Конечно, я, наверное, мог бы рассказать вам о хромоножке Кончите Пиньялес, которая жила рядом с кинотеатром «Ареналь» и, сколько я себя помню, всё бредила о подтанцовке в кабаре «Тропикана». Но кто ж, её, кривенькую, да хроменькую туда возьмёт? И тогда Кончита каким-то самым невероятным образом устроилась в кабаре мыть сортиры. Не ахти какая работа, конечно, подметать чужое дерьмо, только ведь если это сортир всего в двух шагах от мечты всей твоей жизни, то и вся дерьмовость такой работы уже не имеет никакого значения. Даже она в радость. И от неё вовсе не пахнет. Особенно утром, когда ночные посетители кабаре уже разъехались по своим отелям, а актеры, танцовщицы и музыканты – по своим квартирам и теперь тебе никто не запретит тайком пробраться на сцену. А уж здесь, подставив свою смуглую мордочку лучам жаркого карибского солнца, похожего на софиты, если закрыть глаза. И почувствовать себя Лупе Гусман или Мэри Салазар или Омарой Портуондо. Иногда она могла стоять так часами. Но чаще мурлыкала какие-то полузабытые песенки времен Великой Депрессии или пыталась танцевать сальсу. Но это ей, хромоножке, всё никак не удавалось.
Я могу вспомнить самую сексуальную танцовщицу Кабаре, с которой мы познакомились в джазовом «Клубе 21». У неё оказалось русское имя Ольга, очень длинные ноги и слишком короткая юбка, чтобы хоть как-то сосредоточиться на проворном арпеджио пожилого пианиста в поношенном концертном сюртуке. Любовь с Ольгой затянулась на целую неделю, во время которой я каждый вечер проводил за сценой Кабаре, до одури вдыхая в себя странный аромат, сотканный из запахов толченого мела, соленого пота, черного табака и дешевого французского одеколона. Ни до, ни после я не видел такого количества черных, белых и коричневых тел. Никогда ни глох в непрекращающемся вихре музыки и не обжигался взглядом о пронзительные всполохи электрического света, отраженного миллиардами искусственных страз, фальшивых жемчужин и пластикового перламутра. Честно говоря, столько голых девчонок я тоже видел в первый раз. Может, оттого и ходил сюда целую неделю, словно помешанный. Шоу заканчивалось в три часа ночи и мы с Ольгой ещё час неспешно брели до её крошечной квартиры, расположенной на берегу вонючей речки Альмендарес, возле туннеля. Здесь она выпивала стакан водки, разбавленной рефреско ( в свои девятнадцать она уже киряла, как заправский шкипер ) и тут же заваливалась спать, словно бабочка, накрыв кровать коконом москитеры. Так что любовью мы занимались уже днём. Лишь только Ольга открывала свои хитрые оливковые глазки. Прямо здесь же, под сеткой от комаров.
Однако, Кончита Пиньялес лет десять тому назад случайно попала под грузовик и, должно быть, теперь танцует сальсу в раю, если там у них, конечно же, есть свое Кабаре, а моя короткая любовь с русским именем давным-давно сбежала в Майами, подсела на героин и к тридцати годам превратилась в конченную бомжовку, которая не то, что танцевать, даже трахаться нормально не может. Одним словом, этих женщин в моей жизни уже нет. Да и были ли они у меня? Не знаю.
Уж лучше я расскажу вам о Баклажане. Держу пари, этот пройдоха до сих пор отравляет мир своими вонючими сигарами на углу 33-й и 26-й улиц, на веранде дома, выкрашенного синей краской, в кресле-качалке, с полудня и до обеда.
Собственно говоря, с Баклажаном меня познакомила Мамита после того как я наконец-то подарил её трубку из вишневого дерева производства московской фабрики «Ява». С тех пор эта толстая грудастая креолка так и ходила с дымящейся трубкой в зубах, словно разбойница-мать из старого советского фильма про снежную королеву. А в пятницу она явилась с Баклажаном. Уже тогда он показался мне старым. А ведь на самом деле ему было не больше шестидесяти. Вот что делают с людьми ежедневный стаканчик тростниковой водки «агуардиенте» и плохие сигары, которыми торгуют китайцы. С того дня Баклажан зачастил ко мне в гости. Бывало, придет в полдень и раскачивается в кресле на террасе до самого обеда, словно коричневая реликтовая игуана. И смолит потихонечку свою омерзительную сигару. «Я не мешаю вам?» - поинтересуется с деликатностью лондонского джентльмена. Только и всего. Через неделю я привык к нему, как привык к коту по имени Каброн, проживающему в моем патио со времен Реконкисты, как привык к ржавому американскому душу в ванной и зеленой ящерке, что ровно в восемь приползала к моей кровати пожелать доброго утра. Одним словом, уже через месяц Баклажан стал моим домочадцем. И тогда он разговорился.
«Вы не знаете где можно купить белый костюм?» – спросил он как-то после обеда. «Костюм? – переспросил я удивленно, - ты, что собрался помирать?» (уж не знаю по какой такой загадочной причине, но между нами, не смотря на различия в возрасте, цвете кожи и социальном происхождении сложилась именно такая форма общения: Баклажан называл меня на Вы, а я его на Ты). «Нет, - выдохнул негр струйку голубоватого дыма, - просто очень хочется сходить в «Тропикану». А ещё через минуту добавил: «Теперь уж точно: в последний раз».
По магическому стечению обстоятельств Баклажан появился на свет 31 декабря 1939 года, в ту самую ночь, когда итальянский импресарио Виктор де Корреа открыл на вилле Мина своё самое известное казино «Beau Site». А поскольку Баклажанова хибара в то время находилась как раз на улице Феррокариль, то крик новорожденного словно по волшебству смешался с криками саксофона «Этот будет музыкантом» - заметил Баклажанов папаша. Так оно и случилось. Собственно говоря, у него и другого выхода не было, потому, как колыбельные песни ему заменила огнемётная румба и популярный шлягер Альфредо Брито « Ла Тропикана». Именно эта песенка дала новое имя казино Beau Site в сороковом, когда в Европе во всю полыхала Вторая мировая война. В сорок девятом вокруг на пересечении сорок первой и улицы Феррокариль вовсю кипели строительные работы: это модный кубинский архитектор Макс Борхес по заказу нового хозяина казино Мартина Фокса возводил новую «Тропикану». Говорят, Борхеса вдохновляло парижское кабаре Les Folies Bergere, однако то, что он построил в Гаване даже маленькому Баклажану казалось чудом из чудес. Теперь вход в казино украшала скульптура белой балерины в белоснежных пуантах и такой же белоснежной пачке, впоследствии превратившейся в символ «Тропиканы». На огромной территории размещался салон «Под звездами», ресторан «Сады», богемное кафе и, конечно же, «Стеклянные Арки» - место, где проигрывались состояния. В то время Гавану называли «Карибским Лас Вегасом», ну а «Тропикана», без сомнения, была его пупком, его bottom, как говорят янки. Прямая телефонная линия соединяла «Тропикану» с Майами, чтобы посетители могли делать ставки в национальных американских лотереях, ставки джек-пота редко опускались ниже цифры с шестью нулями, а уважаемые люди из Чикаго или Нью-Йорка любили проводить здесь свои выходные.
«Ты хочешь спросить про мафию? Все об этом спрашивают, - пробормотал Баклажан, когда на следующий день примерял отличный белый костюм из «Диплотьенды», - конечно, какое казино без мафии. И «Тропикана» не была исключением. Сюда приезжал Лепке, Вито Дженовезе, Торрио и Анастазиа. Но сам я видел только Сальваторе по кличке Счастливчик Лучиано. После того, как его выслали из Штатов, он достаточно долго жил в Гаване: как-никак личный друг президента Батисты. А из «Тропиканы» он просто не вылезал. Приедет, бывало, со своими охранниками под вечер. И до утра. Говорят, у него здесь даже был отдельный кабинет, в котором он обставлял свои мафиозные делишки».
Но славу казино в то время, конечно же, принёс вовсе не мафиози Счастливчик Лучиано, а Родерико Нейра– хореограф. Впрочем, чаще его называли сокращенно – Родней, а ещё чаще Волшебник Родней, потому как те спектакли, которые шли на подмостках «Тропиканы» в конце сороковых, начале пятидесятых, иначе как волшебством не назовешь. Даже сейчас, пятьдесят лет спустя, те, кому посчастливилось видеть «Чайный домик», «Римскую весну» или «Веселую вдову» вспоминают те спектакли с нескрываемой грустью.
«Это чудо уже не повторить, - вспоминал Баклажан, когда мы вышли из дома и двинулись вверх по сорок первой улице к кабаре, - нет Сесилии, нет Ольги, нет Роситы. Но, самое главное, нет Родней. Только он мог заставить нас ТАК танцевать. Ты спрашиваешь как? Сложно сказать. Для того чтобы это понять, нужно вновь оказаться в пятьдесят восьмом, нужно иметь девятнадцать годков, черную кожу и сердце, что бьётся в ритме «конги». Вопреки папашиным пророчествам, Баклажан не стал музыкантом. Вместо этого он принялся танцевать. Сначала во дворе их заплеванной хибары. Потом на школьных вечерах и в ночных клубах и уж только потом на подмостках «Тропиканы» - целых семь лет ему пришлось выделывать кренделя, прежде чем Родней похлопал его по глянцевому от пота плечу и улыбнулся: «Годится!». Это были лучшие времена «Тропиканы». Сюда приезжала на пароходе из Парижа «черная жемчужина» Жозефин Бэйкер со своей песенкой «Sous le Ciel d'Afrique» из модного в то время фильма «Принцесса Там-Там», «человек с вельветовым голосом» Нэт Коль по кличке «Король» со своими шлягерами «When I Fall In Love» и «Unforgettable» почитал за честь выступить в «Тропикане» и даже бразильская дива Carmen Miranda, ставшая автором известной фразы «bananas is my business» после того как сделалась символом банановой компании Chiquita. И, конечно же, там выступали все наши – великие певцы и танцоры сороковых и пятидесятых: Бени Мур со своим ансамблем Matamoros, пианист Бола Ньеве и даже сам Дамасо Перес Прадо – основатель стиля мамбы, хоть и выступал постоянно в Оркестре казино «Ла Плайя» всё равно приходил в «Тропикану». Так что Баклажану, надо сказать, повезло. Он танцевал мамбо, румбу, оришас и ча-ча-ча в нужное время и в нужном месте. Танцевал всего-то три года, тысячу ночей – самых главных во всей его жизни. До той последней ночи, когда его черное африканское сердце просто треснуло по швам, а Баклажана с инфарктом отвезли в больницу прямо со сцены. С тех пор он больше не поднимался на эту сцену.
В двадцатый юбилей «Тропиканы», в Гавану вошли колонны повстанцев Фиделя Кастро. И казино скоро прикрыли. Не только в «Тропикане», по всей стране. Зато кабаре осталось. Чтобы и в последующие сорок лет быть в числе лучших в мире. Ведь не случайно же, в самом деле, Американская Академия Ресторанной индустрии наградила «Тропикану» Best of the Best Five Star Diamond, иными словами общепитовским «Оскаром»; не случайно её танцоры и музыканты выступают в Лондонском Альберт Холле и Бродвейском театре Бэкон и совсем неспроста международные телеконсорциумы ABC и CNN выбрали «Тропикану» для прямой трансляции прощания с двадцатым веком.
В тот вечер мы смотрели «Тост за «Тропикану» за пятым столиком в «Садах», почти у самой сцены, Я заказал Баклажану стакан белого рома, бутылочку рефреско и вазочку со льдом, хотя, наверное, мог и не делать этого, потому как старик почти не притронулся к выпивке, вдыхая в себя воздух, звуки и запахи того самого места, где прошли лучшие годы его жизни. И когда Кабаре огласил визг пятнадцати труб и шести тамтамов, а на сцену, словно птицы выпорхнули шоколадные девушки в разноцветных перьях и стразах, а вслед за ними юноши с лицами херувимов, вот тогда-то Баклажана и развезло. Он заплакал. Беззвучно, по-стариковски, лишь иногда вытирая стекающие по черному лицу слезы. А когда мы возвращались домой, я все же спросил его о том, что его так растрогало в «Трпикане». «Мамбо, мать её, - произнес Баклажан, - чего же ещё!!!»