Алеша Смирнов попал в зону случайно. Учился в университете на географическом, хотя любви к географии не чувствовал, потом год по распределению работал учителем начальной школы в районе, понимая, что воспитателя из него не получится, записался в гидрологическую партию и с полгода ходил по Уралу, обмерял мелкие, затерянные в лесах речушки и озера и составлял на них паспорта. Занятие было по душе, со школьных лет любил Алеша бродить по дорогам с гитарой и рюкзаком, заночевать среди леса в палатке и, разжигая костер, вглядываясь в небо, таинственно-чернеющее при свете трескучих сучьев, тихо подтянуть - люди идут по свету, им вроде немного надо. И, действительно, Смирнову надо было немного – уюта в доме да тепла в душе. Но Лилька, упрямая баба-домосед, поставила мужу задачу – приносить в дом не меньше двухсот пятидесяти, иначе баста, развод. Рай в шалаше ее не устраивал. А где взять такие деньги? Сумма эта в конце семидесятых была немалой, не всякий глава семьи мог похвастать подобным заработком. И пришлось Смирнову искать работу. Кто-то из знакомых сказал, что идет набор в ИТК, исправительно-трудовую колонию строгого режима. Берут всех подряд, с образованием и без, оклад небольшой, зато пайковые хорошие и на сверхурочных заработать можно. Короче, за двести заработок. И потом, каждые три года звание повышают. Сегодня старлей, а завтра капитан. Иди, не прогадаешь.
Так Смирнов очутился в зоне, в штабе ИТК, приняли его на должность заместителя начальника отряда. Человек он был компанейский, и с офицерами скорешился быстро, а вот с осужденными, как заключенных называли в колонии, ударяя слово на второй слог, общий язык нашел не сразу. Как-то в ночную смену ему, исполнявшему обязанности ДПНК, дежурного помощника начальника колонии, позвонили, что в одном из окон спального корпуса свет просматривается. Бледный, слабый, но все же свет, не отражение от уличной лампы. А это непорядок, после отбоя в зоне всем спать полагается. Факт этот без внимания оставить Смирнов не мог и рванул по указанному маршруту. Открыл тихонечко дверь, видит - сидят трое-четверо зыков под одеялом и режутся при свете фонарика в карты. Разозлился Смирнов, шугнул как следует нарушителей, зачинщика в шизо отправил, остальных свиданки лишил. Наказал, в общем, по всей строгости закона, то есть поступил юридически правильно. На следующий день при вечернем обходе почувствовал боль в левом боку. В медчасти осмотрели и поставили диагноз – укол металлической заточкой. Укол неглубокий, как предупреждение, мол, в следующий раз не пожалеем. Чья заточка, кто, когда ударил, непонятно. Да и кто звонил, тоже установить не удалось.
Задумался Смирнов с того случая, стал присматриваться к осужденным, к жизни внутри зоны, вести себя осторожнее и деликатнее. И мало-помалу начал привыкать к жизни офицера в колонии. Другой–то жизни не будет. Курить стал по две пачки в день, чифир заваривать и авторитет свой в зоне восстанавливать. С делами обстоятельно поработал и с осужденными познакомился вплотную, стал их к себе в кабинет вызывать для собеседования и профилактики. С одними поговорил, с другими, кого прижал, кого обласкал, зыки народ особый, с ними ухо держать надо востро. И слабину показать нельзя и палку перегнуть тоже нежелательно. Пополз через некоторое время среди осужденных слух, что появился в штабе новенький старлей, строгий, но справедливый, просто так никого не обидит, но и спуску от него не жди, всех на лицо помнит и по имени называет. Образованный, не чета другим. Одного терпеть не может – шестерок, подонков со скользкой, гадливой душой, а таких в зоне было немало. Их Смирнов учил уму-разуму, сбрасывая в сердцах с лестницы одним крепким ударом. Вот где пригодилась врожденная выносливость и физическая сила. Кое-кто после такого приема недосчитывался зубов, оттого и прозвище Смирнову дали соответствующее - стоматолог.
В общем, наступило между зыками и старлеем равновесие, полоса взаимного уважения. И дома довольны, Лиля радостная ходит, деньги в семье появились, есть на что дочь с сыном обуть, одеть, мебель в дом прикупить. А, надо сказать, дочка у Алексея росла красавицей. Худая, длинноногая, с большими, удивленно раскрытыми на мир глазами, и любил ее Смирнов безумно, все позволял. И платья новые покупал, и куклы, и игрушки самые дорогие, только бы смех ее переливчатый слышать и дыхание по ночам ощущать.
Отцовское чувство и спасало его во время бесконечно тянущихся ночных смен и частых суточных дежурств.
- Жигунов Петр, ты где? Заснул?
Дверь отворилась, в кабинет к Смирнову, протирая глаза, вошел мужчина в помятой синей спецовке.
- Осужденный Жигунов, статья 131-ая, часть 2-ая. Слушаю, гражданин начальник.
- Подойди.
Осужденный прошел к столу, обтянутому зеленым сукном, остановился.
- Видишь, это моя дочь, - сообщил Смирнов, – правда, красавица?
- Да уж, конечно, - согласился осужденный. – Купец, как обычно? Или, может, чифир? Приободриться?
- Как хочешь, - ответил Смирнов, - мне все равно. Ты чего такой хмурый?
- А с чего веселиться-то? – осужденный опустил взгляд.
- Я с тобой по-человечески, а ты?
- Да не человек я, гражданин начальник, вытравили из меня человека. И бросьте вы свой идеализм. Так купец или чифир? Не понял я.
- Давай купец. От чифира в голове стучит.
- На то он и чифир.
Осужденный ушел в дежурку заваривать чай, Смирнов еще раз посмотрел на Алису, вздохнул и вложил фотокарточку в паспорт. Сколько раз давал зарок не откровенничать с осужденными, а вот на тебе, не стерпел. Радостью хотел поделиться. Кому нужна в зоне твоя радость? Вот в зубы, они это понимают. Все понял, гражданин начальник, больше не повторится. Разрешите идти? А ведь толковый мужик, этот Жигунов и воспитан неплохо, не хамит, не подличает. А на искренность не вытянешь. Ну, и не надо. Стоит из-за этого переживать…
Смирнов встал, подошел к окну, закурил. Сквозь бледные серые тучи пробивалось неяркое октябрьское солнце. Скоро рассвет, утренняя поверка и домой, в нагретую Лялькой постель.
- Купец, Алексей Викторович. Как заказывали.
Осужденный вошел незаметно, как лесной кот, бесшумно ступая на подвязанных тапочках, поставил на стол печенье, сахарницу и кружку с чаем. Потом вынул из кармана чайную ложечку, обернутую в бумагу, и положил рядом.
- Спасибо, Петя. Садись, разговор есть, - Смирнов взял предложенную кружку, отпил, обжигаясь. – Горячий.
- Спасибо, я уж как-нибудь постою. А что за разговор? – спросил Жигунов. Глаза осужденного заблестели любопытством.
- Расскажи-ка ты мне, осужденный Жигунов о себе. Сколько мы с тобой знакомы?
- Год и семь месяцев, - ответил Жигунов.
- Правильно, молодец, - сказал Смирнов. - И за это время ты мне ничего не говорил о себе. Давай, рассказывай. Колись, как говорит ваш брат.
- А это вам ни к чему знать, - ответил осужденный.
- Это почему это? – спросил Смирнов.
- А ни к чему и все. Вот расскажу если, что на самом деле произошло, все равно ведь не поверите.
- А если поверю?
- Все вы добрые на словах, а как до дела дойдет, так, - Жигунов замолчал, чувствуя, как в груди зашевелилась старая обида. – Пойду я. Еще просьбы будут?
- Никуда ты голубчик не пойдешь, - процедил сквозь зубы Смирнов. – А будешь стоять здесь и отвечать на мои вопросы.
- Воля ваша, гражданин начальник, - ответил осужденный. – Спрашивайте. Только неграмотный я и отвечать ясно не умею. Спрашивайте.
- Я понимаю, вспоминать не хочется и я, наверное, тоже об этом постарался бы поскорее забыть, но вспомнить придется, - Смирнов отхлебнул чаю, взял печенье. – Потому что в деле твоем есть белые пятна. Есть? Осужденный Жигунов, я кого спрашиваю?
- Ну, есть. Что с того?
- Значит, есть. Так, - медленно, с расстановкой, взвешивая каждое слово, сказал Смирнов. – Ты где родился?
- В Архангельском районе, деревня Осиновка, улица Советская, дом шесть.
- И где это произошло? Дома, на улице, в бане?
- Бог с вами, гражданин начальник, не было этого. Ничего не было, - побледнел Жигунов.
- Как не было? – Смирнов вскочил, расплескивая чай. - А в деле что написано? Срок за что получил?
- Что вы мне душу мотаете, гражданин начальник? – закричал осужденный и, испугавшись собственного голоса, тут же примолк. - Прокурора спросите, который мне дело шил. И к Баранчуку обратитесь, он вам все как на тарелочке изложит.
- Кто такой Баранчук?
- Участковый наш. Который дочь мою, - на глазах Жигунова выступили слезы. - Если жив останусь, выйду и порешу его. Все равно мне не жить.
- Так это участковый сделал?! А доказательства? Где доказательства?
- Вот вы, образованный и воспитанный человек, и поверили, что я могу изнасиловать свою дочь?! Думаете, будто вы один хороший отец, а кругом одни подлецы и негодяи?
- Нет, я так не думаю, - опешил Смирнов. – Да ты успокойся, Жигунов.
- Вот вы мне дочь свою показывали, радостью хотели поделиться, а я ведь тоже отец, мне тоже хочется, - Жигунов замялся, замолчал, словно решая внутри себя важный вопрос. Наконец, он сказал:
- Вот, смотрите, - и протянул Смирнову фотокарточку.
На крохотном, пожелтевшем от времени, снимке была изображена девочка в школьном платье.
- Это моя Танька, - лицо осужденного засветилось радостью, черты лица разгладились, стали чище и мягче. – Ничего, кроме добра, я ей не делал. И прикасался-то только в детстве, когда маленькую в корыте купал. Мать от нас ушла, спуталась с приезжим, когда Таньке всего три года было. Один я ее воспитывал.
- Где-то я уже ее видел, - задумался Смирнов, - подожди, дай вспомнить. Точно, вспомнил! Я видел ее в комнате свиданий. Она приходила в колонию.
- Правильно, гражданин начальник, Таня приходила ко мне, - кивнул Жигунов. - А скажите, придет изнасилованная дочь на свидание к осужденному отцу?
- Не знаю. Если простит, то, наверное, придет.
Смирнов закурил, отошел к окну. Не глядя на осужденного, сказал:
- Спрячь фотографию. Вдруг кто зайдет. И все же, - Смирнов повернулся к Жигунову, - какие у тебя доказательства, что изнасилование совершил Баранчук?
- А вы поезжайте и спросите, - ответил Жигунов, пряча фотокарточку во внутренний карман спецовки. Потом, помедлив, добавил. - Не надо никуда ехать, гражданин начальник. Правды вам Баранчук не скажет. Пойду я, скоро поверка. Сами знаете, как за опоздание наказывают.
- Иди, Жигунов, иди, - в задумчивости сказал Смирнов, - я постараюсь тебе помочь.
- Не надо мне помогать, - ответил осужденный и вышел из кабинета.
Весь день Смирнова не отпускала мысль – как помочь Жигунову, как освободить невиновного человека из заключения. В то, что Жигунов был невиновен, Смирнов поверил сразу, не зная подробностей преступления, он тем не менее чувствовал, что осужденный говорит правду. Ну не может человек, надругавшийся над собственной дочерью, так говорить, так смотреть, плакать, в конце концов. В этом Смирнов был абсолютно уверен. Но что он может? Он, рядовой заместитель отряда ИТК строгого режима, пусть и офицер МВД, чем может облегчить участь незащищенного законом осужденного? Практически ничего. Чтобы освободить осужденного досрочно, необходим пересмотр дела с положительным решением. А для этого нужно отправить дело на повторную проверку. Пройдет год, в лучшем случае полгода, и все опять вернется к тому, что было. Как было десятки раз, без денег и связей никто и смотреть не станет. А если преступление совершил участковый, то дело вообще застопорится, в РОВД круговая порука, своего не отдадут.
И все-таки решил Смирнов съездить в Осиновку, поговорить с Таней, потерпевшей. А заодно послушать, что говорят в деревне.
Через неделю, выпросив у руководства отгул, Смирнов поехал автобусом в Осиновку, уже в чине капитана. Непривычно теплая для поздней осени погода, плюс восемь по цельсию, настраивала на удачный исход разговора, но душа была не на месте. Как встретит его Таня, захочет ли разговаривать с посторонним человеком на щепетильную тему? И потом, вдруг Жигунов все же схитрил? Ну, это совершенно не может быть! А вдруг? Ну, а вдруг? Точно злая оса, вилась в мозгу подленькая мысль. Чтобы как-то успокоить себя, Смирнов закрыл глаза и неожиданно задремал.
- Гражданин, товарищ, - соседка тронула Смирнова за плечо и недоуменно пожала плечами. – Даже и не знаю, как теперь принято обращаться. Господин, что ли. Вам сходить, Осиновка.
Смирнов открыл сонные глаза, буркнул, спасибо, и вышел из автобуса.
Осиновка оказалась небольшой деревней, тридцать дворов, вытянутых вдоль одной длинной улицы. Ни школы, ни почты, никаких следов цивилизации, только сельпо с надписью супермаркет. Чего там такого супер имелось в продаже, Смирнов выяснять не стал, а пошел прямо к дому номер шесть.
Низкий потемневший от времени бревенчатый сруб в три окна под крышей из старого рубероида, выстеленного в несколько слоев, бросался в глаза своей неухоженностью – косые некрашеные ставни, запотевшие и, кажется, давно не мытые стекла и видавший виды забор, из-за которого выглядывали голые кусты сирени и жавшаяся к ним молодая еще березка. Смирнов подошел к калитке и постучал. На стук из-под крыльца вылезла собака неопределенной породы, раздумывая, лаять ей или не лаять. Осмотрев незнакомца, решила, что не стоит и приниженно замахала хвостом, ожидая подачки. Смирнов постучал во второй раз, сильнее.
- Вы к Таньке? Так ее нет дома, - на шум из окна соседнего дома выглянула пожилая женщина.
- А где она? Здравствуйте.
- В Архангельском, товар принимает. К обеду вернется, - ответила женщина и, кашляя, стала закрывать окно.
- А скажите, можно вас спросить? - Смирнов пошел навстречу женщине. – Подождите.
- Чего еще? – выкрикнула женщина, считая разговор законченным.
- Я из милиции, по делу Жигунова, - начал Смирнов, но женщина его перебила.
- Опять из милиции!? И ходют, и ходют, замучали бедную девку. Мало ей несчастий…
- Вы не поняли, я из колонии, где отбывает срок осужденный Петр Жигунов, - объяснился Смирнов. – Я хотел бы знать, что говорят в деревне об инциденте.
- О чем, о чем? – недоуменно спросила женщина.
- Ну, о случае этом, об изнасиловании.
- А кто вы такой, чтобы вам все рассказывать?
- Смирнов Алексей Викторович, заместитель начальника отряда, капитан внутренних войск МВД, - ответил Смирнов, протягивая для убедительности красную корочку.
- Да не нужен мне ваш документ, уберите. Сейчас, - женщина с шумом закрыла окно и через минуту вышла на крыльцо в наспех наброшенной телогрейке. – Чего это вдруг вы об Таньке вспомнили? Два года почти прошло, рана заросла, лучше бы и не вспоминать.
- И все же, - Смирнов посмотрел на женщину, - как все это произошло?
- Как, как, - возмутилась женщина. – Сами, поди, знаете, как такие дела делаются. А вообще, если правду сказать,…
- Ну, ну, - насторожился Смирнов.
- Не виноват Петр. Вот так. Не мог он свою дочь тронуть. Любил очень. Баранчук это со своими дружками.
- Баранчук? – переспросил Смирнов. – Вот и Жигунов мне эту фамилию упомянул.
- Баранчук, точно. Кроме него, некому. Я, конечно, не видела и не могу подтвердить, - женщина помолчала, - товарищ начальник, помогите ей. Танька высохла вся, ночами не спит, по отцу плачет. Я тут рядом живу, все слышу. И вот еще что, - женщина подошла ближе и заговорила шепотом. – Баранчук-то этот и по сей день к Таньке ходит. То один, то с дружками, и кажный раз с бутылкой.
- Спасибо, - сказал Смирнов, - не знаю как вас величать?
- Варвара Степановна я, - ответила женщина, - Соколова.
- Варвара Степановна, - обратился Смирнов к женщине, - а вот если суд, вы свои показания подтвердить сможете?
- Нет, нет, - замахала руками женщина. – Вы уж меня увольте. Все, что знаю, сказала, а с Баранчуком связываться не желаю. Все, до свидания, пошла я.
И женщина, оглядываясь, торопливо хлопнула дверью.
Вот так всегда, как только до дела доходит, свидетель в кусты. И чего мы боимся? Преступников или самих себя? Когда научимся защищать свои убеждения, отстаивать права, данные нам природой и государством? А зло тем временем размножается, конца и края ему нет. Кто-то должен же с ним бороться!?
Смирнов решительно зашагал к дому Жигуновых. Нет, этого дела он просто так не оставит.
- Да вы никуда не ходите, - догнал его голос Варвары Степановны, - здесь подождите. Танька скоро будет, подождите.
Спустя час в деревню въехал старенький москвич-пирожок и остановился у продуктовой избы. Из машины выскочила худенькая девчушка и побежала открывать дверь. Вслед за ней вышел угрюмый мужик, открыл задние двери москвича и стал таскать в магазин ящики, кули, свертки. Подожду, пока примет товар, подумал Смирнов, и пусть мужик этот уедет, лишние уши им ни к чему.
Разговор против ожиданий получился нервным и беспокойным, и результата не дал. Таня заплакала и ушла за перегородку в подсобное помещение, не желая разговаривать. Смирнов успокаивать ее не стал, пусть выплачется, сказал только, что отец ее любит и карточку показывал. И что Баранчука этого он все равно посадит за решетку, а Жигунова освободит. В слезах Таня выбежала к Смирнову и стала просить его не вмешиваться, повторяя, что от этого хуже всем будет, что Баранчук страшный человек и лучше с ним не связываться. Тут послышался шум подъезжающей машины и Таня толкнула Смирнова в подсобку, умоляя не выходить, пока все не уляжется. Почему ему нельзя выходить и что уляжется, Смирнов не понял, но решил подчиниться и подождать, чем все закончится.
В магазин ввалилось несколько человек и стали требовать водки. Таня ответила, что магазин закрыт и что она оформляет накладные, приходите после обеда. Сейчас давай, крикнул грубый голос, послышался шум, звон бьющегося стекла, что вы делаете, вскрикнул девичий голос, не смейте, я милицию вызову. Какую милицию, засмеялся притворный голос, я твоя милиция, не дашь подобру, возьмем силой. И водку, и тебя. Давай, не противься, сучка. Таня страшно закричала, и Смирнов выскочил из-за перегородки. Больше медлить было нельзя. Двумя ударами он разбросал нападавших и крикнул Тане, который из них Баранчук. Белая как мел Таня испуганно молчала, ее била мелкая дрожь. Но Смирнов все понял, глаза девчушки смотрели в упор на молодого красивого лейтенанта с усиками, державшего в руке пистолет. Ну, что хахаль, попался, засмеялся нехорошо лейтенант, сейчас мы из тебя котлету делать будем. Вставайте, ребята, хватит разлеживаться, дело пора делать. Поздно, ответил Смирнов. Что поздно, спросил лейтенант. Поздно спохватился, сказал Смирнов и вышиб из рук лейтенанта пистолет, подхватил его на лету и крикнул, а ну, сволочи, выходи по одному. Ты еще за это поплатишься, сказал Баранчук, поднимаясь, я тебя из-под земли достану. Руки коротки, ответил Смирнов и ударил лейтенанта в лицо. Зачем ты Жигунова в тюрьму усадил, что он тебе плохого сделал? А мешал развлекаться, ответил Баранчук. В глазах Смирнова потемнело, а, закричал он и со всей силы ударил Баранчука в поддых. Лейтенант сложился как подкошенный сноп и упал без сознания. Дяденька, миленький, не надо, закричала Таня и бросилась к Смирнову. Уйди, оттолкнул Таню Смирнов, он мне за все ответит, продолжая бить бездвижного Баранчука. Вы убьете его, вас посадят, плакала девочка, а Смирнов бил и бил насильника и перед его глазами стоял образ дочери Алисы и ему казалось, что это он ее защищает ее от всякой мрази и нечисти.
Наконец, Смирнов остановился, потирая распухшие кулаки. Собирайся, сказал Тане, в райцентр поедем, показания давать будешь, и этого с собой прихватим, кивнув на Баранчука. Собирайся. Таня пошатнулась и потеряла сознание, падая, бессильно повисла на крепких руках капитана. Не вынесло девичье сердечко нахлынувших событий, резкого поворота жизни к добру и правде. И в эту самую минуту затягивал на шее удавку ее отец, Петр Жигунов, не вынесший разлуки с дочерью и окончательно потерявший веру в справедливость. Если бы он знал, что так все повернется, может быть и решил еще немного пожить, но в жизни не всегда происходит так, как мы того хотим, и законы ее простым людям неведомы.