Последние огни заката освещают тихую уютную улочку небольшого железнодорожного городка. Мы с ней идем рядом, близко-близко друг к другу. Ее рука держит мою в кармане куртки. Ее голова покоиться на моем плече. Уходящий день прощается с нами боязким дыханием свечей в окнах домов и еле слышным лаем голодных собак. До отправления остается три часа, и мы наслаждаемся последними минутами вместе. «Ты когда-нибудь вернешься?». Вопрос висит в воздухе дымкой морозного дыхания. «Нет». «А меня не забудешь?». Горечь ее обиды стоит комом в моем горле. «Нет». Но что же я могу сделать? Такова моя судьба – уходить, убегать, ускользать.
… Сколько встреч случалось на моем веку с самого моего появления? Сотни? Тысячи? Миллионы? Сколько сердец находили меня и теряли? Не знаю. Не считал. Просто каждый раз в нужный час я появлялся, и в нужный час уходил. Хотелось ли мне где-нибудь остаться, задержаться, зацепиться уставшими замерзшими руками и не отпускать очередную её от себя и себя от нее? Хотелось. И сейчас безумно хочется. Но у меня другая судьба…
Зажглись фонари и осветили городок приглушенным теплым светом. Осень подобралась к нам незаметно, словно хищник к жертве: пожелтели листья на деревьях, посерели водоемы и облачное небо, снизилась температура на улице и превратились в тень воспоминания о минувшем лете. Задумчивый ветер забавным вихрем поднимает ее рыжие пушистые волосы, и они танцуют в холодном прозрачном воздухе древний ритуальный танец. Она прижимает их рукой к голове, и ее губы тихо шепчут «Останься…».
… Когда я пришел в ее мир, она собиралась уходить. Уходить навсегда, как и все прежние и другие. Все разные и непохожие, дикие и домашние, ручные лебеди, скромные зайчики, серые мышки и грозные тигрицы – все они не справились. С веревками на шеях, с заряженными пистолетами, таблетками и включенными газовыми плитами, стоя на шатких стульях и проржавевших поручнях балконов, они все имели свои причины и стимулы, побудившие их на этот шаг, а я… Я приходил их спасать. Мимолетным прохожим на улице, дворником, уборщиком, вором, газовиком, самоубийцей - компаньоном… Я отгораживал их от темной пучины небытия, давал им новый путь, новый шанс жить, любить и ненавидеть. И они плакали, кричали, бесились, но оставались. А я уходил…
Все ближе станция – наши неспешные шаги уменьшают расстояние. Уже слышен тягучий запах дороги, убаюкивающий стук колес, видны черные параллели рельс. Провинциальный вокзальчик дышит чистотой и стопками газет, напечатанных к завтрашнему утру. Они приехали сюда товарным поездом вместе с вечно уставшим почтальоном – он спит на деревянной лавочке в центре зала. Мы подходим к расписанию и внимательно изучаем список направлений. «Тебе куда?», спрашивает она. «Туда», и тычу пальцем в первое попавшееся на глаза направление. Она сжимает мою руку в кармане и смотрит на меня. Мокро-изумрудные глаза, укутанные густым мехом черных ресниц. Она совсем не накрашена, но так красива!
… Она хотела уйти, потеряв надежду жить. Она хотела лишить боли своих родных, тягот наблюдения за смертью неизлечимо больной дочери, сестры, невесты. Лейкемия – диагноз, поставленный неумехой-врачом, лишил ее всякого желания бороться. И она решила для себя умереть сейчас, без химиотерапии, операций, больниц и лекарств. Просто прыгнуть с моста на рельсы. И тогда появился я, фотограф-путешественник, и предложил ей сняться в фотосессии «Смерть». Она посмеялась и отказалась. Осталась со мной. Мы гуляли всю ночь и разговаривали. Плакали перед восходом и целовались. Съездили в соседний городок к соседнему врачу, и она сделала новые анализы, которые показали, что она абсолютно здорова. Мы ели на улице мороженное ложечками из пачки и хохотали. Кидались листьями и убегали от грозного и свирепого щенка таксы. Ужинали при свечах в поезде по пути домой и ждали следующего утра и следующей встречи. Но я должен был уйти…
Он едет всегда одинаково, из пункта А в пункт Б. Здесь – всего лишь его остановка. Поезд появляется на перроне и замедляет ход. Рычат тормоза, визжат колеса. Проводник аккуратно тряпочкой вытирает поручни и опускает ступеньки, стоит на перроне и ждет новых пассажиров. А я смотрю на нее, на ее глаза, наполненные слезами и губы, пухлые, искусанные острыми зубками в порыве смятения и отчаяния. Она шепчет «люблю». Сердце, мое сердце рвется на куски, и я давлюсь оправданиями. «Колобок. Я – колобок. Я должен уйти». Она закрывает глаза и улыбается. «Знаешь как меня мама называла в детстве?» Я поднимаю глаза к небу в надежде увидеть звезды, но яркий свет фонаря их. «Лиса Алиса. А в сказке колобок не смог убежать от лисы…»
Последний гудок и поезд трогается. Городок проплывает в его окнах и остается где-то далеко позади. Впереди коричневые вспаханные поля, оранжево-красные леса, серые реки и белые горы, новые города, новые пассажиры и новые судьбы. А там, в маленьком железнодорожном городке, осталась стоять на перроне она, моя рыжая лиса. И я. В моем кармане – кусочек белого хлеба, остаток от той буханки, которую мы скормили голубям. Я комкаю тесто рукой, достаю из кармана и рассматриваю: маленькие крошечки прилипли друг к другу и превратились в небольшой шарик. Я со всей силы забрасываю его как можно дальше и кричу «Катись теперь по свету ты, а я…», она перебивает меня и шепчет на ухо: «остался».