История эта началась в один из дней февральской оттепели, много лет назад и уже успела порядочно стереться из памяти. Сейчас сложно восстановить все подробности прошедших событий, но иногда образы былого вспыхивают пред мысленным взором как сухая трава брошенная на угли, заставляя сжиматься сердце в беспредельной тоске.
…луч дневного света из окна медленно проплыл по подоконнику, скользнул на пол и упершись в стену и начал гаснуть… Я несколько часов сижу неподвижно, на краю кровати, уставившись на привезенные вещи, пока сгустившийся вечерний сумрак не выводит меня из дремотного оцепенения…
В решении все бросить и переехать жить в дачный дом я укрепился тем памятным днем февральской оттепели, когда очередная ссора с женой сделала наши дальнейшие отношения невозможными. Мы были слишком разными, чтобы жить вместе, но поняли это не сразу. А может быть, понял это только я. Скорее всего, если бы не яркое солнце и бодрая капель по подоконнику в тот день, эти строки не были бы написаны. Но погода в тот день была явно за меня.
Мой дядя очень обрадовался, когда я позвонил ему и быстро приехал в город помочь перевезти вещи на дачу. В дядину старенькую «Хонду» погрузили компьютер, сумку с одеждой и пакет с продуктами на первое время. Я поцеловал заплаканную маму и мы тронулись в путь.
Всю дорогу до пункта назначения я не проронил ни звука, только слушал дядины рассказы о его собственной жизни, видимо предназначенные развеять мою тревогу.
Наконец мы приехали.
Дом в котором мне предстояло жить еще хранил дух своих прежних хозяев: немного запущенный, со старыми рассохшимися оконными рамами, кое-где треснутым стеклом и облупившейся краской. Внутри пахло многолетней сыростью редко протапливаемого помещения, а по углам в комнатах висели клочья паутины, с высохшими останками насекомых – трапезой пауков, хозяев этого «заброшенного мира». Планировка дома была классической для деревни - прихожая и две небольшие комнаты, разделенные печью, устроенной аккурат посередине строения, чтобы топить «по кругу», равномерно. В одной комнате печь имела выступ с двумя чугунными конфорками, обгоревшими и лопнувшими от большой температуры открытого огня снизу. Как оказалось, на них было удобно готовить, если не пугал запах гари и возможность выпачкать одежду золой.
До заката солнца оставалось не более часа и я поторопился перенести из машины оставшиеся вещи. Дядя проверил замки на двери и заклеил скотчем большую трещину на оконном стекле. Потом мы выпили чаю и он уехал, пообещав заглянуть завтра…
Вильнув синим дымком из выхлопной трубы «Хонда» скрылась за поворотом улицы, а я остался стоять на дороге, почти физически ощутив дыхание незнакомого мира обитателем которого стал в эту минуту… Потом вернулся в дом и безучастно просидел на кровати, пока заметно не похолодало – с наступлением вечера закончилась короткая февральская оттепель. Нужно было топить печку и готовиться к ночи. В платяном шкафу я нашел кое-какую подходящую одежду: камуфляжные штаны, куртку и заляпанные масляной краской старые кроссовки. Взял топор и вышел на улицу. За домом у меня был пристроен дровяной склад, куда еще по свету я накидал чурбаков, позаимствованных у соседа. Оставалось наколоть из них дров, которые пролазили бы в топку печи. В кромешной тьме, наощупь, я доставал поленья и выкидывал их из дровянника наружу, потом колол топором, слетающим с топорища, рискуя собственными руками, а когда начал топить печь обнаружил, что забит дымоход – дом быстро заполнился дымом и мне пришлось мерзнуть во дворе, ожидая когда дым пойдет трубою. Примерно через час вытяжка в печи сделала свое дело, огонь разгорелся и я смог войти в дом и наконец согреться.
В жерле печи мерцают рубиновым угольки – я ворошу их кочергой, сижу в кресле на котором раньше спала хозяйская собака – так много в его обивке шерсти и думаю, что же я наделал со своей жизнью. Подкидываю еще дров, завариваю чай и выхожу на улицу, держа горячую чашку обеими руками. Порывы ледяного ветра раскачивают черные от сырости ветки кустарника, по ночному небу летят облака, а на дороге в зловещем свете голубой луны стынут лужи.
Огарок свечи на столе моргает последний раз и гаснет. Я лежу на спине, укрывшись тремя пледами, глядя в темноту перед собой. Вдруг она расчерчивается полосами, спиралями, точками, и словно кружится вокруг центра – исполинской конструкции вроде волчка, описать который словами невозможно... потом наступает Темнота.
(Продолжение следует)