За стеной на улице балагурили волчата. Я, наверное, так их теперь и буду воспринимать – как серые тени, наскакивающие на уже ничего не чувствующее тело мертвяка. Все равно это нельзя. Нельзя учить детей убивать. Нельзя иметь живые мишени, пусть они и фактически мертвые.
Кто-то что-то взахлеб рассказывал про собственные подвиги. А я лежал и думал, против кого пойдут эти дети. Зомби истреблять или живых людей. И зачем. Ну зомби-то более-менее понятно, они с ними территорию делят, опять-таки из города зомби волколаков вытеснили, и привилегий им больше. Конечно, несправедливо, зомби хотя и сохраняют человеческий вид постоянно, но ведь тупые. И вреда от них больше – людей только так потрошат. Им что до людей – они всякий стыд потеряли, им кровь нужна. Видимо, стыд у них в крови – как своя течь перестала, так они давай восполнять за чужой счет. А вообще, зомбятни волколаков не трогают. Потому что их в городе нет. Да и вообще они равнодушные. Тупо идут и выгрызают. Их и не отстреляешь – что им, они и так мертвые. А жечь их – себе хуже, запах неделями не выветривается. Да и не поймешь иной раз, кто мертвяк, а кто нормальный, живой пока. Ходит, что-то делает, работает даже. Тормозит, правда, но мало ли среди людей тормозов? Пока не умрет и не поймешь, мертвый был или живой стал. Похоронят, а он встань из гроба на поминках или на самих похоронах. И давай невнятным голосом орать – язык не слушается, в голове – черви весь мозг выели, но свои как-то понимают. И пошел куролесить по городу, пока к своим не прибьется. Между прочим, у них даже президент свой, что-то каждый месяц у местных властей выторговывает. И люди мирятся, потому что ничего сделать с ними нельзя. Они сами по себе появляются, как эпидемия чумы. Только лекарства еще никто не придумал пока.
Вот еще вампиры. Тоже тема. Может, волколаки против них собрались? Они вроде прямые конкуренты зомби, им самим у кормушки удобно.
У вампиров своя коалиция – высший свет, аристократия! Они и знать никого не хотят – носы воротят. Да им-то что! Они вон перекинутся и махнут куда хочешь. У них и замки свои, и города целые. Вполне официально. Два года не прошло, как приняли закон о легализации вампиров как нации со своей исторической территорией. Теперь им сам черт не брат – зарегистрировались, как мигранты по историческим местам или делегация какая и им везде свободный проход и даже пролет. А на то, что чью-то кровь пьют, что люди по улицам в темное время суток ходить боятся – глаза закрывают. Еще бы, у них все места прикормленные. Точнее, напитые. Кто сам сидит, у кого – родня. Рука руку моет, власти вампирам, естественно, родовитым или, хотя бы принадлежащим к известным фамилиям. Конечно, шушеры мелкой везде хватает, своя шпана на каждой улице, только это все равно – вампиры за своего порвут и высосут до седьмого колена. Вот интересно, как верволки с вампирами уживаются?
Мои размышления ненавязчиво прервал вошедший Матерый.
-- Ну и где ты заблудился? – с хода спросил он.
Я, конечно, помялся, и ответил:
-- Да я за вами пошел, пошел и потом там все такое одинаковое…
-- Ты мне здесь не лепи. Я тебя спрашиваю, ГДЕ ты был. – у Матерого нервно подергивалась губа, как у меня тогда у костра.
-- Я был в лесу, но не встретил никого, кто бы смог мне внятно объяснить, где именно вы охотитесь, на кого, и как мне вернуться обратно.
-- Ты же врешь. Я же знаю, что ты врешь. – Матерый прислонился к стене, сложил руки на груди, «закрываясь» от меня.
Я молчал. Я не был готов к этому разговору. В плане, что я никогда не мог быть готов к подобным разговорам. И мог бы избежать многих неприятностей, если бы находил в себе силы мысленно развить ситуацию и суметь примерно из нее выкрутиться. И я молчал. Матерый постоял, посмотрел на меня из-под бровей, потом развернулся и, выходя, бросил из-за плеча:
-- Все же узнают, хуже будет.
Я только усмехнулся. Хуже чего? По-моему, хуже меня здесь только безымянному мальчишке, наверняка уже похороненному. Узнают что? Что я бежал? Посмеются, что не смог. А вот что мальчик меня повел – это уже наверняка нехорошо. Всегда есть вероятность, что засудят за доведение до смерти по неосторожности, если здесь применимы человеческие термины.
Ночь была для меня беспокойной. Все снилось, что бегут за мной пятнадцать волков, причем я точно знаю, что именно пятнадцать, хотя и не вижу их. И еще я не знаю, свои это или «натуралы». И непроизвольно перебирал руками по продранному одеялу в тщетной попытке удрать из сна.
А все-таки, чем же они здесь занимаются? Старшая пропадает – я лично ее сутками не вижу, Матерый маячит постоянно, но он видимости работы не создает – только следит за порядком. Вот Меченый все время занят, но опять-таки не поймешь, чем именно он занимается. Вокруг него вечно хоровод волчат.
Мне регулярно привозят продукты. Мясо, молоко, макароны, хлеб, всякие огурцы-помидоры, мыло и прочую бытовую химию. Откуда-то же привозят. Скорее всего переправляют через того же катерщика, на большом корабле. Но на какие средства все это закупается мне не понятно. На острове… тьфу ты, ну, будем условно называть это место Лагерь, хотя больше ему подходит Гетто, ничего не производится. На охоту верволки ходят хоть и регулярно, но приносят крайне мало. А мясо я рублю постоянно, без мяса ни волкам ни волколакам никак нельзя, озвереют, это в крови. Значит, есть некий источник либо дохода, либо меценатства. Но что могут делать для большого мира верволки, имеющие резко отрицательную ценность? Непонятно… Остается только думать, что это государство все же занимается своими непутевыми детьми. Существуют же на государственные деньги всякие дома престарелых и умалишенных, клиники и больницы для инвалидов, детские дома, зоопарки и прочая? Школы, например.
А был ли у нас в городе хоть один детский дом? И инвалиды предпочитали отсиживаться за закрытыми окнами, но у себя в квартирках, попробуй их оттуда выковыряй. А сумасшедших у нас вовеки веков не было. Может, просто я никогда их не замечал? Ведь не знал я о существовании собачатника?
Значит, государство содержит такое бесполезное во всех отношениях сообщество, как стаю волколаков. Хорошо, допустим, за отсутствием конкурирующих детских и сумасшедших домов. Должно же государство хоть о ком-то безвозмездно заботиться. А настолько ли безвозмездно?