида. А на небе, завораживая, сияла   яркая Луна, которую  многие считают ядром или спутником взорвавшегося Фаэтона, а может, она и вызвала, приблизившись к Земле, этот Всемирный потоп, - сказал в заключении Ларионов. – Ну, в общем, Евгений, когда вырастешь, станешь ученым, тогда и узнаешь, - добавил он, прощаясь с Женькой.
- А мы скоро уезжаем отсюда, - сказал Женька.
- Куда, если не секрет? – спросил Ларионов.
- Сначала в Утену – там сейчас лечится мой отец, а потом, весной, когда Виктор вернется за нами, уедем на Украину, - ответил Женька.
- Жаль, что вы нас покидаете,  - сказал Ларионов. – Скоро все друзья разбегутся, и не к кому будет и в гости податься… Ну, ладно, тогда прощай, - попрощался он с Женькой.  А на память возьми вот эту тетрадку. Здесь много, о чем написано, - сказал он.
Придя домой, Женька увидел грустную Райку. Она кинулась к нему, схватила его за руку и потащила его за сарай. И там, оставшись с ним один на один, разревелась и стала его целовать.
- Зачем вы уезжаете? – твердила она сквозь слезы. – С кем я  теперь останусь? Я тебя так любила, ты был мне, как братик родной.  А теперь я останусь здесь совсем одна…
Она, согнувшись, целовала и плакала, обнимая Женьку.  Он тоже стоял, уткнувшись в ее грудь, тихо пуская свою горькую слезу. Так они долго стояли, обнявшись за сараями, всхлипывая, вспоминая годы дружбы и жизни здесь, в тихой Алунте.
Наконец, Женька не выдержал и, вырвавшись, убежал в  поле, на речку к своим соснам… Упал в траву и лежал там, слушая их успокаивающий шепот…
Они тоже грустили и тихо шептали ему что-то. Какие-то слова о Ветке и Листике… «Я запомню, запишу и назову это «Сказкой Северных ветров», - подумал Женька, покидая свое любимое место.
С Ефимом они попрощались еще вчера, на речке, возле моста. Ефим подарил Женьке теннисный мячик, свою фотографию и сказал:
- Не забывай там нашу Алунту…


Да! Были люди в наше время
 
 Послевоенные сороковые остались светлыми, но трудными годами в жизни и памяти всего советского народа. Не хватало  продовольствия и самых элементарных бытовых вещей. Но прошедшая война как-то понизила потребность людского организма жить в комфорте, неге и достатке. Никто не жаловался на нехватку вещей и на нелегкие условия жизни.  Работали с утра до вечера и были довольны хоть черствому куску хлеба с солью.  Выручало свое хозяйство: коровка, лошадь или огород. В сельмагах и продмагах  можно было купить лишь только самые необходимые вещи: черный хлеб, соль, спички, керосин, гвозди, селедку, водку да еще сахар-рафинад  кусками, который можно было дробить только щипцами  да молотком. Конфеты продавались, но леденцы и подушечки с начинкой.  Сдобных белых булочек не было. Костюмов и модельных туфель тоже. Были ботинки, галоши и сибирские валенки, да еще стеганные бурки, фуфайки и тапочки. Продавалось полотно в тюках: дешевый ситец, шевьет и драп для пальто, да еще брезентовые плащи. Все остальное шилось, творилось, кроилось и мастерилось вручную на дому. И многие люди были еще неграмотны: в войну учиться было негде, а после войны – некогда.
Среди защитников грамотных было тоже – раз и обчелся. Лишь Валентин и Вагонис, остальные могли только расписаться да складывать и вычитать цифры своей зарплаты. Уже было ясно, что скоро закончится их военная служба. Исчезали банды после ликвидации их главарей-командиров. Литва начинала жить новой, мирной и спокойной жизнью. Чтоб  как-то подготовить своих питомцев к будущей гражданской жизни Вагонис  предложил молодым солдатам алунтского взвода пойти на подготовительные курсы по математике в школу ликбеза, после трудового дня.
- Итак, кто будет записываться на курсы ликбеза?  - спросил Вагонис, собрав их всех в красном уголке.
- Да, все будем, - крикнул Петька. – Потом на гражданке это всем пригодится. А вот хотите один свежий анекдот на эту тему?
- Давай, рассказывай, - зашумели  защитники хором.
- Ну, ладно, слушайте, - усмехнулся Петька. – Пошли как-то учиться на подготовительные курсы Серега и Васька Ломок, да и загуляли с перепою, много занятий  пропустили.  Сидят как-то на уроке и ни хрена не понимают. Что им учительница на доске пишет…
- Да, ну тебя, Петро,  - засмеялись и замахали руками защитники, - хватит молоть!
- Нет, послушайте дальше, - улыбнулся Петька. – Сидят и млеют… А тема была дроби и целые числа. Учительница написала на доске цифры 0, 25  и спрашивает Ваську:
- А скажите мне, пожалуйста, уважаемый Василий Иванович, вот то, что я написала, это что такое?
А Васька смотрит на доску и на цифры, как баран на новые ворота и мнется, переступая с ноги на ногу.
- Говорите же, не стесняйтесь, Василий, - подбадривает его учительница.
- Да я никак не могу…
- Что, не можете? – спрашивает его учительница под хихиканье Сереги.
- Ну, как бы это вам сказать? – мямлит Васька. - Я нутром чувствую, что это «чекушка», а вот как это выразить словами – не знаю.
- Но, постойте, Василий. Это же дроби. А 0,5 тогда что? А единица? – настаивала учительница.
- Ноль пять – это пол-литра, а единица – это литр водки, - выпалил Васька  под общий хохот в классе. Засмеялась и  учительница, поняв, наконец, где нахватался таких знаний наш Василий, и задала  тогда ему последний вопрос:
- Хорошо, но 0,25; 0,5 и 1 – это же голые цифры. Я же  не поставила после них литры или килограммы.
- Ага! – теперь уже хитро улыбнулся Васька, - сказал Петька под  общий хохот защитников. – Если бы вы  написали или поставили килограммы после литра, тогда это была бы  уже закуска с выпивкой!
- Да, иди ты, Петька, сочиняешь тут черт те что,  - вскочил из-за стола, разозлившись на  Петьку, Васька.
Но все галдели и смеялись, довольные рассказанным анекдотом. Васька угомонился и наконец сам стал смеяться со всеми, довольный своими ответами, сочиненными Петькой.  Им было хорошо, и они жили, как единая семья.  И пока были все вместе – веселились, шутили и подначивали друг друга. Ведь все они были молодыми ребятами трудных послевоенных сороковых годов, таких же жестоких, как и прошедшая война…
А на следующий день Жигуновы  уехали в Утяны. Иван Яковлевич лежал там в больнице, и Женькина мать решила переехать в Утяны и быть рядом с ним, чтобы не ездить каждый раз за тридцать километров к нему из Алунты.  Она договорилась там с Аникиной Анной, своей бывшей подругой, жившей когда-то два года назад  в Алунте, и у которой было трое взрослых детей и один маленький, кривоногий двухлетний малыш Витя «Хомич», которого ее молодой муженек Саша научил с малых лет так материться, что тот гнул матом при каждом слове, как настоящий пьяный извозчик. И Анька пустила Жигуновых временно, на несколько месяцев, пожить к себе в квартиру.
А Витя был… как подарок судьбы, комиком от рождения.  Однажды, когда Иван Яковлевич выписался и уже находился  на квартире у Аньки, непоседливый  Хомич бегал по дому с надетой на голову алюминиевой миской, с недоеденной перловой кашей. Он нечаянно упал, зацепившись ногой за коврик, и Иван Яковлевич спросил его:
- Что случилось, Витя?
А Витя, поднявшись  и смеясь, вдруг выпалил:
- А, дедушка, так твою мать, заваився!
Иван Яковлевич чуть с койки не рухнул, услышав такую тираду от этакого полуметрового шкета, но потом привык к его выражениям и  только улыбался, слыша, как ночью Анька, меняя трусы и простыни у описавшегося и плачущего Вити, утешала его и получала в ответ:
- А пошла бы ты, мамка, к такой матери! Мне и так тошно.
И это было так смешно и так грустно  от того, что мальчик был так мал и настолько, что не понимал, что творит и твердит, смеясь и страдая.
Уезжая из Алунты, Жигуновы взяли с собой и Индуса. Но Индусу жизнь в Утянах явно не понравилась и, пожив неделю на новом месте, он затосковал по Алунте и сбежал от хозяев, выбрав свободу, бродяжничество и голодную жизнь, взамен ошейника, неволи и сытости.
Женька несколько раз порывался съездить в Алунту и привезти его назад, но мать сказала:
-  Зачем ты его будешь мучить, он выбрал себе жизнь сам.  Там он родился, там вырос, там он и останется. А потом какой-нибудь добрый человек его подберет.
Так оно и случилось. И этим добрым человеком стал не кто иной, как  тот самый огнеборец и огнетушитель  Балдовский, который однажды устроил собачью драку Индуса со своей овчаркой. Валентин Жигунов, оставшийся еще жить в Алунте после их отъезда, писал им в письме, что  Индус еще долго был беспризорным, прибегал к нему  и он кормил его, но потом у Балдовского сдохла овчарка и тот взял к себе Индуса.  И потом, через несколько лет Индус  у него стал  рекордсменом и медалистом…
Чувствовалось по всему, что заканчивается старая суровая эпоха жизни, и наступает новое, неведомое время…
…Однажды в погожие теплые дни бабьего лета, вечером в Алунту приехало несколько крытых военных машин, и прибыл полковник Зарубин. Он велел по тревоге собрать весь оставшийся личный состав взвода народных защитников и сказал Вагонису с Валентином:
- Срочно соберите своих людей и рассадите их по машинам. Выезжаем на операцию. Куда? Неизвестно. Секрет, - сказал он, - операция особой важности! Берите  побольше боеприпасов, сухой паек и теплую одежду.
Лишь стемнело, как весь алунтский гарнизон был  поднят по тревоге, погрузился на машины и выехал. А куда? Никто не знал. На одной из машин, вместе с Зарубиным и Вагонисом, ехал и Валентин.  Двигались тихим ходом всю ночь. К четырем часам утра прибыли на место и машины  остановились.  Поступила команда: выгружаться.  Выгружались тихо. Никто не знал, где они находятся, что впереди и что сзади, но все были предупреждены, чтобы не курили и соблюдали тишину. Чувствовалось, что здесь собраны большие военные силы. Через минуту  последовала команда:  развернуться в цепь  с интервалом в пять метров друг от друга и залечь. Рядом с Валентином оказался и Зарубин. Узнав в темноте Жигунова, Зарубин присел возле него.
- Ну что, Жигунов? Как чувствуешь себя? Стрелять-то еще не разучился? – спросил он Валентина.
- Да нет, вроде, а что здесь будет?  - поинтересовался у него Валентин.
- А будет здесь бой, лейтенант, мясорубка! Так что, смотри в оба и не спи! – предупредил Зарубин. – Темно и тихо!
- А мне вот, как-то хреново. И сердце побаливает, и как-то не по себе, скажу тебе по секрету, - признался он, немного погодя. - Здесь собрались на сходку главари всех банд округа. И сейчас уже вся эта местность оцеплена нашими войсками в три кольца. Вот как только рассветет, тогда и начнется, а пока – отдохни! – закончил он. Потом, помолчав, спросил  Валентина:
- Ну, а как там моя Валька?
- Она очень расстроилась и переживала, что вы вдруг уехали, не простившись, товарищ полковник, - сказал Валентин, ощущая шестым чувством во тьме, что Зарубин довольный его ответом и улыбается.
- Еще бы, не жалеть, ведь такая «рыба» сорвалась – почти генерал.
- Напрасно вы так, товарищ полковник, она ведь еще молодая, поживет – одумается. А вас что, можно поздравить с присвоением высокого звания? – спросил Валентин.
- Почти можно… Это за Лютаса… Но раньше времени не поздравляют. Вот получу, приеду в Алунту, тогда и поздравишь, - сказал весело Зарубин.
Начало светать, и Валентин увидел: впереди было какое-то заболоченное место, покрытое  камышами, а за камышами – невысокие кусты на острове. Солдаты поднялись и  пошли вперед. Тут все и началось. Заросли вдруг  ожили, грохнули выстрелы. Солдаты в цепи  залегли и открыли огонь.  Пули жужжали, как шмели. Кустарник на острове трещал и качался, и оттуда велся ожесточенный огонь по наступающим.  А когда солдаты попадали на землю, бандиты вдруг бросились вперед, в атаку, видно, рассчитывая по камышам прорваться сквозь сплошную солдатскую цепь.
Валентин увидел, как на них с полковником быстро бежит здоровенный детина с карабином наперевес, заряжая и стреляя прямо в них на ходу. Валентин поднял свой автомат, прицелился и открыл по нему огонь короткими очередями. Автомат стрелял, отдавая дрожью в плечо, и пули летели в цель, но бандит, словно заговоренный, приближается к ним все ближе и ближе. Израсходовав рожок боеприпасов, Валентин начал вставлять новый. Краем глаза, он увидел, как Зарубин тоже, матерясь, стреляет в бандита. Бандит был уже близко. Он поднял винтовку и выстрелил. Зарубин тоже, привстав, выстрелил в него почти в упор. Тот, споткнувшись, упал, а  за ним и Зарубин  тоже начал, оседая, валиться на бок.
Валентин кинулся к нему, уже не прячась и крича:
- Товарищ полковник, что с вами?
Но когда он подбежал, Зарубин посмотрел на него остановившимися глазами и тихо произнес:
- Все, лейтенант, прощай. Не поминай лихом. Кончился мой земной путь. - И тяжело глотая воздух, добавил: - Мне лишь жалко, что Валька уже никогда не станет генеральшей…
Валентин никогда не плакал, но вдруг почувствовал, как по его щекам текут слезы. Он только бессмысленно повторял:
- Товарищ генерал, товарищ генерал, не умирайте… Нельзя же так… уходить, не простившись со своей любимой… со своей невестой…
- Я не в силах… Прощай… Поцелуй ее за меня… - были последними словами Зарубина.
Подбежал Вагонис с санитарами и солдатами, но Зарубин был, наверно, уже далеко-далеко…
Когда совсем рассвело, бой был закончен. И закончились чьи-то жизни, и закончилась, канув в  вечность, лесная империя…


Земная жизнь и эпосы древности
 
  А Жигуновы из-за болезни Ивана Яковлевича переехали жить в Утяны. Алунта осталась для них уже далеко позади. Она жила лишь  в их теплых душевных воспоминаниях.  Женька учился в школе, а в общем-то, он этой зимой почти не учился. Оторванный от своих  любимых друзей и мест он хандрил, болел и часто пропускал  уроки в школе, часами просиживал в городской библиотеке, читая романтические рассказы своих любимых писателей: Жюля  Верна, Дюма, Сабатини.
В комнатах у Аникиных было шумно из-за беготни непоседливого Вити Хомича, поэтому Женька уединялся где-нибудь в уголке и урывками перечитывал подаренные ему при  отъезде из Алунты, записи  переводов Ларионова из шумерских мифов и эпосов.
В древних текстах шумеров говорилось, что раньше  Земля и Луна находились возле Юпитера, но там взорвалась очень большая планета и мощный взрыв вытолкнул Землю и Луну на нынешнюю орбиту, а на прежнем месте образовался пояс астероидов. Вот как описывалось это потрясающее событие:
«Четыре миллиарда лет тому назад в водную планету  Тиамат со спутником Кингу, будущей Луной,  находившуюся на орбите между Юпитером и Марсом,  врезались спутники планеты Нибиру.  Они раскололи Тиамат, образовав из одной ее, верхней, части, будущую землю,  а из другой – пояс астероидов, при этом отбросив осколок Тиамат, то есть Землю,  вместе с Луной на  нынешнюю орбиту. А потом уже, через несколько миллиардов лет, при повторных  пересечениях планеты Нибиру орбиты Земли, ее обитатели, боги ануннаки, названные по имени их предводителя, главного бога Ану, высадились на Землю в районе междуречья Тигра и Евфрата…».
Древние тексты описывали ануннаков, как рядовых  богов, которые участвовали в  колонизации Земли. «Для исполнения приказов войско Ану снарядил, - читал Женька текст перевода Ларионова, - три сотни числом он поставил на страже богов земные пути от небес отделить, и на Земле шестистам приказал обитать. Всем…  объяснил, что им надобно делать. Три сотни ануннаков Небес, или игигов, осталось на борту орбитальной космической станции, не спускаясь на Землю… Обитатели Земли их не знали и не видели, игиги были слишком высоки для них.
Ануннаки же, поселившиеся на Земле, занялись нелегким трудом. Труд их был тяжел, работа – непосильна, страданья – велики.  Они добывали металл, питались скудной растительностью, пили воду, темную от ила, и не надеялись вернуться  на родину. А когда иссякли силы и терпение, рядовые ануннаки обратились с жалобой к главным богам:
- Освободите нас от тяжкого труда!
И тогда Энки придумал выход: нужно сотворить Лулу, примитивного рабочего.
- Среди нас рожденья добрая богиня, пусть сотворит она рабочих, чтоб исполняли труд богов!
 Это предложение было  с радостью  воспринято усталыми богами».
Все шумерские тексты  в один голос  сообщают о том, что  боги создали Человека, чтобы возложить на него свои труды на Земле.
В добиблейские времена божество именовалось «Господином», «Царем», «Правителем», «Хозяином». Слово, которое традиционно переводится как «преклонение» - «авод», на самом деле, имеет  значение «труд», «работа».  Древний человек, отнюдь, не поклонялся своим богам – он на них работал.
На древних рисунках физическое сходство  людей и богов несомненно.  Ануннаки не создавали ни млекопитающих, ни приматов.  Их создал еще раньше Бог Мира Мардук, как и Солнце, и Землю.
Согласно вавилонскому повествованию, «Энума Элиш», эпоса о сотворении мира,  повелитель окружающей нас Вселенной был бог Мардук. Он создал Небо и Землю, Луну и Солнце, а затем и другие планеты, искусно разместив их в мироздании. А для себя выбрал место – Нибиру,  на которой, пересекая небеса, достигал самых отдаленных  точек системы. Первой планетой на пути Нибиру к Земле был Плутон. В месопотамских списках он значится под именем ШУ ПА – Наблюдающий Шу.
Следующей была ИРУ – Петля.  Возможно, названная так за причудливую орбиту. А в другом списке эта планета значится под именем ХУМ БА – Болотная – Нептун, с большими запасами воды.
 Уран носил имя Каккаб Шанамма – планета-двойник Нептуна, а еще ЭН ТИ МАШ СИГ – Планета Яркой Зеленой Жизни.
Сатурн – ТАРГАЛЛУ – Великий Разрушитель. Еще он именовался СИ МУТУ – Тот, кто убивает по справедливости.
Пятую планету, Юпитер, пришельцы из космоса назвали СИБ ЗИ АН НА – Надежный проводник по небесам.
 Марс был назван УТУ КА ГАБ А – Свет, зажженный у небесных ворот.
Земля значилась, как  ШУ ГУ – Место отдыха Шу, или Земля намерений  Шу.
 Ануннаки с Нибиру спустились на Землю по приказу их царя Мардука: «В высотах бездны  Дом Царства  в Небесах  я сотворил. Теперь же я намерен копию его построить там, внизу. А место   нареку то: Вавилон – Врата Богов».
Когда на Землю сошли цари, Мардук установил божественный порядок и совершенные законы на Земле. Порядок заключался в том, что цари четко  распределили между собой власть. Ану остался на небе, Энлиль взял под командование Междуречье – Верхний мир, а Энки получил в свое распоряжение АБ ЗУ – Глубины Вод или Нижний мир.  Всего же было основано семь  городов, а в них  установлена предельно строгая дисциплина: семь Великих  ануннаков трудом тяжелым нагрузили богов всех низших.
Но после тяжких трудов и по просьбе низших богов, высшие боги решили создать Человека. Именно таким, каков он есть сейчас.  И сотворили его не из ничего, а взяв уже существующий в мире образец, того же питекантропа. Перекроили  его по своему подобию. Шумерский миф, повествующий о временах до сотворения человека, гласит: «Первый человек не знал хлеба, не знал еще одежд он, кроме шкур; жевал траву он, словно овцы и воду из канавы пил». Таким же был  Энкиду, в степи рожденный – звероподобное «человеческое» существо из  «Сказания о Гильгамеше».
А выведенное ануннаками существо было сродни им самим. Мать-Богиня дала своему творению «кожу, как кожа у богов» - гладкую, лишенную волосяного покрова.
Генетически боги были полностью совместимы с людьми. Это согласуется с Библией: «Люди начали умножаться на Земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы и брали их в жены, какую кто избрал».
Шумерские эпосы говорят, что прототип человека был сотворен из смеси земной «глины» с божественной «кровью». Чтобы создать человека из этой смеси, требовалась женская помощь – вынашивание и рождение. Энки предложил для этой цели свою супругу:
- Моя Нинти, богиня и супруга, родит его. А рядом с нею будут наготове богини низшие рожденья.
 И вот боги принялись за работу. Энки помогал приготовить смесь. Нинти выносила дитя. Это существо, полученное искусственным путем – Адапа, Адам в Ветхом Завете, называется в месопотамских текстах только еще моделью, образцом человека. Он стал генетической моделью для создания  физиологических копий, причем, не только мужского, но и женского пола.  В лоно низших богинь Мать-Богиня вложила четырнадцать кусков «замешанной глины». Осталось лишь ждать.
«Рождения богини держались вместе. Вот приближался роковой десятый месяц и в срок назначенный их лона содрогнулись».
В эпосе «Когда, подобно людям, боги…», содержится отрывок, объясняющий, почему было необходимо смешение с «глиной» «крови» богов.  Этот «божественный элемент не был кровью бога, в обычном понимании. Избранный донором бог имел Те Е МА – в буквальном переводе это означает то, что содержит то, что передает память. А в  аккадском варианте это  звучит как «этема», то есть «дух». То есть мы имеем дело с «чем-то» в крови богов, что являлось носителем его индивидуальности. Разве это не геном?
Так начал человек плодиться и размножаться. И работать в шахтах Нижнего мира. А ануннаки  севера по-прежнему обрабатывали поля и строили каналы сами.  И зародилась в сердце Энлиля разочарование. Даже недовольство человеком.  «И на земле умножалось число людей, и возлежали люди прямо на земле, быкам подобно диким. И  бог Энлиль, людей соединенье наблюдая,  их послушав речи, сказал:
-  Опасны стали речи человечьи, соития же их лишают сна меня…
В ануннакских  версиях эпоса говорится о «болезнях, недомоганиях, малярии, проказе, чуме», охвативших человеческие поселения… от непомерной злобы, алчности и антисанитарии – грехов, накопленных человеческим родом годами.  И вот Энлиль решил ускорить процесс уничтожения человечества:
- Пусть люди всех лишатся запасов пищи, пусть уничтожится вся пища на земле, чтоб люди рыскали напрасно по садам, вкусить плодов желая! Земное лоно боле не родило: деревья все и травы все иссохли…
«И черные поля сгорели до бела, покрылась слоем соли широкая равнина».
А кого не убила засуха – не беда! На подходе уже была еще одна катастрофа – Потоп. Ануннаки не могли не заметить признаков ее приближения. Возможно, родная планета Нибиру уже  сияла им с небес…
Всемирный потоп  не повиновался воле богов, он был неизбежным явлением. В этом природном спектакле они играли не активную, а пассивную роль. Но людей они не предупредили. Хотя Библия сохранила рассказ о Ное, которого возлюбил какой-то из богов, и сообщил ему о потопе.
Укрывшись от земных бедствий на небесах,  ануннаки с ужасом видели, что  творится на покинутой ими планете.  Иштар вскричала в муках:
- Былые дни, увы, пропали без следа.
«И ануннаки стояли рядом, плотно губы сжав. Нанти стенаниями своими надрывала душу. И рядом с ней  сидели, плача, боги, прижавшись вместе, словно овцы в стаде». Но главной мукой было сострадание. Сидела  Мать-Богиня и рыдала…
- Создания мои, подобно мелким мошкам, уносят, как беспомощных шмелей, потоки их тела, их семя утопило яростное море.
Поднявшись, она  громко вопросила:
- Могу ли я спешить на Небеса, чтоб обитать в Благословенном Доме…
Когда сошла вода Всемирного Потопа, боги вернулись в междуречье и начали исправлять содеянное. После Всемирного Потопа ануннаки предвидели быстрое развитие оставшейся и выжившей цивилизации. Наученные земледелию и животноводству, добыче полезных ископаемых и металлургии, люди быстро размножались и были уже не те покорные, поглощающие пищу из рук богов. «Их следует опасаться», - подумали боги. В результате Земля была разделена «на четыре стороны», три из которых – Месопотамия, долина Нила и  долина реки Инд были заселены людьми. Четвертый регион был объявлен «священным». Это слово в древности означало не святой, а запретный, недоступный. Там обитали боги и проникнуть туда простой смертный  мог лишь по воле богов.  Вход в эту страну охраняли «ужасные  стражи», готовые  погубить всякого, кто осмелился бы нарушить запрет.  Эта земля была названа Тильмун. Древние герои, подобно Гильгамешу, стремились попасть в Страну Живых Богов. Но попадали только избранные с помощью «шема» - орла, который поднимал их на своих крыльях к лучезарной обители.  Возможно, это и есть  та Шамбала в Гималаях.
Породив и научив людей жить, родить и трудиться в поте лица, боги вернулись снова на небо. И Земля вся целиком, с ее горами и ущельями, пустынями и океанами, стала принадлежать человеку. Он вкусил плодов из «древа знания и жизни», и стремился достичь тех же высот совершенства в развитии, что и боги.  Но, отяжеленные грехами своей второй животной половины, люди часто воевали, убивали друг друга и разрушали все, раннее созданное. Потому что не было тех наставников от Высших Сил на Земле, которые бы указали им верный путь, остерегли от дурных поступков,  помогли семенами или советом, кроме той маленькой искорки огня в душе божественного происхождения, которая является Святым Духом, Ангелом-хранителем, чувством любви или просто бессмертным и неистребимым голосом совести, который и связывает еще Человека с Богом…».
…Прочитав эти записи древних шумерских эпосов, сделанные и оставленные ему Ларионовым, Женька долго сидел, размышляя над прочитанным. Он думал, как все же долго, сложно и тонко утверждалась жизнь на Земле. Ведь ничто не может возникнуть само по себе, не будь на то божественного желания. А человек рождается, живет и даже не задумывается над этим.
В соседней комнате играл, гремя кастрюлями,  Витя Хомич, и Женька услышал, как тот о чем-то начал спрашивать у Ивана Яковлевича. Он прислушался и ушам своим не поверил тому, о чем говорил трехгодовалый  Витя Хомич. А Витя спрашивал, тем временем:
-  Дедушка, а дедушка? А что такое аборт?
- Как, как? – переспросил его, растерявшись от неожиданности, Иван Яковлевич. – Аборт?
- Ну, да! – подтвердил уверенно Витя.
- Понимаешь, деточка, это такая операция, которую женщинам делают в больнице врачи, - объяснял Женькин отец малышу, немного смущаясь. – Ну, это, когда женщинам нельзя рожать. Понял?
- Нет, не понял, - ответил Витя.
- Как, не понял? – удивился Иван Яковлевич. – Погоди, а ты откуда это слово услышал -то? – начал расспрашивать он Витю.
- А я, дедушка,  слышал, как  по радио матросы песню пели: «А волны и стонут, и плачут, и бьются «а» борт корабля…».
- Ох, Витя! Ну, ты и фрукт! Ах ты, негодник маленький! – смеялся Иван Яковлевич. А вместе с ним  хохотал за дверями и  Женька, услышав  ответ неподражаемого Вити. Вот она – жизнь, вот он – весь человек, все: комичное  и божественное рядом, прыгает, падает и на ошибках учится.  Что-то услышит, что-то поймет, а что-то и нет, наделает глупостей, а потом кается и всю жизнь жалеет о содеянном. «Надо читать, учиться и поступать по своей совести», - подумал Женька, улыбаясь в душе всему  виденному, слышанному и читанному.
«Икса тонго феен» - жить  долго и не старея, со священным огнем в груди – так научил говорить его Ларионов древнее магическое заклинание атлантов, найденное  и прочитанное археологами в одной из  таблиц на развалинах древнего Храма ацтеков. И чтоб так оно и было надо каждый день произносить вслух это звукосочетание не менее десяти минут, держать прямо спину, а еще не питать ни к кому зла, потому что жизнь – это игра и она полосата, как  зебра. И не стоит расстраиваться при неудачах и невезении.  За темной полосой невзгод последует светлая полоска счастья.  Надо только  ждать, надеяться на лучшее и не упускать своего шанса, если он появится. А лучше всего действовать, осуществляя свою мечту и, конечно же,  меньше общаться с неудачниками. Неудачи, как болезни, они тоже заразны.  И чтоб как-то узнать, чего же ожидать в ближайшее время,  нужно приглядеться и записать, или запомнить: что же  происходило с вами в течение двенадцати дней после недавнего вашего дня рождения. Каждый день после дня рождения расскажет  о каждом месяце в наступающем   вашем личном году. Запоминать нужно  по трем признакам: по настроению, по самочувствию и по удаче в этот день.  Если он удачлив, значит, и тот месяц для вас будет веселым-радостным, а если вы чувствовали в этот день  силу и энергию, то можете быть уверены: в соответствующий месяц вы горы свернете и не надорветесь. Но все же нужно знать, что по вашему  биологическому году самые  хорошие месяцы – это первый, пятый, шестой, девятый и одиннадцатый месяцы от дня рождения, а самые плохие -  второй и двенадцатый, и еще  четвертый и десятый.  И нужно помнить, что  хорошие отношения у вас будут с теми людьми, у которых  дни рождения  отстоят от вашего  на два месяца и на четыре, на восемь и десять  месяцев. Тяжелые будут с людьми, у которых дни рождения разнятся с вашими ровно на три, шесть и девять  месяцев, плюс-минус семь дней. «Так что, выбирая своих друзей и подруг  помните  иногда и об этом», - вдруг  вспомнил Женька  наставления Ларионова и улыбнулся:
- Проверю все на себе…
А у Рени в жизни все постепенно наладилось. Зарубин все же успел исполнить свое обещание, данное им Виктору: разобраться  в отношениях Рени с Лютасом. И на допросе в Вильнюсе главарь подтвердил, что Альбина и Реня не были связаны с националистическим подпольем и не служили ему. Он просто силой захватил их и при помощи шантажа удерживал все это время возле себя, пугая  расстрелом и тюремными застенками коммунистов.  И после этого признания Реня и Альбина были реабилитированы и им уже, в общем-то, ничего не грозило. Но время вспять повернуть было уже нельзя.  И многое было потеряно. 
Изменения в душе и в судьбе Рени были огромные.  Она утратила ту радость чувств и мечтаний, которые раньше при разговоре  вспыхивала в ее глазах, подобно  маленьким огонькам  феерических салютов.  Уехал милый и любимый человек, который был для нее уже выбранным ею сказочным принцем.  Погиб полковник Зарубин – ее защита от произвола чиновников власти. Покинула Алунту и семья Жигуновых, не оставив для нее никаких надежд на будущую  переписку и встречу с Виктором.  Все, что сердцу было мило, все было потеряно…
Еще до первых зимних холодов они с матерью вернулись с опустевшего хутора назад, в свой старый дом в Антакщай.  И все, казалось, как бы, вернулось на круги своя: нужно было восстанавливать и поднимать самим запущенное хозяйство. Но она  бесцельно ходила, блукала по тем же тропкам и улочкам, по которым когда-то они бродили вместе  с Виктором. Зашла в опустевший клуб, где им было тогда так хорошо и весело обоим, когда они встречались и танцевали с Виктором  в ту прекрасную светлую новогоднюю ночь… «Письма твои получая, слышу я голос живой. А между строчек синий платочек, снова встает предо мной. Порой ночной мы распрощались с тобой…» - бились  в ее голове мелодия и слова знакомого вальса, а на глаза навертывались слезы…
Не выдержав своих  воспоминаний, она на следующий день отпросилась у матери, запрягла лошадь и отправилась в Алунту -  узнать что-нибудь о Викторе. Побывала у Герайтиса, встретилась с Валькой. Увидев Реню, та обняла ее и разрыдалась. И обе они стояли и плакали, обняв друг друга. Такова уж наша жизнь: она, порой,  бывает и жестока, и прекрасна, но изменить в ней что-нибудь из прошлого и прожитого уже ничего нельзя.
- Расскажи-ка, что тут произошло у вас с Зарубиным, - попросила  ее Реня.
- Я стерва! Я во всем виновата! Влюбилась, дура, в этого красивого артиста. А Зарубин приехал  утром рано и застал нас. Гонялся за ним с пистолетом. Я думала, что убьет его… А потом он, вдруг, уехал и даже со мной не простился. Повез в Вильнюс Лютаса – допрашивать. Он все время о  тебе  говорил, жалел, хотел помочь вам.  И то, что вы сейчас с матерью на свободе – это его заслуга… Валентин  рассказывал: в том бою Зарубин был рядом  с ним впереди, а мог сидеть где-нибудь в штабе.  А он все лез под пули и себя… не жалел… Ох, дура я, дура, - заплакала Валька.
- Ну, перестань! Не реви! Что уж теперь слезы лить, - успокаивала ее Реня. – Его уже не вернешь. А помнишь, как мы на Новый год гуляли и пили все вместе у Амильки на квартире, как нам тогда было всем весело и хорошо.
- Да, это были фантастические день и ночь, - ответила Валька.  И мне сейчас даже не верится, что все это было с нами наяву, что это не волшебный сон в ночь под Новый год. Все так быстро прошло, пролетело и исчезло…
- Все постепенно куда-то исчезает и проходит… И любовь тоже, - сказала, задумчиво, Реня.
- Нет, нет, он был не такой – он меня любил.  Валентин мне рассказывал. Когда  он умирал, Валентин кричал ему: «Не уходи, живи, тебя ведь ждет невеста». А он ответил: «Не могу, прощай. Поцелуй ее за меня…». Значит, любил меня и простил, таки, мою измену, - ответила ей Валька.
- Да, конечно, если любил, то простил, - успокаивала ее Реня. А потом, чуть помолчав, спросила:
- А о Викторе ты ничего не знаешь? Что говорил? Куда уехал? Ведь Лютас хотел тогда его заманить и убить. Сказал, что я могу послать ему письмо и пойти на свидание. А когда я написала письмо и отдала его ему, он засмеялся и сказал: «Ну, вот и все. Теперь ему – конец!». Я  хотела   убежать и предупредить Виктора, а он связал меня, и закрыл в комнате на замок… Я тогда чуть с ума не сошла, думая о Викторе.
- Да нет, с Виктором все в порядке. Когда на него охотился Лютас, он давно был уже в Вильнюсе и наверно садился на поезд. Мне рассказал Петька, что вместо Виктора на свидание послали Назаренко и всех взяли живыми: его адъютантов, а потом и самого Лютаса, - ответила Валька.
- А где этот Назаренко живет? Я хочу с ним встретиться и поговорить. Ведь  у него, наверно,  остался и мой портрет, на котором я писала Виктору о нашей встрече, - оживилась Реня.
- Пойдем, я тебя к нему отведу, - сказала Валька. – Все равно дома делать нечего, все опостылело…
И они отправились искать Назаренко. А когда они нашли его, то и портрет Рени оказался у Назаренко. Именно его он держал в руках, стоя тогда в день нападения на мосту. И он  отдал его ей.
Реня схватила портрет, развернула его и долго смотрела  на свое изображение, вовсю отдаваясь нахлынувшим на нее чувствам. Потом  стала читать слова их переписки на обратной стороне портрета, и ей стало хорошо и легко на сердце. Словно Виктор был снова рядом и звал ее из прошлого в будущее, приглашая на бесконечное и бессрочное свидание: «Жду тебя, моя милая, всегда на нашем мосту в двенадцать часов дня первого числа, каждого месяца… Люблю! Целую! Твой Виктор …»


Вмнсто эипилога
 
 Прошло почти пол года. Первого марта, прохладным весенним  днем в Утянах на квартире у Аникиной собрались почти все члены семьи Жигуновых.  Из Алунты, навестить отца, в тот же день приехал и старший из сыновей – Валентин. И прибыл он не один, а с дочкой Людмилой.  Он приехал, чтобы проводить отца, который просил его  обязательно  захватить с собой и любимую его внучку, чтобы он еще хоть раз мог увидеть ее перед отъездом  на Украину.
В этот же день Жигуновы ждали и приезда Виктора. Они уже упаковали вещи и готовились  к дальней дороге.  И вот послышался стук и  движение у входа. Мать бросилась открывать дверь. А на пороге уже стоял радостный и улыбающийся Виктор с чемоданом в руке, в фуражке и в теплом  пальто.  Под радостные возгласы, Жигуновы кинулись  обнимать и целовать его. А когда страсти улеглись и все немного успокоились, стали расспрашивать его, как он доехал, как устроился в Запорожье, и вообще, какая теперь жизнь на Украине.
А Виктору натерпелось узнать все, что произошло после его отъезда в Алунте.  Но их  взаимные расспросы прервала мать Александра Никифоровна, пригласив всех в комнату к накрытому столу.
- Валентин, Виктор, садитесь  за стол, пообедаем, а потом и поговорите, - сказала она сыновьям.
- Мам, да мне долго засиживаться  у вас нельзя. Нужно ехать домой,  в Алунту, - сказал Валентин.
- Эх, брат, а мне-то как хочется еще раз побывать в Алунте, увидеться с ребятами, - вздохнул Виктор.
- Ну, так в чем же дело, - сказал Валентин. – Это же легко осуществить. Едем со мной! Туда как раз сегодня в одиннадцать идет Терехин грузовик с продуктами. Немного побудешь у нас, увидишься с друзьями, а к вечеру на попутной машине вернешься назад.
- Да куда же по такой погоде за тридцать километров ехать-то, - начала отговаривать их мать. Еще ведь совсем холодно и дороги плохие.
- Что там тридцать  километров, я же вот к вам приехал? Через час уже будем в Алунте.  Давай, Виктор, решайся. Такой случай упускать нельзя. Ведь больше ты сюда, уже точно, не приедешь.  А так еще раз побываешь в Алунте, встретишься с друзьями, поговоришь с Вагонисом, с девчатами поболтаешь. Они тебя еще помнят, все спрашивают о тебе. Эх, если б ты еще и на денек остался – было бы здорово! Такие танцы вечером бы устроили, -  уговаривал его Валентин.
- И хочется, и колется, - сказал неуверенно Виктор. Вот давай у моего тезки спросим, у Хомича, - предложил он шутя, остановив, бегавшего рядом и игравшего с Людой маленького Витю.
- Ну что, Витек, ехать мне в Алунту или нет?
- Ай, дядя, на фиг мне нужна ваша Алунта, езжай хоть к…  - ответил, как всегда сногсшибательно Витя под общий хохот.
- Ладно, решено, едем! – сказал Виктор, улыбаясь.
- Ну, тогда давайте собираться -  и  в путь! – скомандовал Валентин.
Они оделись и поспешили на остановку, где по договоренности их должен был ждать Терентий.  А через несколько минут  туда приехала машина, груженная товарами и продуктами, и из нее вылез улыбающийся и чуть выпивший шеф столовой.
- Ну! Кого я вижу! –  кинулся он  обниматься с Виктором.  - Ты что это, свояк, возвращаешься назад  в Алунту? – кричал он ему.
-  Нет, Терентий, я приехал  в Утяны забирать своих родителей, и вот решил ненадолго заскочить в Алунту: на час, на два, не больше, - сказал Виктор.
- А-а-а! Ну, тогда на этой же машине ты как раз и назад вернешься, - заверил его Терентий. Я ее зафрахтовал  здесь  в Утянах и, как только  мы  разгрузимся в Алунте, шофер поедет назад. Дашь ему пять рублей, он тебя и захватит. А иначе, ты из Алунты не выберешься.  Дороги сейчас плохие, поэтому мало машин туда ходит, но я скажу шоферу, чтобы он тебя подождал и забрал назад, - сказал Терентий. – Садитесь вдвоем с Валентином в кузов, а Люду давайте мне, в кабину. Чтоб не застудить ребенка в дороге, пусть едет со мной.
- Поедешь с дядей Терентием в кабине, а? – спросил он весело у Людмилы, поднимая ее на руки?
- Да, - ответила Люда.
- Ну, тогда все в порядке. Людмила дала добро.  Поехали! – скомандовал Терентий.
Машина тронулась по знакомой  Виктору дороге. А через  час, без лишних приключений, они уже прибыли  в Алунту.  Договорившись с шофером о том, что он подождет и увезет Виктора назад, в Утяны, они с Валентином направились  прямо в дежурку, где обычно  перед заданием собирались все их ребята. Надо было спешить, потому что пошел снег и погода ухудшилась. Шофер мог уехать, не дождавшись его. Но когда Виктора увидели его друзья-защитники, они потянули его в ресторан и он не смог уже никуда больше пойти. Лишь через пол часа, оставив свою компанию,  он заскочил на пять минут на их давнишнюю квартиру, где еще жили Анька,  Фроська с  мужем и Райка, и встретился с ними.  Они постояли так, вспомнили свою прошедшую жизнь, а девки еще и поплакали, и попрощавшись с Алунтой, Виктор сел в машину…
…И в этот же день Рене тоже вдруг захотелось съездить в Алунту. Она запрягла лошадь и поехала туда около полудня, сказав матери, что едет кое-что купить. Хотя покупать ей было ничего не нужно, сердце звало ее ехать туда, в местечко, и она, повинуясь этому зову, бросила все и  отправилась в путь.
Шел снег. Он падал большими  прохладными хлопьями: на лицо, руки,  одежду и землю. «Наверно, последний снег, - подумала Реня. -  Зима еще спорит с весной и сыплет снегом. Но уже скоро ей конец: наступит тепло, и мы встретимся…». 
Она уже проехала клуб, и вдруг увидела мчащуюся ей навстречу машину. В кузове ее, закрываясь рукой от бьющего в лицо ветра,  одиноко сидел человек.  И когда машина поравнялась с ней и проезжала мимо, фигура сидевшего человека показалась ей  очень знакомой.  От этой догадки сердце у нее затрепетало в груди. Она встала и закричала:
- Виктор!
Потом стала отчаянно махать руками, тщетно пытаясь докричаться  сквозь снег и ветер до исчезающей  в пурге машины.
- Эх, Виктор, Виктор, - повторяла она сквозь выступающие слезы. – Прощай, мой желанный… Прощай, любимый. Прощай навсегда! – шептала она, еще долго глядя ему вслед.
Так распорядилась судьба. Они разминулись тогда всего лишь на несколько минут: мечтавшие друг о друге, любившие друг друга, и больше уже никогда не встретившиеся в этой жизни.
На следующий день, таким же  холодным утром второго марта, Жигуновы навсегда покинули Литву. Они уехали  на юг  к Черному морю в бывшие земли когда-то великого княжества Литовского, а ныне  золотые степи Украины, туда,  откуда и прибыли они в Алунту четыре года тому назад.  А следом за  ними, после ликвидации в Литве  националистических  бандформирований, когда, наконец,  прекратилась эта жестокая «тихая лесная война», которая была как бы далеким отголоском или эхом  Великой Отечественной, вскоре после роспуска в Алунте отряда народной защиты в пятьдесят третьем, из Алунты к ним на Украину уехал и Валентин с семьей, сменив  военный мундир  на гражданский. И все!  Закончилось одно время и началось другое…
 Стала ли его новая жизнь счастливее прежней молодой военной жизни, которой он посвятил  ровно двенадцать своих  самых  ярких и  незабываемых лет? Наверное, да, чем нет… Любой мир  лучше  всякой войны! Ведь мир – это жизнь, любовь и  созидание, а  война несет  всегда  лишь разрушение…
И лишь Женька потом еще долго вспоминал о   далекой Алунте, о том озерном  крае, где он был вольным, счастливым и быстрым, как северный ветер. Где  прошли его самые лучшие детские годы жизни и остались его юные и преданные друзья: Ефим, Арсений,  Анька, Валька, Райка и лучший в мире пес – Индус.
Он любил поэзию, любил читать  стихи Есенина, Высоцкого, Блока и Пушкина, но  самым  любимым стихотворением у него было стихотворение Есенина «Не жалею…» о том, что все бренно в этом мире и ничто не вечно под Луной…


Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я  не  буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Я теперь скупее стал в желаньях,
 Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне…

Наши великие приобретения и достижения в этой жизни – это всего лишь великие иллюзии нашего ума,  считающего себя вершиной совершенства. Мы все: большие и малые всего лишь гости на этой маленькой Земле. Как древние боги с Нибиру – ануннаки, наши души поднимаются и улетают в неведомые небеса, ища своих далеких предков, чтобы потом снова и снова возвратиться с мечтою о совершенстве на  эту маленькую желанную и прекрасную Землю.


Заключительные слова автора. Взгляд издалека

 
 Поскольку  наш мир пронизан божественными энергиями, то и мы являемся, и несем в себе частицу энергии Бога, Божью искру, Монаду или Святой дух. А так как весь мир состоит из частиц сотворенных этими энергиями, то и весь мир является полем или телом Бога.
Отсюда вытекает парадоксальный вывод. Все наши войны и конфликты, драки и ссоры бессмысленны. Как может воевать одна клетка единого организма с другой такой же клеткой того же организма, не причиняя вреда соседям и всему организму. Ведь не сражается же левый глаз с правым за право видеть красоты мира. И не воюет один палец  с другим, чтобы держать в руке вещь или руку любимого человека. Убивая других, уничтожая животных и растения, мы убиваем  во Вселенной Будущего целые и неповторимые будущие миры. Нельзя в мире полностью и до основания уничтожать и  искоренять любую неугодную нам культуру. Это лишь с нашей точки зрения она неугодна Богу и порочна. Но раз она развилась и живет, значит, она для чего-то служит. Значит,  она угодна кому-то. Уничтожая любую вещь, мы  все равно не добьемся ее полного исчезновения, так как любые рукописи не исчезают, даже если их сжечь.
И учения, и вещи, и все наши поступки заносятся в Мировой информационный банк данных – Вселенскую копилку, которая является строителем будущего времени или божественной энергии  иного  мира со сверхсветовыми скоростями. Так как наш мир дуален (то есть каждая вещь имеет свою противоположность), значит, должно существовать и добро, и его противоположность – зло. То есть, и плюс, и минус. И борясь, и искореняя зло мы, тем самым,  лишаем мир возможности развиваться. Без борьбы  противоположностей нет движения и  нет жизни. И поэтому всякое условное добро уже само начинает  бороться и создавать соперника в самом себе, выливаясь в свою противоположность.
Любой сахар становится не сладким, или даже ядом, после его чрезмерного употребления, любые чувства становятся несносными после их чрезмерного выражения, любой правитель, даже самый хороший, становится нечувствительным деспотом в конце своего срока правления.
Энергии правления развиваются по системе пяти элементов. И после пяти лет правления любой добрый правитель становится деспотом. Так как деспотизм – это Беспредельный Огонь. А огонь -  это переход на иные скорости частиц вещества и уничтожение форм этого мира  и переход в мир энергий.
Итак, первый год правления правителя – это весна, то есть ростки всего и Зеленое дерево власти.
Второй год – рациональный Огонь – укрепление власти, наведение дисциплины и по работе устранение всех несправившихся с требованиями руководителя. Для многих – это жаркое лето.
Третий год: третья энергия – влажная теплая добрая Земля – щедрая власть, вершина правления правителя,  процветание. Руководитель доволен собой и всеми, и вся.  Конец лета – бабье лето, начало осени, сбор урожая от хорошей работы.
Четвертый год: четвертая энергия – Металл, Сухость – конец осени, мало солнца, депрессия  руководителя, то есть постепенное охлаждение к руководимому делу.
И пятый год: пятая энергия или элемент – это Вода – холод, зима, полное замирание и охлаждение к жизни и делу.
Если руководитель руководит больше пяти лет, то он становится деспотом. Потому что следующая энергия, которая идет за ледяной зимой – это нежный росток нового свежего растения, а  растение уже вымерзло от холода и естественно наступает сразу жара  лета – испепеляющий огонь: устранение всех и вся! Расправа…
По всем данным Истории, убирая и уничтожая при помощи революций, восстаний или заговоров одного, казалось бы, несносного и зарвавшегося руководителя, вождя или царя, народ выбирал, усаживал на свою шею и выращивал еще большего деспота, чем тот, который был ранее.
Правильный порядок в мире: процесс эволюции должен идти к своей вершине и окончанию естественным путем, по установленному природой, то есть, Богом порядку. Бог не любит революций. Революция – это катастрофа, огонь, уничтожение всего, что было сделано раньше другими поколениями до нас. Полная потеря корней рода и всей цивилизации.
Руководитель на государственной должности на данном месте должен служить, как говорил Петр І,  всего три года. Весна (ростки) - Лето (огонь) – щедрая продуктивная Осень, а дальше он должен  уходить или на повышение или на другую работу. Власть, она портит людей. Через четыре года власти руководитель обростает своими подхалимами и друзьями, как стоячий корабль ракушками. Какой уж тут спрос?
Война и  революции – это просто абсурд. Должна быть программа борьбы не с соперником, а программа борьбы с  такими асоциальными явлениями, как бедность, преступность, коррупция и так далее, то есть концепция развития государства эволюционным путем.


Тетрадь Ларионова
 
(отрывки)

 Погода  определяется по семи параметрам, все это складывается, анализируется и находится результат.
 Например,  по первому параметру - сезонным температурам. С апреля по  ноябрь температура плюсовая, а с ноября по апрель – минусовая.
По второму –  нагреву земной суши прямыми лучами Солнца. Двадцатого марта – в день весеннего равноденствия, земная ось  вращения так устанавливается по отношению к солнцу, что его лучи перпендикулярно начинают падать на область экватора. Тогда астрономы говорят, что Солнце пересекло земной экватор и  эта часть Земли, то есть материковой суши начинает нагреваться.  Но так как Земля вращается, то под лучи Солнца попадают и вода, и суша. Суша нагревает воздух, а испарения  воды – охлаждают. Но как определить в месяце марте с двадцатого числа, сколько дней будет теплых и когда, и сколько холодных?
  Для определения  третьего  параметра, то есть фаз Луны, можно пользоваться календарем, но лучше  его заучить наизусть на все сто  лет своей жизни. Ведь запомнить, в какие дни происходит новолуние совсем не трудно.  Нужно только  знать, что если сейчас новолуние,  то Луна находится перед Землей напротив Солнца, значит, в том же градусе и созвездии.  Солнце каждый месяц находится в разных созвездиях, например, в марте до двадцатого числа  в созвездии Рыб (вода), в апреле -  Овна (огонь), мае – Телец (земля), июне – Близнецы (воздух), июле -  Рак (вода), августе – Лев (огонь), сентябре – Дева (земля),  октябре – Весы (воздух), ноябре – Скорпион (вода), декабре – Стрелец (огонь), январе – Козерог (земля), феврале – Водолей (воздух). А в огненные знаки приходит потепление, в воздушные – светло, солнечно, в земные знаки -  влажно, пасмурно, а водяные знаки – холодно.
Луна проходит последовательно три знака по схеме 2-2-3 дня и так далее еще 7 дней три с половиной знака.
А теперь, как  определять, когда наступает новолуние и полнолуние.
В 1920 году новолуние в январе было 20 января, то есть, цифры года с цифрой дня  новолуния в январе одинаковы. В 1925 году новолуние произошло 25 января, в 1930 – 30 января, а в 1935 году -  5 января, то есть пятого, но без тридцати, через каждые 20 лет минус 1 год эти числа будут повторяться.
И теперь, чтобы определить, когда будет новолуние 20, 25, 30 и 5 января в сороковых, шестидесятых, восьмидесятых годах и в двухтысячном,  нужно к  20, 25, 30 и 35 годам прибавлять числа (20-1) год, если это сороковые годы,  20+(20-1), если это шестидесятые, 20+(20+20-2), если это восьмидесятые и так далее.
Например, новолуние в январе 20 числа  после 20 года  будет через 19 лет,  в 1939 году, то есть  (1920+20-1=1939), а следующее новолуние 20 января будет уже через 38 лет, то есть в 1958 году (1920+20+20-2=1958) и так далее в пределах каждого года, по месяцам, расклад новолуний таков: в январе и марте в одни и те же числа (1 и 3 месяц), в феврале, апреле и мае (2, 4 и 5) на два дня раньше чем в январе, в июне и июле (6 и 7) еще на два дня раньше, чем в мае, то есть на 4 дня раньше чем в январе, а в августе на два дня раньше чем в июле, или на 6 дней  раньше  чем в январе, ну а в сентябре, октябре, ноябре и декабре – каждый месяц еще на 1 день раньше чем в предыдущем месяце. Например, если в 1939 году в январе новолуние было 20 января и 20 марта, то  в феврале, апреле и мае оно было уже на 2 дня раньше, то есть 20-2=18 – 18 февраля, 18 апреля и 18 мая, а в июне и июле было еще на 2 дня раньше, то есть 18-2=16 июня и 16 июля, а в августе еще на два, то есть 16-2=14 августа, а в сентябре и последующих месяцах  года 14-1=13 сентября, 13-1=12 октября, 12-1=11 ноября и 11-1=10 декабря. И так по всем годам через каждые 19 лет. а если нужно узнать, когда будет новолуние в январе следующего года, то можно сразу вычесть из числа январского новолуния этого года число 11, то есть 20-11=9. Значит, в 1940 году новолуние в январе наступит 9 января. Так же можно узнать и новолуние в январе  предыдущего года. Но тогда уже нужно к числу в январе этого года прибавлять число 11, то есть в 1938 году оно в январе было: 20+11=31 января.
Пятый параметр погоды – это ветра проходящих циклонов. Название и направление  у них точно такое же как и у предыдущих, то есть 1  - северный – дует с севера, 2 – северо-восточный, 3 – восточный, 4 – юго-восточный, 5 – местный (0) антициклон без ветра,  6 – южный – дует  с юга, 7 – юго-западый, 8 – западный, 9 – северо-восточный. Знаки температур  у них такие же как и у предыдущих  ветров, то есть западные, северо-западные, северные и северо-восточные, и частично восточные ветра несут (-), а юго-восточные, южные и юго-западные ветры несут (+) температуру. Кроме того западные и северо-западные  ветра несут  усиленные  осадки в виде дождя, а северные и северо-восточные – зимой морозы и снег. Юго-восточные ветра обычно несут пасмурную, с редкими дождями, погоду. В числе этих параметров, если встречаются плюсовые и минусовые факторы, погода бывает пасмурная и влажная, или стоит туман.
Шестой параметр – это: высокая и низкая луна, то есть, если серп луны  наклонен вниз – это высокая луна – признак периода дождей, а если серп луны повернут рожками вверх – это низкая луна – признак сезона сухой погоды. Это и правильно. Когда луна низкая, она не над нашим, а над Южным полушарием и, следовательно, она за собой уводит и всю влагу, все дожди в Южное полушарие. А когда она высокая, то висит над нашим северным полушарием, и все массы циклонов бушуют у нас, так как Луна, проходя, тянет их тучи за собой.
Седьмой параметр – это то, что надо вспомнить, какая погода была 142-144 дня тому назад, то есть пять месяцев без семи-девяти дней. Это ее частичное повторении, а в этом цикле  существует еще и 9-ти дневные, 18-ти дневные и 36-дневные,  и с минусом 72-х дневные  периоды.
И, кроме того, если  на чистом небе утром появились высокие перистые облака и дует западный или юго-западный ветер, значит через 6-8 часов жди появления туч и дождей, так как перистые облака – это перья от крыльев, кружащих над землей циклонов.
Если низко опускается паук на паутинке – это к теплу. А если рано опадают листья на деревьях, и большинство из них лежит лицевой частью вверх, а  луковица лука одевается в 3 толстые шубы,  то жди быстрой и холодной зимы.


Солнце и наша жизнь. Гибель цивилизации Майя

Особенно нам нужно обратить внимание на Солнце. Ведь наше Солнце, как и Земля, тоже вращается с периодом в 28 дней. Но на поверхности экватора вращение его жидкой плазмы происходит на два дня быстрее, чем около полюсов, то есть за 26 дней из-за планеты Меркурий, которая шныряет вокруг Солнца, как маленький кролик и ускоряет движение его расплавленного вещества. Кроме того  Солнце имеет  полюса с минусовым и  плюсовым магнитным полем, а между полюсами расположены еще и сектора, тоже с минусовым и плюсовым магнитными полями, которые влияют на земную погоды и жизнь, когда оказываются напротив Земли и особенно  в тот момент, когда на солнце появляются пятна – солнечные бури, то есть выброс далеко в космос солнечного вещества. Земля тогда получает удар солнечного ветра и защищается облаками. Погода на земле портится. Порядок следования этих периодов таков:  три дня солнечная буря – восемь дней влияет плюсовой сектор Солнца  - погода хорошая, потом восемь дней минусовый сектор Солнца и погода ухудшается, затем опять семь дней плюсовой сектор улучшает погоду, и так, пока пятно с Солнца не исчезнет, то есть  через  каждые  26 дней погода будет повторяться.
Существуют четыре знака, когда радиации, излучаемые Солнцем  каждые четыре месяца, влияют во время зачатия на типы характера рожденного человека. По астрологическим знакам, начиная с 21 марта – это плюсовой  знак Овен – огонь, квадрат воли, самый большой экстраверт. Затем  с 21 мая следуют Близнецы – плюсовой  знак воздуха – квадрат интеллекта, уже несколько холодней чем Овен, а за ним с 21 июня идет Рак – вода, квадрат воли, интроверт, приближающийся к среднему, нулевому  типу и затем с 22 июля квадрат эстетов Лев – огонь, экстраверт,  почти  около нулевой линии, с 23 августа Дева – земля, квадрат интеллекта, чуть больший интроверт чем Рак, с 23 сентября Весы – воздух, квадрат воли, экстраверт чуть больший чем Близнецы, следом с 23 октября  идет Скорпион – вода, квадрат эстетов, интроверт, приближающийся к нулевой линии, за нами с 24 ноября следует Стрелец – огонь,  квадрат интеллекта, экстраверт с потенциалом  даже большим чем Овен, а после Стрельца с 22 декабря уже идет Козерог – квадрат воли, земля, интроверт чуть больший чем Дева, за ним с 21 января  идет Водолей – воздух, квадрат эстетов, экстраверт еще меньший, чем лев, почти на самой нулевой линии и последний знак – это Рыбы, квадрат интеллекта, которые рождаются с 19 февраля, такие же  интроверты, как и Козероги. И каждый месяц через два с половиной дня идет смена излучений солнечной радиации, точно такие же пики и падения как и в течение года, и точно 12 раз, как и количество месяцев в году, то есть код солнечной радиации тот же и, следовательно, что после начала каждого  знака с 21 числа каждого месяца через два с половиной дня будут рождаться типы с  характерами  разного типа, допустим, Овна, но чуть похожего на Тельцов, Близнецов, Раков и   других знаков. Солнечная активность равна  периоду   в 11, 5 лет. Наиболее  высокой она была в 1916 году, а в 1923 году был минимум, в 1927 году с минимумом в 33, а 1937-1928 годах  с минимумом  в 1944 году, в 1948 – 1950 с минимумом  через пять  лет. А во время  максимумов увеличивается рождаемость населения и появляется много одаренных  и энергичных людей. На минимуме же все наоборот.
Итак, человеческий организм  регулируется солнечными частицами после зачатия. Изменения в производстве мелатонина влияет на биоритмы. Изменения в производстве эстрогена и прогестерона влияет на плодовитость. Шишковидная железа преобразует магнитные поля в гормон биоритма мелатонин, а гипоталамус и шишковидная железа воздействует на производство  и выброс половых гормонов эстрогена и прогестерона. И месячный цикл у женщин происходит тоже согласно периоду обращения солнца в среднем  через 28 дней. И эпидемии гриппа тоже происходят   периодом в 11 лет в годы наибольшей солнечной активности, то есть в 1916 – 1927-1938- 1949 годы и так далее.  И шизофрению вызывает тоже высокая солнечная активность, а рак – сбой биоритмов. Например, если человек живет рядом с высоковольтной линией или много курит, пьет много кофе, то у него сбивается нормальный здоровый ритм получения кода излучений Солнца и начинает развиваться рак.
Но существует такая гипотеза, что солнечное магнитное поле меняет свою полярность на полюсах пять раз за каждые 18 139 лет, то есть через  3 740 лет. когда поле меняет свое направление с одного на другое, это заставляет земной магнитный полюс перемещаться относительно оси. И земля испытывает деструктивное влияние пять раз каждые 18 139 лет. В худшем случае это может заставить сместиться всю планету, что приведет к глобальным  катаклизмам, а может просто переместиться  тонкий поверхности земли - земная кора, которая как бы плавает на жидкой магме.
1 366 560 дней – дневной цикл катастроф был известен народности майя и назывался «рождение Венеры». Венера использовалась ими для того, чтобы следить за ходом дней и датировать события. Венера так же является единственной планетой, которая перевернута «вверх тормашками», - она вращается в обратную сторону и это позволяет предположить, что она перевернулась на своей оси 1 366 560 дней тому назад в результате инверсии (смены) магнитного поля.
Народность майя исчезла через  1 366 560 дней после того, как начался их календарь.  Солнечное магнитное поле совершило инверсию в 3 113 году до Новой эры и это случилось снова  в 627 году Новой эры, в результате чего уровень солнечной радиации, проникающей в земную атмосферу, резко возрос.  Это привело к мутации зародышей и увеличению детской смертности.  Последовавшие за этим ледниковые мини-эпохи стали причиной  засухи и падения урожайности на землях майя. И к 720 году Новой эры народность майя просто исчезла после того, как умер их Властелин Пакаль. Он считался у них сверхбогом, наделенным сверхчеловеческими способностями. Он научил их  майя мифологии и создал пантеон богов.
Для измерения временных периодов они использовали следующие циклы  истекшего времени 144 000, 7 200, 360, 20 и 1 день.
Как только система числового кодирования была раскрыта, эти циклы указали на период катастроф 1 366 560 дней.
Дальнейшее изучение чисел показывает, что система счисления прерывается после 1 366 560 дней и что для продолжения счета систему необходимо адаптировать. Как предсказывают пророчества майя конец света или большие изменения на земле наступят в 2 012 году. согласно их расчетам мы живем в последнюю пятую солнечную эпоху – Ягуара. А за ней кончается календарь майя. Но будет ли в 2 012 году  инверсия магнитного поля на солнце, известно лишь одному Богу… И скорее всего он этого не допустит.


Земля испытаний. Легенда о человеческой жизни
 

Это было давным-давно, так давно, что и не верится, и с годами не мерится.
Господь  готовил душу к поселению на Землю и говорил ей:
- Блюди чистоту свою, трудись, люби других и помни о Создателе своем…
- Господь, зачем ты меня туда посылаешь? - взмолилась душа. – Я не хочу там вечно рождаться, расти и умирать, страдая. Мне здесь так хорошо жить: порхать, любить, внимать тебе…
- Потому и посылаю тебя туда, милая душа, - говорит Господь, - чтобы ты все испытала, и все прочувствовала на себе. Все хорошее и плохое… Ведь  чтобы жить  долго, нужно жить интересно. Вечная жизнь без стремлений, стараний и любви – это так скучно.
Совершенство – это как застойный омут. Оно не дает расти. Все в мире должно рождаться в несовершенстве, любить, жить, делать ошибки в жизни и на этих ошибках учиться, совершенствуя свою душу, и умирать, когда кончается время и пропадает желание любить, и творить… Но умирать будешь не ты, а твое тело, в которое ты скоро облачишься.  Наделяю тебя полною мерою и на всю твою жизнь чистою любовью и посылаю с тобой ангела хранителя, а подсказкой и вечным твоим учителем будет голос твоей совести. Они будут твоими советчиками и судьями. Если пройдешь на Земле все соблазны и испытания, будешь иметь возможность каждый раз получать поддержку в любви и счастье. Но на Земле нужно соблюдать такие главные правила: делать добрые дела, любить своего  Создателя и заботиться о родителях. Не прикипать страстью к чему-нибудь земному, не сидеть, сложа руки, в праздности, знать меру и никому никогда не завидовать. Не подменять получение знаний ума разгулом,  звоном монет и накоплением богатства – все это чужое, все это от дьявола, так же как и отрицательные эмоции, злые слова и мысли. Каждый раз, когда ты будешь поддаваться этим соблазнам, дьявол как удав будет сжимать и отнимать у тебя несколько миллиграммов данной тебе мною энергии любви, и восполнить ее для себя ты уже не сможешь, если не покаешься и не перестанешь грешить. Потому что канал моей любви ко всем отрекшимся от меня перекрывается греховной грязью…  Любовь, а с нею и жизнь твоя будет все убывать, и убывать, не пополняясь. Ведь дьявол живет страстью человеческой, злостью и развратом, он выманивает любовь у грешников по крупицам и питается ею, ничего полезного не давая взамен, обманывая душу силой, властью и блеском земных богатств. Ничто из них на небеса ты не возьмешь… Возьмешь только знания, опыт и свою любовь. И сколько той любви останется с тобой при жизни, на столько ты потом ко мне и станешь ближе. А если ее у тебя останется меньше половины, то родишься ты в следующий раз в теле животного. Тот кто на Земле остается без любви,  без друзей и в одиночестве – дичает и начинает уже при жизни превращаться в зверя. Помни же всегда об этом!
…Получив наставления от Бога, душа, полная любви и надежд полетела воплощаться в предназначенное ей тело… но не в сторону Солнца и не на Землю. Сначала она долго жила в другой звездной системе. То ли  в созвездии Лебедя, то ли на планете возле звезды Дессы. Жила хорошо и счастливо, не страдая и почти не старея. Вероятно, и осталось  потом на Земле это великолепное восклицание, превратившееся вскоре в название города у моря – Одесса! - присвоенное «городу у моря» во времена Екатерины ІІ от тех  душ, которые посылались по световому лучу на Землю, как на ссылку. О, Десса! Как хорошо там было жить…
Но душа хоть и жила хорошо на тех землях-планетах, но, как и предупреждал Господь-Бог, от безделья и праздности тела в ней начал накапливаться яд отрицательной психической энергии, который постепенно лишал ее движения, то есть бессмертия. В достатке и праздности она не получала дополнительной Божественной энергии любви для дальнейшего развития и своего творчества. И это было не только на Дессе, но и на других планетах в созвездиях Ориона, Альфа Центавра и Сириуса.
И вот, чтобы очистить душу от яда и вернуть ей бессмертие десситы, орионцы и сириусианцы прилетели и создали возле Солнца (Ра) планету Гею или Землю, и стали посылать ослабленные бездельем души на Землю, как в ссылку, чтобы на Земле  они могли родиться в теле человека, пожить, потрудиться, пострадать и отлюбить. И  испробовав все «прелести» земной жизни  избавиться от яда эгоизма. А затем вернуться назад чистыми и насыщенными новой любовью на Дессу, Орион или Сириус. А те души, которые не сумеют это сделать – останутся на Земле надолго как нерадивые ученики и повторно на другую, и на следующие за нею земные жизни…
Так и тянется на Земле эта вечная вереница рождений и учебы согрешивших душ. Но, воплощаясь и живя здесь, на Земле, эти создания забыли уже почти все наставления Бога, стали завидовать друг другу, стали ненавидеть друг друга и воевать, считая, что вся их жизнь длится на Земле только раз и в теле человека; и что все их предназначение состоит лишь в том, чтобы насытить свое тело за счет другого, обокрасть, ограбить, унизить, поработить, накопить побольше золота и ничего не делать.
Исчезла любовь к Богу и началось служение дьяволу, и он стал по-крупному забирать энергию любви у людей. Вот тут и начались болезни у людей, потому что Бог не подпитывает уже своей любовью души грешников. И сократился век человеческий с 900 лет до 100, а затем и до 70. Тело уменьшилось и уплотнилось, потому что Земля от вечно сбрасываемого на нее  отрицательной энергии, начала разбухать и увеличиваться, и ее масса стала сильнее притягивать к себе находящиеся на ней тела, и тела уже не могли выдержать такого веса. И уже рост великанов лемурийцев и атлантов, которые жили здесь на Земле 65 тысяч лет тому назад уменьшился с 30 метров до 5;  а затем они и совсем исчезли, уступив место более приспособленной к этим условиям жизни на  залитой водами планеты, двухметровым людям арийской расы воинов и техников, которые, теряя любовь к Богу, потеряли и свою божественную силу – силу биогенной психической энергии, с помощью которой раньше могли крушить даже целые горы. 
Взамен той, потерянной энергии, арийцы стали использовать энергию стихий и строить машины, и приспособления, которые делали их хоть короткоживущими, но технически оснащенными и довольно сильными, но выделяющими еще довольно большое количество яда отрицательной психической энергии.
Земля, как живое существо, чтобы окончательно не разрушиться, не стала вбирать в себя яд людской страсти,  ненависти  и эгоизма, начала охлаждать его водой в виде льда на своих полюсах (ведь известно, что вода смывает и вбирает в себя всю отрицательную энергию). И эти огромные шапки льда, достигнув определенного веса, могли сдвинуть земную кору и ее полюса (что уже было несколько раз в прошлом Земли и после чего  человечество постепенно обновлялось). Рождалась новая раса людей, и человечество начинало свою эволюцию сначала. Но те прежние богоподобные расы, прежде чем уйти, успели создать систему земных пирамид работающую  по принципу: катод-анод, которую они выстроили по схеме больших энергетических треугольников с условными  сторонами в 6 тысяч 666 км.  И теперь эта вся отрицательная психическая  энергия человечества улавливается вершинами пирамид и движется по сторонам этих условных треугольников, растапливая своим током льды на полюсах земли, вызывая потепление и предотвращая  всемирную катастрофу человечества на Земле – сдвиг ее полюсов. Ну, а человеческое сообщество по-прежнему живет, пьет и воюет, выделяя еще большие количества  отрицательной энергии, а это – большие количества энергии кратные цифрам 3, 6, 9, и в нашем трехмерном мире являются потенциально опасными! Энергия сгущается и превращается в империл – энергию, которая разрушающе действует на окружающий мир, природу и человека.
На уровне трех шестерок – это отрицательная энергия людских бед, а четырех шестерок – земных катастроф (полюса сдвигаются каждый раз на 6 666 км, когда отрицательная энергия человека  достигает определенного потенциала, эквивалентного уровню в 6 666 условных единиц. И было уже пять таких случаев, после которых Земля освобождалась от когда-то созданных и опасно разросшихся былых цивилизаций. Поэтому цифры 3,6,9 являются пограничными проводниками, пробивающими тонкие стенки в иные энергетические миры пространства и времени.
Ведь символ нашего мира – это число 3 (объем) – длина, ширина и высота, число 0 – символ всей нашей проявленной вселенной, то есть  этого мира, а число окружности  выражается числом  ; ~ 3,14… Если число 3 в длине окружности определяет наш мир, то 0,14… в числе ; является  энергетической стенкой, отделяющей нас от  других миров с измерением большим чем 3.
По форме наша Вселенная  - это пузырь, внутри которого находится наш мир со световыми скоростями. Снаружи энергетического пузыря (вселенной) – другой мир, мир Божественный со скоростями большими чем световые, или как его еще называют ученые, вакуум из которого можно создавать разные предметы и даже вселенные. Это аморфный мир психической энергии: положительной и отрицательной, управляемый Божественной мыслью, то есть положительной информацией – Творчеством. А творчество – это желание делать что-то новое, более совершенное, приближенное к Божественному.
В то же время желание – это и есть энергия Любви, которая устремляет и  соединяет все и вся, и которую получают от Бога, забывая что Любовь или  Желание отзывается и приходит только на Добро. То есть, на Созидание и Творчество. А в психически отрицательной энергии, то есть энергии дьявола,  нет ни Желания, ни Любви, ни Творчества. Там идет только разрушение после использования.  За счет разрушения и добычи у человека Божественной энергии Любви, дьявол и живет, и существует. Вот поэтому он такой безжалостный и жестокий  разрушитель жизни.  Без этого он жить не может. А почему он существует  и Бог его терпит? Да потому что мир должен двигаться – совершенствоваться, что-то преодолевать. И человек тоже  должен двигаться и стремиться к какой-то цели – к совершенству. А совершенство – это Бог.
И Богу нет равных, ему одному скучно. Он и  создал подобное себе, но не совершенное, а развивающееся существо – душу человека, в которой есть лишь частичка божественной искры с голосом совести, называемой Монадой.  Эта душа и развивается, и карабкается к своей вершине – Божественному Совершенству. Иначе мир бы не двигался: стоял бы, как вода в омуте, на месте. Все совершенны, у всех все есть и ничего не надо делать и добиваться. Это не интересно и скучно, жутко и разрушительно. Бог играет с нами, как с детьми, воспитывает и растит: ставит нам условия, разные задачи, которые мы решаем и познаем мир. Это и его  Творчество, и наше.
А дьявол нам вредит. Он, как злой игрок-шарлатан постоянно ставит нам палки в колеса прогресса и совершенствования, все время нас обманывает, надувает  и обыгрывает, применяя к нам различные психологические приемы. Он за нами следит. Знает все наши слабые стороны: что мы любим и на что можем легко попасться. То есть, он работает на повышенном интересе человека к чему-то – его страсти к делам, вещам или положению в обществе. Поэтому, сказано Богом: не прилипайте сильно к чему-либо, знайте меру, распределяйте свою энергию любви адекватно и равномерно на разные аспекты своей жизни. Чрезмерное  выделение любви чему-либо (обожествление) ложно! Это пристрастие! А пристрастие – есть грех, который является оружием дьявола. Он и соблазняет неопытную человеческую душу, вытягивая из нее Божественную энергию любви и оставляя тело, разваливающееся от болезней  как ненужную рухлядь.
Пристрастие или прилипание – это капкан дьявола. Гордыня и страх – это основы всех грехов – их пьедесталы.  Дьявол, возгордясь, взбунтовался и противопоставил себя Богу. Гордыня – это возвеличивание себя (я выше, способнее всех, мне все позволено, я все могу). Человек думает, что это сумел сделать только он один, забывая, что в своем творчестве он  творит вместе с Богом (приходят мысли, идеи) и Божественной Природой,  то есть, в мире созданном Богом для человеческого существования и совершенствования. Страх – это тоже порок, но противоположный гордыне. Человек всего боится, у него нет силы воли, нет Божественной энергии, то есть слабая сила духа. Ведь боясь и, казалось бы, спасая свою душу, человек сам как кролик лезет в пасть удава (дьявола). И в том, и в другом случае человек совершает грех, действуя против голоса совести – божественного предостережения, исходящего из сердца – места души. Бог есть то излучение энергии, которое пронизывает нас, Землю и все вещи в мире, из которого мы сотканы и которое мы излучаем, и которым мы являемся. Так что, Бог всегда присутствует во всем  мире, во всех формах, во всех нас и во всех вещах. А эго человека – это его страхи и иллюзии видимого (проявленного)  мира, то есть порождение его ума.
И мы заблуждаемся, думая, что мы живем сами по себе. Все мы и наше окружение – это единое целое. Мы все являемся клеточками Единого Бога, которыми он исследует, чувствует, радуется, любит и творит Мир из своих же энергий при помощи Желания,  Любви и своего Разума. И когда воюют, бьются друг с другом или злятся друг на друга – это значит, что  люди действуют по ошибочному восприятию Эго и отторгают себя от единого тела Бога.
Война, подозрение, страхи и хаос – это порождения дьявола. А Творчество, работа на Благо, Закон и порядок по которому устроен мир – это божественные проявления.  Доверие и прощение, а не осуждение являются правильными действиями (из Библии: не судите, да не судимы будете, возлюби ближнего, как самого себя – вторая заповедь). А Иисус в нагорной проповеди  сказал: «Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся… Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, и будете сынами Отца нашего Небесного». Потому что  все кто злится, проклинает, ненавидит, обижает и гонит – это те клеточки Единого Тела Бога, которые в данный момент заблуждаются, и в связи со своими заблуждениями действуют не по Закону Божественного Разума: живи и помогай жить другому. Ведь левая рука в работе должна помогать правой… А по наущению дьявола клетка бунтует и не подчиняется, и становится легкой добычей его, а значит злокачественной энергии. Все болезни и заразы идут от несоблюдения Божественного Закона и Порядка  в жизни.