Утром вернулся кот. Негромко, но уверенно он мяукал на веранде. Я открыл дверь. Он зашел и, не глядя на меня, переваливаясь, прошагал на кухню. Не спеша съел две рыбные головы, запил молоком, вернулся в комнату, вскарабкался в кресло-качалку, брезгливо посмотрел на меня, зевнул, поворочался, озабоченно полизал уставшие за ночь яйца, еще раз недоуменно посмотрел на меня и уснул. Во сне его рожа растянулась усатой и самодовольной улыбкой. Что-то этой сволочи снилось. Скорей всего – пушистые и безотказные кошки…
Я решительно принес водки, выпил без закуски и загрустил. Котом мне никогда не стать, обречено подумал я, разозлился и снова выпил. Потом я пошел в душ и облился ледяной водой, одел теплый костюм и вышел на веранду.
Солнечное осеннее утро медленно оживляло заиндевевшую траву. Трубы некоторых домов уютно дымились. Запах желто-зеленого леса напомнил о засоленных грибах. Я сходил за грибами, хлебом и водкой, сел на скамейку, налил, зацепил грибков, без злобы посмотрел на природу, выдохнул, залпом проглотил порцию, занюхал хлебушком и, мстительно вспомнив кота, закусил грибками. Повторил. Потом еще. Удовлетворенно мурлыкнул и пошел в мастерскую. Черт с ним, с этим котом, подумал я. Все же выпить ему слабо, да и мастерской у него нет…
В мастерской я взял кусок доски, основательно оглядел его, аккуратно распилил на циркулярке, с удовольствием обстругал на электрорубанке и снова поставил в угол. Зачем я это сделал – не знаю. Скорее всего – для запаха. Стружки пахнут бодростью и стимулируют к работе. Потом я погладил рукой электролобзик и шлифовальную машину, включил и выключил точило, забил гвоздь, повесил на него сварочную маску, оглядел коллекцию гвоздей и шурупов…
Инструменты заменяли мне четки. Я перебирал их и обретал умиротворенность. Потом я взял топор, ухмыльнулся и решил перед завтраком нарубить дров для бани…
На завтрак женщины подали кабачковых оладьев и ветчины. Кот по-прежнему спал и, когда я включил телевизор, зарыл голову поглубже в кресло. Его можно было понять: телевизор призывал держать деньги в каком-то банке, но почему-то при этом желали удачи, т.е. неудача не исключалась. Вспомнилась недавно услышанная загадка: “Что такое – жуть, потом страх, потом ужас, потом кошмар, потом прогноз погоды?” … Через пятнадцать минут я выключил телевизор, и жизнь стала казаться легкой и счастливой…
Мой большой и любимый пес уже ждал у крыльца с изуродованным мячиком в зубах, приглашая поиграть и прогуляться к озеру. По дороге мы, как обычно, разговаривали о смысле жизни и обсуждали меню на обед. Пес разделял мои взгляды, поэтому просто кивал и одобрительно вилял хвостом.
Озеро было сонным, зябким и тихим. Кроме нас здесь были только холеные, толстые и ленивые чайки. Пес выпустил из зубов мяч и гавкнул в сторону чаек. Эхо вернуло ему гавк обратно. Никакой другой реакции не последовало. Пес обиженно насупился и досадливо пописал на куст. Я пошел вдоль озера, периодически пиная рваный мяч, который пес кокетливо возвращал. Холодный, солнечный, осенний день создает ощущение трогательного сочувствия и жалости к самому себе. Я шел и представлял себя кем-то брошенным и забытым и одновременно гордился своим одиночеством. Я смотрел на себя как бы со стороны и думал: “Жаль, что он может умереть – такой умный, добрый, милый и хороший. Его бы лелеять и беречь”…
Когда я вернулся, уже смеркалось. Накрывали к обеду. Горел камин. Я налил рюмку, стараясь сохранить накопленную прогулкой грусть, но борщ, студень и маслинки быстро растворили ее, подарив взамен ощущение простой и глубокой мудрости бытия. Я улыбнулся, и все тоже облегченно улыбнулись. “То-то же!” – подумал я…
Лежа под одеялом в приятном ожидании сна, я смотрел пьяными, счастливыми глазами за окно, где ночь одиноко скиталась среди раздетых деревьев, и беспечно думал над тем “Почему кончается день?”