Кукла
Семья Рябцевых проживала втроем в тесной двухкомнатной «хрущевке» на пятом этаже. Собственно, Рябцевых было двое – Марина и Виктор, муж с женой. Третьей была восьмидесятилетняя старуха, хозяйка квартиры, мать Марины. Еще у старушки была старшая дочь, Галина Ивановна Шелестова, шестидесяти лет, которая жила отдельно, вдвоем с взрослым сыном, Сергеем.
Марине Ивановне Рябцевой было, сорок восемь лет, Виктору Рябцеву тоже где-то около того. Детей у них не было.
Сама Маргарита Константиновна, восьмидесятилетняя хозяйка квартиры, всю жизнь проработала на железной дороге, путейщицей. Там она, понятное дело, здоровье поизносила, однако, пережила мужа, тоже бывшего железнодорожника. Она была в свои восемьдесят с небольшим лет, в здравом уме. Передвигалась, правда, уже с трудом и была почти совсем глухая. Телевизор она смотрела в наушниках, нельзя было без них обойтись, потому что громкий звук мешал Рябцевым, и они ядовито поругивали старуху. Однако старшая дочь, часто приходившая к матери, решила, что не только громкий звук телевизора раздражает Рябцевых, и не глухота старухи, которая была, возможно, наоборот, весьма кстати для них, а то, что Маргарита Константиновна до сих пор еще жива, более-менее здорова, и умирать, судя по всему, не собиралась. Да ведь что можно еще подумать, видя, как старуха в одиночку убирает квартиру, сама тащится в магазин, на рынок и, мало того, еще и стирает иногда неопрятное белье своей сорокавосьмилетней дочери. Понятное дело, хотят быстрее в гроб вогнать. Так считала Галина Ивановна, человек импульсивный и прямой. Когда она появлялась у матери, то устраивала Рябцевым разнос, ругала и стыдила сестру. Виктор в такие моменты прятался в своей маленькой, тесно заставленной мебелью комнате, которая никогда не проветривалась, и где всегда стоял спертый воздух. И там, в комнате, он с жадностью прислушивался к каждому слову. Он все боялся, что теща подпишет квартиру старшей дочери. Старуха, правда, давно решила оставить все младшей. У той ведь нет ничего своего. Виктора собственные родители не жаловали, и, бывало, даже не пускали на порог. Он, конечно, очень обижался, негодовал, но боялся, особенно отца. Родители у него были кулугуры, из тех, которые выбрасывают стакан или тарелку после чужого человека.
Старшая дочь Галина, глядя на старухино житье-бытье, злилась на Рябцевых из-за матери, но понимала, что увещания и ругань бесполезны. Младшую сестру она всегда считала человеком черствым, совершенно не способным ни на какие чувства, и вообще непонятно в кого она такая уродилась. С раннего детства Марина отличалась жадностью. Она жалела для сестры все вплоть до заколки. С годами эта жадность стала просто непостижимой. Училась Марина всегда плохо, с большой натяжкой окончила школу и ПТУ, а писать вообще до сих пор толком не научилась, была неряшлива, сварлива. А посмотреть на нее, ведь совершеннейший минотавр - приземистая, жирная, с прилизанными, черными сальными волосами на приплюснутом черепе без лба, и маленькими злобными глазками. Просто фурия какая-то. Нет, все-таки раньше она такой не была. Полнеть она начала после долгого приема гормональных средств, которыми ее пичкали в детстве. У Марины было серьезное нервное заболевание, проявляющееся внешне в периодических, громких и насильственных похрюкиваниях, как будто она собирается харкнуть. Виктор не спал с ней в одной постели, брезговал, и каждый раз выпроваживал ее ночевать в комнату матери. Для Марины это, впрочем, было в порядке вещей. Она подчинялась мужу беспрекословно, молилась на него, как на бога, он был первым и единственным ее мужчиной, ради него она была готова на многое, а без него, наверное, умерла бы. Поэтому она стала его рабой, выполняла малейшую его прихоть, боялась, уважала и т.д.
Сам Виктор Рябцев - низкорослый, коренастый, смуглый, толстогубый мужчина, с круглой плешивой головой. Говорил он быстро, тараторил, заикался, а его неопределенного цвета быстрые внимательные глазки бегло и насмешливо взглядывали на собеседника. Жену свою он не ставил ни во что. Приходя с работы, домой, он вынимал из сумки мороженую курицу, только что купленную, Марина ее размораживала, готовила, и Виктор съедал ее всю, ни кусочка не оставив жене. Иногда он до поздней ночи играл в автоматы в игровом салоне. Денег он жене почти не давал, и тратил все на себя. Марина, однако, ухитрялась что-то экономить, откладывая деньги из своей пенсии по инвалидности. Сама она вообще мало ела.
Рябцевы всячески противились посещениям Галины Ивановны. Например, когда она звонила матери, они намеренно не брали трубку. Им было неприятно, когда она приходит.
Однажды, когда Рябцевых не было дома, Галина Ивановна, человек, вобщем-то веселый, любивший пошутить, вошла к ним в комнату и шутки ради водрузила на комод маленькую, смешную фигурку дворника с комически-свирепым лицом. У Галины Ивановны было хорошее настроение, и она просто хотела немного рассмешить Рябцевых, ничего более. Однако, вечером, после того, как фигурку обнаружили, Виктор голосом, полным обиды, жаловался жене:
- Вот, разорили наше гнездо. Я ведь к матери-то в комнату не вхожу, а они че хотят, то и воротят. Это она специально, твоя сестренка. Вот, мол, вам образина, полюбуйтесь на себя… Она это не случайно все. Смотри, Мариш, как бы чего не вышло…
Марина молчала и похрюкивала.
- Да хватит ты! – неожиданно закричал на нее Виктор, - Сидишь тут, хрюкаешь, как боров. Не могу больше видеть твою рожу! Пшла отсюда!.. – Виктор никогда не кричал на нее, никто этого не слышал, а только злобно шипел или молча тыкал кулаком в ее жирную спину. В этот раз он вдруг закричал. Марина сидела, свесив руки, и тупо смотрела на него.
- Что пялишься, - злобно тараторил Виктор, выпучив глаза, - Отродье… Пшла на кухню, я сказал…
- Ну-ну, - огрызнулась Марина, - Не ори… - и вышла из комнаты. На кухне она, ворча, посмотрела в окно, открыла холодильник и достала оттуда пакет молока. Чутко прислушиваясь к тому, что делается в соседней комнате, она взрезала кончик пакета, вылила молоко в объемистый бокал и выпила все до дна.
На кухню вошла Галина Ивановна. Увидев сестру, Марина поджала губы и выпалила:
- Зачем в нашу комнату лезешь! Забирай своего гнома…
- Да ладно, - смеясь, ответила Галина Ивановна, - Я ведь пошутила.
- Пошутила! – Марина вышла из кухни, хлопнув дверью.
После того, как Галина Ивановна ушла к себе домой, Марина снова вернулась на кухню. Она просидела там весь вечер одна. Муж не желал ее видеть, а в комнату к матери ей идти не хотелось. Марина злилась на сестру, на мать. На Виктора она зла не держала. Ей было только очень тоскливо из-за того, что он ее не любит. Обидно было до слез, что он выгнал ее из комнаты, но такой уж он. Нет, ей и в голову не приходило его ненавидеть, наоборот, она испытывала, пожалуй, противоположные чувства. Она, как преданная собака, любила его еще сильнее после каждого очередного толчка. Это походило на какой-то даже мазохизм, но что ей до того. У нее был ее мужчина, а это главное. В юности молодые люди шарахались от нее, как от чумы, насмехались. В конце концов, Марина настолько к этому привыкла, что ей стало все равно. Старшая сестра, тем не менее, пользовалась спросом. У Галины всегда было множество поклонников и в школе, и в институте. У Марины никого не было. Она вышла за Виктора почти в сорок лет. Тогда она и подумать не могла, что он женился на ней из-за квартиры. Это потом стало ясно. Он сам однажды ей сказал об этом. Ну, что, дескать, она уродина и все такое, а он, Виктор, себя уважает и, понятное дело, не женился бы на ней ни за что, если бы не жилье. Так прямо и сказал. Ей, конечно, было обидно, но она и это проглотила.
Виктор Рябцев в последнее время не пил. Закодировался. Раньше в канавах валялся, потом понял, что это не для него. Нет, у него были другие планы. По характеру он был труслив и завистлив, злопамятен, и хоть и имел сильную склонность к пьянству, стойко держался который год. Вообще, истинно завистливые люди редко спиваются по-настоящему. Их всегда жжет изнутри какой-то неугасимый огонь, и даже вино не в силах этот огонь затушить. Таков был Виктор. Ему, с детства обделенному родительской лаской, вечно понукаемому, подавляемому и презираемому отцом, всегда казалось, что настоящее счастье – жить одному. В детстве, когда у маленького Вити было продолжительное расстройство кишечника, и он страдал частыми поносами, родители даже запрещали ему отправлять нужду, чтобы то и дело не мыть за ним горшок. Это как-то повлияло, и Виктор вырос педантом. В его характере с годами появилась некоторая сухость и сдержанность. Он с юности лелеял мечту о собственной квартире, но прожил бок о бок с родителями до сорока лет холостяком.
Была у него на протяжении нескольких лет какая-то бабенка, но это все так, не то. Когда он работал на рынке рубщиком мяса, он познакомился там с Мариной. Она торговала овощами, от хозяев. Тогда она еще не была такой безобразной. Сразу ее, раскусив, Виктор решил, что теперь у него появился плохонький, но шанс отделиться от родителей. Неважно, хотя бы и в тесную комнатушку по соседству с престарелой матерью жены. Главное, появилась надежда на собственное жилье. Виктор понял, что после смерти Маргариты Константиновны, он мог бы стать полновластным хозяином и квартиры и всего их жалкого имущества. Марина, само собой разумеется, сразу же его пропишет. Мысль об этом согревала Виктора приятным, покойным теплом.
Свадебку сыграли скромную, никаких излишеств. Была родня с обеих сторон, мать Виктора. Только отец не соизволил прийти.
Галина Ивановна Шелестова – человек вспыльчивый, но отходчивый. Если у них с сестрой возникали ссоры, то она же первая шла на примирение. Однажды, на Дне рождения матери, она спросила у Марины, сохранилась ли у нее старая кукла, которую той подарили когда-то в детстве. Кукла эта за ненадобностью уже много лет валялась в кладовке, покрытая толстым слоем пыли, и была теперь никому не нужна. Сначала никто не мог вспомнить, где находится кукла, только потом Маргарита Константиновна вспомнила. Зачем старшей дочери она вдруг понадобилась, было непонятно. Скорее всего, Галина просто припомнила, как в детстве они часто ссорились из-за куклы до слез, до тумаков. Ей захотелось взглянуть на ту большую, когда-то красивую и дорогую по тем временам куклу. Куклу извлекли из темного, пыльного чулана, и вот, после многолетнего заточения она снова взглянула на мир своими блекло-голубыми глазками. Это, впрочем, была уже совсем не та нарядная, великолепная кукла-девочка в ярком платье. Ее когда-то пышные золотистые волосы теперь спутались в один сплошной жесткий пучок, платьице обветшало, краска облезла, и пухлое кукольное личико приобрело теперь мертвенный, зеленоватый оттенок. Но шестидесятилетняя Галина Ивановна, увидев куклу, вдруг умилилась.
- Помнишь? – сказала она, обернувшись к сестре, и поправила очки на носу.
Марина молча смотрела на куклу. Она, конечно, помнила, но ей было, вобщем-то, все равно.
- Надо бы ее отмыть, причесать, - продолжала Галина, разглаживая свалявшиеся кукольные волосы.
- Да зачем она тебе? – спросила ее старуха Маргарита Константиновна, улыбаясь, - Это ведь барахло.
- Ну, так, память. Я с собой ее возьму. Посажу дома на чебурашку, пусть сидит.
- Беда с тобой. Выброси ее лучше, - сказала старуха грубовато, но было видно, что она чем-то даже довольна.
Галина Ивановна, потеребив куклу, запихнула ее к себе в пакет.
- Полож на место, - сказала вдруг Марина без всякого выражения. Она стояла, облокотившись о косяк, и грызла ногти.
- Что? – переспросила Галина.
- Говорю, полож на место и не трогай. Не твоя кукла, - монотонно проговорила Марина, косясь на крошечную замочную скважину своей комнаты.
- Да зачем она тебе, Марин? – удивилась Галина.
- Надо. Мне ее подарили.
- Да она, сколько лет валяется, - Галина Ивановна начала уже сердиться, щеки ее побагровели, - Смотри, во что она уже превратилась! Хуже тряпки!
Она схватила пакет и вытащила оттуда куклу за волосы.
- Видишь! Зачем она тебе…
- Я сказала – надо, значит – надо… - невозмутимо ответила Марина, - Моя кукла, захочу, выкину, захочу – нет…
Галина некоторое время смотрела на сестру в недоумении, а потом вдруг беззвучно рассмеялась. Раздражение у нее, тем не менее, не исчезло.
- Марин, ты взбесилась что ли? – сказала она.
- Ты сама сбесилась…
Старуха Маргарита Константиновна встревожено переводила глаза то на старшую, то на младшую дочь. Она попыталась, было вмешаться в разговор, но ее не слышали.
Перепалка продолжалась достаточно долго. Сестры переругивались на повышенных тонах, особенно старшая. Дошло до того, что обе начали обвинять друг друга во всяких неблаговидных поступках, совершенных в детстве и прочее. Затем ссора перешла на новый этап. Стоя друг против друга в коротенькой полутемной прихожей, сестры дошли, видимо, до самой крайней степени раздражения. Марина, выбрав момент, неожиданно для старшей сестры схватилась пятерней за голову куклы и дернула ее на себя. Галина не выпускала куклу из рук. Завязалась даже небольшая потасовка.
- Ах, ты так… - приглушенно вскрикивала раскрасневшаяся Галина Ивановна, отталкивая сестру и то, и дело, поправляя очки.
Марина молча, со злым лицом и выставленной нижней челюстью тянула куклу на себя.
Старуха стояла чуть поодаль и скорбно упрекала младшую дочь.
-… Вы оба со своим Витенькой, как два паука… - говорила Галина Ивановна громко, в гневе, - Как две гадюки… Вас ведь все ненавидят…
- Твой сыночек еще хуже…и отец у него дурак…
- А твой Витенька вообще идиот, ясно? Зашла как-то к вам в берлогу, а Витенька стоит перед телевизором со спущенными штанами…
- Не ври…
В какой-то момент кукольная голова вдруг с треском оторвалась и осталась в руках у изумленной Марины.
- Вот, видишь, вот… - прошипела она.
- Ладно, Марин, хватит, - вдруг спокойно и устало произнесла Галина Ивановна, - Успокойся, подавись ты своей куклой…
- Еще «подавись», - пробубнила Марина, вырвав из рук у сестры оставшуюся часть куклы.
- Ну, ладно тебе, - говорила старшая сестра, - Давай не будем. Мы обе неправы. Ее бы на помойку лучше выбросить, эту куклу, а мы вон… Мы ведь взрослые люди, а?
Марина молчала, прижав куклу к своей жирной груди. Ее черные с проседью, прилизанные волосы облепили низкий потный лоб, спадали за воротник халата. Она вся как-то обмякла, облокотившись о стену. Ей тоже вспомнилось детство, новенькая кукла, подаренная родителями, одинокая ненавистная юность.
- На, возьми, - сказала Марина вдруг дрогнувшим голосом, протягивая сестре куклу, - Возьми, если надо…
Галина Ивановна с удивлением посмотрела на нее.
- Ты чего, Марин?
- Ничего. Возьми куклу. Мне не надо. Ничего мне не надо, ясно?..
Старшая сестра переглянулась с матерью. Марина быстро ушла на кухню, и там, сев за стол и уронив голову на руки, разрыдалась. Старуха Маргарита Константиновна вернулась к себе в комнату. Встав перед иконкой Николая Чудотворца, она горячо зашептала, будто благодарила святого за только что свершившееся чудо в виде плачущей Марины.
Галина Ивановна на кухне успокаивала сестру. Она даже погладила ее по волосам.
- Ну-ну-ну, - приговаривала она, - Не надо, не надо, чего уж там…
- Думаешь, мне хорошо, - всхлипывала Марина, - Я вот пойду и удавлюсь от такой жизни…Я и жить-то не хочу…
- Ну, вот выдумала, - бормотала растерянная Галина Ивановна. Она хотела еще что-то сказать, но не нашла слов, и вместо этого, наклонилась и обняла сестру.
Куклу с оторванной головой убрали обратно в кладовку.
Вечером пришел Сергей, сын Галины Ивановны. Это был невысокий тридцатипятилетний мужчина с приятными чертами лица, небритый, с усталыми, красноватыми глазами, в черной куртке на синтипоне. Сергей пришел поздравить бабушку, он всегда приходил ее поздравлять. Сергей работал, исправно платил алименты и учился заочно.
Виктор Сергея побаивался. Побаивался, недолюбливал и презирал. Побаивался, потому что Сергей обладал какой-то неприятной для Виктора проницательностью, был не сдержан на язык и говорил ему обидные вещи. А презирал за то, что Сергей «не умеет жить». Сергей однажды вступился за свою тетку Марину, и они с Виктором поскандалили. И он тогда сказал Виктору, что такие, как он, Виктор, в тридцатых годах строчили на соседей доносы в НКВД. Виктор никак не мог забыть эти обидные слова. Он даже не вышел из комнаты за праздничный стол, чтобы не встречаться с Сергеем. Сергей, однако, быстро, с жадностью поел на кухне, выпил рюмки две-три водки, попрощался и ушел.
Праздничный ужин прошел в молчании, Галина Ивановна ушла домой, и настал унылый, однообразный вечер, как всегда у Рябцевых. Старуха уснула рано. В комнате Виктор распекал Марину.
- Да что ты какая, вообще. Как тюфяк… Сестренка твоя, змея та еще.… Нет, с ней не так надо. Ее надо как следует, по-хорошему поддеть… Ладно, ложись сегодня здесь, к матери не ходи… - Виктор милостиво и благодушно пожал плечо жены.
Марине не спалось. Ей хотелось плакать, она все думала о своей жизни и обо всех счастливых девочках, которых она когда-либо встречала в детстве и юности. Все они, эти красивые, веселые девочки, всегда казались ей недосягаемыми. Марина думала, что они все до одной и теперь, спустя много лет, счастливы, и беспечны, как прежде. Иначе ведь и быть не могло.
После того, как Виктор захрапел, Марина, в бесформенной, сшитой саваном ночной сорочке, встала с кровати, нашарила в ящике комода иголку и нитки, и тихо вышла в прихожую. Включив там свет, она открыла фанерную дверцу маленькой самодельной кладовки в углу, и достала куклу. Потом она долго сидела на кухне, пытаясь пришить кукле голову. Наконец это ей удалось, но кукольная голова уже не держалась прямо, как раньше, а повисла и моталась теперь из стороны в сторону.
Марина сняла в прихожей с вешалки свой старый-престарый малиновый шарф, туго обмотала им тряпичную шейку куклы и, повернув ее во все стороны, осталась довольна результатом. Пользуясь тем, что все спят, Марина поднесла куклу к зеркалу и спросила у нее: «Ну что, нравится шарф? – и сама же ответила за куклу, имитируя тонкий детский голосок, - Спасибо, это очень хороший, чудный шарфик…»
В комнате Виктор что-то пробурчал во сне, потом еще. Марина словно опомнилась, засуетилась, быстренько впихнула куклу обратно в чулан и юркнула в комнату. Сейчас Виктор начнет кашлять, проснется, увидит, что жены рядом нет, и что-нибудь спросит. А ей сейчас вообще не хотелось разговаривать. Марина вошла в комнату, посмотрела на спящее, мясистое лицо мужа, и любовно погладила его плешивую голову. Потом осторожно, стараясь не разбудить его, влезла на кровать и укрыла одеялом свое тучное, рыхлое тело.
Сергей Корнилов