Настанет ночь
Задёрнет шторы и к твоей постели
Прошлёпает босой и нежно
Тебя обнимет твой
Неоглянувшийся Орфей,
И поцелует в шею,
Затем потянется к торшеру
И опрокинет царствие теней.
И ты,
Закрыв глаза, увидишь
Всё то же наваждение, с которым
Ты, впрочем, свыклась –
Благо, было время –
Вот он идёт
Спокойным твёрдым шагом
По тусклому и гулкому тоннелю.
Ты задыхаешься в предчувствии развязки –
Теряй меня, храбрец!
Ну что ж ты медлишь?!
И горизонт, перечеркнувший вечность
Тебе ответ.
В его глазах сверкнуло
Огромнейшее Солнце.
Белозубый,
Он улыбался,
Шевелил губами.
А за спиною
Зыбким полукругом,
Не смея даже зашептать, слабели
Его неграмотные боги.
По дороге
К его родному дому
Скованную светом влачила тень –
Своё кривое
Отраженье на земле,
Влачила тень, которая мешала,
Как птице раненой подбитое крыло
Мешает улететь.
А он не знал усталости, атлет,
Что вырвался из центробежности своей
Античной вазы,
Понявший вдруг,
Что путь назад заказан.
Сбегающий с холма
К застывшему в тревоге,
Пустующему морю,
Он был похож на ветер,
Что уже пронёсся,
Но всё ещё влекущий за собой.
И если б в этот миг
Он оглянулся,
Уже свободный от аидова обета,
То ты бы показалась незнакомым,
Далёким силуэтом,
Потерянным на пройденной тропе.
Потом он торопил тебя взойти
К себе, на свой корабль,
И громко говорил с друзьями,
Не замечая твоих слёз,
Что заструились сами
Не оттого, что было больно,
А скорее,
Ты не хотела видеть это море,
Где даже буря, не в упрёк Борею,
Преодолима…
И твоя слеза
Явилась некой лептой за
Такой нелепый Стикс, где за Харона
Разгорячённые мужчины, чьи слова
И песни зазвучали б похоронно,
Когда бы не насмешница-судьба.
Его триера
Тем временем летела на восток.
Гребцы хрипели,
Сирены замолкали за три мили;
И он стоял на палубе, как будто
На чаше покачнувшихся весов –
Один из тех,
Что не берут с собою,
Отправясь в море,
Чёрных парусов.
И будто бы с ладони
Поверженного бога, ступив на сушу,
Продирался сквозь
Орущую толпу, спеша принять дары.
И торопил жрецов,
Чей жертвенный костёр
В отместку медлил,
Словно где-то там,
На этом солнечном Олимпе все поумирали,
Ругался и шутил…
…и в том же самом храме
Стояла ты, и взгляды пожилых жрецов
Царапали лицо, костёр не разгорался –
Они вставали на колени, раздували,
На время забывая о тебе,
Хотя, едва ли, - ибо чудеса
Не каждый день.
Сквозь белые колонны
Ты видела, как резали овец –
Да будет пир,
Да будет всем услада,
Мы будем отмечать побег из ада!
Люби его, красавица, люби! Но где же раньше
Была твоя отчаянная боль?! –
Твоё забившееся снова сердце, словно колыбель
Баюкало её в неблизком,
Немыслимом пути…
…теперь же,
Когда неумолимо торжество
Приобретает очертанья свадьбы, о которой
Никто не смеет вслух (и он к тебе
За эти несколько недель не прикоснулся) –
Она рождалась, будто звук свирели
В привычном буколическом декоре,
И потаённою тропою уводила –
Как всякая другая боль
От боли
Иной – уводит
За собой в иные,
Спасительные мифы…
Но костёр
Уже пылал
Настойчивая жертва, как считали,
Всецело увенчалась превосходством
Его Превосходительства Орфея –
И узы гименеевы отныне
Воссозданными были в полной мере.
Эвридика!
К тебе все взоры! Всё соблюдено! Теперь
Твой выход, Эвридика!
Сколько пота
Пролито было ради сей минуты!
И все смотрели на тебя, как будто
Могло ещё произойти
Хоть что-то.