Да, сейчас о том, что такое КЖГ, наверное, никто не знает, да и тогда знали немногие…
В 1972 году в начале сентября нас, студентов, очередной раз вывезли “на картошку”, то есть помогать колхозникам собирать ее с полей. Колхозники в то время сеяли больше, чем могли собрать, поэтому им требовалась помощь. Нас поселили в длинный кирпичный барак с двухэтажными железными кроватями. В левой части барака жили студенты, в правой – студентки. В центре барака пылала жаром истопницкая, она же – сушилка для сапог, телогреек и прочего. Ручные умывальники бессмертной конструкции позвякивали на улице под крытым прилавком. По казенному запаху продуктовой кладовки и алюминиевых баков легко определялось назначение избы, окруженной свалкой из березовых чурбанчиков. Над столовой сварливо каркали вороны, кругом до горизонта простирались сырые картофельные поля, глаза слезились от ветра и мелкого дождя, прели стружки вокруг заново сколоченного сортира, аромат разодранной комбайнами земли и стогов квелой соломы волновал первобытные инстинкты. Мы были как-то истерично веселы и взбудоражены осенним половым приливом и двухмесячной отсрочкой занятий.
В первое утро нас построили в шеренгу. Будущие инженеры-математики, только что отведавшие пшенной каши с маргарином и серого хлебушка с подслащенной бурой водой, голодно и зябко озирались по сторонам. Строгий представитель администрации колхоза назидательно разъяснил нам важность порученного дела. Он отметил также, что колхоз, в свою очередь, готов пойти на многие жертвы, а именно – за каждые десять мешков колхоз будет платить собравшему их 1 руб. 20 коп., всем будут обеспечены трехразовое питание, резиновые сапоги, телогрейки, рукавицы, тепло в бараке, наглядная агитация, ежедневный досуг в виде танцев и даже … (тут он сделал торжественную паузу) – КЖГ– заключил он, и тут же вкрадчиво расшифровал – комната женской гигиены!
Услышав это откровение, студентки порозовели, почувствовав нечто неуместно-гинекологическое, а студенты двукратно, глумливо прихрюкнули носом.
Для трех из перечисленных функций требовались добровольцы – ответственные за их реализацию. И добровольцы не заставили себя ждать, откликнувшись на соответствующий призыв решительным шагом вперед, как только услышали, что каждому будут вручены ключи от специализированных помещений. Первым добровольцем, согласившимся стать бессменным (т.е. круглосуточным) истопником, стал Митька – он получил ключ от истопницкой. Вторым добровольцем, взявшим на себя бремя наглядной агитации, стал я, получивший ключ от комнаты – “красного уголка”. И, наконец, третьим волонтером стал Алик, злорадно зажавший в своей волосатой, армянской руке ключ от КЖГ и торжественно пообещавший блюсти надлежащую чистоту и порядок в той половине избы, которая была выделена для этих целей.
Когда студенты-собиратели отправились в поля, мы – трое ключевладельцев дружно осмотрели все три помещения. Удивительным было то единомыслие, в котором мы вскоре убедились, поведав друг другу о мотивах нашего профессионального выбора. То, что все мы негативно относились к битве за урожай, не отличало нас от большинства студентов, но тот факт, что мы, не сговариваясь, одновременно оценили деловую перспективу аренды наших помещений под нужды влюбленных, безусловно, было не случайным совпадением. Лучшим помещением для этих целей, разумеется, была КЖГ. Здесь присутствовали: свежепобеленная печь с плитой и запасом дров, широкие, пахнущие сосной, деревянные нары, немыслимые запасы ваты, баки для подогрева воды и, кроме всего прочего, вторая половина избы была отведена под танцплощадку. Влюбленные могли себе позволить не только высокий уровень гигиены, горячую закуску и теплую постель, но и танцевальную прелюдию.
Единодушие наше проявилось еще и в том, что сдавать эту чудесную комнату мы не собирались, решив использовать ее исключительно для собственных нужд.
В тот же день Алик навестил женскую половину барака и решительно объявил девушкам: то, что входит в понятие ЖГ, прекрасно можно осуществить на берегу реки, протекающей в полукилометре, не подвергая себя опасности чем-либо заразиться. Последние слова он сумел произнести с такой леденящей интонацией, что у студенток не осталось никаких сомнений в том, что КЖГ является венерической резервацией, после чего его обещание обеспечить их необходимыми материалами – в соответствии со своей должностью – было уже неуместным.
Истопницкую решено было сдавать парам, берущим на себя обязательство – топить. КЖГ – стало нашим пансионатом (“путевки” в который мы выдавали молоденьким поварихам из кулинарного техникума, в благодарность готовившим нам эксклюзивные блюда). В результате, единственным источником денежного дохода стал мой “красный уголок”, а единственным “ключником”, обремененным работой, остался я. Помимо художественного оформления танцплощадки, столовой и барака, мне было поручено ежедневно обеспечивать возвращающихся с полей однокурсников призывами, сводками, диаграммами трудовых успехов и карикатурами на неуспевающих – в просторечии “сачков”…
Утро начиналось с приема помещений, где любвеобильные студенты приобретали бесценный опыт супружеской жизни, который не ограничивался лишь телесными экспериментами, а подразумевал необходимость колоть дрова, поддерживать тепло, мыть посуду, стирать белье и тому подобное.
Потом мы шли на завтрак, приготовленный для нас в КЖГ. Там мы пили настоящий, крепкий, горячий чай, жевали свежий хлеб с маслом и лакомились цветной капустой, после чего мы с Митькой и Аликом направлялись в мою мастерскую, где они позировали для очередных стенгазеты или плаката, давая мне возможность без грубых диспропорций изображать необходимые для замысла части тела.
Вечером, реализовав полученные от аренды средства, мы затапливали печь, накрывали стол с вином и водкой, зажигали свечи, приглашали девчонок, танцевали под звуки музыки из соседнего танцзала, олицетворяя собой элиту нашей картофельной роты…
Раз в неделю нашу работу проверяла комиссия. Претензий к состоянию вверенных нам помещений и к связанной с этими помещениями деятельности почти не было. За два месяца в истопницкой сгорела пара резиновых сапог, а одна невменяемая студентка пожаловалась на расписание работы КЖГ (красиво исполненное мною по заказу Алика для порядка и отчетности), сбивчиво намекая на то, что интимные свойства ее организма не совпадают с этим расписанием. Возмущенный Алик с подчеркнутой официальностью попросил уведомить его об удобных для нее сроках, после чего претензия стыдливо растворилась в тишине. Моя же деятельность была видна уже с дальних подступов к бараку – огромный (в 2 метра) кулак с вытянутым указательным пальцем (позировал Митька), установленный на крыше барака, вопрошал работников полей: “Ты выполнил норму?” Конечно, произведение попахивало плагиатом, зато ощущение благонадежности было гарантировано. Далее, на заборе с женской стороны туалета была очень натурально нарисована очередь, обозначавшая, в порядке критики, его недостаточную пропускную способность, что вынуждало наших студенток в часы “пик” отправляться к далеким кустарникам на берегу речки. Внутри барака комиссию встречала стенная газета, прославляющая студента, решившего разбогатеть на сборе картошки и собравшего за смену рекордное количество мешков (рублей этак на 5 при стоимости бутылки водки в 3 руб. 60 коп.)… Тем не менее, прошел темный слух о моем “красном уголке” – одно из ночных превращений девушки в женщину сопровождалось таким кошмарным криком, что пришлось пустить в обращение легенду о крысах на женской половине барака.
Любовь реальная и воображаемая подавляла все остальные чувства студентов, включая зависть и жадность, поэтому ценность нашей тройки признавалась практически всеми…
Мы дружили всю жизнь, и всякий раз, когда кто-то из нас сталкивался с чем либо гнусным, противным или скучным, он с грустью сообщал остальным: “Да, ребята – это не КЖГ”. И мы понимающе кивали друг другу…
Сидим вот с Аликом и поминаем умершего Митьку…
“ А чай остыл, а хлеб засох, а я задумался об этом”.