В книге «Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению», изданной в 2006 году, опубликована статья известного пушкиниста Л.М. Аринштейна к элегии «Я вас любил…»[1]. В ней предпринята попытка доказать, что это стихотворение обращено к Марии Николаевне Волконской.
Вначале Л.М. Аринштейн со ссылкой на исследование Л.А. Черейского[2], пишет о романсе, «музыку к которому на слова Пушкина написал Феофил Матвеевич Толстой, причём редкий случай – романс был напечатан до того, как было опубликовано стихотворение». После публикации статьи Аринштейна вышла в свет работа музыковеда М.В. Долгушиной об авторстве данного романса «Я вас любил…» из сборника «Собрание русских песен. Слова А. Пушкина. Музыка разных композиторов». Исследовательница приводит убедительные аргументы[3] в пользу того, что автором романса является не Ф.М. Толстой (1810-1881), а более опытный тогда композитор-любитель граф Сергей Васильевич Толстой (1785 - не позднее 1839), с которым Пушкин общался в доме своих московских друзей Ушаковых, где оба они были частыми гостями[4]. Там и мог получить С.В. Толстой стихи «Я вас любил…» в начале января или в марте-апреле 1829 года, когда поэт пребывал в Москве. Это немного расширяет датировку Л.А. Черейского, основанную на таком факте: с Ф.М. Толстым поэт общался в Петербурге, откуда уехал 9 марта 1829 года. Процесс ручного гравирования нот и изготовления оттисков в пушкинское время занимал около 3-х месяцев, а цензурное разрешение на нотный сборник получено 10 августа 1829 года. Следовательно, элегию «Я вас любил…» Пушкин сочинил в 1829 году, не позднее апреля.
Л.М. Аринштейн приводит сведения о первой публикации пушкинского шедевра[5] в альманахе «Северные цветы на 1830 год» в составе подборки из девяти стихотворений 1829 года и двух более ранних; о публикации в III части «Стихотворений А.С. Пушкина» (1832) в разделе 1829 года. «Наконец, в позднейшей так называемой цензурной рукописи сочинений Пушкина под этим стихотворением рукою Пушкина проставлена дата «1829». Тем не менее, один из самых тонких и глубоких исследователей лирики Пушкина Н.В. Измайлов высказывал сомнение по поводу этой даты»[6], - отметил Аринштейн. Н.В. Измайлов, считавший версию об атрибуции «Я вас любил…» к Анне Олениной весьма вероятной, не поясняет причин своих сомнений, а просто пишет о том, что стихотворение «датируется 1829 годом без достаточных оснований»[7].
Казалось бы, какие могут быть сомнения, если при жизни поэта стихи публиковались в разделе 1829 года, а в цензурной рукописи[8] дата проставлена рукой самого автора? К этому добавим, что известен ещё написанный Пушкиным в сентябре 1831 года беловой список[9] произведений к изданию 1832 года, где рядом со стихотворением «Я вас любил…» поэт поставил дату «1829». Однако в этом списке он неверно указал даты сочинения нескольких стихотворений: «Анчар» - 1829 вместо 1828, «19 октября» - 1828 вместо 1827, «Бесы» - 1829 вместо 1830. Есть там и другие смещения дат. Публикаторы объясняют это «ошибками памяти» поэта либо указанием дат ранних редакций. Это и могло стать причиной сомнений Н.В. Измайлова в датировке стихотворения «Я вас любил…».
Важно, что в издании 1832 года отмеченные неточности списка были исправлены: стихи помещены именно с теми датировками, которые впоследствии подтверждены беловыми автографами. Стихотворение «Я вас любил…» и в издании, и в цензурной копии, и в списке датировано 1829 годом. Объективных оснований для его передатирования нет, разве что субъективно предположить, что поэт намеренно хотел ввести кого-то в заблуждение, скрыть истинную дату. Но от кого и зачем? Не хотел, чтобы догадались об адресате стихотворения? Но по содержанию в то время нельзя было наверняка отнести стихи к кому бы то ни было, а тем более к Марии Раевской (в замужестве Волконской), которой поэт был романтически увлечён летом 1820 года, т.е. за 9 лет до первой публикации стихотворения. Об этом увлечении в свете мало кто знал, особого значения ему не придавали даже в семье Раевских[10].
«Я вас любил…» - элегия об уходящей неразделённой любви, не содержащая никаких явных намёков на адресата. Она понятна и близка очень многим людям, испытавшим сходные чувства хотя бы в юности. Не в этом ли секрет её необычайной популярности? Только 3-й и 4-й стихи не могут быть отнесёны к любой подобной ситуации: далеко не всегда неразделенная любовь вызывает у её предмета тревогу и даже печаль, гораздо чаще её просто не замечают или встречают равнодушно. Скрывать год написания такого стихотворения не имело смысла. Но Аринштейн произвольно передатирует начало работы над элегией: якобы первые наброски её Пушкин мог сделать в Михайловском осенью 1824 года, когда получил известие о том, что Мария выходит замуж за С.Г. Волконского, и вернулся к доработке через несколько лет. Документально это ничем не подтверждается. Нисколько не хуже в таком случае версия, что стихотворение «Я вас любил…» поэт начал сочинять в конце 1826 - начале 1827 года, когда вышла замуж Софья Пушкина, в которую он был безнадёжно влюблен сразу после возвращения из Михайловской ссылки и даже скоропалительно сватался. Если так рассуждать, то можно произвольно переносить даты начала работы над многими пушкинскими произведениями.
Итак, стихотворение «Я вас любил…» написано в 1829 году, о чем имеются две собственноручные пометки поэта, и не позднее апреля. Объективных оснований для передатировки нет, а предположение Л.М. Аринштейна о возможном начале работы над стихотворением в 1824 году объясняется желанием атрибутировать его к Марии Волконской и никак не подкреплено документально.
Основная часть статьи Л.М. Аринштейна посвящена доказательству того, что стихотворение «Я вас любил…» не может быть обращено к Анне Алексеевне Олениной, которая, по мнению большинства пушкиноведов, является его адресатом. Сразу выкладывая «козырную карту», Аринштейн пишет о Пушкине: «… уже в сентябре того же <1828> года его отношения с Олениными прекратились. Несколько черновых фрагментов сцены бала в VIII главе «Евгения Онегина» свидетельствуют, что общение с семьей Олениных оставило у Пушкина довольно горький осадок»[11]. Далее приводятся «крылатые» цитаты, где А.Н. Оленин назван «пролазом» и «нульком на ножках» (намёк на монограмму), а Анна Алексеевна – жеманной, пискливой и неопрятной барышней, обладательницей злого ума. «Все эти эпитеты мало вяжутся с нежным лиризмом стихотворения «Я вас любил…», - подчёркивает Л.М. Аринштейн, забывая, что оставшиеся в черновиках строки относятся не к январю-апрелю 1829 года, когда была написана элегия, а к ноябрю-декабрю.
Пушкин бывал в салоне Олениных в 1817-1820 годах и возобновил свои визиты после возвращения из Михайловской ссылки. Однако с мая 1827 года, когда поэт приехал в Петербург из Москвы, до марта 1828 года достоверно известно только об одном его посещении[12]: в конце декабря 1827 года или январе 1828 года, когда он читал у Олениных стихотворение «Демон». Поэт часто посещал их в Петербурге и Приютине с апреля по сентябрь 1828 года, что было связано именно с его ухаживаниями за Анной Алексеевной. «Пушкин <…> был по обыкновению у нас»[13], - писала она в своём дневнике 13 августа 1828 года. Объективных оснований говорить о прекращении отношений между Олениными и Пушкиным в сентябре 1828 года после неудачной попытки сватовства[14] и последующих плохих отношениях нет. Вот как в дневнике Анны Олениной описана сцена прощания с поэтом в Приютине 5 сентября: «Прощаясь, Пушкин сказал мне, что должен ехать в свои имения, если только ему достанет решимости – добавил он с чувством»[15]. Далее Анна размышляет о своём разговоре с Сергеем Григорьевичем Голицыным, своеобразным «сердечным поверенным», бывшим в курсе отношений Пушкина и Олениных: «Он умолял меня не менять своего поведения, укорял маменьку за суровость, с которой она обращалась с ним, сказав, что таким средством его не образумить»[16]. Из этого следует, что девушка вела себя с поэтом корректно, и их общий друг Сергей Голицын одобрял её поведение. Скорее всего, она была с Пушкиным, как со всеми, весела и дружелюбна, но старалась держать его на расстоянии, чтобы не вызвать ненужных ей кривотолков в свете.
Судя по дальнейшей записи, Оленина сочла аргументы Голицына вескими, прислушалась к его совету и потом сумела выдержать нужный тон в общении с Пушкиным: крушение надежд на брак с нею тогда отозвалось в тетрадях поэта ностальгическими мечтами и печалью, а не раздражением. В черновиках «Полтавы»[17], к работе над которой Пушкин вернулся в сентябре-октябре 1828 года, остались изящные портреты Анны, её инициалы, анаграммы и даже густо зачёркнутая надпись по-французски «Annette Poushkine».
Отношения Пушкина и Олениных стали менее тесными, несколько отчуждёнными, но отнюдь не плохими или враждебными. С ноября 1828 года по ноябрь 1829 года Пушкин и Оленины вряд ли встречались: такой возможности практически не было. В октябре 1828 года он едет в Малинники, а затем в Москву – они остаются в Петербурге. В начале января 1829 года он возвращается в Петербург – они едут в Москву, в начале марта – он снова в Москве, а они вернулись в Петербург[18]. 1 мая поэт отправился в своё южное путешествие, в Арзрум, и в северной столице появился только в ноябре.
Тем не менее, в 1829 году Пушкин не забывал об Олениных. В альбоме Елизаветы Ушаковой он рисует портреты Анны[19], довольно милые и отнюдь не карикатурные, а сёстры Ушаковы, соревнуясь с ним, делают, наоборот, шаржированные рисунки по поводу неудачного сватовства поэта[20]. Видимо, уже тогда отказ Олениных перестал серьёзно огорчать Пушкина, влюбленного в Н.Н. Гончарову. В конце мая поэт в черновиках изображает членов семьи[21] Олениных, причём тоже без тени раздражения или сарказма. По определению Р.Г. Жуйковой и Л.Ф. Карцелли, в ноябре-декабре в черновиках поэмы «Тазит» рядом со сценой неудачного сватовства изображен портрет А.Н. Оленина и романтический профиль Анны с прекрасным взглядом «ангела Рафаэля»[22].
Тогда откуда же обидные и несправедливые, как отмечал Н.В. Измайлов[23], строки в черновиках «Евгения Онегина?» Почему поэт ещё и вычёркнул фамилию Олениных из списка для рассылки визиток к новому 1830 году? Достоверно неизвестно, что вызвало такую вспышку негатива у Пушкина: нахлынувшие вдруг обидные воспоминания, подогретые чьей-то бестактностью, насмешкой, сплетней, клеветой, или какое-то новое недоразумение. Маловероятно, чтобы поводом послужили высказывания или поступки самих Олениных, которые опасались светских слухов, способных бросить тень на репутацию незамужней Анны. Злопыхателей и сплетников в петербургском высшем свете было предостаточно. В отличие от комментаторов издания дневника и воспоминаний А.А. Олениной нам совсем не кажется правдоподобным предположение Т.Г. Цявловской, что Анна в Москве не скрывала своего возмущения дерзкими высказываниями Пушкина о ней, и поэт мог узнать об этом через сестёр Ушаковых, с которыми тесно общался[24].
Речь идет о словах Пушкина на одном из вечеров вроде «Мне бы только с родителями сладить, а с девчонкой я уж слажу», вероятно, сказанных ещё в мае 1828 года. Оленина, узнавшая об этом гораздо позже, 5 сентября 1828 года в частной беседе выразила резкое возмущение своему близкому приятелю Сергею Григорьевичу Голицыну, другу Пушкина, о чём записала в дневнике. Голицын смог успокоить её[25]. Вряд ли он кому-то рассказал об этом конфиденциальном разговоре. Анне тем более было ни к чему высказываться в свете на этот счёт почти через год, когда инцидент давно исчерпан. К тому же лето и начало осени 1829 года Оленина провела в Петербурге и в Приютине, а не в Москве. Она была увлечена благоразумными мыслями о возможности выйти замуж за Матвея Виельгорского [26]. Ворошить старое ей было незачем.
Но главное даже не это. В конце 1829 года, излив нахлынувшее раздражение на бумаге, Пушкин успокоился. Обидные строки об Олениных остались в черновиках. А уже 12 января 1830 года поэт появился в их доме в маске и домино в весёлой компании ряженых вместе с Е.М. Хитрово и её дочерью Д.Ф. Фикельмон. Последняя писала в дневнике, что Пушкин и её мать были тотчас узнаны под масками[27]. Со своим «арапским профилем» поэт вряд ли мог рассчитывать, что останется инкогнито.
Итак, отношения Пушкина и Олениных с осени 1828 года до осени 1829 года нельзя назвать конфликтными, они были вполне нормальными, но более отчуждёнными по сравнению с весной-летом 1828 года. Вспышка возмущения поэта по отношению к ним в конце 1829 года была краткой. Внучка Анны Алексеевны Ольга Николаевна Оом, издавшая в Париже в 1836 году дневник своей бабушки[28], имела полное основание писать, что Пушкин продолжал бывать у Олениных и после 1828 года. Резкие и несправедливые строки об этой семье в черновиках «Евгения Онегина» никак не могут служить аргументом против атрибуции стихотворения «Я вас любил…» к Анне Олениной уже потому, что они написаны 6-10 месяцев позже.
Л.М. Аринштейн приводит ещё ряд спорных и некорректных аргументов, пытаясь доказать свою версию «от противного». Он полагает, что Анна Алексеевна якобы сама отнесла к себе стихотворение «Я вас любил…». В доказательство Аринштейн приводит запись С.Д. Полторацкого о том, что Оленина в 1849 году подтвердила: к ней относятся три стихотворения Пушкина - Посвящение к «Полтаве», «Я вас любил…», «Её глаза», а также добавила к списку стихотворение «Ты и Вы». «Со временем Анна Алексеевна ещё более расширила круг произведений круг произведений Пушкина, с её точки зрения, обращенных именно к ней. Их перечисляет, основываясь на её записях, П.М. Устимович: «Город пышный, город бедный…», «Её глаза», «Ты и Вы», «Приметы», «Что в имени тебе моём…», «Я вас любил…», «Когда б не смутное влеченье…», «Тo Daw», «За Нети сердцем я летаю…»[29], - пишет Л.М. Аринштейн и продолжает: «Любопытно, что «Я вас любил…» помещено здесь в окружении четырёх других стихотворений, к ней явно не относящихся». В примечании автор статьи поясняет: «Приметы» посвящены А.П. Керн, «Что в имени тебе моём…» записано в альбом К. Собаньской, «За Нетти сердцем я летаю…» обращено к Нетти Вульф, а стихотворение «Когда б не смутное влеченье…», написанное в 1833 году, относится к совершенно другому периоду жизни Пушкина».
В этих рассуждения почти вся аргументация поверхностна. Так, Анна Алексеевна не сама сообщила, а только подтвердила С.Д. Полторацкому его точку зрения, какие стихотворения к ней относятся, и добавила к ним «Ты и Вы». Она имела полные основания так думать, по крайней мере, о трёх стихотворениях: «Ты и Вы» и «Её глаза» преподнёс ей сам Пушкин, а «Я вас любил…», по свидетельству её внучки О.Н. Оом, было вписано поэтом в её альбом. Заметим, что список стихотворений очень короток, в него не попали «Город пышный, город бедный…» и даже «Что в имени тебе моём…», по свидетельству О.Н. Оом, записанное в тот же альбом. В.В. Крамер, публикуя записи С.Д. Полторацкого, отметил: Оленина включила в список только те произведения, которые могла отнести к себе с уверенностью, и не стремилась расширить его за счет стихов с сомнительными адресатами[30].
О спорном Посвящении к «Полтаве», вызвавшем многолетнюю дискуссию по проблеме «утаённой любви» Пушкина, В.В. Крамер предположил: у Полторацкого и Олениной было какое-то авторитетное для них свидетельство[31]. «…Конечно, от самого Пушкина»[32], - иронизировал по этому поводу Н.В. Измайлов, полагая, что те самые обидные строки в черновиках «Евгения Онегина» говорят о прекращении всяких отношений Пушкина и Олениных. Как мы видели, это неверно. У поэта не единожды были случаи поговорить с А.А. Олениной. К тому же свидетельство могло происходить не от самого Пушкина, а от его родных или ближайших друзей. К примеру, в 1840-х годах Анна Алексеевна, живя с мужем Ф.А. Андро де Ланжероном в Варшаве, тесно общалась с сестрой поэта О.С. Павлищевой. Хоть и нельзя с полной уверенностью относить Посвящение к «Полтаве» к Олениной, но существует серьезная аргументация в пользу такого предположения[33].
В «Русском архиве» в публикации П.М. Устимовича[34], разбиравшего в июле 1889 года часть архива А.А. Олениной-Андро после её смерти, действительно дан список стихотворений Пушкина, Гнедича, Козлова, относящихся к Анне Алексеевне, но везде к опубликованным стихотворениям имеются ссылки на многотомные собрания сочинений того времени. П.М. Устимович, составляя эти списки, ориентировался вовсе не на записи А.А. Олениной-Андро, а на мнение издателей и комментарии литературоведов. Стихотворение «За Нетти сердцем я летаю…»[35] Устимович поместил в отдельном списке произведений, где Анна Оленина только упоминается. Отметим также, что стихотворение «Приметы» с полной уверенностью к А.П. Керн не относится[36], а лист из альбома К.А. Собаньской, на котором поэт записал стихотворение «Что в имени тебе моем…», был найден только в 1930-е годы[37].
Утверждение Л.М. Аринштейна справедливо лишь в одном: в семье Олениных действительно существовало предание, будто Анне Алексеевне посвящено стихотворение 1833 года «Когда б не смутное влеченье…». Так пишет О.Н. Оом в предисловии к парижскому изданию дневника своей бабушки[38]. Однако сама Анна Алексеевна не подтвердила этого в 1849 году С.Д. Полторацкому. Либо она не была уверена, либо предание возникло позже под влиянием мнения исследователей творчества Пушкина(эта адресация содержалась в комментариях к изданиям сочинений А.С. Пушкина, вышедших в последней четверти XIX века), но только не С.Д. Полторацкого: в 1878 году он повторил свою запись 1849 года, не расширяя список стихотворений, обращенных к А.А. Олениной.
Л.М. Аринштейн приводит ещё один аргумент в пользу своего высказывания, что Анна Алексеевна создала легенду, будто стихотворение «Я вас любил…» ей посвящено. Он не отрицает сообщения О.Н. Оом, что у нее до 1917 года имелся альбом её бабушки, в который вписаны стихотворения «Я вас любил…» и «Что в имени тебе моём…», но пытается доказать, будто это были не пушкинские автографы. Аринштейн полагает, что именно этот альбом в 1889 году исследовал П.М. Устимович, и в нем содержатся не пушкинские автографы, а списки, которые сделала сама Анна Алексеевна. Автор статьи приводит такую цитату из предисловия О.Н. Оом к изданию дневника Олениной: «Бабушка оставила мне альбом, в котором среди других автографов, Пушкин в 1829 году вписал стихи «Я вас любил, любовь ещё, быть может…». Под текстом этого стихотворения он в 1833 году сделал приписку: «plusqueparfait - давно прошедшее. 1933».
Л.М. Аринштейн не продолжил цитату. А ведь дальше О.Н. Оом даёт важные сведения: «Завещая мне этот альбом, Анна Алексеевна выразила желание, чтобы этот автограф с позднейшей припиской не был предан гласности. В тайнике своей души сохранила она причину этого пожелания: было ли это простое сожаление о прошлом или затронутое женское самолюбие, мне неизвестно, но пожелание Анны Алексеевны я исполнила, и автограф не сделала достоянием печати»[39].
По поводу данного автографа суждение Аринштейна, на наш взгляд, просто курьезно: «Вероятнее всего, это стихотворение Оленина сама вписала в альбом вскоре после его публикации в 1829 году, а в 1833 году при просмотре альбома она же и добавила; «давно прошедшее». Ольга Николаевна не была текстологом и вполне могла принять записи Олениной за автографы Пушкина, тем более писала о них, в отличие П.М. Устимовича, по памяти: ведь альбом к тому времени уже 20 лет как погиб»[40].
Конечно, публикатор дневника А.А. Олениной О.Н. Оом не была текстологом или графологом, но почерк собственной бабушки знала, без сомнения, великолепно, как и почерки других своих родственников. Почерк Олениной разительно отличается от почерка Пушкина, спутать их просто невозможно. Вряд ли Оом в совершенстве знала почерк Пушкина. Живо интересуясь творчеством поэта, она, скорее всего, была знакома с многочисленными публикациями его автографов, как подлинных, так и фальсифицированных. Однако в отношении альбома А.А. Олениной ей не нужна была никакая экспертиза, поскольку от своей бабушки она знала, что там именно пушкинские автографы. Да и не могла Анна Алексеевна в 1833 году сделать приписку, обидную для собственного самолюбия. Она же не «вдова, которая сама себя высекла»! Если же предположить, что записи почерком, похожим на пушкинский, сделал кто-то другой, то приписка становится просто констатацией факта и перестает быть обидной. Кстати, Т.Г. Цявловская, исследовавшая в 1950-е годы парижское издание дневника Олениной, в достоверности существования в её альбоме пушкинского автографа элегии «Я вас любил…», не усомнилась[41] по двум причинам: во-первых, она знала, что этот автограф видел в альбоме ещё композитор Александр Алексеевич Оленин, внучатый племянник Анны Алексеевны; во-вторых, по мнению исследовательницы, сам факт публикации О.Н. Оом обидной приписки Пушкина говорит в пользу подлинности автографа.
Важно также, что П.М. Устимович изучал в имении Средние Деражни Волынской губернии, где А.А. Оленина-Андро провела последние месяцы жизни, вовсе не тот альбом, который принадлежал потом её внучке О.Н. Оом. Во-первых, к июлю 1889 года Ольга Николаевна почти наверняка уже забрала завещанный ей альбом бабушки, скончавшейся 15 декабря 1888 года. Во-вторых, даже если альбом ещё находился в имении, то он не мог быть показан Устимовичу в нарушение воли почившей. В-третьих, в предоставленном исследователю альбоме, судя по его записям, имелись только переписанные рукой А.А. Олениной стихотворения (не автографы): три стихотворения Н.И. Гнедича, одно Соломирского, одно С.Г. Голицына, одно И.А. Крылова и одно А.С. Пушкина («Её глаза»). А Ольга Николаевна Оом писала, что в завещанном ей альбоме было несколько автографов Пушкина. Этот факт подтверждал и композитор А.А. Оленин. Анна Алексеевна, вероятно, имела отдельный альбом, куда переписывала дорогие ей стихотворения, но это вовсе не значит, что она из тщеславия произвольно относила их на свой счёт.
Ещё один аргумент Л.М. Аринштейна, будто Пушкин не мог вписать Олениной в альбом стихотворения «Я вас любил…», потому что после 5 сентября «прекратил всякие отношения с Олениными», как мы показали выше, не выдерживает критики. Поэт заехал к Олениным 12 января 1830 года и, находясь в праздничном настроении, вполне мог записать стихи в альбом Анны Алексеевны. В феврале 1833 года Пушкин вместе с Олениными участвовал в похоронах Н.И. Гнедича, близкого друга этой семьи, почти домочадца. Наверняка одинокого поэта помянули у них. Обидная для Олениной приписка могла появиться именно тогда. Вряд ли в такой скорбный день Анна приставала к Пушкину с просьбой писать в её альбоме. Она, видимо, просто выложила альбомы для желающих сделать запись. В.П. Старк предположил: написав «давно прошедшее», поэт понял, что приписка может огорчить девушку, и чтобы смягчить впечатление, записал на следующей странице, ещё остававшейся пустой, стихотворение «Что в имени тебе моём…»[42]. Исчерпывающих доказательств этому нет, но версия вполне правдоподобна.
Итак, Анна Алексеевна Оленина-Андро не расширяла из тщеславия список стихотворений А.С. Пушкина, имеющих к ней отношение, это сделали исследователи и издатели второй половины XIX века. Она не могла собственноручно сделать обидную для себя приписку в альбоме под стихотворением «Я вас любил…».
Веских аргументов против того, что это был пушкинский автограф, Л.М. Аринштейн не привёл. Однако в своей статье он попытался обосновать, что поэт не мог посвятить Олениной «столь нежного и проникновенного лирического произведения». Данное «обоснование» грешит неточностями, отрывочным цитированием, не передающим смысла исходного текста, а также неестественными, «притянутыми за уши» доводами.
Главный тезис Аринштейна таков: Пушкин не испытывал к Олениной настоящей любви. В доказательство он приводит цитаты из воспоминаний А.П. Керн, что поэт «никогда не говорил об ней с нежностью», а по поводу стихотворения «Город пышный, город бедный…» даже высказался с некоторым раздражением: «Вот, например, у ней вот такие маленькие ножки, да чёрт ли в них?»[43]. На наш взгляд, последнее высказывание как раз говорит о соблазнительности маленьких резвых ножек Олениной для Пушкина. По воспоминаниям О.Н. Оом, в альбомах Анны Алексеевны поэт рисовал гирлянды из женских ножек вокруг стихотворений 1828 года. А.П. Керн тогда претендовала отнюдь не просто на дружбу Пушкина и ревновала поэта к своей младшей кузине. В этой ситуации говорить на квартире Керн об Олениной с нежностью значило бы раздражать хозяйку, а, судя по воспоминаниям Анны Петровны, поэт тогда старался, чтобы общение с нею было весёлым, приятным, интересным и даже игривым. Да и отношения между ними сложились отнюдь не платонические.
На самом деле в разговорах с Олениной Пушкин на нежности не скупился. Вот, например, запись из дневника Анны Алексеевны от 13 августа 1828 года: «Он влюблён в Закревскую, всё об ней толкует, чтобы заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности»[44]. Л.М. Аринштейн справедливо не акцентирует внимание на эротическом увлечении Пушкина «беззаконной кометой» Аграфеной Закревской летом 1828 года, поскольку такие чувства не противоречат романтической, нежной любви к возможной невесте.
Недоумение вызывают дальнейшие рассуждения Аринштейна о том, что Пушкин «был готов сколько угодно её <Оленину> хвалить, но не склонен говорить о любви. Таковы «To Daw», «Её глаза», «Город пышный…». Почти в каждом из них констатируется внешняя привлекательность 20-летней девушки, но о чувстве к ней – ни слова»[45]. Это верно только в отношении первого стихотворения, где воспета лишь юность и красота Анны. В стихотворении «Город пышный, город бедный…» выражено сожаление поэта при расставании с мрачным Петербургом, по граниту мостовых которого
Ходит маленькая ножка,
Вьётся локон золотой.
Нежные чувства здесь высказаны не прямо, а посредством поэтического образа. Но от этого они не пропадают, а становятся более тонкими и трепетными. В стихотворении «Её глаза», где поэт, подчёркивая свои намерения, называет девушку «Олениной моей», говорится не столько о внешней прелести её глаз, сколько о глубине и чистоте внутреннего духовного мира:
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!..
Потупит их с улыбкой Леля –
В них скромных граций торжество;
Поднимет – ангел Рафаэля
Так созерцает Божество.
Это не просто комплименты. Если читать непредвзято, то в каждой строке чувствуется нежность и глубокая увлечённость обладательницей ангельских глаз. Их образ возникает вновь в стихотворении «Предчувствие» написанном два с половиной месяца спустя:
Ангел кроткий, безмятежный,
Тихо молви мне: прости,
Опечалься, взор свой нежный
Подыми иль опусти…
В обращённом к Олениной стихотворении «Ты и Вы» есть слова «как тебя люблю». Такое признание, ссылаясь на труды Е.Г. Эткинда, Л.М. Аринштейн отвергает: «оно порождено не живым душевным движением, а литературным воспоминанием. Анна Алексеевна, обмолвившись, обратилась к Пушкину на «ты», и поэт, вспомнив по этому поводу французский мадригал, содержащий слова «Plus donc de vous, mais fetons toi», преподнёс через пару дней в качестве мадригала на случай его вольный перевод»[46].
Сразу заметим, что «Ты и Вы» не мадригал: комплиментов, кроме обычного «как Вы милы», это стихотворение не содержит. И даже если бы оно было действительно вольным переводом с французского, то это всё равно не отменяло бы его значения как поэтического признания в любви. Кстати, тонкий знаток французской литературы Е.Г. Эткинд, заметивший сходство французских куплетов с миниатюрой «Ты и Вы», писал: «…стихотворение органично для лирической биографии Пушкина; в нём отразились не только реальные отношения с Олениной, но и пушкинское понимание «страсти нежной» - её речевого выражения»[47].
Эткинд пришёл к выводу, что стихотворения «Предчувствие» и «Я вас любил…» - лирическая дилогия, обращённая к одному адресату – Анне Олениной. Он подчёркивал: «Предчувствие» - объяснение в любви. В прямых словах оно не выражено (как будет трёхкратно выражено позднее в стихотворении «Я вас любил, любовь ещё, быть может…»), но косвенно высказано определённо»[48].
Вернёмся к стихотворению «Ты и Вы». Приведём наш перевод[49] кое в чём сходных с ним французских «Куплетов для дам» (XVIII век) параллельно с текстом пушкинской миниатюры:
Прославим Ты! Исчезло Вы;
Ты навсегда приязнь скрепляет.
Законы, скажут, таковы.
Я сердцу следую: пугает
Амуров Вы, а Ты всегда
Зовёт обратно их сюда.
Пустое Вы сердечным Ты
Она, обмолвясь, заменила,
И все счастливые мечты
В душе влюблённой возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с неё нет силы;
И говорю ей: как Вы милы!
И мыслю: как Тебя люблю!
В пушкинском стихотворении[50] не повторён ни один оборот из французских куплетов. Последние в оригинале написаны восьмисложником, а «Ты и Вы» - четырёхстопным ямбом (8 слогов). Совпадает также последовательность женских и мужских перекрёстных рифм в первом четверостишии. Однако эти совпадения не могут быть серьёзными аргументами в пользу того, чтобы считать пушкинскую миниатюру вольным переводом или перепевом[51] французских куплетов, поскольку такая рифмовка часто встречается в поэзии вообще, а четырёхстопный ямб – любимый размер Пушкина. Содержательно в стихах сходна только отправная идея, довольно банальная: обращение на «ты» сближает любовников, а на «Вы» - отдаляет. Чувства и отношения в этих произведениях разные: в куплетах – флирт и лёгкое эротическое увлечение, в «Ты и Вы» - признание в нежной, сильной, но робкой и неуверенной во взаимности любви. На наш взгляд, Пушкин заимствовал из французских куплетов только начальную идею, то есть имела место реминисценция. Считать это произведение перепевом или вольным переводом с французского не следует.
На наш взгляд, «Ты и Вы» - воплощение задумки Пушкина, выраженной в написанном 9 мая 1828 года и обращённом к Олениной стихотворении «Увы! Язык любви болтливый…», оставшемся в черновиках:
…Тебя страшит любви признанье,
Письмо любви ты разорвёшь,
Но стихотворное посланье
С улыбкой нежною прочтёшь…
В том-то и заключается ирония судьбы, что, стремясь образумить пыл Пушкина, Анна Оленина предпочла отнестись к его поэтическому признанию как к обычному стихотворному приношению и не признать его объяснением в любви.
В этой связи нелогичными представляются слова Л.М. Аринштейна по поводу стихотворения «Вы избалованы природой…»: «Пушкин уже несколько разочаровался в Анне Олениной и стихотворение к ней у него не складывалось. <…> комплиментарность по отношению к Олениной выступала слишком обнажено, без тени иронии, и развитие темы иначе, чем путём нанизывания всё новых и новых комплиментов, не получалось. В конце концов, поэт махнул рукой и никакого стихотворения ко дню рождения Анны Алексеевны вообще не преподнёс». Рассуждение верное в отношении «комплиментарности», но не разочарования и «иронии». 11 августа, в день рождения Анны, поэт как раз шептал девушке нежности. Видимо, чувствуя сердитое отношение её матери Елизаветы Марковны к его поэтическим вольностям[52], он сдерживал свой пыл, и у него получился типичный мадригал. Поэт лишь в конце стихотворения намекнул на свои чувства: «…Хоть и кружится голова». Подобных сочинений немало имелось в альбомах девушки. Заочное соперничество с Гнедичем и Козловым с таким мадригалом Пушкин явно проиграл бы.
Ещё более странным представляется мнение Л.М. Аринштейна о причинах хмурого настроения Пушкина во время морской прогулки в Кронштадт 25 мая 1828 года в компании Олениных, А.С. Грибоедова, А. Мицкевича, П.А. Вяземского, С.Г. Голицына и других: «Пушкину было от чего хмуриться: он всё яснее сознавал, что не любит Анну Алексеевну, что его матримониальным планам опять не суждено сбыться»[53]. В следующей цитате из письма завзятого зубоскала Вяземского к жене Аринштейн опускает последние четыре слова: «Пушкин дуется, хмурится, как погода, как любовь». Вяземский иронизировал по поводу чувства Пушкина к Олениной, не принимая его всерьёз. Но здесь он именно на любовь поэта намекает. Естественно предположить: хмурое настроение вызвано тем, что влюблённый Пушкин начинал понимать, что Анна его не любит, а ведь совсем недавно,в апреле, она тайно встречалась с ним в Летнем саду. Но одно дело беспечно флиртовать с поэтом, с которым весело и интересно общаться, а совсем другое выходить за него замуж. Да и вторая причина упадка духа у Пушкина была - следственное дело об элегии «Андрей Шенье», запрещенный отрывок из которой распространялся в списках с пометой «На 14 декабря».
Самое эмоциональное место в статье Л.М. Аринштейна относится к стихотворению «Не пой, красавица, при мне…»: «…Пушкин буквально взорвался. Услышав, как Анна Алексеевна напевала грузинскую мелодию (вроде бы привезённую с Кавказа Грибоедовым), он пишет поразительное по силе лирического напряжения стихотворение «Не пой, красавица, при мне…», так непохожее на всё, что он написал до того в связи с Олениной. Впрочем, его лирическое переживание обращено отнюдь не к ней, а к «далёкой бедной деве» из «другой жизни». Исполнительнице же песен здесь отведена довольно незавидная роль – её попросту, причём дважды, настоятельно просят замолчать, чтобы не будить в душе героя воспоминания о другой жизни, надо думать, гораздо более созвучной его душевному складу»[54].
Это наблюдение Л.М. Аринштейна, если отбросить ненужный в научной статье пафос, заслуживает внимания. Стихотворение «Не пой, красавица, при мне…» в окончательной редакции действительно по содержанию как-то выпадает из оленинского цикла Пушкина. И есть сомнения, что эта редакция обращена к Анне Олениной. Впервые версию о ней как об адресате выдвинул М.А. Цявловский[55], опираясь на дату в беловой рукописи «12 июня 1828» и на воспоминание М.И. Глинки, что Грибоедов сообщил ему мелодию грузинской песни, на которую Пушкин сочинил данное стихотворение. Т.Г. Цявловская[56] развила эту версию, удостоверившись, что Анна Алексеевна, внучка известного оперного певца М.Ф. Полторацкого, хорошо пела. На наш взгляд, этих доказательств недостаточно. Как отмечает исследователь наследия Олениных Л.В. Тимофеев, многие знакомые Пушкина и Глинки брали уроки вокала и хорошо пели[57]. Композитор действительно в 1828 году давал уроки Анне Олениной, но вот что она записала в своём дневнике в понедельник, 13 августа: «Милой Глинка …играл чудесно и в среду придёт дать мне первой урок пенья»[58]. Если 15 августа 1828 года состоялся самый первый урок, то пение Олениной грузинской мелодии на уроке у Глинки в присутствии Пушкина как толчок к созданию стихотворения отпадает. Гораздо менее вероятно, что это был первый урок после некоторого перерыва. Конечно, Анна могла и раньше заниматься у Глинки в Петербурге, куда выезжала иногда из Приютина для каких-то уроков[59], о чем свидетельствует запись в её дневнике от 20 июня 1828 года. Однако вряд ли тогда она назвала бы урок именно первым, ведь он просто продолжил бы ряд привычных занятий. Оленина могла слышать мелодию и от Глинки, и от самого Грибоедова, который часто бывал тогда в их семье. Начав писать в дневнике произведение о своих отношениях с Пушкиным "Непоследовательность, или Любовь достойна снисхождения", девушка причисляет Грибоедова и Глинку к списку более-менее интересных персонажей. Какую роль сыграл каждый из них, наверняка сказать нельзя, т.к. Оленина своего произведения не закончила, а только набросала начало. Конечно, Анна могла очень красиво напевать грузинскую песню в присутствии Пушкина, скажем, в Приютине в первых числах июня (начало написания стихотворения датируется 3 июня - дата просматривается в черновой рукописи под числом 12, написанным с более сильным нажимом), может быть, даже разучив с Грибоедовым оригинальный грузинский текст или сделав его перевод, близкий к оригиналу, ведь она писала стихи, хотя и любительские. Но скорее всего, она пела эту грузинскую мелодию при Пушкине в числе других произведений и не придавала этому никакого особого значения. Настораживает и вот что: Анна Алексеевна не относила к стихотворение «Не пой, красавица, при мне…» к себе и С.Д. Полторацкому для его литературоведческих исследований о нём ничего не сообщила. О.Н. Оом тоже об этом не знала. П.М. Устимович в части архива А.А. Олениной-Андро о стихотворении «Не пой, красавица, при мне…» сведений не обнаружил, в список произведений, имеющих отношение к ней, не включил. Можно, конечно, возразить, что содержание стихотворения показалось Анне Алексеевне обидным, и она намеренно скрывала этот факт даже от близких. Но ведь более обидную приписку Пушкина к стихотворению «Я вас любил…» она родным показывала, только завещала не публиковать. Остаётся предположить, что Оленина не была знакома с ранней редакцией стихотворения, первая и последняя строфа которого начинались несколько иначе: «Не пой, волшебница, при мне…». В этой ранней редакции не было третьей строфы, но вслед за первой следовала строфа:
Напоминают мне оне
Кавказа гордые вершины,
Лихих чеченцев на коне
И закубанские равнины.
В ранней редакции очаровавшей поэта исполнительнице по сравнению с "милой девой" отводится значительно большая роль, чем в окончательной: певица дважды названа волшебницей, а "милая дева" упоминается один раз: поэт лишь вспоминает её черты при луне. В окончательной редакции конца 1828 года "волшебница" стала эмоционально более нейтральной "красавицей", "милая дева" превратилась в "бедную деву", появилась новая строфа, придавшая стихотворению гораздо больше драматизма, эмоционального напряжения и сместившую кульминацию лирических переживаний к этой "бедной деве":
Я призрак милый, роковой
Тебя увидев, забываю;
Но ты поешь — и предо мной
Его я вновь воображаю.
Такие изменения понятны, поскольку любовь поэта к Анне Олениной начала угасать, психологическая ситуация, послужившая толчком к сочинению стихов, уже не воспринималась Пушкиным так эмоционально, и на передний план вышли творческие задачи. Окончательная редакция стихотворения, отдалившая его от вдохновительницы, гораздо ярче и образнее первоначального текста, на который М.И. Глинка написал романс ("волшебницу" на "красавицу" композитор заменил уже после выхода в свет альманаха "Северные цветы на 1829 год", где было опубликовано стихотворение). Прочитав в альманахе стихи, Анна Оленина не почувствовала их связи с исполнением ею грузинской песни и не приняла на свой счёт: да мало ли в чьём ещё исполнении мог слышать Пушкин грузинские песни, ведь хорошо поющих красивых девушек и женщин было немало и в светском обществе, и среди молодых оперных певиц. Подробный анализ стихотворения "Не пой, красавица, при мне..." содержится в исследовании Р.Е.Иезуитовой [60].
Итак, Л.М. Аринштейн прав, что в окончательной редакции стихотворения «Не пой, красавица, при мне…» главное переживание связано не с красавицей, а с «бедной девой». Однако это аргументом в пользу того, что поэт якобы не питал к Олениной серьёзного чувства, служить не может, поскольку в ранней редакции акценты были иные. На наш взгляд, правильнее считать Оленину вдохновительницей, а не адресатом окончательной версии этого стихотворения.
Неверно следующее утверждение Л.М. Аринштейна: «Собственно, то, что под «далёкой бедной девой» имеется в виду Мария Раевская, ни у кого никогда сомнений не вызывало». Эту гипотезу П.Е. Щёголева подвергли обоснованным сомнениям В.М. Есипов[61] и Е.А. Зингер[62]. Последняя предложила на «роль» «бедной девы» кандидатуру Амалии Ризнич, но аргументация исследовательницы небезупречна[63].
По нашему мнению, «бедная дева» «при луне» вкупе с гордыми вершинами Кавказа и «лихими чеченцами на коне» из строфы, не вошедшей в окончательную редакцию, могла ассоциироваться у Пушкина не с реальной женщиной, а с литературной героиней – юной черкешенкой из «Кавказского пленника». Именно она приходила к русскому узнику при луне, пела ему песни, в том числе грузинские[64]. Освободив возлюбленного от уз, девушка спустилась с ним с гор на равнину к реке, помогла бежать из плена, а сама утопилась. С этим согласуются образы «милого рокового призрака», «берега дального», «другой жизни» (может быть, не реальной, а литературной). В поэме в сцене объяснения влюблённой черкешенки и русского пленника, не ответившего на её чувство, есть такие строки:
Умолкла. Слёзы и стенанья
Стеснили бедной девы грудь.
С другой стороны, прототипом внешнего облика и некоторых черт натуры этой литературной героини является смуглая, темноглазая и грациозная Мария Раевская. Хорошо знакомый с Пушкиным поэт Н.В. Туманский в письме от 5 декабря 1823 года своей кузине С.Г. Туманской писал: «У нас гостят теперь Раевские <… > Мария, идеал Пушкинской Черкешенки (собственное выражение поэта), дурна собой, но очень привлекательна остротою разговоров и нежностью общения»[65]. Если верно определение Т.Г. Цявловской, профиль Марии поэт начертал на листе с заключительными стихами поэмы «Кавказский пленник»[66] вместе с другими портретами и автопортретом. Выходит, что «бедная дева» - героиня поэмы «Кавказский пленник», черты которой навеяны Марией Раевской в юности. То есть стихотворение «Не пой, красавица, при мне…» может иметь к Марии Николаевне не прямое, а литературно опосредованное отношение. Впрочем, на данной версии мы вовсе не настаиваем и приводим ей просто как пример возможного толкования образа «бедной девы». Полностью отождествлять Марию Николаевну с героиней поэмы, конечно, не следует.
Л.М. Аринштейн выстроил такой цикл стихотворений Пушкина, якобы обращенных к Марии Раевской (Волконской): «Не пой, красавица, при мне…», «На холмах Грузии…», Посвящение к «Полтаве», «Я вас любил…». Идея в пушкиноведении не новая. Похожая гипотеза В.И. Доброхотова[67] уже подвергалась тщательно аргументированной критике[68]. Подобно рода построения искусственны, поскольку базируются только на косвенных аргументах и на гипотезах других авторов, отчасти неподтверждённых, отчасти имеющих право на существование, но тоже основанных на косвенных соображениях. Всё это напоминает воздушные замки на песке.
Вполне возможно, ни одно из перечисленных стихотворений к М.Н. Раевской (Волконской) прямого отношения не имеет. Во всяком случае, относить к ней стихотворение «Я вас любил…» оснований нет. Тем более, ни в 1824 году, ни позднее к Марии нельзя никак отнести 3-й и 4-й стих этой элегии:
Но пусть она вас больше не тревожит,
Я не хочу печалить вас ничем.
Здесь речь о том, что накануне написания стихотворения любовь поэта тревожила и даже печалила адресата стихотворения. А Мария, конечно, не могла предполагать, будто Пушкин всё ещё романтически увлечён ею. Стихотворение «Я вас любил…» она никогда к себе не относила и правильно делала.
Упомянутые 3-й и 4-й стихи элегии «Я вас любил…» естественно отнести именно к Анне Олениной, которую в 1828 году и начале 1829 года действительно тревожили и даже печалили ухаживания Пушкина, нежелательного для неё как жениха.
К оленинскому циклу с высокой степенью уверенности можно отнести такие стихотворения Пушкина: «ЕЁ ГЛАЗА», «УВЫ, ЯЗЫК ЛЮБВИ БОЛТЛИВЫЙ…», «TO DAW, ESQ», «ТЫ И ВЫ», «Кобылица молодая…», «Предчувствие», «ВЫ ИЗБАЛОВАНЫ ПРИРОДОЙ…» (ранняя редакция), «Город пышный, город бедный…», «Я вас любил…». Выделенные прописными буквами произведения относятся к Анне Олениной без малейших сомнений, так как подтверждены автографами и/или достоверными воспоминаниями современников. Возможно, к ней обращены также Посвящение к «Полтаве» и «Приметы». В стихотворении «За Нети сердцем я летаю…», может быть, не она имеется в виду под литерой «О», а Екатерина Ушакова. Возможно, к Олениной обращена также ранняя редакция стихотворения «Не пой, красавица, при мне…».
Итак, комментарии Л.М. Аринштейна к элегии «Я вас любил…» несомненны лишь в части, позаимствованной автором из академического издания сочинений А.С. Пушкина и некоторых научных трудов (о датах прижизненных публикаций стихотворения и романса, к примеру). Остальная часть работы представляет собой полемическую статью, в которой автор, используя косвенные аргументы и поверхностные умозаключения, неудачно попытался доказать, что стихотворение относится не к Анне Олениной, а к Марии Волконской.
Поэтическую версию взаимоотношений А.С.Пушкина и А.А.Олениной читайте на странице:
http://stihi.ru/2010/02/14/4352
Ссылки и комментарии
1 Аринштейн Л.М. «Я вас любил…» // Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению. – М.: Наука, 2006. С. 182-191.
2 Черейский Л.А. К датировке одного стихотворения Пушкина // Временник пушкинской комиссии. 1973. – Л.: Наука, 1975. С. 78-80.
3 Основные аргументы М.В. Долгушиной таковы. Во-первых, в сборнике имя автора обозначено «Граф Т***», а Ф.М. Толстой не был графом. Без обоснования авторство романса «Я вас любил…» ему приписано впервые издателем П.И. Юргенсоном в сборнике «Цыганский табор» (1872). Во-вторых, Ф.М. Толстой писал, что начал сотрудничать с издателями с 1833 года, т.е. через 4 года после публикации романса «Я вас любил…». В-третьих, музыкальный почерк Ф.М. Толстого отличается большей четкостью, симметричностью, танцевальностью, чем почерк автора обсуждаемого романса, очень похожий на почерк С.В. Толстого. Подробнее см.: Долгушина М.В. К проблеме авторства романса «Я вас любил…» из сборника «Собрание русских песен. Слова А. Пушкина. Музыка разных композиторов» // XXXV Болдинские чтения 11-13 сентября 2007 г. – Большое Болдино, 2008. С. 437-451.
4 К примеру, 30 апреля 1830 года С.В. Толстой и А.С. Пушкин были поручителями брака Елизаветы Николаевны Ушаковой и Сергея Дмитриевича Киселёва.
5 Стихотворение «Я вас любил…» опубликовано в альманахе «Северные цветы» без указания даты.
6 Аринштейн Л.М. «Я вас любил…» // Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению. – М.: Наука, 2006. С. 182.
7 Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. – Л.: Наука, 1976. С. 62.
8 ПД № 420. Л.17.
9 Рукою Пушкина. – М.-Л.: Academia, 1933. С. 260-263.
10 В своих «Записках» М.Н. Волконская так высказывалась о Пушкине: «Как поэт он считал своим долгом быть влюблённым во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался». «В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал всё, что видел…». К себе Мария Николаевна относила только XXXIII строфу I главы «Евгения Онегина» («Как я завидовал волнам…» и далее), и строки о глазах Заремы, героини поэмы «Бахчисарайский фонтан» (Пушкин в воспоминаниях современников: в 2т. – СПб.: Академический проект, 1998. Т.1. С. 207-208.).
11 Аринштейн Л.М. «Я вас любил…» // Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению. – М.: Наука, 2006. С. 183.
12 Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: в 4 т. – М.: Слово, 1999. Т. 2. С. 334.
13 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999. С. 71.
14 Сватовство Пушкина к Олениной, на наш взгляд, было неформальным и носило характер предварительного объяснения с родителями девушки. Подробнее см.: Егорова Е.Н. «Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки. – М.: Московская областная организации Союза писателей России: ДМУП «Информационный центр», 2006. С. 122-137.
15 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999. С. 80-81.
16 Там же. С. 81.
17 Рисунки см. ПД 838. Л. 48.
18 Сопоставление проведено по источникам:
Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: в 4 т. – М.: Слово, 1999. Т.2. Т.3.
Тимофеев Л.В. Приют, любовью муз согретый. – СПб.: Нестор-История, 2007.
19 ПД № 1723. Л. 40 об. , 41, 41 об.
20 Там же. Л. 50 об., 94.
21 ПД № 110. Л. 1 об.
22 ПД № 842. Л. 14.
23 Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. – Л.: Наука, 1976. С. 108.
24 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999. С. 325.
25 Там же. С. 81-82.
26 Там же. С. 119-125, 132-135, 143-144.
27 Пушкин в воспоминаниях современников: в 2т. – СПб.: Академический проект, 1998. Т.2. С.142.
28 Дневник Анны Алексеевны Олениной (1828-1829) / Предисловие и редакция Ольги Николаевны Оом. – Париж, 1936.
29 Аринштейн Л.М. «Я вас любил…» // Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению. – М.: Наука, 2006. С. 184.
30 Крамер В.В. С.Д. Полторацкий в борьбе за наследие Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. 1967-1968.- Л.: Наука, 1971. С. 61-62.
31 Там же.
32 Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. – Л.: Наука, 1976. С. 109.
33 Крамер В.В. С.Д. Полторацкий в борьбе за наследие Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. 1967-1968. – Л.: Наука, 1970. С. 61-62.
Тимофеев Л.В. В кругу друзей и муз. Дом А.Н. Оленина. – Л.: Лениздат, 1983.
Есипов В.M. Царственное слово. – М.: САМПО, 1998. С. 38-40.
34 Устимович П.М. Анна Алексеевна Андро, рождённая Оленина // Русская старина. 1890. № 8. С. 393-394.
35 Это маленькое шуточное стихотворение заканчивается строками: И R и О я забываю /Для N и W.
В пушкиноведении традиционно считалось, что стихи датируются декабрём 1828 года - началом января 1829 года, а под «R» подразумевается А.О. Росетт, под «О» - А.А. Оленина. Однако есть причины сомневаться в этом. С.В. Берёзкина обосновала новую датировку: октябрь – начало ноября 1829 г. и предположила, что «О» – не Оленина, а Ушакова (по-французски Ouchakoff), поскольку чувство к Олениной тогда уже не было актуально для Пушкина. См.: Березкина С.В. Из комментариев к Тверским стихотворениям А.С. Пушкина 1828-1829 гг. // Временник Пушкинской комиссии. – СПб.: Наука, 1993. Вып. 25. C. 131-132.
36 Близкий к семье Олениных художник Ф.Г. Солнцев вспоминал: по случаю своего неудачного сватовства к Анне Алексеевне «Пушкин говорил, что недаром же ему светила луна с левой стороны, когда он приезжал в Приютино». В 1934 году внучатый племянник А.А. Олениной композитор Александр Алексеевич Оленин сообщил беседовавшему с ним пушкиноведу П.С. Попову, что видел пушкинский автограф стихотворения «Приметы» в том же самом её альбоме, где и автограф элегии «Я вас любил…». Есть и другие кандидатуры на роль вдохновительницы стихов. М.Л. Гофман относил их к Е.В. Вельяшевой (Пушкин и его современники. Вып. XXI-XXII. С. 247-250).
37 Базилевич В. Автограф «Что в имени тебе моём?»// Литературное наследство. 1934. Вып. 16-18. с. 878.
38 Дневник Анны Алексеевны Олениной (1828-1829) / Предисловие и редакция Ольги Николаевны Оом. – Париж, 1936. С. XL.
39 Там же.
40 Аринштейн Л.М. «Я вас любил…» // Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению. – М.: Наука, 2006. С. 184.
41 Цявловская Т.Г. Дневник А.А. Олениной // Пушкин: исследования и материалы. – М.-Л.: Издательство АН СССР, 1958. Т. 2. С. 290-291.
42 Старк В.П. Автореминисценции в «оленинском» цикле Пушкина // Приютинский сборник. – СПб.: Приютино, 2002. Вып. III. С. 101-114.
43 Пушкин в воспоминаниях современников: в 2 т. – СПб.: Академический проект, 1998. Т. 1. С. 393.
44 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999. С. 71.
45 Аринштейн Л.М. «Я вас любил…» // Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению. – М.: Наука, 2006. С. 186.
46 Там же. Примечание: это стихотворение Пушкин привёз Олениной спустя неделю после её обмолвки.
47 Эткинд Е.Г. Божественный глагол: Пушкин, прочитанный в России и во Франции. – М.: Языки русской культуры, 1999. С. 115.
48 Там же. С. 47.
49 Перевод практически совпадает с подстрочником. Полностью соблюдена метрика и последовательность рифм оригинала.
50 Ни в окончательном варианте, ни в черновике ЛБ 71, л. 14 об.
51 В работе Э.Г. Эткинда эти слова приведены со знаком вопроса.
52 Дневник Анны Алексеевны Олениной (1828-1829) / Предисловие и редакция Ольги Николаевны Оом. – Париж, 1936. С. XXVI.
53 Аринштейн Л.М. «Я вас любил…» // Лирика А.С. Пушкина: комментарии к одному стихотворению. – М.: Наука, 2006. С. 187.
54 Там же. С. 188. Следуя сложившейся в пушкиноведении традиции, Л.М. Аринштейн без малейших колебаний отождествляет «далёкую бедную деву» с Марией Раевской. Однако это только гипотеза, хотя и обоснованная.
55 Цявловский М.А. Два автографа Пушкина. – М., 1914. С. 10.
56 Цявловская Т.Г. Дневник А.А. Олениной // Пушкин: исследования и материалы. – М.-Л.: Издательство АН СССР, 1958. Т. 2. С. 256-257.
57 Мнение Л.В. Тимофеева известно мне из личного разговора с ним в музее-усадьбе "Приютино", состоявшемся в день празднования 25-летия музея 17 декабря 1999 г.
58 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999. С. 71.
59 Это не обязательно были уроки музыки и пения. По воспоминания О.Н. Оом, А.А. Оленина занималась лепкой, рисованием, танцами, осваивала искусство декламации.
60 Иезуитова Р.В. "Не пой красавица, при мне" // Стихотворения Пушкина 1820-1830-х годов. История создания и идейно-художественная проблематика. - Л.: Наука, 1974. С.121-138.
61 Есипов В.M. «Печаль моя полна тобою…» (Обзор комментариев) // Московский пушкинист. Ежегодный сборник. – М.: Наследие, 2002. Выпуск X. С. 105-108.
62 Зингер Е.А. Ещё раз о «бедной деве» // Московский пушкинист. Ежегодный сборник. — М.: Наследие, 2001. Выпуск IX.
63 Критика этой аргументации дана в вышеупомянутой статье В.М. Есипова (ссылка 60).
64 В поэме речь идёт о песнях «Грузии весёлой», а не печальной, как в стихотворении «Не пой, красавица, при мне…». Подобные инверсии типичны для сновидений. Не в литературный ли сон погрузился Пушкин, услышав печальную грузинскую мелодию?
65 Цитируется по: Щёголев П.Е. Утаённая любовь Пушкина // Утаённая любовь Пушкина: сборник статей. – СПб.: Академический проект, 1997. С. 138.
66 ПД № 46. Л. 15.
67 Доброхотов В.И. «На холмах Грузии лежит ночная мгла…». Об одной черновой редакции // Московский пушкинист. Ежегодный сборник. — М.: Наследие, 2001. Выпуск IX. С. 158-169.
68 Есипов В.M. «Печаль моя полна тобою…» (Обзор комментариев) // Московский пушкинист. Ежегодный сборник. – М.: Наследие, 2002. Выпуск X. С. 89-110.
Егорова Е.Н. «Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки. – М.: Московская областная организации Союза писателей России: ДМУП «Информационный центр», 2006. С. 114-117.
Опубликовано:
Егорова Е.Н. О комментариях Л.М. Аринштейна к стихотворению
«Я вас любил…» и оленинском цикле Пушкина // Пушкин в Подмосковье и Москве. Материалы XIII Пушкинской конференции 4-5 октября 2008 г. - М.: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 2009. С. 113-138.
Иллюстрация:
Кипренский. Портрет А.А. Олениной. 1828 г.
См. также статью об адресатах стихотворения "Я вас любил":
http://proza.ru/2008/08/28/13