IV
ОТКРЫТИЕ НА ПОЛЬ-СТРИТ
Через несколько месяцев после описанной встречи Вилльерса с Гербертом, мистер Кларк сидел, как обычно после ужина возле камина, решительно оберегая свои фантазии от блужданий в направлении бюро. В течении более, чем недели ему удавалось не прикасаться к своим «Мемуарам», и это приближало его к заветной мечте о полном само преобразовании, но, не смотря на его усилия, он никак не мог выбросить из головы тот удивительный и странный курьез, который он записал последним в свою книгу, и который взыграл в нем с новой силой, возбудив его разум. Мысленно он уже предлагал как-то к рассмотрению, или, скорее, изложил этот случай воображаемому ученому другу, но тот лишь покачал головой, подумав, что Кларк впал в чудачество. В этот конкретный вечер в своем воображении Кларк предпринял новое усилие как-то рационально объяснить ему эту историю, но неожиданный стук в дверь вывел его из состояния медитации.
– Мистер Вилльерс желает видеть вас сэр. – послышалось из-за двери.
– Дорогой Вилльерс, очень мило было с вашей стороны навестить меня. Я не видел вас уже много месяцев, полагаю, даже, около года. Входите же, входите. Как ваши дела, Вилльерс? Вы, должно быть, желаете получить консультацию по поводу инвестиций?
– Нет, спасибо, все мои фантазии, коими я располагаю в этом направлении, обеспечили моему капиталу довольно надежную сохранность. И тем не менее, Кларк, я действительно пришел за консультацией относительно довольно курьезного случая, который не дает мне покоя последнее время. Я боюсь, что когда я расскажу мою историю, вы подумаете, что это полный абсурд. Я и сам так иногда думаю, поэтому я принял решение придти к вам, зная вас, как человека практичного.
Мистер Вилльерс не подозревал о существовании книги «Воспоминания, доказывающие существование дьявола».
– Хорошо, Вилльерс, я буду счастлив дать вам свой совет, приложив к этому максимум усилий. В чем суть дела?
– Этот случай необычаен во всем. Вы ведь знакомы с моим увлечением, я всегда наблюдаю за жизнью на улицах, и в эти минуты я имею возможность наблюдать некоторых чудаков, а также различные интересные случаи жизни, но этот, я думаю, превосходит всех их. Как-то я вышел из ресторана в один из противных, зимних вечеров около трех месяцев тому назад. Я хорошо поужинал под бутылочку доброго Кьянти и стоял в тот момент на улице, размышляя о том, какая тайна скрывается в улицах Лондона и в тех людях, что ходят по ним. Бутылка красного вина возбуждала эти фантазии, Кларк, и я, осмелюсь сказать, должно быть даже мыслил написать небольшую новеллку об этом, как вдруг мои размышления резко оборвал нищий, который возник передо мной, прося милостыню. Естественно, я разглядел его, и узнал в этом нищем то, что осталось от моего старого друга, человека по имени Герберт. Я спросил его, как он пришел к такому жалкому состоянию, и он мне стал рассказывать. Мы прогуливались туда и обратно по долгим и мрачным улицам Сохо, и я слушал его историю. Он сказал, что женился на прекрасной девушке, которая была на несколько лет моложе его самого, и, как он выразился, она развратила его тело и душу. Он не вдавался в подробности, лишь сказал, что не осмеливается их мне рассказать, потому что то, что он видел и слышал преследует его день и ночь, и когда я взглянул в его лицо, то понял, что он говорит правду. Передо мной было какое-то подобие человека, взглянув на которое меня бросило в дрожь. Я не знаю, как это объяснить, но этот страх присутствовал там. Я дал ему немного денег и отпустил его, и, уверяю, когда он ушел я вздохнул свободнее. От одного его присутствия, казалось, кровь стынет в жилах.
– Все это больше похоже на лукавую интрижку, не так ли, Вилльерс? Я полагаю, что вашего друга довел до столь бедственного положения неосторожный брак. Ну, а плакаться в жилетку всегда было в привычке англичан, попавших в беду.
– Хорошо, тогда послушайте вот это. И Вилльерс рассказал Кларку историю, которую он слышал от Остина. – Вы видите, заключил он – не может быть никаких сомнений, что этот мистер Бланк, кем бы он ни был, умер от жуткого страха. Он увидел нечто такое ужасное, такое страшное, что это тут же оборвало его жизнь. И то, что он видел, он, наверняка, видел в том доме, о котором, так или иначе, соседи были плохого мнения. Я из любопытства пошел и посмотрел на то место своими глазами. Это печального вида улица, дома довольно старые, чтобы быть респектабельными и вдобавок мрачные, но не настолько старые, чтобы не быть причудливыми. Насколько я могу судить большинство из них квартирного типа и сдаются в наем с мебелью или без – почти у каждой двери висело по три колокольчика. И здесь, и там первые этажи были оборудованы под магазины товаров повседневной необходимости, одним словом, это была мрачная улица во всех отношениях. Дом под номером 20 я обнаружил покинутым, тогда я пошел к агенту и получил у него ключ. Конечно, мне никто и ничего не мог рассказать о семье Гербертов в этом квартале, но один честный малый, которого я спросил, как давно они покинули дом, и имеют ли место находиться в данный момент в нем другие съемщики, мне все-таки дал ответ. Он с минуту смотрел на меня как на чудака и потом сказал, что Герберты покинули свой дом сразу после случившейся неприятности, как он называл это, и с тех пор дом был пуст.
Мистер Вилльерс сделал небольшую паузу, после чего продолжил.
– Я всегда любил обследовать пустые жилища. В заброшенных пустых комнатах есть своя прелесть, в гвоздях, торчащих из стен, толстом слое пыли на подоконниках. Но я не решался войти в дом под номером 20 на Поль-стрит. Мне стало трудно переступить через порог, когда я почувствовал странный, тяжелый воздух, витавший в этом доме. Конечно, во всех пустых домах присутствует духота, спертость воздуха и прочее, но это было нечто совершенно иное, я не могу описать его вам, но это, казалось, способно остановить дыхание. Я обследовал переднюю и заднюю комнаты, и кухонную лестницу, и всюду было достаточно грязи и пыли, что и следовало ожидать, но в них во всех было что-то странное. Я не могу определенно сказать вам, что это такое, но я это знаю, я сам ощутил это странное чувство. Там была одна из комнат на первом этаже, и она оказалась еще хуже остальных. Она представляла собой большущий зал, и в другой бы раз обои на стенах вполне могли бы изрядно позабавить меня, но в тот момент, когда я увидел их, краска и бумага, всё было более, чем скорбным. В комнате царил ужас. Я почувствовал, как застучали мои зубы, когда я открыл дверь и вошел внутрь, и, думается, у меня было предобморочное состояние. Тем не менее, я собрался с силами, и, стоя напротив дальней стены, удивлялся, что в этой комнате может быть такого, чего я не знаю, что заставило меня дрожать, а мое сердце биться так, как если бы это был час моей смерти. В одном углу я заметил кучу газет, разбросанных по полу, и я начал разглядывать их. Это были газеты трёх-четырёх летней давности, некоторые из них были разорваны пополам, а некоторые смяты, будто в них что-то заворачивали. Я перевернул кучу и обнаружил в одной из них любопытный рисунок, сейчас я покажу его вам. Но я не мог более оставаться в той комнате и покинул ее, поскольку она пробуждала во мне гнетущее чувство. Я был благодарен судьбе за то, что вышел на свежий воздух целым и невредимым. Прохожие на улице глазели на то, как я шел, а один человек сказал, что я пьяный. И меня действительно качало с одной стороны тротуара к другой, и было удивительно, как я смог в таком состоянии вернуть агенту ключ и вернуться домой. Я с неделю провалялся в постели, страдая от того, что мой доктор назвал нервным шоком, вызвавшим истощение нервной системы. В один из тех дней я читал вечернюю газету и случайно наткнулся на заметку, которая называлась «Голодная смерть». Это была обычная заметка подобного рода о том, что дверь в меблированную квартиру на Мэрлибон несколько дней была закрыта, и мертвого человека, сидящего в кресле, обнаружили, когда ее взломали. «Покойный» – говорилось в заметке – «как выяснилось, был Чарльз Герберт, в прошлом, один из процветающих землевладельцев. Его имя было хорошо известно общественности в связи с таинственной смертью на Поль-стрит в Тоттенхэм Корт Роуд, произошедшей три года тому назад. Покойный Чарльз Герберт как раз снимал дом номер 20 в то время, когда возле него был обнаружен труп высокопоставленного джентльмена, который умер при весьма подозрительных обстоятельствах.» Трагическая кончина, вы не находите? И если всё, что он рассказал мне, было правдой, в чем я нисколько не сомневаюсь, то жизнь этого человека была наполнена глубокими страданиями, и вся эта трагедия еще более ужасна, чем может показаться поначалу.
– Это и всё, что вы хотели мне поведать? – меланхолично спросил Кларк.
– Да, это всё.
– Ну, в самом деле, Вилльерс, я даже не знаю, что вам сказать на это. Здесь, без сомнения, есть обстоятельства, которые кажутся несколько необычными, например, то обстоятельство, что труп мужчины был найден возле дома Герберта, или неожиданное заключение врача о причине смерти. Но, в конце концов, все эти факты можно объяснить простым образом. Что касается ваших собственных ощущений, когда вы осматривали дом, то я склонен предположить, что они были вызваны вашим воображением, вы, должно быть, находились под впечатлением от того, что слышали об этом доме ранее. И я не вижу, что еще можно сказать или сделать по этому вопросу, вы же во всем этом видите некую тайну, но Герберт мертв, и как же вы предлагаете поступить дальше.
– Я предлагаю обратить свои взоры на женщину, ту самую женщину, на которой он был женат. Вся тайна в ней.
Двое мужчин сидели молча у камина. Кларк в тайне поздравлял себя с тем, что ему хватило характера одержать верх над мистикой и отстоять общепризнанные идеалы, а Вилльерс, окутанный своими мрачными фантазиями.
– Я, пожалуй, закурю – наконец, прервал он молчание, и сунул руку в карман за портсигаром.
– Ах, да! – сказал он, оживившись – я забыл показать вам кое-что. Вы помните, я говорил, что нашел довольно любопытный эскиз в куче старых газет в доме на Поль-стрит. Вот он.
С этими словами Вилльерс достал из кармана маленький тонкий пакетик. Он был обернут в коричневую бумагу и перетянут бечевкой с мудреным узлом. Наплевав на свою приверженность к традиционным взглядам, в Кларке взыграло любопытство, он потянулся вперед, сидя на своем стуле, глядя на то, как Вилльерс нервно развязывал бечевку и разворачивал обертку. Внутри оказалась вторая обертка из ткани, из которой Вилльерс извлек небольшой клочок бумаги и вручил его Кларку без лишних слов.
В комнате воцарилась мертвая тишина на пять минут, или более того. Двое мужчин сидели так тихо, что можно было слышать ход высоких старомодных часов, которые стояли за пределами холла, и в голове одного из них этот медленный монотонный звук пробудил какие-то очень далекие воспоминания. Он пристально посмотрел на маленький эскиз, выполненный пером и чернилами, изображавший женскую головку. Он был выполнен с великим тщанием. Художник, видимо был большим знатоком женской души, которую он и запечатлелась в ее глазах, на губах же застыла странная улыбка. Кларк взглянул на ее лицо, и оно привело его к воспоминанию одного летнего вечера, давно-давно. Он снова увидел раскинувшуюся прекрасную долину, реку, извивающуюся между холмами, заливные луга и засеянное поле, утомленный диск красного солнца и холодный белый туман, поднимавшийся от реки. Он слышал голос, говоривший ему, через волны многих лет, он говорил: «Кларк, Мэри увидит бога Пана!», и затем он стоял в мрачной комнате рядом с доктором, слушая тяжелый ход часов, и ждал, глядя на... Он разглядывал фигуру, лежащую в зеленом кресле, освещенную светом лампы. Мэрии очнулась, и он, заглянув в ее глаза, увидел ее душу, и внутри у него все похолодело.
– Кто эта женщина – произнес он, наконец. Его голос был сухой и хриплый.
– Эта женщина, на которой Герберт был женат.
Кларк снова взглянул на эскиз, несмотря на внешнее сходство, это была не Мэри. Там, безусловно, было изображено лицо Мэри, но было еще что-то, чего он не наблюдал у Мэри, ни когда, одетая во все белое, девушка вошла в лабораторию вместе с доктором, ни того ужасного побуждения после операции, ни того, когда она улыбалась безумной улыбкой, лежа на кровати. Как бы там ни было, но взгляд, что исходил из тех глаз, улыбка полных губ, и выражение всего ее лица ужаснули Кларка до самых глубин его души. И одна только мысль, бессознательно озвученная словами доктора Филлипса, прозвучала в его голове: «это самое яркое воплощение зла, какое я когда–либо видел». Он машинально перевернул в своих руках рисунок и отвернулся.
– Боже милостивый! Что случилось, Кларк? Вы белый, как смерть.
Вилльерс резко вскочил со стула, увидев, что Кларк, застонав, откинулся на спинку стула, выронив из рук бумагу с рисунком на пол.
– Мне плохо, Вилльерс, я никак не ожидал такого удара. Налейте мне немного вина. Благодарю, достаточно. Через несколько минут мне станет легче.
Вилльерс поднял с пола упавший эскиз и перевернул его так, как это сделал до этого Кларк. – Вы видели это? – спросил он – это то, что я называю портретом жены Герберта, или, я бы сказал, его вдовы. Как вы себя чувствуете?
– Уже лучше, спасибо, дурнота уже прошла. Я не думаю, что совершенно четко уловил вашу мысль. Объясните, почему вы решили, что на рисунке изображена миссис Герберт.
– Это подтверждает имя Хэлен, написанное на обороте. Я разве не говорил вам, что ее звали Хэлен? Да, Хэлен Воган.
Кларк застонал, не оставив и тени сомнения.
– Ну, теперь вы согласны со мной – произнес Вилльерс – что в истории, в которой я вам рассказал, и в той ее части, где эта женщина играла свою роль, есть некоторые очень странные моменты.
– Да, Вилльерс – пробормотал Кларк – это действительно странная история, действительно странная. Вы должны дать мне время подумать, и я может быть буду в состоянии помочь вам, или не смогу. Но сейчас вам лучше уйти. Ну, спокойно ночи, Вилльерс, спокойной ночи. Заходите проведать меня как-нибудь на неделе.
(продолжение следует)