В одном сером-сером городе жил один серый-серый человек, у которого светлая-светлая юность смешалась с чёрными-чёрными бедами и превратилась в серую-серость. Случилось так, что всё самое-самое светлое оказалось в прошлом, за чёрной-чёрной полосой, и чтобы прикоснуться к светлому, Сидорову всегда приходилось переступать через чёрное. Так он полюбил смерть.
Однажды Сидорову приснился странный-престранный сон, в котором ему открылось, что можно не переступать чёрную-чёрную полосу, причинявшую ему боль, а поселиться в ней, построив Дом смерти.
Этот дом строился Сидоровым из страшных сказок, грустных песен и цитат о смерти. Вот дверь: «Забудь надежду, всяк сюда входящий», потолок из рисунков Босха, лестничные перила: «Долго я бродил среди скал, Всё могилку милой искал…», и так далее. Сидоров не просто строил дом Смерти, он строил его для своих близких, толпами бродящими вокруг, где-то в тёмных окрестностях, ведь ему открылось, что в готовом Доме они найдут своё пристанище и будут с ним.
Так и пошло. Каждую ночь он возвращался к оставленной накануне работе и продолжал строительство. «А на кладбище всё спокойненько…» шло на ограду, рассказы Эдгара По, распиленные вдоль, сгодились на полы в прихожей, а кадрами из триллеров Хичкока Сидоров обклеил ванную…
Иногда работа останавливалась из-за того, что нужная цитата или строчка песни никак не вспоминалась, виляла перед носом хвостом ассоциаций и улетала в сумрак забвения. Сидоров мучался неимоверно, и не мог приняться за что-то другое. В таких случаях, проснувшись, он принимался за поиски необходимого, перерывая книги и интернет.
Несмотря на то, что работа продолжалась споро, Сидорову приходилось каждый раз инспектировать уже построенное, и тогда выяснялось, что бодлеровскую «Падаль» отодрал от плинтуса и утащил на потолок «Чёрный ворон, что ты вьёшься…», а жалюзи из рёбер людоеда кто- то утащил из комнаты Ашеров в конуру собаки Баскервилей.
Процесс затягивался, и Сидорову приходилось всё больше времени проводить во сне, с трудом заставляя себя выходить в серость бодрствования.
Он уже давно перестал ходить на работу, только изредка спускаясь в ближний магазин за хлебом и кефиром на неделю. Мыться он тоже перестал, чтобы не «прогнать сон», в который окунался, как только доделывал необходимое наяву.
И вот, через несколько месяцев, случилось закономерное: к его серому-серому дому приехала серая-серая «скорая» и увезла Сидорова в белую-белую больницу, где он был положен под капельницы и какие-то жужжащие аппараты. С тех пор прошло много лет, но Сидоров так и не проснулся, продолжая лежать на белых-белых простынях. На лице у него светлая-светлая улыбка. Ведь он построил свой чёрный-чёрный Дом.