Что русскому хорошо, то немцу...смотря по обстоятельствам!
Правдива ли эта история? Да, конечно же – нет! Сама личность рассказчика - хохмача и свистобола Андрюхи Штерна, признанного в нашей компании вруна и болтуна – элементарно ставит под сомнение всё в ней описанное. Конечно, в ней присутствуют достаточно точные детали и подробности, позволяющие ей казаться правдоподобной, но в правдивость её я никогда не поверю, потому что, пусть это – моё личное мнение, Андрюха врёт, врёт беззастенчиво и без зазрения совести.
Обычная ситуация – человек врёт, потому что заинтересован в результате своего вранья, то есть - врёт с умыслом, а иначе на фига мозги да нервы на какое-то враньё тратить. Не дай Бог, уличат его во лжи, выведут, что называется, на чистую воду! Тогда хорошо, если не побьют, или просто верить перестанут, а то ведь, не ровен час, и совсем общаться прекратят! И что, легче станет от вранья-то того? А если, вдруг, подумает кто, что врёт бедолага с целью втереться в доверие, да украсть чего-нибудь, поживиться за счёт лохов-доброхотов? да и народ ведь у нас, на Урале, простой: живо в башку можно получить, что называется – по результатам собеседования.
Ну, хорошо, иногда враньё – это простое, а нередко и замысловатое, специальным образом продуманное искажение фактов, необходимое для изображения врущего необыкновенно сильным или беспредельно умным человеком, этаким суперменом, который или уже решил, или способен решить любой вопрос в свою пользу. А зачем врать-то, представляя себя в выгодном свете? Чтобы достичь какого-то, нужного ему результата! А какого? А хрен его знает, поживём – увидим!
Правда, иногда, а может быть и чаще всего, враньё является обыкновенным вымыслом, который по суждению кого-то из древних философов и ложью-то не является, поскольку фактов не искажает, истины, пусть и не прибавляет, но, ведь, и не убавляет же! Одним словом: вымысел - не есть ложь! Но ведь ежу понятно, что и в этом случае, требуется врунишке какой-то результат, а иначе – зачем всё это!
Зная обо всём этом и, всё понимая, я никак не догоняю – какой же цели добивается Андрюха, рассказывая в каждой компании эту историю, которая, якобы и произошла-то не с ним самим, а с его братом Славкой, а он, Андрюха, при этом присутствовал, более того, принимал непосредственное участие, которое, правда, ограничивалось сидением в машине, пока Славка выяснял отношения с другими участниками произошедшего. А ведь я ни за что не стал бы даже вид делать, что поверил Андрюхе, если бы не одна интересная подробность – второго, и, собственно, главного участника этой истории, его брата Славку я знаю лично, и всегда могу одним телефонным звонком проверить, было ли всё, что рассказывает Андрюха, на самом деле. Меня много раз подмывало положить конец своему неверию и сделать этот злополучный звонок, но я этого пока не сделал и не делаю, - что-то подсказывает мне, что не надо звонить Славке, по крайней мере по этому поводу. Я не то, чтобы не вижу в этом необходимости, так как мне лично не совсем «по барабану» - врёт Андрюха или нет, просто - у меня есть одна догадка, но её ещё думать надо!
Впервые я услышал её лет пять-шесть назад, сразу по приезду Андрея от Славки, из гостей. После того, в известных всем нормальным людям обстоятельствах – за бутылочкой (и не одной!) водочки, за кружечкой пивка - слышал я её ещё раз пять-шесть, причём, практически в первозданном, неизменяемом от раза к разу виде! А на Андрюху это не совсем похоже. Думаю, что если бы он беспардонно врал, то история в его изложении обросла бы весьма значительным количеством новых интерпретаций и подробностей, поскольку Андрюха - большой мастер «уточнять обстоятельства», но – нет, подробностей от рассказа к рассказу, не прибавлялось, что в свою очередь не делало эту историю менее смешной и странной, что ли. То есть, как вы понимаете, наличествуют некоторые обстоятельства, не позволяющие вот так просто взять и уличить Андрюху во лжи. Но, всё равно, что-то, а, скорей всего, именно её абсурдность и невероятность, не позволяет мне доверять Андрюхе до конца. А вот, собственно, почему? - Я и сам не знаю!
Ладно, чего я вас мучаю - верю, не верю – сами разберётесь, что в ней -правда, а что – нет!
Прошу меня заранее извинить за некоторое многословие, но история, которую я вам собираюсь пересказать, имеет некоторую даже не предысторию, а своего рода некий исторический фон, без которого и сама история потеряет в колорите, и сомнения мои – верю, не верю – могут показаться вам наивными, а то и несостоятельными…
Лет пятнадцать-двадцать тому назад, когда до окончательного решения проблем двадцатого века ещё надо было умудриться дожить, из одного из городков на севере одной из уральских областей, населённого работящими и неглупыми, добрыми и порядочными людьми, начался своего рода исход этих вот самых добрых и незлобливых работяг. Некоторая часть их решила, что не хрен ей болтаться без дела на чужбине, дескать, пора «пробиваться к своим», да и устроила этакий «дранг нах вест», то есть поход в сторону почти неизвестных, а потому вполне и воистину обетованных земель их исторической Родины.
Наверно, политики и историки уже как-то обозвали это явление - «волна эмиграции» или «волна репатриации», может ещё, как – ни мне, ни, наверно, им самим эмигрантам и репатриантам, название это доподлинно не известно. Однако, совершеннейший факт, что волна эта в областях Сибири и Урала, Казахстана и Киргизии поднялась в полный рост, нарастила мощь и покатила через обожженные засушливым солнцем и продутые ветрами казахстанские степи, бескрайние, заснеженные просторы европейской части России, влажную туманно-сонную глухую тишину белорусских болот, лесов и перелесков, заполняя их новыми звуками усталых от бесконечного транзита вздохами земли.
Словно проплывая по-над мелко разлинованными, непривычно, не по-российски раздробленными, как-то криво раскроенными кусочками земли, хоть и чуточку, но тогда ещё братской Польши, неслась эта волна, упрятанная до поры в купе и плацкарты железнодорожных составов, чтобы расплескаться миллионами брызг по всей территории, не успевшей прийти в себя от счастья единения, объединённой Германии…
Осколочками северного, промороженного льда вонзаясь в тёплую, удобренную трудами предыдущих поколений землю вновь обретённой родины, постепенно оттаивая и согреваясь сытным запахом сосисок, млея от вкуса хвалёного на все лады и всемирно признанного хмельного немецкого пива, русские немцы, с рабоче-крестьянским рвением расселялись, рассеивались, растворялись среди тех, кого они считали своими, родными, среди тех кто, по их разумению ждал и жаждал их возвращения.
Всё начиналось с того, что надо было осваивать язык, конечно же родной, но большинству из них, всё-таки, непонятный, всё знание которого, поначалу, сводилось к лояльно-интимным «данке шён» и «энтшульдиген зи битте». Параллельно с изучением так необходимого для новой жизни немецкого языка, пугающего своими отделяемыми приставками, возникающими вдруг в конце предложения и меняющего полностью и звучание и смысл фразы, так просто и понятно звучащей по-русски, началось повальное писание писем в далёкую снежную страну, которая постепенно, отчего-то, переставала казаться чужой, а, наоборот, и любимой, и родной, и бог ещё знает какой, почему-то непременно зовущей назад, в свои пределы. А все определения этой покинутой ими страны, звучали в этих письмах почему-то одинаково – в превосходной степени. Даже язык, на котором писались письма, был языком не Гёте и Шиллера, а - Пушкина и Достоевского, так было привычнее, проще, да и чего греха таить - родней.
А может быть, в этом был расчёт, простой, но хитроватый, типично немецкий, - всё-таки среда обитания, тем более новая, под которую, волей – неволей, приходится подстраиваться, тоже даёт себя знать. Так, согревшись под приветливым баварским и баден-вюртенбергским солнцем, но увидев, что тёплых мест в этих краях маловато, и на всех желающих не хватит, некоторые из них стали отговаривать родственников, не успевших воспользоваться немецкой гостеприимностью, от мысли о переезде в Германию – мол, не так уж тут и сладко, как мы думали. Летели в далёкие суровые уральские края упакованные в непривычные своей заграничностью конверты с вложенными в них листочками непривычной на ощупь бумаги, исписанными слезливыми историями, о том, как трудно и не шибко сытно живётся репатриантам на вновь приобретённой родине, как не чувствуют они – репатрианты – нужности здесь своей хоть кому-нибудь, ну и всё такое, что составляет предмет и смысл эмигрантского нытья.
К чему это я? Да к тому, что большая дружная семья Штернов, жившая на Урале с незапамятных времён, раскололась надвое. Часть её, возглавляемая отцом, решилась и поехала в «Хаймат», в том числе и брат Андрюхи – Славка с юной вертлявой и шустрой женой, и сестра Инга. А другая часть – мама и Андрюха, который из-за мамы, собственно, и остался, - не поехала. Мама очень переживала разлуку, болела, а потом слегла окончательно. Андрюхин отец, дядя Артур, вернулся года через полтора, с явной, плохо скрываемой обидой на всех немецких немцев, обзывая их, что для него совсем не было характерно, такими русскими словами, какие в произведениях классической русской литературы, будь то, кто угодно - Достоевский ли, Гоголь ли, или ещё кто, днём с огнём не сыщешь! Здоровья у него уже не было, вредный стаж, выработанный им полностью на уральском заводе, немцы не зачли, и ему, пенсионеру металлургу пришлось бы ещё лет десять вкалывать, достигая немецкого пенсионного возраста. Да и жена болела, ухаживать надо было, как же не ухаживать – тридцать лет прожили вместе, любили друг друга, троих детей родили и на ноги поставили. Не получилось из-за здоровья Анне в Германию приехать, да и ладно: не жили богато – не хрен начинать!
А Славка и Инга - остались. Инга быстро вышла замуж – уж больно красивая девка, немок таких не бывает, говорят. Муж у неё был местный парень, из простой крестьянской немецкой семьи, которому родители сумели дать хорошее образование, позволившее ему, а вместе с ним и Инге, самостоятельно выбирать место, где он хочет жить и работать, и с некоторых пор, оба они укатили в Америку! Инга грустила по родным, особенно по маме, но жизнь - есть жизнь: киндер, кюхен, кирхен!
Славка, уехавший в Германию с молодой женой, которая, наверно только из-за Германии за него и вышла замуж, пожил с полгодика, потом развёлся, потом, вроде как, снова женился, но, главное устроился он классно, всем на зависть. Выкупил у родителей новой жены дом, правда в каком-то маленьком городке, почти деревне, километрах в сорока от Мюнхена, освоил хитрющую программистскую специальность, и работал себе на дому, раз в неделю выезжая в Мюнхен с докладами и чем-то там ещё по работе.
Поскольку в доме у Славки комнат было как в мечте, то постепенно успокоившаяся, в смысле переезда родня, усвоившая окончательно, что не хрен им всем дёргаться в смысле переезда, ездила к нему просто так, отдохнуть, попить пивка, и так далее, в общем – погостить. Зарабатывал Славка столько, сколько все его близкие русско-немецкие родственники, вместе взятые! Славка, не будучи ни от рождения, ни по воспитанию жлобом и жадиной, принимал всю свою родню, без оглядки, без недовольства – с открытой душой и распростёртыми объятиями. Жена его, правда, на эти загульные для их дома дни, сваливала куда-нибудь к своей родне, но никогда не ворчала и не устраивала сцен, относясь к заездам новой родни спокойно и с улыбкой.
Ни мамы, ни отца Славкина «фрау» так никогда и не увидела – Славкина мама умерла от рака, а дядя Артур умер, как нам казалось, от тоски. Вернувшись назад, он никак не мог привыкнуть к мысли, что та родина, о которой он мечтал, за которую в детстве получал от соседских пацанов тычки и обзывательства «фашистской мордой», не приняла его, отказалась, а, по сути, вышвырнула его обратно за свои пределы - вали, мол, туда, откуда пришёл. Его, как мне кажется, сожгла, испепелила мысль, от которой он, до самой смерти своей, никак не мог избавиться. Его однажды осенила страшная, сводящая его с ума своей беспощадностью, догадка, что нет и ему, и детям его, своего, родного места на этой земле, а сам он, и дети его – чужие! Чужие - всем и всюду!
А как же - нет, когда он своими глазами видел, нутром чуял, как все эти замечательные немецкие чиновники, строгие и вежливые, до запятой цитирующие на память пункты всевозможных инструкций, правил и законов, абсолютно уверенные в своей безжалостной правоте, внешне нисколько не раздражающиеся на житейскую неприспособленность пожилого бесхитростного русского, называющего себя немцем, вешая ему на уши вежливую лапшу своих «ентшульдигенов» и «эс тунт мир ляйдов», издевались над ним! Издевались - похлеще тех пацанов, когда-то мордовавших его за то, что он – немец! Но, ведь что странно-то: пацаны выросли, поумнели, стали друзьями, работали с ним бок о бок в горячих цехах, уважали его, плакали вместе с ним, когда он собрался уезжать. Им, как они говорили, по-концовке, было «по-херу» кто он – немец, русский. А хоть и тот и другой вместе! Его уважали не национальность, а за то, что он такой какой есть, за основательность, за то, что он – трудяга, пахарь, за честность его и непреклонность характера, за порядочность и некрысливость, за то что он – настоящий мужик, хоть и немец, даже по паспорту, хоть его, паспорт этот, кроме кадровиков комбината никто и не видел. А эти - немцы, вполне культурные и манерные, всё знающие и понимающие, воспитанные и вышколенные, не захотели, не приняли его, простоватого и грубоватого на вид, однако - хорошего и порядочного, право слово – достойного человека, не приняли именно как немца! Они не захотели увидеть в нём немца, увидеть своего. Они, не сговариваясь, считали его русским. Все! Все вместе, как один! А его неуклюжие попытки доказать, что он – немец, может быть и не столько им доказать, сколько самому себе, отвергали с порога, нисколько не вдаваясь в совершенно неинтересные им подробности его, в общем-то, тяжкой жизни. Презирали? Может быть, а может быть и – нет, виду они не подавали, всё – с улыбочкой…
Так и жгло его изнутри, жгло – жутко и беспощадно: казалось ему, что он - предатель, что предал он тех, кто любил его и ценил, вёл себя с ними неоправданно высокомерно, не слушал, когда уговаривали его, чтобы остался и никуда не ездил, а он, вместо того, чтобы услышать их и остаться, сразу же как, приехал в Германию, начал как сучошка какая пресмыкаться перед теми, кому он, Артур Штерн, глава семьи, заслуженный и порядочный человек, вместе со всеми своими детьми и любовью к новой родине, как говорится, ни в одно место не ударялся…
Да, что я - всё время о грустном?! Да и как-то подзатянулась предыстория-то! Ладно, дальше будет весело! Враньё, не враньё - не знаю! Но весело!
… Так вот, однажды, когда Славке, должно было стукнуть очередное ровное число лет, к нему, в «ридну Дойчляндию» отправилась целая делегация родни – попить, погулять, поглазеть, по магазинам пошляться, тем более, что Славка, как обычно пообещал, что берёт «на кошт» свою небогатую уральскую родню.
Славка принял всех радушно, взял напрокат микроавтобус, привёз из аэропорта слегка уже подвыпивший шалман, прокатил по автобану, рассказывая и показывая по пути достопримечательности. Гостей было шестеро – Андрюха, его жена и два их со Славкой брата, один двоюродный, другой троюродный, оба – с жёнами! Народ весёлый, необыкновенно дружный, вечно над чем-то ржущий и что-то жрущий, пьющий пиво без размера и разбора, тем более в Германии-то! Если представить на самом деле, что все они (кроме женщин) – немцы, то по выпивке пива и водки, а особенно вперемешку, они втроем (Славка не в счёт – форму растерял!) могли бы легко составить цвет сборной Германии по пьянству! Причём такую команду не стыдно было бы выставить даже против сборной России, которая - ой как богата! - на таланты попить, причём, даже если и не нахаляву, а на скорость и объём выпитого, а если и проиграла бы, то не с разгромным счётом! Одно известно, страховка им не потребовалась бы, т.к. никакого похмелья кроме скромного желания выпить поутру пару-тройку кружек пива, никогда ни у кого из этой совсем не святой троицы, никогда не было! А что вы хотите - молодость! Да и выпить хочется каждый день, а назавтра же – работа! Отсюда и тренированность, отсюда и результат! Ребята, ну кому, как не нам, знать, что мастерство – это стабильность результата!...
Фрау Штерн, по прозвищу Славкина жена, совсем недолго побыв с новой роднёй, показав женщинам все премудрости и особенности кухни, и косым взглядом углядев, как меньше, чем за час выпиваются две литровых бутылки водки и две пятилитровых банки пива, о чём-то энергично поговорила со Славкой, села в свою машину и укатила по какой-то очень срочной причине, на несколько, как все поняли, дней – чтобы не мешать! Жратвы, шнапса и пива в доме было, наверно, на месяц, ешь – не хочу, поэтому все посчитали своим долгом сожрать это всё побыстрее. На улице была прекрасная, совсем не изнуряющая жарой июньская погода, участок земли, на котором стоял Славкин дом, был достаточно большим, на выставленном на его территории огромном столе, а также на просторной кухне в самом доме, женщины постоянно что-то готовили, резали, заправляли майонезом, а мужики всё время это ели и пили, много пили.
Конец еде и выпивке замаячил неожиданно быстро – на четвёртый-пятый день, наверное, потому что, пили и закусывали все, как привыкли, по-русски, от пуза, хотя сами они считали, что едят и пьют совершенно от души. В местном магазинчике выбор был невелик, поэтому мужики – Славка, Андрей и оба их брата, были срочно откомандированы за провизией, в Гипермаркет, в сторону Мюнхена, до которого сорок – сорок пять километров.
Мужики, а Славка от них отличался не очень, выкушав за четыре дня не напрягаясь восемнадцать литров водки, почти двадцать пятилитровых банок пива вид имели, надо думать, помятый и несвежий, который дорожные полицейские любой страны почему-то недолюбливают. В углу сиротливо поблёскивали ост авшиеся целехонькими две бутылки коньяка и бутылка виски, но девки, перехватив притворно-равнодушные взгляды мужиков, легли на них грудью, не отдавая на расправу и распитие. Да и майонез закончился, а как без майонеза – давайте, езжайте.
Голова Славкина раскалывалась от вчерашнего (потерял же форму!), но снаружи его боль была не видна, и в глаза не бросалась, стало быть и отнекиваться не имело смысла, не удалось бы! Да и то верно, жрать-то что-то надо! Жена – далеко, сидеть, кроме Славки, за рулём больше некому, пришлось ему садиться за руль, и ехать, надеясь в душе и молясь, что все околомюнхенские полицаи будут заняты своими делами и не обратят внимания ни на самого водителя, ни на его тоскливо-потрепанный откровенно похмельный вид. Надо сказать, что у Славки было главное достоинство, которое заключалось даже не в том, что он хорошо, почти мастерски, водил машину, а в том, что он, в отличие от подавляющего числа таких же, как он новоявленных соотечественников, практически безукоризненно владел немецким языком. У них с Андрюхой всегда был язык хорошо подвешен, но Славка, в отличие от баламута и бездельника Андрюхи, человеком был ответственным, сосредоточенным на достижении целей и задач, а потому, как результат, начитанным, и владевшим искусством изящной словесности, ну, по крайней мере, на нашем уровне.
Дорожные полицаи в Германии, собственно, как и у нас в России, не сильно разговорчивы, но, в отличие от наших, объяснения выслушивать обязаны, а потому и выслушивают их, причём терпеливо, поскольку обязаны в деталях узнать и проанализировать ситуацию прежде чем объявить свой вердикт, особенно если разбирают дорожные происшествия, в котором участвуют два и более участников. В общем, язык на дороге ещё никому помехой не был, а скорее – наоборот, достаточно вспомнить, как наши русские нарушители правил дорожного движения «задвигают» свои версии причин, заставивших правила эти нарушать, и разводят некоторых гаишников, как лохов…
Славка, конечно, по улицам своего городка ехал осторожно и аккуратно, не создавая никому, и в том числе себе самому, никаких проблем. Когда выехали на автобан, Славка прибавил газу, - по автобанам надо ехать быстро, - и уже через двадцать – двадцать пять минут ребята долетели до места, где нужно было съехать с автобана на какую-то дорогу, которая и вела к Гипермаркету…
... Ну, вот, наконец-то, мы, пройдя сквозь дебри всех предысторий, и разнообразных подробностей, добрались, таки, до самой сути нашего повествования. Вы же понимаете, что интерес к событиям может возникнуть только тогда, когда события сами по себе необычны, а их участники ведут себя как герои. Именно так в тот раз всё и произошло, события получились – из ряда вон, а Славка стал настоящим героем, проявив недюжинную, по рассказу Андрюхи - так просто нечеловеческую - выдержку…
Итак, как вы уже поняли, мужики сели в машину и поехали, а жёны их остались дома, начав уборку комнат и приведение в порядок изрядно перемазанной кухни, а как же иначе – Орднунг мусс зайн!...
И Всё бы ничего, они уже подъезжали к съезду с автобана, но, по себе знаю, когда в машине сидит Андрюха, добром это редко когда кончается. Он совершенно не может сидеть хотя бы пять минут в тишине, не болтая и не разглагольствуя по поводу увиденного за окном. А если он ещё и анекдоты начинает рассказывать, то лучше остановиться и «перержать» этот период, потому что риск улететь в кювет, пролететь свой поворот и, мало ли чего ещё, возрастает неизмеримо. Вот и в тот раз Андрюха, корча крепко помятую алкоголем непроспавшуюся рожу, ездил Славке по ушам каким-то скабрезным анекдотом, отвлёк Славкино внимание, и машинка их легко и непринужденно проплыла на полном ходу мимо так нужного съезда с автобана. Славка, увидев справа по борту проплывший мимо поворот, сообразил достаточно быстро и метрах в трехстах от поворота принял до упора вправо и остановился, прямо у кромки асфальтового полотна дороги, резко и недвусмысленно выразившись в адрес Андрюхи, и обозвав его свистоболом. Что останавливаться на автобане нельзя - знали все, но Славка не только остановился, а начал... нечто невообразимое!
Братья, сидевшие в салоне машины в ожидании развязки анекдота, слегка опешили, поскольку от Славки в этот приезд они ещё ни одного матерного слова не слышали, да и причину Славкиного гнева пока ещё не поняли. Славка же, не обращая на них и их удивлённые рожи ни малейшего внимания, поменял направление движения на ровно противоположное и погнал задним ходом в обратную сторону, то есть туда, откуда приехал. Славка не просто понимал, а видимо и хорошо знал из прошлого опыта, что пролетев съезд с автобана, он попадает в ситуацию кружения по сети автомобильных дорог, опутавших Мюнхен со всех сторон, и траты времени не менее сорока пяти минут только на то чтобы всё-таки добраться до Гипермаркета, но добраться уже с какой-то другой стороны, которой он, по сути, не знал.
Через секунду братья сообразили, в чём дело, вывернули головы и загалдели, рассказывая Славке о том, что творится сзади, тем более, что там не творилось ровным счётом ничего и машин в непосредственной близости не наблюдалось.
Славка, рявкнул на них, чтоб заткнулись, и поджав губы и стиснув зубы, пытался выйти из создавшегося, совершенно дурацкого положения, но, и это было очевидно, сделал гораздо большую глупость, чем мог бы себе представить, более того, казалось, что он совершает одну глупость за другой.
Вот, на минуточку, себе представьте автобан, широченную магистраль в близи крупного мегаполиса, а Мюнхен в этом смысле – совсем не исключение. Представьте какой там бывает поток машин, как регулируется их движение, сколько усилий, порой, приходится приложить, чтобы правильно встроиться в поток.
А тут мне рассказывают, что машин на автобане, видите ли, поблизости не было, и Славка совершенно нормально поступил, сдавая назад по автобану, чтобы вернуться к съезду с него, а не колесить в поисках непривычных и почти неведомых путей к заветной цели.
Что мне не даёт поверить в правдивость этой истории, так это понимание, что Славка нисколько не хуже меня знает правила дорожного движения, и нисколько не больше чем я идиот и, может быть даже лучше, чем я понимает последствия такого трюка, как езда по автобану задним ходом против движения. Так почему же он, немец, казалось бы, приученный к порядку и дисциплине, пошёл на это, рискнул, нарушив не только все мыслимые и немыслимые правила и приличия, но и закон… Ума не приложу!
А дальше было то, о чём Андрюха рассказывает, доходя почти до визга от восторга и вновь переживаемого волнения.
Славка, из всех сил озираясь по сторонам, и, само собой, стараясь избежать столкновения с кем либо, всё равно не заметил всего один автомобиль, один единственный, который и стал тем самым, настоящим препятствием, ставшим у Славки на пути. Славка же не просто так прогнал задом по автобану, но и повернул задом же на полосу, служившую заездом на автобан.
И вот тут-то незамеченный Славкой автомобиль, резко затормозивший в своём изумлении от наглости летящего на него украшенной изящным багажником жопой, автобрата, и замерший на мгновение в ожидании, что удара не будет, а братец этот автошный либо остановится, либо пролетит мимо, вот он-то и оказался реальным препятствием, помехой для отчаянной Славкиной дури. Славка, казалось, успеет в последний момент затормозить, но успеть было не суждено, столкновение оказалось неизбежным, а потому и произошло!
Удар был не сильный, но громкий. Судя по всему, бамперы обоих автомобилей отлично справились с ситуацией, полностью оправдав своё предназначение – смягчить удар при столкновении, поэтому хоть сколько-нибудь раненых, или хотя бы испугавшихся, по крайней мере в Славкиной машине, не оказалось.
Славка глубоко вздохнул, с укоризной поглядел на Андрюху, мельком глянул на братьев, и крепко выматерившись на абсолютно всем понятном простом русском языке приказал всем сидеть тихо и не сметь высовывать носа на улицу. Ни при каких обстоятельствах!
Братья, сидевшие на заднем сидении, втянули головы в плечи и сидели тихо и смирно, виновато переглядываясь. Андрюха, попытался что-то сказать в своё оправдание, но примолк под тяжёлым Славкиным, не на шутку сердитым взглядом.
Из пристроившегося к заднице Славкиной машины автомобиля вылез дородный розовощёкий немчик, который, совершенно никого не стесняясь начал громко и отрывисто браниться, повторяя через каждое слово «шайзе», что приводило притихших Славкиных братьев в состояние соучастия в происходящем, потому как они понимали значение этого слова, означавшего русский эквивалент слова "гавно". Ну, шайзе и шайзе – плевать. Славка его, казалось, не слышал, и никак не реагировал на слова возмущенного немчика, храня молчание и напустив на себя вид эдакой торжественной непогрешимости.
Андрюха никогда не рассказывал, кто именно вызвал полицию, поэтому и я, по-незнанию, опущу в своём рассказе эту подробность! Но полицай появился почти сразу же! Уверенный в себе и блестяще экипированный, он тщательно осматривал место аварии, а братаны, почувствовав себя элементарным содержимым Славкиной машины, сидели в салоне, стараясь не произвести ни звука, ни шороха, и не попадаясь ему на глаза.
Разборка была шумной и нервной, вернее - так: Славка стоял, в основном, молча, с торжественным, и каким-то слегка обиженным выражением лица, больше пожимая плечами и разводя руками и лишь изредка коротко и почти без эмоций комментируя слова своего оппонента.
Вот уж воистину молчание – золото! Славка блеснул знанием немецкого языка не разглагольствуя и ругаясь, понося весь белый свет, как это сделал ни в чём практически не виноватый немчик, а только вставляя в его речь редкие, но, видимо, едкие замечания и реплики. Полицай крутил в руках документы сначала одного, затем другого участника происшествия, что-то записывал, что-то говорил, затем рявкнул что-то в адрес немчика, почему-то отдал Славке документы, и показал рукой как ему следует развернуться, чтобы проехать, по его, полицая, мнению назад, а для Славки именно в ту сторону, куда ему, в общем-то, и надо было проехать.
Славка, не меняя торжественно строгого выражения лица, подобрал с асфальта отколовшийся кусок бампера, подошёл к машине, забросил его в багажник, затем что-то, видимо благодарное крикнул полицаю, махнув ему рукой, открыл дверцу, сел за руль и начал выворачивать его в направлении разворота. Полицай, вытягивая палку и предотвращая любые попытки движения машин выстроившихся друг за другом перед выездом на автобан, помог Славке развернуться и уехать. Братья, проезжая мимо пунцово-красного немчика, размахивающего руками и что-то недовольно выговаривающего полицаю, посмотрели на бампер его машины, и поняли, что авария была не сильной, а сама ситуация закончилась как-то необычно. Но как!? Славка молчал, как убитый. Тишину попытался было нарушить Андрюха, но Славка не удостоил его даже взглядом.
Потом они быстро нашли Гипермаркет, долго бродили по его перегороженным стойками с продуктами залам, но уже как-то серьёзно, тихо, без зубоскальства и особых штучек-дрючек, которые разом отличают дружно споено-спаянную компанию от всех остальных, присутствующих в этой жизни.
Погрузив закупленное в машину, Андрюха попытался пошутить, что осадка её стала ниже городской канализации, но смеха ни у кого не вызвал, братья эту шутку от Андрюхи слышали, а Славка – просто проигнорировал, оставаясь всё таким же молчаливым и таинственным.
Дорога назад прошла в молчании и непривычной для такой честной компании тишине. Подъехав к дому, Славка привычно открыл нажатием кнопки пульта ворота, загнал машину во двор, на привычное место, вышел из машины, открыл багажник, и начал вытаскивать один за другим пакеты с едой и выпивкой. Парни, не дожидаясь команды даже взглядом, начали подхватывать пакеты и таскать их в дом. Только, когда уже все пакеты были изъяты и занесены в дом, Славка вдруг заметил, что на месте стоит и машина жены, и не стал вытаскивать из багажника осколок бампера, а прихватив с батареи отопления какую-то тряпку, завесил ею дыру от осколка.
Зайдя в дом, где все на кухне уже собрались, и даже успели открыть и разлить по рюмкам первую бутылку водки, Славка увидел счастливую до предела физиономию своей фрау Хайке, а под столом почти допитую бутылку из под виски. Глаза жён братьев тоже блестели Но Хайке была совершенно счастлива - это точно! Счастью в её глазах просто некуда было деваться, и оно выплёскивалось в её мир, на всех окружающих, которых она в этот миг безмерно любила, и все они, шумные и весёлые её гости от этого казались, а может быть, и становились по правде и красивей и чище.
Славка не стал долго тянуть время, понимая, что таинственности и неприступности на сегодня хватит, сполоснул руки прямо на кухне, и подошёл к столу, где его заждались. Он обвёл взглядом кухню, которая одновременно была и столовой, и понял отчего так светились глаза Хайке – сбылась её мечта, кухня - сияла! Девки, жёны братьев - не подкачали, отмыли и отдраяли в доме и то что заляпали за четыре дня беспробудного веселья, и то, что собирало грязь и пыль со времени последней капитальной уборки: и кафель, и стёкла, и цветной пластик кухонной мебели – всё ослепляло и радовало своей неестественной чистотой.
Славка поднял рюмку, обвёл глазами всех присутствующих, так ждавших от него ободряющих слов, и неожиданно широко улыбнулся, показывая всем своим видом, что он чем-то бесконечно доволен! Андрюха и братья переглянулись и почти одновременно произнесли – Славка, не томи, расскажи, чем там всё закончилось?
Славка заржал в голос, но быстро справился с приступом хохота и произнёс – Закончилось всё, как надо! Этот придурок, - он, видимо, имел в виду того немчика, на которого он по неосторожности наехал, - сам себе всё испортил! Помните как он орал и дёргался?
Парни торопливо закивали головами, а девки не выказали удивления, судя по всему, они уже всё знали от мужей.
- Так вот, - продолжал Славка, - полицай ему просто не поверил, что это я виноват в аварии. Он его слушал, слушал, а потом и заревел белугой, дескать не надо ему голову парить, и отдал мне документы, показав где я смогу быстро заменить бампер, сказав напоследок, мол поезжайте, а я с этим придурком останусь, потому как мне надо разобраться, зачем, на каком основании, и с какой это стати, он врёт, что это Вы наехали на него своим задом. Это же невозможно даже понять, каким надо быть идиотом, и как это вообще можно – по автобану задом!?
Ржали долго - остановиться было невозможно!
Потом, перемежая хохот тостами и жеванием закусок, они пили за всё, за русское гостеприимство, за немецкое радушие, за интернационализм в чистом виде и за то, что в жизни бывают удачи, и надо, всего лишь, усердно и кропотливо трудиться над тем, чтобы их было как можно больше! А каким образом Бог помогает хорошим людям, как он их распознаёт -это только одному ему известно! Хотя иногда это видно невооружённым взглядом, а то и просто бросается в глаза! Все ржали и пили, счастливые, как говорил Жванецкий, от ерунды, и только Хайке, не поняв из их разговора ни слова, была счастлива по какому-то своему, особенному поводу.
Ну и что? И Вы хотите, чтобы я поверил этим Андрюхиным россказням про, то ли добрых, то ли тупых немецких дорожных полицаев, которым, почему-то и в голову не может прийти, что по автобану можно ехать задним ходом, и то - только потому, что это, якобы в принципе, невозможно!?