До сих пор мы рассматривали тесную вплетенность двух фельетонов за подписью “Ол-Райт” в корпус публикаций “Дрезины”, которые обнаруживают многочисленные связи с творчеством Булгакова – этим по преимуществу мотивировалась для нас принадлежность писателю и “ол-райтовских” произведений. Теперь нам предстоит обратиться к связям двух фельетонов с произведениями Булгакова непосредственно. И это будут не только публикации за сходной подписью “М.Ол-Райт” в “Гудке” и “Занозе”, хотя такое сопоставление кажется необходимым в первую очередь. Для выяснения вопроса об авторстве Булгакова сравнительный материал должен быть взят шире. И тогда в первую очередь выясняется связь двух “дрезининских” фельетонов с одновременной им булгаковской публикацией “Гудка”: эти вещи, о которых пойдет речь, создавались почти одновременно, и поэтому в основу их положены сходные схемы.
Два журнальных номера с фельетонами, подписанными “Ол-Райт” выходят в ноябре 1923 года. А чуть раньше, 1 ноября 1923 года в газете “Гудок” печатается фельетон “Тайны мадридского двора” под знаменитым булгаковским псевдонимом “Г.П.Ухов” – в этом имени писатель обыграл название известного карательного учреждения. Этот фельетон начинается репликой в беседе двух персонажей, которая в переиначенном виде повторится в одном из “дрезининских” фельетонов – “Арифметика”: “ – Хорошо вам, чертям! Живете в Киеве. Там у вас древности всякие, святыни, монастыри, театры и кабаре… а в этом паршивом Полоцке ничего нет, кроме грязи и свиней. Правда, что у вас эти самые… купола обновляются?” В “Арифметике” точно так же, и в тех же самых выражениях наследник русского престола в.к. Кирилл жалуется на свою жизнь в сравнении с жизнью наследника престола Германской империи: “ – Чего вы мне тычете в глаза вашим кронпринцем! Кронпринц… Кронпринцу хорошо. Кронпринц гульденами содержание получает. Что ему, кронпринцу? Автомобиль – 10 гульденов. Шоферу на чай – 5 гульденов. Окорок ветчины – 3 гульдена… А мне марками выдают!” Этот повтор явно свидетельствует о том, что журналист, написавший фельетон под псевдонимом “Г.П.Ухов” в “Гудке”, был тем же самым журналистом, который написал фельетон в “Дрезине” под псевдонимом “Ол-Райт”.
Таким образом, Булгаков сам указал на авторскую принадлежность двух “ол-райтовских” фельетонов. Преднамеренность указания подчеркивается игрой слов, связывающей два эти пассажа. И там, и там речь идет о… реставрации. В фельетоне “Гудка” – это эпизодически упомянутая реставрация храма (она называется в тексте: “обновление”). В фельетоне “Дрезины” – это реставрация монархии, и она сделана темой всего фельетона (в предшествующем тексте несколько раз упоминается само это слово: “Не погромы начинаются, а реставрация… реставрация – эпидемия…”). Также: “ничего нет, кроме грязи и свиней” – “окорок ветчины – 3 гульдена”.
Но даже и этим сходство не ограничивается. В произведениях повторяется сам сценарий беседы: точно так же, как “Арифметика”, фельетон “Гудка” построен на арифметических подсчетах, которые ведут его персонажи. На этот раз подсчитываются не суммы, необходимые для поездки великого князя в Россию, а суммы, которые всяческими ухищрениями присваиваются советскими материально ответственными лицами. И начинаются эти подсчеты почти столь же “астрономической” суммой, какой оперируют герои фельетона в “Дрезине”: “ – …У нас, например, изумительная история с этими знаками произошла. Сделали мы заявку на май на четыре миллиона двести одну тысячу с копейками из расчета на две тысячи рабочих, а центр возьми да и дай четыре миллиона семьсот тридцать тысяч…”
Наконец, на теснейшую, авторскую связь двух этих произведений указывает название “гудковской” публикации. Описываемые в ней финансовые мошенничества один из беседующих определяет как “Тайны Мадридского Двора”. В “дрезининском” же фельетоне речь о “Дворе” идет не в метафорическом смысле, а самом буквальном: “астрономические” суммы понадобились на поездку, для содержания сопровождающего наследника престола Двора, придворных. Таким образом, принадлежность Булгакову двух “ол-райтовских” фельетонов в “Дрезине” делается почти несомненной.
“ВОТ ТАК СОБЫТИЯ!”
Не совсем верно утверждение, что для булгаковского творчества нехарактерны фельетоны, открыто и всецело посвященные темам внешней политики. Здесь нельзя не заметить противоречия. С одной стороны, как показывает дневник Булгакова “Под пятой”, злободневные политические события в Европе постоянно привлекали к себе внимание писателя. Одновременно с фельетонами “Дрезины” он работает над романом “Белая гвардия”, позднее создает пьесы “Бег” и “Адам и Ева”, которые показывают, насколько сильно его занимали вопросы политики. Возьмем очерк “Бенефис лорда Керзона”. Несмотря на заглавие, он не имеет прямого отношения к политическому противостоянию Советской России с европейскими державами: это лишь описание многотысячной карнавальной манифестации москвичей по этому поводу. И такая уклончивость – характерна для Булгакова-фельетониста. Но вместе с тем: этому резко противоречит вступление к очерку, где передается жадное желание возвратившегося в Москву писателя поскорее услышать последние политические новости – да так, что он не может потерпеть до дома, где его ожидает “простыня «Известий»”, а старается выудить сведения у своего извозчика… как бы отразившего в разговоре уклончивость самого повествователя!
Пассаж в конце этого вступления передает захваченность Булгакова происходящим: “Вот оно что. То-то у извозчика – физиономия. В Москве уже знали вчера […] Надо идти на улицу, смотреть, что будет. Тут не только Воровский. Керзон. Керзон. Керзон. Ультиматум […] Вот так события! Встретила Москва. То-то показалось, что в воздухе какое-то электричество…” Но вся эта буря эмоций остается в душе писателя, на страницах его личного дневника…
Впрочем, в августе-сентябре 1924 года в “Гудке” за подписью “Эм.” будут опубликованы два фельетона, которые принято считать принадлежащими Булгакову: “Допрос с беспристрастием” и “Брачная катастрофа”. Они, как и фельетоны “Дрезины”, прямо посвящены темам внешней политики и написаны в том же фарсовом ключе, что и две вещи за подписью “Ол-Райт” (и мы увидим, что позднейший фельетон в журнале “Бузотер” за этой последней подписью также написан на внешнеполитическую тему). Так что фельетоны этого типа нельзя считать чем-то совсем нехарактерным для Булгакова. Напротив: журнал “Дрезина” явился для Булгакова изданием, на страницах которого, так сказать “невидимкой”, он мог себе позволить откровенно высказывать свои мысли по этому поводу, что было для него невозможно в “легальных” публикациях. Происходило нечто аналогичное случившемуся с теми произведениями о гражданской войне, которые он задумал, но которые остались ненаписанными из-за того, что по цензурным условиям Булгаков не мог написать об этом так, как он хотел.
Как и с ноябрьским фельетоном “Тайны Мадридского Двора”, “ол-райтовские” произведения “Дрезины” связаны с публикациями за подписью “М.Ол-Райт” в “Гудке”. Журналист “Гудка”, скрывшийся под этим псевдонимом, сознательно преподносил себя продолжателем дела того фельетониста, который под сходным псевдонимом печатался в журнале “Дрезина”. Мы уже обратили внимание, что заглавие пьесы Толстого “Плоды просвещения”, в которой когда-то играли переодевающиеся рабочими эмигранты в фельетоне “Остерегайтесь подделок!”, – отражается в названии фельетона “Просвещение с кровопролитием”. Он был опубликован в номере “Гудка” от 29 марта 1924 года за подписью “М. Ол. Райт”. И этим дело не ограничивается, ведь даже тематика его… продолжала тематику “дрезининских” фельетонов. Но – втайне: она тоже была политическая.
Вскользь мы упомянули, что в заключительном эпизоде этого “гудковского” фельетона инсценируется сакраментальная фраза позднейшего президента России: как будто эхо ее пронзило толщу времени и проникло в не очень отдаленное прошлое, коснувшись слуха гениального писателя! Так оно, вероятно, и было в действительности. И фраза эта – не случайное, единичное событие преодоления “шума времени”: на обыгрывании ближайших к нам двух десятилетий современной политики построен весь целиком булгаковский фельетон. Лишь оставив их за спиной, мы впервые можем по-настоящему оценить, на какие чудеса способна большая литература…
“ – ЭТ-ТА ШТА ТАК-КОЕ?..”
В фельетоне “Просвещение с кровопролитием”, мы встречаемся с одним из главнейших участников этих событий: “Учитель географии, бледный как смерть, ворвался в физико-географический кабинет и застыл.
– Эт-та шта так-кое? – спросил его заведующий таким голосом, что у несчастного исследователя земного шара подкосились ноги”.
Не узнать интонацию этого голоса нам, живущим в конце ХХ – начале XXI века, не-воз-мож-но. Секретарь московского комитета партии Борис Ельцин, с самого своего появления на сцене высшей российской политики прославившийся необыкновенно жестоким обращением с подчиненными, во весь свой рост предстает на страницах профсоюзной газеты 1924 года…
Уже в первой половине фельетона обращали на себя внимание мотивы, как и голос, звучащий еще пока что за сценой, предвещающие появление этого персонажа: “Чьи-то сапоги с грохотом покатились по лестнице, и уборщица школы Фетинья не убереглась, божья старушка! Выскочила Ванькина голова с лестницы и ударила божью старушку сзади. Села старушка наземь, и хлынула из ведер вода”. Человек как бы разваливается на части – в этом проявляется метафора человеческого тела как архитектурного сооружения.
Дальше она повторяется еще более отчетливо. Если вначале человек уподобляется разваливающемуся на куски зданию, то теперь здание – превращается в человека: “Из школы несся рев, как будто взбунтовался тигр […] – Подать мне Ваньку сторожа живого или мертвого!! – гремело школьное здание […] Здание на мгновение стихло, но потом громовой хищный бас взвыл вновь…” Эта метафора в данном произведении имеет функцию указать на будущего исторического персонажа. Перед нами словно бы проходят всем памятные этапы биографии Бориса Ельцина: после того, как он был изгнан с поста партийного босса, ему, в насмешку, поручили возглавлять Государственный комитет по строительству и архитектуре.
И – венец карьеры. Что же отвечает бледный учитель на вопрос своего начальника “что это такое”? “ – Карта ресефесерефесефесе… – ответил географ прыгающими губами”. РСФСР, иными словами (у Булгакова издевательство над чудовищными аббревиатурами не раз давало заглавие очеркам: “Каэнпе и Капе”, “Ре-ка-ка”). Первым президентом этой именно страны и стал в конце концов Ельцин. Затем – его последние выборы, Ельцин отплясывает перед избирателями – этот эпизод попадает в булгаковский очерк: “ – М-молчать!! – взревел заведующий и заплясал, топая ногами. – Молчать, когда с вами начальство разговаривает”.
Мотив карты напоминает о другом политическом деятеле с тем же именем, которого в свое время принято было сравнивать с Ельциным. В фельетоне повторяется сцена из трагедии Пушкина “Борис Годунов”; само место действия фельетона, школа соответствует выбору реминисцируемого эпизода: Борис Годунов со своим сыном склонились над расстеленной по полу географической картой России, рассматривают вьющуюся по ней реку Волгу: “Это карта?.. Это карта, я вас спрашиваю?! Поч-чему она не на мольберте?! Почему Волга на ней какая-то кривая?! Почему Ленинград на Петроград?! На каком основании Черное море – голубое?! Почему у вас вчера змея издохла?! Кто, я вас спрашиваю, налил чернил в аквариум!”
На последний вопрос автора фельетона мы можем ответить со всей определенностью: “чернил в аквариум налил”… Суворов. Вернее не так, не Суворов – а Владимир Резун: он “очернил” Аквариум, организацию военной разведки, в которой когда-то служил! И с этого момента фигура Ельцина в булгаковском фельетоне окружается его современниками – известными публицистами, активно выступавшими в печати во времена “перестройки”. Еще один исторический персонаж: змея, окружающая кольцом звезду, – широко известный символ масонов; змея – издохла…
_________________________________________________
П р и м е ч а н и е. В январском некрологическом очерке 1924 года “Часы жизни и смерти” со “змеей” сравнивается многолюдная очередь идущих проститься с Лениным в Колонный зал Дома Союзов. В повести “Роковые яйца” “змеей” будут названы… и вовсе сами “змееборцы” – отряды Красной армии, идущие сражаться с расплодившимися “гадами”. Исследователь считает, что прием отождествления антагонистов вообще присущ булгаковскому творчеству (Яблоков Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова… С.209-210, 331).
______________________________
И – на странице газеты появляется отражение фигуры известного борца с масонами, нового «змееборца»:
“ – Это ученик Фисухин, – предал Фисухина мертвый преподаватель, – он змею валерьяновыми каплями напоил”.
Фамилия персонажа очерка – переделанная фамилия писателя Владимира Солоухина: “фис” – по-французски “сын”, что подразумевает наличие отца, “соло” же – наоборот, означает одиночество. На слуху у всех было наименование отца и сына Дюма: “Дюма-пер” и “Дюма-фис” (именно со старшим из них сравнивал себя Катаев, когда в шутку предлагал Ильфу и Петрову стать своими литературными “неграми”); срв. реминисценцию знаменитого девиза из романа “Три мушкетера” в конце фельетона, где этот “ученик Фисухин” пытается спастись в уборной, – “Один за всех, все за одного”: “ – Братцы, не выдавайте, – плакал Фисухин, сидя одетым в уборной, – братцы, не выйду, хоть дверь ломайте…
– Выходи, Фисуха! Что же делать… Вылезай! Лучше ты один погибнешь, чем мы все, – молили его ученики”.
Получается как бы Соло-ухин наоборот.
______________________________________________
П р и м е ч а н и е. Срв. аналогичное составление единого наименования из отдельных слов в знаменитом булгаковском псевдониме, которым были подписаны “Тайны Мадридского Двора“: “Г.П.Ухов”. Тем более, что фамилия эта созвучна отделившейся части фамилии нового персонажа (“…ухин”).
_______________________________
И действительно: “учеником” – называет его допрашиваемый безымянным заведующим “мертвый преподаватель”. И тем самым “предает” Солоухина, открывает миру его “истинное” лицо: ведь “ученик” – это название низшей масонской степени! И рядом появляется еще один знаменитый борец с масонами, вероятно “учитель”, масонский “мастер”: так как этот Фис-ухин напоил несчастную змею не чем-нибудь, а… “валерьяновыми каплями”. В этом названии звучит отчество литературоведа и публициста Вадима Валериановича Кожинова.
Солоухин – отравил “змею”, написал памфлет на главного агента “масонского заговора против России”, и по законам художественного мышления, которым подчинено повествование в булгаковском фельетоне, он… отождествляется с ним, попадает на место своего противника. Ленина, как известно, прислали совершать пролетарскую революцию в запломбированном вагоне, и он тут же начал выступать на броневике. В очерке оба мотива соединяются: “ – Здесь?!! – загремело возле уборной.
– Тут, – простонали ученики, – забронировался”.
Но в очерке все перевернуто с ног на голову, и итог исторических событий изображается благополучным. Страшная рука возмездия настигает “забронировавшегося” Ленина-Фисухина не в 1924 году, когда уже поздно было что-либо исправить, а еще до того, как он успевает натворить бед:
“ – А! А!.. Забронировался… Ломай!.. Двери!!. Дать мне сюда багры!! Позвать дворников!!. Вынуть Фисухина из уборной!!!
Страшные удары топоров посыпались в здании градом, и в ответ им взвился тонкий вопль Фисухина”.
Эпиграфом фельетона “Просвещение с кровопролитием” не случайно поставлены слова Салтыкова-Щедрина: автор словно бы продолжает дело бессмертного сатирика, и по примеру его “Истории одного города” составляет беспощадно сатирическую галлерею портретов руководителей государства.
___________________________________________________
П р и м е ч а н и е. Срв. реминисценцию финальных слов этого романа: “история прекратила течение свое”, – в опубликованном в “Гудке” в феврале 1924 года за подписью “Маг” булгаковском фельетоне “Геркулесовы подвиги светлой памяти брандмейстера Назарова”: “…и прекратилось население в библиотеке”.
___________________________________
В заключительном эпизоде очерка к этой галлерее добавляется новый “портрет” – портрет бесстрашного борца с террористами, обещавшего “мочить их в сортире”. Именно ради появления этой фигуры в тексте мелькают глухие намеки на могущественную организацию, которая его вскормила (вспоминается “Г.П.Ухов”; упоминание “багров” указывает на сходные с ними “крючки”, которые, в свою очередь, должны напомнить об одном из участников августовских событий 1991 года – председателе КГБ Крючкове). И в завершение всей этой исторической фантасмагории: “удары посыпались градом”. “Град” – название современной смертоносной артиллерийской установки, которой борются с неуловимыми боевиками. И вновь: никак не хотевшее сбыться в действительности благополучно осуществляется в булгаковском фельетоне…
“УБИЙСТВО ВОРОВСКОГО!”
Повторим: на протяжении долгих десятилетий весь этот потаенный пласт злободневной политической семантики фельетона оставался незримым никому, кроме самого провидца Булгакова. И если мы “расшифровали” его – то это только потому, что все описанные им будущие события сначала прошли у нас перед глазами. Но рядом с фельетоном “Просвещение с кровопролитием”, в том же номере газеты от 29 марта, тема внешней политики, в связи с интересующим нас псевдонимом, звучит и открыто, и злободневно. На рассказчика в фельетоне “Бенефис лорда Керзона” обрушились две сенсационные новости: ультиматум Керзона и убийство Воровского. Причем в первую очередь привлекла его внимание именно эта последняя. Но темой этого фельетона, как и неподписанного фельетона “Дрезины”, стал “ультиматум Керзона”. Убийство же Воровского в творчестве Булгакова – никак не отражено.
На первой странице газеты (прямо поверх “Просвещения с кровопролитием”, расположенного на третьей странице) в рубрике “Маленький фельетон” рассказывается о последующей судьбе убийцы Воровского – Конради. Этот фельетон привлекает внимание, кроме всего прочего, еще и потому, что носит заглавие, открывающее перспективу на последний роман Булгакова: “Цена крови”. Это слова членов синедриона, когда они отказались положить в сокровищницу деньги, возвращенные Иудой, предавшим на смерть Иешуа Га-Ноцри (Матф. 27, 6). А в соседнем с ним “ол-райтовском” фельетоне мы уже сталкивались с фразой, в которой реминисцируется еще один мотив того же сюжета – пророческие слова иудейского первосвященника, сказанные в оправдание замысла синедриона погубить Иисуса Христа: “Лучше ты один погибнешь, чем мы все” (срв.: Иоан. 11, 50). Только автор, написавший оба фельетона, мог так удачно распределить между ними один и тот же библейский сюжет!
Повторяется и прием, отмеченный нами для заглавий фельетона “Просвещение с кровопролитием” и пьесы Толстого, упомянутой в фельетоне “Арифметика”. На этот раз на связь двух публикаций в газете – булгаковской и той, авторство которой нами обсуждается, – указывает повторение в заглавии той и другой слова “кровь”.
Фельетон “Цена крови” подписан буквами: “АИР”. Как вскоре увидим, слово это многозначно. Ключ к нему находится в тексте самого фельетона: название швейцарского кантона, где решает поселиться оправданный судом Конради, пишется всюду заглавными буквами – “ВО”, что напоминает какую-то очередную аббревиатуру, наподобие МО или US. На самом деле это заглавие должно быть написано по обычным правилам, с прописной буквы. Эта аномалия указывает на то, что и второе слово, написанное исключительно прописными буквами, надо скорректировать, заменив одну из них строчной. Получаются… инициалы криптонима “Ол-Райт”, которым подписан булгаковский фельетон на третьей странице и фельетоны в “Дрезине”: А и Р. И именно в той форме, которая диктуется игрой с инициалами, обнаруженной нами в журнале: одна буква читается на латинице (All), другая – по-славянски (Райт).
В виду ключевой важности публикации, приведем этот фельетон целиком, предоставив любителям булгаковского творчества проследить стилистические параллели с известными произведениями писателя:
“ЦЕНА КРОВИ.
Убийца т.Воровского – Конради назначен председателем Страхового О-ва в кантоне ВО (Швейцария). (Из газет).
– Ну?
Председатель кантона ВО недоумевающе посмотрел на стоящего перед ним Конради.
– Ну?
– В чем дело? Чего вы от нас хотите? Оправдали ведь вас, кажется.
– Оправдали! Э, нет, голубчики, так вы от меня не отвертитесь. Деньги на кон.
– Какие деньги?
– Да убивал-то я даром что ли?
– Позвольте? Ведь вы по идее. Идейное убийство, так сказать.
– Чихать я хотел на ваши идеи. Гони монету!
– Но по законам кантона ВО…
– Что – ВО? Какое ВО? Я вам покажу. ВО! – и увесистый кулак Конради подмигнул председательскому лицу.
– Сколько? – взмолился швейцарец.
– Почему я знаю? Сегодня выпить, завтра в карты сыграть… Много надо.
– Тысяч пятьсот вас устроит.
Конради вскочил.
– Как? Мне! Идейному убийце. Вы смеете! Деньги! Да я вас. Да…
– Позвольте, лепетал швейцарец, вы сами…
– Сам, это другое дело. Вы так и устройте чтоб сам, а то… Невежа!
Швейцарец что-то сообразил.
– Чтобы, значит, около кассы?
– Во-во! – согласился Конради.
– Э, нет у кассы ВО все места заняты.
– Ну у другой.
– Это можно.
* * *
Бедный, глупый швейцарский народ. Стоят это у них домики. Чистенькие, такие, аккуратненькие. А на каждом домике дощечка. А на дощечке надпись: «Застраховано». И не знают бедные швейцарцы, что этой страховкой оплачивают они цену крови.
ви. [sic!]
АИР.”
___________________________________________________
П р и м е ч а н и е. Слова “Бедный, глупый швейцарский народ” служат реминисценцией из т.н. “шифрованных строк” романа А.С.Пушкина “Евгений Онегин”: “О, бедный, русский наш народ…” Исследователь предположил, что первоначально эти стихи относились к пропущенной 36-й строфе в “отступлении” в четвертой главе, в котором Пушкин сообщает о своей трагедии “Борис Годунов”. См.: Турбин В.Н. Ужели слово найдено? (О гипотезе Виктора Кожевникова) // Новый мир, 1988, № 6. С.267. Напомним, что реминисценция из этой трагедии появляется в соседнем булгаковском фельетоне – “Просвещение с кровопролитием”.
_________________________________
Пушкинская реминисценция в последнем пассаже, отмеченная нами в примечании, переносит сюжет притчи на отечественную почву и указывает на то, что здесь должно подразумеваться не только “Страховое О-во в кантоне ВО”, но… и бывшее страховое общество “Россия”, в здании которого в Москве на Лубянке располагались советские органы госбезопасности (срв. реминисценции фигур новейших “председателей” этой организации в “Просвещении…”). “Страховка”, которой были “застрахованы” домики “бедных, глупых” советских граждан, по мнению автора фельетона, тоже была оплачена “ценой крови”.
“ПРИВЫЧКА – ВТОРАЯ НАТУРА”
Пришло время обратиться к двум фельетонам за подписью “Ол-Райт”, опубликованным в журнале “Бузотер” в 1926 и 1927 годах. В первом из них, под названием “Английские булавки” мы находим, по крайней мере, один признак, свидетельствующий о его принадлежности Булгакову. Одна из “булавок” гласит: “«Английская болезнь» не всегда консерватизм. Иногда это – просто рахит”. Она возвращает нас к заметке “Целебное свойство х-лучей”, вклинившейся в публикацию отрывков из повести “Роковые яйца” в журнале “Красная панорама”. Эта заметка делает понятным, почему рахит в приведенном изречении назван “английской болезнью”. В ней говорится о приборе, используемом в “радио-терапевтическом отделении наиболее усовершенствованной лондонской больницы” для лечения рахита у детей.
В то же время, журнал “Бузотер” издавался при газете “Труд”, к которой, в отличие от “Гудка”, Булгаков не имел официально отношения. Поэтому нельзя исключать возможности, что кто-то в 1926 году воспользовался его старым псевдонимом 1923-1924 гг., а в следующем, 1927 году Булгаков “ответил” на это, опубликовав в том же издании свой собственный фельетон за этой подписью.
Второй фельетон называется “Привычка”, и его принадлежность к “ол-райтовской” серии публикаций обнаруживается в целом ряде признаков. И прежде всего – его текст отсылает к “гудковскому” фельетону “Цена крови” под криптонимом “АИР”. Тут происходит совершенно аналогичное тому, что связывало “дрезининский” фельетон “Арифметика” с одновременным булгаковским фельетоном “Гудка” “Тайны Мадридского Двора”, – из одного произведения в другое переходит целый пассаж. Мы только что видели, что “председатель” в фельетоне “Цена крови” напоминает Конради об официальных мотивах его преступления: “ – Позвольте? Ведь вы по идее. Идейный убийца, так сказать”. И этот мотив сатирически варьируется в их дальнейшем разговоре. В частности, сам Конради встает “в позу” и напоминает собеседнику о том, что он “идейный убийца”.
Этот мотив и переносится в фельетон 1927 года “Привычка”. Он тоже принадлежит к немногим булгаковским фельетонам на темы внешней политики. На этот раз действующие лица – наемники из бывших белогвардейцев, участвующие в гражданской войне в Китае; проиграв сражение, они рассуждают о своей “привычке” отступать, начиная со времен гражданской войны в России. Отступающих офицеров нагоняет английский корреспондент: “ – Русские мы, русские! – закричал князь. – Добровольческий отряд. 3000 человек, сэр, за идею сражаемся. Китай завоюем, пойдем на Сибирь…” Зная о том, как расшифровывается криптоним “АИР”, легко понять, почему мотив из подписанного этим криптонимом фельетона переносится в фельетон, подписанный псевдонимом “Ол-Райт”. Одновременно этот мотив свидетельствует о принадлежности позднейшего фельетона тому же автору, Булгакову.
Но помимо фельетона “Гудка”, публикация “Бузотера” связана и с тем журналом, в котором появились первые булгаковские публикации под псевдонимом “Ол-Райт”. Об этом говорит, прежде всего, название фельетона – “Привычка”. В последнем, январском 1924 года № 16 “Дрезины” напечатана подписанная инициалами художника “В.К.” карикатура “Привычка – вторая натура”. Мы встречаем уже хорошо знакомое нам явление – предметом этой карикатуры является ни много, ни мало, прямой антагонист изображенных в фельетоне 1924 года сражающихся в Китае белогвардейцев… председатель Коминтерна и Петросовета Г.Е.Зиновьев! В это трудно поверить, но мы знаем, что полгода назад в “Дрезине” предметом карикатурного изображения явился сам всемогущий Троцкий.
И другой знакомый нам по булгаковской беллетристике феномен: в основу карикатуры положен сатирический эпизод из будущего хорошо всем знакомого телефильма “Семь стариков и одна девушка”. Крупный городской чиновник, роль которого исполняет Борис Чирков, записывается в группу оздоровительной гимнастики, где его мгновенно окружают почетом. Бескомпромиссная девушка-тренер на занятии делает ему замечание: “Вот вы самый маленький по росту, а в шеренге всегда впереди всех становитесь”. На что персонаж Чиркова растерянно отвечает: “Так меня товарищи выдвигают…”
То же самое происходит на карикатуре 1924 года: Зиновьев и другие отцы города записываются в рядовые члены Петроградского общегородского хора, празднующего свое 5-летие. Дирижер репетирует исполнение “Интернационала”. И… делает высокопоставленным чиновникам то же самое замечание, что и героиня будущего фильма: “ – …Эй, товарищи Зиновьев, Евдокимов, Цыперович! Что же вы впереди других?” На что “почетные хористы” виновато отвечают, оправдываясь, как будущий персонаж Чиркова (кстати говоря, в 1930-е годы, когда бедный Зиновьев будет уже уничтожен, именно он сыграет роль видного участника революции в Петрограде, и следовательно – ближайшего сподвижника бесследно исчезнувшего Зиновьева, в знаменитой “Трилогии о Максиме”): “ – По привычке, товарищ…”
Заглавие фельетона 1927 года (а Зиновьев тогда будет исключен из партии и вскоре отправлен своим антагонистом Сталиным в ссылку!) напоминает о той карикатуре в последнем номере “Дрезины” – журнала, который, по всей видимости, был разгромлен именно тогдашним хозяином города Зиновьевым. И вместе с воспоминанием о заглавии – в поздний фельетон Булгакова проникает зеркальное, переворачивающее все наизнанку отражение мотива рисунка. Отражение это основано на игре слов. На рисунке “почетные хористы” – выступают. Весь сюжет фельетона строится вокруг того, что добровольцы-белогвардейцы – отступают. Зеркальностью отражения подчеркнуто и перенесение мотива на противоположных по отношению к прежнему рисунку персонажей, и происшедший переворот в судьбе самого героя карикатуры, Зиновьева.
“ГОВОРЯЩАЯ СОБАКА”
Нам остается рассмотреть еще два фельетона за подписью “М.Ол-Райт”, появившиеся в мае 1924 года в газете “Гудок”. Они подтверждают целостность всей этой серии публикаций, спаянных единством авторства, начиная с фельетонов “Дрезины”. Во-первых, названия обеих заключительных публикаций газеты вновь доказывают принадлежность к этой серии фельетона “Цена крови” – они подхватывают начатое этим заглавием предвосхищение мотивов будущих произведений Булгакова. Первый из них – “Говорящая собака”. Это мотив повести “Собачье сердце”. Пес Шарик в ней, прежде всего, – “говорящая собака”. Мотив начинает звучать в повести с рассказа о том, как пес учился читать вывески. Далее, способность нового существа произносить слова с этих вывесок – первое, что поражает ученых после операции. Фраза, произносимая деградирующим в собаку Шариковым, сражает наповал уголовного следователя в финале повести. И наконец – озвучивается в повести 1925 года и сам заголовок прошлогоднего фельетона Булгакова. В самый разгар событий некая старуха, проникнув в квартиру профессора Преображенского, заявляет: “ – Говорящую собачку любопытно поглядеть”. Майский фельетон 1924 года и был основан на этом мотиве: любопытстве посетителей железнодорожного клуба поглядеть привезенную к ним ненастоящую “говорящую собаку”.
Заглавие второго майского фельетона также напоминает о будущем булгаковском творчестве, и на этот раз – о том же самом евангельском сюжете, который отразился в заглавии “Цена крови”. Заглавие более позднего фельетона продолжает тему Иуды и затрагивает следующий этап его биографии, после возвращения денег: “Повесили его или нет”. Более того, эта фраза как бы объединяет официальную, евангельскую версию смерти Иуды и булгаковскую, апокрифическую. Согласно первой, отдав деньги, он пошел и удавился – согласно второй, погиб насильственной смертью по тайному приказанию прокуратора Понтия Пилата. Альтернативность этих двух версий отражена в альтернативной форме заглавия фельетона.
И вновь: этот фельетон возвращает нас еще и к “ол-райтовским” фельетонам “Дрезины”. Именно здесь тематизируется та интерлингвистическая игра с инициалами “А и Р”, которую мы проследили в самом начале предыдущей главы. Речь идет всего-навсего… о служебных документах, которые требуется вывесить для ознакомления с ними всех сотрудников на железнодорожной станции. И завязывается по этому поводу длительная переписка, которая прислана в газету “Гудок” и передана автору фельетона. И Булгаков по поводу этой переписки замечает: “…почему у нас все считают своим долгом подписываться неразборчиво? Ведь вы же не министры, товарищи?! Под бумажкой две подписи. Верхнюю вовсе нельзя было разобрать, если бы не то, что ее повторила машинистка: Нечаев. А нижнюю можно читать двояко: ежели считать, что она писана латинскими буквами, выйдет Когококс, а ежели русскими, то Копосоп”. Следует переписка между неким “А.Пулплу”, который однажды “для разнообразия подписался А.Пулит” и “начальником станции Козакилом”, который однажды “от страху превращается в подписи из Козакила в Козелкова”. На таких мотивах буквенной игры были основаны заглавия “Арифметика” и “Остерегайтесь подделок!” Вот почему и новый фельетон, в котором неожиданно возобновились те же мотивы, был вновь подписан псевдонимом “Ол-райт”.
В еще более явственном виде этот мотив был обыгран в известном нам “дрезининском” фельетоне “«Дрезина» и Керзон”. В нем, как мы помним, тоже воспроизведено письмо железнодорожника. В тексте фельетона его автор поименован “Евгением Степанычем Прозоровским”. Но в подписи на фотокопии письма отчество так же неразборчиво, как те подписи, о которых будет говорить Булгаков в “Повесили его или нет?” И, во всяком случае, это отчество не “Степаныч”, а явно начинается буквами “Кон…”
_________________________________________________
П р и м е ч а н и е. Соблазнительно увидеть в этом обрывке слова начало имени... руководителя Московского Художественного театра Константина Сергеевича Станиславского – театра, который вскоре будет возрожден к новой жизни сенсационной постановкой булгаковской “Белой гвардии”. Этим объясняется и выбор фамилии героя фельетона: Прозоровы – герои знаменитого спектакля Художественного театра предшествующей, дореволюционной эпохи по пьесе А.П.Чехова “Три сестры”!
_______________________________
Расхождения в написании имени означают, что та игра на расхождениях между “Козакилами” и “Пулитами”, которую вел Булгаков в майском фельетоне газеты, уже в зародыше присутствовала в ноябрьском фельетоне “Дрезины”!
В воспоминаниях Катаева, кстати, имеется отзвук той игры на прочтении букв как латинских и как русских, о которой Булгаков прямо говорит в своем фельетоне. В своем знаменитом пассаже о булгаковском монокле, Катаев сообщает и о второй жене Булгакова, Л.Е.Белозерской, которую он называет “Белосельской-Белозерской”, и утверждает, что Булгаков называл ее на английский лад “Напси”. Комментаторы вынуждены признаться, что не нашли свидетельства о существовании этого прозвища ни в каких других источниках (Котова М.А., Лекманов О.А. В лабиринтах романа-загадки… С.97). Но мы теперь можем догадаться об истинных мотивах очередной выдумки мемуариста: сообщенное прозвище как раз и построено на различии между прочтением имени как написанного русскими буквами и латинскими: если в бессмысленном прозвище “Напси” русскую букву “n” прочитать как латинскую – то получится реально существующее уменьшительное английское имя, “Нанси”. Таким образом, Катаев здесь сообщает вовсе не о прозвище второй жены Булгакова, а о той буквенной игре, которая зачастую велась в его текстах.
_________________________________________________
П р и м е ч а н и е. Кроме того нельзя не учитывать и такую этимологию придуманного Катаевым прозвища: английское слово “nap” – сокращенное название карточной игры “наполеон”; отсюда переносное значение выражения: “to go nap” – поставить все на карту, идти на большой риск. Повторим, что сообщение о “Напси” содержится в одном пассаже с легендой о монокле: Булгаков в 1926 году, дерзко напоминая сотрудникам о своей “дрезининской” эпопее, действительно шел на большой риск.
________________________________
“О, РИО, РИО!..”
Катаев удвоил девичью фамилию второй супруги Булгакова, конечно же, не без умысла. Это давало оттенок правдоподобия еще одному его сообщению в следующей части того же пассажа: что якобы она выведена в романе “Двенадцать стульев” под видом “княгини Белорусско-Балтийской”. Комментаторы об этом почему-то умалчивают, но этому странному известию тоже нет никакого подтверждения, как и сообщению о “Напси”. Зато это комическое имя имеет прямое отношение к творческой биографии Булгакова. Через “посредство” авторов Остапа Бендера, Л.Е.Белозерская получает новую фамилию “Белорусско-Балтийская” – подобно тому, как жена получает фамилию мужа. Тем самым, в подтексте сообщения Катаева, сам Булгаков, муж Белозерской, рисуется обладателем этой фамилии! И это, по-видимому… действительно так.
Нет ничего удивительного в том, что сотрудники железнодорожной газеты Ильф и Петров выбрали эту фамилию для своего персонажа – она и происходит из железнодорожного лексикона. В то время на страницах “Гудка” появлялись фельетоны, подписанные загадочным псевдонимом: “Эмбебейский”. Некоторые исследователи атрибутируют эту подпись Булгакову, но эта атрибуция далеко не общепринята (Пискунова Т.В. Четвертая полоса газеты “Гудок” в 20-е годы // Вестник МГУ. Сер. “Журналистика”. 1986, № 2. С.28). В подписи легко угадываются инициалы: “М.Б.Б.” Но это не инициалы человека, как можно было бы подумать, а аббревиатура названия. Несколько раз это название фигурирует в текстах фельетонов самого Булгакова – в февральских публикациях Гудка 1925 года “Удачные и неудачные роды”: “М.–Б. Балт. ж.д.” и “Кондуктор и член императорской фамилии”, где это интригующее сокращение полностью раскрывается: “Московско-Белорусско-Балтийская дорога”.
Косвенно, через посредство фантастического именования супруги, приписывая это название Булгакову, Катаев тем самым подтверждает: псевдоним “Эмбебейский” принадлежал писателю. Вновь: под видом биографической сплетни нам преподносится ценнейшее сообщение о творческой биографии Булгакова. На романы Ильфа и Петрова указывает также и аббревиатура “РИА” под фельетоном “Цена крови”. Она имеет и еще одно прочтение: “РИА” – это фонетическое написание названия бразильского города Рио, Рио-де-Жанейро, в который стремится герой будущих романов.
Уже в “дрезининском” рассказе Р.Волженина “Лозунг” предвосхищается один из мотивов “Двенадцати стульев”. Вступив в схватку за стул с о.Федором, Ипполит Матвеевич бросает ему в лицо язвительное замечание: “ – М-м-м!.. Так, может быть, вы, святой отец, партийный? – М-может быть!” Озлившись на придирки своего благочинного, герой рассказа задает ему тот же самый вопрос: “ – Вы что ж в большевики поступили?” И получает тот же самый ответ: знаменитую реплику о “ревизии” Маркса “с евангельской точки зрения” – и наоборот.
Сам герой фельетона “Цена крови”, занимающийся безнаказным “отъемом денег” у “бедных, глупых” швейцарских граждан, – словно бы эскиз будущего О.Бендера. Сюжет следующего “ол-райтовского” фельетона, “Говорящая собака”, поддерживает это прочтение аббревиатуры. Он обнаруживает сходство с одним из эпизодов “Двенадцати стульев”. На железнодорожной станции появляется афиша – в клубе дает представление “маг” (этим словом был подписан фельетон о “брандмейстере Назарове” с его щедринской реминисценцией, позже развернувшейся в соседнем с “Ценой крови” “Просвещении с кровопролитием”); он-то и соблазняет железнодорожников мнимой “говорящей собакой”. Ситуация повторится у Ильфа и Петрова в главе о сеансе одновременной шахматной игры. Эпизод романа также построен на обмане аудитории, и если в фельетоне место действия – железнодорожная станция, то в романе – другой транспортный центр, речная пристань.
Кроме того, обманщик-“маг” из фельетона выступает под именем “Джона Пирса” и называет себя “ковбоем”. Это заставляет вспомнить об одном из ближайших предшественников Остапа Бендера, имя которого созвучно имени героя булгаковского фельетона – “благородном жулике” Джеффри Питерсе из цикла рассказов О.Генри (исследователь называет среди “родственников” Бендера и героя пьесы Булгакова “Зойкина квартира” Аметистова: Лихачев Д.С. Литература – реальность – литература. Л., 1981. С.180-183). В тексте фельетона “Говорящая собака” имеется и еще одно романное предвосхищение. Один из обещанных номеров “белого мага” Джона Пирса заключается в том, что он собирается съесть живого человека. Разумеется, желающих не находится, и номер отменяется по вине зрителей! Точно так же ассистенты “черного мага” Воланда, и тоже во время эстрадного представления, живому же человеку – отрывают голову.
Эпизод из романа Ильфа и Петрова опосредует новое, уже неузнаваемое преображение булгаковского фельетона в последнем опубликованном перед арестом и казнью романе Б.А.Пильняка “Созревание плодов” (1928-1935). Остап Бендер в своей знаменитой речи натощак в “Клубе четырех коней”, говорит о волшебном превращении Васюков в мировую столицу. А в романе Пильняка… это преображение – документально, оно происходит в исторической действительности! Писатель описывает, прямо по сценарию Бендера, превращение в культурный центр, привлекающий внимание всего мира, владимирского села Палех. Описываются те же ступени, по которым проходила фантазия “гроссмейстера Бендера”: превращение села в райцентр, постройка дороги, по которой в него стекаются гости со всего мира…
Память о булгаковском источнике сохраняется, однако, в романе Пильняка в небольшом дорожном эпизоде на пути повествователя и его спутников в Палех. Разговорчивый шофер рассуждает о… ВЧК-ГПУ-НКВД: “…Я, например, считаю, что ГПУ существует мне на пользу, чтобы мне удобнее жить […] Если человек боится ГПУ, – значит – человек липовый. Я примечал: кто боится, тот садится”. Это рассуждение жутковатого персонажа у Пильняка в точности повторяет услышанное им некогда, скорее всего – в исполнении самого Булгакова (напомним: повесть не была напечатана, но читалась автором в литературных собраниях), рассуждение пса Шарика из повести “Собачье сердце”: “…О, глаза – значительная вещь. Вроде барометра. Все видно – […] кто ни за что ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всего боится. Вот последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься – получай. Раз боишься – значит, стоишь…” Срв. также связывающую обе цитаты лексическую игру: человек – “липовый”, сравнивается с деревом; “тяпнуть” же – говорится обычно об ударе топором. Удивительным образом: “тяпнутым” в повести 1925 года оказывается, как раз наоборот, никого не боящийся доктор Борменталь.
И еще. В этой чудовищной фразе персонажа Пильняка: “ГПУ существует мне на пользу, чтобы мне удобнее жить”, – явственно звучит рассуждение из булгаковского фельетона об уютных швейцарских домиках, страховкой которых оплачена “цена крови”…
“БЕРЕГ! БЕРЕГ!..”
И вот – последний из “ол-райтовских” фельетонов. И какой! Тот самый, авторство которого подтверждено самим М.А.Булгаковым! И тут нас поначалу ожидает горькое разочарование: казалось бы, этот фельетон не обладает ни одним из тех признаков, которые придают единство проанализированной нами “ол-райтовской” серии. Что же: значит, с этой стороны – глухая стена отделяет все эти публикации “Дрезины”, “Гудка”, “Бузотера” от фигуры Булгакова? Но это впечатление обманчиво. Несмотря на свой видимый бытовизм, этот фельетон Булгакова за подписью “М.Олл-Райт” косвенно соединен с остальными, так как в нем подспудно присутствуют характерные для большинства из них мотивы политики.
Фельетон “Площадь на колесах. Дневник гениального гражданина Полосухина” впервые опубликован в апреле 1924 в № 9 издававшегося при газете “Рабочая Москва” журнала “Заноза”. Он возвращает нас к произведению Булгакова, посвященному событию, ставшему переломным в политической истории страны, – смерти Ленина. Это февральский рассказ “Воспоминание…” (неслучайно, что более позднее произведение появляется в апреле – месяце рождения Ленина). Так же как и в “Площади на колесах”, в “Воспоминании…” рассказывается о московских скитаниях полу-вымышленного героя, приезжего, не имеющего жилья.
И в обоих вещах предлагается фантастическое разрешение коллизии. В апрельском фельетоне герой превращает в свою “жилплощадь”… действующий московский трамвай. И это доставило ему всемирную славу, подозрительно напоминающую о славе покойного Ленина: “Сегодня, как ехали к Чистым прудам, читал в газете про себя – называют – гениальный человек […] В американских газетах мой портрет помещен…” И так же как грандиозные замыслы Ленина, открытие гениального героя фельетона – было безнадежно испорчено, опошлено (так сказать… “вытащено на площадь”!): “Все к черту! Вот тебе и елка! Центральная жилищная комиссия явилась […] А мы-то, говорит, всю Москву изрыли, искали жилищную площадь […] Всех выпирают. Учреждения всаживают”. Как и Ленин: мечтал о “народном счастье”, а “всадили” – учреждения.
Это изобретение предвосхищается еще в февральском рассказе: бредя по ноябрьской стуже, отчаявшийся повествователь на минуту задумывается: а нельзя ли ему жить… в чемоданчике – единственном имуществе, которым он обладает. “Но […] чемоданчик был слишком мал. Кроме того, его нельзя было отапливать. И, кроме того, мне казалось неприличным, чтобы служащий человек жил в чемодане”. Возможно, уже тогда этот промелькнувший фантастический мотив имел отношение к… Ленину. В мае этого же года на XIII съезде партии Л.Б.Каменев будет докладывать о собрании ленинских рукописей, переданных ему героиней булгаковского рассказа – Крупской, среди которых находилось и столь опасное для Сталина известное ленинское “завещание”: “в основу этого собрания положены те бумаги, которые переданы были еще при жизни Владимира Ильича Надеждой Константиновной мне. Это знаменитый в истории нашей партии чемодан, так называемый «чемодан тов. Фрея». Фреем назывался Владимир Ильич в 1901-1902 гг., во время своей первой эмиграции” (Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 года. Стенографический отчет. М., 1963. С.539). Булгаков, несомненно, уже зимой понимал, что начинается борьба за ленинское наследие, также как понимал большее: что это “наследие” вождя в обозримом будущем станет тем “чемоданом”, в который будут стараться запихнуть интеллектуальную и духовную жизнь страны.
“ЗНАМЕНИТЫЙ В ИСТОРИИ НАШЕЙ ПАРТИИ ЧЕМОДАН…”
Булгаковские фантазии о необычных местах жительства, которые выбирают себе отчаявшиеся люди, будут продолжены в майском № 9 журнала “Смехач”, пришедшего на смену прошлогодней “потерпевшей крушение” “Дрезине”. На рисунке А.Радакова “Довольно теорий” был изображен, как гласит подпись, “практический способ разрешения квартирного кризиса”: кремлевский Царь-Колокол изображен… занятым многодетной семьей, разместившей в нем свои вещи, развесившей занавесочки и пеленки, – отколотый край как раз пригодился как входное отверстие в эту “пещеру”. Продолжение булгаковской художественной идеи – очевидное, но интереснее всего, что рисунок снабжен следующим примечанием: “В № 8 журнала «Заноза», специальном «Жилищном», среди способов изживания жилкризиса приведен и этот способ использования Царь-Колокола. Что же? Это только доказывает, что все умные люди [срв. “гениального гражданина Полосухина”] думают одинаково. Оно и понятно!”
Примечание, по меньшей мере, странное, если не сказать больше. В нем явно звучит намек на то, что “Заноза” украла художественный замысел “Смехача”, и вместе с тем… говорится о публикации в номере, вышедшем раньше, так что скорее – это “Смехач” позаимствовал у “Занозы”! Недоумение тем более усиливается, что в № 8 журнала “Заноза” ничего подобного нет! И вовсе он не является “специальным «Жилищным»”, как это утверждается в примечании – о жилище там вообще ничего нет. Да и вышел он за полтора месяца до того, еще в апреле, и непонятно, почему журнал “Смехач” так поздно опомнился? Примечание явно построено на игре с несовпадающей по хронологии нумерацией двух разных изданий: № 9 “Смехача” выходит в середине мая, № 8 “Занозы”, вопреки соседству номеров, – в начале апреля.
Но автор примечания не солгал: “специальный «Жилищный»” номер “Занозы” действительно был. Только был он № 12, и вышел действительно в мае, накануне выхода № 9 журнала “Смехач”. И недостаточно сказать, что один из его рисунков обыгрывает тот же сюжет с Царь-Колоколом: мотив необычных видов жилища, какой мы встретили у Булгакова в февральском “Воспоминании…”, буквально пронизывает этот “Жилищный” номер! Рисунок Ю.Ганфа предваряется эпиграфом: “В Москве началась разбивка новых скверов”, а подпись – передает слова изображенного на рисунке старика на скамейке: “ – Ну, и слава те, М.К.Х!.. Есть теперь, где ночевать” (стр.3). Напомним: в “Воспоминании…” повествователь рассказывает о том, как он тоже ночевал на скамейке Пречистенского бульвара, только не в мае, а в ноябрьскую стужу.
Фельетон Ильфа “Записки провинциала” тоже содержит этот булгаковский мотив: “Я снял с Лобного места (чудесная жилплощадь, с часами напротив) свой чайник и ушел” (стр.4). И наконец – серия графических миниатюр, “комикс” К.Елисеева “Свободная жилплощадь в Москве (Руководство для приезжающих)” (стр.6). Ее открывает – Царь-Колокол: “для многосемейных”. Но там есть и Царь-Пушка: “для одинокого, любящего комфорт”. Есть… и трамвай: “Буква А – для солидного интеллигентного семейства”! Перевернутая лодка, партер театра, вновь – скамейка и даже… купол Ивана Великого (“Дача – для одинокого”). Словом, автор художественной идеи поработал для этого номера журнала на совесть!
И удивить нас весь этот фейерверк уже больше не может. Дело вовсе не обстоит таким образом, что Булгаков заимствовал для своего фельетона идею об использовании трамвая для размещения “солидного интеллигентного семейства” с одного из этих рисунков. Мы знаем, что его фельетон был напечатан в той же самой “Занозе” еще в апреле, в № 9. Том самом, на который, видимо, и намекало примечание “Смехача”, называя предшествующий ему “пустой” № 8-ой. И можно предполагать, что в мае именно Булгаков сымпровизировал всю эту серию графических замыслов для “специального «Жилищного»” номера “Занозы”; во всяком случае очевидно, что все эти рисунки развивают замысел его апрельского фельетона, появившегося на страницах того же издания.
Видимо, Булгаков-то и был тем “одинаково думающим” “умным [“гениальным”!] человеком”, о котором обиняками сообщало загадочное примечание “Смехача”. Но в чем же тогда смысл намеков о приоритете, которые явно слышатся в этом примечании? Ведь художественная идея Булгакова появляется впервые даже не в апреле, а еще в феврале, в “Воспоминании…” Почему же журнал “Смехач” так уверен, что именно он, а не “Заноза”, и даже… не сам Булгаков является ее автором? Дело здесь, конечно, не в споре о приоритете, а в том, что в этом иронически построенном примечании содержится важная историко-литературная информация. И нам, прошедшим уже немалый путь разысканий неизвестных страниц творческой биографии Булгакова, не составит труда эту информацию “расшифровать”.
“А ПОДАТЬ, – ГОВОРИТ, – СЮДА ФЕДОСЕЕВА!”
Началось же все еще в октябре 1923 года, в № 10 журнала “Дрезина”, тоже “специальном”, только на этот раз не “жилищном”, а “выставочном”. То есть посвященном московской выставке народного хозяйства, о которой Булгаков писал в очерке “Золотистый город”. Но вопрос о жилище тут тоже стоял остро, так как на эту выставку стекались гости отовсюду, и жить им где-то тоже было надо. Поэтому в уголке пятой страницы помещен рекламный рисунок на эту тему, и в нем почти буквально воспроизведен пассаж из будущего рассказа Булгакова. Человек с вещами изображен перед фотографией огромной обложки номера “Дрезины”, похожей на здание, и подпись гласит: “Приезжий: Вот единственный приличный номер, который я нашел в Москве, да и то в нем нельзя остановиться!” Рисунок построен на игре слов: номер журнала и номер в гостинице. У человека через плечо… чемодан и скатанные вещи: будущий повествователь рассказа “Воспоминание…”, только что приехавший в Москву с Брянского вокзала и размышляющий, нельзя ли поселиться – только в “номере”, а не в “чемоданчике”!
Между прочим, память об этом исходном рисунке сохранила и серия картинок в № 12 журнала “Заноза” будущего года. Вспомним фразу: “Буква А – для солидного интеллигентного семейства”. Понять ее в отрыве от изображения невозможно; нужно взглянуть на рисунок, чтобы увидеть, что речь идет о трамвае. Причина в том, что пропущено слово… “номер”; на этот раз “номер” трамвая, знаменитая “Аннушка”!
Вот откуда загадочные намеки “Смехача” на приоритет в изобретении художественной идеи. Но намеки эти – несерьезные, шуточные, так как и в данном случае, в журнале “Дрезина”, автором этой идеи был внедривший ее на страницы журнала “Заноза” Булгаков. И мы говорим так не только потому, что Булгаков, как мы теперь знаем, был художественным вдохновителем журнала 1923 года. Наоборот: загадочное примечание “Смехача” служит еще одним печатным намеком на участие писателя в издании “Дрезины”. Как и во многих других случаях, забавный рисуночек в уголке связан нитью преемственности с другими материалами журнала, и нить эта выводит нас к уже знакомым случаям манифестации мотивов творчества Булгакова в “дрезининских” публикациях.
Подобно тому, как карикатура на Эйнштейна из № 11 творчески воспроизведена в № 12 в фельетоне “«Дрезина» и Керзон” – так и рисуночек из № 10 воспроизводится в фельетоне, находящемся в следующем № 11. Он имеет длинное название: “Поучительная история про механика Федосеева, про двигатель с ручкой, про начальника без ручки и про 1.500 верст. По письму рабкора 322” (стр.7) – и представляет собой комикс в фотографиях с двумя действующими лицами – начальник дороги и железнодорожник в форменной одежде. Это похоже на постановочные фотографии в той же “«Дрезине» и Керзон”. Начальник приказывает этому Федосееву явиться из Воронежа, где тот служит, в Царицын, где находится управление дороги. И прибывший прямо с дороги к начальству механик изображен стоящим навытяжку, точь-в-точь таким, как посетитель выставки из предыдущего номера, мечтающий о… “номере”: с мешком и корзиной через плечо.
И техника изображения – не единственное связующее звено между “Поучительной историей…” и “«Дрезиной» и Керзоном”. Последний фельетон, как мы знаем, содержал богатейший “букет” мотивов булгаковского творчества, и среди них – целую группу предвосхищающих аллюзий на рассказ “Воспоминание…” Точно такие же аллюзии пронизывают фельетон “Поучительная история…”, только они являются результатом иного отбора, образуют другую систему.
Интрига построена на том, что герой не имеет ни малейшего понятия, зачем его вызвали в такую даль, и уверен, что, уж по крайней мере, по серьезному поводу. А выясняется – что все это было затеяно из-за пустяка. На двух рисунках изображено, как герой едет в вагоне и мечтает. На одном – в своих мечтах он получает орден Трудового Красного Знамени (который, кстати, будет тщательно изображен на груди покойного Ленина в другом некрологическом произведении Булгакова – “Часы жизни и смерти”); начальник изображен вытянувшимся перед ним в струнку – абсолютно так же, как члены домоуправления перед повествователем из “Воспоминания…” после получения им резолюции у Крупской.
На втором рисунке – другой мотив рассказа, сюжетно непосредственно связанный с первым: герой, припомнивший вдруг все свои “грехи”, в буквальном смысле слова видит себя “вылетающим, как пробка”, от пинка начальственной ноги: именно эти слова кричат бесправному жильцу распоясавшиеся домоуправы в будущем рассказе Булгакова. Только мотивы рассказа в порядке рисунков переставлены по хронологии. И это подчеркнуто положением сидящего на скамейке вагона персонажа на фотографиях: он изображен на них зеркально противоположным образом.
Этот фельетон – один из материалов “Дрезины”, в котором даются прямые аллюзии на источник названия несостоявшегося журнального предприятия Булгакова – комедию Гоголя “Ревизор”. Сам сюжет фельетона – поездка к начальству – разрешается в ничто, так же как и сюжет “Ревизора”. События в фельетоне запускаются в ход перифразой реплики, которую в воображении Городничего произносит приехавший Ревизор: “ – А подать, – говорит [начальник дороги], – сюда Федосеева, который у того двигателя – механик!” Комментаторы воспоминаний Катаева неожиданно для себя обнаружили, что в 1929 году в Ленинграде действительно начал выходить журнал… “Ревизор” (журнал с гоголевским названием “Ревизор” стал издаваться с марта этого года вместо журнала с названием… “Пушка”). Неожиданно – потому что это противоречило словам Катаева, что булгаковский журнал запретили из-за его названия. Не может быть, конечно, чтобы это событие никак не было связано с творчеством Булгакова.
“ЛЕКЦИЯ О ВРЕМЕНИ”
И действительно. На обложке № 1 мы находим карикатуру известного нам Б.Антоновского “Переполох”, где советские чиновники изображены в положении персонажей Гоголя, получивших (как гласит подпись под рисунком) “пренеприятное известие”. И – знакомый нам композиционный прием: тема рисунка продолжена на обороте страницы, где помещено объявление о выходе и программе журнала, под заголовком, обыгрывающим гоголевскую реплику: “А известие-то, оказывается, преприятное” (так как “Ревизор” оказался не карательной инстанцией, а всего лишь журналом).
В октябре 1934 года Булгаков делает набросок заключительной главы романа “Мастер и Маргарита”, где реплика Воланда, сообщающего о решении судьбы Мастера, звучит так: “Я получил распоряжение относительно вас. Преблагоприятное”. Исследовательница весьма правдоподобно предположила, что появление этой реплики было связано с работой Булгакова в это время над киносценарием “Ревизора” (Чудакова М.О. Творческая история романа М.Булгакова “Мастер и Маргарита // Вопросы литературы, 1976, № 1. С.240). Но между текстом гоголевской пьесы и черновиком булгаковского романа стоит еще одна преломляющая литературная инстанция: программное объявление журнала рокового (в том числе – для Булгакова) 1929 года, о котором писатель вспомнил в “благополучном” (для него) 1934 году и из которого воспроизвел игру с репликой гоголевского персонажа.
Судьба двух зеркально противоположных изображений в фотокомиксе “Поучительная история…” характерна для творческих принципов журнала “Дрезина”. Если тайному диптиху карикатуры на Эйнштейна и ее отражения в фельетоне “«Дрезина» и Керзон” соответствует явный, доподлинный диптих “Октябрьская памятка” – то и этот последний, в свою очередь, в целом является составной частью еще одного хорошо замаскированного “диптиха”, складывающегося из изображений, разбросанных в разных номерах (для обоих случаев – это №№ 11 и 12).
Точно также как персонажи “Октябрьской памятки”, герой на двух рисунках “Поучительной истории…” создает себе в воображении две противоположные картины: триумфальную и катастрофическую. И – вплоть до техники: в обоих случаях картина изображена над персонажами в облачке, рисунком, резко отличающимся от основного изображения. И это привносит в фельетон “Поучительная история…” мотивы еще одного булгаковского произведения, “Собачьего сердца”. Напомним, что доктор Борменталь в этой повести называется “тяпнутым” – созвучно с тем самым Ляпкиным-Тяпкиным, “подать сюда” которого требовал ревизор в воображении Гордничего...
Наконец, “Поучительная история…” и “«Дрезина» и Керзон” в следующем номере связаны между собой еще и неявным отношением обеих публикаций к теории относительности Эйнштейна. Эйнштейн тоже негласно присутствует в фельетоне “Поучительная история…” Фельетон написан на тему бесцельно растраченного времени. Он тем начинается и заканчивается: “Вот вы говорите: Лига Времени. А позвольте доложить такой случай…” (напомним, что афоризм ”время – деньги” обыгрывается в той же “Дрезине” в фельетоне “«Дрезина» и Керзон”, а затем – в повести Булгакова “Роковые яйца”).
На эту же тему в том же номере журнала помещен рисованный комикс Б.Антоновского “Лекция о времени” (стр.3). На рисунках изображены разные стадии бессодержательного словоизвержения распоясавшегося докладчика. Всех их объединяет один мотив: на стене, за спиной докладчика висят часы. На последнем рисунке: вошедший окончательно в раж лектор задевает указкой эти часы и… они обрушиваются ему на голову, напоминая болтуну о теме его лекции! Эта ситуация явно воспроизводит легендарный рассказ о яблоке, упавшем на голову Ньютону – главному предшественнику и “сопернику” все того же Эйнштейна, шаржированный портрет которого читатель встретит в том же, одиннадцатом номере журнала “Дрезина”…
На иллюстрации: Летит АНТ-6. Фотография Александра Родченко (1935)
Окончание следует: http://www.proza.ru/2009/02/12/375 .