В стародавнее время, когда ещё не было над городами тяжёлого духа, а над полями больше летало птиц, чем над морями-горами и всем небесным тварям хватало семян и мошек, а людям большого ущерба от птах не было, случилось напасть на землю одному явлению. В том оно состояло, что перестали в небе светить звёзды. Рабочему человеку всё едино, не на прогулке он, светят звёзды по ночам или нет, но есть такие служивые люди, которым это не только обидно, как влюблённым, а ещё и голодно оказывается. Таким человеком был дворцовый звездочёт Охинеан.
Денег в казне дворцовой всегда не хватало, а когда в редкие дни в достатке средства пребывали, так тратить их надо было властителям и служкам распорядителям совсем попусту, а не на дело, - и не спрашивайте, почему так, - к тому же и дело вещь не совсем ясная. Любой вам скажет, что безделица всегда понятна, а вот дело не ясно никогда. Приятные сии траты на блёстки и стекляшки да представления всякие шутовские с выездами и пирами, всегда заканчивались одинаково. Денег становилось сначала мало, потом нисколечко, а уж ещё потом: одни долги. Начинали тогда впадать в экономию, а чтобы она проходила под видом разумной тяготы, то первого увольняли из дворца звездочёта, а вслед за ним дорожного работягу.
Одного увольняли прямо с трубой, приближающей око к небу, а другого с кайлом, к земле пригибающим. Совпадения бывают не только кошмарные, но для кого-то удачные. Не было денег как раз во дворце, а тут и звёзды пропали, и дороги дождями размыло – кайлом не поправить. Думать не надо, грамоты объяснительные писать, в реестр их заносить – и так всем понятно: не нужен более никому звездочёт, считать ему нечего, не нужен и дорожный работяга и пропади пропадом кайло его.
Выгнали звездочёта из дворца, да вдруг, писарь какой-то вспомнил, что гороскопы тоже вместе со звездочётом исчезнут с голоду его. Гороскопы же дело и приятное и полезное и, главное, весьма занимательное, очень способствующее общему во дворце настроению. Одно только непонятно, как писать-чертить гороскоп будет звездочёт Охинеан, если значки срисовывать не с чего. Решили повременить, не вконец небесного служаку списывать и пока звездочёта поблизости держать. Разумно выходило, чтоб не помер с недоеду, маленечко ему приплачивать за не бог весть какое дело - мытарем доходяга побудет, глядишь и отъестся.
Однако мытарем звездочёт оказался совершенно никаким. Как ни пойдёт за недоимкой, так с той же цифирькой, написанной в грамотке, и возвратится. Недоимки собирать – это не трубой по ночам в небо тыкать. Вместо него ловчее оказался работяга с кайлом, тоже не зря его попридержали. Вроде и не далеко прогуляется труженик дороги, а уж на кайле его мешочек полный недоимок и ещё чего-то такого, что учёта не требовало, потому как рабу дорог на пропитание шло.
Головы светлые попадаются везде и среди чинуш-мандаринов тоже. Почесали в затылках, перьями поскрипели промеж собой и постановили: нехай считает звездочёт Охинеан искры от очагов, что в ночь холодную в трубы вылетают. А что? По трубам звездочёт кудесник признанный, о счётах само название его говорит, по которому и принимают все решения чиновные люди, так пусть не зря пропадает, налог специальный введём на искры из труб. Всем хорошо, а дел на два костяшек счетоводных щелчка. Кизяк, торфяные брикеты и всякий горючий саксаул нынче дороги, так кто топиться может, тот пусть ещё и немножечко в казну отдаст, вроде бы как теплом своим поделится, не всё ему – теплу - в народе без прямой государевой пользы пропадать.
Прошло время не короткое, не длинное, а кому как показалось. Тем, кто кизяк не считал, даром подбирая, жилось не тужа, а тем, кому за кизяком этим горючим или ещё какой снедью далече приходилось выбираться да ещё и денег приплачивать хозяевам такого богатства, тяжко и длительно всё это выходило. Ночи без звёзд стоят тёмные – глаз выколи. Собаки и те притихали, более хвостами работали, чем пастями с языком, ноги да носы ими как коты прикрывали, тут не до брехни удалой, когда холод, не до вытья, когда луна шаром по небу прокатилась, света не дала и исчезла.
Сидел в такую ночь на плоской крыше своей башни Охинеан и считал искры, вылетавшие из домовых труб. Перед ним лежал план столицы Химского государства города Химы. Произведя подсчёт, Охинеан аккуратно заносил количество искр в список и относил к тому адресу, из которого они вылетели. Занятие было скучным и совсем не трудным. Одно дело вычислять силу звездного света, когда звезда скромная и прячется за своими подругами, другое дело ловить непонятно откуда вылетевшие искры, когда они смешались между собой, будто старались запутать наблюдателя. От зоркого взгляда звездочёта ни одна искра уйти не могла и без подсчёта не оставалась, не без хитрости, конечно. Случалось, что за ночь мытарь-учёный не успевал подсчитать все искры в домах, но это его нисколечко не смущало. Охинеан ставил показания по вчерашнему дню, а на следующий день начинал пересчитывать очаги с другого конца города, от других въездных ворот. В среднем выходило вполне справедливо.
Через неделю Охинеану всё так надоело, что он вывел формулу, по которой легко было вычислить, кто и сколько выпустит сегодня искр из очага своего дома. Это было совсем не трудно, если ввести правильные критерии. Сначала Охинеан считал искры только по двум важным причинам их появления. Одной была прохлада воздуха, а другой состояние достатка домовладельца. Он проверил точность теоретического расчёта, пользуясь прямыми методами, и понял, что ошибается лишь на треть от правды. Для сбора налогов этого было достаточно, ведь не обязательно собирать их в полном соответствии с законом, достаточно показать его принципиальность. Выпустил искры – плати, выпустил больше, плати больше – и всё. Кроме того, никто бы из писарей-начальников никогда бы не узнал, где ошибся Охинеан, всегда можно было сказать, что тогда, когда он производил подсчёты, искр вылетало именно столько, сколько он записал, а что получается при проверке – уже не так важно и уже другая песня.
Любой бы так и сделал на месте Охинеана, но Охинеан был настоящим учёным. Он стал посылать эти неточные подсчёты в своё ведомство, не очень-то уважая нахлебников, а сам занялся улучшением искрового учёта с научной точки зрения. Он теперь проводил на башне не только ночные часы, но и утренние, дневные и даже вечерние. Он считал повозки с кизяком, саксаулом и другими горючими предметами, которые ввозили в город, и определял всю потребность столицы в топливе. Потом он несколько раз разводил костёр прямо на верхотуре своего наблюдательного пункта и подсчитывал различное количество искр от разного топлива, переводя его значение на одну охапку или кусок, помещавшийся на спину. Он ходил вокруг костра и протягивал к нему руки – так он определял на каком топливе топить печи лучше и, чтобы узнать, на сколько искр от разного топлива, сколько тепла пришлось. Благодаря всяким улучшениям в формуле и, последовательно исключая из списков неправильных потребителей, таких как: дворец, нищие халупы, пекарни и мастерские, которые или вообще не требовали учёта (хижины без очагов) или требовали учёта специального (дворец и производители), - Охинеан до такой степени улучшил свою формулу, что стал ошибаться при сложении всех искрометателей от общего вылета искр лишь на несколько долей.
Надо сказать, что уже к этому времени, звездочёт так отощал на своей башне, что не мог уже с неё спуститься, чтобы пополнить запасы провианта или даже просто поесть в ближайшей харчевне. Питался он святым духом искр, которые его кормили регулярно, но не сытно. Пришло такое время, когда работать у него могла только голова, остальные части тела от любой деятельности отказались совершенно. Последним усилием воли Охинеан создал несколько списков, которые отражали положение дел с очагами и искрами горожан, а следовательно, и налогами на тепло, на целый год вперёд. Учтено было буквально всё: непомерная жадность дворца, потребность ремесленных мастерских в тепле для расплава металлов и обогрева работников, печное устройство хлебопекарен и всяческие другие вещи, включая вероятную погоду, предоставленную Богом. Огромную экономию давали нищие слои населения. Они ложились спать на одно ложе всей семьёй и не тратили ни одной искорки на свой обогрев, а пищу ели холодную и в очень малом количестве. Охинеан написал подробнейшую пояснительную записку властям, запечатал все документы последним кусочком сургуча, который расплавил на большущей искорке, отловленной им из дворцовой трубы, и упал на спину посреди наблюдательной площадки.
Охинеан смотрел на небо. Он ничего больше не считал. Он ни о чём уже не думал. Он даже не успел заметить, что в тот самый момент, когда дух его покинул тело, на небе появились звёзды. Последняя искра его сознания ещё немножечко жалела, что на пакете он не успел сделать важную надпись: гороскоп. Дух звездочёта растворился в ночной прохладе. Это событие не имело никакого значения. Звёзды светили безразлично, и свет их лишь случайно был виден с земли.
Дорожный работяга ночью спал и никаких звёзд не заметил, ему было всё равно: светят они в небе или нет. Он шёл по дороге на рассвете, насвистывал модную песенку и точно знал, что сегодня к вечеру на его кайле будет висеть мешок с недоимками, а махать тяжёлым инструментом, ровняя и строя дороги, ему никогда уже не придётся – всегда можно прожить, если существуют недоимки и кайло, которое помогает их собрать.