Да будет взрыв!

ДА БУДЕТ ВЗРЫВ!


Есть такой порошок, с ним взлетать хорошо,
Называется порох.
Мне б достать порошка, пол посыпать слегка,
Кинуть спичечку на пол...

Песня Вадима Егорова

Московский период жизни Мартуси начался на Арбате в Большом Афанасьевском переулке. В хрущёвскую оттепель он стал улицей имени малоизвестного композитора Мясковского, но в девяностых годах вернул себе прежнее название. Девочку назвали Мартой, а бабушка, с которой она провела детство, ласково переделала в Мартусю. Так и повелось: Мартуся, Мартуся. Немного повзрослев, она стала недоумевать, почему это дочка Николая Ермолаевича Киреева и Натальи Сергеевны Сугробовой получила столь необычное имя. Но бабушка к тому времени уже умерла, отец ушёл из семьи и затерялся  в необъятных российских просторах, мать была злой и жестокой. Получив выговор от начальства или брошенная очередным мужиком, она была готова пнуть первого, кто подвернётся, а подворачивалась всегда дочь. Мартуся рано поняла, что с матерью бесполезно спорить или ругаться, это как плевать против ветра, на тебя же и отлетит, и старалась пореже попадаться ей на глаза. Завести с родительницей откровенный разговор, о чём-то спросить, дочери и в голову бы не пришло. Поэтому источник Мартусиного имени так и остался тайной.
Девочка росла, ничем не отличаясь от сверстниц, разве что очень любила огонь и находила особенное удовольствие во взрывах и громких выстрелах. Маленькая Мартуся повсюду чиркала спичками, за что больно получала по рукам. Детские пистолетики с пистонами и хлопушки, громко взрывающиеся облачком конфетти, были любимыми игрушками, а блаженное состояние, которое наступает, когда долго глядишь на огонь, осталось, пожалуй, единственным приятным воспоминанием детства. Праздничные салюты ходили смотреть с Воробьёвых, тогда ещё Ленинских гор, где Мартуся норовила стать поближе к пушкам. В десять лет она читала каверинских «Двух капитанов», по многу раз повторяя главу о взрывных опытах Катьки Татариновой и представляя себя на её месте. Соответствующий фильм, где Катькины взрывы также не были забыты, был неоднократно просмотрен.
В садике необычное имя не доставляло особых неприятностей, но в школе бестолковые училки часто переспрашивали: «Марта, почему Марта, может быть Маша?» - доводя Мартусю до белого каления. А стервозная девка Майя, признанная красавица и королева класса, под хихиканье кавалеров несколько раз повторила убогую шуточку, что, мол, лучше быть первой Майей, чем восьмой Мартой. Мартуся огрызалась, но это лишь возбуждало одноклассницу, отлично видевшую, насколько она задета, и наслаждавшуюся этим. Две хлопушки, взорванные у дурёхиного уха, и обещание взорвать петарду прямо под задницей неожиданно быстро образумили красавицу. К большому удивлению Мартуси ни один из кавалеров за Майю не заступился. Более того, на партах стали появляться надписи с не меняющейся десятилетиями тематикой: «такая-то – дура». Только теперь вместо Тани или Светы стояло – Майя. Ладно, чёрт с ними, цель была достигнута. Разница между мартом и маем месяцем больше не поминалась, стали делаться слащавые попытки завязать дружбу, но Мартуся на них не отзывалась и вообще перестала замечать Майю. Отработанный материал. Нашлось дело интереснее.
В руки попала книга Сибрука о замечательной жизни известного физика Роберта Вуда. Автор со смаком описывал мальчишеские опыты будущего ученого, подробно останавливаясь на рецептах употреблявшихся тем взрывчаток. Наивному американцу, видимо, и в голову не приходило, что кто-то захочет повторить проделки маленького чертёнка. Наиболее заманчивыми Мартусе показались соединения йода с азотом, которые, как написал Сибрук, можно было получить, поливая аммиаком кристаллы йода и давая им высохнуть на промокашке. Продвинутый американский автор замечал, что это весьма опасное взрывчатое вещество, совершенно безобидное, пока не высохло, но в сухом виде детонирующее со взрывом при самом лёгком прикосновении. Сибруковская фраза «Даже муха, севшая на порошок, может вызвать разрушительный взрыв!» звучала зазывной рекламой. Йод имелся в домашней аптечке, аммиачный раствор мать добавляла в воду при мойке окон, чтобы придать блеск свежевымытым стёклам, а способ изготовления был так прост, что Мартуся не смогла удержаться от искушения повторить опыт великого Вуда. Когда образовавшаяся на промокашке маленькая кучка серого вещества подсохла, Мартуся тронула её карандашом. Раздался громкий хлопок, и над столом поднялось лёгкое облачко фиолетового дыма. Да, знаменитый физик знал толк во взрывчатке!
Мартуся жаждала применить полученное «ноу-хау», однако пугать кошек, как это делал американский гений, было жалко, и она выбрала для опытов Гоголевский бульвар, где по вечерней прохладе неспешно прогуливалась арбатская публика. Сев в сторонке, Мартуся с упоением слушала «взрывы» рассеянных по бульвару кристаллов йодистого азота и наблюдала прыжки, взвизги и частый отборный мат наступивших на вещество граждан.
Из той же сибруковской книги Мартуся узнала, что если бертолетову соль и серу смешать, завернуть в бумагу и ударить молотком, то грохот получится больше, чем от реактивного самолёта. Заманчивая банка с надписью «бертолетова соль» стояла в одном из шкафов школьного химического кабинета, и Мартуся стала подолгу задерживаться там после уроков под предлогом неодолимого интереса к предмету, производя мелкие химические фокусы и вожделенно косясь на заветную банку. Старая дева-учительница очень поощряла Мартусины занятия. Порошок был изготовлен к празднику Первого мая и опробован в компании соседских мальчишек во дворе арбатского дома с помощью железной плиты и гантели, управляемой посредством длинной верёвки, перекинутой через стойку детских качелей. Смесь страшно бухнула, качели перестали существовать, в домах вокруг дребезжали и бились стёкла, а взрывной волной сорвало несколько веток с чахлого тополя – единственного украшения арбатского дворика. Появившийся через некоторое время участковый не поймал злоумышленников, а происшедшее сильно подняло Мартусин авторитет в глазах окрестных мальчишек. Правда, от предложений повторить фокус Мартуся упорно отказывалась. Дело в том, что мать, немного осведомлённая о нетрадиционном Мартусином увлечении, обещала оборвать дочери уши, если что-то подобное повторится. Хорошо зная крутой нрав мамаши, Мартуся решила воздержаться от опытов с бертолетовой солью.
Так и шло время с лёгкими шалостями в соседних дворах и на Гоголевском бульваре, изготовлением «подарков огнепоклоннику», как шутила Мартуся, когда вопросы химичке на предмет очередного «гремучего порошка» ловко маскировались так, что старая лахудра твёрдо верила в неподдельный интерес своей ученицы к великой науке. Зато личная жизнь была пустовата. Несмотря на многочисленные поверхностные дружбы, Мартуся по-настоящему не вошла в коллектив одноклассников, даже в выпускных классах у неё не было ни любовных увлечений, ни парня. Девчонки злорадно говорили, это потому, что ребята считают её слишком умной и замкнутой. А может, сама держалась подальше от парней. Земля Мартусиного детства была слишком враждебной, не дававшей поддержки, и её бессознательная вера в то, что от людей можно ждать лишь плохого, отражала этот печальный урок.
Химичка пророчила Мартусе карьеру Менделеева, однако ко всеобщему удивлению поступала Мартуся на физический факультет Университета. Может, сыграл роль Роберт Вуд, а может, ещё что-то. Училка была разочарована: «Могла бы сделаться высококлассным химиком, а станет посредственным физиком!» Бывшие одноклассники передавали Мартусе, что старуха удивляется, почему любимая ученица её не навещает. Навещать её Мартуся не собиралась. Отработанный материал.
Посредственным физиком, как предрекала химичка, Мартуся не стала, даже наоборот. Учёба давалась легко. Её курсовая работа привлекла внимание самого академика Сагаловича, а к концу Университета Мартуся сделалась его любимой ученицей. Как все по-настоящему великие люди, Сагалович был терпимым даже в своей нетепимости и ценил дерзость и оригинальность своей питомицы. С подачи академика открывалась дорога в Институт Физики и виды на диссертацию, но жизнь обернулась иначе. В Мартусиной группе учился черноволосый красавец-венгр Иштван. Русский язык давался потомку отважных гусар с трудом, как впрочем и физика, которая в Университете оказалась намного сложнее, чем в будапештской гимназии, где даже знание закона Ома рассматривалось, как достижение. Бросить всё, вернуться домой, поступить в институт попроще не хотелось. Перед отъездом Иштван раструбил знакомым, что будет учиться в престижном заграничном ВУЗе. Возвратиться с поражением, слушать злорадные вопросы: «Назад? Отчислили?» - было невыносимо. Положение казалось безвыходным. Иштван чувствовал себя одиноким и потерянным, а Мартуся, заметив это и ошибочно приписав тоске по родине, старалась облегчить страдания бедного венгра: решала за него задачки и приглашала на студенческие вечеринки и в походы, где на кострах пеклась картошка и на мотив «Дубинушки» с энтузиазмом исполнялся гимн физиков:

Тот, кто физиком стал, тот грустить перестал –
На физфаке не жизнь, а малина,
Только физика – соль, остальное всё – ноль,
А филолог, биолог – дубина.

Вскоре к великой зависти однокурсниц, представлявших венгра классическим героем кальмановских оперетт, Мартуся и Иштван стали неразлучны. Девчонки недоверчиво ухмылялись, когда на настойчивые приставания и вопросы о сексуальных возможностях брюнета, Мартуся сердито отвечала, что они просто друзья. Впрочем, университетский телеграф, не замедлив, оповестил, что за «этим» Иштван ходит к маленькой польке с биофака, которую однокурсники отчего-то прозвали «пчелой». Мартуся много позже узнала о родстве душ польского и венгерского народов, возникшего, верно, в те былинные времена, когда венгерский князь Иштван Батори, по-русски Стефан Баторий, избранный польским королём и притащивший с собой целую орду нищих венгерских дворян, соединившись с польской голытьбой, ходил грабить западные рубежи Московии, попортив много крови Грозному царю Ивану Васильевичу. Даже в начале 21-го века каждый пожилой венгр, не знавший никаких языков, кроме родного мадьярского, улыбаясь в густые усы, мог споро проговорить на некой псевдо-славянской «мови» присказку: «Мадьяр – полак – два братанки и до сабли, и до пьянки». Впрочем, в университетские годы Мартусю не интересовала венгерско-польская дружба ни в мировом масштабе, ни в одном отдельно взятом Университете, и она лишь отмахивалась от ехидных намёков сокурсниц.
Иштван привык во всём полагаться на надёжную подругу, которая совала шпаргалки на экзаменах, писала за него курсовые работы и организовывала досуг. И в последнем семестре неожиданно сделал предложение руки, сердца и безоблачной жизни в Венгрии, где его уже ждала купленная родителями трёхкомнатная квартира. Мартуся удивилась, потом подумала и согласилась. Не то уже привыкла к венгру, не то поманило безоблачное закордонье, не то ещё что-то. Давно наблюдавшие за Мартусе-Иштвановской дружбой однокурсники приняли новость без особого удивления. Мать, которую Мартуся не удосужилась познакомить с приятелем-венгром, устроила скандал, поочерёдно крича «Наплачешься!» и «Уезжай хоть к чёрту!», да академик Сагалович серьёзно заметил: «Зря ты это делаешь». На мать было давно наплевать, а словам академика Мартуся по молодости не придала значения. Свадьба состоялась, и новобрачные улетели в Венгрию.
Так начался будапештский период Мартусиной жизни. Мартуся стала Мартушкой и принялась за изучение мадьярского языка. Академика Сагаловича в Венгрии хорошо знали. Благодаря его рекомендации, удалось устроиться в Институт Физики, где по распределению уже работал Иштван. Небольшое происшествие, случившееся сразу после её водворения, сильно подняло Мартусин престиж. В рабочей комнате сидели втроём: она, пиджак лет тридцати и фрау за сорок со всклоченными волосами и перекрученными колготками. Впрочем, по отзывам та была неплохим физиком, целыми днями писала формулы, зажигая одну сигарету от другой. Комната провоняла табачным дымом, Мартусю мутило, а в один прекрасный день лахудра, погрузившись в очередную мировую проблему, машинально бросила горящий окурок прямо в стоящую рядом корзину для бумаг. Пламя поскочило аж к потолку, на удивление быстро опомнившаяся тётка рванула к двери, за ней припустил и парень. Мартуся подмигнула дружочку-огню, опрокинула корзинку и живо накрыла её клеёнкой со столика, на котором стояли кофеварка и чашки. Огонь быстро потух, прогорел лишь ковролин. Победно выходившую из комнаты Мартусю, коллеги встретили удивлённо-почтительными взглядами. В те далёкие времена изучение русского языка было в Венгрии обязательным. «Великий и могучий» иллюстрировался с помощью классических образцов вроде «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт...». Остановка на скаку лихих коней сильно импонировала утихомирившимся потомкам венгерских гусар, а теперь они убедились, что да, русская женщина способна войти в горящую избу.
Через пару месяцев удалось доказать и свою профпригодность. Просматривая начатые ещё в Москве разработки, Мартуся набрела на интересную идею. Много раз прокрутив возможности в уме, исписав гору бумаги и до предела загрузив компьютер, идейку удалось превратить в доказанную теорему, описание которой было послано академику Сагаловичу. Его похвалы превзошли все ожидания. Бывший учитель указал на два-три возможных направления развития и рекомендовал представить доклад на ближайшем конгрессе физиков в Париже. Пообещал добиться и финансовой поддержки от организаторов. Добился бОльшего, чем сулил, и Мартусе оставалось лишь найти деньги на дорогу. В который-то раз помянув добром академика, немного ошарашенная собственной смелостью, Мартуся отправилась просить нынешнего шефа профинансировать билет из фондов Института. Шеф пролистал рукопись и заявил, что необходима серьёзная доработка. Как выснилось позже, она заключалась в том, что он выставил себя основным автором и велел сообщить в организационный комитет конгресса, что доклад представит он. Когда Мартуся с возмущением рассказала об этом Иштвану, любимый муж удивлённо уставился на неё: «С ума сошла. Ты всего-навсего молодой специалист, шеф оплачивает тебе Париж, а ты ещё недовольна! Да другие бы на твоём месте... «Оплачивает не шеф, а Институт, - машинально подумала Мартуся, - к тому же лишь дорогу», - но возражать не стала. Предложение купить билет из семейного бюджета, куда она честно сдавала зарплату, понимания не встретило. «Невозможно, мы же копим на машину!» Мартуся ни на что не копила, но спорить не стала. Защищаться следовало самой.
Через несколько дней, когда шеф, направляясь на работу, осторожно спускал машину по узкой будайской улочке (Будапешт представляет собой как бы два города в одном: холмистую Буду на правобережье Дуная и равнинный Пешт, на его левом берегу), под колёсами раздался грохот, вырвалось голубое пламя и облако едкого дыма. Старый тухляк не справился с управленим, руки окаменели, и он расширенными глазами следил, как машина, убыстряясь, затарахтела по крутому спуску и с размаху врезалась в кованую чугунную ограду.
Кстати, владельцы ограды, распространяли легенду, будто бравый гусар Андраш Хадик, венгерский герой, когда-то пограбивший Берлин, обитал неподалёку и часто привязывал боевого скакуна к данному забору. Конный памятник герою Хадику стоял в будайской крепости, недалеко от общежития политеха, и суеверные студенты перед экзаменами повадились залезать на хадикову лошадь и дотрагиваться до определённого места героя-венгра. Считалось, что проделавший эту несложную операцию непременно сдаст экзамен. Мужское достоинство Хадика гладилось столь усердно, что местечко на фигуре светилось зайчиком на зеленоватом бронзовом фоне. Когда всем отделом отправились навещать шефа в больницу, Мартуся, улучив момент, поинтересовалась, как же с Парижем. Покалеченный начальник лишь махнул рукой: «Езжайте одна!» В данный момент старого пердуна, любителя чужих идей, больше интересовали собственные травмы, разбитая машина и  немереный счёт, представленный владельцами искорёженного исторического забора.
«Повезло же Мартушке!» - цокали языками коллеги. Однако прибавив престижа, поездка во Францию не прибавила друзей. Жилось скучновато. Венгры казались замкнутыми и неинтересными, общение сводилось к обмену сугубо бытовой информацией, и Мартуся с сожалением вспоминала московские разговоры на темы никак не меньше смысла жизни. Иштван, в Университете столь охотно принимавший приглашения на все студенческие «мероприятия», в Венгрии прочно засел дома. Развлечением считался еженедельный поход к родителям и совместный воскресный обед. Здесь любимый муж со свёкром за стаканчиком вина собственного производства с увлечением обсуждали последние спортивные новости, скидки на автомобили и цены на бензин, а Мартуся должна была становиться к плите и под руководством свекрови осваивать премудрости венгерской кухни, как известно, лучшей в мире. Монологи на темы «Какой замечательный мальчик, мой Иштван» и «Тебе повезло, что он на тебе женился и ты смогла переехать в благословенную Венгрию» перемежались восклицаниями: «Ну кто же так режет мясо!» и «Милая, как же так, тебя не научили ничему полезному!»
Венгерская кухня и впрямь славилась кое-какими изысками. Имелось, к примеру, жаркое из вождя крестьянского восстания Дьёрдя Дожа. Когда весной 1514 года турки ломились в страну, венгерская верхушка с великой неохотой вооружила своих затурканных крепостных и призвала их к обороне отечества. Но если в 1812 году русские крестьяне в похожей ситуации действительно встали на защиту родины, то венгры рассудили иначе, наплевали на турок и обратили оружие против реальных угнетателей. Продержались крестьяне недолго, но успели основательно попортить кровь господам. Когда легендарного предводителя крестьянского войска Дьёрдя Дожу изловили, то с венгерским темпераментом сначала заживо зажарили, а потом заставили съесть по кусочку диковинного блюда его попавших в плен соратников. Кое-кто из господ, которых Дьёрдь Дожа особенно достал, присоединился к небывалой трапезе. Куда там царствовавшему в то время Великому князю Московскому Василию III Ивановичу, фантазия которого не шла дальше топора и плахи! Нет бы обменяться опытом с продвинутой международной элитой! А в незабвенном 1956 году в самый разгар беспорядков в витрине будапештской мясной лавки, расположенной вблизи Восточного вокзала, был выставлен кусок мяса с надписью «Мясо красноармейца Иванова, столько-то за килограмм». Теперь уже не узнаешь, настоящая была человечина или просто «шутка» озверевшего от безнаказанности хамья. Преемственность национальных традиций была во всяком случае налицо. Услышав очередное «Ты ничего не умеешь!», Мартуся сладострастно воображала экзотические блюда вроде свекрови, зажаренной во фритюре или рубленая свекровь под острым соусом паприкаш. Однако до поры до времени молчала.
Единственной отдушиной был интернет, которым на работе пользовались бесплатно. Мужики рассматривали живые картинки на сетевых ресурсах с заманчивыми девизами «Курвы-стервы», а Мартуся быстро вышла на веб-сайты вроде www.взрывчатка.com, с жадностью изучая предлагаемые рецепты. Всё было намного интереснее, чем раньше, куда там сибруковскому «Роберту Вуду» или допотопным смесям старой химички! «Гремучие порошки» по-прежнему были любимым развлечением, но теперь подкладывались в тенистых аллеях парка на дунайском острове Маргариты. Кроме наблюдения за акробатическими прыжками случайных прохожих, наступивших на «подарки», интересно было сравнивать особенности национальных характеров. Напоровшись на взрывчатку, венгры не матерились, как посетители Гоголевского бульвара, не жаловались, что всё случилось средь бела дня (интересно, ночью было бы лучше?), не вовлекали в дискуссию прохожих, а несколько раз воровато оглянувшись, быстро покидали «место преступления», рванув, как правило, напрямик через газон. К удивлению Мартуси так же поступили и двое полицейских, которые по уикендам не спеша патрулировали парк и случайно напоролись на «подарок». Когда Иштван как-то раз застал Мартусю за изготовлением взрывчатки, она, не сморгнув глазом, объяснила, что это крем для кожи по бабушкиному рецепту. Зачем тратить деньги и покупать, когда можно изготовить дома! Иштван удовлетворённо кивнул, экономия в семье приветствовалась, ему и в голову не пришло поинтересоваться, почему средство, предназначенное для сохранения свежести лица дорогой супруги, имеет вид неаппетитной серой грязи.
Однако ни любимая физика, переписка с академиком Сагаловичем и развлечения на острове Маргариты не избавляли от ощущения серости жизни. Чувства безопасности, нежности и любви, о которых много фантазировала Мартуся, не было. В отношениях с мужем доминировал сдержанный стиль, а его родители постоянно пытались заставить её чувствовать себя в чём-то виноватой. И Мартусе всё чаще стал биться в голову невесть откуда запомнившийся припев «Муха, моя муха, нашепчи мне в ухо, что не всё так глухо, как в танке...». Но муха не прилетала, и она начала уныло прикидывать: «Господи, неужели так и придётся проскучать всю жизнь!» Но вот и ошиблась.
Переменам посодействовал Иштван. Институт, где они работали, был чётко нацелен на результат, от сотрудников требовалась регулярная публикация статей в престижных научных журналах, и Иштван быстро понял, что одно дело на халяву получать хорошие оценки в российском Университете, где преподаватели не слишком придирались к симпатичному иностранному студенту, а совсем иное строгий отбор международного журнала. Оригинальные идеи не посещали, и он стал поговаривать, мол, физика не его призвание, надо бы заняться другим. Чем именно, было пока неясно, и Иштван решил подправить ситуацию домашними средствами. В первый же раз, когда Мартуся попросила его оформить отсылку статьи в журнал «Физика», издававшемся известной компанией Эльзевир, он, ничтоже сумняшеся, выставил себя соавтором. Дальше - больше, и Мартуся, ещё не привыкшая к семейным, а также венгерским порядкам, лишь широко раскрывала глаза. На четвёртой статье терпение лопнуло, но на её резкое замечание Иштван обиженно заявил, что она его не любит, если жалеет такой пустяк, не крадёт же он у неё эти несчастные статьи («Как то есть не крадёт?» - машинально подумала Мартуся), хорошая жена сама была бы рада, и вот его мама... Мартуся вспомнила сволочную свекровь. Да, мама, пожалуй, не возражала, если бы сынок подписывал её статьи. А потом представила себе череду дней с бездельником-мужем, его родителями, их воскресными обедами, летними работами на винограднике и в огороде, где даже короткая поездка на велосипеде к ближайшему пруду засчитывалась за лень и разгильдяйство, свойственные русскому характеру. «Я научу тебя правильно жить!» - стучал по столу свёкр. Мартуся ужаснулась ожидавшей её перспективе и подала на развод. Как говорится, жизнь вынуждает нас многое делать добровольно. Поскольку не было детей, развод по желанию одного из супругов совершился неожиданно быстро, и Мартуся стала вольной, как ветер. Чувство освобождения и небывалой приподнятости не покидало, и она даже не стала мстить Иштвану за украденные статьи. Чёрт с ним, отработанный материал.
Поучить его родителей однако следовало. Хотя бы затем, чтобы понежнее отнеслись к следующей невестке. Дом паразитов находился в квартале коттеджей на уютной будайской улочке. Темнело рано. Старая свёкрова собака, благоволившая к Мартусе, всегда ухитрявшейся, несмотря на строгий присмотр, бросить ей кусочек свежего мясца, вместо опостылевшего сухого корма, которым потчевали хозяева, не забыла угощение, а потому голоса не подала и лишь энергично завиляла хвостом, когда Мартуся перелезала через невысокий заборчик на задах свёкрова дома. Вскоре взорвались две бомбы: одна - в гараже, основательно разворотив и его, и стоящую там машину, другая – на крыльце. Дверь дома, по которой старый тухляк, боявшийся воров, часто похлопывал ладонью, хвалясь, что не хуже, чем в Национальном банке, сорвало с петель, окна выбило. К великому кайфу Мартуси, наблюдавшей за катаклизмом с невысокого холма неподалёку, обвалилась труба, из которой перед этим весело струился дымок. Свёкор любил холодными вечерами посидеть у камина со стаканчиком винца. «Не сгорели бы, гады», - опасливо поёжилась Мартуся, сматываясь с места происшествия. Хотелось по горячим следам взорвать и рабовладельческую фазенду  - свёкрову дачу, где пришлось перелопатить столько земли.

На соседскую межу
Я гранату подложу,
Может этою лимонкой
Я соседа уложу! (Песня Михаила Анчарова)               

Но Мартуся предусмотрительно воздержалась. Могут подумать на неё, а так спишут на хулиганов, на бритоголовых, или, ещё лучше, на политических противников. Бывший свёкр в последнее время увлёкся мелкими политическими играми и уже успел стать заправилой второсортной партии, оттеснив других кандидатов.
Возвращаться в Москву после развода резона не было. Российские коллеги, время от времени наезжавшие в командировки в Будапешт, рассказывали тягостные истории о невыплаченных зарплатах и голодовке директора Института, пытавшегося таким образом избежать повальных сокращений. Говорилось это, скорее всего, с задней мыслью добыть прибавку к не очень-то жирным суточным, выдаваемым Академией, однако на собственной шкуре проверять правдивость сообщений не хотелось. Академик Сагалович к тому времени отбыл в Америку, мотивируя свой шаг предлагаемыми фантастическими возможностями для научных исследований. А в Москве с разинутой пастью ждала мать, которой не терпелось обрушить на Мартусю утешительные сентенции вроде «Вот видишь!» и «Я тебя предупреждала!» Так и осталась в Венгрии.
С трёхкомнатными хоромами в престижном районе, подаренными родителями Иштвана, пришлось проститься. Перебралась на окраину Будапешта в однокомнатную малогабаритку в блочной десятиэтажке. Но район был зелёный, Институт близко, соседи приветливы, а рядом расположился обширный лесопарк со специальной дорожкой для велосипедистов, где время от времени можно было рассыпать «гремучие порошки», рецепты которых скачивались с разраставшихся на глазах интернетовских ресурсов, и наслаждаться затейливыми кульбитами крутильщиков педалей, наезжавших на «подарки». Подкладывать их пешеходам Мартуся перестала. По парку гуляли мамаши с детьми и собачники. Пугать тех и других, то есть детей и собак, было жалко. В Институте Физики дела шли в гору, и Мартусю чуть не автоматически включали в списки участников различных конференций. Жить бы да жить.
Однако блаженная идиллия вскоре закончилась. На прилегающей к десятиэтажкам лесной поляне всё чаще стали останавливаться трейлеры, которым новым законом запрещалось движение по субботним и воскресным дням, а платить немереные деньги за обустроенные стоянки «ломало». Появились будки, далеко вокруг разносился запах прогорклого жарева, лесопарк превратился в нужник, днём и ночью шныряли курвы, сутенёры и ещё прОпасть сброда, а когда обокрали несколько квартир в близлежащих домах, даже флегматичным, покладистым венграм стало ясно, необходимо что-то предпринимать. Жалобы в районную администрацию ничего не дали. На удивление быстро состряпалась петиция, под которой местные активисты во главе с дядей Золтаном собрали несколько страниц подписей. Это тоже не произвело впечатления на местных боссов, и активисты приуныли. Мартуся поняла, защищаться необходимо самой.
Идею подал репортаж из вечерних новостей о пожаре на автостоянке одной из компаний по перевозке замороженных продуктов в крупном венгерском областном центре Мишкольце. Рецепт «очень простой и эффективной», как было анонсировано, самовозгорающейся смеси был скачан с сайта с романтически-морбидной флэш-заставкой и девизом «Гори, гори, моя звезда». Смешав свободно продающиеся ингредиенты, Мартуся за четверть часа получила необходимый порошок. Аккуратно насыпав самовозгорающуюся смесь на два стоявших на отшибе трейлера, она не спеша направилась к десятиэтажкам. Оглянувшись, заметила пробивающиеся языки пламени. Штука и впрямь оказалась эффективной, потому что минуту спустя раздался взрыв, и громадный столб огня взметнулся с такой силой, что Мартуся от неожиданности в панике бросилась к спасительным домам.
Немного погодя полыхала вся стоянка, а из десятиэтажек начали выползать кое-как одетые, заспанные люди. Мартуся смотрела на пожар, изредка кивая соседям. Как всегда, созерцание огня доставляло острое, ни с чем не сравнимое наслаждение, приправленное наблюдением за оравой бестолково мечущихся девок и шоферюг, таких агрессивно-наглых в обычное время и столь растерянных сейчас. Дополнительное удовольствие доставило пламенное выступление активиста дяди Золтана, по совместительству являвшегося старостой ближайшего костёла, на тему «Бог долго ждёт, да больно бьёт!»
Запоздалые пожарные не смогли повернуть ситуацию, и утром на месте проклятой стоянки красовался чёрный пустырь, забитый обугленным железом. Как ни странно, жертв не было. Газеты вышли с шапками «Пожар на нелегальной стоянке, убытки на 50 миллионов форинтов». Никто и не упоминал о возможности поджога, СМИ упирали на антисанитарные условия и неосторожное обращение с огнём. Глава районной администрации получил нахлобучку, а потому зорко следил, чтобы стоянка не возобновлялась, а в предвидении приближающихся муниципальых выборов даже пообещал благоустроить лесопарк. Улучшения экологической обстановки в районе Мартуся не дождалась, так как в это время на её горизонте появился великолепный чех Миланек.
Встретились на международной конференции в Вене. Белокурый чех сантиметров на тридцать выше Мартуси подошёл в перерыве, похвалил доклад, сделал замечание, она возразила. Плодотворно начавшаяся дискуссия  продОлжилась в кафе на Кэрнтнерштрассе, а закончилась совсем неожиданно в постели в гостинице «Амадеус» на Виднер Хауптштрассе, где как оказалось, оба и жили. В последнем, впрочем, не было мистики, так как гостиницы всем участникам конференции заказывались централизованно, организационным комитетом.
Наутро Миланек счастливо смеялся и повторял: «Ах, милая, с тобой не соскучишься!»  Попросил домашний телефон. Мартуся поначалу не придала этому значения. Сколько она видела внезапных «любовей», кончавшихся с окончанием конференций! Но вот и ошиблась. Не успела прибыть домой, как позвонил Миланек, всё повторявший: «Ты уже дома? Ты уже приехала?» Умилилась логичности мышления физика, который разговаривая с ней по домашнему телефону, не был уверен, дома ли она. Через месяц Миланек выхлопотал командировку в Будапешт, вскоре опять приехал на уикенд, благо расстояние Прага-Будапешт шесть часов по автобану, а в третий приезд торжественно объявил, что расстался со своей женой и хочет жениться на Мартусе.
Так начался пражский период жизни Мартуси. Теперь она стала Мартичкой. Научиться «млувить чески» (говорить по-чешски) было гораздо легче, чем «беселни мадьарул» (говорить по-венгерски). Правда, поначалу общие славянские корни русского и чешского языков сыграли с ней не одну злую шутку. Выяснилось, что грозные таблички «Позор на пса», красовавшиеся на воротах особняков, соответствуют русскому «Осторожно, злая собака», а не являются символом веры неведомой лиги ненавистников четвероногих. В увеселительных заведениях висели объявления «Девки задарма». Раскатывать губы мужикам не стоило. Подразумевалось, что девушкам всего-навсего не надо платить за вход. «Вонять» означало благоухать, а якобы «чёрствый» хлеб оказывался очень свежим. Да ещё доставало пристрастие туземцев к суффиксам –ак и –як, придававшим приблатнённый характер местной «мови». Знаменитые Карлова и Вацлавская площади звались Карлак и Вацлавак, поход - путяк, заасфальтированная площадка превратилась в асфальтяк, а reality porno в «реальный порняк».
Это были пустяки. Прага показалась необычайно красивым городом, одной из достопримечательностей которого была великолепная Пороховая Башня – лучшая из многочисленных пражских башен, получившая своё название из-за того, что одно время служила складом для хранения пороха. Увидев её впервые, Мартуся подмигнула ей, как старой знакомой. Ей показалось, будто в какой-то предыдущей жизни она уже жила в этом городе. Институт Физики, куда удалось устроиться, предъявив немалый перечень своих статей, ничем не отличался от прежнего, разве что находился в центре Праги, а не на окраине, как в Будапеште, а большой, бывший до войны отцовским, дом, полученный Миланеком в результате закона о реституции, принятого вскоре после «бархатной революции» 1989 года, навсегда избавил молодожёнов от материальных забот. Родившийся вскоре голубоглазый ангелок Янечек совсем осчастливил супругов.
У Миланека с женой Лидкой детей не было. Сначала предохранялись, потом перестали. Спустя некоторое время забеспокоились. Миланек принялся осторожно намекать, надо бы сходить к врачу, но Лидка стояла, как скала: «Только вместе!» и вконец задолбала мужа цитатами из женских журналов вроде «больше, чем в половине случаев в отсутствии детей виноваты мужчины, бывает, что сперматозоиды мужа недостаточно активны для зачатия ребёнка». Тот в принципе признавал доводы, но к врачу так и не собрался. Не то стеснялся, не то и вправду боялся, что проблема в нём. К тому же появилась Мартуся. Теперь, глядя на беленького голубоглазого Янечка, точную копию его самого (Мартуся была темноволосой и кареглазой), Миланек про себя недобрыми словами поминал бывшую супругу.
Мартуся успокоилась, и будто обретя долгожданное чувство внутренней безопасности, даже забросила любимые интернетовские сайты и рискованные опыты. Обратиться к своему хобби пришлось лишь раз. У Миланека и Лидки была небольшая дачка, которую той удалось оттяпать при разводе. Дачка маленькая, далеко от Праги, впридачу имелся сволочной сосед, норовивший порушить часть забора, поскольку тропинка, ведущая от шоссе к его участку, была слишком узка для проезда автомобиля, а в отместку за его восстановление и скупясь оплачивать вывоз мусора, скидывавший всякую дрянь в граничивший с Миланековым участком овраг. Сейчас можно было бы купить две и три таких дачки. Но Миланек вспоминал труд, вложенный в участок, когда в былинные социалистические времена всё делалось своими руками, а добывание и доставка стройматериалов была сравнима по тяжести с военной кампанией Фридриха Великого, и жалел дачу, за это уже не втихомолку проклиная Лидку. Мартуся понимала мужа, ей была очень близка такая любовь к делу своих рук, и решила защищаться.
Сначала в одночасье вспыхнул и сгорел многострадальный дачный забор. Пылал фенол-формальдегид, горючее вещество, а по совместительству - главный компонент одной из популярных смывок для автокраски. Лидкин любовник, которого она подцепила вскоре после развода с Миланеком, зудел, что это сосед, теперь он им житья не даст, от дачи надо избавляться. Двигало им желание прикарманить вырученные от продажи деньги. Семейной идиллии на лоне природы он предпочитал тусовки в модных местах Праги. Однако Лидка, помнившая, как нелегко было отсудить дачу и как дорожил ею Миланек, сначала побежала ругаться к соседу, который в несвойственных чехам сильных выражениях объяснил, что забор они подожгли сами, чтобы выжить его с добытой честным трудом собственности. Рыдая, бросилась к толстомордому дяде, местному полицейскому. Тот отмахнулся, как от назойливой мухи, посоветовав оформить страховку, раз уж она, раззява, не соблюдает правила противопожарной безопасности. Сосед явился с предложением купить дачку, любовник зудел: «Продавай, продавай!» После небольшого взрыва на газоне перед крыльцом, ничего не повредившего, но до смерти напугавшего и Лидку, и любовника, бывшая жена смирилась. Однако участок продала не соседу, а Миланеку, с тайной задумкой стравить их и напакостить обоим.
Мартуся только собиралась осторожно навести Миланека на мысль позвонить бывшей жене, поинтересоваться житьём-бытьём, а заодно прозондировать возможность продажи участка, как Лидка объявилась сама. «Радость-то какая! Позвонила, негодяйка, за копейки продаёт, небось припёрло, - захлёбывался восторгом Миланек, - есть Бог на небе!» Проводив мужа Мартуся рассмеялась и пародируя известную артистку Раневскую, произнесла: «Фенол-формальдегид – страшная сила!» Кстати, этот случай обогатил её собственной «разработкой». Оказывается из небольших разноцветных электронных будильничков, за бесценок продававшихся в дешёвых магазинах «Всё за 39 крон», получается надёжный таймер для взрывателя.
Дачка возвратилась, и Мартуся внутренне умиляясь, глядела, как Миланек, словно мальчишка, носится по участку и закупает стройматериалов, будто собирается соорудить новый Версаль. Бетонный забор возвели в считаные дни. Сосед, прибывший на уикенд, вытаращил глаза. Машину пришлось оставить у шоссе на подъезде к даче. Он то и дело бегал проверять, не угнали ли её. Попробовал договориться с Миланеком, но натолкнулся на глухую стену, такую же как забор. Тот припомнил загаженный овраг и предъявил счёт за вывоз мусора. Сосед проконсультировался со знакомым адвокатом. Кляузник обнадёжил возможностью отсудить спорную тропинку, однако предупредил и о медлительности судопроизводства, а за свои услуги потребовал столь крупный задаток, что дядя отступил. Ещё один уикенд пробегав к шоссе и обратно, дал в газету объявление о продаже участка. Охотников купить чёрт знает как далеко расположенную дачу, к тому же не имеющую подъезда, не нашлось, и сосед, скрепя сердце, обратился к Миланеку.
На присоединённой территории насадили целый лес деревьев и кустов, соорудили жаровню. Огонь был прирученный, на древесном угле, на нём жарились вкусные чешские колбаски, запиваемые пивом. И вообще, жизнь складывалась неслабо. Знакомые, немного завидуя, называли их «быстро растущей парой». «Физическая» работа в Институте нравилась. Оригинальность, замеченная когда-то академиком Сагаловичем в своей ученице, позволяла «выдавать на гора» не каждому посильные идеи, а работоспособность, проявившаяся ещё в школьном химическом кабинете, давала возможность самостоятельно доводить их «до ума». Мартусины статьи получали всё больше отзывов, а однажды её доклад похвалил сам лауреат крутой премии, великий Рамфорд. «Исторический» момент был запечатлён таскавшимся по пятам за великим физиком фотографом конференции. Мартуся окантовала снимок и на зависть коллегам повесила на стене рабочего кабинета.
Супруг же целиком ушёл в управление доставшимся по реституции домом. Дело нравилось, хозяйство процветало, ему даже удалось отсудить подвал, когда-то самовольно занятый сберегательной кассой. Сводчатые катакомбы романтично-средневекового вида сдали под приносивший неплохой навар винный ресторанчик, там и отметили очередную годовщину свадьбы, а Миланек решил, что его истинное призвание – недвижимость. Бросил физику, открыл собственную риэлторскую фирму. Любил заниматься спорными делами, был удачлив, от клиентов не было отбоя. По вечерам возбуждённо рассказывал о провёрнутых сделках, чудаках-покупателях и «тайнах пражских домов». Бизнес процветал, а впереди маячило вступление в Евросоюз и ожидавшееся после этого крутое повышение цен на недвижимость. Жить бы да жить, и Мартуся умилялась, глядя, как сынок Янечек повсюду чиркает спичками, а Миланек ласково объясняет ему, что этого делать нельзя, приедут дяди-пожарные, примутся поливать всех водой. Янечек восторженно взвизгивал в предвкушении необычного развлечения.
Беда пришла от бывшей жены Лидки. Любовник ошалел от дармовых денег и решил провернуть ещё одну аферу. Умерла Лидкина мать, оставив ей домик в пражском предместье. Сожитель принялся рисовать заманчивую перспективу продажи наследственной хаты и Лидкиной квартиры, покупки на вырученные деньги роскошных аппартаментов в престижном районе Праги и так заговорил, что та с восторгом согласилась. Квартира ушла быстро, и Лидка временно перебралась в материн домик. Тот продавался туго, а в один прекрасный день любовник исчез, прихватив, как выяснилось позже, и вырученные за квартиру деньги. Доступ к банковскому счёту имели оба.
Лидка бросилась к знакомым, но те отводили глаза, отговариваясь незнанием местонахождения сожителя; потом побежала в полицию, где её вежливо послали к чёрту, потом сидела дома и плакала. Позже пришло в голову, что ведь капиталов, вырученных за её маломерку и материну халупу не могло хватить на роскошные пражские аппартаменты, и как же это она так вляпалась. Любовника Лидка больше не встречала, а жизнь стала потихоньку входить в колею. Начала готовить плюшечки и галушечки. Еда успокаивала, и она пришла к выводу, что это – единственная вещь на свете, которая не обманет. Истеричная девочка с кукольным личиком быстро стала раздаваться вширь, стремительно превращаясь в оплывшую бегемотиху. Подумывалось о заведении кошки, даже двух, когда проходя по Вацлаваку, случайно увидела бывшего мужа. Миланек выходил из роскошной легковушки цвета серебристый металлик и выглядел, как показалось Лидке, чрезвычайно уверенно и элегантно. БОльшая часть, конечно, показалась. Соседская трава всегда зеленее и гуще. Машина всего-навсего - Шкода-Октавиа, купленная по случаю во время очередной акции по снижению цен. И таким уж уверенным в себе Миланек не был, спешил на деловую встречу с итальянцами, которым предстояло втюхать слегка подштукатуренную развалюху в пражском районе Мала Страна, выдав её за дворец 18-го века. Но глаза велики не только у страха, но и у зависти, и Лидку повело.
Следующая встреча состоялась не случайно. Наблюдала из-за кустов, как Миланек и Янечек шли по парку - белокурые, голубоглазые, весело смеющиеся. Придя домой, она проплакала ночь, а наутро поняла - во всех её бедах виновата Мартуся, проклятую захватчицу нужно окоротить. При этом недобром поминались венгерские события 56-го года и пражская осень в 68-ом. Слежка за Миланеком обнаружила, что у Мартуси тоже есть машина. Это сильно подогрело Лидкину злобу. Для бегемотихи автомобиль всё ещё был роскошью, а не средством передвижения. И началась война.
Сначала подстерегла бывшего супруга, когда тот утром, направляясь в контору, выходил из дома. Подбежала, захлёбываясь, принялась доказывать, - его используют, поносить Мартусю. Бывший муж твёрдо попросил её перестать и легко отодвинув, уехал, оставив стоять на тротуаре под холодным душем удивлённых взглядов прохожих. Пару дней спустя Лидка позвонила по домофону, надеясь быть впущенной в квартиру и по меньшей мере вцепиться оккупантке в волосы, а коли повезёт, то и выцарапать глаза. Услышав её голос, Миланек спустился, резко приказал оставить их в покое. Желание испортить Мартусину причёску не проходило, Лидка отправилась к Институту Физики. Обломилось и там. В последнее время физики пошли в гору, набрали грантов, так что хватало не только на сверхточные приборы, но и на охранников. Накачанный вахтёр на проходной спросил, к кому она направляется. Предложил справиться по телефону, ожидают ли пани. Лидка поспешно выскочила из холла, но желание облаять Мартусю взяло верх, принялась маршировать взад и вперёд перед Институтом, да недооценила профессионализм секьюрити. Её манёвры отлично просматривались через стеклянную дверь холла. Немного обождав, в надежде, что необычная посетительницв отвалит, парень позвонил Мартусе. Услышав, что на улице её ждёт «полоумная баба», та сразу подумала о Лидке. Презрев возможность удалиться из Института запасным ходом, а также помощь, предложенную охранником, вышла к Лидке. Злобно прошипела: «Что тебе нужно? Оставь нас в покое, дура чёртова!» Та в ответ понесла ахинею, с белыми от злости буркалами замахала руками, норовя дотянуться до Мартусиных волос. Та и слушать не стала, быстрым шагом пошла прочь, где уж раздобревшей Лидке было догнать тоненькую Мартусю. Надеясь, что бегемотиха больше их не потревожит, не заикнулась мужу об инциденте. Чёрт с ней, отработанный материал. Но вот и ошиблась.
Через пару дней спешивший в контору Миланек вляпался у подъезда в кучу дерьма. Проклиная бывшую жену, незадачливый бизнесмен побежал менять испорченные брюки и обувь, грозясь сегодня же разобраться с Лидкой. Не успел. Днём позвонили из Янечкова детского сада, попросили приехать. Воспитательницы наперебой рассказывали, как в парке к мальчику подлетела разъярённая баба, обзывая его приблудышем и русским оккупантом, хватала за руки и норовила вытянуть из песочницы. Воспитательницы немедленно отогнали злодейку, детей отвели в садик, но «Янечек плачет и просится домой».
Миланек последними словами поносил Лидку и грозился засадить в тюрьму. Ярость же охватившая Мартусю при виде дрожащего заплаканного сына граничила с внезапным психозом. Хотелось немедленно что-то сделать. Будь Лидка здесь, Мартуся, надавала бы ей по морде, может, тем бы дело и кончилось. Но лиходейка была далеко, ярость не проходила, и вдруг из самой глубины её существа возникла мысль: «Убить!» Мартуся глубоко вздохнула и как открытие повторила про себя: «Убить!» Сразу стало легче, возбуждение прошло, уступив место пружинной собранности, которая всегда охватывала её, когда нужно было защищаться.
Принялась успокаивать Миланека. Удалось даже отговорить его забрать мальчика из детского сада. «Жестоко вот так сразу отрывать его от друзей», - убеждала она мужа. Янечку был куплен давно обещанный щенок, которого он тут же окрестил Ишкой, а детсадовским сделано строгое внушение. Садик был платный и дорогой, в ответ на выговоры в воздухе летали фразы вроде «Есть, сэр!» и «Больше не повторится, сэр!» Лидкин адрес легко нашёлся в телефонной книге, и Мартуся удивилась, почему бегемотиха живёт в домике на окраине Праги, а не в квартире, которую оставил ей Миланек. Позвонив для верности из автомата, услышала знакомый голос.
Идея «операции» созрела мгновенно, когда одетая в затёрханные джинсы и старую куртку прошлась вблизи «вражеского» дома. БОльшую часть улицы занимала широкая траншея, обнажавшая ржавые трубы. Мартусе тут же вспомнился широко освещавшийся телевизионными новостями случай подрыва газовых коммуникаций в одном из северных российских городов, где взлетела на воздух целая многоэтажка. План созрел мгновенно, но для его осуществления следовало обождать, пусть Миланек хоть на денёк отлучится из дома. Пока же Мартуся молила бога, чтобы траншею не засыпали.
Дожидаться пришлось недолго. Российские соотечественники задались целью скупить на корню всю недвижимость на популярном курорте Карловы Вары. На кону стояли большие деньги, и Миланек активно включился в выгодный бизнес. Отлучка ожидалась не меньше, чем на день. Российские клиенты имели обыкновение долго и обстоятельно обсуждать совершаемые сделки. Уложив Янечка и дождавшись звонка от супруга с обычными «Всё в порядке?» и «Очень скучаю», Мартуся выглянула в окно. Закат был необычный, ярко красный, похожий на отдалённый пожар, и она решила, что день завтра будет ветреный. Отправилась к Лидкиному дому. Оставив машину неподалёку, с удивлением заметила, что в этот не столь ещё поздний час квартал казался вымершим, а пробираясь вдоль заборов порадовалась, что дело происходит не в Венгрии. Там собаки оглушительным лаем «передавали» бы её от калитки к калитке, а в Праге тишь, да гладь, да божья благодать.
Траншея зияла чёрными внутренностями. Слава богу, не закопали. Взрывчатка была в пластиковой бутылке от минералки. Мартуся быстро примотала её скотчем к трубе и отбежала. Заряд заложила маломощный, надеясь на взрыв газовых коммуникаций. Траншея и Лидкин домик были видны как на ладони. Интервал установила на десять минут, но время текло так медленно, что она забеспокоилась, не испортился ли проклятый дешёвый будильник, использованный в качестве таймера. Неожиданно из траншеи раздался грохот, взметнулось облако земли и огня. «Эх, чёрт, маловат заряд!» - подосадовала было Мартуся, но появившаяся вслед за этим огненная волна, покатившаяся к Лидкиному дому, превзошла все ожидания. Филигранно расчитанной направленности заряда мог позавидовать профессионал-взрывник. Домик взлетел в воздух, как картонная коробка. Удар пришёлся точно в цель – лишних жертв не было.
Море огня было ярко апельсинного цвета, Мартусе и впрямь почудился запах апельсинов. Она испытывала всё неистовство наслаждения, душа пела. Наплыв чувств был столь велик, что лишь громадным усилием воли заставила себя уехать. По дороге домой вспомнилось описание сна, прочитанное недавно в популярной газете. «Лава, сносящая всё на своём пути, – яркий знак – отражение освобождения подавленных эмоций».
Когда она вернулась домой, Янечек спал, а толстенький щенок Ишка, как-то исхитрившийся запрыгнуть на кровать, поднял круглую ушастую голову и помахал хвостом. Следующий день - суббота. Утром Мартуся погуляла с Янечком и Ишкой, купила венгерского вина «Бычья кровь» на обед и токайского на после обеда. Миланек обещал приехать часам к двум. Вернувшись домой, стала смотреть новости и даже слегка подосадовала, что взрыв почти не освещался средствами массовой информации. Сообщили всего-навсего, что один дом полностью разрушен, повреждены несколько других, погибла женщина, да вяло поругали местную администрацию, которая не следит за исправностью коммуникаций. Вот и весь навар! Мартуся рассвирипела. Пороховую Башню, им что ли, взорвать, чтобы проняло! Впрочем, надо признаться, в мире происходили события поважнее, а катаклизмы, измеряемые в тротиловом эквиваленте, намного превосходили слабенький пражский взрыв, и она быстро оттаяла.
Состряпала знаменитый венгерский гуляш с паприкой. Пригодились уроки бывшей свекрови! Миланек вернулся весёлый, сделка удалась на славу, играл с Янечком и сулил отдых на Канарах. Мартуся так и не узнала, дошла ли до него весть о гибели Лидки. Позвонить по горячим следам никому и в голову не пришло. После обеда муженёк пил токайское, смеялся и повторял: «Ах, милая, с тобой не соскучишься». Мартуся тоже смеялась, а перед глазами нет-нет и возникала огненная вспышка, и вновь накатывало острое поднимающее чувство радости разрушения.
В понедельник вовсю светило солнце. Мартуся шла на работу и думала: «До чего же просто стать убийцей, и какая ерунда все это заповеди «не убий», «возлюби» и прочие. Люди - кровожадны. Ведь никто не говорит: «Не ешь дерьма!», - итак не придёт в голову. А убивать, значит, приходило и доставляло удовольствие. История человечества полна убийств. Даже в том виде, как нам её преподносят в школе, - это сплошной геноцид! Мы потомки поколений убийц, страсть к разрушению у нас в крови. Вот и нежнейший юноша-поэт Такубоку, кумир Японии, многие из стихов которого стали народными песнями, в одном из коротких стихотворений писал:

Нечаянно
Чашку разбил.
«А ведь это здОрово –
Ломать!»
Подумал я сегодня утром.

 И новости только о войнах, взрывах, убийствах, а мы смакуем и облизываемся. Только мало кто из двуногих клопов способен перейти от слов к делу. Разница между убийцей и обычным человеком лишь в том, что один делает, а другой думает и желает этого, мысленно убивая всех, кто стоит у него на пути, огорчает или обижает его. Мы по любому пустяку мы восклицаем: «Чёрт бы его побрал!» А ведь это означает просто: «Подохни!» Так называемые обычные люди даже не знают, от чего отказываются. Нет в жизни ничего лучше радости разрушения и огненной волны, сметающей дома!»
На работе она погрузилась в сайт www.взрывчатка.com, время от времени напевая: «Есть такой порошок, с ним взлетать хорошо...»
Всё было ещё впереди.