— Вы меня простите, — извинился паломник, вставая из-за стола, — но мне уже пора!
— Да что ты, друг, куда ты так спешишь? — спросил сидевший рядом подвыпивший мужичок.
— Действительно, — заметил другой, более трезвый. — Останься. Не пьешь, так хоть историю какую-нибудь интересную послушай!
— Я уже все байки, которыми богата ваша деревня, знаю! Все, я пойду!
— Да подожди, — не унимался пьяница. — Не мог ты слышать все истории, у нас их пруд пруди!
Николай (так звали паломника) остановился: уж очень он любил местные предания. Да и не слишком он торопился — время у него было.
— Ну ладно, уговорили. Только, если она новая, эта история. А то слышал я уже по несколько раз и про лешего на опушке, и про банника-обдериху, и про черта на старом кладбище...
— А про чудотворную икону слышал? Про монаха у дороги? — тихо спросил один из сидящих за столом мужиков, подливая себе напитка, который, как считается, придумал сам враг рода человеческого.
— Нет, про икону нет... — ответил Николай, медленно возвращаясь на свое место за столом.
— Ну, тогда слушай, — начал наиболее трезвый собеседник, — было это лет шестьдесят назад...
...Случилось это давно. Жил-был монах. Прислуживал при церквушке. Служил так себе. То уронит что-нибудь из церковной утвари, то слова молитвы забудет. Не отличался ни умом, ни силой. Однако жители деревни его любили. За что? Был он прекрасным иконописцем. Большинство икон в церкви его рукой написаны. Изображал он и Господа, и Богородицу, и святых, да так, что если бы выезжал когда-нибудь из деревни со своими творениями, то точно стал бы известен по всей русской земле. Раз выпросил местный священник икону из соседнего города, написанную рукой известного мастера, на один день. Люди ходили, восхищались, чтобы порадовать батюшку, с трудом добившегося привоза святыни. А за глаза говорили: «А наши лучше!». Узнал об этом монах, обрадовался: вот он какой славный мастер. Много еще творений вышло из-под его руки, да каждое новое — лучше предыдущего.
Но как не бывает худа без добра, так не бывает и добра без худа. Овладел монахом бес гордыни. Вот и стало для него любимым занятием выслушивание похвал. Он даже нарочно по церкви до и после службы расхаживал от одной иконы к другой и слушал, что люди говорят о его мастерстве. А жители деревни этого греха за иконописцем не замечали. Только слышали однажды, как священник ругал монаха за то, что тот захотел часть икон свозить в город, людям показать. «Кому же твое мастерство служит — Богу или собственному тщеславию? — возмущался батюшка. — Хоть одну икону увезешь, от церкви будешь отлучен!»
И присмирел немного монах. Было ему тогда около тридцати. Пять лет он не грешил ни действием, ни словом, а только мыслями, ведь бес еще не покинул его. Односельчане и не знали, что происходит в душе у монаха, и все по-прежнему гордились, что только в их приходе есть такой мастер.
Так было до тех пор, пока кто-то не сказал, что в соседний город привезли чудотворную икону. Деревенские отправились поклониться святыне: у кого были лошади — на лошадях, у кого были быки — на повозках с быками, у кого ничего не было — пешком.
«Иван, ты едешь?» — спрашивали у монаха. «Нет!» — кричал он и, нахмурившись, отворачивался.
Так захватил иконописца новый бес, бес зависти. Стал он завидовать мастеру, написавшему икону, ради которой люди в город отправились.
Все уехали, а уязвленный гордец заперся в своей келье и стал размышлять: «Как же так? Я столько лет пишу иконы, а ни одна из них не была благословлена Богом на творение чудес. А ведь тот образ, из-за которого все помчались в город, он ведь тоже человеком написан! Почему же, Господи, ты только моим иконам не позволяешь творить чудеса?» А потом вслух произнес: «Господи, пожалуйста, позволь мне написать чудотворную икону!»
Эти слова Иван твердил каждый день, как заклинание, моля Бога дать ему этот дар. Но какие бы иконы он ни писал, ни одна не обладала заветными свойствами.
Вот однажды Иван заснул и слышит грозный, подобный грому, голос: «Не проси того, что принесет несчастье!». Монах проснулся, но не придал сну особого значения. Вновь и вновь он умолял Господа о даровании священного мастерства. На вторую ночь сон повторился. А монах все равно просит, как одержимый. На третью ночь — опять. А монах все просит... И на четвертую ночь снится Ивану сон. Вновь с ним говорит какой-то загадочный голос, правда, не тот, что раньше: «Не хотел, Иван, ты сдаваться. Что ж, будет тебе то, о чем просил. Напишешь ты чудотворную икону, да такую, какую еще никто не писал. Удивительные будет творить чудеса!» Ивану страшно стало, ничего понять не может, а голос продолжает: «Возьми обычную доску и изобрази на ней Господа Иисуса Христа, да так прекрасно, как только можешь. Затем переверни доску и изобрази на обратной стороне самого Сатану, по всем тем канонам, по каким святых и Спасителя изображаешь. А если где надо будет отойти от правил или не будешь знать, как что изобразить, рука сама покажет тебе, почувствуешь ты, что делать надо. Потом повесь ее в церкви обратной стороной к стене, чтобы не пугать добрых прихожан видом нечистого. Только так сможешь ты написать чудотворную икону, если решишься». «Если решишься!» — повторил голос, затихая, как будто уходя в даль. Иван проснулся.
Несколько дней он думал, как поступить. Все же страшно на иконе нечистого изображать! И так думал, и сяк, потом решил: «А изображу-ка я как можно лучше Господа, а Сатану кое-как намалюю», — и принялся за работу.
Несколько недель спустя закончил писать внешнюю сторону. Действительно, этой иконе не было равных по красоте. Но мастера не обманешь — чувствует: нет, не чудотворна пока икона...
Делать нечего, принялся за обратную сторону. На темном фоне изобразил человеческий силуэт. Нарисовал ему два огненных глаза и огненную же пасть, а сбоку подписал: «Сатана — враг рода человеческого». Собрался было отнести ее в церковь, к батюшке на одобрение, но чувствует, не хватает чего-то. Нет чудотворной силы в ней. Думает: «Да, и не проведёшь! Придётся получше нечистого изобразить. С морды его начну». Тщательно отвратную морду выписал, да все равно что-то не так. «Видно, и туловище надо как следует намалевать», — подумал. Нарисовал. Потом фон. Потом и по второму разу каждую деталь подправил. По третьему. И получился у него такой нечистый, самому страшно стало.
Смотрит на «икону» и видит своё творение. Уставился на монаха с иконы черт: страшная, черная морда у нечистого. Пылающие адским огнем глаза выглядывают из-под огромных выступающих бровей. Нос крючком, борода козлиная: вниз волосы свисают и по бокам клоками. Щеки впалые, из пасти пламя вырывается, зубы острые, язык змеиный торчит. Вся морда в морщинах, в порезах, в волдырях. Волосы длинные свисают до самого края доски. Два рога, острые как иглы, с кончиками багровыми, словно в крови, красуются. А вокруг головы нимб черный с красной пентаграммой перевернутой. А поверх нее написано «Сила диавольская». Жилистая шея переходит в огромные пупырчатые плечи, на каждом еще по три острых рога. А на груди второе лицо, на львиное похожее. Лапы страшные, кривые, оканчиваются длинными пальцами с когтями. Одна — внутренней стороной на смотрящего. На ней пентаграмма пылающая. Вторая же лапа обращена «ладонью» вверх, и на ней стоит маленький мужичок (Иван даже не заметил, как его нарисовал). Одет мужичок как король: на голове прекрасная золотая корона, руки все в перстнях золотых, мантия. Лицо у него человеческое, но из-под одежды птичьи лапы выглядывают. Понял тогда монах, что это Антихрист, тот самый, о котором Иоанн Богослов повествует. А за спиной у дьявола — ад. Сверху как будто каменная крыша, а в ней отверстие, из которого льется поток грешных душ. А внизу река огненная, орудия пыток разные, бесы хвостатые бегают. Нечего больше исправлять, лучше дьявола уже не изобразить.
А все равно чего-то не хватает. Не чудотворна икона. Взял, было, Иван кисть в руку, как вдруг кисть пошла сама. Окунулась в черную краску и замазала надпись «Враг рода человеческого». Затем в красную краску, которой Иван буквы писал, как прыгнет кисть, как взлетит под потолок, и побежала по доске писать новую надпись: «Князь мира сего». Испугался монах, уже хотел закрасить ужасное изображение. Схватил в руки доску... И почувствовал: огромная сила от доски исходит — чудотворной стала икона. Обрадовался монах: сбылась его мечта. Будет теперь в церкви висеть чудотворная икона, написанная его собственной рукой.
Рано утром понесся Иван в церковь, подбежал к священнику и, еще не отдышавшись, кричит: «Написал я новую икону, лучше всех предыдущих!» — и показал батюшке, а обратную сторону полотном сверху прикрыл.
«Да, Иван, чудесную икону ты написал! — воскликнул священник. — Будет она висеть на самом видном месте!»
Как же радовался Иван, как торжествовал! Но и этого было ему мало. Надо, чтобы люди поняли, что икона-то чудотворная. Люди увидели икону, повосхищались, похвалили мастера. Стали свечки к иконе ставить, целовать её, просить об избавлении от различных бед, о даровании различных благ, об избавлении от искушений.
Прошел месяц, и начали твориться в деревне чудеса.
У одной женщины сын тяжело болел. Приехал врач из города, осмотрел его. Потом отвел мать в сторону и, вздохнув, тихо сказал, что больной не жилец, не больше недели жить осталось. Молилась бедная женщина перед новой иконой о спасении сына. Прошла неделя... две недели... три! Сын на поправку пошел, а доктор, вновь заехавший в деревню, в недоумении был: как такое быть может! Многие больные, получили выздоровление, помолившись перед чудотворной иконой. Каждый, кто просил об избавлении от всевозможных грехов, становился похожим на святых...
Монах, прислуживавший вместе с Иваном в церкви, просил послужить в другом приходе. И его просьбу услышали: через месяц он уехал.
Привели как-то в церковь бесноватую, она только раз приложилась к иконе и тут же излечилась. Разум её прояснился, и бес оставил её. Мольбы всех людей исполнялись.
Конечно, они благодарили Бога, но Господь изображен на многих иконах церкви, а чудотворна только эта. Поэтому благодарили и иконописца. Как это нравилось Ивану! Нет теперь иконописца, равного ему! Теперь даже из города люди начали ездить помолиться перед его иконой! Да что там из города, со всей страны приезжали! Иван был доволен.
И вот однажды снится ему сон: идет он по бескрайней зелёной лужайке. Долго идёт и видит: дерево стоит. Огромное, ветвистое, а из-под зеленых листьев выглядывают крупные красные плоды. На стволе висит чудотворная икона, с ликом Господа, изображенным на ней. Иван подходит, срывает плод, надкусывает его: горький. Пригляделся, а ест-то он гниль и червей, дерево сухое, без единого листочка, вокруг выжженная земля, а икона другой стороной повернута: черт с нее прямо в глаза Ивану смотрит и улыбается. Закричал Иван, проснулся, а успокоившись, подумал: мало ли что приснится?..
Лет двадцать все были счастливы. Еще бы: все желанья исполняются, никто не болеет... Но вот в деревне и за её пределами одно за другим начались несчастья. Сначала излеченная бесноватая вновь сошла с ума. Знающие люди поговаривали, что если в ней раньше был один бес, то теперь семь одолевают! Она подожгла свой дом, чуть не убила родственников, в церкви устроила погром — только чудотворную икону не тронула. Позже священнику пришло письмо, в котором было сказано, что монах, оставивший его приход, погиб во время пожара... Излечившиеся от болезней заболели новыми, более опасными и мучительными. А ставшие почти «святыми» подверглись страшнейшим искушениям, на которые только способны бесы. Ведь, как известно, безгрешных дьявол искушает сильнее, чем грешников. Так что все они погрязли в разврате, чревоугодии и алчности, потеряв всякую надежду на спасение души. Женщина, просившая за сына у чудотворной иконы, сильно пожалела об этом. Сын её вырос и впал в безумие. Сначала был он тихим, только порой как закричит: «Кто мне жизнь сохранил, тот и на грех тянет!» — после этого упадёт на землю и разрыдается. А потом не совладал с искушением: и мать свою убил, и соседей, и убежал куда-то в лес, наводя страх на местных жителей.
Не сразу люди поняли, что происходит. Потом догадываться стали. И Иван прозрел: «Господи! Почему? Почему чудотворный Твой образ творит столь ужасные вещи?» Расстроенный, пришел в свою комнатку и заснул. И снова услышал он голос, но не тот, который объяснил, как надо написать икону, а другой, который отговаривал его: «Иван! Ты ошибся. Не лицевая сторона чудотворна, а обратная, та, где нечистый написан. Эх, Иван! Твоя гордыня, твоя зависть погубили твою душу. А теперь...» «Проснись!» - послышался крик. Иван открыл глаза. «Проснись!» — крикнул стоявший перед ним человек, в котором он узнал человека, когда-то спасенного от смерти чудотворной иконой.
Нож сверкнул, и свет померк для монаха Ивана, великого иконописца.
— Вот так, Николай! Вот так погиб монах-иконописец, — закончил рассказчик, вставая из-за стола.
— Да п-п-подожди, — еле выговорил пьяница, выпивший уже столько, что не мог даже поднять голову (хотя у него еще хватало сил, чтобы попытаться связать несколько слов), — ты еще... концовку не... это...
— Ах да, точно! — воскликнул мужик, возвращаясь за стол. — Совсем забыл. Разумеется, за свои грехи Иван должен был быть наказан, но не так, как бывают наказаны остальные грешники. Поговаривают, что днем монах мучится в аду, но по ночам приходит к дороге, ведущей из деревни в город, по которой ты, кстати, сегодня пойдёшь. За то он и зовется Проклятым Монахом у дороги. Приходит он туда в образе дряхлого старика, садится на траву, достает кисть, доску, краски и пытается написать икону. Но что бы он ни делал, золотая краска превращается в черную, кисть начинает двигаться сама по себе. Каждую ночь мастер вновь и вновь рисует черта, а на утро уносит изображение в ад. Говорят, если его кто-нибудь отвлечет, он может и забыть икону, и тогда она останется среди людей, чтобы вновь творить зло.
— Очень интересная история, — сказал Николай, — я её обязательно запишу. Но теперь извините, мне пора...
— Я тебя, Николай, конечно, мог бы проводить, но мне друга надо довести до дома, а то он перебрал, и сам не дойдёт.
— Да ничего, доберусь как-нибудь. До свиданья! — сказал паломник и вышел за дверь.
Николай шел в город по той самой дороге, где несет свой крест согрешивший монах. Ночь еще не закончилась, но чувствовалось, что скоро забрезжит утро. В редеющей темноте увидел Николай старичка, сидящего у канавы. В черном подряснике, с длинной седой бородой. И гримасой ужаса, застывшего на лице. На коленях у него что-то лежит.
— Дедушка, что с вами? — спросил Николай.
С диким криком вскочил дед на ноги, схватил свои вещи и побежал с невероятной для его возраста скоростью. На бегу выронил какую-то доску. Обернулся, немного замешкался и помчался дальше. Вскоре он скрылся из виду.
Паломник подошел к месту, где старик обронил доску. Поднял ее и, перевернув, обомлел от страха: на него смотрел тот самый черт, которого малевал обуреваемый гордыней монах, и глаза его пылали адским огнём...