Пьян. Сильно пьян. Даже слезы на глазах. Расчувствовался. Сижу на полу среди кучи старых вещей, приготовленных для помойки. Смотрю на портфель – старый портфель из прочной мягкой пластмассы…
Лет 20 назад этот огромный портфель довольно долго выполнял роль багажника на транспортном средстве, в которое я превращался после работы, доставляя себя и свое имущество до очередного места ночлега. В перерывах – когда женщины меня временно не любили – я ночевал в студенческих общежитиях, в чьих-то временно пустующих комнатах или квартирах, в аудиториях, на чердаках, диванчиках ночных сторожей, в спортивных залах, на теплых подоконниках, в пустующих дачах, в вагонах – всего и не вспомнишь.
Главной ценностью, занимавшей значительную часть портфеля, был большущий дедовский халат из тяжелого темно-зеленого вельвета, который дед когда-то привез из Америки. Этот чудесный халат, надетый даже поверх пальто, романтично преображал любое местопребывание и в сочетании с бутылкой портвейна, луковицей и куском колбасы вызывал во мне сказочное ощущение повзрослевшего, респектабельного, путешествующего Буратино.
Я увидел себя сильного, веселого, беззаботного, энергичного, легкого, каким я был в то время, когда единственной серьезной проблемой для меня было возвращение денег, занятых на покупку горнолыжного снаряжения…
В этом пыльном портфеле погребена моя юность и молодость…
Бережно сдуваю пыль… и она начинает сверкать, и это уже не пыль, а обильная утренняя роса на высокой траве…
Посреди луга в насквозь промокших спальных мешках лежат двое – я и мой друг.
Накануне поздним вечером мы высадились здесь с теплохода. Место было выбрано случайно – дальше на 60 копеек было не уехать. Мы часто вдруг ни с того ни с сего спохватывались и мчались в случайном направлении. Веселые черти куражились внутри нас и подначивали к авантюрным путешествиям.
Стуча зубами и с нетерпением посматривая сквозь плотный туман в сторону лениво восходящего солнца, мы отжали спальные мешки, доели и допили то, что оставалось с вечера, и энергично двинулись к причалу взглянуть на расписание, надеясь застать первый утренний теплоход.
Потом мы долго ходили по кругу и ругали Советскую власть. По кругу мы ходили потому, что место нашего десанта оказалось островом, а ругались –потому, что по субботам теплоход сюда не заходил. Кроме того, мой друг не умел плавать …
Из найденных на берегу старого пожарного щита, двух останков бревен и непонятно как попавшей сюда скамейки мы соорудили плот. Однако плот еле-еле выдерживал самого себя. Даже наши скромные пожитки опускали его ниже уровня воды…
Скоро можно было наблюдать, как по воде в сторону почти неразличимого, далекого берега движется типичная для парков и скверов плавно изогнутая скамейка с двумя рюкзачками.
Прорезая клочья густого тумана, она внезапно появлялась перед застывшими от ужаса рыбаками и призрачно убывала, растворяясь в сыром и гулком пространстве. Кошмар сопровождался сдавленными, протяжными стонами, похожими на предсмертную мольбу. Звуки издавал из-под воды мой друг, крепко привязанный ко дну плота. Сочувственно глядя на его посиневшее от судорог лицо, напоминающее лицо впервые рожающей женщины, и стараясь не терять бодрости духа, я, уже изрядно обессилев, настойчиво толкал все сооружение вперед. Оба мы вдрызг замерзли и с трудом скрывали отчаяние...
Потом мы долго дергались на песке, как два вошедших в экстаз шамана, пока из туристской палатки на берегу не вышел разбуженный нашим завыванием славный старичок, который не без труда влил в нас горячий чай из своего термоса…
… я обнял портфель и уступил себя пьяным слезам далеких воспоминаний …
Слезы покатились по запотевшему окну ночной электрички, в которой я возвращался с дачи, где мы отмечали ”последний звонок”. Мы прибыли туда на двух такси, по дороге прихватив трех шатавшихся по улице лимитчиц. Мы быстро опьянели – из закуски, кроме фасоли в томате и хлеба, ничего не нашлось. Девок и места ночлега разыграли на спичках. Мне досталась длинная, угловатая блондинка, пахнущая парикмахерской, и гараж со старой раскладушкой. В приступе благородства я пытался наладить атмосферу взаимной симпатии. Я считал себя обязанным как-то компенсировать стремительность предполагаемой акции, но мои упорные попытки облагородить наш стихийно возникший союз не вызвали у нее никаких эмоций. Остальные пары разбрелись в полном согласии со жребием, а моя “суженая” упорно противилась судьбе. Рассеянно поглядывая вокруг себя и вяло прислушиваясь к моим рассуждениям, она с чувством врожденного превосходства на все реагировала лаконично: “Ну прям!..” Отчаявшись и добавив к уже выпитому оглушающую порцию, я отправился в гараж, разделся, привычно облачился в свой любимый халат, плюхнулся на раскладушку и мгновенно заснул…
Сон мой был недолгим – явилась усталая, раздраженная блондинка, и легко получив от меня заверения в полной своей безопасности, улеглась рядом. Пока я пребывал между сном и реальностью, инстинкты, проявляя полную самостоятельность, понуждали мое тело к природному долгу.
Подобно опрокинутому на спину жуку я беспомощно зашевелил конечностями, как бы пытаясь взгромоздиться на рядом лежащее тело, ласково озвучивая свои пьяные видения. В результате непродолжительной возни девчонка вскочила и с криком выбежала из гаража. Следом за ней при полном половом вооружении, но так и не проснувшись, метнулся я, подвывая, как марал в период весеннего гона. Крики, прервав на разных стадиях отношений другие интимно копошащиеся пары, вызвали общее негодование и возмущение…
И вот, отвергнутый всеми, продравшись сквозь незнакомый лес, разбив о березу очки, заметно протрезвев, я покачиваюсь в ночном вагоне, ошалело рассматриваю вытащенные из портфеля черные брюки ненавистной блондинки... После недолгих сомнений я поднял окно и отправил их в сторону дачи. Брюки надулись ветром, взлетели и зашагали в темноту…
“Так с завистью смотрю я, старый, на себя молодого”.