Утомленные моим затяжным одиночеством ближние (хотя им-то что?) практически насильно выталкивают меня на встречу (по рекомендации хорошего знакомого, кстати, тоже претендующего, но безнадежно) с мужчиной местного происхождения, но многолетнего проживания в столице. Расстроенная и злая, сдаюсь под коллективным натиском домашних и сердобольного знакомого, который буквально за руку вытаскивает меня под сень старой липы, где ждет вышеуказанный субъект. Стараясь упорно сохранить остатки независимости я наотрез отказываюсь надеть платье и сделать прическу и выхожу с несегоднямытыми волосами, в презрительном беспорядке разбросанными по плечам, в домашним брюках, в карманы которых вызывающе засунуты руки с намеренно некрашенными ногтями, и в приталенной рубашке с закатанными рукавами. Надо сказать, что сия рубашка довольно выгодно подчеркивала 64 сантиметра моей талии (ах, это было так давно...). Это его и сразило, как он в последствии признался...
Ну что ж, выхожу я, подневольная, и вижу… О-о-о-о.... это была картина, достойная пера портретиста. В ослепительно белой рубашке под... о ёлки, забыла какого цвета – белого что ли? или серого? ну неважно... галстуком, важно возлежащим на обширной груди, в конкурирующе белых брюках под, точно помню!, черным кожаным ремнем с невыходящей за рамки приличия металлической пряжкой, в идеально вычищенных черных элегантных туфлях - и все это благолепие в монохромном стиле венчалось благородной седой волной над коротко стриженными висками, тщательно прикрывающей слегка поредевшую макушку. (Перед глазами мелькнуло изображение тронутой легким ветром головки одуванчика.) Строгая выправка военного мужа, длинные ноги, прямая спина, не менее прямая, как впоследствии подтвердилось (угадалось почти мгновенно), извилина в красиво посаженной голове – не мужик, а заглядение. И говорить умел! Ничего, что все об одном – фантазии на тему службы в секретном подразделении в составе ограниченного контингента советских войск все знают где – ничего, что юмор плоский, как саперная лопатка, и шутки припахивают сырыми сапогами – в пределах терпимого – ничего, что процентов на 80 все оказалось ложью – ну воображение развито у человека, что в этом ужасного? Писатели ж тоже врут, но никто и не думает их в этом обвинять, напротив – чем больше и искуснее врут, тем больше почестей и материальных благ имеют. (или блага их?)
Я, разумеется, предприняла попытку сбежать пока не поздно, но была остановлена решительной рукой сопровождающего меня конвоира. Ладно, хоть утолю любопытство, понаблюдаю за очередным экспонатом. Конвоир сдал меня на руки мужчине в белом и мы отправились на вынужденную прогулку в парк. Для соблюдения формальностей я шла, заложив руки за спину, а он вежливо (ну так военных учат...) следовал чуть позади, сантиметров на 20, иногда слегка поддерживая меня под локоть. Ну там если на ступеньку или через лужу...
Маленькое лирическое отступление. Нельзя не сказать пару слов о нашем парке. Это такое благодатное место (недаром экстрасенсы в старину выбирали его тщательно для строительства княжеского замка), где пелена спокойствия, первозданной тишины и умиротворения обволакивает и убаюкивает печали, а душа раскрывается и с удовольствием поглощает красоту пейзажа – отраженные дремлющей гладью озера, чуть прихваченные тончайшей дымкой, силуэты величественного костела и старинного замка на высоком холме задают интонацию средневековья; изящные каменные мостики и фонари в стиле газовых усиливают эффект; серебристые ивы на берегу осеняют нежной тенью аккуратные скамейки вдоль прибрежной аллеи. Высоченные тополя шумят верхушками где-то там, в предподнебесьи. Переплетаясь мощными ветвями, они образуют высокий длинный купол над аллеей, идущей по периметру парка, вернее по восточной его стороне. Ай, да что там говорить – красота и ощущения неописуемые. “Живописцы, окуните ваши кисти...” Разумеется, я размякла под впечатлением и даже почувствовала удовольствие от прогулки. И что ни говорите, а приятно все-таки пройтись в парке – на людях, а пусть посудачат малька! – с высоким, статным мужчиной весьма недурственной внешности с чертами приятными, не слишком подпорченными интеллектом, слушать по-военному сдержанные, едва угадываемые (при большом желании) комплименты и пользуясь случаем реализовывать свою неотразимую женственность. К тому же я была уверена, что это первый и единственный раз и даже именем мужика в белых одеждах не интересовалась. А имя было … не важно. Ничего так имя, но я от него не в восторге. Да разве ж это главное? А главное – правильно! (какой дружный и многоголосый хор!) – главное, чтобы человек хороший был! Уж как я старалась, опять же под необъяснимым натиском ближних и порядком надоевшего одиночества, уговорить себя в последующие дни, что ну хороший же он человек! Потому что все люди хорошие. До определенного момента. А я к этому моменту подходить не стану. Ну давай, давай, доставай из себя милосердие и сострадание, хваленое самопожертвование и вездесущий, как возмездие не понять за что (а может за легкомыслие?) долг (ну как же тебе не стыдно? сын растет без отца, а ты – любовь, любовь... дура... да лишь бы чел хороший был!... ух, аж скулы сводит...), закрывай глаза на очевидность неадекватности потребностям, несоответствия феромонам и прочий бред... Кароче, уговорила.
Во время той самой прогулки в парке я, дабы разом унять возрастающий интерес претендента, то есть продинамить его раз и навсегда, бескомпромиссно заявила, что заниматься любовью буду только с мужем. Поэтому в данном случае, извиняюсь, вам расчитывать не на что. Ну разумеется он, глазом даже не моргнув при этом (закоренелые фантазеры, они ведь редко смущаются), отреагировал вполне достойно: “Я уважаю и разделяю ваши принципы” и, легко демонстрируя недюжинную силу своих тренированных мышц, изящно приподнял меня над очередной ступенькой.
Некоторое время спустя, он, воспользовавшись моей природной добротой и недопустимой в приличном возрасте доверчивостью (ну присутствуют во мне эти недостатки, никак искоренить не удается), еще раз продемонстрировал свою хваленую силу, опять же глазом не моргнув при этом на якобы разделенные принципы, после чего мне не оставалось иного выбора, чем смириться и принять все несоответствие в обмен на якобы утоленное чувство долга и предательско-утешительное убеждение, что в каждом человеке сокрыто много чего хорошего и интересного, надо только суметь докопаться. Копать пришлось глубоко и трудно. На дне раскопок обнаружились кой-какие черепки приятной бытовой утвари, но не более.
- Любимая, я так соскучился... У меня был трудный день. Ты знаешь, что в Казахстане (или Узбекистане, не помню...) американские войска размещают свою базу? - (далее следует подробное описание недоступных женскому уму воинских нюансов) - Мне звонил полковник, приглашает на службу. Таких серкетных спецов, как я, немного и мы всегда востребованы. Что поделаешь, надо служить на благо Родины... – мужественный вздох и многозначительная пауза.
Я робко интересуюсь, опасаясь обидеть насмешкой:
- С какой стати ты сегодня предаешься таким фантазиям?
- Да ты чё? Не веришь мне? Эх, Светик... – горький вздох и почти трагическая пауза. Затем неожиданное возбуждение, - о, подожди минутку, кто-то пришел, в дверь звонят. Счас открою, минутку. – После невнятного двухминутного шума в трубке, - ну что, я ж тебе говорил, а ты не верила... – затем в некотором отдалении, - проходите, капитан, садитесь, я сейчас освобожусь, – и уже мне, - вот капитан повестку принес. Завтра нужно идти в военкомат, а там недолгие сборы и... прощай, любимая...
- Олег, перестань. Какой капитан на ночь глядя? - меня начинает коробить. Я еще не понимаю, чем вызван этот явный бред.
- Ты что? – искренне возмущается трубка, - не веришь? Самый реальный капитан. Хочешь дам ему телефон? На, поговори с ним сама. – в отдалении – товарищ капитан, объясните моей женщине суть дела.
Я в замешательстве:
- Да нет, не стоит. Как хоть зовут его?
- Капитан секретной службы Груша.
- Всё понятно, извини, я устала, до завтра.
И смех, и неприязнь одновременно... Ну что ж, придется опять себя поуговаривать...
- Здравствуй, милая! Я так соскучился...
- Почему не приехал? Я ждала.
- Ой, ты знаешь, тут такое творится... Я попал в ужасную историю. Даже не знаю, смогу ли выкарабкаться на сей раз. Это темное дело, о котором я тебе не говорил. Короче, мы с Бушменом (кличка товарища по якобы службе в ограниченном контингенте) сопровождали одного крутого авторитета к месту разборок. Он знает нас, поэтому попросил остаться, своим не очень доверяет в такой ситуации. Слышь, что там было... – не обращая внимания на мой обреченный вздох, он продолжает довольно эмоционально, - после всей этой пальбы мы наконец оторвались и как сумасшедшие кружили по ночному городу, запутывая след. Отсиживались на хате Бушмена. Ближе к вечеру решил потиху проникнуть домой. Уж так старался быть осторожным. Всё равно засекли сволочи, – в голосе появилась едва заметная дрожь, признак вполне реального волнения, - вон, стоит их машина под окном, пасут, гады. Теперь они мне не дадут выйти отсюда, только высунусь – сразу пулю в лоб... – в трубке слышится возня, непонятный шум, тяжелое дахыние и прерывающийся от избытка эмоций, хриплый голос моего невольного избранника, - ну ничего, я им живым не сдамся. У меня тут под диваном шмайсер припрятан... Удивлена? Да у меня много такого барахла после армии осталось. Но я предусмотрительно перенес все на хату Бушмену, у меня жена бывшая, дети, мало ли чё... А шмайсер оставил. Счас я выйду и попробую пробраться незаметно. А если засекут, такой фейерверк устрою – сам сдохну, но их, гадов, положу не одного...
- Ты... успокойся, что с тобой? Ложись спать. А завтра обязательно приезжай, - одновременно пытаюсь понять, что это – игра нездоровой фантазии или пытается меня развлечь таким образом? Или все-таки... ну всяко может быть... чем черт не шутит... видела же я реальные шрамы от пуль на теле Бушмена...
Всё оказалось гораздо банальнее и выяснилось спустя несколько месяцев, на которые он неожиданно и бесследно исчез. Его родители неуклюже намекнули, мол, это с ним бывает иногда. А когда он вдруг возник из неизвестности испитый, избитый, голодный и затасканный, даже мне, не только ребенку, стало ясно – давний алкоголик с горячечным бредом и длительными запоями. Может еще и наркота примешивалась. У афганцев это, увы, не редкость.
Сначала бывшая жена истерично умоляла забрать его, потому что дети напуганы, вся ванная в крови, либо его нынче прирежут, либо он сам вот-вот умрет и прочее подобное. Потом он безоговорочно заявил, что если я не заберу его, то он бросится из окна, потому что жить без меня не может... Ну понятно, мужик зануждался в заботе и уходе. Пришлось уступить христианскому милосердию и на этот раз. Забрала, выходила, откормила, синяки сошли с тела, месяц не пимши выдержали в спокойной домашней обстановке.
Однако не взирая на радостные встречи на пороге меня с работы, разувание-обувание, кормление чуть ли не с ложечки ужином собственного приготовления и всяческие нежности-ласки, удручающий провинциальный примитив с казарменным душком оказался мне не по силам. Предчувствуя напряжение перед очередным запоем я без утомительных разборок указала парню на раздолбанные ворота. Надо отдать ему должное – ушел по-военному не медля и не подвергая приговор обжалованию. Разумеется, он пытался вернуться спустя некоторое время, даже будучи предпоследний раз женатым. (Кажется еще не было в моей истории случая, когда ушедший по все равно какой причине мужчина не пытался бы вернуться. Кроме мертвых, разумеется, да и те во сне приходят). Но, как правило, дважды войти в одну реку не получается... Бог с ним.
Довольно долго я отходила от этой нелепой истории, размышляла, анализировала, пришла к некоторым выводам... И я сказала себе: “Нет, видно не найти мне жемчужину в навозе...”. Долго не думаясь, пришла мысль полюбопытствовать – а что ж там деется в необъятном виртуальном пространстве? Любопытство – не порок, конечно... Однако, Варваре все-таки досталось. (я про ту самую, любопытную)