Я твое самое главное оружие…. Против тебя самого.
Мы перешли на ты. Сегодня. В твоем сне. Я даже не поняла, как это произошло… мне было страшно, что твое прекрасное лицо будет обезображено ледяным поцелуем пули… Я никогда и никого не ревную, а сегодня меня накрыло неприятным колким душем ревности…. Я почувствовала, даже не видя еще, как сильна ваша взаимная тяга… тебя – к револьверу, револьвера – к тебе… Револьверы жадны до белокурых волос, до нежной кожи, до тех лиц, которые чеканить бы на монетах маленького уютного государства, в котором вечная весна… или весна, переходящая в лето, которое снова сменяется весной… Оружие любит такие лица – почти детские, с наивным взглядом все знающих светлых глаз… Герой, о, мой Герой, как ты мог даже в мыслях изменить мне с оружием… Ведь это я, я твое самое главное оружие! Не закрывай глаза… Не давай волю рукам, тянущимся к заветному ящику, где при помощи трех оборотов ключа из темного твердого металла, заключен наедине с самим собой мой самый злой противник, мой самый неоднозначный враг… Револьвер калибра 35. Если не будет тебя, не будет меня, мой Герой. Разве ты не знаешь этого?
Не целуй его холодные уста, не пробуй на вкус его любовь – даже если она понравится тебе, то повторения не будет…
Не закрывай глаза.
Не давай волю руке…
Спи.
---
Мы никогда не подходили друг к другу ближе, чем отстраненное «Вы», чем реверанс, вбитый в голову гувернанткой еще в детстве… в далеком детстве моей прабабушки, носившей пахнущие розовыми лепестками кружевные панталончики и открахмаленные до стучащего шелеста юбки. Юбки… Ты никогда не говорил мне о том, что ты думаешь о моей манере одеваться. Может быть, ты считал это признаком невоспитанности, или просто робел… Хотя разве Героям свойственна робость? Я не знаю. Ты не говорил, я – не спрашивала. Но сегодня ночью, когда в твоем четвертом по счету сне мы перешли на «ты», все сорвалось с марионеточных веревочек… Мы сорвались с них и перестали подчиняться тем правилам, которые были придуманы так давно, что автор забылся…
Ты подошел слишком близко и, несмотря на изучавшие нас десятки глаз, сделал то, чего я никак от тебя не ожидала. Ты положил руку мне на талию и, почти вплотную приблизив ко мне лицо, прошептал:
- Позволь мне?
В фразах, произносимых шепотом, очень сложно уловить интонацию. Особенно если они произнесены шепотом пополам со сдерживаемой страстью. Особенно, если шепот этот почти сразу смывается гулом светского приема, на котором все стараются выглядеть интеллигентными и говорить вполголоса…но все равно шумят. Возможно никакой вопросительной интонации и не было, но мне хотелось бы ее слышать. Я не привыкла к тому, чтобы что-то относительно меня самой делалось без моего на то ведома.
Я кивнула.
Я кивнула едва уловимо, но тебе, всегда изучающему меня без перерывов на сон и отдых, этого было достаточно.
- У тебя красивая шея, - шепнул ты, и через секунду я почувствовала, как ты проводишь по ней губами. Неуловимость твоих перемещений в пространстве всегда удивляла меня. Только что ты стоял передо мной и не давал мне своим взглядом ни малейшей возможности отвести глаза, и вот уже ты сзади – проводишь губами по шее. Сверху вниз… Движение так неуловимо и быстро, что все, что я успеваю сделать – это покрыться мурашками.
- Что ты…. – начинаю я, но слова не находят выхода. Ты целуешь меня так, будто делаешь это в последний раз. Будто на нас не глазеют сотни приглашенных на этот вечер – высокопоставленных гостей, их любовниц и любовников, чиновников, прислуги…
Случайных людей здесь нет и не может быть. Каждый кого-то знает, но при этом пытается завести как можно больше полезных знакомств. Я не знаю, что я делаю тут. Я – ненавидящая все родственное «полезным знакомствам», «необходимым встречам», «нужным дружбам». Я не знаю, что я здесь делаю. И знаю это – простое, как знакомая с детства формулировка «дваждыдвачетыре», произносимая в одно слово, часто даже без запинки-задумки… то есть не задумываясь. Я здесь, потому что ты пригласил меня. Ты - пригласил, а я не смогла отказать. Как не могу отказывать тебе ни в чем. Ни в прогулках по ночному городу, ни в многочасовых молчаниях, когда ты рисуешь свои – вовсе не воздушные! – замки… Я не могу отказать тебе и сейчас, когда ты целуешь меня в рот посреди зала приемов.
Присутствующие моментально забывают о том, что еще пять минут назад они выжимали из себя максимум интеллигенции, изображали холодное равнодушие и так называемый «такт», в реальной жизни им совершенно неприсущий. Они смотрят на нас широко раскрытыми глазами и, уже не в силах подавить движения истинных себя, начинают шушукаться.
Ты отступаешь на шаг назад и скрываешься в толпе. Я растерянно моргаю и прижимаю ладонь к пылающим губам…
Ты скрылся в режущих глаз блестках недешевой бижутерии красоток, за спинами дымящих дорогими сигарами толстосумов, меж черно-белых монохромных официантов с такими же монохромно-обтесанными фразами: «Не желаете выпить?»
- НЕТ! – произношу я, видимо, слишком громко, так как шум в зале затихает и все те, кто по каким-то причинам еще на уставился на меня, теперь ест мою персону глазами.
Мне хочется провалиться сквозь мраморный пол, но я сдерживаюсь. Это было бы слишком простым и примитивным – дать тебе сбить меня с толку так легко.
- Боже мой, как это вульгарно, - произносит длинноногая брюнетка, на чьей груди болтается голубоватый камень с кулак величиной. Камушки чуть поменьше оттягивают ей мочки ушей. – На таком приеме – целоваться? – и она закатывает глаза и встряхивает волосами. Делать этого ей не следовало. Во-первых, когда ее шевелюра начинает болтаться во все стороны, я вижу отрастающие корни мышино-серого цвета («продукт подделанный!» - удовлетворенно отмечаю про себя). А во-вторых, от этого замечания меня словно бы включает. Я смотрю на это сборище, о котором принято говорить с придыханием и уважением, а вижу жалких людей, запертых в малогабаритных клетках своих денег, связей и купленных за те же деньги талантов и возможностей. Внешне их возможности практически безграничны, внутри же – они вряд ли сумеют когда-то встать хотя бы на ступеньку выше…себя.
- Ха… Вы что, не видели никогда поцелуев страсти? – произношу я нагло, хотя внутри меня в панике мечутся несколько Даночек, желающих спрятаться друг за другом. – Вы что, совсем забыли – что такое животное желание? Что такое вишневый рот – не измазанный пошлой перламутровой помадой, а помеченный страстью? Вы тут считаете себя такими космическими, воздушными, роковыми, страстными… Но что это? Увидев, как двое целуются, вы начинаете морщить ваши идеальные носики, созданные не природой а элитными пластическими хирургами, и говорить о нравственности… Вы что, забыли, как это?
Героя в толпе не видно, и мне хочется расплакаться… Неужели меня бросили, покинули, оставив на растерзание этой чванливой толпы? Думать об этом не хочется. Звать Героя на помощь – совершеннейшая глупость. Да и что кричать – забери меня отсюда? Раз он ушел, значит посчитал это нужным… Раз оставил меня именно так, значит я должна это пережить и выйти из сложившейся ситуации с достоинством. Хотя бы – уцелев….
Я всегда считала, что если умиратЬ, то хотя бы под зажигательную музыку, и поэтому делаю быстрый шаг в сторону брюнетки:
- Вы никогда не целовали губы женщины? Вы, с претензией на «я знаю жизнь»… опытная, великосветская… Это же модно! Не хотите?
Брюнетка делает судорожный вдох и исчезает среди гостей.
- Кто-нибудь еще хочет научить меня жизни? – вопрошаю я, понимая, что все пропало. Что меня сейчас выставят на посмешище, а потом – выкинут отсюда… скорее всего, и милиции не миновать…
- Я хочу, - внезапно раздается знакомый голос у меня за спиной. Я разворачиваюсь, готовая принять бой, для того лишь, чтобы попасть в объятия Героя. – Я хочу быть с тобой. Чувствовать тебя. Узнавать тебя – по чуть-чутЬ, и никогда - до конца, до донышка. Я хочу, чтобы твои губы всегда горели. Ты позволишь?
Толпа оживает, предвкушая близкую развязку, и ты не подводишь их ожиданий.
- Позвольте откланяться, - церемонно-издевательски произносишь ты, хватаешь меня за руку, и мы выходим из банкетного зала. Лица с развешанных по стенам парадных портретов, не мигая смотрят нам вслед. Кажется, они шокированы…
- На улицу, - бросаешь ты, таща меня за собой и даже не оборачиваясь.
На улице нас ждет…. Я моргаю, полагая, что это галлюцинации от нервного перевозбуждения, но картина остается прежней. Пара серых коней, запряженных в элегантный экипаж.
- Прошу, - и ты подсаживаешь меня, помогая совладать со шлейфом платья.
Когда мы трогаемся с места, я обретаю дар речи:
- Что Вы себе позволяете? – от возмущения я плохо владею своим словарным запасом, и поэтому использую на первых парах лишь эту фразу. – Что Вы позволяете себе?
- Я так давно этого ждала, - улыбается Герой и целует меня в раскрытую ладонь левой руки. – Я так давно этого хотела…
- Чего?
- Я так давно хотела расколотить твой ледяной саркофаг, за которым ты пряталась… Ты настоящая – это огонь, это пламень, это жар и тепло…. Твоя ледяная маска слишком больно режет губы при поцелуе. Я рада, что ее наконец не стало.
- Для этого нужно было выставить меня идиоткой? – возмущаюсь я.
- Для этого нужно было заставить тебя говорить о себе, потеряв выдержку, сбросив условности… То, что ты инкриминировала им, я могла бы инкриминировать тебе. Понимаешь?
- За что ты так со мной?
- Я устала придумывать тебя себе. Я устала пристально изучать твою фигуру, твои руки, повадки и шею – в своем воображении. Я устала заниматься этой сублимацией, она выматывает меня. Я хочу ощущать тебя не мысленно, а реально. Я хочу сминать наглаженный шелест твоих юбок и превращать их в однозначность звуков, издаваемых страстью. Я хочу сминать твою неприступность ураганным огнем своих поцелуев. Я хочу заставить тебя стать Женщиной, а не женщиной в латах.
- В каких латах? – трясу я головой, стараясь избавиться от навязчивого желания обнять Героя что есть силы и ощутить его тело всем своим телом.
- Ты – в латах своей сдержанности. Светской учтивости. Привитой в десятом поколении женственности и вежливости. Я хочу Женщину в тебе. Как твое имя?
- Дана, - отвечаю я.
- А я произношу его иначе. Всегда произношу его иначе. С ударением на последний слог: ДанА. Потому что ты мне дана, и я хочу только тебя…
- Но как же господин Ц.? – последним спасательным щитом прикрываюсь я.
- Забудь, - обрывает меня мой нежный герой и тут же сжимает мне руку. – Никого больше нет. Только ты и я. И этот экипаж, который повезет нас туда, куда мы захотим. Пока я не выдумаю замка для нас с тобой, нам придется довольствоваться среднестатистическим жильем – это, конечнО, печально. Но карету я тебе обеспечу! Хотя бы в моем сне….
***
я твое самое главное оружие. против тебя самого.
в твоих руках я делаюсь податливой и мягкой, как пластилин, как воск, едва пролившийся с горящей свечи и попавший в умелые руки. мои линии, изгибы, аромат и звуки полностью отвечают тому, что ты хочешь осязать. мои поцелуи обжигают тебя, или остужают, или заводят, или останавливают – в зависимости от того, чего ты хочешь. я твоя самая послушная игрушка. я твоя самая страстная штучка. я твоя самая желанная женщина. Я ветер в твоих парусах, веревка твоей страховки, сказка, рассказанная на ночь, сон, явившийся под утро и от того – самый четкий…
какая жалостЬ, что я - сон. ты никогда не сумеешь провести границу между сном и явью, между выдумкой и правдой, между мной и моим отражением… ты никогда не будешь меня искать, ведь я с тобой каждую ночь. каждый день. в каждом перелете, когда удается уснуть… ведь иногда мне самой кажется, что я почти переступила границу вымысла и яви… мне кажется, что я обретаю плоть и кровь, я могу чувствовать боль расставания и влагу желания… мне хочется убедиться в этом, взять в руки осколок вазы эпохи Мин, который ты как-то подарил мне, сжать его поудобнее и полоснуть по руке… по тому месту, где голубым ручейком движется моя жизнь… так странно, мне говорили, что я - особа голубых кровей, а ты всегда говоришь, что кровь – красная… неужели я никогда этого не пойму?
я беру в руки обломок эпохи Мин – знающий о жизни так много, что волей-неволей проникаешься к нему уважением… я беру его в руки, намечаю траекторию предстоящего, близкого, вот-вот случившегося движения…
…ты просыпаешься.
всякий раз ты просыпаешься, не оставляя мне ни малейшего шанса узнатЬ, какого же цвета моя жизнь?
Голубая…
Или красная?
«не закрывай глаза… поздно…»
Дана
10,09,2007